Осколки

Эва Мис — «Во мраке света»

Тусклый огонёк свечи рассеял густую тьму комнаты. Никто давно не зажигал яркие огни, а солнце долгие месяцы скрывалось за плотными грязно-коричневыми тучами. С каждым днём дышать становилось всё труднее. Прохожие сгибались прямо на улице, заходясь в тошнотворном приступе кашля. Одежда и открытые поверхности покрывались слоем пыли, будто весь мир – заброшенная верхняя полка на стеллаже.

Города и деревни, когда-то наполненные жизнью и радостью, окутаны гнетущей атмосферой, пропитанной страхом и отчаянием. Плодородные и изобильные земли теперь выглядят высушенными и бесплодными. Поля, где некогда колосились злаки, стоят пустыми, словно мёртвые, иссушенные палящим солнцем и зловонием гибели.

В воздухе разлито ощущение надвигающейся катастрофы. Тяжёлые тучи сгущаются над горизонтом. Колокола, отчаянно отбивающие каждый час, – предвестники гибели, их звон напоминает жуткое эхо, разносящееся по опустевшим улицам. Взгляды людей в тяжёлых, поношенных одеждах, устремлены в небо, где всё чаще мелькают алые зарницы, словно обещая огненную бурю. Они собираются в тесные группки и шепчутся о пророчествах и знамениях, подогревая страх перед неизбежным концом. Всё закончится, когда солнце перестанет светить. Померкнет последний лучик – и боги в отместку за все грехи сотрут человечество. Возможно, они бросят этот пустой мир и взрастят новую жизнь в другом месте. А может боги не потеряли надежду и дадут человечеству возможность переродиться?

Люди стараются найти утешение в вере, но в их сердцах всё чаще зарождаются сомнения. В тёмных углах домов и замков зажигаются свечи, дрожащие языки пламени отражаются в тревожных глазах и неуверенных улыбках. За кругом света шепчутся молитвы, обращённые к богам и к самой судьбе.

Всё вокруг так и кричит о конце. Книги древних мудрецов предсказывают огонь и кровь, кто-то говорит про абсолютное ничего и быструю смерть. В каждом шорохе ночи, в каждом вздохе ветра люди слышат предзнаменования. И в этом тягостном ожидании звучит один вопрос: «Что принесёт наступающий день?»

Воск медленно стекал по свече, а тусклый жёлтый огонёк освещал дорогу перед собой. Девушка вошла в маленькую комнату, где пахло старой древесиной и краской. Освещённый ещё несколькими свечами мольберт стоял напротив окна. Шторы были плотно закрыты, не пропуская внутрь пыль и гнетущую атмосферу. Напротив мольберта огонёк очерчивал силуэт худого юноши, склонившегося к холсту.

Девушка почти бесшумно прошла внутрь. Оставив свечу среди её «подруг», она нежно коснулась чужого плеча, убирая чёрные волосы с шеи, в другой руке всё ещё сжимая свёрток бумаги.

— Я так и знала, что ты здесь.

Рука с кистью замерла в нескольких миллиметрах от холста. Юноша повернул голову и даже в тусклом свете можно было рассмотреть его тёплую улыбку.

— О, Кассандра... — нежно произнёс он. Убрав кисть за ухо, художник пальцами коснулся девичьей руки. — Я думал, ты давно легла спать.

Его беспокойный голос заставил Кассандру испытать укол вины.

— На душе неспокойно. И разве... — Длинные ресницы встрепенулись, словно крылья бабочки, скрывая печальные бордовые глаза. — Разве сейчас ночь?

В последние несколько дней кроваво-коричневые тучи заполонили небо настолько плотно, что трудно разобрать: день сейчас или ночь. Даже колокола уже не помогали отсчитывать время.

— Не знаю, милая. — Ему отчаянно захотелось подбодрить Кассандру. — Вот, посмотри, что скажешь?

Кассандра отлучилась на секунду. Она поставила себе табурет рядом с мольбертом и, взяв свечу в руки, внимательно рассмотрела холст.

— Это кролик..? — Смешинки зародились в её голосе вместе с удивлением. — С оленьими рогами? Но почему, Оливер?

На холсте среди сочного леса сидел на задних лапах пушистый белый кролик. Его мягкая даже на вид мордочка и передние лапки тянулись к ярко-голубому небу. В глазах-бусинках отражались солнечные лучики. Но самыми сказочными были оленьи рога. Почти в полную величину зайца они напоминали голые ветки деревьев, но всё равно выглядели красиво по сравнению с тем, как высохшие растения умирают на улицах.

Видя, с каким интересом оценщика Кассандра рассматривает очередное творение на холсте, Оливер попытался в шутку оправдаться:

— По-моему смотрится весьма забавно.

Девушка шикнула на него, сев поудобней.

— Дай я рассмотрю его поближе.

Они долго сидели в тишине. Свечи догорали, ни единый звук снаружи не посмел нарушить мнимое спокойствие в маленькой комнате. Оттого, насколько Кассандра восхищается его творениями, Оливер снова смутился. Они давно жили вместе, тогда ещё солнце могло пробиваться сквозь плотные тучи, но Кэс обожала его картины и каждый раз говорила о том, что когда всё наладиться, ему обязательно нужно устроить выставку. Иногда девушка сочиняла настоящие сказки о том, как Оливер будет рисовать портреты древних королей и великих героев. К слову, людей он рисовать не любил. Природа получалась у него намного живее. Однажды Оливер попробовал нарисовать Кассандру, и как бы она ни восхищалась результатом, он знал, что никакая краска не способна передать красоту его возлюбленной.

Когда девушка осторожно провела пальцем по высохшему слою цвета на картине, Оливер обратил внимание на свёрнутую газету, лежащую на её коленях. Он осторожно спросил:

— Что там?

Хорошее настроение Кассандры растворилось. Она бросила растерянный взгляд на бумагу и вспомнила икону, изображённую на первой странице: молодой мужчина, прикрывающий глаза, а позади него золотятся неизвестные надписи и солнце.

— Ничего хорошего, — горько вздохнула Кассандра, накрыв газету своими ладонями. Неожиданно с её губ сорвалось грустное признание, тяжёлым грузом лежащее на душе: — Каждый раз я боюсь, что скоро всё закончится. И это чувство съедает меня изнутри. Я закрываю глаза и всё жду, жду, что не смогу их открыть. Не знаю, хочу ли я этого или надеюсь избежать... — Голос её дрогнул, а в уголках глаз заблестели капельки слёз. — Что будет с нами, когда это произойдет? Что будет с остальными?

Аниела Блэквелл — «Сокрытое вечностью»

Октавия, заворожённая окружающими видами, переступала босыми ногами по холодной земле. Следы, оставляемые ею, не исчезали, как было прежде: трава больше не распрямлялась, не тянулась к неясному небосводу. Слабый солнечный свет проникал через сплетения растений, лучами озаряя это фантастическое место. Фея приближалась к сердцу Обадиля, испытывая трепет и толику страха из-за нависшей угрозы.

Когда-то это место наполнялось пением птиц, звуками животных и свистом ветра. Именно здесь было средоточие жизни фей. Ровно до того момента, когда королева заболела и стала медленно чахнуть. Её энергии становилось меньше день ото дня, и королевство больше не могло восполнять силы других фей. Обадиль медленно и мучительно умирал, забирая с собой все краски.

Солнечное полотно озарило Октавию, заставив ту поморщиться и опустить голову. На рыжей макушке феи заплетённые в венок цветы впитали тепло и медленно распустились, призывно моля остаться в лучах золота. Блестящий локон высвободился из мудрёного плетения, упал на лицо, отчего зелёные глаза, казалось, стали ярче. На кукольном личике по щекам и носу рассыпались веснушки, которые становились менее заметными в освещённой части.

Крылья цвета янтаря лениво трепетали за спиной, когда фея остановилась у кромки озера, почти касаясь пальцами ног прохладной воды. Словно карамельные, крыловые пластинки раскрылись в полной своей красоте, а затем часто-часто затрепетали, поднимая девушку в воздух. Её бежевое платье чуть приподнялось от движений, обнажая бёдра, но уже через пару секунд ткань всё скрыла.

Октавия летела над водной гладью – сверкающей и блестящей, – направляясь к парадной лестнице, что вела к живописным золотым дверям, поражающих своими размерами. Лесной дворец был сделан в виде купола с заостренными башнями, правда, сейчас он весь – от верхней ступеньки до наивысшего шпиля – порос лианами.

Девушка опустилась на площадку перед вратами и запрокинула голову, внутренне сжимаясь от величия строения. Она чувствовала себя такой маленькой и незначительной по сравнению с этим местом. Крылья замерли, сверкнув слабым чёрным сиянием и наполнившись внутренней силой: только здесь, в сердце королевства, можно было восполнить их.

От внутреннего трепета, что перехватил дыхание, фея крепче сжала в руке найденную некоторое время назад вещицу. Амулет – скорее всего – напоминал череп неизвестного ей животного с двумя изогнутыми рогами. И в эту эпоху Истощения предмет почему-то наполняла энергия, казалось – Октавия не в силах расстаться с ним. Словно что-то тянуло к этой вещице. И за прошедшие дни девушка заметила, что её жизненная энергия будто восстановилась, наполняя каждую клеточку изнеможенного тела.

Несмело подняв руку, фея прикоснулась подушечками пальцев к старинному золоту дверей. Она чувствовала трепыхание запечатывающей силы, не позволяющей никому входить во дворец. Октавия не понимала даже, почему решила прилететь сюда. Зачем ступила на священную землю, зная, что каждый приход фей истончал поток энергии? Девушка не могла этого объяснить ни себе, ни другим. Кожу едва ощутимо покалывало. Склоняя голову то к одному плечу, то к другому Октавия заметила на магической стене золотистое переливание. Присмотревшись внимательнее, взгляд зацепился за чёрные блики, которые проникали внутрь. Девушка отскочила назад: страх неизвестного, чего-то тёмного пульсировал под рёбрами, проникая, замораживая тело. В голове проявилось жгучее желание сбежать и как можно дальше, и не возвращаться сюда никогда. В то же время она не могла пошевелиться.

Запечатывающая магия разрушалась, исчезая с ворот дворца и образуя брешь в защите сердца королевства. И всему виной была Октавия, пусть и не понимала, что именно сделала.

Стало словно легче дышать. Фея нервно сглотнула, решившись сделала шаг вперёд. Громкий хлопок мгновенно перечеркнул желание. Перепуганная Октавия взлетела над водой. Скрип и шорох сопровождали открытие застоявшихся на месте створок.

— Что происходит? — выдохнула, обернувшись, девушка. Только перед одной феей могли открыться врата: перед королевой. Но её не было здесь. Здесь не было ни одной живой души, кроме Октавии.

— Октавия, — шёпот донесся до неё из глубины дворца, словно свист ветра. Тихий и умоляющий женский голос. Сладостный и зазывающий. Заставляющий против воли двигаться в его направлении. Точно такой же, как был в прошлом, звучавший перед тем, как она нашла неизвестный амулет.

Не успела Октавия додумать мысль, как уже находилась в центре зала под стеклянным потолком в лучах солнца. Перед ней находился трон. Замурованный лианами, тянущимися по полу от стен. Бледно-зелёные листы создавали своеобразную дорожку от дверей к предмету власти.

Послышался приглушенный треск: Октавия невольно сжала кулак сильней. Едва разжав руку, на пол упал разрушенный череп. Из израненной ладони сочилась кровь и окропляла амулет.

— Вот, значит, как выглядит сердце Обадиля, — глубокий голос прозвучал во дворце, эхом разносясь по сторонам. Октавия дёрнулась и задрожала. Горло сжало паникой, а дыхание стало поверхностным и частым. Мужской голос звучал со спины, и девушка боялась обернуться, боялась увидеть того, кто находился здесь. Кто бы то ни был – ничего хорошего это не сулило. Ни для самой феи, ни для других жителей королевства.

— Кто вы? — сдавленно прошептала фея, и эти слова тут же разнеслись по сторонам, будто она говорила во весь голос.

— Конечно. Где мои манеры, — неизвестный вкрадчиво и чуть насмешливо откликнулся на вопрос, в интонациях слышалась гордыня, превосходство. Словно считал себя выше даже этого святого места. — Салазар – теневой вестник.

— Это не правда, — всё так же оставаясь спиной к собеседнику, Октавия покачала головой. — Теневой вестник – это сказка. Его не существует в нашем мире.

— Так ли это?

Фея резко отскочила от раздавшегося над её уха голоса, тут же разворачиваясь. Она жадно скользила взглядом по вестнику, пытаясь полностью впитать того, кого считала ненастоящим, сказанием. Испокон веков никто не видел его, только разносили слухи об этом загадочном деятеле. И вот, похоже, он стоял прямо перед ней, взирая с высоты своего роста.