Осколки верности 2: Битва за королевство

Глава 1. Бегство

Элизабет

Элизабет притаилась в тени колонны, сжимая рукоять кинжала так сильно, что пальцы онемели. Она следила за отцом уже несколько дней, высматривая момент, когда он останется один, когда его охрана ослабит бдительность, когда появится хоть малейший шанс, отправить его тёмную душу в объятия Делателя.

Но подходящий момент ускользал от неё раз за разом. Малкольм Фон Раук никогда не оставался один. Вокруг него всегда были люди. Стражники, советники, даже прислуга, мельтешившая у него под ногами. В зале совещаний он проводил время с Декером и Титом, обсуждая военные дела. В тренировочном дворе его окружали солдаты, которым он сам давал наставления. Даже ночью возле его покоев дежурили двое вооружённых воинов, сменявших друг друга в установленное время.

Она не могла подкрасться. Но дело было не только в этом. Она знала, что он услышит её. Как только она сделает шаг в его сторону, его обострённые проклятьем вампиризма чувства поймают малейший звук. Он почувствует её сердцебиение, её дыхание, даже напряжение в мышцах. Он знает что она рядом. Он не был тем человеком, которого можно было застать врасплох. Если она приблизится, он поймёт её намерения ещё до того, как она занесёт свой серебряный кинжал. Он был чудовищем.

Сердце гулко билось в груди, отдаваясь в висках. Она пыталась замедлить дыхание, приглушить страх. Он забрал её семью. Он сделал Фиону таким же монстром, как и он сам. Он лишил её брата. Она должна убить его. Но не могла.

Элизабет следила за ним каждый день, и её трясло от злобы и отчаяния. Она наблюдала, как он двигался по коридорам, где она выросла, это существо разрушившее её семью, поглотившее её отца. Как он отдавал приказы людям, которые воспитывали её, словно они всегда принадлежали ему. Как смеялся над шутками Декера, запрокидывая голову в показном веселье.

Её гнев был настолько силен, что она несколько раз чуть не выдала себя, подвергнув свою жизнь опасности. Её пальцы сжимались в кулаки, ногти впивались в ладони, но она не могла позволить себе сорваться. Стоило ей оказаться слишком близко, с мыслью о убийстве, её отец замирал, его движения становились более текучими. Он всегда был готов убить. Убить её, если она совершит ошибку. Иногда ей казалось что он всегда знает где она и просто играет с ней как кошка с мышью, растягивая её мучения ради своего удовольствия.

Однако самое страшное было не в нём. Самое страшное было в том, что люди, которых она знала с детства, теперь выглядели чужими. Они стояли рядом с ним, служили ему, подчинялись ему. Они принимали его таким, каким он стал.

Она следила за Титом, надеясь увидеть в нём хотя бы тень прошлого, но увиденное заставило её кровь стынуть в жилах. Она поняла, Малкольм опоил его своей кровью. Тит всегда бывший саркастичным, добрым и смешливым, превратился в исполнительного истукана смотрящего Малкольму в глаза и бегущего выполнять любой его приказ. Его воля больше не принадлежала ему. Он не был её другом. Он был его рабом.

Кому ещё она может доверять? Может быть, все кого она знала, уже не те, кем кажутся? Может быть весь её мир рухнул той ночью, когда её отец умер, уступив место чудовищу. Как давно он рушил всё что она любила?

Она почти не ела, изредка привлечённая запахом еды с кухни она могла украсть что-то из солдатского пайка. Её одержимость, подпитываемая стенами изменившегося родного дома, превращала её в призрака, единственной целью которого была месть. Забываясь беспокойным сном в тёмных, малопосещаемых комнатах, часто на каменном полу или свернувшись на пыльном ковре, она понимала, что только злость всё ещё подпитывает её силы. Никакая усталость не могла сравниться с этим кипящим внутри огнём.

***

Однажды ночью, когда усталость и гнев заставили разумную осторожность отступить, она попыталась пробраться в спальню Малкольма через окно. Она не знала спят ли вампиры, а если да, то как крепко, но её отец тем не менее каждую ночь возвращался в свою спальню, и она решила воспользоваться этим шансом.

Погода играла ей на руку, ливень заглушал звуки, уменьшал видимость и загонял стражников в помещение, заставляя их реже патрулировать крышу цитадели. Откуда Элизабет планировала спустится на верёвке к спальне Малкольма, минуя стоящую у дверей его покоев стражу. Темноту ночи периодически разрезали вспышки молний, помогая Элизабет привязывать верёвку к парапету стены. Её руки дрожали от холода, и она надеялась, что в неверном свете молний сможет завязать узел, который выдержит вес её тела.

Элизабет глубоко вдохнула, вытерла капли воды со лба и шагнула в пустоту. Верёвка натянулась, резкий рывок прошёл через её тело, чуть не вырывая из рук мокрые от дождя крупные волокна верёвки. Сердце бешено колотилось, но она заставила себя не думать об этом. Главное спуститься быстро и бесшумно.

Ливень хлестал её по лицу, превращая мир в мутную, дрожащую картину. Капли стекали по вискам, забивались за воротник, холодными пальцами пробираясь под одежду. Но Элизабет едва замечала холод. Её мысли были сосредоточены только на том, чтобы не сорваться в тёмную бездну куда она старалась не смотреть.

Когда её ноги коснулись узкого карниза под окном Малкольма, она замерла, пытаясь восстановить равновесие. Перевела дыхание, позволила дрожащим пальцам немного расслабиться. Теперь оставалось только заглянуть внутрь.

Вспышка молнии осветила комнату и Элизабет увидела его. За стеклом стояла массивная тёмная фигура, высокий, широкоплечий силуэт, отбрасывающий пугающую тень на стены. Малкольм. Он смотрел прямо на неё. Дыхание застряло в горле. Ужас пронзил её тело, сковал мышцы. На миг её пальцы разжались, и она сорвалась вниз.

Холодный воздух ударил в лицо, тело полетело в пустоту, дождь, ветер, звуки замка всё слилось воедино. Где-то над ней раздался грохот, стекло взорвалось осколками, и она увидела, как руки Малкольма сомкнулись в воздухе, там, где она была секунду назад.

Шок от падения пронзил всё её тело, но инстинкты сработали быстрее. В самый последний момент, когда мостовая приблизилась к ней на опасное расстояние, она судорожно выкинула руки вперёд, изо всех сил вцепляясь в край балкона несколькими этажами ниже. Её пальцы скользнули по мокрому камню, срывая ногти, но она смогла удержаться. Только нечеловеческая выносливость, подаренная магией усиления, позволила ей избежать смерти.

Глава 2. Прибытие в Архендор

Элизабет

Элизабет шагнула в ворота Архендора и перед ней раскинулся столичный город. Серый, величественный и чужой. Высокие каменные стены, под которыми копошилась людская масса, узкие улочки, уставленные домами с облупившейся штукатуркой, продавцы, зазывающие редких покупателей, и горький запах дыма и сточных канав. Здесь кипела жизнь, но не та, к которой она привыкла.

Толпы людей двигались медленно, сгорбленные под весом повседневных забот. Здесь не было праздности, не было гуляний. Город встречал её не праздничной суетой, а тяжёлым, угрюмым дыханием предчувствия того, что скоро жизнь станет ещё хуже. Она не могла не заметить, как многие косились на неё, одетую в грязный, потрёпанный плащ, скрывавший её лицо. Здесь бродяг встречали с подозрением.

Когда она добралась до дворца, её сердце билось глухо, предвкушая встречу с королевой. Дворец возвышался над городом. Белые каменные стены, высокие башни, флаг с гербом Мортении, развевающийся на ветру. Но красота королевского грифона, не внушала ей спокойствия. Они никогда не покидала надел своего отца, только для визита вежливости в замок их восточного соседа, ещё более мелкого дворянина или на ежегодную ярмарку в деревню западнее по тракту. Архендор давил на неё своими стенами, толпами народа и грязью.

Добравшись до верхнего города и дворца Элизабет пересекла внутренний двор, и, подойдя к массивным воротам, уверенно заговорила с дворцовыми стражниками:

— Я должна увидеть королеву.

Стражники посмотрели на неё, затем друг на друга и расхохотались. Один из них, высокий мужчина с густой бородой, лениво опёрся на алебарду и скривил губы в усмешке:

— Ты? Видеть королеву? Да ты хоть себя видела? Ты блаженная?

Элизабет стиснула зубы. Она выглядела как обычная бродяжка. Исхудавшая, с грязным лицом, в изорванной одежде. Её никогда длинные и ухоженные волосы спутались и частично закрывали лицо. А ещё несколько месяцев назад в этом дворце её встретили бы совсем иначе, ещё несколько месяцев назад на её красоту засматривалась свита короля Генриха.

— Я Элизабет Фон Раук, — твёрдо сказала она. — Дочь Малкольма Фон Раука. Я требую аудиенции.

Её слова вызвали новый приступ смеха.

— Дочь Фон Раука? — усмехнулся другой стражник, коренастый мужчина с шрамом на щеке. — Если бы ты на самом деле была дочкой предателя, тебя бы уже вели на плаху, уйди отсюда, пока мы не выкинули тебя с территории дворца.

— Прочь с дороги, — процедила Элизабет, чувствуя, как гнев волной накатывает на неё.

— Или что? — бородач ухмыльнулся, выставляя алебарду. — Ты плюнешь в нас?

Её рука рефлекторно сжалась на рукояти кинжала под плащом, но она заставила себя выдохнуть. Сейчас не время для насилия. Она должна попасть внутрь.

— Если вы не хотите отвечать за свою дерзость перед королевой, я советую вам передать ей моё имя.

Они всё ещё смеялись, когда один из стражников рукоятью алебарды попытался ударить ей в живот. Это произошло так неожиданно, что только инстинктивное применение магии позволило Элизабет избежать удара и последующего судорожного хватания ртом воздуха валяясь на грязных и холодных камнях мостовой.

— Ловкая, бродяжка, — его голос был полон угрозы. — Проваливай отсюда пока я тебя не покалечил.

Элизабет медленно попятилась, не выпуская стражника из поля зрения. Город встретил её враждебно. И дворец ничем не лучше. Но она была здесь не для того, чтобы её приняли с распростёртыми объятиями. Она была здесь, чтобы выжить. Она встретится с королевой, чего бы это не стоило.

***

Сумерки быстро опускались на Архендор, окутывая город темнотой и влажным холодом. У неё не было денег. Не было крыши над головой. И никто во дворце не собирался ей помогать. Утомлённая путешествием она не знала что делать, она не знала никого в этом городе.

Элизабет брела по узким улочкам, натягивая капюшон поглубже, чтобы скрыть лицо. Она искала хоть какой-то укромный угол, где могла бы провести ночь, не привлекая внимания. Её ноги устали, желудок сжимался от голода, а одежда прилипала к телу от влаги, впитывая туман, стелившийся по мостовой.

Она знала, что в городе таких, как она, не ждут. Здесь каждый выживал, как мог. Она видела тени людей, свернувшихся в арках домов, людей, у которых не было ничего, кроме рваной одежды и пустого взгляда. В глазах этих нищих читалось отчаяние. Но, в отличие от них, у неё был выбор. Она могла вернуться домой, к чудовищу которое поглотило её отца. От этой мысли ей стало тошно, очередная голодная судорога скрутила желудок.

Наконец она нашла небольшой проход между двумя зданиями, узкое пространство, где стены нависали так близко, что почти касались друг друга. Здесь не было ни костров, ни людей, только мусор, запах плесени и кое-где куски старого холста, которыми можно было укрыться. Элизабет присела, обняв себя руками, и уткнулась лбом в колени. Она надеялась что здесь её никто не тронет и она сможет забыться беспокойным сном на несколько часов.

Элизабет резко раскрыла глаза, ей удалось поспать всего несколько десятков минут. Кто-то приближался. Шаги были тяжёлыми, неторопливыми, но уверенными. Она медленно подняла голову и увидела, как из тени выступили три фигуры. Мужчины, одетые в потёртые, грязные плащи, судя по движениям пьяные. Представители низов городской жизни.

— Гляньте-ка, — усмехнулся один из них, высокий и худощавый, с впалыми щеками. — А ведь у нас тут девочка, да ещё и совсем одна.

— И, похоже без друзей, — добавил второй, коренастый, с грязными светлыми волосами. Он ухмыльнулся, обнажая несколько гнилых зубов.

— А может, у неё есть что-то ценное? — третий, приблизился ближе. Его взгляд был холодным, расчётливым.

Элизабет почувствовала, как в груди нарастает ярость. Они думали, что она жертва. Они не знали, кто она.

— Даже если при ней ничего ценного нет, такую молодую можно будет дорого продать. Или оставим себе? Кажется, сегодня нам повезло!

Глава 3. Тьма в внутри

Малкольм

Тишина заполняла мрачные коридоры замка Раук. Тени, отбрасываемые факелами, казались живыми, дрожащими от лёгкого сквозняка, гуляющего по каменным стенам. Малкольм шагал медленно, его тяжёлые сапоги гулко стучали по каменному полу. Каждый шаг отдавался в его голове, как удары барабана. Возможно он так чувствовал бы удары своего сердца, но оно больше не билось.

Элизабет сбежала. Он надеялся, что она останется. Но она бежала. От него. Как от чудовища. Когда она двигалась за ним по пятам прячась в тенях, он хотя бы знал где она. А теперь она покинула замок. Она его последнее дитя. Малкольм знал зачем она пыталась пробраться в его покои, но всё равно попытался поймать её, спасти, когда она сорвалась вниз. Его терзало понимание того, что, когда он обратился к ней в момент своей самой большой слабости, она предала его. Возможно она была права. Возможно он заслужил это.

Внизу, в темнице, завыла Фиона. Его обострённый слух не давал ему возможности перестать слышать её вопли, пока он находился в пределах замка. Малкольм остановился, вслушиваясь в этот душераздирающий звук. Это был не просто крик. Это был вой существа, которое никогда не должно было существовать. Голос его маленькой дочери, растянутый в агонии, проклятии, которое он сам же на неё возложил.

Он каждый вечер приходил к ней. Открывал массивную дверь, заходил в темницу и смотрел в её нечеловеческие глаза. Она не разговаривала. Только выла. Хорошо что она не видела в нём пищу, он всё-таки был вампиром. Для остальных она была опасна.

Он садился рядом с клеткой.

— Ты помнишь, кто я? — тихо спрашивал он.

Ответом ему был новый, жалобный, голодный вой. Никто не отвечал. Никто не мог сказать ему, что делать. Ответов не было.

Он провёл языком по клыкам, искажённое отражение себя самого на мгновение мелькнуло в белесых глазах Фионы. Он больше не мог положится на мнение своих вассалов. Они не могли ему возразить. Они не могли осудить. Они стали рабами его силы. Он никогда не чувствовал себя таким одиноким.

— Я один.

Эта мысль била по сознанию, раз за разом, становясь навязчивой. Все кто были вокруг него, являлись его отражениями. Послушными и покорными. Только у Элизабет был выбор. И она сбежала.

Внутри него зашевелилось нечто злобное, тёмное. Он прижал пальцы к вискам, закрывая глаза. Он должен держать себя в руках. Он знал, что он должен делать дальше, но не понимал ради чего. Всё что он делал в своей жизни, было ради семьи, эгоизм был чужд Малкольму и теперь он плыл по течению как корабль без штурвала. Медленно двигаясь к своему концу на острых каменных рифах. С каждым днём одиночество становилось всё тяжелее. С каждым днём он чувствовал, как настоящая тьма прорастает внутри него.

***

Малкольм не видел снов с тех пор как получил «Кровавый поцелуй». Спать он стал мало, не более трёх, четырёх часов в сутки. Но в последнее время, даже эти редкие моменты покоя перестали приносить долгожданное чувство облегчения.

В этот раз его сон вместо беспокойных метаний, начал приобретать чёткие очертания. Он сидел на лошади, ехавшей по бесконечной дороге, теряющейся в темноте. Тени деревьев и силуэты гор маячили вдалеке, но казались нереальными, словно растворялись в сгущающемся тумане.

Рядом с ним, на другой лошади, ехал Майкл. Юный, сильный, таким, каким он запомнился в последний раз. Он смотрел на отца с пониманием. Пониманием и жалостью.

— Ты обманул меня, — произнёс Малкольм, не глядя на него.

— Я не обманывал тебя, отец. — Майкл смотрел вперёд, ведя лошадь неспешным шагом. — Из всех ужасных вариантов, этот был наименее худшим.

Малкольм сжал кулаки на поводьях.

— Ты сказал, что это единственный способ спасти её. Ты сказал, что если я превращу Фиону, у неё будет будущее. — Его голос был хриплым, полным сдерживаемого гнева и боли. — Но она не жива. Её душа проклята. А я проклят вместе с ней. Элизабет покинула нас.

— Ты ещё не видишь всего, отец. — Майкл повернул голову к нему.

— Ты советовал мне умереть. Ты сказал, что это было бы лучшим решением.

— Потому что так и есть. — Майкл не отвёл взгляда. — Если бы ты умер, Фиона осталась бы обычной девочкой. Она бы жила, пусть без отца, но человеком.

Малкольм почувствовал, как внутри него зашевелился гнев.

— Значит, я должен был просто умереть? Я хотел! Но соблазн был слишком силён, я верил что смогу всё исправить! — Он натянул поводья, но лошадь даже не дёрнулась, продолжая идти вперёд. — Ты не знаешь, какой ценой мне далось каждое решение.

— Я знаю, — спокойно ответил Майкл. — И именно поэтому я здесь. Чтобы напомнить тебе.

Он осадил лошадь, её шаги не издавали ни звука, как будто лошади были всего лишь декорацией. Майкл теперь смотрел прямо перед собой.

— Ты потерял Элизабет. Ты потерял Фиону. Ты потерял всех, кто был тебе дорог. И всё, что у тебя осталось, это твой замок и твои рабы. — Он говорил тихо, но каждое слово било, как клинок. — Ты обратил Фиону не ради неё. Ты обратил её ради себя. Потому что боялся одиночества.

Малкольм молчал. Он не мог ответить. Потому что в словах Майкла была правда.

— Что мне делать? — наконец выдохнул он.

— Это твой выбор, отец. Всегда был твоим. Продолжай делать то, что ты делаешь. Ты придёшь туда куда нужно. У тебя получится, я обещаю, но путь будет долгим и результат неочевидным.

Туман начал сгущаться, дорога перед ним исчезала, растворяясь в пустоте. Образ Майкла становился призрачным, ускользающим.

— Польза или вред. Добро или зло. Забудь, это не имеет значения. Делай то что должен.

Фигура Майкла исчезла, лошадь под Малкольмом внезапно остановилась. Он резко проснулся в своей комнате, тяжело дыша. Он сел на кровати, сжимая виски, а в его голове всё ещё звучал голос сына.

Он снова остался один. Мёртвые не могут врать, но куда его подталкивает Майкл? Куда уже завели его слова мертвеца? И куда ещё заведут? Они не привели его ни к чему хорошему до сих пор, не следует доверять голосам с той стороны.

***

Глава 4. Фрейлина королевы

Элизабет

Элизабет несколько дней пыталась добиться аудиенции у королевы, но её попытки терпели неудачу. Дворцовая стража была непреклонна, без официального приглашения или покровителя во дворец не входил никто. Теперь, когда она привела себя в порядок, её уже не пытались прогнать силой. Но возможности ждать месяц, когда рассмотрят прошение, поданное в королевскую канцелярию, у неё не было.

Её терпение подходило к концу. Она не могла позволить себе терять время. Если она не может пройти к королеве как гостья, то пройдёт как слуга.

Три дня подряд Элизабет внимательно изучала дворец. Смотрела откуда завозят снедь. Какими входами пользуются слуги. Когда меняется стража. Следила за пажами, слугами и оруженосцами, которые входили и выходили через хозяйственный двор. Именно там она заметила молодого пажа, едва старше её самой, который часто выходил в город за покупками. Он был худощавым, с непокорными светлыми волосами и слишком свободным мундиром. Вечером, когда он возвращался через один из тёмных переулков, Элизабет перехватила его. Одного удара было достаточно, чтобы парень потерял сознание.

Найдя в мешке его запасной мундир, она поспешно переоделась. Одежда сидела свободно, но это было плюсом, ведь она скрывала грудь девушки. Натянув шапку пониже, чтобы скрыть свои волосы, она огляделась. Слуги редко обращали внимание на пажей. А дворяне тем более. Если она будет держаться уверенно, никто не задаст вопросов.

Она пробралась во дворец через боковой вход, неся на себе мешок со снедью, как будто выполняла очередное поручение. Двое стражников даже не посмотрели на неё, занятые обсуждением того как прошел прошлый вечер. Сердце бешено колотилось в груди, но она заставила себя не выказывать волнения.

Теперь она была внутри. Осталось только добраться до королевы и убедить её выслушать дочь Малкольма Фон Раука. Дочь предателя короны.

Элизабет скользила по коридорам дворца, стараясь не привлекать к себе внимания. Её сердце билось слишком громко, казалось, что даже стены могли слышать его гулкие удары. Она пряталась в тени колонн, наблюдая за королевой Клариссой, ожидая момента, когда та останется одна.

Королева, устало поправляя платье, направилась в свои покои. Её фрейлина почтительно поклонилась у дверей, ожидая дальнейших распоряжений. Но Кларисса лишь махнула рукой, отпуская её на ночь. Дверь закрылась, и королева осталась одна.

Элизабет не стала терять времени. Она проскользнула внутрь, её шаги были бесшумными, как у хищника. Королева ещё не успела развернуться к зеркалу, когда внезапно почувствовала чужое присутствие. Её тело напряглось, она резко обернулась, и её взгляд наткнулся на высокую темную фигуру в тени комнаты.

— Кто ты?! — голос Клариссы дрогнул, но она сумела сохранить достоинство. Её рука метнулась к кинжалу, лежащему на туалетном столике.

Элизабет подняла руки, показывая, что не держит оружия.

— Прошу, не кричите, — прошептала она. — Я не причиню вам вреда.

Королева выставив кинжал вперёд, приготовилась позвать стражу набирая в грудь воздух.

Сердце Элизабет колотилось в бешеном ритме, но выбора не оставалось. Она метнулась вперёд, использовав свою нечеловеческую скорость. Кончик лезвия её рапиры уткнулся в горло королевы-матери Мортении.

— Ты убийца? — холодно спросила королева, не спуская с неё глаз. Взгляд её стал жестче, в нём сверкнул стальной блеск. — Твоё лицо последнее что я увижу в своей жизни?

— Нет, — Элизабет медленно стянула головной убор, позволяя королеве разглядеть своё лицо. — Меня зовут Элизабет Фон Раук. Я пришла предупредить вас об опасности. И просить вашей помощи.

***

Прошло уже два дня с их необычного знакомства в спальне королевы. Эта женщина была похожа на ураган. Быстра в суждениях и принятии решений. С момента их встречи, Элизабет казалось, что она стала игрушкой подводных течений дворцовой жизни. Заложницей своей слабости, своего бегства. Что бы приблизится к королеве, ей пришлось заплатить свою цену.

Коридоры дворца были залиты ярким дневным светом, почти не оставляющем теней на мраморном полу. Стены из белого мрамора и широкие окна делали даже самый незначительный коридор замка просторным и величественным. Элизабет шагала рядом с королевой Клариссой, чувствуя, как взгляды придворных незаметно, но пристально следят за ними. Она держалась прямо, не позволяя себе выдать волнение.

Стук каблуков королевы звучал отчётливо в гулкой тишине коридоров. Их внезапно прервал звук шагов, быстрых, резких. Фрон Де Кит, массивный, как горный медведь, вышел из бокового коридора, его взгляд пылал недовольством.

— Что здесь делает эта дрянь? — его голос разнёсся по залу, как раскат грома.

Элизабет почувствовала, как волна напряжения прошла по её телу, но она не позволила себе ни шагу назад. В одно мгновение его рука метнулась к рукояти меча.

— Дочка предателя! — рявкнул он, выхватывая клинок и делая стремительный выпад в её сторону.

Но Элизабет уже двигалась. Её собственный клинок выскользнул из ножен, встречая удар Фрона, и уводя его вниз в каменный пол. Она ловко отразила выпад, шагнув в сторону, её взгляд оставался холодным и сосредоточенным.

— Довольно! — голос Клариссы прозвучал громко и повелительно.

Королева остановилась в нескольких шагах от схватки, её взгляд вспыхнул раздражением. В зале стало тихо. Звуки столкновения мечей мгновенно стихли, и напряжённая тишина заполнила пространство. Придворные, привлечённые шумом, начали стекаться, образуя вокруг них живую стену любопытных зевак.

— Это дворец, а не поле боя, — Кларисса посмотрела сначала на Фрона, затем на Элизабет. — Опустите оружие, Фрон, или я сама прикажу стражникам вас разоружить. Я понимаю, что вы расстроены внезапной смертью вашего старейшего друга и советника Сэра Грегуара, и выражаю вам свои соболезнования, но всему есть предел!

Мужчина стиснул зубы, но послушался, медленно убирая меч в ножны. Упоминание смерти Грегуара, ударило по нему, рана была свежа. Он бросил на Элизабет полный ненависти и удивления взгляд, но промолчал.

Глава 5. Появление Тирана

Малкольм

Тит вошёл в покои Малкольма без лишних церемоний, прикрыв за собой тяжёлую дверь. Лицо его было мрачным, в глазах тревога. Он шагнул ближе к столу, заваленному картами, донесениями и отчетами разведки. Малкольм, сидящий в полумраке, даже не поднял взгляда, продолжая изучать записи.

— Горожане шепчутся, — голос Тита был низким, напряжённым. — Всё чаще. Они говорят, что вы не человек. Что вы чудовище. Ходят слухи о пропадающих из каземата заключенных. О вое вашей дочери в подземельях который раздавался оттуда несколько недель. Люди боятся, Малкольм. А страх порождает глупость. Я опасаюсь бунта.

Малкольм наконец поднял глаза, и в них плескалась тёмная глубина, чуждая прежнему свету. Он медленно откинулся на спинку кресла, сцепив пальцы перед собой.

— Пусть говорят, — ответил он спокойно. — Это неизбежно.

Тит нахмурился, делая шаг вперёд.

— Вы действительно считаете, что всё под контролем? — он говорил сдержанно, но в голосе звучала настойчивость. — Если они взбунтуются, армия не поможет. В Форенции около десяти тысяч жителей. Они сожгут дворец, тебя будут проклинать на каждом углу. Людям нужно что-то сказать, пока не стало слишком поздно.

Малкольм медленно поднялся. Его тень вытянулась по стене, словно становясь больше, чем сам человек. Он подошёл к окну, откуда открывался вид на ночную Форенцию. Огни города мерцали, скрываясь в густом тумане, где-то вдалеке разносились голоса.

— Время прятаться прошло, — наконец произнёс он. Его голос был твёрдым, без тени сомнений. Он развернулся, и взгляд его, холодный и властный, пронзил Тита. — Я сам явлюсь перед ними. Они узнают правду. Узнают, кто их правитель. Без поддержки людей, без надёжного тыла я не смогу провести весеннюю компанию. Либо они примут меня. Либо я их заставлю.

Тит задержал дыхание. Он знал, что это означает. Он знал, что после этого пути назад уже не будет.

***

Площадь Форенции была заполнена до отказа. Толпа гудела, тысячи глаз смотрели на возвышение, где, словно высшее существо, стоял Малкольм Фон Раук. Он выбрал тёмную, почти чёрную кожаную перевязь поверх длинного алого плаща, который напоминал собой знамя, развевающееся за его спиной. Его рубашка была из прочной ткани глубокого бордового цвета, а поверх неё он носил лёгкий, но прочный доспех, выполненный в тёмных тонах, поглощающих свет. На груди красовался герб его дома, чёрный дракон на красном фоне. Высокие сапоги из чёрной кожи, перевязь с кинжалом и мечом, кожаные перчатки с металлическими вставками на костяшках, всё это создавало образ лидера, который готов повести за собой народ. Солнце светило прямо на него, отбрасывая резкие тени, а взгляд его был спокоен и твёрд. Люди ждали. Они боялись. Они надеялись.

Малкольм поднял руку, и гул толпы стих, превратившись в напряжённую тишину.

— Сыны и дочери Форенции! — его голос разнёсся над площадью, сильный, властный. — Я стою перед вами, не скрываясь, не прячась, чтобы сказать вам правду, которую многие боятся произнести! Что бы дать вам то, что никто не может дать кроме меня!

Он сделал паузу, позволяя словам проникнуть в умы людей. Малкольм начал с тишины и двигался в сторону наращивания накала.

— Они называют меня чудовищем. Они шепчутся в подворотнях, в грязных тавернах, боятся моего имени, потому что я стал сильнее, чем они. Я не скрываюсь. Я не отступаю. Да, я принял силу, которая позволит мне вести вас вперёд!

Толпа замерла. Кто-то зашептался, но никто не осмелился прервать его речь.

— Спросите себя, кто правит в великих империях? Люди? Нет! Они слабые, смертные, они воюют между собой, грызутся за власть, предают друг друга! Посмотрите на соседние королевства. Их разрывают интриги, война, голод! Империей Гастарк правит создание, которое называет себя аватаром бога! В Палатии маги которым по нескольку сотен лет. Эсталия, Морсиб, Королевство Даави! Все остальные крупные государства принадлежат чужакам, которые хотят нас уничтожить или поработить! А теперь спросите себя, кто может спасти нас от хаоса? Кто может гарантировать безопасность? Кто может дать вам не просто жалкое существование, но бессмертие?!

Голоса в толпе зашевелились. Малкольм смотрел на них, скользя взглядом по лицам, по страху и жадному интересу в глазах людей. Он дал им страх, а потом предложил решение.

— Я не стану врать вам, говоря, что этот путь будет лёгким. Нет! — его голос стал громче, пронзительнее, его было слышно в каждом уголке площади. — Нам придётся бороться! Нам придётся стоять плечом к плечу! Нас окружают враги! Предатели, скрывающиеся среди нас, те, кто хочет, чтобы вы остались беспомощными, кто хочет оставить вас умирать в страхе и нищете! Но я клянусь вам, как клялся своим воинам, что мы построим государство, которое выстроится не на слабости, а на силе! Где гражданская война между наследниками не будет разрывать страну на части каждые двадцать лет после смерти правителя! Мы воздвигнем империю, которой не страшны войны, голод и заговоры!

Толпа загудела. Кто-то крикнул «Слава Малкольму!». Заранее расставленные в толпе люди кричали правильные вещи в правильное время. Другие повторили. Малкольм дал им врага, внешнего и внутреннего. Так и завоёвывалось доверие толпы. Через страх. Малкольм поднял обе руки, заставляя их замолчать.

— Кто станет вашим защитником? Слабый, смертный король, больной и восьми лет отроду? Неспособный удержать даже собственный трон?! Тот, за кого правит его мать марионетка? Или тот, кто пережил смерть и вернулся сильнее чем был когда-либо?

Малкольм задавал вопросы, ответы на которые были очевидны. Он давал людям иллюзию выбора. И они жадно вырывали её из его рук. Он вовлекал толпу в свою речь, делая каждого кто стоял перед ним его соучастником.

— ТОТ, КТО ПЕРЕЖИЛ СМЕРТЬ! — раздалось из толпы, и этот крик подхватили десятки голосов. Малкольм выдержал паузу, позволяя им осознать собственные слова. Правильно создать контраст между ним и альтернативой, ключевой момент его речи.

Глава 6. Душа королевы

Элизабет

Зал для тренировок во дворце Архендора был просторным, с высокими сводчатыми потолками и окнами, из которых открывался вид на внутренний двор. Стены украшали развешенные тренировочные мечи, доспехи и гербы знатных родов, чьи представители когда-то обучались здесь искусству фехтования. В воздухе витал запах пота, масла для полировки оружия и дерева, из которого были сделаны тренировочные манекены.

Элизабет стояла в центре зала, её ладони крепко сжимали рапиру, а грудь равномерно вздымалась после нескольких минут интенсивных упражнений. Она двигалась плавно, с точностью, которой могли бы позавидовать многие воины. Каждый выпад, каждый укол были продуманными, осознанными. Каждая стойка, каждый удар, каждый блок были логичным продолжением предыдущей позиции. Её ноги легко скользили по гладкому полу, а оружие свистело, рассекая воздух, поражая воображаемого противника. Она повторяла движения снова и снова, доводя их до совершенства.

Её мысли витали далеко от зала. Фехтование давало ей редкое чувство контроля. Оно было чем-то неизменным в мире, где всё рушилось. Владея клинком, она чувствовала себя живой, чувствовала себя собой.

— Ты двигаешься, как боец, а не как леди. — Неожиданно раздался голос.

Элизабет вздрогнула и развернулась. У дверного проёма стояла королева Кларисса де Мортения. Она была облачена в лёгкое платье из бархата глубокого зелёного оттенка, который подчёркивал её хрупкость, но в её осанке было что-то непреклонное, что-то, что делало её внушительной фигурой, несмотря на изящество. Её длинные, русые волосы были заплетены в сложную причёску, а в глазах читалось нечто похожее на легкую зависть. Элизабет поняла, что королева стояла рядом уже некоторое время. Внимательно наблюдая за её тренировкой.

— Ваше величество. — Элизабет быстро опустила рапиру, сделав глубокий поклон.

Кларисса шагнула в зал, её взгляд скользнул по оружию, манекенам и затем вернулся к Элизабет.

— Я часто наблюдаю за тем, как здесь тренируются молодые дворяне. Это напоминает мне о том, чего лишены те, кто не родился мужчиной. — Она медленно прошлась по залу, едва касаясь пальцами старого, потёртого эфеса меча, закреплённого на стене. — Когда я была моложе, я мечтала научиться фехтованию. Но мой отец не считал это важным для девушки. Дворянка должна управлять домом, а не оружием.

В голосе Клариссы не было сожаления, скорее лёгкая горечь. Она снова взглянула на Элизабет, оценивающе.

— А твой отец… кажется, не одобрял твои тренировки?

Элизабет крепче сжала рукоять рапиры. Вопрос задел её за живое. Малкольм никогда не запрещал ей тренироваться, но он и не поощрял её увлечение. Он не учил её сам, не уделял внимания её мастерству. Но дал ей хороших учителей. Её всегда задевало, то что старшего брата он обучал лично.

— Отец считал, что у меня есть другие обязанности. Что мне не стоит терять время на искусство фехтования, ведь есть те, кто сражается за нас. — Она сделала паузу, опуская взгляд. — Но он ошибался. Иногда, если ты хочешь выжить, нужно научиться сражаться самой.

Кларисса кивнула, показывая, что понимает.

— Ты права. Мир, в котором мы живём, не щадит тех, кто ждёт, пока кто-то защитит их. — Она задумалась на мгновение, затем тихо добавила. — Я часто думаю, что мне стоило бы научиться держать меч в руках. Тогда возможно я смогла бы оказать более достойный приём тем, кто пробирается в мои покои без приглашения. — В словах Клариссы была улыбка и приглашение к более неформальному разговору.

Элизабет взглянула на неё с лёгким удивлением. В словах королевы было больше откровенности, чем она ожидала. Она не просто рассуждала о фехтовании, она говорила о себе.

— Но вы и так боретесь. — Элизабет выпрямилась, ощущая странное тепло от их беседы. — Не оружием, но словом, волей, решимостью. Вы стоите перед лицом врагов не с мечом, но с силой правителя. Это требует не меньшего мужества.

Кларисса слегка улыбнулась, глядя на неё с любопытством.

— Ты удивляешь меня, Элизабет. В тебе есть что-то, чего я не видела в других девушках твоего возраста. Стойкость. Самостоятельность. В твоих словах больше решимости, чем я ожидала от юной дворянки, скорее от юноши твоего возраста. Ты выросла бойцом.

Элизабет напряглась, но ничего не сказала. Её мысли пронеслись вихрем. Она никогда не говорила об этом вслух, но Кларисса была права. В её жизни не было женщины, которую бы она уважала, с кем могла бы говорить честно. После смерти матери рядом с ней были только мужчины. Отец, брат, Декер, Вальтер… Никто из них не мог понять её так, как, возможно, могла бы мать.

Но Кларисса? Почему она чувствовала, что может доверять ей? Королева, кажется, уловила её мысли. Она подошла ближе и мягко коснулась её плеча.

— Я знаю, каково это, когда в жизни нет женщины, которая может дать совет, быть рядом, выслушать. Если захочешь поговорить, знай, я всегда здесь.

Элизабет опустила взгляд, стараясь скрыть эмоции, которые нахлынули внезапно. Её пальцы сжались на эфесе рапиры. Она не привыкла к такому вниманию. К такому теплу.

— Спасибо. — Её голос был тихим, но искренним.

Кларисса улыбнулась и отступила.

— Но, думаю, даже если бы мне дали возможность тренироваться, я бы не была столь искусна как ты. Можешь показать мне, как правильно держать меч? — В её голосе звучала насмешка, но в глазах был неподдельный интерес.

Элизабет слегка улыбнулась. Она шагнула к стене, сняла тренировочный меч и протянула его Клариссе.

— Держите крепче. Не слишком сжимайте, но и не позволяйте оружию скользить в ладони. Чувствуйте его вес.

Кларисса осторожно взяла меч, её пальцы скользнули по рукояти. Она попробовала сделать выпад, но её движения были на редкость неуверенными.

— Вы слишком высоко поднимаете локоть, — поправила Элизабет, слегка касаясь её руки. — И чуть шире стойку. Вот так.

Королева последовала её совету и попыталась снова. На этот раз её движение было более плавным. Она улыбнулась.

Глава 7. Чудовище, рожденное любовью

Малкольм

Замок Форенции, ныне ставший временной столицей Малкольма, погрузился в странную, тревожную тишину. Радость от воссоединения с дочерью угасла быстрее, чем он ожидал. Сначала он просто радовался, что Фиона снова могла говорить. Что его дочка вернулась. Он проводил с ней часы, рассказывая ей о том, что она пропустила, читая ей книги и истории, пытаясь наверстать то что упустил. Наблюдая, как она пытается снова учиться жить.

Но вскоре он понял, она не могла контролировать свой голод. Для восьмилетней девочки, тяжкое чувство всепоглощающего кровавого голода было слишком тяжело. Он заметил это впервые, когда застал её в одной из коридорных галерей, неподвижную, с закрытыми глазами. Вначале он не придал этому значения, но затем увидел, что в нескольких шагах от неё стоял слуга. С широко раскрытыми глазами, с заледеневшим лицом, безмолвный.

— Фиона! — окликнул он.

Она не двинулась. Слуга тоже. Малкольм подскочил к нему и только тогда заметил, что его губы шевелились, но изо рта не вырывалось ни единого звука. Фиона резко повернулась.

— Папа?

Она неосознанно держала его разум в плену. Слуга рухнул на пол. Он не закричал. Только тихо заскулил, словно выброшенная собака. Его глаза были пусты. В них не было ни капли разума.

— Фиона… — голос Малкольма дрогнул.

Она перевела взгляд с него на слугу, затем нахмурилась, словно не понимая, что произошло.

— Я не… — Она моргнула несколько раз, прижимая ладонь к виску. — Я просто… просто слушала его мысли. Он сам замер. Теперь он пустой.

Малкольм поднял безвольное тело слуги. Тот был жив, но… сломан. В этом теле больше не было души. Он перевёл взгляд на дочь.

— Ты не должна этого делать.

Фиона съёжилась.

— Я не хотела.

Её лицо было полным искреннего детского раскаяния.

— Папа я хочу пить. Если он пустой. Можно я его выпью?

Его душа разрывалась в этот момент. Он не верил, что его дочка может так просто убить человека. Но Малкольм кивнул. Слуга и так уже мёртв, пустая оболочка. Но он знал, что это не должно повториться. Он стал держать дочь при себе, наблюдать, обучать, пытаться удержать её человечность.

Она не могла сдерживать себя, когда была голодна. Её голод имел другую суть нежели его, она выпивала разум своих жертв. Один из солдат, охранявших дворец, исчез ночью. Его нашли позже, в подвале, где Фиона раньше пряталась от солнца. Он был опустошен. Сначала она съела его разум, потом выпила кровь. Фиона сидела рядом. Она испачкала платье, но выглядела удовлетворённой.

— Я не убила его. — Она сказала это гордо, будто сделала что-то хорошее.

Но что-то внутри Малкольма сломалось в этот момент. Он отослал всех слуг, приказал никому не приближаться к Фионе без его ведома. Но даже этого оказалось недостаточно. Её присутствие само по себе сводило людей с ума.

Малкольм слышал шёпот в замке, видел испуганные взгляды, чувствовал страх в глазах даже самых преданных своих людей. Её магия разума была слишком сильной. Природный талант в магии, смешался с даром крови Зу Аксани в чтении и манипуляции мыслями. Породив чудовище. Её дар был слишком силён для восьмилетней девочки, запертой в теле вампира. Она играла с сознанием окружающих так же легко, как ребёнок играет с песком.

— Ты должна научиться контролировать себя, Фиона.

— Я стараюсь, папочка.

Она улыбалась. Она смотрела на него глазами невинного ребёнка. Это пугало его ещё сильнее.

***

Малкольм стоял в темноте, опираясь на каменный парапет балкона. Под ним простиралась ночная Форенция, её улочки утопали в свете факелов, тени людей мелькали в переулках, но даже отсюда, с высоты замка, он чувствовал страх. Он всегда был среди его подданных, но теперь стал другим, более глубоким, животным.

Он знал, откуда этот страх. Фиона. Она настоящее чудовище. Чудовище даже по сравнению с другими чудовищами. Такими как он. Пока что она не может копаться в его разуме. Но с возрастом её дар крови будет усиливаться, и она сможет вторгнуться в том числе в мысли высшего вампира. Она больше не его дочь.

Эта мысль раз за разом всплывала в его голове, разъедая его сознание, как яд. Но стоило признать её, как что-то внутри ломалось, выворачивалось, скручивалось в плотный комок вины и боли. Фиона это всё, что у него осталось.

Но какой ценой? Когда он увидел первого человека, которого она случайно сломала, он не понял, что произошло. Он не услышал крика, не увидел следов крови, но понял, человек пуст, его душа мертва. Он сидел в углу тёмного коридора, глядя в одну точку, безразличный ко всему, даже к собственному телу. Он не испытывал боли, не знал страха, не осознавал происходящего.

Он был разобран. Как игрушка, у которой вынули пружины, сломали механизм и оставили бесполезным набором деталей. И идут за следующей. Фиона не просто вампир. Она уникальное чудовище. Она останется в памяти людей как синоним вечного ужаса на многие поколения. И он создал это из своей дочери…

Она лезла в головы слишком легко, слишком глубоко, выкорчёвывая из них мысли, чувства, воспоминания. Она забирала не только кровь, ни и саму суть. Как будто бы питаясь душами. И она не понимала, что делает.

Малкольм наблюдал за ней. Он пытался держать её при себе, обучать, контролировать, но с каждым днём она уходила всё дальше. Она нападала не ради еды. Она нападала, потому что её тянуло. Как если бы сами мысли людей манили её.

— Какой отец сделает такое со своей дочерью?

Но я не могу её оставить. Как бы он ни хотел повернуться спиной, отвернуться, сбежать от этой ошибки, он не мог. Она его кровь. Она смотрит на него с преданностью, с доверием, с той же детской улыбкой, которой улыбалась в свои восемь лет. И он не может сказать ей, что она стала чудовищем. Но чем продиктованы его поступки? Любовью? Или эгоизмом? Возможно, он просто не хочет признать, что её больше нет. Разве он не просто цепляется за неё, потому что не может потерять последнее, что у него есть? Он выбрал путь бессмертия, но в итоге стал слепым к тому, что делает. Он выбрал жизнь, но вместо этого обрёк себя и её, на что-то гораздо худшее. Если бы он отпустил её, смог бы он ещё называться человеком, родителем?

Глава 8. Расстановка сил

Элизабет

Тёмная комната, приглушённый свет свечей, тихий треск огня в камине. Элизабет знала это место. Знала этот мягкий полумрак, тяжёлый запах дерева, кожи и вина, висящий в воздухе. Тяжелое и мягкое кресло у камина. Замок Раук. Место её детства. Место, где она убегала от учителей, когда нужно было идти на занятия. Место, где Майкл, подтрунивая над ней, прятал её игрушки. Место, где Фиона сделала свои первые шаги. Место, где отец качал её на коленях около камина.

Она не могла здесь быть.

Но вот он, центральный зал, такой знакомый, такой родной… и в то же время неправильный. В кресле, в глубине зала, сидел Малкольм. Он был таким, каким она помнила его с детства. Сильный, уверенный, с усталым, но мягким взглядом. И у него на коленях сидела Фиона. Элизабет замерла. Её младшая сестра. Она выглядела почти так же, как тогда, в детстве. Маленькое худенькое тело, светлые волосы в лёгких кудряшках, чистый белый плащик, который она так любила. Но… Она не дышала. Её грудь не поднималась. На пальцах рук были едва видимые когти вместо ногтей. Тон кожи был гораздо бледнее, чем обычно.

Почему?

Но вот Фиона зашевелилась, подняла голову и посмотрела на отца.

— Папочка, мне так страшно было…

Её голос был таким же, как в детстве.

Малкольм погладил её по волосам.

— Всё позади, моя девочка. — Его голос был нежным, но в нём было что-то чужое, тяжёлое, словно ему приходилось заставлять себя говорить эти слова.

Фиона засмеялась.

— Как страшный сон. Теперь я здорова?

Малкольм улыбнулся.

— Да. Теперь ты здорова.

Элизабет ощутила что-то ледяное в груди. Неужели у отца получилось? Неужели он смог вернуть разум Фионы? Неужели она была не права всё это время? Но всё-таки что-то было не так. Элизабет не могла разглядеть глаза Фионы.

Они были размыты, словно за дымчатым стеклом. Как будто её разум отказывался показывать их ей.

— Папа, ты так не переживай из-за Элизабет. Я знаю, что сестрёнка любит нас и скоро вернётся. Правда, папочка?

Голос Фионы был мягким. Она верила в то, что говорила. Но в нём скользило что-то странное, что-то, от чего Элизабет захотелось бежать.

Малкольм гладил её по голове, его лицо оставалось спокойным.

— Ты права, Фиона. Я больше не злюсь. Это её выбор. Я в любом случае всегда буду о ней заботиться. Надеюсь, с ней всё в порядке.

Внезапно голова Фионы дёрнулась резко, неестественно, как у куклы. Белые глаза впились в её сознание, и Элизабет почувствовала, как холод пробежал по её спине. Глаза… Теперь она смогла их разглядеть. Белые, пустые, бездонные. Мёртвые. Она смотрела прямо на Элизабет. Не в сторону, не сквозь неё. Прямо в глаза.

— Сестрёнка…

Элизабет не могла пошевелиться. Лицо Фионы расплылось в широкой невинной улыбке.

— Я нашла тебя.

Элизабет вырвало из сна рывком. Сердце бешено колотилось в груди. Холодный пот стекал по её спине, оставляя за собой ледяные дорожки. Рапира, всегда находящаяся в изголовье кровати, оказалась в её руке. Пальцы до боли сжали холодную рукоять. Как рапира оказалась у неё в руке? Ужас сковал её разум, и она долго не могла привести свои мысли в порядок. Дыхание вырывалось из глотки с надсадным хрипом. Что это было? Просто сон? Очередной кошмар? В последнее время они снились ей часто. Или она на самом деле видела отца и сестру? Что произошло с Фионой? Почему одно лишь её присутствие внушало такой страх?

***

Элизабет сидела у окна своей комнаты, глядя на небо за пределами дворца Архендора. Легкие перистые облака безуспешно пытались заслонить солнце, делая его свет ещё более приятным и мягким. Легкий ветерок играл с листьями деревьев. День был прекрасен, как будто создан для прогулки в королевском парке.

Прошло уже несколько часов с тех пор, как она проснулась в холодном поту, вырванная из кошмара о Фионе. И несмотря на прекрасную погоду и свет солнца, страх не ушёл. Её ладони до сих пор помнили холод рукояти рапиры, которую она сжимала во время пробуждения. Она пыталась отогнать мысли о страшном сне, когда в дверь постучали.

— Госпожа Элизабет.

Элизабет открыла дверь. За дверью стоял один из слуг королевы Клариссы, держа в руках конверт из тёмного пергамента, запечатанный восковой печатью. Незнакомая эмблема. Она взяла письмо, разломила печать и развернула его.

Госпожа Элизабет Фон Раук,

Я прошу вас явиться ко мне.

Срочно.

Кларк Фон Бор.

Никаких деталей. Никаких объяснений. Чужак был предельно лаконичен. Просто сухая, лишённая эмоций просьба. Элизабет почувствовала, как внутри нарастает тревога. Она не знала, что именно Кларк Фон Бор из себя представляет. Но знала, что он не человек. Когда-то Дети Солнца вероломно напали на человеческие поселения, которые находились на том месте, где сейчас располагается королевство Мортения. Война с ними была самым опустошающим событием, когда-либо происходившим в этих землях. Именно тогда в пламени войны Стефан Де Мортения прапрадед нынешнего короля выковал королевство, которое она пыталась защитить. Детьми Солнца пугали детей в колыбелях, когда они слишком громко кричали. Они были героями страшных сказок. И уже почти двести лет не покидали пределы своего величественного леса.

Элизабет чувствовала, что после кошмара о Фионе ей меньше всего хотелось встречаться с тем, кто вызывал у неё отвращение и страх. Но что, если он знает что-то? Что если у него были ответы? О её отце? О Фионе? Её пальцы сжали письмо. Я должна пойти. Нужно узнать, чего хочет эта огромная ящерица.

Элизабет шагала по тёмным коридорам дворца, сопровождаемая безмолвным слугой, который вёл её к покоям Кларка Фон Бора. Она не знала, чего ожидать, но в груди росло неприятное, липкое чувство тревоги. Её шаги эхом отдавались от каменных стен. Коридор был почти пустым, факелы горели тускло, отбрасывая длинные, неестественные тени. Она никогда не была в этой части дворца. Они спускались всё ниже и ниже, пока не достигли обширного поземного этажа. Когда она вошла в покои Кларка Фон Бора, воздух сразу изменился. Стал плотным, тяжёлым, влажным и тёплым. Элизабет сразу же стало тяжело дышать. Одежда прилипла к телу, стесняя движения. Если бы она больше путешествовала, то поняла бы что хозяин комнаты с помощью магии изменил воздух, сделав его похожим на его естественную среду обитания. Как в южной части великого леса Драавелон.

Глава 9. Королевский совет

Элизабет

В зале совета, где собрались самые влиятельные люди королевства, витал аромат благовоний и расплавленного воска. В разное время состав совета менялся, часто завися от сути обсуждаемого вопроса и от воли сюзерена Мортении. Её короля. Место в совете не было постоянным, но принятые им решения были обязательны к исполнению. Ведь являлись волей короны, монарх всегда был председателем. Сегодня вопрос касался дел военных, поэтому в замке присутствовали главы двух великих домов Фрон Де Кит и Кларенс Де Ортенбург, командир гарнизона Археона, Мортимер де Ланк и его сын, уже снискавший славу на поле боя, — Сэр Вильгельм Де Ланк. Гильдию торговцев и торговые дома в этот раз представлял мастер Герберт, уважаемый торговец тканями. Каждый из них прибыл со свитой, которая стояла за спиной господина, готовая поддержать его словом и советом.

Высокие арочные окна пропускали бледный дневной свет, но даже солнечные лучи не могли рассеять напряжение, царившее в помещении. На возвышении, покрытом пурпурной тканью, восседала Кларисса Де Мортения. Её осанка была безупречной, лицо оставалось спокойным, несмотря на красоту, которая могла растопить сердце любого мужчины, взгляд был жёстким, оценивающим. Рядом с ней, чуть в стороне, незаметно, стояла Элизабет. Она была здесь не просто как наблюдатель, но как человек, которому Кларисса доверяла. Элизабет поймала на себе задумчивый взгляд Фрона Де Кита, в нём не было обычной вражды. Она задавалась вопросом, что же это значит?

У стен зала находилась стража, но даже вооружённые люди не могли сдержать раскалённую атмосферу комнаты, наполненную могущественными людьми, каждый из которых был готов разорвать другого ради соблюдения своих интересов.

Совет, который Кларисса собрала, чтобы объединить дворянство в борьбе против Малкольма, быстро превратился в разрозненный хаос.

— Мы не можем отправить войска против этого мятежника, военная компания начнётся весной, если мы уведём крестьян с полей, вся страна окажется в лапах голода! Провинция Ортенбург это житница королевства! — громко заявил один из вассалов Ортенбургов.

— О каком голоде идёт речь? — вмешался один из дворян, поднявшись со своего места. — Вы просто хотите купить себе безопасность, пока остальные будут умирать за вас.

— Лучше договориться с Малкольмом, чем ввергать наше королевство в войну! — поддержал его ещё один представитель Ортенбургов, пожилой мужчина с тёмными кругами под глазами.

— Вы предлагаете сдаться?! — вскочил один из молодых дворян стоящий подле Фрона Де Кита, сжав кулаки.

— Нет, но война не единственный выход. Мы должны попробовать договориться. — Слово взял, Кларенс Ортенбург. — Мы самая богатая провинция империи, моя армия не готова к войне. Я не готов отправлять людей на убой. Непонятно из-за чего. Если на юго-востоке случился территориальный спор между двумя дворянами это дело короны, а не дома Ортенбург!

— Вы призываете договорится с вампиром? А что потом? Добровольно станем их кормом?

Внезапно на ноги поднялась громоздкая фигура. Нависнув над каждым из присутствующих. Тяжёлая пауза зависла в воздухе. Голос раздался неожиданно, и его бесцветность ударила слуху присутствующих.

— Вы стоите на грани пропасти.

Все замолкли. Клар Фон Бор двигался и говорил медленно, но, когда он заговорил, его голос резонировал по всему залу.

— Ваши судьбы решаются здесь. Сейчас. Вы должны объединится или падёте. Как народ, как страна, как раса. Восстание вампиров, это не просто дворянин, который отказался платить налоги. Не междоусобица между феодалами. Не шайка разбойников. Это угроза для всего вашего рода. Рода людского.

Его непривычный, чуждый голос заполнял помещение густым эхом. Он звучал почти по-человечески. Но никто не ответил. На него смотрели молча. Не с уважением, а с презрением, люди отводили взгляды, никто не хотел слушать чужака. Он был здесь непрошенным гостем, и никто не хотел слушать, как чужак говорит о судьбе людей. Кларк услышав обрушившееся на зал молчание медленно сел на своё место, обхватывая длинными пальцами подлокотники, что-то неслышно бормоча себе под нос.

Каждый в этом зале чувствовал чужака. Чувствовал его инородность, его неестественность, его изолированность от всего, что касалось людей. Его слушали, но не слышали. Его терпели, но не воспринимали. Элизабет казалось, что каждое его слово звучало логично, но люди остались глухи к его словам.

И первым, кто нарушил тишину, был Фрон Де Кит. Он встал медленно, как человек, который не спешит заявлять о своём превосходстве, но уже знает, что им обладает. Каждое его движение было выверено. Он подавлял окружающих своим присутствием. Он уступал ростом Кларку, но казалось, занял всё свободное место в зале. Он не смотрел на Кларка. Словно его здесь не было. Но в его голосе презрение говорило громче, чем если бы он плюнул ему в лицо.

— Никто из нас не должен слушать то, что говорит чужак.

Он не повысил голос, но каждое слово разрезало воздух, как наточенный клинок.

— Кто он? Что мы знаем о нём? Чего он хочет? Кто он такой, чтобы говорить нам, что делать?

Несколько человек закивали. Кто-то переглянулся с соседями, в глазах читалась настороженность, но и поддержка. Фрон не дал им времени сомневаться. Он получил поддержку дворян, обрушившись на чужака, которого королева-мать так неосторожно привела в зал совета.

Он развернулся к Кларенсу Де Ортенбургу, его тёмные глаза впились в него, будто вытягивая воздух из его лёгких.

— Территориальный спор.

Он произнес это так, будто смаковал саму нелепость этих слов. Кларенс молчал. Но Элизабет видела, как он внутренне сжался.

— Вы называете это территориальным спором?

Глухой гул пробежался по залу. Фрон не отводил взгляда. Каждая его фраза звучала как нападение. Как удар меча по аргументам оппонента.

— Этот “спор” отнял у нас треть королевства. Этот “спор” уничтожил торговлю, оставил нас без самого крупного порта, ослабил границы, отнял доступ к восточному тракту. Единственному сухопутному соединению с прочими человеческими королевствами.

Глава 10. Хельгрим и Надугр

Глава 10. Хельгрим и Надугр

Малкольм

Воздух наполнен запахом раскалённого металла, угля и масла. Клинки, щиты, алебарды висели рядами, как гроздья созревшего плода, а в дальнем углу стояли доспехи, сияющие в тусклом свете, но даже среди всего этого великолепия новый заказ Малкольма выделяется своей грандиозностью.

Он шагнул внутрь, за ним последовал Тит, оглядываясь с привычной подозрительностью.

— Вы слышали, Малкольм? — усмехнулся он, сжав пальцы на поясе. — Это лучший оружейник Форенции, мастер Осини. И он клянется, что никогда не ковал чего-то подобного. Чем же вы так его озадачили?

Малкольм ухмыльнулся. — Скоро ты увидишь, друг мой. Возможно это изменит правила игры на поле боя.

Мастер Осини сидел за массивным дубовым столом. Это был крепкий, седовласый мужчина с ожогами на руках и следами копоти на лице. При виде Малкольма, он медленно встал, отряхивая передник. Глаза его сияли гордостью и каплей тревоги. Он поклонился, но не слишком низко, в его взгляде было не только уважение, но и профессиональная гордость.

— Ваша милость, — начал он, смахивая с рук опилки и пыль металла. — Ваш заказ заставил меня попотеть. Это первый подобный опыт, за всю мою долгую практику.

На столе лежал двуручный топор, чьё лезвие, длинной почти в метр, сияло металлическим холодом. Резной узор на древке, покрывал рукоять причудливой вязью. Топор был длинной почти два с половиной метра. Считая лезвие и рукоять.

— Для кого такой гигантский топор? Обычный человек даже не сможет его поднять. — Пораженно ахнул Тит.

Малкольм опять усмехнувшись подошёл и поднял топор в воздух одной рукой. Оружейник и его подмастерья изумлённо ахнули. Один из них начал делать рукой знак делателя отгоняющий зло. Но поймав холодный взгляд Тита вовремя остановился.

— Рукоять... — прошептал Тит, склонившись ближе. — Это что, кость?

Оружейник ухмыльнулся и осторожно коснулся древка.

— Спинной мозг дракона огня. Вытянут, обработан, заключён в закалённую сталь. Это было сделано по чертежам вашего придворного мага, мастера Вальтера.

Малкольм протянул руку, его пальцы сомкнулись на древке. Тепло. Почти живое. Ощущение было странным, будто оружие отзывалось на его прикосновение. Он поднял топор, оценил его вес. Оружие идеально легло в ладонь. Топор был тяжел, более сорока килограмм. Малкольм поймал себя на мысли о том, что обычный вампир вряд ли смог бы орудовать подобным оружием. Но ему оно казалось идеальным. Даже рыцарь в полных доспехах будет разрублен вместе с конём, если попадёт под удар этого оружия. Малкольм крепче сжал пальцы на рукояти, топор как будто ответил на его прикосновения, легкой волной возбуждения. Малкольму не терпелось опробовать его в настоящем бою. По рукояти пробежала волна жара, топор как будто приветствовал нового владельца.

— Доспехи, — голос его был ровным, но в нём звучала удовлетворённость. Он всё ещё не мог отвести взгляда от топора, щурясь как довольный дикий кот.

Оружейник махнул рукой, и два помощника отодвинули тяжёлую занавесь, открывая комплект брони. Она была матово чёрной, как будто поглощала окружающий свет, делая комнату темнее несмотря на яркий солнечный свет бьющий в окна и огонь горнов.

— Доспех ещё более уникален, чем ваш топор. Общий вес более ста килограммов. Обычный человек не сможет двигаться в подобном доспехе. Броня состоит из трёх слоёв. — продолжил кузнец. — Внешний слой матово-чёрная закалённая сталь, ваша основная броня которая защитит вас от ударов холодным оружием. Второй слой, серебро, защищающее от магии, её прожилки проходят через весь доспех. Внутренний жаростойкий вольфрам, его прожилки также проходят через весь доспех, что должно распределить тепло и не дать доспеху оплавится даже под действием самого сильного жара. Даже пламя дракона теперь вам не причинит вреда, милорд.

Он шагнул вперёд и провёл рукой по шлему. Шлем был гладкий, монолитный, без дыхательных отверстий, с забралом, покрытым затемнённым стеклом.

— Это... — пробормотал Тит, обойдя доспехи. — В этом можно драться?

— Только если вы нечеловечески сильны, — ухмыльнулся оружейник. —Обычный человек не сдвинется с места, надев такое. До сих пор не верю, что выковал что-то подобное.

Малкольм шагнул ближе, провёл рукой по нагруднику. Вампирам не нужно дышать, они делают это скорее по привычке. Для того что бы не пугать и не выдавать себя перед обычными людьми. Но в доспехе дыхательные отверстия, ещё одна уязвимость, от которой он избавился.

— Этим шедеврам нужны имена. Я назову доспех Хельгрим и топор Надугр.

Тит и мастер Осини задумчиво переглянулись. Наконец Тит спросил.

— Что это значит, господин?

— Я не знаю. Но чувствую, что назвать их нужно именно так. — Малкольм не лукавил. Он на самом деле не понимал откуда в его сознании возникли эти странные слова. Но не сомневался в своём выборе.

Он рассматривал доспех с радостью ребёнка, который получил игрушку, о которой не мог и мечтать. — Доспех для коня? — наконец спросил он.

Оружейник кивнул в сторону соседнего зала. Там, на деревянном манекене, висела броня для Грома, массивная, словно созданная для демона войны. Шипы, усиленные пластины, дополнительная защита для шеи, рёбер и крупа. Доспех был слишком тяжел и массивен, но Малкольм знал, что его конь выдержит этот вес. Он поил его своей кровью, превращая в существо, что не знало усталости. Теперь бывший скакун его сына, был не просто конём. Этот трюк он подсмотрел у обратившей его вампирши, Катарины Зу Аксани. Гром мог нести его и доспех, он мог нестись по полю боя, не зная усталости. Малкольм опустил топор, оглядел свою новую экипировку и медленно выдохнул.

— Ты справился, теперь ты и твои потомки будут обеспечены до конца жизни — сказал он оружейнику. — Надеюсь на твою верную службу в дальнейшем.

Мужчина вытер лоб, опираясь на стол. — Это не доспех короля или генерала. Это нечто большее. Если подобное и достойно кого-то, то лишь вас, милорд!