Оранжерея

Оранжерея

За стеклами оранжереи бушевала зима. Снег хлопьями валил на потемневшее еще днем небо, застилая мир белой пеленой. А внутри... Жара стояла густая, влажная, как в августовские речные сумерки. Воздух гудел от скрытых вентиляторов и тяжело пах землей, гниющими листьями и чем-то сладковато-цветочным. Громадные пальмы раскидывали листья под стеклянным куполом, орхидеи причудливыми бабочками цеплялись за коряги, а где-то в глубине журчала вода.

Аля ежилась от резкого перепада температур, стоя у служебного входа. Щеки горели от мороза, кончик носа красный, на ресницах – растаявшие снежинки. Она была закутана в пуховик до колен, толстый шарф и толстую шапку, похожая на неуклюжего медвежонка. В руках – два стаканчика с дымящимся глинтвейном, утратившим актуальность в этом буйстве лета.

Дверь скрипнула, выпустив волну густого, благоухающего тепла. В проеме возник Митя. Контраст был разительным. На нем были выцветшие, когда-то черные, а теперь серые спортивные шорты с бахромой по краям и огромная майка, пропитанная потом и землей. Майка съехала с одного плеча, обнажая рельефные мускулы. Волосы, темные и слегка вьющиеся, были собраны в небрежный, мокрый от пота хвостик, на щеках – грязные разводы. Но глаза сияли веселым озорством.

– Аль! – Митя радостно втянул носом запах глинтвейна. – Ты ангел! Я тут плавлюсь как в бане! Заходи быстрее, тут +30, а ты с мороза!

Аля шагнула внутрь, содрогаясь от теплового удара. Пуховик сразу стал невыносимым.

– Боже... Мить... – она закашлялась от влажного воздуха. – Ну тут и жара! А снаружи – Рагнарек! – Она сняла шапку, стряхнула снег с плеч. – Как ты тут вообще дышишь?

Митя уже прихлебывал глинтвейн, блаженно зажмурившись.

– Привыкаешь. – Он махнул рукой в сторону джунглей. – Это же лето, Аль! Вечное лето! Жара, цветы... пахнет, как на Волге в июле, только без пива. – Он озорно подмигнул. – Хочешь, покажу самый клевый цветок? Который ловит насекомых...?

Аля расстегнула пуховик, чувствуя, как пот стекает по спине.

– Цветы – это хорошо, – она потянула носом, – но пахнет тут... погребом после потопа. Ты один?

– Один-одинешенек! – Митя широко развел руками, майка съехала еще больше. – Смотритель ушел, я закрылся. Царствую! – Он поставил стаканчик и вдруг схватил Алю за руку. Лицо стало умоляюще-хитрым. – Слушай... поможешь? Совсем чуть-чуть? Мне надо пересадить пару монстер, а я один...

Аля скептически оглядела свой наряд: пуховик, теплые джинсы, свитер.

– Мить, я в чистом! И в теплом! Я в этом... – она указала на влажную землю, лейки, горшки, – ...сварюсь. У меня кофта и джинсы с начесом.

Митя закатил глаза:

– Фи, Алька! Какие предрассудки! – Он подвел Алю к груде тряпья в углу. Там висел длинный, когда-то белый, а теперь серо-зеленый хлопковый халат. Он выглядел ветхим, почти прозрачным, но чистым. – Вот! Рабочая форма от кутюр! Накинешь поверх... ну, того, что под свитером. И – вуаля! Ты – богиня тропического земледелия! Ни пылинки на твоем чистом! А халат потом в стирку... или на помойку.

Аля с отвращением тронула халат пальцем.

– Богиня? Больше похоже на саван. И он... дырявый. – Она показала на дыру под мышкой.

– Дырявый – значит, дышит! – Митя настаивал, уже стаскивая с Али пуховик. – Иди в раздевалку. Переоденешься быстро. Свитер-джинсы – на вешалку! Только халат накинь на... ну, на трусики-маечку! Или на меньшее! – Он хихикнул – тапки там у двери.

Аля, поддавшись натиску и глинтвейну, поплелась в указанную дверь. Пальмы шуршали листьями, будто сплетничая. Через минуту она вышла, красная от смущения и жары. Халат болтался на ней, как на вешалке, едва прикрывая бедра, прозрачный в мокрых местах и явно не скрывающий очертаний светлого, почти невидимого бюстгальтера и трусиков под ним. Ноги – голые и бледные после зимы, в резиновых тапках на два размера больше – выглядели особенно уязвимо.

– Ну? – Аля неловко поправила полу развязавшийся пояс. – Доволен? Я похожа на садовода-любителя?

Митя присвистнул, медленно обходя Алю:

– Садовода? Да ты... тропическая фея! – Его взгляд скользнул по силуэту груди под тонкой тканью халата, по голым ногам. – Кто бы знал, что под всей этой зимней броней... настоящее лето! – Он игриво улыбнулся. – А теперь, фея, за работу! Тащи лейку, покажу, кого поливать!

Они двинулись вглубь. Жара обволакивала Алю сильнее, прозрачный халат мгновенно прилип к спине и бедрам, превратившись во вторую кожу, лишь подчеркивающую очертания светлого белья. Воздух был густым, сладковато-тяжелым.

Перед ними открывалось огромное пространство, закованное в стекло. Высоченные стены и изогнутый потолок-купол образовывали хрустальную клетку. За ними бушевал декабрь: снежная круговерть закручивала белые вихри, темнеющее небо сливалось с землей, редкие огни города мерцали, как утонувшие звезды. Эта белая, холодная пучина резко контрастировала с буйным, дышащим летом внутри.

Широкая, выложенная светлым камнем тропинка петляла, как змея, уходя вглубь оазиса. По бокам вздымались джунгли: монументальные пальмы с веерами листьев, бросающими узорчатые тени; лианы, свисающие гирляндами и оплетающие опоры; папоротники размером с человека; кусты с причудливыми цветами, похожими на инопланетных бабочек. Влажная земля, кора деревьев, мох – все блестело, как после дождя. Где-то вдалеке, теряясь в зарослях, виднелась противоположная стена оранжереи, затянутая зеленой пеленой и снежным кружевом снаружи. Тишину нарушало лишь журчание невидимого источника и легкий шелест листьев.