Осторожно! Токсично!

Глава 1

Евфросиния

— Фрось, давай с нами, — прыгает передо мной Светка, размахивая зачёткой. — Сессия сдана. Надо отметить каникулы и начало лета.

— Не пойду, — качаю головой, убирая в сумку конспекты. — Мне завтра на работу. Я, если ты не забыла, от родителей помощь не получаю. Хорошо, что удалось поступить на бюджет.

Мать с отчимом изначально были против моего поступления в столице. Если точнее, то, вообще, против учёбы. Они рассчитывали, что, окончив школу, я сразу пойду доить коров на ферму и увеличу семейный бюджет. Сложно растить трёх пацанов школьного возраста, ровняющихся на сверстников. То штаны им не штаны, то Витьке Шолохову телефон новый купили, а у наших самые душманские, кнопочные, чтобы на связи были.

Когда я уезжала, мама сунула мне пакет с картошкой, банку с огурцами и предупредила, что это максимум, который они могут себе позволить. Отчим орал, что нечего на неблагодарную тварь расходовать продукты. Я ушла, оставив на крыльце картошку с огурцами, и за четыре года ни разу не попросила родителей о помощи.

До заселения в общежитие было сложно. Денег, что я скопила на дойке по выходным, не хватило даже на съём комнаты, поэтому первое время пришлось торчать на вокзале, а подработку искать в ночную смену. Так и выживала — ночами таскала подносы и отбивалась от нетрезвых посетителей, а днём гуляла по городу или садилась в метро и спала, катаясь по кругу.

— Да брось, Фроська, твоя смена только вечером, — не отстаёт, а с ещё большей активностью скачет подруга, дёргая меня за руку. — Если проблема в деньгах, то парни за всё платят, а Артюнин очень просил уговорить тебя.

Последнюю фразу Светка произносит с придыханием, уткнувшись носом мне в ухо и противно сопя. Даня обскакал и оприходовал почти всех привлекательных девчонок в институте, а со мной у него случился облом. Не подумайте, что я трясусь за свою девственность и жду того единственного. У меня цель получить образование и устроиться на хорошее место, а ещё удерживает страх. Слова родителей о случайной беременности прочно прилипли к подкорке мозга.

Самое обидное, что именно я всегда была тем самым приносом, что мать привезла с экскурсии из города, а тюкали всё время меня. Задержалась, поцеловалась с соседом, накрасила ресницы, покрутилась в платье перед зеркалом, попросилась на дискотеку — и поехало.

«Смотри, Валька, принесёт твоя дочь-потаскушка в подоле, я её из дома выгоню», — любимое выражение отчима.

— Дело не в деньгах, — отстраняюсь от Светки, вытирая кулаком вспотевшее от её дыхания ухо. — Не люблю я все эти пьянки, пляски и суету.

— Ну Фроооось, не будь чопорной Евфросинией, — переходит на нытьё Коркина, кривя рожицы. — С нами в кой-то век идёт Серёга, и у меня появился шанс привлечь его внимание, а ты отказываешься оказать лучшей подруги поддержку.

От своего полного имени аж передёргивает. Поражаюсь, как можно было в наше время так назвать дочь? Особенно в сочетание с дедовым отчеством. Евфросиния Рудольфовна Воскресная. С таким раскладом дорога мне в актрисы или в поэтессы.

— Посидим немного, потанцуем, — продолжает тянуть Света. — Не понравится, я лично вызову тебе такси.

— Хорошо, — Сдаюсь, недовольно выдувая струю воздуха, — И не смей меня сватать Артюнину. Я не собираюсь стать его очередным завоеванием.

Договорившись, мы идём в общагу, чтобы переодеться и подкрасить пёрышки. Светка наряжается как на свадьбу. Короткое платье, чулки в сеточку, каблуки, на которых опасно стоять, не то что ходить. Я же обхожусь джинсами, топом и лёгкой курткой, а на ноги кеды, чтобы хоть в чём-то чувствовать комфорт.

В семь вечера мы спускаемся к подъезду, где нас ждёт Даня с машиной. Вот у кого не жизнь, а малина. Отец заведует отделением пластической хирургии, мать держит сеть салонов красоты. Любимый сыночек получает всё самое лучшее, не беспокоясь о завтрашнем дне. У его родителей всё расписано на годы вперёд. Институт, ординатура, тёплое место под крылом отца. Не удивлюсь, если подобрана правильная невеста и прописаны пол и количество детей.

— Я счастливчик, — осматривает нас Даня, зализывая назад пшеничные кудри и задерживая масляный взгляд на мне. — Поеду с самыми красивыми девчонками.

К радости Светки, в салоне сидит Сергей. Он из той же позолоченной молодёжи, что и Данька, но не такой любвеобильный козёл. Серёжа выбрал профессию врача по зову сердца, а не с подачи родителей. Его отец в сорок шесть лет умер от сердечного приступа на глазах сына. Проводил гостей, налил стаканчик коньяка и упал, не успев сделать глоток. Спустя три года, окончив школу, Серый пошёл учиться на кардиолога.

Артюнин балагурит, постоянно отвлекаясь от дороги и поворачиваясь к нам, Власов одёргивает его, изредка отрываясь от телефона, Коркина жеманно надувает губы, не сводя взгляда с затылка Сергея, а я с тоской смотрю на гуляющих по набережной и всё больше думаю — «нахрена мне какой-то клуб?»

Но, назвавшись пирожком, как известно, полезай в печь.

Стены клуба трясёт от громкой музыки, пол вибрирует от долбёжки басов, потолок прошивают неоновые лучи стробоскопов, Народу ещё не так много, но у барной стойки заняты все места, а на танцполе трутся и извиваются подвыпившие тела.

Пока мы идём к нашим сокурсникам, Даня дышит в затылок и пытается расположить свою руку на моей пояснице, от чего я благополучно избавляюсь, прибавляя шаг и стремительно двигаясь к столам. Не скажу, что мне противны его касания, но в моих планах только учёба, и мимолётным отношениям нет места. Почему мимолётные? Потому что с Артюниным других не может быть. У него страсть на пару ночей, а потом всё становится пресным и скучным.

Глядя на сервировку, не остаётся сомнений, что ребята поставили цель напиться. Помимо пива выстроились ряды бутылок с крепким алкоголем. Из закусок только блюдо с фруктами, сырная тарелка, блюдечко с колбасой и миска с сухариками. Пришедшими раньше нас основная цель достигнута. Девчонки визжат, елозя на коленях парней, опрокидывают в себя на скорость стопки, тянут кальян и заправляются веселящими таблетками.

Глава 2

Евфросиния

Будущие врачи во всей красе. Лет через пять кто-то из них будет выписывать в поликлинике рецепты, а от кого-то будет зависеть жизнь на операционном столе. Нехотя сажусь под давлением Светки и набираю горсть сухарей. От выпивки отказываюсь, откручивая крышку с бутылки минеральной воды. Мне бы продержаться в этом адском котле полчаса, а потом Светка примет на грудь смесь водки с колой, пойдёт танцевать, и можно уйти.

Ждать долго не приходится. Коркина быстро доходит до нужной кондиции и, не сумев раскачать на взаимность Сергея, идёт на танцпол, медленно вырисовывая для него бёдрами восьмёрки. Там она показывает всевозможные телодвижения, должные возбудить мужской аппетит, и они возбуждают, но отнюдь не Серёгу, чьим вниманием завладел телефон.

— Потанцуем? — склоняется надо мной Артюнин, поигрывая бровями. Его бледно-голубые глаза неестественно блестят, а зрачки чрезмерно расширены. Наверное, закинулся теми колёсами, что Сеня вытряс на стол из пакетика.

— Прости, я не танцую, — натягиваю милую улыбочку и с сожаление смотрю на Светку.

— Ты просто мало выпила, — наседает Даня и протягивает бокал подозрительной жидкости. — Давай, крошка, заправься.

Ненавижу, когда меня называют крошкой и принуждают к чему-то, но мне надо по-тихому свалить, ослабив внимание присутствующих. Перехватываю у него бокал, делаю маленький глоток и подмигиваю, указывая на танцпол.

— Иди, — добавляю в голос томные нотки. — Допью, попудрю носик и присоединюсь к тебе.

Наверное, Даня видит обещание своим отравленным наркотой зрением. Он наклоняется ниже, мажет влажными губами по моей щеке и танцующей походкой плывёт в месиво извивающихся тел. Поднимаюсь, беру сумочку и разворачиваюсь в сторону туалетов, кивнув на прощание Арсению. Он, хоть и снабдил сокурсников таблетками, сам предпочитает тянуть воду. Вот, у кого впереди блестящая карьера нейрохирурга. Расчётливый, дотошный, неприемлющий пагубных пристрастий.

Выйдя из кабинки, ополаскиваю руки и по стенке, держась темных пятен и избегая световых вспышек, выбираюсь на улицу, сдерживая ликование. Получилось исчезнуть незамеченной, а подруге уже не до меня. У неё открыт сезон охоты. С мая по сентябрь Светка сама не своя. Набирается положительных эмоций, чтобы потом с чистой совестью грызть гранит науки.

Свежесть июньского вечера пьянит и кружит голову. Набираю полные лёгкие цветущего воздуха, закрываю глаза и медленно выдыхаю. Вот она жизнь, а не буйные скачки в клубе. Я всегда любила летние вечера, пахнущие жаром, землёй и цветами. Часто в этот коктейль примешивался запах навоза, но он не портил ощущение счастья, а дополнял его.

Если бы у меня был нормальный отец, я бы вряд ли уехала так далеко из деревни. Учиться можно пойти и в районный университет, а потом работать в ближайшей больнице. Но, вместо папы у меня был отчим, липнущий по выходным к бутылке. И, если в детстве он мог по-отечески приложить ладонь к моей пятой точке в воспитательных целях, то последнее время приклад стал далёк от воспитания.

Сколько раз он зажимал меня в углу, пока мать задерживалась на вечерней дойке. Сколько раз я отбивалась, размахивая руками и ногами. Сколько раз я рассказывала о его домогательствах маме, но она не верила и обвиняла меня в наговоре. Вполне предсказуемо она сделала выбор в пользу мужика, отца своих детей, а мне пришлось уехать как можно дальше.

Здесь вечера другие. Не такие яркие. И небо, как будто, серее, тусклее, а звёзды кажутся недоступнее. Но после душного клуба ветер, напитанный разогретым асфальтом, сдобренный ванилью из пекарен с открытыми верандами, орошённый влажностью с реки, игриво путается в волосах и соблазняет на прогулку.

Отмахиваюсь от таксиста, резво выскакивающего из машины и открывающего дверь, принюхиваюсь к потоку воздуха, выбирая направление, и ныряю во двор, через который можно выйти на набережную. Пара поворотов, метров пятьсот неспешным шагом, и передо мной бликует палитра закатных красок, живыми мазками разбросанная по воде.

Облокачиваюсь на парапет, любуюсь буйством красок и почему-то хочется закурить, хотя никогда этим не увлекалась. Так, попробовала разок, чтобы не отставать от девчонок из класса. Помню, мутило меня тогда до ужина и вырвало после гречки с молоком. Вывод был сделан однозначный — больше никаких сигарет. И гречка в соитие с молоком ушла из меню навечно.

Я ловлю свой дзен, растекаюсь по поверхности течения и как будто уплываю от суеты города. Мимо проносятся автомобили, лениво прогуливается народ, перед глазами мелькают борта речных трамвайчиков, чайки с голодным криком бросаются вниз. Где-то в сумке пиликает телефон, но мне не хочется возвращаться обратно. Я как та чайка, ударившаяся об воду и свободно взметнувшаяся ввысь.

Резкий, мужской смех сдёргивает с высоты и болезненно приземляет на землю. Слишком близко, слишком громко, словно над ухом, и от этого сердце бьётся в испуге о рёбра. Мой дзен и невесомая умиротворённость с треском плюхаются под ноги и с бульканьем идут на илистое дно.

— Такая красивая девушка и скучает в одиночестве, — врезается в меня банальный подкат, и я собираюсь его проигнорировать, но внедрившаяся в моё пространство рука, уверенно расположившаяся на гранитном уступе, привлекает внимание.

Крупная ладонь с выпуклыми венами, тронутая золотистым, не московским загаром, с тонкой вязью иероглифов по запястью, частично прикрытой кожаной плетёнкой с красными и зелёными фенечками. Чистая, мужская сила, фонящая звериной хищность. У дяди Паши, работающего лесничем и любящего охоту, были такие же руки.

Поворачиваю голову на звук и пропадаю. Что там пишут в женских романах? Увидела, утонула, забыла, как дышать… Ерунда. Мир враз становится ярче, стоит погрузиться в зелень глаз, сердце захлёбывается от объёма крови, впрыснутого в него, небо и звёзды становятся доступнее и теряют своё неземное превосходство, уступая роль центра вселенной ему.

Глава 3

Клим

— Фрося, — протягивает девчонка в ответ тонкую кисть и краснеет как маков цвет.

Изначально я на спор собираюсь закадрить одинокую девицу с каштановыми волосами, разлетающимися по ветру, а стоит ей повернуться, распахнуть большие глаза необычного, янтарного цвета как у кошки, взмахнуть густыми, длинными ресницами, приоткрыть охуенный, рабочий ротик и выдохнуть своё нелепое или выдуманное имя, как все планы на вечер резко меняются.

Сегодня мы удачно обкатали новую программу, с которой долбались последние полгода, и собирались отметить в слюни завершённый проект и грядущую премию. Мы — это наш отдел информационной безопасности в крупной, энергетической компании.

Тоха — хакер с пелёнок, взломавший сеть известной организации, учась ещё в седьмом классе. Тощий, длинный, с лысым черепом, в пирсингах и в туннелях, но у этой жерди настолько подвешенный язык с изученными дворянскими обращениями, что тёлочки любой масти текут от него.

Гриша — компьютерный игроман и классный программист, всё время жующий мармеладных мишек. С этим пухляком я знаком с первого курса, и все семь лет пытаюсь приобщить его к спорту. Наверное, проще слона научить летать, чем Гриню затащить в спортзал.

Эдик — жгучий красавчик, навсегда потерянный для женщин. Нет, он не играет за другую команду, но его сердце качественно прострелено стрелой Амура, а за оперение крепко держится Катюша — наш главный корректировщик и доводчик. У Кати красивая душа, пытливый ум и зоркий глаз. Она способна быстро вычленить ошибку из длинной череды цифр и букв, чем очень ценна в командной работе.

Сашка — такая же помешенная на кодах и сетевой безопасности, как и мы. Саня девчонка, но в тоже время свой парень и друг. Знаю, что она смотрит на меня как собака на кость, и, в принципе, у неё всё на месте, грудь, попа, лицо, но «свой парень» для меня табу.

Я не трахаюсь с друзьями и не гажу в местах работы и дома. Так учил меня отец, и этот совет стал единственной ценностью, полученной от него. Хотя нет, ещё просторная студия с модным ремонтом в хорошем районе.

— Клим, мы идём? У нас планы на вечер, — демонстративно вцепляется в локоть Саша и тянет меня на себя. Она часто так столбит территорию, а я всегда жёстко пресекаю поползновения.

Фрося вспыхивает ещё больше, выдёргивает свою ладошку и опускает глаза, осторожно пятясь назад. Уверен, она подумала, что Сашка моя девушка, и не скрывает разочарования. Лицо Фроси как открытая книга, и на нём видны все её мысли и переживания.

— Мои планы изменились, — стряхиваю с себя Берёзину и делаю шаг к кошке или котёнку с янтарными глазами. — Отмечайте без меня. В понедельник жду всех на работе.

Тоха быстро улавливает моё настроение, обнимает Сашку за плечи, из-за разницы в росте сгибается к ней в три погибели и чего-то шепчет на ухо, подмигивая мне и вытягивая большой палец за спиной Берёзиной. Ревностно замечаю, что и Тоха, и Гриша окидывают Фросю похотливыми взглядами. Единственный Эдик занят обжиманиями с Катькой, не видя никого вокруг.

— Здесь недалеко пристань для трамвайчиков, — беру инициативу в свои руки и прикрываю кошку собой. — Покатаемся?

Фрося кивает, в растерянности глядя на Сашку, и я беру её в оборот, подталкивая в противоположную сторону от ребят. Надеюсь, Берёзина поняла свой косяк и не испортит насыщенный вечер остальным. Кто-то посчитает меня жестоким, но я много раз объяснял ей свои понятия и намекал на отсутствие к ней интереса. Не стои́т, не моё, а конец не в свою прорубь я не макаю.

Вот на кошечку член сразу дёргается и делает крепкую стойку. Хоть она и невзрачно одета, но джинсы обтягивают круглую попку, а куртка топорщится минимум от второго размера груди. Такие сочные, наливные яблочки, как раз для моих широких ладоней.

Ловлю себя на мысли, что уже примеряю позу, в которой буду трахать кошку. Обязательно сзади, впившись пальцами в тонкую талию и прикусив холку… и с усилием торможу. Видно, что девчонка скромна, не развратна, по-своему невинна. Такая на первом свидание в койку не прыгает. Сомневаюсь, что на втором и третьем смогу её туда затащить. Разве что на пятом…

На трамвайчике мы выбираем открытую палубу. Ветер приятно бьёт в лицо, мелкие брызги ложатся на кожу, освежая и остужая вспыхнувшее желание. Фрося, нервничая и сбиваясь, рассказывает о своей учёбе в медицинском и о сданной как раз сегодня сессии. Будущий врач, кардиохирург, если потянет обучение и практику.

— Уверен, у тебя всё получится, — улыбаюсь ей и беру её руку. — А тебя точно Евфросинией зовут? Очень редкое имя.

— Это дедушка так назвал, — смущается Фрося, хотя куда ещё сильнее. — Я родилась толстощёкая, светловолосая, с двойным подбородком. Он, когда увидел меня в косынке, сразу сказал, что вылитая Фроська. Мама спорить не стала. Для деревни сойдёт.

— Так ты у нас кровь с молоком, — шучу, прикидывая, что пятью свиданиями не обойдусь.

Здесь работы на пару недель, не меньше. Нужно ли оно мне? Конечно, Фрося чудная, какая-то нереальная, где-то не от мира сего, но ходить всё это время с опухшими яйцами, бредить о сексе, целовать её и держать себя в штанах перспектива так себе. Может ну её? Угостить мороженым, проводить до общежития, помечтать день-два и забыть.

Чем дольше я обдумываю этот расклад, тем тоскливее мне становится. Что-то стопорит внутри, не давая отказаться от кошки. То ли жадность, то ли инстинкт хищника, то ли спортивный интерес за сколько я смогу раскрутить эту скромницу. Фрося — перекатываю на языке её имя и чувствую послевкусие парного молока, полевых цветов, мочёных яблок.

— Самое смешное, что я ненавижу молоко, — хихикает она, пожимая плечами и пряча за волосами неуверенную улыбку. — Родители хотели, чтобы я пошла работать дояркой, а как доить коров, если воротит от молочного запаха.

И тут Евфросиния поднимает глаза, а там в янтарной смоле застыли фонари, опутавшие судно, и звёзды, подмигивающие свозь серость облаков. И я застыл голодным пауком, плетущим паутину для глупых мошек. И теперь я думаю, что опухшие яйца — меньшее из зол. В этом омуте можно потонуть полностью и остаться там навсегда.

Глава 4

Евфросиния

— До завтра, — касается губами моей щеки Клим, слегка мажа по ней влажным дыханием. — Заеду за тобой в семь вечера.

— До завтра, — заламываю руки за спиной и нащупываю пальцами ручку двери общежития.

Не уверена, пустят меня туда или нет, но вряд ли что-то способно испортить сегодняшний день. Правда, уже глубокая ночь, и после одиннадцати консьерж никого не пускает, но сейчас мои мысли совсем не об этом. Клим идёт к такси, одиноко подмигивающему аварийкой, разворачивается, посылает воздушный поцелуй и показывает знак, что позвонит.

— Стой! — кричу, вспомнив о работе завтрашним вечером, вернее уже сегодняшним. — Я не смогу. У меня смена в ресторане.

— Ничего, встретимся позже, — приближается на пару шагов Клим и широко улыбается, демонстрируя свою главную достопримечательность — ямочки.

— Смена до последнего клиента, — скованно пожимаю плечами и перестаю дышать, ожидая недовольство или безразличие.

Не знаю, что хуже, увидеть разочарование на его лице, или незаинтересованность. За каких-то несколько часов я подсела на него как наркоман на дозу героина. Ощущение, что с близостью Клима нас накрывает каким-то хрустальным колпаком, делающим отгороженный кусочек мира ярче, насыщеннее, богаче. Отними сейчас у меня эту палитру красок и звуков, как сразу серость и безмолвие придавят гранитной плитой, погребая под собой в мёртвой яме.

— Скинь адрес, — вроде, не обижается он. — Буду твоим последним клиентом.

Звучит неоднозначно, а с ухмылкой, обнажающей клыки Клима, даже пошловато, но я не слышу намёка в этой фразе. Стою́ как дурочка и машу рукой, кривя рот в придурочной улыбке. Сколько раз я потом буду проклинать этот вечер, и столько же раз благодарить звёзды, сошедшиеся в нужной точке.

Ещё долго провожаю взглядом красные стопори, виляющие по узкой дороге, заставленной спящими автомобилями. Куда-то бегущее всё время сердце замедляет ход с увеличивающимся расстоянием между мной и Климом. Такая едкая зависимость одновременно и пугает, и подпитывает эндорфины предвкушением. Каких-то несколько часов, и я увижу его снова. А если не увижу? Если Клим передумает и не придёт?

Отмахиваю от себя гнетущие мысли и, опустив ручку вниз, толкаю дверь. Мне везёт. На посту дядя Вася, и он как всегда спит. Просачиваюсь мимо поста и поднимаюсь на свой этаж. В комнате тишина, и Светкина койка свободна. Либо у неё всё срослось с Сергеем, либо нашла новый объект воздыхания.

Не раздеваясь, ложусь, закрываю глаза, вытягиваюсь и перебираю каждую секунду сегодняшнего вечера, начавшего отсчёт от встречи с Климом, словно до него жизни не существовало. Речные трамвайчики, мороженое в кафе, шашлыки в какой-то ночной забегаловке, танцы в жёлтом пятне фонаря под рингтон с телефона. Такое ёмкое слово «счастье», от которого щемит в груди. Засыпаю, сладко горя от прикосновения его губ к моей щеке.

Подруга будит меня ближе к обеду, ввалившись в комнату и со стоном рухнув на соседнюю кровать. Вид у не растрёпанный, замыленный, грубо говоря, затраханный и удовлетворённый. Под глазами густой чернотой осыпалась и размазалась тушь, на сетке чулок прорехи, завитые кудри превратились в замочаленное гнездо.

— Как Серёга? — сонно интересуюсь, потягиваясь и сминая одеяло между ногами.

— Неприступен, — неестественно хрипит Светка, с грохотом сбрасывая с ног туфли. — А вот Данчик… Господи, как он меня укатал. До сих пор не сглотнуть, не сесть.

— Давай без подробностей, — кривлюсь, поднимаясь и наливая Коркиной стакан воды. — Как тебя вообще угораздило с Артюниным связаться? Знаешь же, что он падок на передок и не знает значение «постоянство».

— Да я так напилась, что потерялась слегка, — с жадностью присасывается к воде Светлана и с гулким бульканьем выхлёбывает всё за раз. — Очнулась на заднем сидение машины, насаженная на член. И знаешь, Фроська, так меня не драл ни один партнёр.

— А Сергей? — расстроенно интересуюсь, откапывая из постельного белья телефон и проверяя сообщения. Коротко вздыхаю, не увидев ничего от Клима. Понимаю, что он скорее всего спит или занят, но внутри всё противно сжимается, а глупые мысли снова беспощадно атакуют мозг.

— А что Серёга? — кряхтя, переваливается на бок Светка и, зажмурившись, потирает задницу. — Он по самые уши в учёбе. Заглянула я вчера в его телефон. Представляешь, все пьют, танцуют, а Власов читает какие-то медицинские статьи. Вот скажи, зачем Серый пошёл в клуб, если не собирался развлекаться?

— Ты же знаешь про его отца? — нехотя стягиваю одежду, сохранившую слабый запах Клима. Что-то острое, свежее с кедровыми нотками.

— Это было лет шесть-семь назад, — раздражённо отмахивается Света, обнимая подушку и в зевке растягивая рот. — Давно пора выбросить и забыть. Молодость безвозвратно уходит, и нужно взять от неё по максимуму.

Она что-то ещё мямлит, проваливаясь в сон, но я её больше не слушаю. Наши взгляды на жизнь сильно расходятся. Светка считает, что берёт, а я склонна видеть в её действиях бессмысленную растрату всего — молодости, времени, знаний, шансов на хорошую карьеру и уверенное будущее.

Да и с неразборчивыми связями можно подцепить что-нибудь или залететь. Вряд ли её случайные партнёры с такими же потребительскими взглядами на жизнь возьмут на себя ответственность за неожиданную беременность.

Оставляю её отсыпаться и иду в общий душ. До работы ещё четыре часа, но я трачу их на чистку пёрышек. Хочется выглядеть ярче, сексапильнее, женственнее и горячее. Как на свадьбу, но без той вульгарности и доступности, что демонстрирует Светка, собираясь в клуб.

Перебрав немногочисленные вешалки, останавливаюсь на плиссированной юбке в пол и кофте без рукавов с легкомысленным бантом на шее. Хоть в ресторане я и работаю в униформе, но войду и выйду из него я во всей красе. Тщательно орудую кисточками по лицу, прогоняя ролики по интернету. Мой максимум — ресницы и губы, но сейчас применяю всё, что лежит в Светкиной косметичке.

Глава 5

Клим

Розовые губки послушно приоткрываются, скользят по стволу, размазывая по нему жемчужный блеск и слюну, шустрый язычок поигрывает с уздечкой, и я со свистящим хрипом погружаюсь членом в тепло рта, упрямо пробиваясь в горло. Давящийся звук и спазм от рвотного рефлекса только усиливают вибрацию, вакуум и охрененное ощущение.

Кручу бёдрами, ввинчиваясь глубже и размашистее, зарываюсь пятернёй в растрёпанные волосы, подтаскивая голову на себя, упираюсь пахом в нос и с жадностью всматриваюсь в янтарные глаза, наполненные страхом и слезами. Самое жаркое зрелище и самый кайфовый минет. Кошка удушливо стонет, мой то ли стон, то ли вой вторит её, а где-то не вторичном фоне подключается музыка, мешающая попадать в выбранный ранее темп.

Киса с громким чмоканием выпускает меня, встряхивает всклокоченной шевелюрой, растягивает губы в пошлой улыбке, слизывает взбитые в пену слюни в уголках рта и подмигивает, стремительно растворяясь в клочьях тумана, непонятно откуда взявшихся в моей спальне.

Музыка выходит на первый план, раздражающе втекая в ушные раковины, но я никак не могу остановится, продолжая двигать бёдрами и тереться твёрдостью о мягкость. Вокруг уже звенят колокола, мутные хлопья полностью поглотили Фросю, а я всё трусь, трусь, ускоряюсь, пока с мучительным хрипом не кончаю и не расслабляю ягодичные мышцы.

Только тогда понимаю, что разыгравшаяся мелодия — это телефон, сказочный минет — всего лишь сон, а мокрое пятно на простыне — последствие моего трения о матрас. Сука! Как пацан в пубертатном периоде!

Чертыхаюсь, нахожу в складках одеяла вибрирующий и орущий аппарат, моргаю, стряхивая сонный морок, и тупо пялюсь на экран. Девять пропущенных вызовов — Тоха, Эд, Сашка. С пару десятков сообщений от Гриши. Не успеваю их открыть. Телефон десятым заходом надрывается в руке.

— Да, Тох, — протаскиваю пальцем иконку и включаю динамик на громкость. Прищурив глаза, пытаюсь настроить резкость и рассмотреть красные цифры, мигающие на часах. — Твою мать, Антон. Семь утра. Я только в пять лёг спать.

— У нас серия атак, — нервно кидает Тоха, и я слышу, как его руки безостановочно рубят по клавиатуре. — Мы уже больше часа отбиваем, но там серьёзно подошли к делу. Ресурсы большие. Два сервера перегружены. Третий почти кипит.

— Еду, — сбрасываю вызов и собираюсь.

Прохладный душ, футболка, джинсы. Пятернёй приглаживаю волосы, обойдясь без расчёски, и ладонью прохожусь по щетине. Обломали такой сон… На секунду торможу у машинки, с треском измельчающей зёрна и тонкой струйкой цедящей ароматный кофе. Пью его уже на ходу, впихивая ноги в кроссовки и сгребая ключи от спортивной крошки. Ранним утром в выходной на машине до делового комплекса быстрее.

В офисе меня встречают три помятые морды, не сме́ющие отодрать взгляды от мониторов, и духан нагретого пластика вперемешку с богатым ассортиментом употреблённого спиртного. Катька сопит скрюченная на маленьком диванчике в смежной комнате отдыха, вздрагивая поджатыми конечностями, а Сашка заливает в кружки, больше похожие по размеру на вёдра, густой кофе.

— Нагулялся, — сходу выдаёт неоправданные претензии Саша. Уж кому-кому, а ей… — Нас выдрали в самый разгар вечеринки. Парни, вон, лыком не вяжут, а Катьку Эдику пришлось на горбу нести.

— Ты меня обвиняешь в том, что вы нажрались как непорядочные свиньи? — беру одну кружку-ведро и, сделав глоток горького пойла, морщусь от отвратительного вкуса. — Моторы не посадите?

— Я обвиняю тебя в недоступности, — встаёт в позу Сашка, из-под бровей глядя на меня. — У нас чрезвычайное происшествие, а до начальника отдела невозможно дозвониться. И если бы я не отпаивала в течение часа этих пьяных свиней крепким кофе, у нас бы был прорыв. И не один.

Ничего ей не отвечаю, отставляю жуткую гадость, от глотка которой желудок сморщился в болезненный ком, и возвращаюсь к парням, занимая своё место. Погружаюсь в цепочки цифр и знаков, прослеживаю начальные точки и охреневаю. Такое на моей жизни впервые. Бьют со всех концов света, и нацелились на основной функционал.

Сразу гордость берёт за свой отдел. Мужики, хоть и датые да вымотанные предыдущим рабочим днём, профессионально и своевременно отрезают вредоносные коды, проникающие в сеть. Через некоторое время я и думать забываю о девушке Фросе, как и эти черви прорвавшейся в мой сон, а Сашкин кофе, от которого вылезают из орбит белки вместе со зрачками, идёт на ура.

— Новую программу пытались запускать? — после многочасовой обороны сжимаю пальцами переносицу и тру пересушенные глаза. Ощущение, что в них засыпали по горсти песка, а в черепную коробку запустили стаю дятлов, нашедших там колонию короедов.

— Она же не завизирована у руководства, — не поворачиваясь, невнятно бубнит Гриша.

На столе, под стулом и за колонками валяются упаковки от мармеладных мишек, во рту, скорее всего, перемалываются зубами ещё несколько штук. Самое смешное, что поначалу мы ему носили червячков, змеек, губки, бутылочки и другую жевательную хрень, но Гриня остался предан как своим медведям, так и всего одному вкусу — «экзотик».

— Запускайте. Ответственность беру на себя, — командую и открываю очередное окно.

Когда мы заканчиваем, солнце давно село, а на часах глубоко за полночь. Сашка заняла Катюхино место, Гриша вырубился прямо за столом, Эдик с Катькой потерялись где-то на этаже, не хочу даже думать зачем, а мы с Тохой устало проверяем результаты окончательного тестирования и вяло перекидываемся разной ерундой.

— Как твоя новая знакомая? — лениво интересуется Тоха, с кряком отваливаясь на спинку кресла. — Успел раскрутить на трахач?

— Там всё сложно, — усмехаюсь и вспоминаю, что обещал заехать к ней на работу. — Потрахаться удалось только с собственным матрасом. Позвал её на свидание и застрял здесь. Может к лучшему? Зачем мне сложности? Раскручивай, время трать, а будет ли приз — неизвестно.

— Интригующе, — затягивает Тоха, отталкивается ногами и делает оборот вокруг оси. — Девушка-загадка. Не понимаю, чего ты до сих пор здесь торчишь? Покупай цветы и беги к ней.

Глава 6

Евфросиния

За припозднившимся мужиком приезжает друг, весь исписанный татуировками. Водрузив на себя пьяное и уснувшее тело, он кидает на стол несколько купюр и выносит товарища на улицу. Собираю деньги и прибираю посуду, а в глазах стоят слёзы.

«Буду твоим последним клиентом», — жалобно крутится заевшей пластинкой в голове, разбивая вдребезги оставшиеся крохи надежды. Не позвонил, не написал, просто выбросил за ненужностью. Конечно, кому нужна такая недотрога, заикающаяся на каждом слове? Современным парням подавай раскованность, доступность, отсутствие комплексов.

— Фрось, поторопись, — подгоняет меня Римма, снимая кассу и заполняя журнал. — И так проторчали здесь из-за забулдыги. Надо же, по времени насидел тысяч на шесть, а счёт вышел всего на две. Лучше бы жрать заказывал, а не водку с пивом и солёные огурцы.

— Давай провожу тебя. Поздно уже, — ловит меня на выходе Матвей и придерживает дверь.

Он работает у нас барменом второй месяц, и каждую смену, совпадающую с моей, подкатывает яйца, хотя сожительствует с Риткой, ведущей бухгалтерию. Не удивлюсь, если так же кадрит всех симпатичных девчонок. Такой же типаж, что и Артюнин, только нет богатых родителей.

— Спасибо, Матвей, но я сама, — выдавливаю из себя улыбку и ступаю в свежесть ночи. — Тебя Маргарита дома заждалась.

Поражаюсь метаморфозам, происходящим со мной рядом с Климом. Я привыкла всегда давать отпор и в карман за словами не лезу, а тут блею как овца, не в состояние грамотно сформировать мысль. Какой-то языковой стопор и вместо мозга сладкая вата, лишённая мысленных функций.

— Злая ты, Евфросиния, — вздыхает Матвей и с интересом разглядывает автомобиль, стоящий с пульсирующими габаритами напротив входа. — Хороша тачка. Через год такую-же куплю, только красную.

Я уже закидываю ремешок сумки на плечо и собираюсь перебежать дорогу, как что-то ёкает в груди и взгляд цепляется за спортивную машину. Ничего примечательного — чёрная, с низкой посадкой и мощными колёсами, из заднего бампера, скорее всего, торчит двойная труба глушителя, издающая рычащий звук, агрессивная морда с решёткой, похожей на акулью пасть, узкие, миндалевидные фары.

Подхожу поближе и вглядываюсь в тёмный салон, слегка подсвеченный голубым сиянием от магнитолы. Сдерживаемые слёзы всё же брызжут из глаз, но уже от счастья. Клим спит, откинувшись на спинку сидения и обняв рукой небольшой букет. Для меня, наверное, иначе не стоял бы под запрещающим знаком.

Огибаю капот и скребусь в окно водительской двери. Клим не сразу реагирует, а когда всё же открывает глаза, его взгляд расфокусировано мажет по лобовому стеклу, по приборной панели и уже после по мне. Глупо улыбаюсь и машу рукой, как будто мне не двадцать два года, а около десяти.

— Привет, — сонно произносит Клим, открыв дверь и опустив ноги на асфальт. — Прости, приехал, думал посидеть пять минут и сам не заметил, как заснул.

— Не удалось отдохнуть? — запинаюсь, принимая упакованные цветы в красно-рыжих тонах.

Гадкая, необъяснимая горечь разъедает горло. Хотя, почему необъяснимая. Слишком сильно чувствуемое мной похоже на ревность. Вот куда он отправился от меня, что не смог выспаться? Не получил удовлетворение и пошёл за ним к другой?

— Не вышел выходной, — интенсивно растирает Клим лицо, вылезает полностью из салона и обнимает меня. — Успел поспать всего два часа, а потом срочно вызвали на работу. Недавно освободился.

— Устал? — вдыхаю его запах и незаметно трусь носом о футболку, пропитанную потом и дезодорантом.

— Не то слово, — ведёт вверх-вниз по моей спине горячей ладонью, а следом за ней скачет табун мурашек и волоски на шее встают дыбом. — На подвиги я сейчас не способен, так что предлагаю устроить ночной пикник где-нибудь на природе и вместе встретить рассвет.

И мы едем загород, по пути купив кофе, курицу-гриль и пакет сока. Такого меню да под звёздами у меня ещё не было. Клим, хоть и вымотанный, уверенно крутит одной рукой руль, а второй держит мою, положив её на своё бедро. Интимный жест, от которого пульсирует между бёдер и влажно в трусиках.

Мы углубляемся в лес, медленно ползём по грунтовке и выезжаем на берег большого озера. Как в сказке — вековые сосны, подпирающие кривыми верхушками серое небо, узкая, заросшая дорога, сплошная стена по ходу движения, а потом раз… и простор, мерцающий червонным золотом по поверхности воды.

Заворожённо смотрю на это волшебство и проваливаюсь в родные воспоминания. Если убрать из них отчима и узколобость матери, то вполне счастливые картинки детства. Такая же гладь озера, накрытая предрассветными хлопьями тумана, такой же запах смол, травы и водорослей, такая же смесь золотых и розовых мазков, разбавляющих серость горизонта. И всю эту красоту сопровождает птичья трель, поклоняясь восходящему солнцу.

Пока я плаваю между прошлым и настоящим, Клим умудряется расстелить покрывало, перенести на него сумку с едой и помочить ноги в озере, всё время оглядываясь на меня. В его взгляде сквозит обещание чего-то тёмного, неизведанного и душераздирающего, от чего у меня подгибаются пальцы ног и распирает в груди.

— Голоден как волк. Не ел весь день. Лишь противный кофе лакал вёдрами, — с предвкушением говорит Клим, а мне кажется, что он имеет ввиду совсем другое.

И я убеждаюсь в этом спустя несколько минут. Утолив физический голод, Клим поит меня соком, а потом склоняется и слизывает сладкие капли, углубляя поцелуй. Не замечаю, как оказываюсь на спине с расстёгнутой блузкой и задранной до талии юбкой.

Да и как заметить, когда его пальцы пробегают по внутренней стороне бедра, отодвигают ластовицу трусиков, по круговой потирают клитор, а губы в этот момент всасывают сосок, отодвинув чашечку бюстгальтера. Так далеко я не заходила ни с кем. Мой максимум — обмен слюнями с Витькой из параллельного класса.

Меня выгибает от острых ощущений, слишком сильно отличающихся от самостоятельной мастурбации. Да, иногда опускалась до самоудовлетворения, доказывая самой себе, что вполне могу обойтись без мужчины. А теперь…

Глава 7

Клим

Охренеть! Не сразу понимаю, что лепечут её истерзанные губки, и чтобы не услышать отказ, затыкаю их своими, и для пущего эффекта запихиваю в рот язык. А потом как до жирафа на третьи сутки…

— У меня ещё никого не было. Я девственница.

Отрываюсь от неё и неверующе смотрю. Сколько ей? Если окончила четвёртый курс, то по-любому за двадцать-двадцать два. И ладно, ели бы была уродинкой или синим чулком. А нет. У Фроси всё при себе — и привлекательная мордашка, и резная фигурка, и правильно поставленная речь. Скромная и стеснительная, но тут просто надо её раскрыть.

Откатываюсь на спину и с шипением упаковываю член назад. Он сопротивляется, бьётся в судорогах, требует освободить назад, но лишать Фросю девственности на грязном покрывале, провонявшем курицей-гриль, да ещё и с сосновыми шишками под жопой, не правильно.

Не знаю, как правильно. Я вообще не уверен, что должен брать на себя такую ответственность. Нет хуже отношений с девицей, у которой ты стал первым. Для тебя это всего лишь приятная интрижка, звёздочка в списке побед, очередной трах, а у неё на уровне эмоциональной привязки. Очень сложно потом с ней рвать. И вроде не обещаешь ничего, а чувствуешь себя подонком.

— Не здесь и не сейчас, — веду пальцами по её щеке, чмокаю в губы и притягиваю к себе на грудь, заставляя себя успокоить возбуждение. Я же не подонок, чтобы оставить кошку в раздрае, показав своё сомнение в отношение неё.

Конечно, додави я, и Фрося позволит мне всё. Её фраза была всего лишь предупреждением, а не отказом. Но я вижу, как она расслабляется, избежав дефлорации, как возобновляется замершее дыхание, как возникшее на мгновение напряжение покидает её.

— Прости, что сразу не сказала, — шепчет кошка, прижимаясь сильнее. — Не думала, что так быстро дойдёт до этого.

Если честно, я тоже не думал. Уйдя с работы и заведя двигатель, я действительно поехал в сторону дома. Тормознула меня влюблённая парочка, переходящая дрогу. Девушка обнимала букет цветов, а парень бережно обнимал её за плечи. И столько счастья было в их лицах, что мне стало завидно. Вот такие качели. То не надо, то хочется.

Теперь мы здесь. Фрося смущена и испугана, я с ноющими яйцами и в растерянности, а припудренный туманной дымкой восход сменился на солнечное утро.

— Искупнёмся? — поднимаюсь вместе с кошкой и киваю на зеркальную гладь. — Пока рыбаки и пацаны из ближайшей деревни не набежали.

— Ты что, у меня купальника нет, — мотает головой Фрося, а янтарь темнеет в глазах.

— У меня тоже, — отодвигаю её и начиню раздеваться. — Давай, Фрось. Подглядывать не буду.

То, что я не собираюсь смотреть, пока кошка скидывает одежду, не останавливает меня от возможности её подразнить. Избавившись от штанов и футболки, одним движением стягиваю боксеры и неспешно разворачиваюсь, давая рассмотреть своё богатство, доставшееся с рождения и честно наработанное в спортивном зале.

Фроська краснеет и смущённо отводит взгляд от вытянувшегося в паху шлагбаума, но пока я иду к воде, возвращает его, выжигая дыры на прокачанных ягодицах. Меня одолевает желание шкодливо подпрыгнуть, трясонуть ими, но я сдерживаю азарт и ныряю в прохладу. Освежает. Настолько, что выйти гордо на берег не получится. Только если идти задом, не демонстрируя скукожившееся недоразумение.

— Присоединяйся, красавица, — кричу ей, вынырнув и отплёвываясь. — Вода как парное молоко.

Ну да, вру, лишь бы увидеть кошку без шкурки и рассмотреть во всей красе. По отдельности самое интересное я уже оценил, а в комплекте, под лучами золотистого солнца, на фоне глубокой зелени леса…

— Клим, купайся без меня, — жмётся девчонка, для уверенности натягивая на себя угол покрывала.

— Так не пойдёт, Фрося, — приближаюсь на несколько шагов к берегу. — Либо сама зайдёшь, либо я помогу. У тебя одна минута.

Демонстративно встаю к ней спиной и считаю до тридцати. Надеюсь, ей хватит полминуты, чтобы скинуть тряпки и постараться быстро добежать до кромки воды. На двадцати восьми поворачиваюсь и фигею от открывшегося вида. Полная двоечка бодро подскакивает при ходьбе, крутая дуга бёдер выводит идеальную восьмёрку, тонкая талия приводит фигуру к форме песочных часов. Богиня, если бы ещё не спешила скорее скрыть эту красоту.

Замораживаюсь на ней, и даже ледяные ключи, бьющие со дна, не в состояние снова сморщить восставший член. Если бы кошка не была девственницей… С трудом закрываю глаза, чтобы ещё больше не смущать Фросю, и открываю только когда слышу всплеск рядом.

— Холодная, — жалуется кошка, молотя руками перед собой. — Освежает.

Под визг притягиваю её к себе, впиваюсь в губы и обеими ладонями смачно сжимаю ягодицы, затаскивая на себя полностью. Коралловые соски выпрыгивают из воды, сиськи аппетитно сминаются о мою грудь, дружище остервенело трётся о тёплую плоть. Чёрт! Так хочется туда, в уютную норку, что даже сводит челюсть от разочарования.

Потом мы, смеясь, натягиваем на мокрые тела одежду, сворачиваемся, загружаемся в салон и возвращаемся домой, обсуждая планы на неделю. Высадив Фросю у общежития, я уже точно знаю, куда повезу её на выходных. У моего школьного другана есть небольшая база отдыха, где можно снять отдельный дом с выходом на реку. Для романтического вечера, переходящего в горячую ночь, лучшего варианта не найти.

Войдя в квартиру, понимаю, как же чертовки я устал. Глаза слипаются, тело ноет, а член обиженно напоминает о себе. Мне бы передёрнуть, чтобы снять напряжение, но онанировать совсем нет сил. Покидав шмотьё на пол, заваливаюсь на кровать и сразу проваливаюсь в беспамятство, сто́ит коснуться подушки и опустить веки.

Глава 8

Евфросиния

Каникулы позволяют набрать дополнительные смены и по максимуму перевестись на дневной график. Во-первых, так у меня остаётся больше времени на встречи с Климом, а во-вторых, общежитие через неделю закрывают на лето для планового ремонта, и лишняя подработка на съём комнаты не лишняя.

Светка решила погостить у родителей, а я в поиске варианта попроще и почище, потому что вернуться домой и терпеть отчима у меня не выйдет. Я езжу туда только под новогодние праздники, дарю братишкам и маме подарки, и сразу сажусь на плацкарт в обратном направление, лишь бы не остаться там с ночёвкой. Не хочу нарываться и испытывать судьбу.

Кажется, маме тоже так легче. Повидалась с дочерью, посмотрела, что с ней всё в порядке и избежала скандалов с мужем. Правда, подозреваю, что скандалы в доме не затихают. Отчиму достаточно капли алкоголя, и из него прёт столько говна, что остаться чистенькой рядом с ним и не забрызганной по самую макушку невозможно. Поэтому я лучше здесь, подальше от них, не мозоля глаза и не добавляя напора для выхода дерьмеца.

Тем более… Тут у меня любовь в самом разгаре. То, что любовь, я уверена на все двести процентов. По-другому не может быть. Моей постоянной спутницей стала тахикардия, а все мысли только о нём. Я ложусь спать, думая о Климе, просыпаюсь с мыслями о нём, замираю с подносом, вспоминая его ласки на озере, и медленно умираю, если не вижу каждый день.

Кажется, я полностью растворяюсь в нём, безвозвратно теряя себя. Но потери меня не тревожат. Если я готова была отдаться ему на втором свидание, то зачем переживать о целостности души. Она мне уже не принадлежит и не имеет ценности, когда Клима нет рядом.

И я, наконец, счастлива. Почти каждый вечер Клим встречает меня после работы и приобщает к столичному досугу. Кино, кафешки, катание на роликах и самокатах, закат на колесе обозрения. И много-много поцелуев, от которых постоянно шальная голова.

На конец недели Клим просит взять выходной, обещая сюрприз, и я договариваюсь с Риммой о перестановке в сменах. Ей не очень это нравится. Период отпусков, нехватка официанток, но я обещаю отработать три ночи подряд, и она соглашается.

В субботу рано утром Клим заезжает за мной, и на шоссе мы попадаем в жуткую пробку. Дачники спешат к своим огородам, парализуя движение на узких местах. В окно припекает солнышко, в салоне работает климат-контроль, подвеска плавно покачивается на неровностях, а комфортное кресло удобно обволакивает тело, что очень сложно не поддаться искушению закрыть глаза и провалиться в сон.

Просыпаюсь от того, что перестало укачивать и стих рокот движка. Открыв глаза, промаргиваюсь, не веря в увиденное. Серый город и прожаренная пыль дорог сменились хвойными ароматами, подстилкой из шишек в траве, свежестью извивающейся между берегов реки и сладко-горьким предвкушением.

Среди высоких сосен и пышных елей раскиданы бревенчатые дома с панорамным остеклением. Первая линия упирается деревянными помостами в воду, вторая и третья утопают в зелёной массе различных тонов. В золотистых лучах, пробивающих макушки деревьев, листья больше похожи на изумрудные и малахитовые гроздья.

— Крайний наш на все выходные, — указывает Клим на самый дальний дом, скрытый от всех стеной хмеля, дикого винограда и вплетённых лиан с голубыми шапками цветов. С нашего ракурса видны только крыша и крутящийся флюгер на коньке.

От восхищения у меня проваливаются слова куда-то в живот, и я просто улыбаюсь, прижимаясь к Климу. Он достаёт из багажника сумки, забрасывает их на спину и обнимает меня за плечи, подталкивая по протоптанной тропинке в сторону сруба.

Чем ближе мы подходим к строению, тем больше эмоций разгорается внутри. Восторг, всепоглощающее волнение и тягучая истома между бёдер. Знаю, что всё случится сегодня прямо здесь, и от этого я вся пульсирую и сокращаюсь, словно оголённый нерв. Кажется, тронь меня, проведи по голой коже — коротнёт с нехилой силой, выбивая пробки и плавя провода.

Но коротит не только меня. Чувствую, как Клима потряхивает, и его дрожь мощными потоками перетекает в меня. Открыв дверь, он не даёт мне рассмотреть внутреннее убранство. Сумки с грохотом падают на пол, я, наоборот, подлетаю вверх, и, не успевая пикнуть от неожиданности, оказываюсь на руках, прижатая к груди.

— Покажу тебе спальню, — шепчет, поднимаясь по лестнице на второй этаж. — Марк расхваливал ортопедические матрасы.

Господи, какие матрасы? У меня кружится голова, от тахикардии захлёбывается сердце, по венам проходят электрические разряды. А от шалого взгляда Клима вязкий воздух с трудом проникает в лёгкие, мебель как пластилиновая извивается по углам. Состояние алкогольного опьянения или хуже. Будто Сеня отсыпал мне горсть своих фирменных таблеток, и я запила их чистейшим спиртом.

Спина касается прохладного покрывала, хвалёный матрас прогибается под нашим весом, а исчезновение одежды я уже не замечаю. Только тяжесть его тела, клеймящие укусы поцелуев, лихорадочный танец рук по шипящей от нагрева коже, гортанный, хриплый рык и грудной, невменяемый стон с моей стороны, вибрирующая волна, разрывающая на молекулы и на стадии распада резкая боль, возвращающая в реальность.

Глава 9

Клим

Замираю, ввинтившись в неё и почувствовав, что всё изменилось. Кошка из расслабленного, гнущегося состояния превратилась в сжатый комок. Её глаза закрыты, но из-под ресниц стекают дорожки слёз, утопая в растрёпанных волосах.

— Фрось, — сиплю, собирая губами солёную влажность, — Скажи что-нибудь, малыш. Если очень больно, то я остановлюсь.

— Нет, — читаю в её выдохе. — Просто поцелуй меня.

Выполняю просьбу, впиваюсь губами и сжимаю рукой грудь. Пробую с небольшой амплитудой дёргать бёдрами и впервые радуюсь, что сейчас я скорострел. Мне достаточно толкнуться в неё пару раз, чтобы разрядиться на подрагивающий животик, стиснув покрывало в кулаке.

Кажется, кошка смотрит на мня с благодарностью за столь быстрый финал и в поощрение выводит узоры на коротко стриженном затылке. Член напрягается от блестящей поволоки янтаря, но я посылаю ему внушение подождать ещё хотя бы день, чтобы дать Фросе восстановиться.

Да, что-то я не дочитал и упустил по поводу девственниц. Рассчитывал не вылезать из кровати все выходные, осквернить все поверхности в доме, даже мечтал отодрать кошку на деревянном помосте, а получилось… Ни черта не получилось. Фросе больно и неизвестно, когда она снова подпустит к себе, а у меня недотрах и сексуальный голод, от которого сводит зубы и не только.

— Ты как? — веду пальцами по её щеке, стирая мокрые следы. — Может ванну налить? Посидишь в тёплой воде, расслабишься.

— Нормально, — слегка морщится Фрося и пытается ужом выползти из-под меня, отчего ствол радостно подпрыгивает и настойчиво тычется ей в живот. — От ванны не откажусь.

Нехотя поднимаюсь и натягиваю штаны, чтобы не смущать Фросю. Сегодня не до демонстрации прокаченных ягодичных мышц и остроты угла поднятого шлагбаума. Девочка сейчас хочет побыть скромницей, которой не угрожает половой гигант, и я подыгрываю её желанию.

В ванной комнате установлено большое джакузи, в стенах споты для рассеянного, интимного света, на полу ковёр молочного цвета с очень длинным, пушистым ворсом. Интерьер располагает к расслаблению и восстановлению дзена. Откручиваю вентили, включаю в чаше подсветку, вливаю на дно всё, что нашёл на полке. Гель для душа, шампунь, соль. Пузырящаяся пена красиво переливается цветной радугой и собирается снежными шапками, мерцая на поверхности воды.

Вернувшись в спальню, застаю Фросю укутанной по самые уши в покрывало и потеряно смотрящей в окно. Её отрешённость по кирпичику воздвигает между нами стену, а я этого не хочу. Обнимаю со спины, прижимаю к груди и склоняюсь к розовому ушку, прикусывая губами хрящик.

— Ты прекрасна, — шепчу, продолжая пожёвывать мочку. — В жизни не видел такую шикарную, сексуальную, возбуждающую кошечку.

Фрося расслабляется, и я спешу укрепить достигнутый результат. Подхватываю кошку на руки, несу в подготовленный мной релаксант, неуклюже избавляюсь от одежды и опускаюсь вместе с ней в воду. Струи воздуха щекочут бока, увеличивают размер пузырей и объём пены, скрывая от жадных глаз округлости Евфросинии. Упущение, но я потом нагоню.

— Спасибо, — улыбается Фрося, поудобнее располагаясь у меня между ног. — Мне ещё никогда не было так хорошо.

Мы долго нежимся в ванне, периодически подливая тёплой воды, целуемся, намыливаем друг друга и споласкиваем, смывая напряжение и осыпающиеся кирпичи в слив. Заказываем перекус и едим его, сидя на помосте и свесив ноги в прохладу реки.

Вечером у нас шашлык, медленные танцы под звёздами и неторопливые ласки перед сном. Сквозь открытое окно проникает ночная свежесть с умопомрачительными ароматами, стрёкот насекомых, всплеск охотящейся у берега рыбы, отдалённый смех загулявшихся и соловьиные трели.

Мы засыпаем в тесных объятиях, плотно вжавшись друг в друга. Я никогда не спал с девушками, предпочитая держать дистанцию и не обнадёживать женскую глупость. Встретились, посидели в кафе, сняли номер, потрахались и разбежались, оставляя на моё усмотрение стоит нам продолжать или расстаться.

Почему-то сейчас меня не передёргивает от тяжести и тесноты. Не испытываю дискомфорта от сопящей на груди Фроси. Не раздражают смятые простыни и одно одеяло на двоих. Глубоко внутри ощущение, что происходящее является правильным. С этой мыслью и проваливаюсь в темноту с яркими пятнами сновидений.

Воскресение мы проводим как сложившаяся пара. Я разливаю кофе, а кошка режет бутерброды и раскладывает по тарелкам мытые фрукты. На ней лишь моя футболка, и, наклоняясь, соблазнительница светит попкой. Залипаю и тащусь от картинки, незаметно щёлкая камерой на телефоне. У меня там уже есть Фрося в разных ракурсах. Спящая, обняв подушку, наматывающая полотенце в ванной комнате, собирающая одежду с пола, путающаяся в полупрозрачных занавесках.

— Ты меня смущаешь, — краснеет Фрося, заметив мой плотоядный взгляд.

— Я просто безумно тебя хочу.

Ловлю её за руку, вынуждаю оседлать меня и многозначительно приподнимаю бёдра, демонстрируя степень своего возбуждения. По телу кошечки проходит рябью дрожь, позвонки прогибаются под моими ладонями, в глубоком вырезе мелькают холмики груди, а янтарь затягивает мутным желанием.

Считав реакцию, у меня враз срывает резьбу, переизбыток тестостерона затапливает мозг, на глаза опускаются шоры похоти. Фраза «думать не головой, а головкой» обретает размытые границы. Кое как высвобождаю член и, заткнув ротик поцелуем, одним махом насаживаю кошку на себя, шипя от кайфа.

Жду чего угодно на свою несдержанность — слёзы, сопли, причитания и мат, но Евфросиния удивляет, издав стон и начав самостоятельно двигаться. Осторожно, без резких скачков, получая от процесса удовольствие и сводя меня окончательно с ума.

— Давай задержимся ещё на день, — вожу губами по вспотевшей шее и плечу, ощущая долгожданную сытость. — Отвезу тебя вечером сразу на работу.

— У меня на утро два просмотра комнаты, — вяло качает головой кошка, разомлев после скачки. — Тянуть больше нельзя.

Глава 10

Евфросиния

Моя реакция и осознание сильно отстают от бегущей реальности. Вот Клим предлагает перебраться к нему, а уже на следующий день мы упаковываем и перевозим мои вещи. Их немного. Книги, конспекты, любимая кружка, две сумки с вещами и чемодан с зимней одеждой.

Дядя Вася провожает нас со скупой слезой, торопясь закрыть дверь и допить спрятанную за стопку журналов бутылку. Почти все выехали, и до бегающей толпы ремонтников у Василия Петровича есть время оторваться. Вообще он не запойный и позволяет себе сто грамм для лучшего сна, но раз в год срывается и глушит по-чёрному.

Загрузившись в машину, Клим везёт меня в святая святых — холостяцкую квартиру. Знаю, что девок Клим туда не водил, оберегая частную жизнь от случайных связей. По крайней мере с его слов, и я склонна ему верить. Меня допустили в ближний круг, что рождает много счастливых мыслей.

Дура, наверное, но я вижу себя рядом с ним в красивом, свадебном платье, потом слайд гуляющих нас по парку с коляской, ещё один на школьной линейке, машущих девочке с белыми бантами. Завершает серию кадров пара преклонного возраста, держащаяся за руки и пьющая чай на веранде дома.

— Заходи, — распахивает Клим дверь и ставит у стены часть вещей. — Принесу остальное, а ты пока осваивайся в моей конуре.

Легко сказать — «осваивайся». По сравнению с тем, где я жила и живу сейчас, конура Клима на много уровней выше, словно меня по ошибке из халупы подняли на Олимп. Огороженный комплекс элитных высоток, у шлагбаума будка с охраной, в просторном холле вышколенный консьерж, больше похожий на секьюрити, за стеклянной стеной вход в ресторан и в спортивный зал.

Квартира же полностью соответствует статусу дома. Высокие потолки с многочисленными точечными светильниками, закруглённые перегородки, зонирующие пространство, гостиная, плавно переходящая в кухню, санузел, в котором можно танцевать вальс. В спальню одна заходить не решаюсь. Всё же не ясно, в каком статусе я приглашена и где хозяин выделит мне спальное место.

И я гоню предыдущие картинки, всплывающие по дороге сюда, пока мою руки, пока знакомлюсь с кухонной техникой и пытаюсь представить, как готовлю здесь. Шарлотку, например, или мясо с сырной корочкой. Духовка на вид, как капсула в космическом корабле. Режимы нагрева, температура, влажность, скорость обдува. Пользоваться ей, наверное, одно удовольствие.

Хлопок двери застаёт меня за знакомством с чудо-агрегатом над раковиной. Три крана, четыре вентиля с мигающими кнопками на них, табло с цифрами, дополняющее конструкцию. Зачем так извращаться над смесителем, под которым нужно мыть посуду? Приоткрытый шкафчик ниже объясняет, что жирную кастрюлю и грязные тарелки эта раковина не видела.

— Ну что, освоилась? — обнимает меня сзади Клим, чмокая в плечо.

— Не уверена, — ошарашенно тяну, кивая на смеситель. — Не пойму, как этим пользоваться.

— Всё просто. На дисплее регулируешь температуру, здесь выбираешь для каких целей и включаешь, — жмёт на кнопки, объясняя, как нерадивому ребёнку. — Большой рычаг для простой воды. Красный с фильтрованной, зелёный с ионизированной, синий с газированной. Остальное буду объяснять по ходу действия, а сейчас пойдём смотреть спальню.

В отличие от масштабов всей квартиры спальня оказывается небольшой и уютной. Кровать, шкаф, комод под плазмой и абстрактная картина в изголовье, выполняющая роль яркого пятна в серой палитре.

— Позже освобожу тебе полки в гардеробе, — перемещается со мной вглубь комнаты Клим, расстёгивая пуговицу на моих джинсах. — Надо проверить качество матраса и сравнить с тем, что у Марка.

Наш оказывается лучше. То ли потому, что он принадлежит Климу, то ли потому, что действительно качественнее. Да и кто в такие моменты сравнивает матрасы. Потом тоже не до сравнений. Не замечаем, как отключаемся. Сказываются бессонные выходные. Кажется, за эти дни на сон нам удалось урвать всего три-четыре часа. Так хотелось и погулять, и покупаться, и позагорать, и, конечно, насытиться друг другом.

Вечером я разбираю вещи, пока Клим колдует на кухне. Волшебства хватает на пересоленную глазунью и на бутерброды с колбасой, но для меня это очень вкусный ужин. Так бывает. Самый лучший день, самая лучшая яичница, самый лучший парень.

И я начинаю учиться заботиться об этом парне. Вернее, не так. Я начинаю жить ради его комфорта и ради него самого. Из меня прёт столько всего — возобновляемая энергия, тактильная зависимость, потребность угождать и служить — что остановись, задумайся, проанализируй, и самой станет страшно.

Подняться пораньше и приготовить на завтрак блинчики или сырники, даже если пришла со смены глубокой ночью — легко. Каждый день стоять у плиты ради вкусного ужина, не обращая внимания на усталость и ломоту в ногах — с радостью. В промежутках между работой, готовкой и возвращением Клима драить всю квартиру, чтобы в солнечных лучах не летали микроскопические пылинки, а воздух всегда был свежим — в удовольствие.

А главное, я не чувствую себя ломовой лошадью. Наоборот, летаю, словно за спиной выросли крылья. Пусть видит, какая хорошая ему досталась хозяйка. Пусть знает, как сильно я его люблю. Пусть почувствует всю мою нежность и заботу.

Я напрочь отсекаю от себя внешний мир и пропускаю возврат Светки в город и начавшийся у неё роман с Сергеем, не звоню матери и от сердобольной соседки постфактум узнаю новости, что отчим от души её поколотил, что Колька допрыгался и сломал руку, а Витьку поставили на учёт в подразделение по делам несовершеннолетних, потому что поймали его за распитием спиртных напитков в общественном месте.

Ну разве меня это волнует. Они все там, за границей моего обособленного мира, а я тут, в самом центре него, созерцаю, строю, создаю.

Я настолько привыкла проводить всё свободное время с Климом, отдавать ему всю себя, что новая жизнь полностью поглотила прошлое, не оставив ничего существенного от неё. После я пойму, что больна Климом, но сейчас… Скажи он мне сброситься с моста в реку, и я, не раздумывая, сделаю шаг, глянув на него с щенячьей преданностью.

Глава 11

Евфросиния

— Так себе фильм, — недовольно ворчит Клим, выходя из зала и закидывая руку мне на плечо. — Лучше бы покатались на велосипедах и посидели в шашлычной у Гоги.

В принципе, Клим сразу предложил свою программу досуга, но мне захотелось сходить в кино на разрекламированную премьеру. Устала после работы, да и с двухколёсными я не очень дружу с детства. Как влетела в необъятный дуб, сломав руку и получив сотрясение, так больше в седло не сажусь.

— В шашлычную мы можем сходить завтра, — льну к нему, обнимая его за талию. — Вечер пятницы. Мне в субботу в вечернюю смену, у тебя выходной, так что можно посидеть подольше.

— Знаешь, малыш, тут такое дело, — мнётся Клим и непроизвольно выводит пальцем круги на моём плече. — У нас новый проект. Не успеваем по срокам. Завтра придётся всю ночь потеть, чтобы в понедельник провести презентацию.

— Да? — расстраиваюсь и не придаю значения напряжению и бегающему взгляду Клима, обращённому куда угодно, но только не на меня. — Мне будет очень одиноко в нашей спальне без тебя.

— Обещаю наверстать, — прижимает к себе сильнее и чмокает в висок. — Предлагаю поужинать в пиццерии.

— В духовке ждут картошка с розмарином и мясо в вине, — соблазняю его, облизывая губы. Моим лучшим другом стал интернет с кулинарными рецептами. Каждый день стараюсь удивить Клима и привязать по принципу «путь через желудок». — А в холодильнике десерт.

— Моя волшебница, — мажет губами по щеке и сворачивает к выходу. — Тогда домой. Будешь меня кормить и любить.

— Буду, — согласно киваю и бодро шагаю к стеклянным дверям, раздвигающимся перед нами. Вернее, парю, взмахивая крылышками, несмотря на усталость.

Утром, помимо завтрака, собираю Климу контейнеры на весь день, заботливо перекладывая их красочными салфетками. Вычитала в том же интернете, что приятные мелочи в подаче блюд улучшают пищеварение и поднимают настроение.

— Фрось, ну зачем? — раздражённо жестикулирует Клим, макая сырник в сметану. — Я могу, как обычно, заказать доставку.

— Обычно ты завтракаешь и ужинаешь нормальной едой, а сейчас тебе придётся провести сутки на сухом пайке, — ласково глажу его по запястью, донося своё мнение. — Я специально встала на два часа раньше, чтобы приготовить вкусненькое.

— Возьми себе на работу нормальную еду, — дёргает рукой, избегая контакта и демонстрирую недовольство моей настойчивостью.

— У нас двухразовое питание, — медленно делаю вдох и протяжно выдыхаю.

С Климом тяжело, когда он не в настроение. Утром у него бывает расфокусировка с самим собой из-за недосыпания, и тогда он вредничает как маленький ребёнок. Но я прошла все эти скачки настроения с младшими братьями и научилась мягко гасить.

— Ресторанный сухпаёк? — выгибает бровь Клим, оскаливаясь в ухмылке.

— Почему? Повар нас балует домашним. Тушёная картошка, плов, голубцы. Обязательно суп. Это в ночную смену перебиваемся бутербродами и яичницей, а днём хорошо.

— Ладно, — сдаётся Клим, перехватывая мою ладонь и целуя пальцы. — Клади свои лотки. Угощу парней полезными вкусняшками.

И я с облегчением складываю всё в сумку, добавляя ещё десерт, до которого мы не добрались вечером. Загружаю посуду в машинку и бегу собираться.

— Подбросишь меня? — наношу на губы блеск, следя в зеркале за любимым.

— Нет, малыш, я сегодня на метро, — наклоняется, надевая ботинки. — Могу проводить до вагона.

— Хорошо, — сажусь на пуфик и застёгиваю босоножки, улыбаясь. Про открытую улыбку я тоже почерпнула из мировой паутины. Стимулирует, располагает и делает мир добрее. — С удовольствием прогуляюсь с тобой.

Наша прогулка больше похожа на бег с препятствиями. С ночи зарядил противный дождь, и на асфальте кляксами расползлись лужи. Климу приходится держать зонт, поправлять сползающую лямку сумки, тянуть меня за руку и петь соловьём, что будет ужасно скучать. Я пою ему туже песню, перепрыгивая через лужи и ручейки, не забывая улыбаться.

На станции метро Клим жадно меня целует, прижав спиной к колонне, отпускает, запрыгивает в вагон и машет рукой, пока не скрывается из вида. Я сажусь в противоположное направление, лыбясь, словно глупая девственница, урвавшая свой первый поцелуй.

Из неприятного, со мной в смене Матвей, сально подмигивающий между разливом чая и кофе. Уравновешивает неприятную ситуацию Ритка, выглядывающая периодически в зал. Маргариту Матвей опасается, потому что живёт в её квартире, оплачивает кредит за машину, любит хорошо одеться и боится слететь с тёплого места.

Рита дальняя родственница владельца ресторана, и терять работу, бесплатную жилплощадь, возможность жить на широкую ногу Матвей не хочет. Поэтому лезет только к девчонкам из ночной смены, не пересекающимися с Маргаритой.

В обед звонит Светка и уговаривает посидеть вечером в баре. Прёт как бульдозер, не давая открыть рот и отказаться. Давит на то, что не видела меня уже месяц и безумно соскучилась. В конце концов я соглашаюсь, вспомнив, что ночь придётся коротать одной.

С подругой встречаемся на набережной, недалеко от того места, где я познакомилась с Климом. Ностальгия накрывает с головой и кажется, что экзамены и встреча случились в прошлой жизни.

— Мне Серёга показал такой классный бар, — жужжит Светка, обнимая меня. — Живая музыка, бильярд на втором этаже, столики отгорожены ширмами из ротанга и есть отдельные ниши, где можно спокойно поговорить.

Через пятнадцать минут мы сидим в угловой, очень уютной нише, тянем через соломинки «тропический шторм», ждём салаты с закуской и делимся новостями.

— Представляешь, оказывается, надо было всего лишь броситься Власову под колёса, чтобы он оторвался от медицинских статей и заметил меня, — смеётся Света, с любопытством разглядывая меня. — Сначала Серёжа отвёз в больницу, после домой, а потом написал, интересуясь самочувствием. Ну, а в процессе переписки нашлись общие темы и появились искры.

Глава 12

Клим

Вижу её бледность и, как на контрасте, красные пятна, выжигающие белизну шеи и скул. От внимания не скрывается и напряжённая поза с сутуленными плечами, как будто она пытается сдержать боль. Банальная фраза «это не то, о чём ты думаешь», кажется, срывает последние болты. Янтарь тускнеет и заполняется пустотой, а по щекам стекают крупные капли.

Фрося кривит рот, то ли в саркастичной улыбке, то ли в истеричном порыве зареветь, качает головой, отрицая увиденное, трёт грудину, рвано дыша, и, словно в замедленной съёмке, отпускает бамбуковые бусы, застилающие её от меня.

На ухо чего-то брешет Сашка, мужики галдят, встраиваясь в неразборчивую смесь звуков, а я слышу только глухой звон бьющихся друг о друга бамбуковых палок и тихое, как на репите — «потеешь, скучаешь?» И её неимоверные глаза, лишённые блеска и веры, давящие на кнопку, называемую «стыд».

Глупо как-то получилось, не по-мужски, а со стороны вообще по-ублюдски. И ведь я почему-то опасался именно этого, когда соглашался на уговоры парней. Не знал, как объяснить, что соскучился по былой свободе, по пятничным вечерам, проведённым с друзьями в клубе. О бабах и сексе не помышлял — кошка заполонила все мои мысли, а сейчас чувствую себя козлом, занимающимся блядством.

— Не хорошо отделяться от коллектива, — насел на меня Тоха ещё в среду. — Месяц, как пропал с радаров и избегаешь друзей.

— Руднев съехался с той красоткой с набережной, — не отрываясь от монитора и мармеладок, жёвано добавил Гриша. — Клим у нас теперь семейный.

— Каблук ты, Руднев, а не семейный, — сквозь зубы процедила Сашка, зло клацая по клавишам. — Не успел бабу в дом привести и сразу стал плясать под её дудку.

— Это любоооовь, — пропела Катюха, обнимая за шею Эда.

— Какая к чёрту любовь, — психанул я, сдвигая клавиатуру и ставя перед собой кружку с кофе. — Просто Фросе нужно было перекантоваться пару месяцев, вот я и предложил пожить у меня.

— Фрося, — брызнула слюной Саня, скатываясь на смех. — Как корова. Му-у-у. Какой дурак даёт такое имя в наше время?

— Евфросиния, — мечтательно протянул Тоха, теребя кольцо в брови. — Я бы такую Фросю… да… Но это не повод бросать друзей. Мы даже не окропили градусами законченный проект, который, кстати, показал себя на отлично.

— Предлагаю отметить в пятницу в нашем баре, — повернулся к нашей компании Гриня, выбрасывая в мусорку пустой пакетик от мишек.

— Куда ему? У него же Фроооося, — захлебнулась ядом Сашка, растянув губы в ехидной улыбке. — Каблучок не может оставить свою подружку.

Не знаю, что меня больше задело — «каблук», «любовь» или похотливые нотки в голосе Тохи. Окатило какой-то обидой и несправедливостью. Кто меня тянул за язык предлагать Фросе переехать? Как можно было добровольно связать себе руки и втянуться в серьёзные отношения? Можно же было просо встречаться, трахаться и вести привычный образ жизни.

Конечно, есть и плюсы — вкусная еда, чистота в доме, готовая на всё кошка в постели, но в тоже время меня сковывают ограничения и навязчивая влюблённость Фроси. А ещё я боюсь обидеть девчонку, разрушив ту идеальность, что поддерживает она. Переписки в сообщениях, вечера и выходные в совместном досуге, пунктик насчёт разнообразного питания.

А тянуть её в компанию я не могу. Во-первых, не хочу смешивать личное и работу, превращаясь в вечно лижущихся Катьку и Эда. Во-вторых, проблема в Сашке. Одно дело осаживать словами, а другое делать ей больно, тряся перед ней отношениями как тряпкой. Ну а в-третьих — ревность никто не отменял. Вон как Тоха чмокает губами, всасывая потёкшие слюни.

— Ладно, тусанём в пятницу, — пообещал парням после двух дней агитации.

Ложь во спасение сама пришла в голову и слетела с языка. Пусть Фрося думает, что я на работе и скучаю по ней, чем переживает, сидя дома и пялясь на часы. Правда, врать ей было стыдно. Долбанная совесть царапалась в животе и пёрла наружу. Поэтому я согласился на кино, а ночью любил её с двойным усилием.

Кто же знал, что так получится. Зайдя в бар, я сразу нащупываю отголоски прежней, необременённой жизни, а два стакана виски глушат позывы совести и притупляют чувство самосохранения. Сразу вспоминаю, как безбашенно мы отрывались каждую пятницу, и понимаю, насколько мне не хватало их компании.

Мы смеёмся над очередной историей Тохи, Сашка, хихикая, шепчет мне в ухо о том, как она рада видеть меня прежним, спьяну заваливается, пытаясь уравновеситься, цепляется за мою шею, и в этот момент появляется Фрося. Удачнее не придумаешь.

— Малыш, — дёргаюсь, сдвигая стол и отталкиваясь от дивана.

— Ты побежишь за ней? Как пресмыкающееся? — шипит Сашка, повисая на руке. — Объяснишься со своей Фроськой завтра. Не порть всем вечер.

— Отъебись, — отталкиваю её и срываюсь за кошкой, путаясь в бамбуковых навесах.

Торможу в центре зала и кручу головой, ища Фросю. Не находя, выбегаю на улицу, и там мне улыбается удача. Девчонку настигаю в переулке, хватая её за руку и прижимая спиной к себе.

— Я дурак, малыш, прости, — зарываюсь лицом ей в волосы и делаю глубокий вдох. — Мне не надо было врать и прикрываться работой. Понимаешь, у нас команда, и мы много лет каждую пятницу отрываемся после тяжёлой недели. Мне с тобой очень хорошо, но иногда требуется провести вечер с друзьями.

— Ты с ней обнимался, — всхлипывает Фрося, напрягаясь и закрываясь от меня. — Она почти залезла на тебя, и ты ей позволил.

— Кто? Сашка? — зависаю на мгновение и сразу улавливаю то, что больше всего триггернуло кошку. — С ума сошла? Она друг, свой парень. Сашка так дурачится, когда выпьет. Но между нами ничего нет и не было. У меня только на тебя стоит, малыш, и больше ни на кого не смотрит. И я не смотрю. Есть только ты, твои потрясающие глаза, твой вкусненький ротик.

Говоря всё это, веду губами по шее, по переходу к плечу, вдавливаюсь в попку вовремя подоспевшей твёрдостью и чувствую, как Фрося расслабляется, отклоняя в сторону голову и подставляясь под поцелуи. Логичнее было бы закрепить успех и трахнуть её прямо здесь, но двор проходной, а я не любитель светить голой задницей.

Глава 13

Евфросиния

Верю ли я ему? Скорее да, чем нет. Ему — да. Сашке — другу, своему парню, безобидной дурашке — однозначно нет. Я не дура и не слепая. Вижу, как блондинка смотрит на него, словно собирается сожрать, даже не подавившись. И стоит расслабиться, потерять бдительность, обязательно заглотит как удав и будет медленно переваривать.

— Не ври мне больше. Я не против, чтобы ты встречался с друзьями. Только не надо ничего придумывать.

Выдавливаю из себя, пока мы идём к набережной, и не знаю, правильно ли я поступаю, давая Климу такой карт-бланш. Когда встречи с друзьями разрушат нас? А они не могут не разрушить. У нас в селе любая баба с опытом скажет, что мужика надо крепко держать за грудки и ещё крепче отгонять от него дружков.

— Больше не буду, — чмокает меня в висок Клим, и напряжение уходит из его рук. — Прости, что расстроил тебя.

Мы возвращаемся домой, сплетясь пальцами, и, вроде, всё как прежде, но что-то незримо меняется. У меня происходит надлом в доверие, у него снижается порог обязательств. Я каждый вечер незаметно обнюхиваю его и сканирую одежду на предмет чужих волос, а он спокойно задерживается после работы, отправив мне смску, и с пятницы по субботу кутит с командой, приползая в квартиру под утро.

Наверное, я полная дура. Другая бы сняла с себя часть обязательств, пустилась бы по пятничным вечерам в спринт по клубам, сбивая на танцполах каблуки и на скорость метая стопки, а я с удвоенной силой кидаюсь на амбразуру, создавая домашний уют и с ненормальностью плетя паутину. Узелок за узелком, лишь бы крепче притянуть Клима и отсрочить конец.

И теперь по пятницам у меня двойная смена, потому что сидеть у окна и скулить в пустоту не хватает сил. Попробовала. Хватило до одиннадцати вечера, а потом понеслась по барам, натыканным как грибы недалеко от работы Клима.

Господи, как вспомню, так вздрогну, что тогда вертелось в моей голове при каждом осмотре полутёмного зала. Боялась увидеть его, целующегося с девкой, или хуже — провожающего её в туалет. Бред, конечно, но ревность настолько сильно лупила по мозгам, что о благоразумии не могло идти речи. Помешательство, не иначе.

Поэтому принудительно луплю себя по ногам и эксплуатирую их нещадно, лишь бы они не бежали куда не следует. Устаю, но лучше так, чем добивать себя яркими картинками моего мужчины в объятиях другой женщины. Лучше вернуться домой, упасть звездой на диван и, если повезёт, совсем чуть-чуть подождать Клима. И ничего, что слезятся глаза и ноет в груди, пока в замке не провернётся ключ.

А субботним утром я переворачиваю пройденную недельную страницу, не совсем правильную, мою личную, и бегу по ставшему привычным колесу, ощущая себя то ли безмозглым хомячком, то ли хитровые@анной белкой.

И что в остатке? Бессонница, тревожность, неуравновешенность, тихие истерики по ночам, когда Клим засыпает, потому что к плечику пиджака прилип светлый волос, а пока Руднев принимал душ, ему на телефон пришло сообщение от подруги Сашки. Не читаю. Черту с телефоном я ещё не перешла, но близка и к этому провалу.

Так мы доживаем до двадцать второго августа — дня рождения Клима. Я — цепляющаяся за него и болеющая без тактильности. Он — отдаляющийся от меня и захлёбывающийся независимостью. Но этот день Клим сам предлагает отпраздновать вместе. И я снова в опьяняющей эйфории. Мне кажется, что мы перебороли наш маленький кризис, смогли притереться и оседлать общую волну, что я вышла из боя за нас победителем, и моя паутина крепко привязала его.

Я беру выходной, пробегаюсь по магазинам, продумывая в уме меню и подачу. А потом мариную в горчице грудку индейки, закладываю в пароварку дикий рис, режу помидоры, украшаю огуречными спиральками салаты и прозрачными слайсами натираю сыр. Белое вино со сливовой ноткой, отполированные до тонкого скрипа фужеры, зашторенные занавески и зажжённые свечи на столе.

У меня перед глазами калейдоскоп радужных кадров. Момент поцелуя в ЗАГСе и Клим выносит меня на руках, его ладонь на круглом животике и я, смотрящая вдаль, та самая школьная линейка и девчонка с зеленью в глазах, годовщина какой-то там свадьбы и Руднев с внуком на руках.

С улыбкой возвращаюсь в реальность. На верхней полке холодильника небольшой торт, приготовленный на заказ, по квартире стелется аромат мяса и специй, стрелки часов на семи и вот-вот в замке провернётся ключ. Но вместо него трезвонит телефон, а на экране смеющийся любимый.

— Малыш, — виновато гудит в трубку Клим. —Тут Робинсон из Америки на день прилетел. Давно не виделись. Не возражаешь, если мы посидим с ним часок? Я потом всё наверстаю. Проведём с тобой незабываемую ночь.

Мычу, соглашаясь, и падаю на диван. Что ж поделаешь, раз друг приехал из другой страны? Я-то здесь. Подожду.

И я жду. Час, два, три… На табло, неторопливо передёргивающее минуты, высвечиваются четыре нуля, и круглое число по секундам набирает вес, а я тупо смотрю в пустоту, и слёзы выедают дорожки на щеках. Встаю, включаю свет, задуваю оплавленные обрубки свечей, окидываю взглядом обветренные салаты и засохший сыр, откупориваю бутылку и пью из горла, почему-то враз устав от своего колеса. Всё же хомяк, а не белка.

Не смотрю на время, когда щёлкает замок. Оно отмеряно пустой бутылью вина и истерикой, выедающей нутро. Клим, не разуваясь, облокачивается на косяк и в агрессии скрещивает руки на груди. Сожаление? Вина? Раскаянность? Их нет. Только необоснованная злость в глазах.

— Как ты мог? — срывает меня, и я подтягиваюсь с пола, пытаясь встать. — Я целый день провела у плиты, готовя для тебя праздничный стол. Где хотя бы минимум уважения и благодарности?

— А кто тебя просил торчать на кухне? — подходит к столу Клим и щелчком пальцев опрокидывает фужер. Тот ударяется о край салатника и покрывается сеткой трещин. — Я? Кто тебя вообще просит готовить, убираться, суетиться по дому? Зачем?

— Потому что я люблю тебя, идиот! — кричу, сжимая кулаки и комкая ими юбку. Топит от обиды и разочарования.