Опасный гонец

1. Спасти любимого

Он пропал неделю назад.

На звонки не отвечает, телефон недоступен, в соцсетях не появляется. А его родители не сообщают ничего, сначала отнекивались, а потом и вовсе перестали брать трубки.

Мы не особо с ними ладим, они не приняли меня. И я их понимаю…

Кто хочет рядом с единственным сыном-наследником видеть такую, как я, сироту, которую воспитывает одна бабушка, без связей и особого капитала. Вот и они не захотели, но нужно отдать им должное, своё искреннее возмущение никогда не скрывали, исподтишка ничего не проворачивали.

Даже сейчас, когда я вся извелась, куда же пропал Макар, они оборвали все связи, и это не стало сюрпризом.

В той квартире, где я однажды была в гостях, не появляются, наверняка перебрались в свой загородный дом, адрес которого я не знаю. Телефон матери Макара упорно молчит, а голосовой помощник надоедает мне длинными гудками и автоответчиком.

Вся семья исчезла. Я не могу никого найти, и меня это безумно гнетёт.

Макар предупреждал, что быть его девушкой нелегко. Но я хотела попробовать, и мы начали встречаться как самая настоящая пара.

У него богатые родители, дедушки и бабушки, каждый из них уже решил, какое будущее будет у Макара, куда устроится работать и сколько должен будет зарабатывать.

Его бесил этот план, он рад был сбежать от него, и вместе мы сбегали. Но только на выходные…

Однажды закрылись в нашей с ба квартире и никому не открывали. Мама Макара тогда подняла на уши весь город, чтобы найти сына, с помощью телефона вычислили его местонахождения, и нашу квартиру чуть не взяли штурмом. Было весело, хотя люди в форме внушали страх.

Помню, как моя бабушка радовалась за нас, она всегда желает мне самого лучшего, а Макар нам обеим казался хорошим, ответственным, порядочным.

Он уважает меня, мою семью. А мне это всегда очень важно, чтобы не чувствовать себя недостойной, ущербной...

И рядом с Макаром я никогда себя такой не чувствую, он бывает рядом всегда, когда мне нужна поддержка.

А теперь поддержка нужна ему, но меня нет рядом. Я не могу оказаться вместе с ним, ведь он пропал. И мама его почему-то не поднимает весь город, ни в сводках, ни в новостных пабликах нет никакой информации об их семействе.

Сначала я не очень переживала, но теперь меня трясёт от одной мысли, что могло случиться что-то очень-очень страшное. Гоню эти мысли, а ночью они наваливаются снова, давят, мешают спать.

Бабушка переживает за меня, я беспокоюсь о Макаре. Этот замкнутый круг давит похуже страшных мыслей. Я перепробовала все способы, но найти любимого не получается. Его будто вообще никогда не существовало.

Сейчас я понимаю, что не знала Макара. Где он обычно отдыхает, где любит тусоваться, кто его друзья и где они обитают.

Его друзья во ВК мне не отвечают либо сразу добавляют в чёрный список.

До них достучаться не получается, они от меня на расстоянии Луны. Богачи, которые не опускаются до челяди.

Макар хоть и вырос в богатстве и роскоши, так высокомерно себя не ведёт. Он всегда внимателен к чужому горю, заботлив. Я с ним как за каменной стеной.

Это чувство защищённости так мне всегда помогает, когда трудно или очень обидно, я вспоминаю Макара и его чуткость, на душе сразу становится тепло и легко, и хочется жить дальше.

Отчаяние накрыло с новой силой, когда вдруг появилась весточка. Маленькая записка была подкинута под дверь нашей входной двери. Я не сразу её увидела, подняла, думала, что мусор, а оказалось, это записка.

Почерк Макара, я его сразу узнала, он был уже родным до каждой запятой. И сначала обрадовалась до безумия, ведь это значило, что он жив.

Но то, что я потом прочла, омрачило моё счастье, раздавило, словно зажало в тиски. Я не знала, как поступить.

Ещё десять минут назад я бы сделала всё, что угодно, пошла бы на край света.

Но сейчас мне стало в разы страшнее...

«Милая моя, любимая! У меня большие неприятности. Очень большие. Нужно было исчезнуть, прости, что не предупредил. Я должен Роману, и он не отпускает со своей цепи. Я еле смог уйти от его слежки.

Родная, мне нужна твоя помощь. Мне некого больше просить. Тебе на счёт переведу пятьсот тысяч рублей, сними их с карты и отнеси, пожалуйста, Роману. Это сумма моего долга, он примет его, и мы с тобой будем в безопасности. Будем счастливы, как и прежде...»

Милые читатели, добро пожаловать в мою вторую историю))
Буду очень рада и признательна вашей поддержке в виде комментариев и звездочек))

2. Парень-ночь

За ласковыми словами и обещаниями следовало описание, как я могу найти этого Романа, как мне себя вести в его присутствии.

Мне стало не по себе, нехорошее предчувствие обволокло всё тело.

Может, кто-то заставил Макар написать такую записку, может, он до сих пор в опасности. Может...

Испугалась ещё сильнее, руки не слушались, сердце билось, как после бега. И мне самой захотелось сбежать, но я не могла. Такой суммы, какая должна появиться у меня на карточке, я никогда не видела, с долгами не имела ничего общего.

Мы с бабушкой живём скромно, но без кредитов, ипотек и залогов. Она строго на строго запретила мне брать что-либо в долг. А теперь...

Я нужна Макару, он попал в беду, и я должна его спасти. Ради нас, ради нашей любви.

Как бы ни было страшно, я должна встретиться с этим Романом и отдать ему долг.

Тогда Макар вернётся, мы будем вновь счастливы. Он будет будить меня по утрам, встречать с универа, будет заботиться, согревать своим теплом, своей добротой.

Макар всегда говорил мне быть смелой, перестать бояться, открыться миру.

Я должна пройти это испытание, я должна стать храброй и решительной, чего бы мне это не стоило. Пора действовать, отвоевывать своё право быть чьим-то солнцем. Если я справлюсь с этим, его родители поймут, какая я настоящая.

Ради нас!

Подумав, как мне безопасно снять такую большую сумму, решила получать её не в банкомате, тем более я не знала, выдаст ли он мне все пятьсот тысяч или у него есть какой-то лимит. Проверять не спешила, привлечь внимание всегда успеется.

Я вообще стараюсь быть незаметной, не выделяться, не бросаться в глаза.

И хотя Макар говорил, что мимо меня невозможно пройти, потому что я очень красивая, я ему никогда не верила, любовь ведь ослепляет, а он меня любит, точно знаю!

И мне нужно оправдать его любовь, его доверие, поэтому я тщательно искала способы, как мне свести всё общение с огромным долгом к минимальному риску.

Храброй и смелой, конечно, быть очень хочется, смотреть опасности в лицо, не тушеваться, идти напролом. Но быть живой и невредимой хочется всё же больше.

Я — единственная опора своей бабушки, и не могу наплевать на осторожность.

Выбор пал на отделение банка, что было рядом с домом. Медлить было нельзя.

Интуиция подсказывала, что Макар не преувеличивал размер своих проблем и попал он серьёзно. Наверное, цепи у этого Романа крепкие, раз он может следить за всеми должниками сразу да так щепетильно.

После трёх пар в универе я пошла в банк.

К счастью, всю сумму мне выдали без проблем, заказывать не пришлось. И я почувствовала облегчение, ведь не нужно ждать, можно сегодня же пойти к Роману.

Ни имя кредитора, ни его адрес мне не были ранее знакомы.

С опасностью и риском я не дружу, и, если бы не Макар, я ни за что не оказалась бы около ворот трехэтажного особняка, по периметру ворот которого стояли вооружённые охранники.

Мне стало страшно, хотелось развернуться и убежать, но я не могла. Там, в этом кирпичном замке, этой роскошной клетке обитал тот, от кого зависело моё счастье и моё будущее.

Дул сильный морозный ветер. Я была тепло одета, но всё равно замёрзла. Моя нерешительность с каждой минутой стоила мне всё дороже.

Я знала, что должна подойти к массивным дубовым воротам, позвонить или позвать охранников, знала, что всё равно это сделаю, но оттягивала момент.

Каждый день я хожу по тёмным переулкам, которые ведут к нашему дому. Но даже проходя неосвещённые арки и чёрные подворотни, я не чувствую себя в такой опасности, как сейчас.

Охранники стали обращать на меня внимание, один даже что-то передал по рации, глядя на меня в упор. От его хмурого взгляда я поёжилась и крепче прижала сумку с деньгами к груди.

Вдруг он стремительным шагом подошёл ко мне. Я не успела даже подумать, что буду делать, что отвечать, как огромный двухметровый амбал возник прямо передо мной.

— Что Вы здесь ошиваетесь? — спросил он грозно.

Голос его был хриплым, будто простуженным.

Он обращался ко мне, как к низшей, хотя сам был не более, чем слуга богача. Я не люблю таких людей и стараюсь обходить их стороной, но сегодня мне выпала не та сторона, и я не могу просто уйти.

— Здравствуйте! Мне сказали, что здесь живёт Роман. Мне нужно вернуть ему долг. — почти шёпотом ответила я.

Мне хотелось быть вежливой и осторожной, но глаза охранника не потеплели, наверное, он видел во мне мишень, в которую нужно выпустить всю обойму пистолета.

— Кто ты? — всё так же грозно спросил он.

Я не знала, что должна ответить.

Макар не предупредил, как нужно вести себя с охранниками Романа, а сама я была так напугана, что даже инстинкт самосохранения отказывался мне помогать.

— Я Алёна. Мне нужно отдать долг за Игнатова Макара.

Мужчина передал по рации всё, что я ему сказала, ни на секунду не переставая смотреть на меня.

3. Сложный выбор

Гаражные ворота поднимались медленно и со странным скрипом, разрезающим моё сердце на маленькие дольки.

Рука незнакомца впилась в мой локоть, словно клещ, которому жизненно необходимо найти пропитание. Будут синяки…

Я старалась занять себя хорошими мыслями, но они путались и возвращались к воротам, которые будто не хотели показывать, что же такого скрывают.

Наконец они открылись наполовину, и я увидела большой стол, на нём лежал огромный мастифф, а рядом с ним стоял мужчина в одежде мясника.

Холодок пробежал по спине, я сжалась ещё сильнее.

— Мелочь, завязывай дрожжи продавать, Роман их не покупает. Лучше готовь бабло, и, может, не будешь лежать на разделке, как этот мастифф! — злым шёпотом сказал мой провожатый.

Легко сказать, не продавай дрожжи, когда ты здесь свой и тебя знает каждый мастифф. А меня ещё час назад никто из них видеть не видел.

Я не понимала, чем могла так его разозлить, но спрашивать боялась.

Худоба его обманчива, могу любому это доказать, парень точно профессиональный спортсмен, он не тощий, а жилистый. И может уложить немало охранников, которые караулят этот особняк за воротами.

И вот теперь один вцепился, как в нежеланную награду, а второй смотрит на меня немигающим взглядом, держа в руках какой-то большой шприц.

Удивляло, что я до сих пор могу стоять, обычно при особых возбуждениях и волнениях я тут же падаю в обморок. Как же сейчас мне это помогло бы...

Но я всё стояла и стояла, тело оцепенело, но совсем безвольным быть отказывалось.

Мужчина-мясник с ног до головы осмотрел меня, и его взгляд не сулил ничего хорошего. К моему страху примешался какой-то беспросветный ужас, который парализовал.

И я шестым чувством поняла, что этот мужчина и есть Роман.

Сдвинуть меня с места смог только Ночь, именно так я решила называть провожатого, пока не узнаю его имени. Если вообще я что-нибудь успею узнать, пока моё напуганное в край сердце не остановится...

Парень втянул меня в гараж, и в лицо мне ударил запах крови, сырого мяса, мокрых досок. Захотелось зажать нос, закрыть глаза и уши, но я стояла как вкопанная там, где он меня оставил.

— Кто она? — спросил у Ночи мужчина.

Он был высоким, тучным, но на руках играли мускулы, а, значит, силы в них было немерено.

Я не хотела его разглядывать так нагло, но смотреть на кого-то другого не могла, хотя позади него стояли два мужчины в чёрной униформе телохранителей, как из крутых боевиков.

Моя жизнь медленно, но верно превратилась в триллер, а я не успела заметить этого.

Я вообще забыла, зачем пришла, что здесь делаю.

— От Игнатовки. Долг принесла. — сухо ответил мой провожатый.

Он стоял, облокотившись о какой-то шкаф, в котором хранились инструменты. Выглядел успокоившимся и расслабленным, будто не он ещё пару секунд назад злился на каждый мой вздох.

— Забери долг, и пусть проваливает! — приказал его хозяин, не глядя на нас.

Пёс, который лежал на столе, жалобно скулил, я чувствовала, как ему больно, всё детство росла с собаками, успела изучить их повадки и инстинкты.

Я только сейчас заметила, что на столе рядом с псом лежали какие-то инструменты, они похожи были на хирургические. А сам гараж был отлично освещён, будто операционная врача.

И мне хотелось верить, что собаке желают помочь, вылечить, а не убить.

Ночь вновь оказался рядом со мной, закрыл собой и Романа, и стол. Я вздрогнула и посмотрела на него затравленным взглядом.

Он опять злился, опять ходили желваки, а губы были скованы презрительной усмешкой.

Парень выхватил мою сумку, которую я продолжала крепко прижимать к груди, вытряхнул её содержимое прямо на пол, поднял пачку денег и подошёл с ней к хозяину.

— Что это? — спросил мужчина.

— Долг. — сквозь смех сказал мой провожатый. — Малютка принесла в рублях.

Я слышала их голоса, такие разные, но похожие в своей злобе, презрении, пренебрежении. Такие отдают приказы о расстреле, такие будут пытать живого и не поморщатся.

Слышала ярость одного и весёлую беззаботность другого. Но смысл их фраз не понимала.

Свет, едкие запахи, скулёж собаки давили на меня.

Я никогда ещё не была в такой отравляющей среде, где боишься дышать, где всё внимание обращено на тебя одну, даже если прямо не смотрят.

Казалось, что нахожусь в помещении, созданном для пыток, убийств, крови. Тут даже пахло не как в обычном гараже. Не бензином, не маслом машинным, а кровью!

— Займись ею, она на тебе! — мужчина-мясник сделал укол псу, и тот замолчал.

Роман отдал приказ и теперь полностью занялся мастиффом.

Около меня вновь возник его приспешник. Я поняла, что сейчас наступит тотальная ночь, необратимая, беспросветная. И больше не будет возможности спасти Макара, ведь испытание провалено.

Всего за каких-то полчаса я смогла потерять всё. Предать свою любовь.

4. Выкупил долг

— Сохранить жизнь псу. — едва слышно ответила я.

Роман переменился в лице и мне показалось, даже улыбнулся краешком губ. Вблизи мужчина выглядел ещё красивее.

Тёмные густые волосы чуть ниже плеч, чёрные глаза, брови красивым изломом, аккуратный нос, властный подбородок.

Свет на лицо падал равномерно, не превращая его в страшное чудовище из фильмов ужасов. Я до дрожи боялась его взгляда.

Он не просто рассматривал или следил, он сначала сверлил, а потом выжигал. И всё это без анестезии, по живому.

Не знаю, как его терпят родные, но я бы не хотела иметь такого родственника. Слишком он властный и жёсткий.

А ещё жестокий. Даже если псу он ничего плохого не сделает, мне было жаль животное, которое оказалось в руках такого хищника.

Зачем Роману нужны были телохранители и охранники, я не поняла. Он вполне мог убивать своим взглядом.

Ни один препод не вводил меня в такой ужас, как этот мужчина средних лет. Ни одно молчание не могло быть таким требовательным и непреклонным, как этого хозяина.

За спиной послышалось шевеление, хлопнула дверь, и я вздрогнула.

— Собери пока сумку. — приказал Роман.

И я вспомнила, что всё её содержимое до сих пор лежит на казенном полу.

Много чего лишнего попадало, интимного, стало до жути стыдно. Я покраснела, но делать было нечего, не могу разбрасываться своими вещами. Особенно когда на меня повесили такой долг.

Оказалось, что это Гонец вышел куда-то.

В гараже было несколько дверей, которые я заметила только после характерного хлопка. Одна из них, наверное, вела в дом, потому что парень вернулся с бокалом, который отдал хозяину.

Роман достал из шкафа стеклянный графин с тёмно-бордовой жидкостью и налил её в принесённый бокал.

Я подумала, что фирменный отвар — это всего на всего алкоголь. Но в чём тогда заключается проверка?

Они ведь не знают, что я ни разу не пила ничего крепче чая...

Роман сам подошёл ко мне, я увидела его тень за спиной. Собрав всё с пола, поднялась. Полный мутной жидкости бокал уже меня ждал.

Собрав всю волю в кулак, я взяла отвар. Мне стало плохо после первого же глотка, затошнило, в глазах помутнело. Я думала, это нормальная реакция организма, первый раз попробовавшего алкоголь. Но мои догадки опровергли слова Романа.

— Слабенькая ты, красавица. Совсем слабенькая! — он стоял рядом, видимо ждал моей реакции на отвар. От его дружелюбия, которое было меньше блохи, не осталось и следа.

Извините, кредиторов я ещё не хвалила. Обойдётесь, сильный мира сего!

— Держи свою, сейчас свалится. — небрежно бросил он Гонцу, отходя от меня.

Я не поняла, почему это я чья-то, но подумать об этом не успела. В глазах стало совсем мутно и темно, я не чувствовала своего тела.

Последним воспоминанием стали крепкие руки Гонца, которые держали меня.

Потом всё пропало.

Очнулась я в тёмной комнате. Не сразу поняла, где нахожусь, на чём лежу. Но пахло чем-то свежим, приятным, даже чуть морозным. И я пока успокоила себя, ведь опасность так пахнуть точно не может.

В горле пересохло, я с трудом смогла сглотнуть. Тело ломило, как в разгар самой сильной простуды, а глаза неистово жгло.

Я натянула одеяло повыше, и тогда появилось осознание ужасного.

Я в чужой комнате! В чужой кровати! Под чужим одеяло!

Мне стало ещё хуже. Стыдно было перед самой собой. Как, ну как я могла докатиться до такой жизни?!

Может, я любила не так сильно, не так преданно, не так искренне? Может, я была дерзкой с Романом? Может, я вообще просто слабая?! Просто слабая и безвольная...

Он бы ничего не сделал этому мастиффу, а я не прошла его проверку.

— Выпей и поднимайся! Хватит кайфовать в чужой постели!

Гонец протянул мне стакан с водой, только теперь мне не хотелось брать что-либо из рук этих игроков. Я откинула одеяло и попыталась встать. Парень не помог, хотя видел, как трудно мне было собрать своё непослушное тело.

— Ты не поняла, что я не люблю ждать или повторять дважды! — с незнакомой яростью сказал он и опрокинул на меня стакан воды.

Холодные струйки потекли по волосам, намочили мою одежду, простыню.

— Поедешь домой так, раз тугодумишь. — Гонец схватил меня за руку и резко поднял с кровати.

Я не чувствовала своих ног, они стали не просто ватными, а чужими, как эта чёрная-чёрная комната, зашторенная тёмным, обставленная чёрным, дышащая одним чёрным!

Если бы Гонец выпустил мой локоть, я ни за что бы не удержалась на ногах. Но он не ослабил свою хватку даже тогда, когда я пошатнулась и чуть не упала прямо на него.

Он смотрел с привычной уже злостью, к которой добавилось раздражение. Но мне было всё равно. Его мнение, его оценку моей скромной личности он может оставить себе. Я не нуждаюсь в подачках с барского стола!

5. Отработаешь

— Заруби себе на носу! Если ты ещё жива и невредима, то это не твоя заслуга. Исчезать даже не думай, выследить смогу. Игнорировать тоже не советую. — прошипел мне в губы Гонец.

Я понимала, что он так же опасен, как и его босс. И глаза такие же холодные, хладнокровные, множество затворов, не разгадать, что скрывается на их глубине.

А их властному равнодушию можно только позавидовать, до такого не дотянуться никакими капризами или упрашиваниями.

Да и не больно хотелось! Я придумаю, как выбраться из этого богатого болота. Если не получилось обойтись без риска, значит буду рисковать, сделаю всё, чтобы избавиться от общества этого мизантропа.

— Как вас зовут? — тихо спросила я. Важно знать имя своего «кредитора», помнить этого Юпитера, которому дозволено всё.

— Гонец! — сказал, как отрезал.

Понятно, искать нормального имени не приходится, что ж, запомню, мне в принципе без разницы, как величать благодетеля, «выкупившего» мой долг у злого и ужасно криминального Романа.

Хотелось вырваться из его рук, но именно они стали опорой. Даже подумалось, что Макар не смог быть рядом, а вот Гонец вполне. Да так рядом, что дыхание перехватывало.

У меня нет друзей, весь мой мир наполнял Макар. Он был и другом, и братом, и парнем. Защитником и охранником. Но даже он никогда не нарушал моё личное пространство так нагло и бесстыже.

Я не люблю объятия, нежности, милости, ласки — розовых соплей и таких же розовых единорогов, которые должны появиться по мановению волшебной палочки и спасти от всех бед, в которые умудрилась впутаться дурёха.

Макар был моей вселенной, но и без него я не чувствовала себя неполноценной или обделённой. Плакать разучилась давно, всё выплакала в ту страшную ночь, когда погибли родители.

Выплакала и обещала себе больше никогда не раскисать, ведь это не помогает, боль не уходит, она лишь забирается поглубже и прикрывается мыслями о «всё будет хорошо» или «обязательно всё наладится».

Я не оптимистка и вряд ли когда-нибудь ею стану, поэтому подкову прибила к собственным подошвам и пошла работать над тем, чтобы всё было хорошо.

И такое маленькое, незначительное происшествие, как требования непонятного Гонца, не должно выбить меня из колеи.

Да ведь?

Рядом со мной он постоянно злой, не знаю, чем я ему так не угодила, когда успела насолить, но нужно срочно это менять.

— Хорошо. Какие ваши условия? — так же тихо спросила я.

Его дыхание обжигало мои губы, казалось, что он дышит ртом, как рыба, попавшая на сушу. В комнате стало душно, я чувствовала, как горят мои щеки, а руки, наоборот, холодеют.

Ноги всё ещё не слушались, я была каким-то недоваренным овощем: сверху бодрячком, снизу — тухлячком.

Гонец хмурился, злился, злился и хмурился, но молчал. В глазах плескалось зловещее безмолвие, которое я приняла за ненависть. Слишком неприкрыто он выражал своё отвращение к моей скромной персоне.

— Ты вернешь мне долг! — наконец обжог своим леденящим бездушием Гонец.

Он был не таким уж и взрослым, примерно одного со мной возраста, если я ещё не разучилась разбираться в людях, до сегодняшнего дня получалось это у меня весьма неплохо.

Осталось ли это умение после всего пережитого, я не знала…

— Не верну. Это не в моих силах. Какие последствия невозврата? Санкции?

Я же не дурочка с переулочка, чтобы лебезить и уверять, что, конечно, раздобуду, конечно, принесу всю сумму. Ага, завтра же!

Гонец знал это, неглупый же, понял, что у студентки и пенсионерки не могут водиться такие зелёные. Поэтому он точно что-то придумал взамен. Оставалось выяснить, что же припасено мне на погоны.

— Значит, будешь помогать мне выбивать чужие долги. Глядишь, отработаешь… — Гонец отпустил мою руку, и я покачнулась, но сделала всё, чтобы устоять.

Сейчас важно было не дать слабину, я итак, наверное, выгляжу полной дурой.

Хотя они должны были уже привыкнуть, мало ли какая рыбка заплывает им в невод, какая бабочка путается в их сачке. И я почему-то чувствовала себя и этой рыбкой, и этой птичкой.

На что я надеялась, когда решила прийти в золотую клетку?

Любовь же! Да, и где она эта любовь? Где тот, кто обещал всегда быть рядом и не давать в обиду? Куда исчез?

Почему решил подставить меня, почему не предупредил об опасности, почему не дал выбор? Почему всё решил за двоих…

Я приучила себя к потерям, так легче жить, только так и можно выжить. Но почему-то в груди что-то ныло, тянуло. Все ядовитые чувства навалились на меня, сплюснули всё хорошее, что я знала, что я смогла себе в жизни создать.

Тут захочешь не захочешь, зубки прорежутся, но пока я решила на рожон не лезть, мало ли, какая отбитая голова у моего нового знакомого.

Вдруг передумает про отработку долга и отправит бабочкой ночной порхать, такие как он только и созданы, чтобы унижать, подавлять своей властью.

Что я могу ему противопоставить, кроме разумности?

6. Пощёчина

«Ты же слабая, сводит икры ведь, в сердце острое сверлецо;
сколько можно терять, проигрывать и пытаться держать лицо.

Как в тюрьме: отпускают влёгкую, если видят, что ты мертва.
Но глаза у тебя с издевкою, и поэтому черта с два».

Мужчина всегда сильнее женщины, какими бы единоборствами мы не занимались. Мы можем быть хитрыми, храбрыми или мудрыми, можем выигрывать, обыгрывать в быстроте, ловкости, гибкости. Но силы наши всё равно остаются неравными.

Даже самый заядлый дохляк, который в жизни ничего не поднимал тяжелее минералки, сможет в приступе ярости нанести такой вред здоровью, что потом придётся работать за лекарства.

Я не видела жестокости? Ну что ж, Алёна, посмотри на неё!

Гонец разорвал мою блузку, не оставил даже клочка, всё полетело на чёрный пол. Разрезал мои брюки, стянул носки.

И всё это делал с таким остервенением, с такой яростью, но такими отточенными движениями, будто своих пассий раздевает именно таким нетривиальным способом.

Я сопротивлялась, царапала его, пыталась даже укусить, но этому бесчиннику всё было хоть бы хны. Он был заведенным, словно робот-убийца: пока не выполнит миссию, останавливать бесполезно.

Мои слова не действовали, кричать я не решилась, прилетит ещё тот бугай на помощь, и помогать будет явно не мне!

Чёртова мужская похотливая солидарность, логово зверей, у которых две из трёх извилин помышляют явно не о пропитании.

Я даже порывалась выхватить перочинный ножик, которым Гонец так ловко орудовал, разрывая мою одежду в клочья. Но попытки были бесполезны, лишь сама напоролась ладонью, из которой тут же полилась кровь.

Догадывалась, что собирается сделать Гонец, и это прибавило мне сил, чтобы бороться. Я не отдам ему самое ценное, дорогое. Пусть старомодна, пусть нелепа, но не ему лишать меня невинности, не такому грубому охавернику!

В конце концов удалось дотянуться до его волос, и я с жадностью в них вцепилась, ни за что не разожму. Нет, нет и нет!

Впервые в жизни я пожалела, что пренебрегала парами по самообороне в университете. Как бы мне понадобились эти знания сейчас!

Пусть не научилась действовать на рефлексах, но даже теория помогла бы, а так я лишь вертелась, словно уж на сковородке, а толку от этого не было, Гонец почти сразу смог разжать мою хватку.

Но трофей мне всё же достался: целых два-три волоса, что запутались между пальцами.

Когда из всей одежды на мне осталось только бельё, это чудовище меня осмотрело. С ног до головы!

Я хотела поднять с пола лоскутки свитера, но кто бы мне это позволил! Конечно, умеешь пощёчины давать — умей и голой гулять!

И вот такой, разгневанной и почти полностью нагой, Гонец поволок меня в тот светлый зал.

Я хваталась за всё, что попадалось под руку и что могло остановить его ужасный урок. Дверная ручка оказалась самой надёжной, но и от неё меня с неведанной лёгкостью отлепили.

Он ни слова мне не сказал! Почему нельзя было накричать? Или ещё раз пригрозить? Неужели он действительно не привык что-то делать дважды? Что за монстр?! Даже исчадье Ада способно быть милосерднее, чем этот посыльный.

Почему в нём столько агрессии, почему он так себя ведёт?

Наверное, я погорячилась, когда подумала, пусть будет хуже! Нужно чётче формулировать желаемое, Алёна! Не забывай, что у Вселенной на тебя какие-то особенные планы. Постоять почти голой в чужом зале, например!

— Все сюда! — громко прокричал Гонец, казалось, его можно было услышать даже за воротами.

Может, на это и был расчёт, потому что через полминуты в огромном зале стало тесно для всей этой мускулистой своры, что прибежала на зов «вожака».

Гонец крепко держал мою руку, не давая вырваться или спрятаться за него. На нас глазели сотки масляных, голодных и насмешливых глаз.

Кто-то даже стал демонстративно раздеваться, показывая свою готовность к любому повороту, лишь бы он перешёл в горизонтальную плоскость.

Сначала я испугалась такого всеобщего внимания, и на секунду забыла, что стою лишь в лифчике и трусах.

Но потом разглядела блудливые, откровенные и ужасно развратные взгляды, не просто рассматривающие, а предвкушающие. Кто-то свистел, кто-то улюлюкал, будто зрители самого красочного представления в самом аморальном клубе города.

Послышались перешептывания, но, когда публика догнала, что Гонец никак на неё не реагирует, замечаний не делает, разговоры стали гораздо громче.

Все эти мужчины, которые не заслуживают называться даже зверьми, хотели, чтобы я слышала всё, что они обо мне думают!

Они знали, что я ничего не смогу им ответить! Силы не равны!

— Слушайте, чуваки, я кажись дошёл, почему они в комнате без света «сидели»! — пробасил один, выделив последнее слово, намекая совсем на другое.

— Может, скинемся девчуле на труселя, а то без смеха не взглянешь! — добавил другой.

— Да она дощечка дощечкой, что с неё взять, а? Тоже мне расслюнявились все! — выкрикнула третий.

7. Расплата

Я продолжала стоять с закрытыми глазами, начала считать про себя, но это не помогло отвлечься. Нужно было найти что-то другое, что-то совсем иное, непохожее на то зловоние, что лилось на меня.

И я вспомнила маму. Она была у меня такой красивой, что в детстве мне завидовали все дети, говорили, что она настоящая сказочная королева.

У неё были добрые и всегда улыбающиеся глаза, зелёные-зелёные, словно молодые почки, которые распускаются ранней весной. Она сама была, как весна: нежная, парящая, лёгкая, отзывчивая на изменения.

Никогда, даже когда я откровенно не слушалась, шалила, мама не повышала на меня голос. Даже в угол никогда не ставила. Всё объясняла так, что я сразу понимала.

Мама всегда давала мне выбор: что будет, если я поступлю так, а что случится, если поступлю иначе. Это помогает мне до сих пор, я умею брать ответственность за свой выбор. И сейчас я расплачиваюсь за один из таких.

У нас в семье царили покой и гармония.

Папа любил маму до беспамятства, и я это чувствовала, как чувствуют лучи солнца, от которых не хочется скрываться в тени. Его тепла хватало на всех, казалось, он никогда не устаёт от людей, наоборот, ему нравилось всем помогать.

И делал он это не для того, чтобы почувствовать себя важным и ценным, а из-за своей совершенно необъятной доброты!

Он был чутким, бесконечно заботливым, умел защитить нашу женскую ранимость. Мама с папой были верны друг другу до последнего вздоха, когда я подросла, бабушка рассказала, что они умерли в одно мгновение, их жизнь оборвалась с выдохом любимого.

Их образы, воспоминания, наполненные счастьем и безграничной радостью, я храню глубоко, чтобы они не стали моим слабым местом, чтобы никто не сумел запачкать их своей жалостью или нравоучением.

Может быть, физически я слаба, как мимоза, но по духу сильна, как бамбук, который в новый день вступает с новым ростом. Я сильная и точка!

Никому не позволю это оспаривать, даже таким омерзительным способом!

Я — выходец из такой Семьи!

Я — часть чего-то безмерно светлого, доброго, что нельзя очернить, чему и темнота не помеха. Я — гражданин удивительного государства, связь с которым вечна.

И я сохраню её, чего бы мне это не стоило!

Именно эти воспоминания и эти мысли помогают мне оставаться сильной, когда кажется, что не только мир, но и собственная судьба издеваются и проверяют на прочность.

Я прочная, не сомневайтесь, даже такой позор не уронит меня: я не взлетала, чтобы падать. Стою на земле, а если надо — пригнусь, и пусть все важные птицы пролетают мимо.

— Убрали телефоны! — из воспоминаний меня вырвал голос Гонца, я ещё не научилась различать все его оттенки, но точно знала, что это он, потому что близко и потому что зло. — Услышу обсуждения, увижу фотографии или видео, попрощаемся навсегда!

Надо же! Как мы умеем разговаривать.

Хочет выйти чистым из навоза, не иначе. За-щи-щаа-ет! Как же! Защитничек чести, блюститель нравов! А впрочем, зачем я себя ещё больше терзаю всякими ехидствами, пусть и мысленными.

Он не стоит и этого! Он вообще ничего не стоит. Его поступки жестоки, его слова безжалостны, его глаза свирепы. Наверное, и его жизнь как-то обделила, но мне не жаль.

Ничто не сможет оправдать то, что он творит сейчас!

Ничто!

Хотел крови и зрелищ?

Хотел преподать урок?

Так чего же мы останавливаемся, учитель? Разве не будет ещё и домашнего задания?!

Я злилась на него, но больше на себя. Гонцу почти удалось вывести меня на эмоции, которые я в себе так скрупулезно подавляла.

Что уж юлить, я чуть не расплакалась, когда вспомнила, какой чистой была до встречи с этим лютым Гонцом!

Чистой во всём, даже в мыслях. Никогда! Никогда я не позволяла себе желать кому-то вреда, но сейчас…

Боже, как мне хотелось, чтобы все они, эти бесчувственные варвары получили когда-нибудь за то, что я переживаю сейчас.

— Запомнили её? Она моя! И пока это так, ни один волос не упадёт с её головы, ни одна царапина не появится на её теле, иначе… — Гонец не закончил свою пламенную речь. Героическую, такую же многозначительную, как его урок.

Голоса смолкли, слышно было, как часы пробили восемь, как за окном завывает холодный осенний ветер.

Никто не смел возразить этому юнцу. Даже сорокалетние лбы и мускулистые буйволы, что так радостно скалились ещё минуту назад. Прикрыли их плантацию по выращиванию второсортного юмора, осадили по самую макушку.

А они и рады, любят же силу, обожают же жестокость. Получите и распишитесь!

Но это не могло меня утолить. Все силы уходили на то, чтобы сохранять внешнее спокойствие, чтобы пульс особо не ускорялся, ведь Гонец всё ещё держал мою руку и мог почувствовать, как я стремительно сдаю свои позиции.

Зал опустел, я это чувствовала даже с закрытыми глазами, ведь стало легче дышать, воздуха стало больше, и он будто очистился от той дурной смеси туповатого тестостерона, которым был зажат, словно в тиски.

8. Пощада

Гонец первым вернулся в чёрную комнату, которая действительно принадлежала ему. Какая комната, такой и хозяин, ни добавить, ни убавить, всё чинно похоронно.

Я так любила чёрный цвет, вечную и сногсшибательную классику. Любила…

Теперь к нему у меня стойкое отвращение, вряд ли я когда-нибудь перестану ассоциировать его с унижением несмотря на то, что «показ мод» состоялся в светлейшей из комнат.

Чёрный — это стыд. Чёрный — это поругание. Чёрный — это пощёчина!

Он сказал собраться. Но я и так не могла допустить, чтобы здесь осталось хоть что-нибудь моё, пусть это будут даже клочья некогда любимой одежды, всё заберу, до последней ниточки. Не оставлю, не отдам! Это моё: на нём мой след, мой отпечаток, мои тёплые и светлые воспоминания.

Я зашла в тёмную комнату, света Гонец не включал, но мне и не нужно было, я помнила, в каком углу этого склепа он меня бесстыдно располосовал.

После света глаза сложнее привыкают к кромешному мраку, поэтому я шла наощупь, стараясь при этом быть тише шёпота, чтобы не привлекать внимание Ночи.

Ноги коснулись мягкого, это были остатки моего свитера, я присела и стала собирать их. Не знала, куда мне их сложить, как всё уместить в руках, ведь измельчённая одежда — достаточно объёмная поклажа. Я собирала и думала, как бы не уронить.

Рядом послышались еле слышные шаги, поступь у Гонца была лёгкой, пугающе-незаметной, она заставила меня вздрогнуть, хотя я подавляла страх и отвращение, как могла. Насколько хватало сил в вечер этого рокового дня.

На плечи мне легло что-то мягкое и приятное, явно шёлковое. Я замерла, не решаясь встать и скинуть неизвестное.

— Одевай! — холодно бросил парень.

Он мой ровесник. Точно, несомненно! Почему же он ведёт себя, как взрослый-хапуга, дорвавшийся до власти. И эта его власть какая-то суровая, даже чёрствая, как наждачка, которая ошкуривает всю волю. Мне придётся приспосабливаться, и я должна запечатать себя, опломбировать всё хорошее и светлое, чтобы не дать это ошкурить!

Я поднялась, неизвестное полетело на пол. Гонец всё ещё стоял рядом, и ему явно не понравилось это моё лёгкое пренебрежение. Он резко поднял упавшее с моих плеч, в темноте парень явно видел лучше, чем я. Может, он привык?

Ну и что? Мне-то какая разница, к чему привыкло это чудовище. Мало ли какие черти обжились в его душе, раз он весь сплошная злоба.

Гонец разорвал замок моих рук, который удерживал собранные лоскутки, и сунул мне то, что я должна была надеть. Наощупь было приятно, чуть-чуть прохладно, но мне понравилось. А потом я себя одёрнула.

Что значит понравилось? Никаких чувств! Никаких эмоций! Мы не приживаться собрались в этом болоте, а выбираться из него.

Приятным и шёлковым оказалось платье. Останусь ли я такой же независимой, если надену его? Эта мысль терзала меня недолго.

Всё же в лифчике и трусах независимую я напоминаю явно меньше. Заглушив дикое отвращение, я надела платье. Точно знала, что верну его! Мне чужого не нужно.

Я хотела опять собирать клочки обрезанной родной одежды, но Гонец не позволил мне вновь присесть, чтобы быть ближе к полу, на котором они лежали. Я должна была стоять, потому что Он так захотел. Напыщенный вурдалак, который медленно высасывает у меня всю энергию.

— Пошли! — сказал Гонец, прерывая наше тёмное молчание.

Я повиновалась, ведь я больше не прекословлю, больше не разрезаю гладь его власти, пусть думает, что это я так урок усвоила. Смирилась с незавидной участью быть должной «спасителю» огромного долга. Пусть думает, что угодно, лишь бы не переходил за очередную черту.

Мы прошли весь дом, вышли на улицу, и я поняла, что всё ещё нахожусь в замке Романа. Значит, и Гонец живёт здесь. Занятно…

Я не знала, зачем подмечала все эти факты, ведь не хотела этого делать, не хотела запоминать лишнее, то, что потом будет напоминать каждую деталь, подсовывать каждую мелочь, распаляя больное воображение и страх.

Из робкого я десятка. Из робкого…

Мы прошли почти весь двор и подошли к тем самым тёмным гаражам.

Ноябрьский вечер давно вступил в свои права, поэтому понадобилось освещение, чтобы можно было издалека увидеть эту обитель зла — место пыток и проверок.

Гонец шёл впереди, его шаг был быстрым, но плавным, как ранее в комнате. Даже по гравию он умудрился пройти бесшумно, тогда как я только так раскидывала ногами эти обломки. И, в общем-то, громыхала за двоих.

Гонец был одет не по-осеннему, не по-ноябрьски. Длинная чёрная туника, напоминающая что-то восточное или азиатское, широкие штаны, которые были настолько длинными, что скрывали обувь.

Ветер не утихомирился и с радостью теребил ткань, создавая из неё волны с блестящими отливами, словно плавниками ночных рыб, желающих вдохнуть воздух.

Мы зашли в один из гаражей. Это был не тот, где со мной так мило побеседовали. Этот оказался огромным автопарком: иномарки были разных марок и размеров.

Я не спец по железными коням, но увиденные были явно ретивыми и безумно дорогими. Гонец взял в настенном ящике ключи от одной из машин и открыл её, раздался характерный звук.

9. Тандем

Я села рядом с водителем, дверь стального зверя закрыла тихо, холодильник дома есть, Гонец может не переживать.

Меня пугал рой этих странно-язвительных мыслей, долго не могла понять, почему не могу их приструнить, на корню пресечь их поползновения.

И вдруг, словно солнечный удар: я не выполнила обещание, не забрала всё своё, оставила в золотой клетке. Скулы сводило от досады, чёртово решение быть послушной!

«…если ты ещё жива и невредима, то это не твоя заслуга!»

Вдруг, словно утопленник, всплыли слова Гонца, которые лучше всяких увещеваний напомнили, как небезопасно строить из себя непочтительно-дерзкую. Это не сопливая мелодрама, где к героине обязательно представлен ну очень положительный герой, желающий спасать её от каждого подонка. И главное, вовремя подставляющий своё крепкое плечо.

Нет, это жизнь. Здесь на тебя вешают чужой долг, проверяют фирменным отваром, подчиняют позорной «выставкой». Здесь вместо надёжного плеча — сильная рука, которая тоже вполне себе надёжно, а главное без права на сопротивление, хватает твой локоть.

А ещё мне было ужасно холодно, как бы я ни пыталась расслабиться, промозглый ветер обдул меня хорошенько, пока мы дошли до нужного гаража, дворовая территория у этого замка неимоверно огромная.

А в тонюсеньком платье, которое оказалось больше летним и которое само притягивало холод, я замёрзла до дрожи.

Я пыталась унять эту дрожь, но это слабо получалось, ноябрь в этом году выдался простуженным зимой, а синоптики на днях как раз обещали снег, вот природа и готовилась, остывала до нужного градуса.

Сколько себя помню, всегда с трудом переношу холод, заболеваю моментально. Вот и сейчас почувствовала першение в горле, хотелось прочистить, сглотнуть, но я упорно не желала привлекать ещё больше внимания.

Гонец итак, казалось, болезненно реагировал на каждое моё движение. Я заметила, как напряглись мышцы его рук, когда я села на пассажирское сиденье.

Они ещё крепче сжали руль, как когда-то сжимали мою руку. Что ж Вы, милый, ласточка-то своя чем не угодила?

В салоне было тепло, но не душно. Меня обдало неожиданно приятным запахом, он напоминал аромат самой природы: хвоя, свежие листья, нагретые на солнце.

Запах леса поздним летом, который успокаивает, умиротворяет. Но я не смогла прийти в себя, по-настоящему согреться.

Гонец понял это, потому что вдруг посмотрел в мою сторону и неожиданно для меня включил обогрев моего сидения.

А я… Я послушная, покорная ученица: спина ровнее, взгляд только прямо и его не отводила, как бы ни хотелось получше рассмотреть город, который утопал в вечерне-ночных огнях.

Только вперёд, только дорога, встречные машины и то, что глаз успевал выхватить, пока мы к этому не подъехали.

Руки я специально сложила на коленях, как учат маленьких деток в садике, когда нужно выглядеть воспитанными на фотографии. Платье оказалось ниже колен, но несмотря на лёгкость ткани, оно не сползало и не оголяло ноги, поэтому такое положение рук — дело молчаливой упёртости.

В такой машине я была первый раз. Да, я видела, как ей подобные проезжают по улицам нашего города, можно сказать, она не была уникальной. Скорее представительной.

В марках я не разбираюсь, и, если честно, не очень хочу. Всё равно такой у меня никогда не будет, даже заглядываться не стоит. Вот, дали посидеть, и на том спасибо.

Надеюсь, больше мне на ней ездить не придётся…

Гонец ехал аккуратно, соблюдая скоростной режим, предусмотренный для города. И это меня очень удивило.

Я ожидала скорости, дерзости, новых нарушений и выходов на ту сторону дозволенного.

Но он был поразительно расслаблен, руки перестали сжимать руль до остервенения, и сам он откинулся на сидение. Казалось бы, в таком положении удобно гнать, поддать жару. Но нет…

Мы, оказывается, законопослушные. Ага, будто грязь продаёт мыло! Как двулично, а ж противно.

Можно сказать, мы законопослушно плелись, пока нас обгоняли все кому не лень, даже одна окушечка.

Из-за своего решения смотреть только прямо и никуда кроме, я не могла узнать, который час, хотя в машине был дисплей, показывающий время. А ещё… Вспомнила, что кроме лоскутков в пресловутой чёрной комнате осталась и моя сумка, а там телефон, студенческий, ключи от дома.

Даа… Стучится беда — открывай ворота!

И приз за самый «удачный» день достаётся… Достаётся (барабанная дробь)… Алёне!

Сидение грелось, как печка, всё больше и больше, сначала мне было просто очень тепло, я наконец отогрелась, но теперь чувствовала настоящий жар. Попа (почти в самом прямом смысле) подгорала. Ещё чуть-чуть и я готова была сдаться и начать ёрзать, чтобы хоть как-нибудь снизить площадь обогрева.

Время не бежало, а ползло, ещё медленнее, чем стальной зверь Гонца. Я опять начала считать до ста, и мне опять это не помогло. Наконец, я решила закинуть ногу на ногу, терпеть жар и дальше уже было невмоготу.

Гонец заметил и это. Как же! Мы же внимательные, чуткие, вдруг у должницы припасён туз в рукаве и ножичек в бюстгалтере. Раз, и нет бойца невидимого фронта. Нет, своё богатство охранять надо, правильно, парень.