Бронзовый колокольчик на двери резко звякнул, и в антикварную лавку Ференца Абеля вместе с волной морозного воздуха вошла крупная дама.
Она была в том возрасте, когда тяжесть лет еще не уравновешивается сухостью старения, и ее статная фигура как-то сразу заполнила лавку, втиснувшись плотной массой между тончайших канделябров и мерцающих фарфоровых ваз. Она была одета в манто, отделанное массивным мехом, а на ее черном вечернем платье горели молочной белизной три нити крупного жемчуга.
Ференц поднял взгляд от манускрипта и отложил лупу. И пока дама, шурша юбками, подходила к его столу, он вдруг понял, почему она выглядит здесь неуместно: такая женщина, как легендарная Боудикка, могла бы возглавлять войска, и ее голос, когда она заговорила, легко перекрыл бы многоголосое кельтское войско, заклиная видеть в ней обиженную женщину, а не воинствующую царицу.
Однако вместо этой проникновенной речи дама лишь сказала:
— Добрый день.
— Добрый день, - сказал Ференц, вставая. – Чем могу служить?
Дама уселась возле стола, и изящный стул французской работы совершенно исчез за складками ее платья. Запустив полные пальцы в сумочку, она извлекла на свет узкую полоску, сверкнувшую прозрачными камнями.
— Господин Абель. – Дама остановила на нем глаза, коричневые и неподвижные, как сердолики. – Мне срочно нужна ваша помощь.
— Вы хотите оценить эту вещь? – спросил Ференц осторожно.
— У меня пропала собачка, - сказал дама, и ее густой голос внезапно дрогнул. – Фифхен, мой мопсик.
— Искренне вам сочувствую. – Ференц сел и вложил манускрипт в специальный футляр. – Однако чем же я могу…?
— Тогда выслушайте меня, - перебила дама не терпящим возражений голосом. – Последние несколько дней Фифхен была больна: чего-то наелась на кухне, и только вчера… В общем, я старалась ее не тревожить, а вечером заглянула к ней в комнату, и ее не было. Понимаете? Не было.
Дама вынула платок и прижала его к дрожащим губам. Бесстрашная воительница совершенно отступила под натиском горюющей матери.
— Может быть, она просто вышла погулять по дому, - сказал Ференц успокоительно. – Или выбежала на улицу. Собаки очень любопытны.
— Вы не понимаете, - возразила дама из-за платка. – Фифхен не могла просто «выбежать на улицу», она не так воспитана.
— Но я все еще не понимаю, чем я могу помочь, - сказал антиквар мягко. – Если ваша собака пропала…
— Говорю же вам, она не просто пропала. Сегодня утром я нашла в почтовом ящике вот это. – Дама придвинула блестящую полоску прямо к антиквару. – Это ошейник Фифхен. Ее похитили.
Ференц расправил ошейник на столе и внимательно рассмотрел засохшие бурые капли на блестящих камнях.
— О вас говорят, что вы умеете видеть прошлое владельцев вещей, – продолжала дама, прижимая платок к груди. Она глядела куда-то в пространство, и слова стали свободно изливаться из нее, будто не обращаясь к собеседнику, а лишь отражая мысли, метавшиеся в ее голове. – Пожалуйста, помогите отыскать мою Фифхен… Где этот негодяй может ее держать? А вдруг он сделает с ней что-то ужасное?.. Помогите мне, прошу вас. У меня, кроме нее, никого нет…
— Мне кажется, - сказал Ференц, - вам стоит обратиться в полицию.
Дама взглянула на него полными горя глазами.
— Так я обращалась! Там только посмеялись и посоветовали завести другую собаку! – В верхнем регистре ее голос был шероховатым и срывающимся, как заезженная дорожка на пластинке. – Вы представляете? Другую собаку!
Ференц сочувственно покачал головой. Затем он еще раз взглянул на ошейник, и по его лицу пробежала тень.
— Давайте сделаем так, - сказал он решительно. – Я оставлю этот ошейник у себя – естественно, под расписку. У меня есть знакомый полицейский – мастер своего дела. И если здесь имеется преступление, он докопается до истины.
Дама заметно воспрянула духом и, скомкав платок, затолкала его в сумочку.
— Спасибо, господин Абель. Ах, какое облегчение… – Ее голос вновь приобрел тяжелые, тщательно отлакированные интонации, и последняя фраза, как показалось Ференцу, была скорее данью его ожиданиям, чем отражением ее истинных чувств.
— Я сделаю все возможное, - пробормотал он, решив в свою очередь не разочаровывать ее надежд.
Лицо дамы тут же приобрело заговорщицкое выражение, как будто она делила с Ференцом некий непристойный секрет.
— Мне кажется, - она склонилась к нему и доверительно понизила голос, - что вы что-то увидели в этом ошейнике, не так ли?
Под взглядом непроницаемых сердоликовых глаз Ференц вдруг почувствовал себя связанным пожизненными обязательствами, поэтому ответил неопределенно:
— Пока еще рано утверждать наверняка, госпожа…?
— Инкендорф. Надеюсь, вы меня не разочаруете.
Она выпрямилась и поджала губы, давая понять, что говорить больше не о чем. Ференц вынул письменный прибор и тщательно выписал расписку, а дама спрятала ее в сумочку и без лишних слов удалилась. После этого, борясь с искушением выглянуть в окно и убедиться, что она не приехала на боевой колеснице, антиквар снял рожок телефонного аппарата.
— Мопс? – переспросил инспектор Хорст недоверчиво. – У госпожи Инкендорф пропал мопс?
— Да, именно так.
Полицейский покачал головой.
— Изумительно. Почему же, по-вашему, венскую криминальную полицию должна интересовать пропажа мопса у какой-то дамы?
Ференц придвинул к себе чашку с чаем. Ее ободок был украшен крупными цветами, которые кокетливо намекали на романтизм, но по исполнению были ближе к наскальной живописи.
— Ну, во-первых, это не какая-то дама, - заметил он. – Это вдова того самого Инкендорфа, заглавное «И» из чьей фамилии украшает нашу лучшую сталь.
Инспектор хмыкнул.
— Вы же знаете, что для полицейского это не имеет значения: перед законом все равны. А для такого гордого плебея, как я, - прибавил он почти с вызовом, - знатность или богатство составляют скорее причину сунуть дело под ковер, чем дать ему более скорый ход.
Ференц покачал головой.
— Вы слишком хороший полицейский, - сказал он, - чтобы позволять своим классовым предубеждениям руководить вами.
— Ну хорошо, - сказал Хорст нетерпеливо, - а что во-вторых?
Ференц посмотрел на него взглядом, полным смутной тревоги.
— А во-вторых, мне кажется, не стоит делать поспешных выводов относительно этого происшествия. Исчезновение собачки может оказаться лишь маленьким звеном в гораздо более крупном и серьезном деле. – Он поводил в чае ложечкой, такой же грубоватой и топорной, как и ее фарфоровая товарка. – Думаю, вы согласитесь, что люди редко охотятся на собачек ради собачек. Чаще собачки оказываются вовлечены в чужие преступления в качестве случайных и совершенно невинных жертв.
Полицейский развел руками.
— Рассказывайте.
— Вот, взгляните. – Ференц вынул из кармана конверт и передал его Хорсту. - Это ошейник собачки. Обратите внимание на пятна.
Инспектор рассмотрел содержимое конверта и нахмурился.
— Похоже на кровь.
Ференц кивнул, и его лицо приняло самое серьезное выражение.
— К тому же, странно, что ошейник вернули, - сказал он, - ведь бриллианты на нем настоящие.
Полицейский присмотрелся к камням, украшавшим ошейник, и присвистнул.
— Однако немало каратов носил на себе ее мопсик...
— С другой стороны, - продолжал Ференц задумчиво, - его могли вернуть хозяйке, чтобы запугать ее и потребовать выкуп. Выкуп, намного превышающий стоимость самого ошейника.
— Ну да. – В глазах практичного полицейского все еще теплилась надежда на то, что весь нынешний разговор окажется затянувшейся шуткой. – Может, он рассчитывает, что напуганная дама заплатит любую сумму, чтобы только вернуть свою любимицу.
— И мне кажется, он недалек от истины, - заметил антиквар.
Хорст потер подбородок.
— Ну хорошо, допустим. Но тут есть серьезная загвоздка: ведь преступления как такового нет. Нет ни записки с требованием выкупа, ни телефонного звонка – вообще ничего.
— А пропавшая собачка? – поинтересовался Ференц взволнованно. – Разве ее отсутствие ничего не значит?
Полицейский хмыкнул.
— Боюсь вас огорчить, но отсутствие собачки в данном случае означает лишь отсутствие собачки. Мне нужны доказательства, Абель. Улики.
Ференц покачал головой.
— Я вас понимаю. Но я видел кое-что… - Он побледнел.
— С вами все в порядке? – Инспектор наклонился к нему, но Ференц помотал головой и глубоко вздохнул.
— Ничего, сейчас пройдет… - сказал он, потирая лоб. – Просто когда я дотронулся до ошейника, я увидел собачку, нож, кровь…
Хорст нахмурился.
— Они что, хотят ее убить? Или уже убили?
— Не знаю… Я даже не знаю, относится ли это к делу…
— Тогда, к сожалению, ничем не могу помочь, - сказал полицейский с легкой досадой в голосе. – Вот если в деле появится что-то более конкретное, хотя бы более конкретные видения что ли, тогда милости прошу. А пока вам придется самому искать бесценного мопса.
— У меня плохое предчувствие, Хорст. – Ференц озабочено покачал головой. – Я думаю, мы еще услышим о судьбе четвероногой пропажи.
Уже на следующее утро инспектор перехватил Ференца прямо у входа в его лавку.
— Вы и ваш чертов мопс. – Он досадливо помахал кулаком. – Если бы только я вас послушал…
— Доброе утро. Что произошло? – Ференц открыл дверь, пропустил Хорста, а затем вошел и запер дверь на засов. Затем он сел за стол и остановил на лице полицейского внимательный взгляд темных глаз.
Инспектор тяжело опустился на стул и провел рукой по лицу.
— Этой ночью кто-то вломился в дом госпожи Инкендорф. Все комнаты хозяйки были перерыты, мебель опрокинута вверх дном. К счастью, сама она уехала на пару дней к подруге, а иначе кто знает, чем все могло закончиться.
Ференц чуть нахмурился.
— Что-нибудь исчезло?
— При беглом осмотре госпожа Инкендорф не обнаружила никакой пропажи.
— Тогда чем вы так обеспокоены? – Ференц встал и раздернул занавески. Тонкий абрикосовый луч утреннего солнца скользнул по столу и нашел пристанище на бронзовом пресс-папье, увенчанном отдыхающим львом. – Никто не убит, ничего не пропало.
— Кроме, быть может, моей репутации, - сказал Хорст хмуро. – Оказывается, покойный Инкендорф был личным другом министра. Если он узнает, что я получил сведения об опасности, грозящей вдове, и проигнорировал их, это может мне дорого стоить.
— Как нехорошо... – Ференц покачал головой. – Давайте подумаем. Вся ее прислуга, конечно, знала, что в эту ночь ее не будет дома…
— Конечно. – Полицейский задумался. – Но там и прислуги раз-два и обчелся: экономка, она же горничная, она же повариха. Был еще дворецкий, но он сейчас в больнице. Говорят, бедняге недолго осталось.
— Понятно. – Ференц снова уселся за стол и развернул пресс-папье мордой льва к себе. – Когда вы сказали, что в дом вломились, это была фигура речи или…?
— Замок был взломан, но довольно непрофессионально. Значит, или вор был неопытным…
Ференц кивнул.
— Или кто-то, у кого был ключ, сломал замок для отвода глаз.
— Точно. – Хорст нахмурился и постучал по льву ногтем указательного пальца. – С таким же успехом, это мог сделать и любой из десятков прохожих, которые видели, как хозяйка дома выезжает с вещами.
— У вас очень плохое мнение о наших согражданах, господин инспектор, - заметил Ференц.
Полицейский хмыкнул.
— Подтвержденное многолетним опытом, уверяю вас.
— Ну что ж. – Ференц встал и взял трость. – Я бы хотел осмотреться в доме. Это возможно?
Полицейский вскочил.
— Позвольте, я вас подвезу.