Отец моего жениха

Пролог

Двадцать лет назад

Он сидел в кожаном кресле в своем кабинете, крепко сжимая в руке бокал виски. Даже глоток этого жгучего напитка не смывал горечи, боли и бешеной ненависти, что сегодня поселились в его душе.

Голос доктора, полный неискреннего сочувствия, звучал где-то рядом, будто фоновый шум. Его слова, советы, заверения — все это больше ничего не значило. В душе царила пустота, потому что последняя иллюзия счастья только что разбилась вдребезги. И разбила её вовсе не судьба, а его законная жена — женщина, которой он когда-то доверил дом, фамилию и будущее семьи.

— Господин Новицкий, я понимаю, как вам тяжело. Это серьёзное потрясение… Но ваша жена жива, и у вас растёт здоровый сын.

Владислав Новицкий, владелец международного холдинга, лишь скривился и сделал ещё один глоток.

Сын.

Эта сука вложила ему в руки не сына, а чужого птенца — как кукушка, подкинувшая незаконного ребёнка в чужое гнездо.

Пять лет он жил с этой ложью, уверенный, что растит собственного наследника. Прощал этой дряни все, ведь она мать его ребенка. Пять лет гордился мальчиком, давал ему лучшее. А потом… всё рухнуло.

Пару месяцев назад он случайно увидел, как его «жена» трахалась с охранником в туалете на первом этаже — дешёвая сцена, достойная топ-3 на сайте порнографии.

Чёрт возьми, ему было плевать, кто оказался между её ног. Он сам давно не ложился с ней в постель. Но во время их кутежа он услышал необычный разговор… И именно он уничтожил весь смысл жизни Владислава.

— Представляешь, Максим? Наш «сын» станет наследником империи Новицких. Сын охранника — будущий миллиардер, — она рассмеялась презрительно, но смех утонул в её сладострастных стонах, просачивающихся сквозь тонкие стены уборной.

Оля стонала дерзко, развратно, громко — так, будто хотела, чтобы весь мир услышал, кто драл ее тело.

— Единственное, за что можно поблагодарить твоего мужа, так это за его фамилию. Только она позволяет мне не блевануть от мысли, что ты спишь с ним.

— Уже давно не сплю. И тогда это было нужно, — выдохнула Оля уверенно, почти оправдываясь перед самой собой. — Он должен был поверить, что ребёнок — его. К счастью, в ту ночь он был настолько пьян, что ничего не заметил. И даже если бы заподозрил… кровь на простыне стала бы отличным доказательством моей «невинности». Иначе он мог потребовать ДНК-тест.

Её вздохи сливались с тяжёлым, грубым дыханием Максима, не оставляя сомнений в момент чего происходит этот разговор. А слова, произнесённые между поцелуями, хрипами и толчками, звучали слишком цинично, грязно, искажённо. Как плевок в его доверие. В воздухе висел липкий, тягучий, отвратительный аромат, а Владислав стоял перед дверьми, провалившись словно в ад, обречённый слушать, как его жена стонет в чужих руках, как последняя дешевая проститутка.

— Я ревную, Оля, — тяжело выдохнул Максим. Его голос стал мягким и прерывистым от физического напряжения. — И мне это адски больно.

— Не надо. Я только твоя. Я люблю тебя до безумия. Мне нужен только ты… и наш сын.

— И его деньги, — бросил мужчина сухо.

— Конечно, — подтвердило это ничтожество холодно, без малейшего колебания. — Когда наш сын вырастет и вступит в права наследника, мы позаботимся о Владиславе. Он исчезнет навсегда.

Снаружи Владислав выглядел абсолютно спокойным, но внутри его разрывал сокрушительный ураган ненависти. Пальцы сведены в кулаки до боли — он едва удерживал себя от того, чтобы ворваться внутрь и разорвать предателей на месте. Но холодный разум всё же взял верх. План их уничтожения уже созревал в голове.

Он беззвучно отступил от дверей уборной, вернулся в дом, собрал всю прислугу в гостиной и спокойно, без эмоций, отдал чёткие приказы на счет того, как отныне нужно вести себя с «хозяйкой».

И только после этого поднялся в её спальню… и сел ждать её возвращения.

Когда Ольга вошла в свою комнату, её шаги мгновенно оборвались, потому что она заметила мужа. Он сидел в глубоком кресле у окна, погружённый в полумрак, словно хищник, затаившийся перед прыжком. Медленно поднял голову и встретил её настороженный взгляд. С напускным спокойствие, под поверхностью которого сквозила тёмная, кипящая угроза.

Она застыла, ощутив холодок страха. Горло неожиданно сжала невидимая рука. Муж почти никогда не заходил в её комнаты — у них с самого начала были отдельные спальни. Так было проще. Удобнее. Его появление здесь выглядело как вторжение на запретную территорию. И это было не к добру.

— Что… что ты здесь делаешь?.. — прошептала она. Голос дрогнул, будто внутри уже все предупреждало об опасности.

Он поднялся. Один медленный шаг. Второй. И внезапно — пощечина. Её тело отбросило назад. Щека вспыхнула огненной болью. Она пошатнулась, вцепилась дрожащей ладонью в пылающую кожу. Глаза широко раскрылись, от скользящих в них паники и шока.

— Шлюха, — произнёс он тихо, но в его голосе звенел чистый яд. — Думала, я никогда не узнаю? Что сможешь подсунуть мне своего ублюдка и выдать за наследника?

— Владислав… это неправда! Тебя обманули! Это… клевета… — Она пыталась собраться, но каждое слово звучало слабее прежнего.

— От тебя все еще разит сексом. Ты даже не удосужилась принять душ, прежде чем вернуться домой. — Он шагнул ближе, наклонился к её уху. — Ты трахалась с ним, как настоящая сука в течке.

Пролог. Продолжение.

Ольга сидела у окна своей комнаты, которая теперь больше напоминала тюрьму, чем спальню жены миллиардера. Она находилась под замок, в четырех стенах. Её больше не выпускали без разрешения Владислава даже в гостиную.

Слуги, которые приносили еду, отводили глаза. Охрана менялась каждые несколько часов, молча, словно её больше не существовало. Ни один из них не смел нарушить приказы Владислава Новицкого.

Она больше не была хозяйкой этого дома.

Она была просто женщиной, попавшей в немилость.

Хуже всего — ей запретили видеться с Олегом.

Её мальчик. Её сынок. Как он там без нее? Его даже к двери не приводили, сколько бы она не умоляла об этом.

Она не знала, где он сейчас. Как он. Ест ли. Спит ли. Обнимает ли его кто-нибудь по ночам. С ним ли его няни?

Каждый день её взгляд скользил к двери — в надежде услышать хоть одно слово, хоть намёк. Но никто не отвечал ей.

Владислав не появлялся почти две недели. Но Ольга знала - он выжидал. Холодно, методично, как охотник в засаде. Он не торопился. Вчера закончились её месячные, и страх накрыл новой, удушающей волной. Она была уверена — слуги уже передали ему эту деталь. Ее тело напряглось, как перед ударом. Напряжение в груди сжимало сердце. Предчувствие было настолько четким, что казалось физической болью.

Она понимала: если сдастся, если позволит ему приблизиться, взять ее, то ее сын погибнет. Владислав сотрет Олега с лица земли. Она даже не надеялась, что он просто отправит его подальше. Нет, она не ждала такого милосердия со стороны Новицкого. Ни в какой реальности он не позволит мальчику носить его фамилию.

Но то что он придет к ней, она чувствовала всем существом, каждой клеточкой тела. И это в итоге случилось.

Дверь в смежную комнату распахнулась без единого стука.

В проёме появился его силуэт — спокойный, непринуждённо уверенный. На нём был лишь дорогой тёмный халат, запахнутый не до конца. А на лице — та самая жестокая, холодная улыбка, которую она увидела в тот день, когда он узнал об измене.

Ольга резко вскочила, обхватив себя руками, будто щитом, инстинктивно закрывая самое уязвимое. Владислав остановился, оценивая её взглядом — медленно, придирчиво, безжалостно. Так смотрят не на человека.

Так смотрят на собственность.

— Влад… прошу тебя, давай поговорим… — её голос дрожал, но она всё же смогла выговорить слова. — Мы же так долго в браке.

— Наконец-то вспомнила, что ты моя жена? — его голос был спокойным, почти лениво-насмешливым. — Пора исполнять свой долг.

— Я… я плохо себя чувствую… дай мне несколько дней… я слаба…

— А с этим вонючим охранником ты себя прекрасно чувствовала, верно? — его глаза сузились. — Хотя… ему уже больше нечего чувствовать.

— Что?.. — её голос сорвался на высокой ноте. Тело сковал ледяной ужас.

— Тебе не сказали? — он сделал шаг вперёд, голос стал мягким, почти издевательски заботливым. — Два дня назад он попытался сбежать с украденными деньгами. Погиб при задержании.

Максим мёртв. Его больше нет.

Ольга замерла — и не поверила. Не смогла.

Нет.

Нет.

НЕТ!

Крик сорвался с её губ. Она бросилась на Владислава, как раненный зверь. Била его кулаками в грудь, кричала, срывая голос:

— Это ты его убил! Ты! Ублюдок! ТЫ ЕГО УБИЛ!

Её дрожащее тело корчилось от рыданий и бешенства, а он… он просто стоял и смотрел на неё всё с той же хищной улыбкой.

— Ненавижу тебя! — закричала она, голос захрипел от крика. — Ты чудовище!

— Успокойся, шлюха, — его голос разрезал воздух, как удар кнута.

А затем оплеуха, которую Ольга не ожидала. Не удержав равновесие, она упала на кровать. Когда он наклонился над ней, придавливая своим телом, она отчаянно закричала, забилась, хотя силы были не равны.

— Отпусти меня! Не смей!.. — её голос был криком отчаяния, но для него он звучал всего лишь как фон.

Он не слушал.

В его глазах не осталось ни жалости, ни сомнений — только хищная, ледяная жажда подчинить, уничтожить, наказать. Ее ночная рубашка сползла с плеч под его грубыми руками. Унижение обжигало сильнее, чем прикосновения.

Он молчал. Его взгляд скользил по ней без страсти, без спешки — холодно, отстранённо, как по вещи, которую можно сломать и забрать себе.

Пролог. Окончание

Она боролась из ненависти к нему, потому что она всегда его ненавидела. За деньги и власть. За холодный расчет. За то, что он никогда не воспринимал ее всерьез. Не любил ее. Не так как Максим. Владислав крепко держал ее запястья, почти безразлично. Даже ее укус на него не сработал.

— Ты не имеешь права… — прошептала она сквозь слёзы, в последней, отчаянной попытке остановить своего противника хотя бы словом.

Но в ответ раздался тихий, выверенный, ядовитый шёпот:

— Как раз я имею все официальные права в отличие от того охранника. Но сейчас ты для меня не жена. Только сосуд для моего ребёнка.

Он взял то, что хотел. Выполнил свою месть, даже не причинив ей боли. Несмотря на все ее сопротивление и то, что она отвернула от него лицо, ее тело приняло его, как полагается.

Ярость сжигала Олю изнутри. Она мысленно считала его толчки, в надежде, что он не продлиться долго, но мерзавец был неутолим. Она не считала это супружеским долгом, а всего лишь актом. Актом порабощения, от которого мутнело в глазах.

Владислав больше не был тем мужем, которого она знала в первые годы брака. Когда-то он был холодным, сдержанным, держал расстояние. Даже в близости он оставался молчаливым, отстранённым — но не жестоким.

Теперь перед ней стоял другой мужчина.

Дикий. Грубый. Непоколебимый. Он двигался внутри нее, не слыша ее, не видя в ней человека - лишь инструмент, средство мести. Его руки сжимали ее запястья, тело двигалось ритмично и безжалостно, и с каждым новым движением она чувствовала, как что-то глубоко в ней ломается окончательно.

А затем всё внезапно оборвалось.

Он замер, глухо выдохнул, и её тело пронзило жгучее, унизительное тепло, которое она ненавидела каждой клеточкой.

— Вот так все и должно быть, — прошептал он ей в ухо, и на его губах мелькнула хищная, звериная ухмылка. — Ты на своём месте.

После той ночи были другие. Подобные. Они слились в сплошную череду, где терялось ощущение времени.

Владислав держал её запертой почти месяц. Появлялся без предупреждения — в любое время, когда вздумается. Брал её, но уже без сопротивления. Ольга сдалась. Она больше не была человеком для него. Просто тело. Сосуд. Цель.

Он вёл войну, в которой собирался выиграть. Стремился уничтожить её изнутри — морально, физически, полностью. Хотел оставить в ней след.

И в прямом смысле — сделать её беременной.

И когда месячные не наступили, он оставил ее в покое. По крайней мере физически. Только приказал привести врача.

Когда беременность подтвердилась, он впервые за долгое время улыбнулся. Его глаза сияли удовольствием. Настоящим триумфом. Он считал себя победителем.

А вот Ольга не чувствовала ничего. Только страх. Страх за то, что этот ребенок станет смертным приговором для ее настоящего ребенка. Для Олега. Владислав мог бы простить измену, но не предательство и ложь про сына. Он не допустит существования другого наследника. Он выжмет из нее все, а потом уничтожит все, что еще имеет для нее ценность.

Она должна была действовать. Предотвратить это.

Никто так и не смог точно сказать, что произошло дальше. Одни уверяли, что всё выглядело как нелепый несчастный случай. Другие шептались, что Ольга не выдержала и у неё случился нервный срыв. Но истинная причина была куда страшнее и глубже, чем любые слухи. Она сделала это специально.

Одна из прислуг ошиблась и поверила ей, а Ольга воспользовалась ситуацией и выскочила за дверь. Все случилось так быстро, что никто не успел среагировать, когда она уже вырвалась на улицу. Холодный воздух обжег кожу, но это ее не волновало. Рубашка липла к телу, волосы хлестали по лицу, а сердце стучало так громко, что, казалось, вырвется из груди.

В этот момент ворота начали медленно разъезжаться в стороны — на территорию въезжал внедорожник. Врач, которого вызвали для осмотра. Свет фар прорезал темноту, выхватывая из мрака каменную дорожку, кусты, её силуэт.

И тогда она сделала свой выбор.

Она не остановилась. Она бросилась прямо под машину — молча, без малейшего сомнения. Все произошло за доли секунды: металлическое тело внедорожника врезалось в нее на полном ходу, лобовое стекло разлетелось трещинами. Ее тело взлетело в воздух, перевернулось через капот и глухо ударилось об асфальт, свернувшись в неестественной, жуткой позе.

Водитель нажал на тормоза слишком поздно. Только после того, как все произошло.

Крики. Паника. Слуги выбегали из дома. Врач сорвался с пассажирского сиденья и побежал к ней, уже зная: шанс был минимальный. Ольга почти не двигалась, ее белая рубашка быстро пропитывалась красным.

Позже, в больничной палате, наполненной запахом антисептиков и стерильного отчаяния, врач смотрел на Владислава тем взглядом «сочувствия», который тот воспринимал как дешевую попытку сыграть человеческую эмоцию.

— Мне очень жаль, — тихо произнёс врач. — Ваша жена потеряла ребёнка. И… она больше не сможет ходить. Сильное повреждение спинного мозга. Состояние тяжёлое, но стабильное. Ей потребуется долгая реабилитация и постоянный уход.

На несколько секунд в палате повисла гробовая тишина. Вселенная, казалось, вынесла приговор. Жестокий. Необратимый.

Глава 1.1

— Папа, познакомься… Это моя будущая жена. Эва Ершова.

Голос Олега прозвучал слишком уверенно — настолько, что эта уверенность выдавала напряжение. Он стоял на пороге отцовского кабинета вытянутый, как натянутая струна, с едва заметной дрожью в пальцах. Его ладонь крепко держала тонкую руку девушки, будто он искал в ней опору. И всё же в глазах — даже за смелостью и вызовом — горел тот самый страх. Страх быть отвергнутым. Страх, который Владислав научил его испытывать еще в детстве.

— Мы уже всё решили, — продолжил Олег, стараясь не пересохшими губами. — Подали заявление в ЗАГС. И скоро… поженимся.

Тишина накрыла кабинет, будто плотная пелена. Воздух стал вязким, натянутым, как перед грозой.

Владислав медленно поднял взгляд от документов. Его движения были привычно спокойными, почти ленивыми — человек, который привык, что мир слушается его тембра, а не наоборот. Но сейчас… его взгляд задержался.

Перед ним стояла девушка.

Невероятно красивая. Хрупкая и такая чистая с виду, невинная. Гладкие волосы цвета спелой пшеницы спадали на плечи. Большие, наивные глаза, слегка распахнуты от волнения. Такие доверчивые. Лицо — нежное, аккуратное, а кожа — светлая, ровная, будто фарфоровая.

Её красота не бросалась вызовом, не манила вульгарной сексуальностью. Она была иной — тихой, тонкой, почти наивной. Такой, от которой в глубине груди шевелилось что-то забытое, опасное.

Он видел её раньше — на фотографиях, которые приносили люди, следившие за каждым шагом Олега. Владислав всегда должен был знать всё: где его сын ночует, с кем встречается, что ест, что говорит, сколько выпивает. Наблюдение за его якобы сыном давно вошло в привычку.

Но фотографии не передали и десятой части её настоящего вида.

Эва была слишком живой. Слишком настоящей. И слишком… чистой.

Конечно, дочь того самого известного телевизионного проповедника Филиппа Ершова, чья семья десятилетиями строила образ святости. Выросшая в строгости. Идеальная биография, отсутствие скандалов, безупречный образ верующей девушки, которая никогда не оставалась с мужчиной наедине до брака. И тем более - не должна была бы выйти замуж за сына Владислава Новицкого.

Владислав поднялся из кресла и подошёл неторопливо, будто приближался не к человеку, а к объекту оценки. Девушка не отвела взгляда, хотя в её осанке чувствовалась сдержанная настороженность — она ощущала опасность, ещё не понимая, откуда именно исходит угроза.

Он молча рассматривал её, и с каждой секундой в его взгляде становилось всё больше сосредоточенности. Что-то внутри него выстраивало план. Холодный. Выверенный. И в своей сути — жестокий.

Олег всегда был слабаком. Всю жизнь. И Владислав не раз размышлял, как избавиться от него — не обязательно физически… хотя, если быть честным, мысленно он обходил и этот путь. Но куда безопаснее было отрезать сына стратегически: чисто, тихо, без единого следа на репутации. Годы он ждал подходящего момента.

И вот он — стоял прямо перед ним.

В лице этой девушки.

Она была не просто красива. Она была возможностью. Оружием. И неожиданным искушением, которое взбудоражило в нём что-то давнее, тёмное, почти забытое.

Владислав почувствовал, как в глубине груди просыпается хищник. Тот, что долго спал — усталый, циничный, равнодушный. Но сейчас, глядя на эту хрупкую, чистую девушку, он будто ожил. Не только как мужчина. Как стратег.

Месть не должна была ограничиться одним отказом от сына. Она могла стать сложнее. Глубже. Медленнее. И куда болезненнее.

Во всех смыслах.

Эта девушка не виновата в чужих грехах. Но она сама выбрала Олега.

А значит — сама вошла в игру.

Ева немного наклонилась вперёд, собирая всё своё мужество в один тугой комок.

— Добрый день, господин Новицкий, — произнесла она тихо. Голос дрогнул, едва уловимо, но всё же выдал волнение.

Глава 1.2

Ева едва не отшатнулась, когда мужчина перевел на нее взгляд — не просто взглянул, а словно изучил, как рассматривают не человека, а вещь, которую нужно оценить. Его глаза были слишком спокойными, почти ненормально спокойными, и в них жил какой-то холодный огонь, похожий на тлеющий пепел после пожара.

В нём было что-то… хищное. Утончённое и опасное одновременно.

Его внешность могла бы свести с ума многих женщин, и, как бы она ни старалась сохранить ровное выражение лица, Ева почувствовала, как внутри что-то вздрогнуло. Это был вовсе не восторг — чистый инстинкт, та самая естественная реакция, с которой тело дрожит перед опасностью, замаскированной под красоту.

Владислав на свои года действительно выглядел невероятно. Статный, высокий, собранный мужчина в самом расцвете мужской силы. Широкие плечи, узкая талия, подчёркнутый каждым движением контроль — спокойный, уверенный, присущий тем, кто давно привык управлять всем вокруг себя.

Его лицо можно было назвать классически красивым — сильные скулы, прямая линия челюсти, губы слегка сжаты, но уравновешены. Лёгкая седина на висках не старила, а наоборот — добавляла ему чего-то благородного, подчёркивала тёмные волосы, аккуратно уложенные назад. Ни одной лишней детали, никакой суеты.

Он выглядел на сорок с небольшим, но в его взгляде жила глубина человека, давно оставившего позади юношеские иллюзии. Там были и опыт, и разочарование, и что-то ещё более тёмное — ненасытность, скрытая под сдержанностью.

Костюм сидел на нём безупречно, словно был сшит по его телу: тёмный, дорогой, в меру сдержанный, но в каждом шве чувствовалась власть и статус. От него пахло дорогим парфюмом — сухие древесные ноты вплетались в горьковатую свежесть, как вздох виски на льду.

И именно в этом контрасте — безупречная внешность и холодная, почти жестокая аура — скрывалась его настоящая сила. Это не была красота, которая просила взгляда. Это была красота, которая приказывала смотреть. И подчиняться.

Холодная дрожь прокатилась вдоль её позвоночника.

Она совсем иначе представляла себе отца Олега. В её воображении Владислав был суровым, но благородным мужчиной — сильным, с твёрдыми принципами. Но сейчас… в нём было что-то гораздо мощнее. Угрожающее. Как тень, которая нависает над всем.

И в этот момент всплыл в памяти разговор с её собственным отцом.

Когда она впервые решилась рассказать ему об Олеге, о своих чувствах и о желании жить по-своему, за рамками жестких наставлений, он только нахмурился и сказал:

«Эта семья близка к дьяволу. А возможно, сам Владислав и есть дьявол в человеческом облике. Человек с таким состоянием не может быть чист душой. Забудь о нём. Забудь о парне. Я подберу тебе мужа из нашей общины — верующего, преданного, достойного. Ты не имеешь права портить свою душу из-за страстей».

Тогда она впервые почувствовала себя узницей.

Её жизнь была под контролем во всём — решения, шаги, отношения, даже мысли. И именно в этот момент, когда сердце кричало о любви, когда всё вокруг давило и ломало, она поддалась уговорам Олега сбежать.

Один раз в жизни позволила себе ослушаться отца — и выбрала мужчину, которого любила больше всего.

И теперь вот они стояли здесь. Перед Владиславом Новицким. Ждали приговора.

Как оказалось, без денег отца у Олега не было ничего — ни собственного жилья, ни стабильной работы, способной обеспечивать их обоих. Ева узнала об этом уже после побега, но тогда верила, что любовь может проиграть быту.

Олег привёл её к отцу, надеясь на поддержку.

Потому что только благословение Новицкого могло гарантировать, что их брак состоится. У Владислава было столько власти, что одним словом он мог разлучить их навсегда, стоило ему лишь не принять Еву как невестку.

Владислав слегка улыбнулся уголками губ — почти незаметно.

Затем снова посмотрел на сына.

— Разочаровал ты меня, Олег, — наконец произнёс он. Голос был тихим, но каждое слово ложилось тяжело, будто удар.

Олег будто стал меньше.

Плечи опустились, взгляд скользнул в пол, губы сжались в тонкую линию.

Было слишком очевидно: слова отца значили для него всё. Владислав мог уничтожить его одним предложением — и он это прекрасно понимал. Но на этот раз что-то было иначе.

Владислав уже выстраивал в голове свой план.

— Но… — он сделал короткую паузу, — ты мой единственный наследник. И я не собираюсь передавать всё состояние алкашу-племяннику. Поэтому, хоть и без особого восторга… я принимаю ваш брак.

Олег вздрогнул. Облегчение, мелькнувшее в его глазах, было таким чистым, таким искренним, что Еве стало больно. Будто маленький мальчик вдруг получил то самое одобрение, которого ждал всю жизнь. Плечи его сразу распрямились — он будто снова поверил, что имеет право быть частью этой семьи.

Но радость длилась недолго.

— Есть одно условие, — добавил Владислав, и интонация его резко изменилась.

Холод скользнул в слова, как тонкая трещина по стеклу.

Олег этого не заметил.

Он слишком обрадовался, слишком хотел услышать «да».

Глава 1.3

— Отныне ты подчиняешься мне во всём, — спокойно сказал Владислав. — Если хочешь моего прощения, ты должен его заслужить. И твоя жена тоже. Она должна пройти освоить основы, прежде чем я приму её в наш круг. Я позабочусь о том, чтобы её подготовили должным образом.

Ева вздрогнула, но промолчала.

Ощущение, что она попала не в семью, а во что-то куда более закрытое и опасное, стало ещё сильнее.

— Я устрою вам церемонию, — продолжил Владислав. — Она будет достойной имени Новицких. Там будут влиятельные люди, и Ева должна соответствовать статусу жены наследника. Поэтому свадьба состоится через две недели. Подготовка требует времени.

Олег нахмурился.

— Мы не можем так долго ждать. У Евы негде жить…

Владислав приподнял бровь, едва заметно.

— Я знаю, в какой среде она росла, — бросил он.

— Откуда?.. — растерянно спросил сын.

— Ты — мой наследник. И я всегда знаю, что происходит в твоей жизни, — спокойно ответил Владислав. — Я был в курсе твоей симпатии к этой девушке ещё задолго до того, как ты сам понял серьёзность своих намерений. Но не ожидал, что ты зайдёшь настолько далеко.

Ева бросила быстрый взгляд на Олега, ожидая хотя бы намёк на возмущение.

Но он… обрадовался. Его губы едва заметно дрогнули в слабой улыбке — словно он только что получил дорогую похвалу. Для него любое внимание отца было как подарок.

— Она поживёт в доме твоей тёти Ларисы, — продолжил Владислав. — Это поместье за городом. Спокойное, закрытое место, подальше от лишних глаз. Но вы не должны давать поводов для сплетен. Репутация Евы должна остаться безупречной. Особенно если она когда-нибудь захочет примириться со своим отцом.

Олег кивнул, но Владислав не счёл разговор завершённым:

— Поэтому ваши встречи будут ограничены. И никакой близости между вами до брака.

Ева вспыхнула багрянцем и опустила глаза.

Сердце поднялось к горлу, и она почувствовала, как воздух стал плотнее.

— Пап, можешь не упоминать об этом, — тихо сказал Олег. — Я обещал Еве, что всё произойдёт после свадьбы, как она хочет. Мы согласны на такие условия.

Ева снова чуть склонила голову, стараясь скрыть растерянность под маской покорности.

— Запомни, Олег, — голос Владислава стал жёстче, — ты больше не ребёнок. Ты — Новицкий. И должен соответствовать этому имени.

— Да, пап, — откликнулся он. В голосе чувствовалось и почтение, и трепет.

— Хорошо. Я предупрежу твою тетю, что Ева приедет сегодня.

Ева резко подняла взгляд.

Её будто обдало холодом — всё решено настолько быстро, что она не успела даже осознать, что происходит.

— Есть возражения? — спросил Владислав всё тем же спокойным, почти мягким тоном. Но под этой мягкостью чувствовалась сталь, не допускающая ни малейшего спора. — Насколько я понял, ты уже с чемоданами?

Олег тут же повернулся к ней, взял обе её руки в свои ладони. Держал бережно, но крепко — как будто хотел передать часть своей уверенности.

— Любимая… — его голос звучал тёпло, почти умоляюще. — Ты справишься? Ты не против?

Ее сердце забилось сильнее. Ева взглянула на него и, несмотря на тревогу, кивнула. Сделала медленный вдох, пытаясь успокоиться, и робко улыбнулась.

— Конечно, справлюсь. Это всего лишь пара недель, верно? И… если честно, я даже рада. Меня всегда пугали большие мероприятия, все эти взгляды. А так у меня будет время привыкнуть. Подготовиться. Я не хочу тебя опозорить.

— Ты не можешь меня опозорить, — прошептал Олег, наклонился и коснулся её пальцев губами. — Ты — моя гордость.

У Евы непроизвольно дрогнули губы в мягкой улыбке, а в глазах вспыхнуло тёплое, искреннее чувство.

— Я постараюсь быть достойной твоего доверия… и своей будущей фамилии.

Олег мягко наклонился к ней и коснулся её губ лёгким, почти невесомым поцелуем. На секунду для них будто перестал существовать весь мир — только она и он, только это тихое прикосновение.

Они не заметили, как внимательно наблюдал за ними Владислав. Его взгляд был неподвижным, темнеющим, словно в нём отражалась тень. Это было не злость и не ревность — нечто глубже.

Собственническое. Хищное. Опасное.

Он смотрел на Еву так, будто она уже принадлежала ему. Как будто была частью созданного им плана.

И этот нежный поцелуй Олега — касание, полное юношеской любви и трепета — вызвал во Владиславе глухое раздражение. Тонкую, едва заметную, но пульсирующую ярость.

Когда Олег отстранился, взгляд Евы случайно встретился со взглядом Владислава. И что-то внутри неё резко сжалось.

Её улыбка исчезла сама собой. Холод — лёгкий, как сквозняк в пустом храме — прошёл по позвоночнику. Но этого было достаточно, чтобы сердце дрогнуло.

И впервые с тех пор, как она вошла в этот кабинет, Ева поняла: настоящее испытание ещё даже не началось.

Глава 2.1

Этот дом сразу показался ей чужим. В нем было слишком много пространства и слишком мало тепла. Высокие потолки, холодные, будто выточенные из мрамора, стены. Каждый шаг отдавался гулким эхом, от чего внутри что-то неприятно дергалось. Тишина в доме не успокаивала — наоборот, тревожила, напоминая взгляд хищника из тёмного угла, который просто ждёт удобного момента.

Ева стояла посреди холла, держась за ручку чемодана, и ещё слышала, как за окном хлопнула дверца машины. Олег уехал. Перед этим обнял её, прижал к себе и прошептал, что всё пройдёт быстро. Что тётя — строгая, но справедливая. Что скоро они снова будут вместе. Уже как семья.

Она кивала, улыбалась… но едва звук двигателя растворился вдали, ощущение покинутости стало ползти по груди, сжимая сердце.

Тетя Лариса встретила ее с улыбкой, в которой больше было холода, чем гостеприимства. Худощавая, изысканная, с острым лицом и взглядом, который пронизывал насквозь. Худощавая, утончённая, с острыми чертами и взглядом, который, казалось, видел больше, чем хотелось бы. В её манерах чувствовалась выверенная сдержанность, а каждое слово звучало чётко — будто острие ножа.

— Иди за мной, — коротко сказала она и развернулась, даже не проверив, идёт ли Ева следом.

Голос был не грубый, но отстранённый. Никакой злобы — просто сухая обязательность. Лариса двигалась, как королева, ведущая подданную, уверенно, легко, с поднятой головой.

А Ева молча следовала за ней, чувствуя, как с каждым шагом отходит от своей привычной жизни.

Комната, в которую её привели, оказалась просторной и по-своему красивой: высокие окна, тяжёлые шторы, мраморные вставки, гладкий лакированный пол.

И — огромная кровать.

Настоящая супружеская: массивное изголовье, идеально натянутое бельё, ровное, как стекло. Такая постель подошла бы для пары. Для влюблённых. Или… для любовников.

Но ведь ей четко сказали: Олегу не разрешено оставаться с ней здесь. Она должна быть одна.

Тогда зачем такая вместительная кровать?

Для одного человека эта комната казалась неестественно большой. И именно в этой избыточности было что-то тревожное. Что-то, что не имело отношения к комфорту.

Зачем такая роскошь? Такая… интимная подготовка?

Ева невольно напряглась. Снаружи всё выглядело идеально. Но внутри нарастало чувство, что в этой идеальности скрыто что-то неправильное.

Комната напоминала декорацию. Слишком продуманную, слишком готовую. Как сцена, на которой она должна была сыграть чью-то роль. Роль, которая ей не подходила. Она качнула головой, чтобы прогнать мысли, которые свернули не туда.

— Это будет твоя комната, — сказала Лариса, останавливаясь. — Вся одежда в шкафу для тебя. Если что-то не подойдёт — привезут другое. В ванной всё необходимое: косметика, уходовые средства, даже те, что используют в дорогих салонах.

Лариса обернулась, чуть наклонив голову:

— Владислав хочет, чтобы ты выглядела безупречно. Внешность — это статус. О коже, волосах, ногтях, эпиляции — всё позаботятся служанки. Медсестра будет приезжать регулярно. Следить за состоянием здоровья. Особенно женского.

Слова обожгли. Щеки Евы вспыхнули. Это не похоже на обычную заботу, а больше на инструктаж перед... чем-то другим. Будто её готовили не к свадьбе, а определенной роли в постели. И при этом всем говорили не об Олега, а его отце.

Она молча кивнула, хотя тревога уже поселилась где-то внутри, пульсируя, как глухой звон в животе.

— Владислав не терпит беспорядка. И не любит сплетен, — добавила Лариса, не глядя на неё. — Так что многое зависит от тебя. И то, как долго ты здесь пробудешь, — тоже.

Ева не знала, что ответить. Всё происходящее никак не напоминало временное размещение. Скорее — тщательно выстроенную ловушку.

Каждое слово Ларисы сводилось к одному: воля Владислава.

Его желания. Его решения. Его правила.

Его имя не звучало с угрозой, но оно висело в воздухе - тяжелое, как тень, падавшая на каждый уголок комнаты.

И тут в голове вспыхнула тревожная, почти стыдная мысль:

то, что с ней происходит, совсем не похоже на обычную подготовку к жизни в новой семье, где будущую невестку обучают правилам этикета или поведения в светском обществе. Вместо этого всё выглядело как какая-то… интимная подготовка. Потому что так, в воображении Евы, готовят любовниц, а не будущих невесток.

И пугало больше всего внимание самого Владислава к каждой детали, его стремление контролировать ее внешность, здоровье, даже уход за телом. Все это создавало впечатление, будто ее готовя именно для него.

Нет. Нет, чёрт, нет.

Это уже полная чушь, Ева.

Твое воображение слишком разыгралось. Она устала, вымотана, выбита из привычной жизни — ещё вчера всё было иначе.

Владислав — ее будущий свекор. Он отец Олега. Да, суровый. Да, слишком властный. Но ведь...

Не мог же он...

Глава 2.2

Ева поспешно оттолкнула эту мысль, будто уличила себя в чём-то постыдном. Но сердце уже билось быстрее, а внутри, под самой кожей, жило что-то смутное, ещё не оформленное в слова, но очень реальное — и оно не давало покоя.

И всё же она пыталась утешить себя тем, что в этом доме будет не одна. Даже если тётя Лариса казалась холодной, её присутствие всё равно было лучше одиночества. Хотя каждый взгляд Ларисы больше напоминал скрытую оценку, а в улыбке иногда скользило едва заметное пренебрежение.

Но Ева подавляла свое напряжение. Она знала, зачем здесь. И для кого.

Ради Олега. Ради любви, которая перевернула ее жизнь. Ради мечты о будущем, где они будут счастливы. Ее любовь была чистой, упрямой, почти детской в своей вере в этого человека. Из-за нее она пошла против всего: против отца, против судьбы, которая была расписана для неё ещё до рождения.

Не просто папа, а телепроповедник, «голос Бога» с экранов, моральный ориентир для тысяч людей. А она — его дочь. Девочка, которую готовили к служению, к правильному браку, к безусловному послушанию.

Но теперь она здесь.

В доме Владислава Новицкого.

Миллиардера. Человека, чьё влияние давно выходило за пределы бизнеса — оно тянулось в политику, медиа, благотворительность, церковные круги. Его фамилию знали даже те, кто никогда не открывал новостей.

И если раньше ей казалось, что её отец — воплощение настоящей силы, то после встречи с Новицким она поняла: папа был лишь тенью.

Потому что настоящая власть жила не в громких словах. Она была в тишине, с которой входил Новицкий.

В его спокойствии, от которого становилось не по себе.

Во взгляде, от которого хотелось отвести глаза раньше, чем он успевал встретиться с твоим.

Ева глубоко вдохнула, стараясь взять себя в руки. Нужно успокоиться. Она просто устала, её воображение разыгралось. Это всего лишь новые обстоятельства, новые правила, к которым придётся привыкнуть. Она должна выдержать это испытание ради своей любви. Оно того стоит.

Да, здесь всё было иначе — строже, холоднее, чем она ожидала. Но пока ничего по-настоящему страшного не происходило. Всё под контролем. Ей просто нужно время, чтобы привыкнуть. А потом всё обязательно встанет на свои места.

В конце концов, это не тюрьма.

Лишь временный дискомфорт ради их с Олегом будущего.

Через некоторое время в комнату вошли служанки. Одна из них, улыбаясь, с лёгкой суетой в голосе сообщила, что к ужину у Евы будет гость, и ей следует выглядеть надлежащим образом.

— К вам сегодня придут, — добавила она как бы между прочим, но в интонации прозвучало что-то большее, чем обычная служебная вежливость. Почти намёк.

Ева на мгновение замерла.

А затем в её голове сразу же сложился единственный возможный ответ: Олег. Кто же ещё? Конечно, это он. Наверное, не выдержал, решил приехать раньше, увидеть её хотя бы за ужином.

От этой мысли в груди стало теплее.

Она без сопротивления позволила служанкам делать с собой всё, что те считали нужным. Их руки двигались быстро и бесшумно, слаженно, как в дорогом салоне. Волосы уложили мягкими волнами, аккуратно подкрутив концы. Лицо тронули лишь слегка — лёгкий макияж подчеркнул её природную нежность, не превращая её в кого-то другого. Кожу увлажнили тонким слоем ароматного масла, и она засияла едва заметным шёлковым блеском — тёплая, живая, почти соблазнительная.

Когда принесли платье, Ева замерла.

Это было совсем не то, к чему она привыкла. Для дочери проповедника — настоящий вызов. Платье будто было соткано из воздуха и намёка на запрет. Почти прозрачное, оно облегало её фигуру, как вторая кожа, оставляя слишком мало для воображения. Сквозь лёгкую ткань проступал каждый изгиб, каждый контур, словно проявленный светом. Оно едва прикрывало самое интимное, будто нарочно играя с гранью дозволенного.

Отец никогда бы не позволил ей даже платья без рукавов. А здесь — почти обнажённое тело, выставленное напоказ и подчёркнутое так, словно в этом и был весь смысл. Когда Ева надела платье, щёки вспыхнули, а сердце забилось быстрее. Впервые она увидела себя такой… обольстительной. И это одновременно пугало и сбивало с толку.

Но настоящим шоком стало отсутствие нормального белья.

Стринги — если их вообще можно было так назвать — больше напоминали иллюзию ткани: тонкий клочок шёлка, едва касающийся кожи и исчезающий между бёдер. Ощущения были странные — тревожные, неловкие и в то же время непривычно острые. Любое движение, каждый вдох воздуха казались слишком ощутимыми, слишком откровенными.

В зеркале она едва узнала себя.

Длинные распущенные волосы мягкими волнами спадали на плечи, как на обложке журнала. Лицо — нежное, немного растерянное, но удивительно красивое.

А тело… Тело выглядело так, словно принадлежало не ей, а героине какой-то запретной мечты.

Она выглядела как подарок. Роскошный. Беспомощный. Идеальный.

Эта мысль вспыхнула в её голове, как молния, заставила вздрогнуть и… улыбнуться про себя. Если бы отец увидел её сейчас — так одетую, открытую, почти выставленную напоказ, — он, наверное, просто лишился бы дара речи. А может, и вовсе схватился бы за сердце. Но ей было всё равно. Потому что впервые она чувствовала себя… живой. Не скрытой, не зажатой рамками и запретами. А желанной женщиной.