Отбор для тёмного принца

Глава 1. Каэл

Зал тонул в полумраке. Факелы горели тускло, пламя дрожало от сквозняка, а дым поднимался к сводам и растворялся в темноте. Каменные плиты пола блестели от влаги: тонкие струйки стекали в трещины и собирались в лужицы у сапог стражников. При каждом шаге их тяжёлые подошвы хлюпали.

Стены были покрыты трещинами, в которых застряла вековая пыль. Между камней пробивался мох, холодный на ощупь, как свежий лёд. Возле двери стоял железный подсвечник, его ржавчина крошилась при малейшем прикосновении.

На столе лежали свёрнутые пергаменты, их края потемнели и ломались, если развернуть слишком резко. Запах старой кожи и пыли давил на дыхание. Кресло подо мной издавало протяжный скрип при каждом движении, дерево ослабло, а ткань сиденья давно выцвела и местами протёрлась до нитей.

В воздухе смешивались запахи воска, сырости и бумаги. Эта смесь держалась в зале постоянно, и даже короткое пребывание пропитывало одежду тяжёлым духом. Замок хранил этот запах веками — и он уже стал его частью, как холод камня или тишина за толстыми стенами.

Я сидел в тяжёлом кресле у конца длинного стола. Дерево подлокотников было гладким от времени, на его краях виднелись выбоины и следы старых ножей. Передо мной тянулась ровная линия посуды и чернильниц, оставленных после заседаний.

Напротив меня находился совет — двенадцать человек в строгих одеждах. Их широкие рукава лежали на столешнице, кольца поблёскивали в неровном свете факелов. На некоторых лицах застыла усталость, другие сохраняли каменную неподвижность. Никто не позволял себе лишнего движения, и от этого воздух становился ещё тяжелее.

По титулу они должны были помогать мне управлять страной. На деле каждый наш разговор напоминал суд, а не совет. Тишина между нами была густой, слова казались лишними. Достаточно было того, как они сидели — прямые, неподвижные, — и как следили за каждым моим движением.

Но сейчас они и этого не делали. Их глаза скользили поверх моей головы, в пустоту, будто меня здесь не существовало. Я ясно ощущал: для них я уже ничего не значу, и моё место за столом не заслуживает уважения.

— Время на исходе, — сказал Седрик, самый старший из них. Его руки лежали на столе, тонкие пальцы торчали, словно узлы костей, кожа натянулась и пожелтела. Лицо вытянутое, глаза глубоко посажены, губы сжаты в тонкую линию. Голос звучал хрипло и сухо, каждое слово глухо отзывалось в зале. — Ещё один лунный цикл — и печать падёт.

После его слов несколько советников наклонились друг к другу. По столу прошёл короткий шёпот, будто волна. Один мужчина поправил перстень и пробормотал: «конец». Его сосед наклонился ближе и добавил: «тьма». Женщина в сером накидке склонила голову и прошептала: «жертва». Другие подхватывали: «неизбежно», словно подтверждая услышанное.

Шёпот множился, перекрывал сам себя. Вскоре уже невозможно было понять, кто сказал слово первым. Звуки накатывали со всех сторон: тихие, но упрямые, они сливались в единый ритм. Одни и те же слова повторялись снова и снова, будто совет знал только этот заученный набор.

— Милорд, — заговорила Катарина. Её голос прозвучал ровно и твёрдо. Я поднял глаза. Она встала, вытянувшись прямо, и весь зал будто собрался вокруг её фигуры. Лицо оставалось спокойным, почти без морщин, взгляд холодный и сосредоточенный. Тёмные волосы были собраны в сложную причёску, похожую на корону из переплетённых прядей.

Катарина всегда двигалась так, будто всё заранее просчитано. Она медленно расправила плечи, положила ладони на стол и сделала паузу, прежде чем заговорить.

— Народ ждёт, — сказала она отчётливо, глядя прямо на меня. — Вы должны объявить о браке. Это не игрушки. Народ должен видеть, что власть крепка. Это будет знак!

Я провёл ладонью по подлокотнику и откинулся в кресле. Дерево жалобно скрипнуло под моим весом.

— Знак, — повторил я тихо. — Для вас всё всегда сводится к знакам.

Катарина прищурилась, но промолчала и медленно опустилась на место. В ту же секунду шагнул вперёд Ольвейн. Поднялся он тяжело, с усилием. Плечи опущены, спина согнута, одежда сидела свободно и перекошено. Лицо оставалось спокойным, но глаза выдавали усталость — красные жилки в уголках говорили о бессонных ночах.

— Это не моя прихоть и не прихоть совета, — сказал он низким, ровным голосом. — Речь о магии, заключённой в крови вашего рода. Только союз с невестой из древних линий способен её удержать, и вы это прекрасно знаете.

Он сделал шаг вперёд, накидка мягко зашуршала по камню.

— Мы говорим не о знаках, — продолжил Ольвейн. — А о реальности. Если вы не женитесь, трон падёт. А вместе с ним — и мы все.

В зале воцарилась тишина. Даже шаги стражников за дверью стихли, словно сам замок боялся этой темы.

Я сжал пальцы на подлокотниках кресла. Они снова говорили обо мне так, будто я давно перестал быть человеком. Для них я был лишь сосудом, печатью, последним камнем, удерживающим стену. Им не было дела до того, кого я хочу или не хочу видеть рядом.

— Милорд, — снова заговорил Седрик. Его глаза блестели холодным упрямством. — У вас нет выбора. Женитьба — единственный способ удержать тьму.

— Слушая вас, можно подумать, что вы сами готовы встать со мной перед алтарём, — усмехнулся я.

Несколько советников недовольно зашевелились. Катарина отвернулась, будто я произнёс что-то грязное.

— Мы думаем о стране, о людях, — сухо сказал Седрик. — И вы должны сделать то же.

Я склонил голову и слушал их голоса. Уверенность звучала так твёрдо, что могла показаться неоспоримой. Эти слова они повторяли годами, и теперь уже не сомневались в собственной правоте. Но я чувствовал другое: каждый искал не моего брака, а своей выгоды. Это было видно в их движениях, во взглядах, в длинных паузах.

Ольвейн поднял руку. Ладонь раскрыта, пальцы дрожат от напряжения. Шёпот сразу стих, и все взгляды обратились к нему.

— Мы все видели эти знамения, — сказал он медленно, отчётливо выделяя каждое слово. — Небо трескается, тени оживают. Проклятие требует.