Оскорбленная невеста

Пролог

Лондон, май 1819 года

Бал в его собственном лондонском особняке был, как и всё, что он делал, безупречен. Идеально отполированные паркетные полы отражали свет тысяч свечей в хрустальных люстрах. Воздух был густым от ароматов дорогих духов, жасмина из оранжереи и воска. Шелк и бархат дамских платьев сливались в калейдоскопе изумрудных, лазурных и лиловых пятен, а гул изысканных голосов сливался с безупречными пассажами струнного квартета. Лорд Сесил Риджмонд стоял у камина в большой зале, с бокалом превосходного кларета в руке, и наблюдал за этим зрелищем с привычным чувством глубокой, неизменной скуки.

Сесил исполнял свой долг хозяина. Он был учтив, безупречно вежлив, его классические черты лица были сложены в маску светского интереса. Но внутри все было пусто. Эти балы, эти лица, эти бесконечные разговоры о погоде, скачках и последних сплетнях… Он видел их повторяющимися из сезона в сезон, год за годом. Это был театр, а он - и зритель, и актер, играющий главную роль, которую давно возненавидел.

Его взгляд скользнул по залу, непроизвольно отмечая знакомых: старого герцога, сонно клевавшего носом в кресле, группу молодых повес, уже изрядно нагрузившихся портвейном и кокетливые улыбки дебютанток, чьи взгляды постоянно искали его, словно стрелки компаса. Он был одним из самых завидных женихов Англии, и он прекрасно это осознавал. Богатство, титул, внешность… Всё это делало Сесиля мишенью для честолюбивых мамаш и их дочерей, чье притворное простодушие и наигранная скромность вызывали у него лишь горькую усмешку. Он научился читать в их глазах не интерес к нему как к личности, а холодный расчет. После предательства Шарлотты он больше не верил ни в одну из них.

И именно в этот момент его внимание привлекло движение у края танцевальной площадки. Некое смятение. Огромное пятно лимонно-желтого шелка, слишком кричащее для хорошего вкуса, и неуклюжая, полная фигура в его центре. Мисс Уинтертон. Дочь выскочки-коммерсанта и какой-то русской аристократки без гроша за душой. Девица, чья навязчивая, щенячья привязанность к нему с начала сезона вызывала у него раздражение. Она снова смотрела на него тем взглядом, полным обожания, от которого становилось душно.

Его кузина, леди Изабелла Крей, склонилась к его уху, ее голос был сладок, как испорченный мед.

-Кажется, твоя обожательница вновь жаждет твоего внимания, Сесил. Бедное дитя. Неужели она не понимает, что её настойчивость комична?

Сесил ничего не ответил, лишь почувствовал, как знакомое холодное раздражение поднимается внутри. Эта девушка была воплощением всего, что он презирал: отсутствия воли, вкуса и самоконтроля. Её полнота была для него не физическим недостатком, а внешним проявлением слабости характера, несоблюдения правил, ленивой уступчивости низшим инстинктам.

Мисс Уинтертон, подгоняемая, как он предположил, своей амбициозной мамашей, сделала неуверенный шаг в его сторону, споткнулась о край ковра и едва не упала. Слабый смешок пронесся по группе стоявших рядом молодых людей. Её лицо залилось густым румянцем.

И что-то в Сесиле сорвалось. Усталость от вечера, от этого цирка, от её навязчивого взгляда, ядовитые слова Изабеллы - всё это слилось в один острый, ядовитый импульс. Он видел, как она оправилась и, набравшись смелости, приблизилась к нему, держа в пухлой руке блюдечко с безвкусным розовым кремом -очередным свидетельством её слабости.

-Милорд… -её голос дрожал.-Позволите ли вы… Предложить вам…

Сесил не дал ей договорить. Его голос прозвучал негромко, но с той ледяной отчетливостью, которая заставляла замолкать все вокруг. Он не кричал. Он просто произнес слова, отточенные, как лезвие.

-Мисс Уинтертон,-он окинул её фигуру медленным, уничтожающим взглядом,-ваше упорство достойно лучшего применения. Но, прошу вас, сохраните это кондитерское излишество для себя. Мне кажется, вы и так уже имеете более чем достаточный запас сладостей на зиму. Полагаю, платье от мадам Жаклин благодарит вас за то, что вы так полно его используете.

Тишина, наступившая вокруг, была оглушительной. Кто-то ахнул. Кто-то сдержанно фыркнул. Сесил видел, как с её лица сходила жизнь, оставляя только холодную бледность. Как её большие, всегда удивленные глаза наполнились сначала недоумением, потом обжигающим стыдом и, наконец, абсолютной пустотой. Она побледнела, как полотно, и её пальцы разжались. Фарфоровое блюдце упало на пол и разбилось с тихим, жалким звоном.

Он уже почти пожалел о своей жестокости. Почти. Но потом он увидел в взгляде девушки ту самую театральность, которую ненавидел - жертвенность, ожидание сочувствия. И сожаления исчезли.

Она не проронила ни звука. Развернулась и, путаясь в подолах, побежала прочь из зала, оставляя за собой шепоток и любопытные взгляды.

Сесил холодно отхлебнул вина. Инцидент исчерпан. Одна надоедливая муха отогнана. Он повернулся к Изабелле, готовый выслушать её очередное язвительное замечание, как вдруг его взгляд упал на маленькую, одинокую розовую глазурь от пирожного, прилипшую к паркету. И почему-то именно эта ничтожная деталь вызвала в нем необъяснимый, крошечный укол чего-то, что было похоже не на раскаяние, а на дурное предчувствие. Но он быстро отмахнулся от этого чувства. Через пять минут он уже забыл о существовании мисс Уинтертон.

Глава 1

Сознание возвращалось к Алисе медленно и неохотно, словно сквозь густой-густой мед. Последнее, что она помнила ослепительную вспышку света, грохот падающих стеллажей в архиве и острую боль в виске. Теперь же боли не было. Была странная, пульсирующая тяжесть во всём теле, свинцовая слабость в мышцах и приглушенные звуки где-то рядом.

Она попыталась открыть глаза, и яркий солнечный свет, пробивающийся сквозь щели в тяжелых штофных занавесках, ударил по сетчатке. Она зажмурилась, поморгала и снова открыла глаза.

Потолок над ней был не знакомый побеленный, с трещинкой возле люстры, а высокий, с лепниной в виде изящных розеток и завитков. Воздух пах не пылью старых книг и затхлостью её маленькой квартиры, а цветочными духами, пчелиным воском и чем-то ещё. Чем-то сладким и незнакомым.

Алиса медленно приподнялась на локтях. Простыни под ней были из тончайшего батиста, а не из дешевого сатина. Она сидела на огромной кровати с резными колоннами, утопая в груде перин и подушек. Комната… Комната была огромной. Стены, обитые шелком цвета бледного персика, гобелены, темный, отполированный до зеркального блеска паркет, на котором лежал роскошный персидский ковер.

«Где я?»-паническая мысль пронеслась в голове, холодной волной разливаясь по телу. Это не больница. Не чья-то квартира. Это было похоже на декорации к историческому фильму.

Она сбросила одеяло и посмотрела на себя. И застыла.

На ней была не её привычная пижама с совятами, а длинная ночная рубашка из тончайшего белого полотна с кружевными вставками. Но дело было не в ней. Руки… Руки были пухлыми, с ямочками на локтях и крошечными, аккуратными кистями. Грудь… Грудь была полной и тяжелой. А бедра… Алиса с ужасом провела ладонями по округлым, мягким бокам, по животу, который явственно выступал под тканью.

Она сорвалась с кровати, едва удерживая равновесие от слабости и головокружения, и подбежала к большому зеркалу в золоченой раме, стоявшему в углу комнаты.

В зеркале на неё смотрела незнакомая девушка. Милое, круглое лицо с большими, светло-голубыми глазами, полными неподдельного ужаса. Щеки румяные, пухлые. Губы бантиком. И все это в обрамлении массы белоснежных локонов, выбившихся из-под ночного чепца. Фигура была пышной, очень пышной, с тонкой талией, перетянутой, судя по всему, даже на ночь корсетом, но это не спасало.Мягкие округлости бедер и груди выдавали в ней девушку, далекую от стандартов худобы.

«Это не я»,-отчаянно подумала Алиса. -«Это сон. Галлюцинация. Кома?»

Она ущипнула себя за руку. Было больно. Очень больно.

В этот момент дверь в комнату бесшумно открылась, и вошла женщина в строгом темном платье и белоснежном переднике и чепце. Увидев Алису у зеркала, она ахнула и сделала шаг вперед.

-Мисс Алисия! Вы уже встали! Святые небеса, вам нужен покой!-её голос был полон искренней заботы, а в акценте угадывались простые, неаристократические нотки.-Вам нельзя волноваться после вчерашнего происшествия. Вернитесь в постель, я сейчас принесу ваш завтрак и настойку валерианы.

Алисия. Происшествие. Слова повисли в воздухе, не находя отклика в памяти. Не было никаких вспышек, никаких обрывков чужих воспоминаний. Только смутное, животное чувство стыда и унижения, которое, казалось, пропитало каждую клеточку этого нового тела, словно запах. И всё.

-Что… что произошло?- её собственный голос прозвучал хрипло и непривычно высоко.

Горничная смотрела на нее с жалостью. -О, моя бедная девочка, вы все ещё не в себе. Это лучшее, что может быть после такого потрясения. Не вспоминайте. Доктор говорил, не надо вспоминать.-Она бережно, но настойчиво повела Алису обратно к кровати.-Его светлость граф Дэвенпорт не стоит и мизинца на вашей ручке. Все в свете только и говорят о его жестокости.

Граф Дэвенпорт. Имя ничего не говорило Алисе, но от него по спине пробежал холодок. Это было имя того, кто причинил боль бывшей обладательнице её нового тела. Это она поняла без всяких воспоминаний.

Алиса позволила уложить себя в постель. Её разум лихорадочно работал, отчаянно пытаясь осмыслить немыслимое. Попаданчество. Она читала об этом. Но чтобы наяву? В тело этой незнакомой полной блондинки по имени Алисия? В Англии… Судя по всему, XIX века. И она абсолютно ничего не знала ни о ней, ни о жизни этой бедной девушки.

Горничная, назвавшаяся Сарой, принесла поднос. На нем стояла изящная фарфоровая чашка с дымящимся бульоном, сухарик и маленькая рюмочка с темной жидкостью.

-Кушайте, мисс, вам нужно набираться сил,-сказала Сара, устраивая поднос на одеяле.-Ваша маменька скоро к вам заглянет. Она очень беспокоится.

Алисия машинально взяла ложку. Рука дрожала. Она заставила себя поднести её ко рту. Бульон был наваристым, соленым. Настоящим.

Страх начал медленно отступать, уступая место ошеломляющему, всепоглощающему изумлению. А потом на смену ему пришла первая, робкая, но очень четкая мысль.

Она мертва. Алиса Белова, сотрудник архива, одинокая неудачница, вечно сидящая на диетах и недовольная своей жизнью, мертва. Её больше нет.

А есть только леди Алисия Уинтертон. Опозоренная, пухленькая дебютантка с разбитым сердцем, о причинах которого она могла только догадываться.

Алиса опустила ложку и закрыла глаза. Внутри всё замерло. А потом медленно открыла. Взгляд её упал на её пухлые, мягкие руки, лежавшие на шелковом одеяле.

«Нет,-подумала она с внезапной, огненной яростью, родившейся из самой глубины отчаяния.-Это не конец. Это начало. Они все… Они все посмеялись над ней. Надо мной. Он посмеялся. Но он посмеялся над той, кого больше нет».

Она сделала глубокий вдох и посмотрела на испуганную горничную.

-Сара,-сказала она, и её голос, к её собственному удивлению, прозвучал уже гораздо тверже.-Принесите мне, пожалуйста, моё… Моё платье. То, что было на мне вчера.

Глава 2

Сара замялась, её доброе лицо исказилось мукой. Она явно знала больше, чем говорила, но её положение служанки не позволяло пересказывать светские сплетни в подробностях, особенно больной барышне.

-О, мисс, да не стоит вам это слушать...-залепетала она, отчаянно теребя край фартука.-Его слова как скверная болезнь, коли уж услышали, так не отвяжешься. Лучше и не начинать.

-Сара,-голос Алисии звучал тихо, но в нём слышалась стальная нить, заставившая горничную вздрогнуть.-Я не спрашиваю о сплетнях. Я спрашиваю о том, что было. Пожалуйста.

Но прежде чем Сара успела набраться смелости или придумать новое возражение, дверь в спальню бесшумно отворилась. На пороге стояла женщина.

Она была высока и невероятно стройна, как тростинка, с осанкой балерины. Её лицо, хранившее следы былой, холодной красоты, было бледно и непроницаемо. Тёмные волосы, без единой седины, были убраны в строгую, идеальную причёску. Простое платье густо-синего цвета без лишних украшений лишь подчёркивало её аристократическую сдержанность. Это могла быть только миссис Уинтертон.

-Это всё, Сара,-сказала она голосом, в котором угадывались лёгкие, почти незаметные нотки акцента.- Я побуду с моей дочерью.

Горничная, с видимым облегчением, ретировалась, бросив на Алису полный сочувствия взгляд. Миссис Уинтертон закрыла за ней дверь и медленно повернулась. Её глаза, тёмные и глубокие, как ночное небо, изучали Алису с безмятежной, почти отстранённой интенсивностью. В них читалась не тревога, а скорее глубокая усталость и тяжкая грусть.

-Сару твоя настойчивость пугает,-произнесла она наконец, приближаясь к кровати.-Она видит в этом признаки новой болезни. Я же… Я вижу нечто иное.

Она села на край кровати, её движения были полны врождённой грации. Она не пыталась обнять дочь, не суетилась. Она просто смотрела на неё, словно пытаясь разгадать сложную загадку.

-Ты хочешь знать, что сказал граф Дэвенпорт?-спросила она прямо.

Алиса кивнула, не в силах вымолвить ни слова под этим пронзительным взглядом.

-Он сказал,-миссис Уинтертон произнесла слова чётко, холодно, без тени эмоций, будто зачитывала смертный приговор,-что твоё упорство, с которым ты следовала за ним по залу, достойно лучшего применения. А затем предложил тебе сохранить кондитерское излишество для себя, ибо, по его мнению, запасов сладостей на твоей фигуре хватит на предстоящую зиму. Заключил он свою мысль изящным замечанием о том, что твоё платье от мадам Жаклин должно быть тебе безмерно благодарно за то, что ты так полно его используешь.

В комнате повисла гробовая тишина. Каждое слово, произнесённое этим мелодичным голосом, било по Алисе с физической силой. Это была не просто грубость. Это было изощрённое, публичное унижение, рассчитанное на то, чтобы убить наповал. Яд, упакованный в безупречные светские формы.

Алисия почувствовала, как по её щекам катятся горячие слёзы. Это плакало её тело, помнившее боль.

-Я вижу, ты всё понимаешь,- миссис Уинтертон следила за её реакцией с тем же аналитическим спокойствием.-Теперь ты понимаешь, почему я и доктор считали лучшим лекарством забвение. Но раз ты спрашиваешь значит, забвение тебе не нужно. Что же тебе нужно, Алисия?

Голос её дрогнул лишь на дочернем имени, выдав спрятанную глубоко внутри боль.

Алиса сглотнула комок в горле, смахнула слёзы тыльной стороной ладони. Унижение сгорало в ней, оставляя после себя чистое, холодное пламя решимости.

-Мне нужно… -она начала неуверенно, но голос окреп. -Мне нужно никогда больше не слышать таких слов, обращённых к себе. Ни от кого. И особенно от графа.

Миссис Уинтертон медленно кивнула, в её глазах мелькнуло нечто похожее на уважение.

-Есть два пути избежать насмешек, дитя моё. Стать невидимкой. Или стать неуязвимой. Первый путь тебе, судя по всему, опостылел. Второй…-она обвела взглядом пышные формы дочери, -Потребует титанических усилий. Не только телесных.

-Я готова,мама,-немедленно ответила Алиса.-Скажи мне, что нужно делать!

-Начать следует с малого,-миссис Уинтертон поднялась с кровати, её силуэт вырисовывался строгим и чётким на фоне залитого солнцем окна.-С сегодняшнего дня - ни единой крупинки сахара. Ни булочек, ни кремов, ни шоколада. Один бульон, овощи, курица и рыба. И долгие прогулки по саду. Каждый день. Пока не заболят ноги. А потом ещё дальше. Готовь своё тело к битве, если хочешь в ней победить. Остальному я научу тебя позже.

Она направилась к выходу, но на пороге остановилась.

-И, Алисия…-она обернулась, и впервые за весь разговор в её взгляде промелькнуло что-то похожее на тепло.-Тот огонь, что я вижу в твоих глазах сегодня… Его не было прежде. Не дай ему угаснуть.

Дверь закрылась. Алиса осталась одна. Она посмотрела на почти нетронутый завтрак. Отодвинула поднос. Подошла к зеркалу.

«Слышишь?-мысленно обратилась она к своему новому отражению.-Никаких сладостей. Никогда». Отражение молчало. «Ты не одна,-добавила она.-У тебя есть мать. И у меня… есть цель».

Первая битва была выиграна. Она получила информацию и союзника. Теперь начиналась война.

Глава 3

Решение об отъезде было принято миссис Уинтертон с той же холодной, неопровержимой решимостью, с какой полководец отдает приказ об отступлении, дабы сохранить армию для будущих сражений. Лондон, с его ядовитыми языками и любопытными взглядами, стал полем поражения. Требовалось сменить локацию.

Уже на следующее утро в опочивальню Алисии ворвалась суета сборов. Сара и ещё две горничные деловито укладывали в огромные кожаные сундуки платья, нижнее бельё, туалетные принадлежности. Воздух гудел от их приглушённых голосов и шелеста упаковочной бумаги.

Алиса наблюдала за этим, сидя в кресле у окна и кутая плечи в шёлковый пеньюар. Она чувствовала себя посторонней на собственных похоронах. Прошлая жизнь Алисии упаковывалась и уезжала, а ей предстояло выстроить на её обломках что-то новое.

-«Уайдмир», наше поместье в Суррее,-сказала миссис Уинтертон, появившись в дверях как всегда бесшумно. Она была одета в строгое дорожное платье цвета баклажана и шляпку с вуалью, скрывавшей выражение её лица. -Там тихо и много чистого воздуха. И главное никого нет. Там ты сможешь восстановиться без лишних глаз.

Путешествие в экипаже показалось Алисе вечностью. Тряска на мощёной лондонской мостовой сменилась мягким покачиванием на просёлочных дорогах. Она молча смотрела в окно, на проплывающие мимо картины идиллической английской деревни: ухоженные поля, стада овец, крытые соломой коттеджи с дымком из труб. Всё это было прекрасно, как открытка, и абсолютно нереально.

Миссис Уинтертон не пыталась заполнить молчание пустыми разговорами. Она сидела прямо, её руки в перчатках лежали на коленях, а взгляд был устремлён в пространство, полный каких-то своих, давних дум. Лишь изредка она бросала на дочь короткий, оценивающий взгляд.

Поместье «Уайдмир» предстало перед ними в лучах заходящего солнца. Это был не гигантский дворец, а скорее изящный особняк эпохи королевы Анны, сложенный из тёплого золотистого камня, с высокими окнами и увитым плющом фасадом. Оно выглядело не помпезным, а уютным и спокойным, окружённым парком с вековыми дубами и извилистой речкой.

Внутри пахло старой древесиной, пчелиным воском и мелиссой. Старый дворецкий, мистер Хопкинс, с лицом, как у добродушного бульдога, встретил их с почтительной, но непритворной теплотой.

-Добро пожаловать домой,миссис Уинтертон, мисс Алисия,-его густой бас прогремел в тишине прихожей.-Всё готово к вашему прибытию.

Новые апартаменты Алисы выходили окнами в парк. Комната была меньше лондонской, но светлее и, как ни парадоксально, уютнее. Здесь не было давящей роскоши, только качественная, простая мебель и несколько изящных безделушек.

На следующее утро начался новый распорядок.

Завтрак, как и было обещано, состоял из парового омлета с шалфеем и чашки чая без сахара и даже без молока. Алиса съела его под пристальным взглядом матери, чувствуя себя одновременно ученицей и подопытным кроликом.

Затем последовала прогулка. Не неторопливая прохаживание, а целеустремлённый, энергичный марш по самым дальним аллеям парка. Миссис Уинстертон шла рядом, её тёмная фигура казалась неумолимым тенём.

-Дыши глубже,-скомандовала она, не оборачиваясь.-Воздух здесь - твой первый и главный союзник. Он очистит лёгкие и прояснит мысли.

Алиса, уже запыхавшись, послушно пыталась вдохнуть полной грудью, но туго зашнурованный корсет не позволял. Это было пыткой.

-Я… Я не могу дышать в этом,-выдохнула она, останавливаясь и опираясь руками о колени.

Леди Уинтертон обернулась. Её взгляд скользнул по её покрасневшему лицу, по груди, тяжело вздымавшейся под тканью.

-Это первое, что должно измениться, -произнесла она.-С сегодняшнего дня мы ослабим шнуровку. На дюйм. Через неделю ещё на дюйм. Твоё тело должно привыкнуть к свободе, прежде чем мы начнём его изменять. Насилие порождает лишь бунт, а не покорность.

Так незаметно пролетело несколько месяцев. Вечера проходили за чтением. Миссис Уинтертон оказалась неожиданно эрудированной и начитанной. Она не заставляла дочь читать сентиментальные романы. Вместо этого она приносила из библиотеки тома по истории, философии, книги о искусстве Италии и придворных обычаях Франции.

-Знание -это броня, Алисия,-говорила она, наблюдая, как та с трудом продирается через сложные тексты.-Когда ты сможешь поддержать разговор о политике с мужчиной или отличить работу Гейнсборо от Рейнольдса, они увидят не твои бёдра, а твой ум. А ум- куда более опасное оружие.

Однажды вечером, когда за окном стучал осенний дождь, а в камине потрескивали поленья, миссис Уинтертон нарушила молчание.

-Я написала Луису,-сказала она, не отрываясь от вязания.-В Париж и рассказала ему о случившемся. Он в свою очередь обещал приехать в самое ближайшее время.

Алиса отложила книгу. Это новое имя совершенно ничего ей не сказало.

-Он очень расстроится,-продолжила мать, и в её голосе послышалась тёплая, почти нежная нота.-Он всегда относился к тебе с особой нежностью. Для него ты всё ещё тот восторженный ребёнок, которого он катал на плечах и привозил конфеты из Вены.

-Каков он? — осторожно спросила Алиса.

Элеонора задумалась, её спицы замерли на мгновение.

-Он…-она искала слово.-Сильный. И добрый. Что бывает редко. В нём сочетается немецкая основательность и… что-то от широкой русской души, которую он впитал, живя с нами. Он друг. Настоящий. И его приезд будет нам большой поддержкой.

Алиса кивнула, глядя на огонь. В её сознании начал вырисовываться образ этого загадочного «дядюшки Луиса» - не как спасителя или романтического героя, а как ещё одного участника её новой жизни. Союзника её матери. И, возможно, её учителя.

Она посмотрела на свои руки, лежавшие на коленях. Они всё ещё были пухлыми. Но уже не казались ей совсем чужими. Это были её руки. Орудие её будущих побед.

Глава 4

Жизнь в «Уайдмире» обрела свой собственный, размеренный и строгий ритм, подобный биению огромного, спокойного сердца. Каждый день был похож на предыдущий, и в этом однообразии была своя, железная дисциплина и утешение.

Утро начиналось с рассветом. Сара являлась в спальню с кувшином горячей воды, и первое, что видела Алиса, -это её доброе, уже привычное лицо вместо отражения незнакомки в зеркале. Умывание ледяной водой, которое настоятельно ввела миссис Уинтертон, стало ежедневным подвигом, заставляющим кровь бежать быстрее и прогоняющим остатки сна.

Завтрак подавали в маленьком будуаре с окнами на восток. Солнечные лучи заливали стол, на котором никогда не было ни круассанов, ни джемов, ни ароматных булочек. Только скромная, почти спартанская еда: яйца всмятку, ломтик холодной телятины, овсяная каша на воде с горстью ягод. Алиса училась есть медленно, тщательно пережёвывая каждый кусок, - ещё один урок матери, призванный научить её контролю и осознанности.

Затем следовала прогулка. Это был не просто моцион, а настоящее тренировочное поле. Миссис Уинтертон, закутанная в тёплую шаль, шла рядом, неумолимая, как тень. Они не болтали. Мать диктовала темп.

-Держи прямее спину, Алисия,-раздавался её спокойный голос.-Представь, что тебя тянут за макушку к небу. Плечи назад. Подбородок выше. Ты не несешь свой позор, как ношу. Ты несешь свое имя.

Они исследовали окрестности до мельчайших деталей. Алиса узнала каждую тропинку в парке, каждую скамейку, вид на озеро с западного холма и с восточного. Она запомнила запах влажной земли после дождя, хруст инея под ногами на утренней траве, пронзительные крики пролетающих на юг птиц. Природа становилась её молчаливым союзником, даруя отдохновение от напряжённой работы над собой.

После прогулки были уроки. Миссис Уинтертон оказалась блестящим, хотя и суровым педагогом. Они усаживались в библиотеке, пахнущей старыми кожаными переплетами и пылью, и мать раскладывала перед дочерью карты Европы, заставляя её учить столицы и политическое устройство.

-Ты должна знать, почему Англия опасается растущего влияния России, и что такое «восточный вопрос»,-говорила она, указывая тонким пальцем на Константинополь.-Мужчины говорят об этом в клубах. Глупая женщина сделает вид, что ей скучно. Умная - задаст каверзный вопрос и привлечет всеобщее внимание.

Обед был столь же аскетичным, что и завтрак. Рыба на пару, тушеные овощи, иногда - кусок белого мяса курицы. Миссис Уинтертон внимательно следила, чтобы порции были небольшими. Алиса постоянно чувствовала легкий голод, но он стал для нее знаком прогресса, горьким и сладким одновременно.

Послеполуденные часы были посвящены рукоделию или музыке. Настоящая Алисия, как выяснилось, была посредственной пианисткой. Алиса с её мышечной памятью и упорством заставляла свои пухлые пальцы разучивать гаммы и простые мелодии. Звуки клавесина, сперва неуверенные и робкие, с каждым днём становились всё чище и увереннее.

Иногда мать и дочь просто сидели в гостиной. Элеонора читала, а Алиса наблюдала за ней. Она училась её манере держать себя. Она копировала её гордую, чуть отстранённую осанку, плавность жестов, способность молчать, не создавая неловкости. Она училась быть не просто худой, но и быть леди.

Однажды за чаем Элеонора, отложила книгу и сказала.

-Луис пишет, что завершает дела. Он надеется прибыть к Рождеству.

Они уже не раз говорили о нём. Его имя стало привычным, почти мифическим ориентиром в их затворнической жизни.

-Он хорошо играет в шахматы?-неожиданно для себя спросила Алиса.

Мисс Уинтертон улыбнулась. Малое, почти неуловимое движение губ. -Беспощадно. Он научился в Германии, а отточил мастерство в России, играя со старыми генералами, которые целыми днями только тем и занимались. Он не знает понятия «жалость» за шахматной доской.

-Значит, он будет для меня вызовом,-заключила Алиса, и в её голосе зазвучали нотки, заставившие мать взглянуть на неё с новым интересом.

-Он будет для тебя многим, дитя моё, - многозначительно произнесла Элеонора.-Если, конечно, сумеешь его впечатлить.

Вечера заканчивались рано. Алиса забиралась под тяжёлое стеганое одеяло, слушая, как ветер гуляет в трубах старого дома, и чувствовала приятную усталость в каждом мускуле. Она засыпала с мыслью, что завтра будет таким же - тяжёлым, упорядоченным, предсказуемым. И в этой предсказуемости была её сила.

Она ещё не стала другой. Платья по-прежнему приходилось перешивать, а не менять. Но что-то внутри сдвинулось с мёртвой точки. Она уже не смотрела на себя с ужасом. Она изучала себя, как изучала карты в библиотеке, отмечая малейшие изменения: чуть более чёткую линию челюсти, лёгкость в дыхании после прогулки, новый блеск в глазах.

«Уайдмир» стал её крепостью, её монастырём, её академией. И она знала, что когда-нибудь врата этой крепости откроются. И первым гостем станет некто Луис. И к его приезду она должна быть готова. Она должна стать не просто похудевшей. А преображённой!

Глава 5

Прошло несколько недель, окрашенных в золотые и багряные тона осени. «Уайдмир» жил своей размеренной, замкнутой жизнью, превратившись в своего рода обитель, где две женщины совершали тихую, упорную работу над преображением одной из них.

Однажды за завтраком, когда за окном моросил холодный дождь, застилая парк серой пеленой, Алиса набралась смелости задать вопрос, который давно вертелся у неё на языке.

-Мама,-начала она, осторожно отодвигая тарелку с остатками омлета.-Мы так давно здесь… А где… где папа? Разве он не беспокоится?

Миссис Уинтертон, пившая свой неизменный пустой чай, поставила фарфоровую чашку на блюдце с тихим, точным звоном. Её лицо оставалось непроницаемым, но в глазах на мгновение мелькнула тень.

-Твой отец,-произнесла она ровным, лишённым эмоций голосом,-находится в Ливерпуле. И, вероятно, оттуда вскоре отправится в Бостон. Его коммерческие интересы требуют постоянного присутствия. Но он знает о случившемся. Я написала ему.

Алиса промолчала, чувствуя, что за этим сухим сообщением кроется нечто большее.

-И… Что он сказал?-наконец спросила она.

Элеонора взглянула на дочь, и её взгляд стал чуть менее отстранённым.

-Он выразил своё возмущение поступком графа Дэвенпорта в весьма энергичных выражениях,-в голосе матери послышалась лёгкая, почти не уловимая ирония.-Твой отец человек прямой и вспыльчивый. Он хотел немедленно вызвать графа на дуэль. Я отговорила его. Письменно. Объяснила, что шумный скандал погубит тебя окончательно. Он не сразу согласился с моими доводами.

Она сделала паузу, смотря на дождевые струи, стекавшие по стеклу.

-Артур любит тебя, дитя моё,-продолжила она, и теперь в её голосе зазвучала неподдельная, хоть и сдержанная нежность.-Но он видит счастье в ином. Он считает, что лучшая месть - это процветание. Он хочет заработать ещё больше денег, чтобы купить тебе титул повыше и мужа знатнее, чем какой-то граф Дэвенпорт. Он сражается на своём поле боя. Так же, как мы сражаемся на своём.

Алиса слушала, и образ её нового отца начинал обретать ясные черты. Делец. Выскочка. Человек дела, а не тонких чувств. Грубоватый, но искренне любящий. Его отсутствие теперь обретало логику.

-Он не сердится на меня?-тихо спросила она.-За то, что я опозорила…

-Нет,-миссис Уинтертон резко оборвала её.-Он сердит на свет, который позволяет таким, как Дэвенпорт, безнаказанно ранить тех, кто не может дать сдачи. Он сердит на меня за то, что я позволила тебе надеть это жёлтое платье. Но на тебя - нет. Он никогда не сердится на тебя.

Это признание словно сняло последнюю гнетущую тяжесть. Алиса поняла, что её новое положение не было полным сиротством. У неё была мать - строгий и мудрый стратег. И был отец - далёкий, но яростный защитник, воюющий за её счастье на своих финансовых фронтах.

Эта мысль придала ей сил. Её дни по-прежнему были заполнены до предела. Прогулки стали длиннее и быстрее. Теперь они часто уходили далеко за пределы парка, к полям и перелескам. Алиса научилась дышать полной грудью, и её лёгкие, освобождённые от тугой шнуровки, работали всё лучше. Она чувствовала, как её тело, хоть и медленно, но меняется: ноги становились сильнее, осанка - прямой и собранной даже без напоминаний матери.

Однажды днём, вернувшись с особенно долгой прогулки с раскрасневшимися щеками и ясным взглядом, Алиса застала мать в кабинете отца. Та сидела за массивным дубовым письменным столом и разбирала корреспонденцию.

-Пришло письмо от Луиса,-произнесла Элеонора, не глядя на дочь, протягивая ей плотный лист бумаги с чёткими, энергичными строчками.-Он шлёт тебе свои самые нежные заверения и надеется застать тебя в добром здравии.

Алиса взяла письмо. Оно пахло дорогими чернилами и легким, едва уловимым ароматом табака и чего-то ещё, пряного и незнакомого - возможно, дорожной пыли далёких странствий.

«Моя дорогая Алисия,-начиналось письмо.-Твоя мать написала мне, и новости эти опечалили меня глубже, чем я могу выразить. Мысль о том, что тот, кого я помню маленькой девочкой с бантами в волосах и смехом, похожим на перезвон колокольчиков, была так жестоко ранена, не даёт мне покоя. Знай, что я порвал все свои дела и выезжаю из Парижа в самом скором времени. Я буду в «Уайдмире» к Рождеству, а, возможно, и раньше. Я привезу тебе кое-какие безделушки, которые, надеюсь, заставят тебя улыбнуться. Будь крепкой. Помни, что истинная сила не во внешности, а в характере. А твой характер, я всегда это знал, крепче самой лучшей стали. Преданный тебе, Луис».

Алиса перечитала письмо несколько раз. В словах сквозила искренняя забота, почти отеческая нежность, но и некая твёрдость. Он не жалел её. Он верил в её силу. Это было ново и неожиданно.

-Он всегда умел подобрать нужные слова,-заметила миссис Уинтертон, наблюдая за её реакцией.-Даже когда ты разбила его любимую хрустальную чернильницу, он не ругал тебя. Он просто сказал: «Не огорчайся, пустяки. Зато теперь у нас есть повод купить новую, ещё краше».

Алисия улыбнулась. Образ «дядюшки Луиса» продолжал обрастать плотью. Это уже был не просто абстрактный спаситель, а человеком с характером, с историей, с добротой.

-Я жду его приезда,-сказала она, возвращая письмо матери.

-И я,-тихо отозвалась Элеонора, и в её глазах Алиса впервые увидела не только привычную усталость, но и лёгкое, почти девичье оживление. -Его присутствие всегда приносит в дом оживление. И некоторую долю здорового хаоса.

Вечером, ложась спать, Алиса думала не о графе Дэвенпорте и не о мести. Она думала о скрипе колес кареты, которая должна была вскоре появиться на аллее, ведущей к «Уайдмиру». И о человеке, который сидел бы в этой карете. Человеке, который знал её другой - маленькой, смешной, любимой. И которому теперь предстояло встретиться с той, кем она становилась.

Глава 6

Рождество приближалось в «Уайдмир» тихими шагами. В доме появился запах хвои и печёных яблок - миссис Уинтертон, вопреки всей своей сдержанности, позволила немного сладостей для прислуги. Алиса, чьи щёки обрели здоровый румянец, а платья пришлось ушивать уже всерьёз, чувствовала себя закалённой, собранной и нетерпеливой. Ожидание стало привычным фоном её дней.

Однажды утром, когда лёгкий морозец серебрил траву, а небо было ясным и холодным, она отправилась на дальнюю прогулку в одиночестве. Мать слегка недомогала, и Алиса, наслаждаясь неожиданной свободой, решила дойти до старого охотничьего домика на краю их владений.

Она шла быстрым, уверенным шагом, её тёплое шерстяное платье цвета тёмной брусники не стесняло движений. Она думала о письме от отца, полном деловых терминов и трогательной, неуклюжей заботы, и о том, как странно устроена её новая жизнь.

Внезапно её размышления прервал отдалённый, но явственный звук - скрип колёс по обледеневшей дороге и ржание лошадей. Её сердце ёкнуло. Пришла почта? Или… Нет, это было не то. Звук приближался слишком быстро для тяжёлого почтового дилижанса.

Любопытство взяло верх. Алиса свернула с тропинки и, подобрав полы платья, взбежала на небольшой пригорок, откуда открывался вид на главную подъездную аллею.

И замерла.

По аллее, запорошенной первым инеем, мчался лёгкий экипаж - не громоздкая карета, а изящный, стремительный фаэтон, запряжённый парой великолепных гнедых лошадей. Им управлял один-единственный человек.

Он сидел прямо и уверенно, в тёмном дорожном пальто и высокой шляпе, и даже на расстоянии в нём чувствовалась энергия и сила. Фаэтон с лёгким грохотом промчался мимо, направляясь к дому, и на мгновение Алиса увидела профиль незнакомца - чёткий, уверенный подбородок, прямые нос, скулы, которым мог бы позавидовать греческий скульптор.

«Кто это?»- мелькнуло у неё в голове с странным, непонятным волнением. Никто из окрестных помещиков не водил такие экипажи и не правил лошадьми с такой бесшабашной грацией.

Она поспешила обратно к дому, чувствуя, как любопытство гонит её вперёд. Подойдя к дому с заднего хода, она услышала из прихожей оживлённые голоса - взволнованный бас мистера Хопкинса и другой, низкий, бархатный, с лёгким акцентом, который она никогда раньше не слышала.

-…совершенно неожиданно, сэр, миледи недомогает, но я немедленно пошлю к ней горничную…

-Не тревожьте её, Хопкинс, ради Бога. Я прекрасно знаю дорогу в библиотеку и могу подождать хоть до вечера. Главное - что кладовая не опустела, а то я умираю с голоду.

Алиса замерла в дверях, заглядывая в прихожую. Незнакомец стоял спиной к ней, снимая перчатки. Он был высок, плечист, и его дорожный сюртук сидел на нём безупречно. Он обернулся, передавая шляпу дворецкому, и она увидела его лицо.

Оно было молодым. Лет тридцати, не больше. И не просто молодым — поразительно привлекательным. Тёмные волосы, с медным отливом, были слегка всклокочены после дороги. Глаза, ясные и насмешливые, цвета весеннего неба, с лёгкими лучиками вокруг от смеха и ветра. И улыбка -широкая, открытая, немного дерзкая, которая заставляла улыбаться в ответ, даже не зная причины.

Он был самым красивым мужчиной, которого она видела в этой жизни. И в прошлой тоже.

И этот мужчина, увидев её, застыл на месте. Его улыбка не исчезла, но стала немного растерянной, изучающей. Его взгляд скользнул по её фигуре, по лицу, и в его глазах вспыхнуло недоумение и живой, неподдельный интерес.

-Прошу прощения, мисс, — он сделал шаг вперёд, и его голос прозвучал теперь прямо перед ней, тот самый бархатный бас.-Я, кажется, заблудился в собственном доме. Луис фон дер Марвиц, к вашим услугам. Я ищу мисс Уинтертон.

Алиса почувствовала, как земля уходит у неё из-под ног. Луис. Это был Луис? Молодой, красивый, полный жизни мужчина? Где же седой, добродушный «дядюшка», о котором она столько слышала?

Она открыла рот, чтобы ответить, но не смогла издать ни звука. Она только смотрела на него, чувствуя, как жар заливает её щёки.

В этот момент в дверях гостиной появилась миссис Уинтертон,

закутанная в шелковый пеньюар, но всё с той же неизменной грацией.

-Луис?-произнесла она, и её голос прозвучал с непривычной теплотой.- Боже мой, ты уже здесь! Я же ждала тебя только к ужину.

Мужчина обернулся к ней, и его лицо озарилось ещё более широкой, сияющей улыбкой.

-Элеонора! Я выехал раньше, не смог терпеть.-Он пересёк холл и, не смущаясь её неглиже, взял её руки и поцеловал в щёку с лёгкой, братской нежностью.-Ты выглядишь утомлённой. Это всё из-за меня?

-Отчасти,-она улыбнулась ему в ответ, и Алиса увидела, как на мгновение с её лица слетела вся усталость. Затем взгляд миссис Уинтертон переключился на дочь, застывшую у двери.-Но, кажется, я не единственная, кого твой внезапный визит застал врасплох. Луис, ты, кажется, уже встретил мою дочь, Алисию?

Луис фон дер Марвиц медленно повернулся. Его ясные глаза снова устремились на Алису, но теперь в них читалось не просто недоумение, а настоящее, неподдельное изумление.

-Алисия?-произнёс он так, словно переспрашивал название незнакомой планеты.-Это… Ты?

Он сделал шаг к ней, его взгляд скользил по её изменившимся чертам, по новой осанке, по ясному, хоть и смущённому взгляду. И на его лице расцвела улыбка -уже не братская, не снисходительная, а улыбка мужчины, поражённого внезапной и прекрасной метаморфозой.

-Чёрт возьми,-вырвалось у него на родном немецком, а затем он перешёл на английский, и его голос зазвучал мягко, почти с благоговением.-Прости мою грубость. Но… Боже правый, малышка Алисия. Ты стала совсем другой!

И он протянул ей руку - не для формального пожатия, а как бы приглашая её войти в круг их общего прошлого, которого она не помнила, но которое теперь, с его появлением, обрело плоть, кровь и поразительно красивое лицо.

Глава 7

Вечерние тени мягко ложились на парк «Уайдмира», когда Алисия стояла перед своим гардеробом в состоянии, далёком от привычной собранности. Сара, сияя от возбуждения, перебирала платья одно за другим.

-Синее? Оно подчеркивает ваши глаза, мисс!-предлагала она, но Алисия лишь качала головой.

Глаза - не то, что она хотела подчеркнуть. Вернее, не только они.

Внутри неё бушевала странная, непонятная тревога. Это не было волнением перед встречей с «дядюшкой». Это было что-то иное, острое и щекочущее нервы. Мысль о том, чтобы спуститься вниз в своём обычном скромном платье серого цвета или тёмно-зелёного шерстяного, внезапно казалась ей невозможной.

Она поймала себя на том, что хочет… Нет она, должна выглядеть иначе. Не для матери. Не для себя. Для него. Для того, чтобы эти ясные, насмешливые глаза увидели не жалкую жертву скандала и не бледную тень прежней Алисии, а… А кого? Она и сама не знала.

-Вот это,-её собственный голос прозвучал твёрдо, почти повелительно. Она указала на платье, висевшее в самом дальнем углу. Тёмно-бордовое, почти цвета спелой вишни, из тяжёлого шёлка, с отделкой из тонкого кружева цвета слоновой кости на высоком воротнике и манжетах. По словам матери она заказала его в Лондоне в прошлом сезоне, но настоящая Алисия сочла цвет слишком ярким, а фасон - слишком строгим.

-О, мисс, отличный выбор!-обрадовалась Сара, снимая платье с вешалки.-Оно так элегантно! И цвет просто чудесный! Вы будете выглядеть очень солидно.

«Солидно». Да. Именно это ей и было нужно. Не кокетливое, не невинное, а солидное. Взрослое. Чтобы стереть из его памяти образ «малышки с бантами».

Процесс одевания превратился в священнодействие. Корсет был зашнурован туго, но не удушающе - её новая фигура уже не требовала таких жертв. Шёлк платья мягко шуршал, облегая ставшие более чёткими линии талии и бёдер. Сара убрала её белые волосы в невысокую, сложную причёску, выпустив несколько мягких локонов на виски и шею.

Алисия смотрела в зеркало и почти не узнавала себя. В отражении на неё смотрела молодая женщина с гордо посаженной головой, с ясным, хотя и взволнованным взглядом. Бордовый цвет придавал её бледной коже фарфоровую нежность, а глаза казались ещё светлее и больше.

Она медленно спустилась по лестнице, придерживаясь за перила, вдруг осознав лёгкую дрожь в коленях.

В столовой уже горели свечи в массивных серебряных канделябрах, отбрасывая тёплый, мерцающий свет на полированную поверхность стола и фамильное серебро. Миссис Уинтертон уже сидела во главе стола. И он сидел справа от неё.

Луис фон дер Марвиц тоже переоделся. На нём был тёмно-синий сюртук, безупречно сидящий на широких плечах, и белоснежный жилет. Чёрным шейным платок, небрежно повязанный на шее придавал ему вид скорее художника или путешественника, чем чопорного аристократа. Он что-то оживлённо рассказывал Элеоноре, и та улыбалась своей редкой, смягчённой улыбкой.

Когда Алисия появилась в дверях, его рассказ оборвался на полуслове.

Он поднялся со стула с той самой лёгкой, стремительной грацией, что поразила её утром. Его глаза, голубые в свете свечей, расширились, и в них вспыхнул немой, но красноречивый восторг. Он не сказал ни слова, просто смотрел на неё, и этого было достаточно.

Миссис Уинтертон тоже повернула голову. Её взгляд скользнул по дочери, и на её губах появилось одобрительное, почти невесомое движение.

-Алисия. Ты выглядишь прекрасно, дитя моё. Этот цвет всегда был к лицу нашему роду.

-Благодарю вас, мама, -Алисия заняла своё место напротив Луиса, чувствуя, как его взгляд жжёт её щёки.

-Да,-наконец прозвучал его низкий, бархатный голос. Он всё ещё стоял, глядя на неё.-Более чем прекрасно. Я просто не могу поверить своим глазам. Если бы я встретил тебя на улице, я бы ни за что не узнал ту маленькую девочку, что пряталась за юбкой матери.

Он произнёс это без намёка на панибратство или снисхождение. В его голосе звучало чистое, неподдельное восхищение, от которого у Алисии перехватило дыхание.

-Видимо, воздух Суррея пошёл мне на пользу,-сказала она, стараясь, чтобы её голос не дрожал, и опускаясь на стул. Она чувствовала себя актрисой, играющей незнакомую роль перед очень внимательной аудиторией.

Ужин прошёл в лёгкой, оживлённой беседе. Луис, как оказалось, был блестящим рассказчиком. Он говорил о Париже, о новых картинах в Лувре, о своих встречах с эксцентричными русскими аристократами в парижских салонах. Он обращался преимущественно к миссис Уинтертон, но взгляд его постоянно возвращался к Алисии, как бы ища её одобрения, её реакции.

Алисия молчала, слушая, и ловила себя на том, что её губы сами растягиваются в улыбке в ответ на его остроумные замечания. Она наблюдала за его руками - сильными, с длинными пальцами, которые так выразительно жестикулировали, - и за тем, как смех откладывал лучики вокруг его глаз.

Он не спрашивал её о скандале. Не выражал жалости. Он обращался с ней как с равной, как со взрослой женщиной, чьё мнение могло быть ему интересно.

-А ты, Алисия?-вдруг спросил он, переходя на «ты» с естественной лёгкостью, как будто так было всегда.-Чем ты занималась все эти месяцы в своей ссылке? Чтение, вышивание, акварели?

Миссис Уинтертон ответила за неё, и в её голосе прозвучала отчётливая гордость.

-Моя дочь, Луис, открыла для себя удовольствие от долгих прогулок. Она изучила каждый дюйм парка. И, должен сказать, её успехи в истории и политике весьма впечатляют.

Луис поднял бровь, и в его взгляде вспыхнул новый, живой интерес.

-Неужели? Это смена декораций! Я помню, как ты пролила чернила на мой трактат о наполеоновских войнах, спасая куклу от воображаемого наводнения.

Алисия почувствовала лёгкий укол. Она не помнила ни куклы, ни трактата.

Глава 8

Ночь опустилась на «Уайдмир», окутав его тёплой, бархатной тишиной, нарушаемой лишь потрескиванием поленьев в каминах да мерным боем старинных часов в холле. Алисия, уставшая от бури новых ощущений, давно удалилась в свою комнату, но в доме ещё бодрствовали двое.

Луис фон дер Марвиц нашёл Элеонору в небольшой курительной комнате, смежной с библиотекой. Это было его любимое место в доме - камерное, уютное, заставленными книгами и хранящее запах старой кожи и хорошего табака. Она сидела в глубоком кресле у огня, укутавшись в шелковый шаль, и смотрела на пламя. Её профиль казался высеченным из слоновой кости на фоне тёмного дерева.

Он подошёл к столику с графинами, налил два бокала виски и, протянув один ей, присел в кресло напротив. Они сидели молча несколько минут, слушая, как огонь пожирает древесину. Между ними было то лёгкое, комфортное молчание, которое возможно лишь между старыми, близкими друзьями, не нуждающимися в пустых словах.

-Ну что ж,-наконец произнёс Луис, делая небольшой глоток янтарной жидкости,- чувствую как в груди разливается приятное тепло.-Ты готова рассказать мне всё, что не вошло в твоё сдержанное и немногословное письмо, Элеонора?

Она перевела на него свой спокойный, усталый взгляд.

-А что ещё можно было написать? Факты тебе известны. Моя дочь была публично унижена одним из самых влиятельных людей Англии. Её репутация разрушена, её сердце разбито. Что ещё добавить к этому?

-Добавить детали,-мягко, но настойчиво парировал он.-поведать, как всё это случилось. Ты написала мне, что он отпустил колкость по поводу её фигуры. Но люди, особенно такие, как Дэвенпорт, редко ограничиваются одной колкостью. Что он сказал на самом деле? Я видел Алисию сегодня. Она… Она словно вышла из кокона. Но в её глазах, когда моё упоминание о прошлом застаёт её врасплох, я вижу тень. Глубокую и болезненную. Я хочу знать, что отбросило эту тень.

Элеонора вздохнула, её пальцы сжали край шали.

-Зачем, Луис? Чтобы ты мог помчаться к нему и вызвать его на дуэль, как того хотел её отец? Чтобы усугубить скандал?

-Чтобы понять, — его голос прозвучал твёрдо.-Я не Артур, Элли. Я не стану ломиться в открытую дверь с пистолетом в руке. Но если я буду рядом с ней, если я захочу помочь ей это пережить, я должен знать, с чем именно мы имеем дело. Я не могу ходить вокруг да около, боясь наступить на больную мозоль. Скажи мне.

Элеонора отпила глоток виски, смотря в огонь, как будто в языках пламени виделись ей картины того рокового вечера.

-Мы были на балу у леди Дэлримпл. Алисия… Она была не в своей тарелке. Я… я ошибалась с платьем. Оно было ярко-желтое, безвкусное, и на её фигуре оно сидело ужасно. Она и сама это чувствовала, робела, жалась ко мне, вопреки всему она была одержима им. Графом. Она увидела его впервые на скачках за месяц до того и влюбилась, как могут влюбляться лишь совсем юные девочки - слепо, безрассудно.

Луис слушал, не перебивая, его лицо при этом оставалось очень серьезным.

-Он всё вечер был холоден, насмешлив, как всегда окружён своей свитой. И Алисии , движимая каким-то отчаянным порывом, взяла блюдечко с кремом и подошла к нему. Протянула ему. Что-то пролепетала. Он посмотрел на неё…-голос Элеоноры дрогнул, и она на мгновение замолчала, собираясь с духом. -Он посмотрел на неё таким взглядом, от которого кровь стынет в жилах. Таким взглядом, который видит не человека, а объект для насмешки. И сказал… Он сказал: «Мисс Уинтертон,ваше упорство достойно лучшего применения. Но, прошу вас, сохраните это кондитерское излишество для себя. Мне кажется, вы и так уже имеете более чем достаточный запас сладостей на зиму. Полагаю, платье от мадам Жаклин благодарит вас за то, что вы так полно его используете.».

Луис замер. Его кулаки непроизвольно сжались, костяшки побелели. Он закрыл глаза, словно пытаясь стереть возникший в голове образ. Воздух в комнате стал густым и тяжёлым.

-Весь зал,-продолжила Элеонора тихо, почти шёпотом,-замер на мгновение. А потом раздался смех. Не громкий, не всеобщий. Сначала один хихикающий смешок, потом другой. Смех тех, кто всегда рад унизить другого, чтобы возвыситься самим. И Алисия стояла посреди этого всего… С этим блюдечком в руке… Совершенно одна. Я видела, как жизнь уходит из её лица. Потом она бросилась бежать. А наутро… Мы уже не могли её добудиться. Доктор сказал, что это нервная лихорадка от потрясения. Что её разум отступил.

Луис медленно открыл глаза. В них не было гнева, о котором говорила Элеонора. В них была холодная, обжигающая ярость. Ярость человека, который знает цену жестокости и презирает её.

-Девенпорт уничтожил её,-прошептал он хрипло.-Публично, хладнокровно, с изящной жестокостью. За что? За то, что она посмела быть неидеальной? За то, что посмела его любить?

-Он защищал свою территорию,-с горькой усмешкой сказала Элеонора.-Он один из самых завидных женихов Англии. Его осаждают стаи голодных до титула и богатства матери и их дочерей. Он, должно быть, счёл настойчивость Алисии назойливостью и решил пресечь её раз и навсегда, сделав посмешищем. Чтобы другим неповадно было.

-Трус,- с презрением выдохнул Луис.-Настоящий мужчина отверг бы её мягко или просто проигнорировал. Но он выбрал унижение, для того, чтобы самоутвердиться.

Он встал, подошёл к камину и с силой швырнул в огонь полено. Искры взметнулись вверх.

-И теперь Алисия… Она совсем другая,-произнёс он, глядя на пламя.-Ты видела её сегодня? Она держится с таким достоинством. В её глазах - сила. Как… Как она смогла прийти в себя? После такого?

-Я не знаю,-честно призналась Элеонора.-Это было похоже на чудо. Она словно умерла и родилась заново. Сначала она была просто пустой оболочкой. А потом проснулась. И в ней не было ни следа той робкой девочки. Только эта стальная решимость. Она попросила меня научить её всему. Она сама отказалась от сладкого, от праздности. Она захотела измениться. Не для него. Для себя.

Глава 9

Последующие дни в «Уайдмире» существенно расписание. На поверхности всё оставалось по-прежнему: строгий распорядок, прогулки, уроки. Но теперь в эту рутину вплелась живая, динамичная нить присутствия Луиса. Он не пытался её изменить,вместо этого он встроился в неё с удивительной лёгкостью.

Он стал сопровождать их на прогулках, но не как надзиратель, а как равный участник. Его длинные ноги легко соответствовали их заданному матерью темпу, а его рассказы о путешествиях по Альпам или впечатлениях от римских руин превращали монотонное упражнение в увлекательное путешествие. Алисия слушала его как зачарованная, и открывала для себя мир, гораздо более широкий, чем границы Суррея или даже Лондона.

Однажды после полудня они оказались в саду одни. Леди Уинтертон удалилась с головной болью, оставив их «под присмотром» старого садовника, копошившегося вдали у оранжереи. Зимнее солнце,золотило недавно выпавший снег. Они медленно шли по гравийной дорожке, и между ними витало комфортное молчание.

-Знаешь,-начал Луис, разминая в пальцах упавшую на перчатку снежинку, его голос при этом был задумчивым, без обычных насмешливых ноток.- Когда я смотрю на тебя сейчас, мне кажется, я вижу не Алисию Уинтертон. Я вижу её младшую, неизвестную никому сестру и совершенно другого человека!

Алисия взглянула на него, насторожившись. Эта догадка была очень близка к истине, которую она не могла никому раскрыть.

-Почему?-осторожно спросила она.

-Потому что та Алисия, которую я знал, умерла в ту ночь на балу,-сказал он прямо, глядя ей в глаза и его взгляд был серьёзным и полным понимания.- Её уничтожили. А та, что идёт сейчас рядом со мной она родилась из пепла. И у неё другие глаза. Другая осанка. Другая цель.

Сердце Алисы заколотилось. Они ещё ни разу не говорили так открыто о мести. Это было невысказанным правилом между ними.

-Цель?-переспросила она, пытаясь сохранить равнодушие.

-Не притворяйся,дорогая,-мягко улыбнулся он.- Я вижу это в тебе. Как сталь в ножнах. Ты не просто хочешь забыть. Ты хочешь вернуться, ты хочешь, чтобы он увидел. Чтобы он пожалел и понял, что потерял.

Алиса остановилась, повернувшись к нему. В её светло-голубых глазах вспыхнул тот самый огонь, холодный и ясный.

-А разве это плохо?-поинтересовалась она твердым голосом.-Разве я не имею на это права?

-Имеешь,-без колебаний ответил Луис.- Более чем. Но я хочу спросить: какой ты видишь эту месть? Ты хочешь, чтобы граф влюбился в тебя? Чтобы ты потом могла его отвергнуть?

Алисия задумалась. Этот сценарий казался ей избитым и недостаточным.

-Нет,-наконец сказала она.-Это было бы слишком милостиво с моей стороны. Дать ему почувствовать то, что чувствовала я? Он не способен на такую глубину чувств. Нет! Я хочу, чтобы он увидел меня и не узнал. Чтобы он восхитился мной, как восхищаются красивой картиной или изящной статуей. Чтобы он захотел меня и понял, что я недосягаема. Не потому, что я его отвергаю, а потому, что я принадлежу другому миру. Миру, в котором он для меня никто.

Луис слушал её, и его взгляд становился всё более заинтересованным, почти профессиональным.

-Блестяще,дорогая,-прошептал он.-Не отмщение, а полное уничтожение его самомнения. Сделать его незначительным в твоей вселенной. Это тоньше и больнее, чем любая дуэль.

-Именно,- Алисия снова начала идти, и Луис шагал рядом, внимательно слушая.-Но для этого мне нужна не просто новая внешность. Мне нужна новая личность и новая история.

-Сестра,-вдруг сказал Луис, и в его глазах вспыхнула азартная искра.-Ты сама это говорила. Решено! Для лондонского света, ты станешь моей сестрой

Алисия замерла, поражённая простотой и гениальностью этой идеи.

-Выслушай меня, — он говорил быстро, увлечённо.-Я - барон фон дер Марвиц. У меня есть сестра, которая жила с нашей больной тёткой в провинции. Теперь тётка умерла, и я привёз сестру в Англию, чтобы представить свету. Ты- это она. Мы можем придумать тебе имя… Например Анна. Анна фон дер Марвиц.

-Но внешность? Мы ведь с тобой не похожи!

-Ты блондинка с голубыми глазами, я брюнет, но у нас могут быть общие черты - разрез глаз, линия подбородка,-он с жаром художника изучал её лицо.-Свет поверит в то, во что ему будет интересно поверить. История романтичной немецкой баронессы, представленной своим загадочным братом? Это куда интереснее, чем возвращение опозоренной мисс Уинтертон. А главное это даст тебе невероятную свободу. Ты сможешь быть кем угодно. Холодной, недоступной, остроумной - той, кем ты стала. Тебе не придётся притворяться прежней.

Алисия чувствовала, как эта идея овладевает ею. Это был не просто план, это был ключ к её новой жизни. К жизни без груза прошлого.

-А мама? - с опозданием спросила Алисия.-Она согласится на эту мистификацию?

-Элеонора сделает всё, чтобы защитить тебя,-уверенно сказал Луис.

Они дошли до старого дуба на краю парка и остановились, оба осознавая масштаб задуманного.

-И что ж теперь?-Луис смотрел прямо на неё, и его голос звучал мягко, но в нём слышался вызов.-Готова ли ты, Алисия, исчезнуть, чтобы родиться заново? Стать Анной?

Она посмотрела на него. На этого человека, который за несколько дней стал её самым верным союзником. Он предлагал ей не просто помощь, а партнёрство. Игру, в которой они будут равны.

-Я готова,-сказала она твёрдо, и на её губах появилась та самая улыбка, которую он видел в первый вечер- гордая, немного загадочная.- Но при одном условии.

-Каком?- наклонив голову поинтересовался Луис.

-Ты будешь учить меня не только светским манерам. Ты будешь учить меня всему, что знаешь сам. О политике, об искусстве, о жизни. Я не хочу быть просто куклой в этом спектакле. Я хочу быть его соавтором.

Луис рассмеялся. Открыто, восхищённо, и его смех разнёсся по осеннему саду.

Глава 10

Так прошло ещё несколько месяцев.Зима в Суррее постепенно сдавала свои позиции. Снег таял, обнажая промокшую, дымящуюся землю, и по утрам уже пахло не морозной свежестью, а сыростью и обещанием грядущего пробуждения природы. В «Уайдмире» жизнь потекла в новом, странном ритме, напоминавщем подготовку к тайной военной кампании.

Идея Луиса, столь блестяще предложенная в саду, перестала быть просто идеей. Она стала их общей реальностью. Миссис Уинтертон, выслушав их за закрытыми дверями кабинета, сначала онемела от ужаса. Но затем её практичный ум, отточенный годами жизни в изгнании и светских баталий, увидел в этом безумии железную логику. Риск был колоссальным, но на кону стояло будущее её дочери. И она, скрепя сердце, дала своё благословение.

Теперь их дни были наполнены не просто уроками, а настоящими репетициями. Луис превратился из приятного собеседника в строгого и безжалостного режиссёра.

-Нет, нет, и ещё раз нет,-раздавался его голос в гостиной, где они устроили свой «салон».-Ты смотришь на меня, как на диковинного зверя в зверинце, дорогая. Твой взгляд должен быть мягким, немного рассеянным, как будто ты вспоминаешь что-то приятное, но не слишком важное. Ты не изучаешь собеседника. Ты позволяешь ему быть удостоенным твоего внимания.

Алисия, стоя посреди комнаты, вздыхала и пыталась снова. Она училась не просто ходить и говорить - она училась быть Анной фон дер Марвиц. Немецкой аристократкой, выросшей в уединении, обладающей врождённым, небрежным достоинством.

-Вот теперь лучше,-кивал Луис, развалившись в кресле и наблюдая за ней с видом критика на выставке.-Теперь попробуй ответить на колкость. Допустим, какая-нибудь леди, скажем, та же Изабелла Крей, заметит: «Ах, фрейлейн фон дер Марвиц, какой экзотический акцент! Вы так мило коверкаете наши английские слова». Что ты ответишь?

Алисия нахмурилась, подбирая слова.

-Я бы сказала… «О, леди Крей, я полагаю, некоторый шарм в несовершенстве и есть. Слишком безупречное произношение порой кажется заученным».

Луис рассмеялся, хлопая в ладоши.

-Браво! Идеально! Лёгкий укол, намёк на её собственное жеманство, и при этом ты полностью сохранишь своё лицо.Запомни, Анна,-он поднял палец,-твоя главная сила - в твоей «иностранности». Тебе прощается то, что не простят английской дебютантке. Ты можешь быть чуть более прямой, чуть более загадочной. Используй это.

Помимо светских манер, шли и другие уроки. Луис оказался блестящим рассказчиком и аналитиком. По вечерам они с Алисой засиживались в библиотеке внимательно изучая карты Европы.

-Вот видишь,-водил он пальцем по карте Германии,- это твоё «происхождение». Наши владения - вот здесь, в Пруссии. Скромные, но старинные. Ты должна знать название каждой деревни, каждого ручья. Твоя любимая легенда — о призраке Белой Дамы в нашем семейном замке. Выдумай её сама, но выучи так, как будто это правда.

Он учил её не только географии, но и психологии.

-Дэвенпорт,-говорил Луис, его голос терял всю свою легкомысленность, становясь холодным и точным.-Он ценит ум. Но ум, поставленный на службу его тщеславию. Он окружает себя блестящими людьми, как драгоценностями, чтобы они отражали его собственное сияние. Твоя задача - заинтересовать его подобно диковинке, а затем показать, что ты - не безделушка, а самостоятельная ценность. Ценность, которой он не может обладать.

Однажды ранним утром, когда солнце только начинало золотить верхушки деревьев, Луис повёл её в заброшенную оранжерею в дальнем углу парка. Воздух внутри был влажным и густым, пах землёй и гниющими листьями.

-Здесь тебя никто не услышит,-сказал он.-И сейчас я научу тебя самому главному. Как правильно смеяться.

Алисия с недоумением посмотрела на него.

-Смеяться? Но я умею смеяться, Луис.

-Нет,-покачал головой Луис.-Ты умеешь улыбаться. Вежливо, сдержанно. Но смех… Смех бывает разным. Есть нервный, испуганный смех. Есть подобострастный. Есть язвительный. А есть смех свободного человека. Человека, который не боится быть услышанным. Вот его я хочу услышать.

Он начал рассказывать ей нелепые истории из своих путешествий, гримасничал, разыгрывал целые сценки. Сначала Алисия сдерживалась, но потом, глядя на его искреннее, почти детское веселье,из неё прорвался смех. сначала тихий, затем всё более громкий и звонкий, эхом разносившийся под стеклянным сводом.

-Вот!-воскликнул Луис, и его глаза засияли.-Вот он! Запомни это ощущение, Meine Süße(Нем.Моя милая). Лондон должен услышать именно этот смех. Не девический хихиканье, а полнозвучный, уверенный смех женщины, которая знает себе цену.

Шли недели. Почки на деревьях набухли и вот-вот готовы были лопнуть. Алисия менялась не только внутренне. Её тело, благодаря строгой диете и долгим прогулкам, окончательно преобразилось. Платья приходилось перешивать снова и снова. Исчезли последние следы детской пухлости, уступив место изящным линиям и лёгкости движений.

Как-то раз миссис Уинтертон, наблюдая, как дочь и Луис фехтуют на деревянных шпагах на лужайке перед домом, не смогла сдержать улыбки. Они двигались с такой грацией и взаимопониманием, будто танцевали давно разученный танец.

-Они похожи на двух прекрасных, диковинных птиц, готовящихся к полёту,-тихо произнесла она, обращаясь к старому Хопкинсу, застывшему рядом с подносом.

-Да, миледи,-прохрипел дворецкий.-Только вот куда этот полёт их занесёт…

Накануне отъезда в Лондон они устроили последнюю «генеральную репетицию». Алисия надела одно из новых платьев, сшитое уже по парижским лекалам,- лиловое, скромное и безупречно сидящее на ней. Она вошла в гостиную, где её ждали Луис и миссис Уинтертон.

Несколько минут они молча смотрели на неё. Затем Элеонора поднялась, подошла к дочери и, не говоря ни слова, поправила на её шее тонкую золотую цепочку с небольшим сапфиром.