Оранжевый беспредел

1-10

Новый год — время чудес, как говорится. Вокруг всё блистало в сказочной мишуре и харе Деда Мороза с оленями и торчковыми эльфами. Везде была какая-то суета. Люди, как ошпаренные, хватали с прилавков по пять палок колбасы, печенья, какой-то ещё бурды и, конечно же, бешеное количество бухла.

Я стоял на кассе и совсем не заметил, как подошла моя очередь.

— Вы пакет брать будете? Нет?

Побывав в своих мыслях, нервная кассирша готова была прыгнуть на меня, а толкучка сзади пихала меня в плечо, цокая и охая.

Спохватившись, начинаю шерстить по карманам и достаю скомканные сто рублей и горсть звенящих копеек.

Тётка смотрит на меня как на идиота, а я, снова опомнившись, начинаю выпрямлять купюру.

Я выхожу с «Абсолюта», попутно подскальзываясь и падая вместе с пельменями. Водитель останавливается, сигналит мне в качестве поддержки. А мне хорошо так лежать. На лицо шлёпаются снежинки, и будто бы в каком-то мегаполисе переливаются разные цвета с ёлки и гирлянд, быстро тая и оставляя после себя мокрый след.

Подходя к своему дому, я уже вижу Вована, болтающего с нашими общими знакомыми.

Я подхожу, пожимаю руки и начинаю отряхиваться от забытого падения.

— Ниче, мощно тебя отделали, Санёк, аж смотреть больно.

— А ты не смотри.

— Да ты чё, братан, я чё Вовану-то говорил? Ели какой кипиш будет, вы мне брякайте, мы вон с пацанами подскочим, решим вопрос. — Он хлопает меня по плечу, а я как-то инстинктивно отхожу.

Парни сзади щёлкают мордами и при упоминании их начинают, как болванки, качать головой.

— Ну ладно, пацаны, мы пошли, если чё, звоните.

Мы с Вовчиком пропустили мимо ушей. Он начинает подниматься в падик, а я останавливаюсь.

— Ты чё этому петуху рассказал, что ли?

Он поворачивается и смотрит на меня неясным взглядом.

— Сам узнал.

— Как?

— Ты Семейника не знаешь? У вас получилась заварушка: он тебе всадил по глазу, ты ему пару раз, а у Тохи везде уши и глаза, так что это ожидаемо.

Я промолчал, думая об этом, как будто спалился с порнухой.

Тоха никогда не вызывал у меня доверия. Пиздабол, как говорится. Весь такой из себя вычурный, с выебонами, живёт по понятиям и, конечно же, рядом с ним его шестерки. Если и Вовчик с ним как-то общается, то я никогда не понимал этого. В общем, Тоха — неприятный тип. Помню, как в детстве с ним гоняли по району, рисовали на гаражах писюны, воровали разную шнягу на рынках и издевались над мелкашами на площадках. Моё доверие к нему подсело после того, как мы снова пошли на рынок выхватить чего-то более серьёзного. Тоха стоял спереди к прилавку, а я прикрывал его сзади. Нас спалил один продавец и громко так закричал, что уши зазвенели. Тоха быстро засунул мне в карман шорт какие-то сувениры и смотался, а я, как лох, смотрел ему в спину, пока меня за шкиряк тоскал этот дядя.

Конечно, всё это дошло до моих родителей, которые пытались образумить меня в своих похождениях. Помню, пихали меня на разные секции, чтобы не мотался по улицам просто так, контролировали в учёбе, но вскоре поняли, что в семье всё же не без урода, когда младший начал занимать первые места на разных олимпиадах для умников.

Мы поднимаемся по лестнице, громко хлопая ногами, срывая с них ботинки, и заходим в хату. Там нас встречает матушка Вовчика с хлебом и солью.

— Сашенька, а что у тебя с глазом?

— Да всё в порядке, тёть Вер, неприятная ситуация произошла.

— Ой, мальчики, завязывайте вы со своими похождениями. Вон, по телевизору показывают, бандиты одни кругом ходят, людей убивают.

Мы с Вовчиком переглядываемся, снимаем ботинки и идём чаевничать.

Перед этим захожу в ванну, мою руки и поднимаю взгляд на зеркало. Мда, вот это я красавчик, конечно. Заплывший глаз начал дёргаться, я рассматриваю своё лицо, провожу пальцем по веснушкам и недовольно морщусь. Поцелуй солнца, как говорят, хотя, может, и луна тоже на меня глаз положила. Не зря же у меня ещё и синяки, как у панды. Провожу мокрой ладонью по коротким волосам и встряхиваю руки.

На кухне кипит чайник, заливая воду своим бульканьем. Тётя Вера суетится с борщом, наливая нам по тарелке. Вован берёт нож и начинает отрезать пару толстых пластов хрустящего хлеба.

Вовчик всегда так. Не начнёт трапезу, пока на столе не будет хлеба. Емае, он даже чай пьёт с хлебом! Мне кажется, если хлеба на земле не станет, он даже есть не станет. Не зря же он уродился таким здоровым.

— Сашенька, как родители твои, или так и не общаетесь?

— Не общаемся, — произнёс я.

— Что ж это такое-то. Нельзя же так, чтобы родители от дитятка своего отказались. Но ничего, Сашенька, скоро всё образумится, — она гладит меня по голове, будто бы успокаивая.

— А как младшенький твой? Блистает?

— Блистает, теть Вера, блистает ещё как. Только родители нам видеться запрещают, так что сейчас я не знаю, как у него дела.

Она начала что-то причитать, но я уже не вдавался в её разговор.

Перед своим уходом я спрашиваю Вована:

— Ты че, останешься или у меня заночуешь?

— Да, останусь, наверное, маман что-то приболела, так что...

— Я понял. Ну ладно, давай тогда.

Тётя Вера была серьёзно больна раком. Она раньше работала на каком-то заводе лет тридцать, а потом её здоровье начало падать всё ниже. Тогда мы думали, что какая-то эпидемия так повлияла, но потом Вован в слезах звонит мне ночью и выдаёт такую информацию. Сами они были верующие, каждую неделю ходили в церковь, ставили свечки, но и я тоже в качестве поддержки. Люди они были не богатые, жили на зарплату Вовчика, который работает в местном ТСЖ. Платят электрику, конечно, мало, но на хлеб хватает.