Отчим. Сделаю тебя взрослой

Глава 1. Алиса

— Твоя мачеха раньше не привозила сюда своих деловых партнеров.

Я подалась вперёд. Да, в машине сидела она — моя мачеха Анна. А из нее выходил незнакомец, мрачный, широкоплечий мужчина в дорогом чёрном пальто. Волосы тёмные, коротко стриженные, огромный даже с высоты второго этажа.

Его я не знала. А я знала всех, с кем мачеха ведет бизнес, который ей оставил отец.

И это пугало.

От него жди беды. Я поняла это в ту самую секунду, как только он поднял голову, стрельнув в меня тяжелым взглядом.

Он обошёл машину, распахнул дверь Анне. Она подалась к нему ближе, словно специально. Он приобнял её, придержал за талию — и не отпустил сразу. Держал он её так, как держат не чужую женщину. Меня передёрнуло.

Я сидела на балконе второго этажа, в том самом кресле, которое скрипит на поворотах. Усталая, в старых джинсах и измазанной краской футболке, с волосами, стянутыми в пучок, из которого всё вылезло ещё час назад. Я только что закончила работать над этюдом для портфолио и вышла подышать.

Краем глаза заметила: въездные ворота сработали. Щёлк — и перед ними остановились ее две черные машины. Глянцевые, с тонированными стёклами. Я сдвинула брови. Зачем ему столько охраны? И таких гостей не стала бы ждать и тысячу лет.

— Кто это такой? — Зина Марковна, моя няня с ранних лет, вытерла руки о передник и внимательно посмотрела на сцену во дворе дома. – Может адвокат?

— Адвокаты не возят столько охраны. Я ставлю на бандита.

Я наблюдала, как он помог Анне взять сумку из машины. Всё было слишком... театрально. Она позволяла ему касаться себя, позволяла задержать руки. И он этим пользовался. Не случайно — намеренно. Как будто демонстрировал, что теперь она принадлежит ему. Что и дом, и машина, и даже воздух вокруг — теперь его территория.

По телу полз озноб, словно и я стала частью этой самой собственности.

Они о чём-то заговорили, и Анна весело засмеялась, положив ладонь ему на грудь. Слишком легко, слишком привычно. Значит, уже давно знакомы. Скорее всего даже делят постель.

— Этот тип не из Москвы, — пробормотала Зина Марковна, щурясь на солнце. — Видишь, как держится? Не как наш. И не как гость. Такой и медведя может повалить.

— Он не гость, — сказала я. — Он ее любовник.

Она повернулась ко мне, прищурившись.

— Думаешь?

— Ну посмотри как она него смотрит. Словно цель ее жизни, ему прислуживать. Жуть.

Анна подняла глаза. Наши взгляды встретились. Я не отвела глаз. Она тоже — но на секунду её улыбка дрогнула. Она знала, что я всё поняла.

Мужчина обернулся, взглянул вверх. Его взгляд скользнул по мне быстро, но при этом — будто насквозь. Я замерла. Глаза серые, холодные, внимательные. Словно что-то считал и вынес приговор. Без слов. Без улыбки.

— Но что ему нужно здесь? — спросила Зина.

— Без понятия, — ответила я. — Но он здесь не просто так.

Он открыл багажник. Там был не чемодан — два.. Ночевать собрались тут? Трахаться в доме, который когда – то принадлежал моей матери и ее родителям?

Я стиснула зубы.

Они поднялись по ступеням. Скрипнула входная дверь — Зина пошла открывать, а я осталась наверху, как охрана на башне. Слишком поздно спускаться, да и не хотелось. Я слышала их шаги в холле, её щебетание, его короткие, сдержанные ответы.

Голос у него был низкий, хрипловатый, и звучал он так, будто каждое слово вылеплено из железа.

— …дочка моего покойного мужа, — услышала я, — закончила школу, художница. Всё сама по себе. Трудный характер.

— Это та, что сверху таращится? — спокойно сказал он.

Я отпрянула от перил, но было поздно. Он уже видел меня.

Через пару секунд они поднялись на второй этаж. Я стояла в коридоре, руки испачканы в синей гуаши, за спиной — комната, где всё в краске: кисти, баночки, холсты, запах растворителя. Он остановился, глядя прямо на меня.

Я не сразу осознала, насколько он высокий. Почти под два метра, не меньше. Широкоплечий, как будто выточенный из чего-то тяжёлого — камня, стали. На нём была чёрная рубашка, тонкая, плотная, и ткань натягивалась на груди, словно не справлялась с мускулами. Он казался слишком реальным — почти чуждым в этой белой, вычищенной лестничной клетке, как будто вышел с другого слоя реальности.

Я вдруг поймала себя на мысли, что впервые мне не хочется рисовать натюрморт. Хочется рисовать лицо. Его. Лоб, скулы, руки. Грубые, уверенные, опасные.

И тут же — холод внутри. Страх. Он не просто мужчина. Он — угроза.

Анна вздохнула, как будто ей стало неловко перед ним за мой вид.

— Алиса, ну что за вид, господи… Это Ратмир Давыдов. Мой мужчина, — сказала она так, словно это единственное достижение, которым стоит гордится. Когда – то она управляла моим отцом, но этим мужчиной управлять не сможет никто.

Он молчал. Смотрел. Словно прикидывал, сколько с меня хлопот. И стоит ли игра свеч.

— Добрый день, — сказала я. Голос получился чуть хриплый.

Он чуть кивнул. На губах мелькнула издевательская улыбка, с которой он осмотрел мой внешний вид.

— Ты это в таком виде всегда дома ходишь? Или встречаешь гостей выборочно?

Я сжала зубы. Отвечать не хотелось. Он улыбнулся. Но это была не улыбка. Это была демонстрация зубов.

— Ну, ничего, — сказал, сжав талию Анны. — Я тебя быстро в чувство приведу. Ты ж теперь мне почти как дочка. Почти.

Глава 1.1

Анна засмеялась. А я поняла: всё.

Они прошли мимо, в гостиную. Я осталась в коридоре, с краской на руках и мутным шумом в ушах. Сердце било в груди слишком быстро. Почти как в детстве, когда Анна в очередной раз оставляла синяк, а потом целовала в висок и говорила: «Ты же знаешь, Гена тебе не поверит».

Но сейчас было иначе. Это был не страх перед привычной жестокостью. Это было новое. Отравленное. Гораздо опаснее.

Я чувствовала его шаги — они вибрировали по полу, тяжёлые и уверенные. Я слышала, как он посадил Анну на диван, как сказал что-то короткое, как щёлкнула зажигалка. Представила, как он закуривает. Медленно. Без суеты. Мужчина, который всё держит под контролем.

Зина вышла из кухни, поставила на стол вазу с фруктами, посмотрела на меня.

— Он что, остаётся? — спросила я глухо и пошла за ними. – Анна, объясни, что он тут делает.

Анна повернулась ко мне с тем самым выражением, которое я знала с детства. Приторная мягкость, в которой пряталась злоба.

— Я знала, что ты расстроишься, но… Мы с Ратмиром любим друг друга. И уже поженились, — она протягивает ладонь, на которой сияет огромный бриллиант.

— Что ты сказала? — переспросила я, моргнув. Голос звучал как-то нереально — слишком тихо для того, что происходило внутри. — Ты что, издеваешься? Труп отца не успел остыть, а ты уже нового мужа привела? В мой дом?!

Ратмир сделал шаг ближе. Его голос прозвучал ровно, но жёстко:

— Тут нет ничего твоего, Алиса. Дом и все имущество принадлежит твоей мачехе.

— А теперь и тебе, да? Ты для этого на ней женился? Потому что у самого ничего нет?! — закричала я.

Анна всплеснула руками и тут же нырнула к нему под локоть, изображая обиду. Всё как всегда.

— Она всегда такая, — промямлила она жалобно. — Ненавидит меня с тех пор, как Геночка на мне женился.

И — рыдания. Те самые, обученные. Чёткие, расчётливые.

Я сглотнула. Он стоял близко. Ближе, чем позволительно. Смотрел в упор. И во взгляде было не сожаление, не злость, а стальной холод. Как у людей, которые привыкли давить без шума.

— Закрой рот, — приказал он. — Или я заставлю.

Я молча уставилась на него. В груди будто сорвалось что-то — боль, злость, паника. Но я не заплакала. Никогда.

Он двинулся, почти коснувшись меня.

— Не смейте прикасаться ко мне! — выдохнула сквозь зубы. — Никогда.

Он напрягся. Но не сказал ни слова. Просто смотрел. Как будто рассчитывал — на что я способна.

Я развернулась и почти бегом ушла. Только на лестнице поняла, что кулак у меня всё ещё сжимает тряпку с краской. И вишнёво-красная полоса осталась у него на рукаве.

— Вернись сюда и извинись!

Боже, как я ненавижу ее, а теперь и его. И я бы уже давно сбежада куда подальше, но тогда выгонят Зину, а с ней остануться без лечения ее дочь. И единственная возможность лечение во Франции. Осталось дождаться, когда вступлю в права наследования.

— Ты ей приказывай, а мне не смей!

Я захлопнула за собой дверь чердачной мастерской и провернула ключ. Дважды. Замок старый, но надёжный — дед заказывал ещё в девяностых, когда боялся, что его дом «отожмут». Не отжали. Отжали после.

Внутри пахло маслом и лаком. На подоконнике сохла пастель, на полу — тюбики и смятые салфетки. Это было моё единственное место. Мой пузырь. Сюда не ходили. Здесь не приказывали. Я закрыла окно, села на табурет, уткнулась в холст. Руки дрожали.

Внизу кто-то закричал — Анна. Потом дверь хлопнула. Голоса. Тихо. Тревожно. А потом тишина.

Я не повернулась, когда послышались шаги наверху. Тяжёлые. Чужие. Не Зина. Не Анна.

Звук в замке. Дёрнули раз — не получилось. Два — чуть сильнее. Потом пауза. И — резкий металлический скрежет. Специальный инструмент. Не ломом. Отмычкой. Холодно. Чётко. Совсем не по-бизнесменски.

Щелчок. Замок сдался.

Я вскочила, отступая к окну.

Дверь распахнулась.

На пороге стоял не гость. Не любовник мачехи. Не временный постоялец.

На пороге стоял хозяин.

Глава 2.

С этого дня ты под моим контролем, — сказал он, голосом грубым, хриплым, как шаги по гравию. — И я умею управляться с такими, как ты. Будешь истерить — научишься держать язык за зубами. Очень быстро.

Он вошёл в мастерскую, как хищник в вольер — не оглядываясь, не интересуясь ничем, кроме меня. Пространство, наполненное краской, терпким запахом льняного масла и солнечным светом из окна под потолком, не имело для него значения. Он будто вытеснил из комнаты воздух, сделав его плотным, тяжёлым, как одеяло, брошенное на лицо.

Его взгляд впился в меня. Тяжёлый, прямой, обескураживающе спокойный. Я почувствовала, как что-то холодное, живое, скользнуло по спине — как тень над светом.

Он закрыл дверь за собой и щёлкнул замок.

— Эта дверь, — произнёс он медленно, с угрозой, — больше никогда не будет закрыта. А ты больше никогда не будешь со мной так разговаривать. Поняла?

Я подняла голову, и даже это движение далось с трудом — словно мышцы шеи ослабли. Дрожь внутри поднималась, как волна — и я старалась удержать её, как умею.

— А что ты мне сделаешь? Ударишь? Давай. Мне всё равно. Я получу свои деньги и уеду. Во Францию. Учиться.

Он усмехнулся. Без намёка на радость. Эта усмешка была как трещина по стеклу — холодная, неумолимая.

— Ты их получишь только если Анна даст добро. А, как ты поняла, все её решения теперь зависят от меня. Всё, что касается тебя — зависит от меня.

Он приближался. Шаг за шагом. Мастерская будто сужалась, стены придвигались ближе, пол скрипел от его ботинок. С каждым сантиметром, что он съедал между нами, в груди росло давление — как перед панической атакой.

— Твоё будущее — я. И тебе же лучше, если ты будешь послушной девочкой. Я люблю послушных девочек.

Глава 2. 1

Он схватил меня за волосы — резко, уверенно, без колебаний. Я откинулась назад, тело инстинктивно напряглось. Боль пронзила кожу на голове, но я не закричала. Смотрела прямо ему в глаза. Страх, злость, унижение — всё смешалось. Он ждал ответа.

— Поняла?

Я кивнула. Губы сжались до боли, сердце билось в горле, будто застряло.

— Я не буду с тобой спать, — выдавила я из себя, не узнавая собственный голос. — Никогда.

Он рассмеялся. Громко. Грубо. Зло. Словно выдохнул в лицо дым.

— С тобой? — Он скользнул пальцами по моему комбезу, дразняще касаясь молнии. — Да у меня на тебя даже не встанет.

Он осмотрел меня, как судья, как мясник — сверху вниз. Медленно. Смертельно.

— Неудивительно, что у тебя нет парня. В таком виде ты возбудишь разве что зэка.

Щёки вспыхнули. Не от стыда — от ярости. Но голос предал меня. Горло сжалось, как будто туда заползли ледяные пальцы.

Он отпустил мои волосы — как тряпку, как ненужный мусор.

— Учти: я не твой ухажёр. И не твой папочка. Я твой хозяин. И ты здесь, потому что я разрешил. Как и твоя бесполезная няня. Завтра будет вечеринка в честь нашей свадьбы. И если ты умная, то тебе на ней лучше появиться одетой нормально. - Он отвернулся. Как будто я перестала существовать. — Или выйдешь голой.

Я не выдержала.

Рука с тряпкой — тяжёлой, промокшей вишнёвой гуашью — метнулась сама собой. Быстро. Без расчёта. На инстинкте.

Пятно на его чёрной рубашке разошлось, как рана.

Он замер.

Тишина. Почти физическая. Гудящая.

Медленно он опустил взгляд. Потом — поднял его на меня. Никаких вспышек. Никакой ярости. Только пустота. Ледяная, мёртвая.

Он подошёл к столу и, не глядя, схватил картину — ту самую. Мою. Три ночи. Моя душа, мой сон, моя надежда.

— Нет! — вырвалось с криком. — Пожалуйста! Я… Я сделаю всё, что ты скажешь! Только не трогай её!

Он усмехнулся. Едко. Как будто я ему надоела.

— Да кому нужна твоя мазня?

Он швырнул её обратно на стол. Холст стукнулся, задрожал, как живой.

И ушёл. Дверь хлопнула, как выстрел. Мольберт закачался.

Я стояла, вцепившись в край стола, будто в перила над пропастью.

Потом — пустота. Только дыхание. Только пальцы, что никак не могли перестать дрожать.

Ненависть не вспыхнула — она поднялась, как вода в кипящем чайнике. Плавно. Неотвратимо. Жгучая, как ожог.

Я обошла мастерскую. Подняла холсты, этюды, наброски. Всё, что было моим. Что делало меня мной.

Сложила в сундук. Бережно. Слёзы текли по лицу, но я их не замечала. Они были частью движения, как кисть в руке.

Мне нужно было уйти.

Сейчас. Пока не сожгла всё к чёрту.

Я закинула в рюкзак блокнот, пару карандашей, бутылку воды. И тут вошла Зина.

Осторожно. Как будто я могла лопнуть.

Я стояла, держась за сундук, будто за якорь, который не хочет отпускать.

— Я ухожу, — выдавила я. — Немедленно. Я больше не могу тут находится! Сначала она, теперь еще и этот…

Зина побледнела. Как стена.

— Алиса, ты… ты не можешь. — Шаг ближе. — Потерпи. Ради неё. Ради Леночки. Ну кто, кроме тебя, заберёт нас во Францию?

Я отвернулась. Не хотела, чтобы она видела мои глаза. Ни жалости. Ни боли. Ничего.

— Если ты уйдёшь, она погибнет, — прошептала Зина. — Ты же знаешь.

Я знала. Именно поэтому и рвало изнутри.

— Прости, — сказала я. — Я эгоистка.

Зина покачала головой и обняла. Крепко. По-матерински. И от этого мне стало только хуже.

— Ну что ты, деточка… Всё правильно ты чувствуешь. Просто у всех сил нет. Хочешь, блинчиков напеку? Или котлеток?

Я покачала головой. В ушах всё ещё звенело. Как будто один и тот же звук крутился в голове.

«У меня на тебя даже не встанет.»

Как клеймо.

Я не могла остаться.

Но и уйти — не могла.

— Я… Я пойду на речку, — выдохнула.

Зина кивнула. Не спросила больше ничего. Только смотрела — с тревогой, как будто прощалась.

Я вышла. Ноги будто несли чужое тело. Дом стал чужим. Всё стало чужим.

Кроме бумаги.

Она — всё ещё моя.

И грязь, в которой я нарисую лицо этого подонка — тоже.