Отец подруги. Ты моя проблема

Глава 1

Не стоило и шагу ступать туда, не стоило соглашаться на этот чертов заказ. Ведь чуяла неладное! Был шанс развернуться, уйти, когда за забором послышались подозрительные вздохи, приглушенные шлепки, словно кто-то неистово выбивал ковер. Но нет! Во мне же живет это проклятое чувство ответственности.

Как это я брошу заказ, сбегу, поджав хвост? Да и не в таких переделках бывала, пока работала курьером. Каких только семей не повидала эта повидавшая виды сумка!

И голые выскакивали, заказ забирать, и в одних трусах, и пьяные в стельку, и с мутными от дури глазами. А тут коттедж. Большой такой, двухэтажный, выбеленный солнцем.

Зато когда я вошла… Боже! Моему взору предстала вакханалия, картины, которые я раньше только по телевизору в фильмах для взрослых видела. Полуобнаженные девицы в микроскопических купальниках вились вокруг огромного бассейна, словно нимфы в райском саду. А на их фоне круглые дядечки, поблескивающие лысинами, и здоровые амбалы в пиджаках выглядели до жути неуместно. Меня встречает кукла – иначе не скажешь – в обтягивающем платье, которое, кажется, вот-вот лопнет по швам.

– Ой, вы мне заказик привезли? – прощебетала она своим кукольным голоском. Я киваю, стягиваю с плеч сумку-термос, которая уже порядком мне эти самые плечи оттянула. И всё-таки зря я позарилась на этот заказ. Такая на чай не даст и копейки, а ведь я только поэтому и поехала, потому что в этом районе богатеи обычно не скупятся на щедрые чаевые.

Достаю заказ. Отдаю. Та тут же рвет пакет, проверяет содержимое. Там плотно набитые квадратные пакетики, она выхватывает один, и я понимаю, что это… презерватив.

Прекрасно, просто великолепно, что еще сказать. Презервативы я еще не доставляла. Новый виток в моей карьере!

Блондиночка, не попрощавшись, не удостоив меня даже взглядом, упорхнула, как бабочка, уносящая на лапках пыльцу чужих грехов.

Так и есть, сука жадная!

Только собираюсь взвалить сумку на плечи, как на меня обрушивается гора жира и пота – полуголый мужик с волосатой грудью и животом, как у беременной бегемотихи. Он сгребает меня в объятия и, словно куклу, тащит за собой. И вот тут-то меня и накрывает ледяная волна паники.

Я пытаюсь вырваться из его цепких лап, но он держит крепко, словно удав, только жирный, потный и вонючий.

"Да что ж это такое?!" – бьется в голове отчаянная мысль, пока меня волокут к бассейну. Я пытаюсь зацепиться хоть за что-нибудь, но вокруг скользкий кафель, а нежные веточки рододендронов обламываются и остаются в руках, как жалкие свидетели моей беспомощности.

Хохочущие девицы в бикини смотрят на меня, как на циркового медведя, и это только подстегивает ярость. Он подтаскивает меня к самой кромке бассейна, и я вижу свое отражение в воде. Растрепанные волосы, испуганные глаза, помятая футболка, словно я только что вылезла из-под пресса.

"Вот так, наверное, и заканчиваются карьеры курьеров", – успеваю подумать я, прежде чем оказываюсь в теплой, хлорированной воде бассейна. Ухожу под воду, выныриваю, хватаю ртом воздух, а хохот не прекращается. Мужик давится от смеха, девицы визжат, как резаные, а я пытаюсь выплыть из этого балагана. Опираюсь о скользкий бортик, выпрыгиваю из воды, кашляю водой и злобно сверлю взглядом этого идиота.

Он все еще ржет, похлопывая себя по необъятному животу. Но тут его улыбка сползает с лица, словно маска, когда я, недолго думая, хватаю поднос с коктейлями, стоящий рядом, и выливаю всю эту липкую, разноцветную гадость ему на лысую голову. Он ошарашенно моргает, а я, пользуясь моментом, разворачиваюсь и, как ошпаренная кошка, мчусь к выходу.

С меня льет вода, белая футболка предательски облепила грудь, соски мгновенно затвердели от холода. Оттягиваю подол футболки, пытаясь выжать хоть немного воды. В кедах хлюпает, с юбки стекает ручей.

Пипец! И как теперь возвращаться обратно в таком виде?

Радует хотя бы, что не с рюкзаком в бассейн столкнули.

Иду дальше к воротам, не останавливаясь, словно меня преследуют все черти ада. Вон уже виднеется краешек моего желтого рюкзака, словно маяк надежды. Только ворота уже закрыты.

"Но это же не проблема, – успокаиваю себя, – по мне же видно, что я курьер. Охранники видели. Значит, выпустят".

Ускоряю шаг, от недоброго предчувствия сердце колотится в горле, кровь шумит в ушах. Прохожу мимо беседки, которую я не заметила, когда меня этот толстяк тащил, и стыдливо отвожу глаза.

Вот откуда доносились вздохи и стоны! Там, на диванчике, мужик в татуировках, согнув раком какую-то брюнетку, бесстыдно имеет ее прямо посреди бела дня.

Надо не просто скорее уходить отсюда, а бежать, бежать без оглядки, пока не поздно!

И я бегу. Хватаю свой рюкзак, подлетаю к воротам.

– Откройте, пожалуйста, – прошу охранника, а голос дрожит, противный такой, тоненький от страха. А сзади слышу тяжелые, быстрые шаги и противный свинячий голос толстяка:

– Держи девчонку, не выпускай! Она у меня деньги украла!

Глава 2

Потные ладони скользят по моей мокрой футболке, мерзкое дыхание обжигает щеку. Толстяк приближается, в глазах похоть и злоба.

– Воровка бесстыжая. Украла и сбежать хотела, да? – цедит он, приближаясь вплотную. От него несёт виски и кислым потом. Я чувствую, как меня начинает тошнить.

В груди ширится злость от собственной беспомощности, от унижения, от осознания, что этот жирный кусок дерьма может делать со мной, что захочет.

Его руки шарят по карманам юбки.

Он смеётся, хрипло и противно.

– Ну-ну, где же мои денежки? Может, они у тебя за лифчиком?

Он тянет руку к моей груди, и я вздрагиваю.

– Не трогай меня, скотина! – кричу я, но мой голос тонет в его громком хихиканье. Амбалы держат крепко, не дают вырваться. Они словно истуканы. Знают же, что я курьеры, видели всё своими глазами.

Я чувствую себя загнанным зверем.

А толстяк продолжает обыскивать, не стесняясь залезть под юбку, запустить руки под бюстгальтер.

– Ну и где ты их спрятала. А может, они у тебя… там?

– Я ничего у вас не брала, – кричу я, но меня никто не слушает. Ощущение, такое, что я в кошмар какой-то попала и никак проснуться не могу.

Толстяк наклоняется ко мне, суёт руку мне в трусики. Я плюю ему в лицо, и он отшатывается, ошарашенный. На его щеке остаётся белёсый плевок, который он яростно растирает кулаком.

– Ах ты, сука! – рычит он, и его глаза наливаются кровью. Он замахивается, и я зажмуриваюсь, ожидая удара. Но удар не следует. Вместо этого он хватает меня за волосы и тянет к себе.

– Ты у меня попляшешь, шлюха. Я тебя научу, как воровать у порядочных людей. Он тянет меня к дому.

Тащит, как мешок с картошкой, волосы рвёт, в голове пульсирует боль. Пытаюсь вырваться, царапаюсь, кусаюсь, но его хватка стальная.

– Нет, нет, только не туда! – отчаянно кричу.

Вот уже ступени, рывок, он вталкивает меня внутрь. Теряю равновесие, лечу вперёд и приземляюсь на что-то мягкое. Диван. Софа. Нога взрывается болью. Подвернула. Обхватываю лодыжку.

Глаза, привыкая к полумраку, различают очертания комнаты. Тяжёлые шторы плотно задёрнуты, приглушая дневной свет. В воздухе висит густой запах алкоголя, пота и сигарет. Много диванчиков, столиков, заваленных объедками и недопитыми бокалами. Остатки былой роскоши, превратившиеся в свинарник. Здесь, видимо, был приём. Но все настолько напились, что утратили человеческий облик.

В полумраке копошатся какие-то фигуры. Кто-то спит, свернувшись калачиком на диване, кто-то обнимается в углу, не обращая внимания на происходящее. Пьяные лица, расплывшиеся улыбки, бессмысленные взгляды. Мир, вывернутый наизнанку, где мораль и приличия давно забыты. Страх сковывает меня, лишая возможности двигаться.

Толстяк, тяжело дыша, нависает надо мной, словно гора. Его глаза горят похотью и злобой. Он хватает меня за руку и дёргает на себя. Я пытаюсь сопротивляться, но он сильнее. Его дыхание обжигает моё лицо, отвратительный запах виски и пота вызывает отвращение.

– Раздевайся, – командует он. – Будешь отрабатывать.

– Да пошёл ты! Я ничего у тебя не крала козёл.

Пощёчина прилетает так неожиданно, что меня назад откидывает. Голова кружится, щека огнём горит.

А толстяк уже рвёт с меня юбку.

– Михалыч, с девочками понежнее, – раздаётся из глубины комнаты спокойный мужской голос. Он на фоне всего сумасшествия выглядит самым нормальным.

– Спасите! – кричу из последних сил. – Спасите меня.

Мне кажется, толстяк меня сейчас раздавит, а если не раздавит, то задушит. Он затыкает мне рот, заодно и нос зажимает свой вонючей ладонью. Не могу дышать. Дёргаюсь, извиваюсь, пытаюсь сбросить с себя этот мешок говна.

В глазах темнеет, лёгкие жжёт огнём, кажется, это конец. Но вдруг чувствую, как захват ослабевает, и меня отпускают. Кашляю, хватаю ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Вижу, как незнакомец – тот самый, спокойный, из глубины комнаты – оттаскивает толстяка от меня. Михалыч мычит, брыкается, пытается вырваться, но незнакомец держит его крепко, словно стальным обручем.

– Я сказал, с девочками нужно понежнее, – повторяет он, и в его голосе слышится сталь. – А ты, я смотрю, совсем берега потерял.

Толстяк, пыхтя и матерясь, вырывается из его хватки и отступает, потирая шею. В его глазах плещется злоба, но он явно побаивается этого человека. А тот поворачивается ко мне. Высокий, мощный, с короткой стрижкой и пронзительным взглядом серых глаз. В его движениях чувствуется сила и уверенность. Он протягивает мне руку.

– Идём, – говорит он. Его голос звучит мягко, успокаивающе.

Я киваю, принимаю его руку и поднимаюсь на ноги, чувствуя, как лодыжка пронзает острой болью. Незнакомец замечает мою гримасу, подхватывает меня на руки и несёт наверх.

– Куда? – только и успеваю выдохнуть.

– Со мной побудешь, – отвечает незнакомец.

Глава 3

Он заносит меня в комнату. Здесь светлее, чем внизу, хотя шторы тоже задёрнуты. Большая двуспальная кровать застелена тёмным покрывалом. На прикроватной тумбочке стоит лампа с абажуром, бросающая мягкий свет на комнату. Ничего лишнего, просто и функционально. Незнакомец ставит меня на пол.

– Спасибо вам большое, – выдыхаю я с благодарностью.

Мне действительно повезло, что хоть один адекватный человек нашёлся.

– Не за что, – отвечает сухо. – Надеюсь, для тебя это послужит хорошим уроком.

– Да, – киваю в ответ. – Вы меня выведете?

Он окидывает меня взглядом, задерживается на моей груди, соски торчком стоят натягивая ткань даже сквозь тонкое кружево бюстгальтера. Мне становится не по себе.

– Ты украла у него деньги? – спрашивает, игнорируя мой вопрос. Пристально вглядывается в моё лицо.

– Я ничего не крала. Просто заказ привезла, а он меня в бассейн закинул. А потом начал обвинять, что я у него деньги украла, но я ничего не брала. Клянусь! – с жаром тараторю я. Подробность, что я толстяку коктейль на голову вылила, решаю опустить.

– Ясно, – всё так же сухо отвечает мужчина, а у меня ощущение, что он мне не верит.

Я стою посреди комнаты, чувствуя себя загнанной в угол. Боль в лодыжке пульсирует, напоминая о себе при каждом движении. Незнакомец сверлит меня взглядом, и в этом взгляде нет ни капли сочувствия, только холодный расчет. Не рано ли я обрадовалась, когда посчитала его спасителем?

– Я не люблю, когда мне врут. И если узнаю, что наврала… – он делает паузу, и от неё веет опасностью. Да и вообще, появляется такое ощущение, что я для него – пустое место, предмет интерьера, который можно выбросить за ненадобностью.

Почему он так смотрит? Что я сделала не так? Он ведь меня спас. Или… Он спас меня, чтобы воспользоваться мной? Мерзкая мысль пронзает мозг, заставляя отшатнуться.

– Вы… вы мне не верите? – робко спрашиваю я, комкая в руках подол юбки. Ткань неприятно липнет к коже, напоминая о мерзких прикосновениях толстяка.

Он усмехается, кривя губы в презрительной усмешке.

– А должен? Для девушек по вызову это привычное дело.

Девушка по вызову? Что он несёт? Смотрю на него непонимающе, хлопаю ресницами, пытаясь осознать смысл его слов. Он что, думает, что я…

– Я не… – начинаю протестовать, но он обрывает меня взмахом руки.

– Не надо сказок. Я не Михалыч, мне можешь не врать. Все мы знаем, чем здесь занимаются такие, как ты.

«Такие, как я…» Что он имеет в виду?

Одежда курьера, грязное лицо и испуганный вид не оставляют сомнений, что я явно не из высшего общества, но и к проституткам я себя не причисляю.

– Я курьер! – выпаливаю, пытаясь убедить его и себя. – Я привезла заказ. Меня обвинили в краже, а потом… потом этот толстяк…

Мой голос дрожит, в горле встаёт ком. Неужели он думает, что я добровольно оказалась в этой ситуации? Неужели он не видит, что я напугана и растеряна?

Он подходит ближе, и я невольно отступаю назад, пока спиной не упираюсь в стену. Его серые глаза смотрят в упор, прожигая насквозь.

– Хватит, – цедит он сквозь зубы. – Ты здесь, за тебя заплатили. И ты должна отработать свои деньги.

Заплатил? О чём он говорит? Кто за меня заплатил? Он купил меня у толстяка? Меня охватывает леденящий ужас. Я – товар, вещь, которую можно купить и продать?

– Я не продаюсь! – кричу я, вкладывая в этот крик всю свою боль, весь свой страх и отвращение.

Он усмехается, коротко и зло.

– Не строй из себя невинность. Раньше надо было думать. До того как подписывала контракт.

В его голосе столько презрения, что меня пробирает дрожь. Он смотрит на меня, как на грязную шлюху, и я не могу ничего с этим поделать. Я заперта в этой комнате, в этом борделе, в этой кошмарной ситуации, и никто не верит мне.

Я чувствую себя совершенно беспомощной, раздавленной и униженной. Хочется кричать, плакать, бежать, но я стою, как парализованная, не в силах пошевелиться.

– Что… что вы собираетесь делать? – шепчу я, боясь услышать ответ.

Он смотрит на меня с каким-то странным выражением в глазах. Словно видит меня насквозь, видит все мои страхи и слабости.

– Расслабься, – говорит он, и его голос смягчается. – Я не такой зверь, как Михалыч. И малолеток не люблю. Просто…

И его «просто» так и остаётся висеть в воздухе без продолжения.

Он делает шаг ко мне, и я зажмуриваюсь, ожидая худшего. Но ничего не происходит. Я открываю глаза и вижу, что он стоит в нескольких шагах от меня, скрестив руки на груди.

– Ты останешься здесь, – говорит он. – И будешь делать то, что я скажу. Если хочешь завтра выбраться отсюда живой и не затраханной до смерти. Поняла?

Я киваю, не в силах произнести ни слова.

Неужели мне придётся провести с ним всю ночь? Меня начинает трясти от одной только мысли об этом. Как я оказалась в этой ситуации? Кто меня подставил? Я не понимаю. Но, как говорится, из двух зол выбирают меньшую.

И если мне предстоит выбрать: вернуться туда к толстяку или остаться здесь с незнакомцем, который явно старше меня, то, второй вариант всё же лучше.

Вот только я не хотела терять девственность вот так. Хотела, чтобы моим первым мужчиной стал Костя, мой парень. Когда поженимся. А теперь …но об этом лучше не думать.

– И что вы хотите, чтобы я сделала? – спрашиваю, собрав всю волю в кулак, чтобы голос не дрожал.

Глава 4

– Для начала просто молчи и не выходи из комнаты, – отвечает мужчина.

В дверь раздаётся стук.

– Молох…слышь, Молох. Девчонка моя. Отдай её, – раздаётся из-за двери гнусавый голос толстяка Михалыча.

Молох значит так его зовут.

Он поворачивается ко мне, и в его глазах мелькает что-то похожее на раздражение.

– Сиди тихо, – шепчет он, прежде чем направиться к двери.

Я замираю от страха, хочется заползти в какой-нибудь угол, подальше от всех. От этих непонятных странных личностей. Слышу приглушённые голоса за дверью.

– Ты что пометил её? – разбираю голос Молоха.

– Ну я…я же первый её заметил, значит, моя, – тонким голоском блеет толстяк.

Я так и вижу, как он трясётся перед Молохом.

– У тебя был шанс. И я тебя предупреждал. Никаких грубостей с приглашёнными девушками. Хочешь жести, вали к себе и там жести. Но не здесь.

Напряжение в комнате становится почти осязаемым.

Каждое слово, просочившееся сквозь дверь, режет слух. «Пометил… моя…» Что это за место, где действуют средневековые устои?

– А потом отдашь? Когда сам с ней закончишь? – не отступает Михалыч. – Девка больно красивая. Понравилась мне.

Мне так мерзко становится после его слов. Будто я в бордель какой-то попала, а желание женщины здесь ничего не значит. Только как мужчины решат и её поделят.

Его слова – словно липкая грязь, обволакивают меня, душат. «Отдашь… закончишь…» Мерзко, противно, страшно. Я не вещь, не кукла, чтобы меня передавали из рук в руки!

Надо бежать отсюда. Срочно! – осознаю это чётко. Я не хочу, чтобы меня делили. А что если он правда потом отдаст меня Михалычу. Ну нет.

На ватных ногах подхожу к окну. И вижу перед собой плоскую крышу. Чуть дальше забор, и на другой стороне улицы мой скутер. Вот бы добраться до него.

Это мой шанс. Нельзя его упустить.

Прислушиваюсь. Голоса за дверью все ещё приглушены. Сейчас или никогда. Дёргаю ручку на окне, оно, к счастью, не заперто. Открываю, стараясь не шуметь. Ветер тут же обдаёт лицо вечерней прохладой, словно приветствуя моё решение. Вылезаю на крышу. Она шершавая, грубая, но под ногами ощущается как спасение.

Смотрю вниз. Невысоко, но, блин страшно. В голове вспыхивает мысль о возможном переломе, но страх быть «помеченной» и «отданной» сильнее.

Делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться. И так на счёт три: «Раз…два…» Три произнести не успеваю, сильные руки обхватывают меня за талию и втаскивают обратно в комнату.

– Отпусти! – срываюсь на крик от страха.

Сердце рвётся из груди. Меня швыряют на кровать. Молох наваливается сверху, придавливая своим телом. Воздух перехватывает, в лёгких не хватает кислорода.

– Нет! Только не это! – кричу я, но из-за нехватки воздуха наружу вырывается лишь сдавленный стон. Его лицо близко, слишком близко. В глазах злость.

– Заткнись, – приказывает Молох, а я ничего не могу с собой сделать. Мне плохо, нечем дышать.

Инстинкт самосохранения берёт верх над мозгом. Извиваюсь под ним, словно змея, пытаясь выскользнуть из-под его тяжести. Бью руками, царапаю лицо, целюсь в глаза. Он рычит, как зверь, пытаясь удержать меня. Ловит мои руки и поднимает над головой, прижимает к матрасу.

– Послушай меня, истеричка, – рявкает на меня, и я замолкаю.

– Пожалуйста, отпустите меня, – продолжаю скулить. – Я же вам ничего плохого не сделала.

– Во-первых, ты себе шею свернёшь, если спрыгнешь, а во-вторых, ты и шага сделать не успеешь к воротам. Так что заткнись и делай, как я сказал. Просто заткнись.

Сквозь панику до меня, наконец, доходит его спокойный тон и смысл слов.

Он не хочет меня трогать? Не будет?

– Поклянитесь, что не отдадите меня этому уроду, – шепчу в ответ.

Мы смотрим друг на друга, тяжело дыша. Мои руки все ещё зажаты над головой, его тело давит сверху, но теперь это не кажется таким уж удушающим. Скорее, пугающе интимным. Чувствую и как твердеет его мужское достоинство, упирается мне вниз живота.

Его глаза изучают меня, в них больше нет злости, только что-то сложное, непонятное. Я не могу расшифровать этот взгляд.

И вдруг он целует меня.

Не нежно, не робко, как мой парень. По-мужски сильно, властно. Его губы грубо накрывают мои, требуя ответа. Я замираю в шоке. Этот поцелуй такой неожиданный, такой… напористый, требовательный, не терпящий отказа.

Инстинктивно я должна оттолкнуть его, вырваться, закричать. Но я не двигаюсь. Мой мозг словно парализован. Все мои чувства обострены до предела.

Я чувствую твёрдость его тела, его запах – смесь мускуса и чего-то терпкого, незнакомого.

Он открывает мои губы, углубляя поцелуй. Я чувствую его язык, который скользит внутрь, касается моего языка и в моём животе вспыхивает странный огонь.

Это совсем не похоже на страх, хотя он всё ещё присутствует, где-то глубоко внутри.

Глава 5

Поцелуй становится более требовательным, его губы терзают мои. Мой мозг отчаянно сигнализирует об опасности, приказывает бежать, сопротивляться, но тело… тело словно опьянено этим грубым напором. Я чувствую силу незнакомца, его власть, и это… пугает и одновременно притягивает.

Я всегда считала себя скромной, правильной девочкой. Но сейчас, под этим обжигающим поцелуем, просыпается что-то дикое, неизведанное. Это словно тёмная сторона меня, которую я никогда не знала. Его язык исследует каждый уголок моего рта, и я чувствую, как мои щёки горят, и не только щёки.

Я начинаю отвечать. Неумело, робко, но отвечаю. Мои губы раскрываются навстречу его. Не чувствуя сопротивления, Молох отпускает мои руки, до этого скованные над головой. Интуитивно касаюсь его волос. Они жёсткие, непослушные, но мне нравится это ощущение.

В животе разливается тепло, которое постепенно охватывает всё тело. Я чувствую, как дрожат мои колени, как учащается дыхание. Этот поцелуй – словно взрыв, который уничтожает все мои предубеждения и страхи. Он властный, грубый, но в то же время невероятно чувственный. И я не хочу, чтобы он заканчивался.

Молох отрывается от моих губ, тяжело дыша. Наши взгляды встречаются, и я вижу в его глазах отражение собственного желания.

– Успокоилась? – спрашивает холодно, как будто не целовал меня только что. Хотя его тело и глаза выдают, как он возбуждён. Его выдержки можно только удивиться. У меня сто процентов всё на лице написано. И от этого становится неловко. Мне будто в душу заглянули. А я своим поведением ещё и доказала, его слова.

Но надо отдать ему должное, успокаивать он умеет. Я даже не сразу вспомнила, как на кровати оказалась.

Молох встаёт, не дождавшись от меня ответа, резко бросает приказ.

– Переоденься. Одежда в шкафу.

Подходит к окну, захлопывает его и снимает ручку. После этого выходит из комнаты, и я остаюсь одна.

Ещё несколько минут лежу на кровати, пытаюсь прийти в себя, руки лежат на животе, а я пытаюсь разобраться в тех новых чувствах, которые до сих пор бушую в груди. А больше всего меня волнует сладкая истома внизу живота. Тело ноет, недовольное таким исходом. Мне хочется большего.

Сажусь на кровати. Встряхиваю головой.

О чём я вообще думаю? Из-за какого-то поцелуя я уже готова незнакомому мужчине отдаться. Вот дура! Знала бы моя мама, что творится в моей голове, то…это даже представить страшно.

Я ёжусь. После жаркого поцелуя начинается озноб. Мокрая одежда ещё сильнее усиливает эффект. Да, лучше переодеться. Поднимаюсь и иду к шкафу. Одежды здесь немного. Халаты висят, белые футболки на полочках.

Рывком снимаю свою футболку, юбку, бюстгальтер. Трусики решаю оставить. На мне высохнут. Хоть какая-то защита.

Надеваю футболку, которая не знаю, на сколько размеров больше, но доходит мне почти до колен. А сверху и халат накидываю, чтобы согреться.

Забираюсь под одеяло, с головой накрывшись. Хочется закрыть глаза, и открыв их увидеть, что это всего лишь страшный сон. Хочется забыть этот день, этот поцелуй, этого мужчину. Но мысли роятся в голове, не давая покоя.

Мама… Что она сейчас чувствует? Наверное, места себе не находит. А я даже не могу ей позвонить, телефон намок вместе со мной, когда меня в бассейн толкнули. Так что теперь он мёртв, как и надежда на связь с внешним миром. Она так переживает за меня всегда. Если бы она только знала, где я и с кем… Страшно даже представить её реакцию. Слёзы душат. Становится невыносимо тоскливо. Хочется домой. К маме.

Понемногу согреваюсь, усталость берёт своё. Веки тяжелеют, сознание ускользает. Пытаюсь удержаться, но тщетно. Проваливаюсь в беспокойный сон, полный обрывков воспоминаний и тревожных предчувствий.

Просыпаюсь от ощущения чужого дыхания на своей щеке. Сердце бешено колотится в груди. Резко поворачиваюсь и вижу его. Молох. Он лежит на боку, рядом со мной, одетый.

По ровному дыханию понимаю, что он спит.

В голове проносится шальная мысль: «А что если сейчас попробовать сбежать?”

В доме вроде бы все затихли. Музыки больше не слышно. Я потихоньку спущусь и сбегу.

Но Молохов, словно прочитав мои мысли, притягивает меня ближе к себе. Обнимает, прижимает, и о побеге приходится отказаться.

Я никогда не спала с мужчиной. Даже просто в кровати не лежала. С любой вечеринки возвращалась домой без ночёвок. В универе меня даже подкалывали, что я мамина доченька, которая одуванчик ни разу не бубенчик.

Просто я никогда не видела смысла нажираться в хлам, чтобы вырубиться, а утром проснуться голой с каким-нибудь парнем, который воспользовался твоей беспомощностью. И на следующий день рассказывать подругам, какой треш вчера был. Мне это было неинтересно, и я всегда чувствовала ответственность перед мамой. Мы жили с ней одни. Она работала на двух работах, я училась и подрабатывала. Папа умер, когда мне было двенадцать. И это накладывало на меня большой груз ответственности.

И вот теперь я лежу полуголая в одной кровати с незнакомцем. Все мои моральные принципы нарушены. А самое, наверное, страшное в этой ситуации – мне нравится чувствовать тяжесть его руки, нравится, что он обнимает, не просто робко и неуверенно, как молодые парни. А именно сильный настоящий мужчина. И запах от него приятный. Такой терпкий, что-то с цитрусом, у меня даже слюна выделяется.

Это наверно оттого, что я не ела ещё. В желудке урчит.

Решаю попробовать выбраться из-под руки Молоха. Приподнимаю её с трудом, она будто тонну весит. Бочком двигаюсь к краю. И снова, когда, мне кажется, ещё чуть-чуть и выскользну. Молохов, словно кот, который играет с мышкой, сгребает меня в охапку и придвигает к себе. Только теперь ещё и наваливается сверху. Я даже вздохнуть не могу.

– Куда собралась? – он хрипло шепчет мне на ухо.

– Я попить хочу, – лепечу едва слышно.

Он откидывает с меня одеяло куда-то в ноги. Теперь я чувствую, какой он горячий, и мне моментально становится жарко. Тяжёлая ладонь ложится поверх моей небольшой груди. И начинает катать сосок словно шарик. С каждой секундой прикосновение всё острее. Дыхание сбивается. А он ведь больше ничего не делает. Только грудь трогает. Наконец, он убирает руку, и я радуюсь, что можно выдохнуть. Только, оказывается, рано, потому что он проводит рукой по нижним губам, нажимает большим пальцем на холмик, массирует его, а по моему телу проносится горячая волна. И это так остро, так электрически заряжено, будто его пальцы выпускают ток.

Глава 6

Я замираю, его пальцы всё ещё движутся во мне, но в голове резко проясняется.

– Я не Юля, – выдыхаю, и мой голос звучит чужо, дрожаще. – Меня зовут Арина.

Его рука останавливается. Молох приподнимается, и в полутьме я вижу, как его глаза сужаются. В них мелькает что-то – недоумение, раздражение, а потом… холод. Ледяной, пронизывающий.

– Что? – его голос теперь не хриплый, а резкий, как удар ножа.

Я сжимаюсь под ним, внезапно осознавая, насколько уязвима. Его тело всё ещё прижимает меня к кровати, пальцы – внутри.

– Я Арина, – повторяю чётче. – Ты перепутал.

Он аккуратно убирает руку, откидывается назад, и я мгновенно прижимаю колени к груди, отползаю к изголовью. Сердце колотится так, будто хочет вырваться.

Молох садится на край кровати, проводит рукой по лицу, будто стирая с него сонную маску. Потом резко встаёт, шагает к окну, хватается за подоконник. Спина напряжена, плечи подняты.

– Чёрт, – сквозь зубы бросает он.

Я не знаю, что хуже – его ярость или его молчание. Но я теперь я хотя знаю, что он не тронет. Не со мной он хотел заняться сексом, с другой.

И это может быть моим шансом.

– Выпусти меня, пожалуйста, – говорю тихо, но чётко. – Меня уже дома потеряли.

Он смотрит на часы, потом в окно. На улице ещё темно и тихо.

– Собирайся, – говорит он. Одно слово и моё сердце подпрыгивает от радости. Неужели он правда отпустит?

Меня не надо долго уговаривать. Я соскакиваю с кровати, дрожащими руками натягиваю ещё мокрую юбку. Глазами ищу свои мокрые кеды.

– Не тяни, – Молох бросает мне куртку. – Надень это.

Куртка пахнет его запахом. Его взгляд тяжёлый, будто пригвождает к стене.

– Готово, – бормочу, засовывая руки в рукава.

Он кивает к двери:

– Иди.

Коридор тёмный, только где-то внизу тускло светит лампа. Я иду впереди, чувствуя, как он следует за мной в двух шагах. Его дыхание ровное, но в тишине оно кажется громким.

На первом этаже на диванчиках спят девушки и мужчины, видимо, те, кому не хватило комнат. В гостиной следы вчерашней вечеринки: пустые бутылки, пепельницы, смятые салфетки.

Молох щёлкает замком у входной двери. Сердце падает.

– Куда мы?

Он открывает дверь. Ночной воздух резкий, с запахом дождя наполняет грудь. Наверно, так чувствуют себя заключённые, которых чувствуют вкус свободы. Я всего сутки была взаперти, но как же сладок её вкус.

– До города далеко. Ты не дойдёшь.

За порогом – гравийная дорожка и чёрный внедорожник. Он открывает пассажирскую дверь, жестом указывает садиться.

– Я...я на скутере или могу вызвать такси.

– В три ночи? В этой глуши? – он усмехается. – Садись, Арина.

Моё имя на его языке звучит странно.

Я делаю шаг к машине, чувствуя, как гравий хрустит под тонкой подошвой мокрых кед. Внезапно сзади раздаётся хлопок двери – кто-то вышел на веранду.

– Эй, Молох! – мужской голос хриплый от сна. – Куда это ты в такую рань?

Я замираю не оборачиваясь. Пальцы непроизвольно впиваются в рукава чужой куртки.

– Дела, – коротко бросает Молох через плечо.

– С этой куклой? – слышится похабный смешок. – Да ты, брат, вовсе охренел...

Молох резко поворачивается, и в его позе появляется что-то хищное.

– Закрой пасть, Димон. Или я её закрою.

Тишина. Потом недовольное бурчание и скрип двери.

Я быстро забираюсь в салон, прижимаюсь к дверце. Сердце колотится где-то в горле. Машина пахнет кожей, кофе и чем-то металлическим – возможно, оружием.

Молох заводит двигатель, и внедорожник рычит, как разбуженный зверь. Мы выезжаем на дорогу. Моего скутера уже нет.

А я ведь даже ещё за него не расплатилась. Ещё и за сумку придётся штраф платить.

“Но ничего, переживу. Зато живая и почти целая вырвалась,” – успокаиваю себя, но радоваться пока боюсь.

– Спасибо, – выдавливаю я через минуту молчания.

Он не отвечает, только пальцы сильнее сжимают руль. В свете приборки его профиль кажется вырезанным из камня – жёсткий, неуступчивый.

– Адрес, – коротко говорит он, словно у него все слова под запись.

Диктую адрес. И остальную дорогу мы едем молча. Когда горизонт окрашивается розовым светом, мы подъезжаем к моему дому. Окна на кухне горят, мама, наверно, спать не ложилась. Переживает. Сердце сжимает болью от переживания за неё.

– Ну всё. Топай, – приказывает Молох.

Я выхожу из машины. Всё ещё не верю, что всё закончилось.

– Спасибо, – искренне благодарю его. Он лишь слегка кивает головой, несколько секунд не сводит с меня глаз.

– Завязывай с такой работой, – даёт мне напутствие на будущее. Не успеваю ответить, как он резко отъезжает. Мой голос тонет в звуках двигателя. Я стою на асфальте, сжимая в руках края его куртки. Утренний ветерок треплет мои растрёпанные волосы. Машина Молоха исчезает за поворотом, оставляя после себя лишь запах бензина и чувство нереальности происходящего.

Поднимаюсь в квартиру, стучу в дверь. Мама открывает почти мгновенно.

– Арина... – её голос дрожит. Она делает шаг ко мне, потом ещё один, будто боится, что я призрак.

– Мам, я... – начинаю я, но слова застревают в горле.

Она бросается ко мне, обнимает так крепко, что даже больно. Я чувствую, как её руки дрожат.

– Где ты была?! – шепчет она мне в волосы. – Я всю ночь... я думала...

– Всё хорошо, – прижимаюсь к ней, вдыхая родной запах домашнего стирального порошка. – Я дома.

Мама хватает телефон, чтобы отменить заявление в полицию. Я иду в душ, смываю с себя следы той ночи. Горячая вода обжигает кожу, но я не могу согреться.

Когда выхожу, мама уже ставит на стол чашку чая.

– Расскажешь? – спрашивает она тихо.

Я пью чай, чувствуя, как он разливается теплом по всему телу. И понимаю – нет. Не расскажу. Не сейчас. Может быть, никогда.

– Просто... задержалась у подруги, – говорю я, опуская глаза. – Телефон сдох.

Глава 7

(Спустя 2 месяца)

Я выхожу из подъезда, и ослепительное летнее солнце бьёт мне в глаза. Приходится прикрыть их ладонью, пока они не привыкнут к яркому свету. В воздухе пахнет нагретым асфальтом и тополиным пухом – он кружится в воздухе, как снег, которого так не хватало прошлой зимой.

Перед подъездом стоит алая Audi. Это машина моей подруги Алисы. И я узнаю её сразу – она единственная во всём нашем спальном районе с такими тонированными стёклами и хромированными дисками.

Мы с Алисой дружим с пятого класса. Две дворовые девчонки, которые делились жвачкой секретиками и списывали друг у друга контрольные по математике. Потом её мама вышла замуж во второй раз – «очень удачно», как шептались соседки. Они переехали в центр, в огромную квартиру с видом на реку. Я тогда ревела в подушку, уверенная, что наша дружба на этом закончится.

Но на следующий же день Алиса примчалась на такси (в двенадцать-то лет!), влетела в нашу хрущёвку и, задыхаясь, выдавила: «Ты что, правда думала, что я променяю тебя на этих кисейных барышень из своей новой школы?»

Мы тогда валялись на моей кровати и ржали до слёз, а она клялась, что никогда не станет «одной из этих брезгливых богачек».

И ведь не стала.

Прошло десять лет. Она по-прежнему приезжает ко мне в спальный район на своей шикарной тачке, а я всё так же впиваюсь ногтями в кожу сиденья, когда она лихачит на поворотах.

Окно со стороны водителя опускается, и оттуда вырывается громкая поп-музыка, смешанная с холодком кондиционера и фирменным парфюмом Алисы.

– Ну наконец-то! – она высовывается из окна, её каштановые волосы собраны в небрежный хвост, а губы блестят розовым блеском. – Я уже думала, ты передумала!

Я улыбаюсь, открываю дверь и буквально проваливаюсь в мягкое кожаное сиденье. В салоне пахнет кофе, карамельками и чем-то ещё – её миром, чистым, ярким, беззаботным.

– Куда едем? – спрашиваю, пока Алиса лихо выруливает со двора.

Она смеётся, и этот звук такой лёгкий, будто пузырьки в шампанском.

– Сначала просто покатаемся, а потом… – она бросает на меня хитрый взгляд, – у меня для тебя кое-что есть.

Музыка становится громче, ветер врывается в открытое окно, и я закрываю глаза, чувствуя, как волосы хлещут меня по лицу.

Два месяца. Два месяца с той ночи. Я почти перестала просыпаться в поту, мне почти перестал сниться тот незнакомец. Его дыхание, сильные руки, властные требовательные губы. Иногда мне казалось, что схожу с ума, когда просыпалась и чувствовала, как дрожу от желания и разочарования, что это сон. Это ведь неправильно, быть зависимой и хотеть мужчину, которого я даже не знаю. Но теперь стало лучше. Почти.

– Ты вообще слушаешь? – Алиса тычет меня в плечо.

– Что?

– Папа вернулся! – её глаза горят, как у ребёнка перед Новым годом. – Наконец-то!

Я моргаю. Её отец. Я никогда его не видела. Алиса всегда говорила о нём с обожанием, но как-то… смутно. Он то ли на Мальте, то ли в Дубае, то ли ещё где-то, где море синее, а деньги пахнут солнцем.

– И… – она делает паузу для драматизма, – мы с ним через неделю летим обратно!

– О, круто, – говорю я, но она уже продолжает, даже не дав мне вставить слово:

– И ты летишь с нами.

Мир на секунду замирает.

– …Что?

– Ну да! – она хохочет, будто это самая очевидная вещь на свете. – Папа оплатит всё: перелёт, визу, отель, всё-всё. Тебе только нужно уговорить маму и собрать чемодан.

Я не дышу.

Мальта. Море. Солнце. Всё, о чём я читала в дешёвых туристических брошюрах в метро.

– Ты… серьёзно? – мой голос звучит хрипло, будто я только что пробежала марафон.

– Абсолютно! – она улыбается во весь рот. – Ну так что? Ты в деле?

Я хочу сказать «нет». Потому что что-то внутри сжимается в комок. Но я говорю:

– Да, – ведь это мой шанс. А маму как-нибудь уговорю.

– Супер! – Алиса хлопает по рулю. – Тогда поехали – познакомлю тебя с папой.

Лёд пробегает по спине.

– Прямо… сейчас?

– А чего ждать? – она пожимает плечами.

Я киваю, но пальцы непроизвольно впиваются в кожу сиденья.

Через двадцать минут мы уже за городом. Дорога сужается, дома сменяются высокими заборами с колючей проволокой. Алиса уверенно поворачивает на частную дорогу, и впереди вырастают ворота с охраной.

Я никогда не была в таких местах.

Охранник в строгой форме узнаёт Алису с первого взгляда. С каменным лицом он почти незаметно кивает и нажимает кнопку. Чёрные кованые ворота начинают разъезжаться с тихим механическим гулом, словно приглашая нас войти в совершенно иной мир.

Заезжаем во двор.

Алый закат, словно расплавленное золото, заливает фасад двухэтажного особняка, отражаясь в огромных панорамных окнах. Они сверкают, как драгоценные камни, ослепляя. Фонтаны, окружённые идеально подстриженными кустами, разбрасывают в воздухе миллионы бриллиантовых брызг. Газоны – ровные, изумрудные, будто сошедшие со страниц глянцевого журнала.

Я невольно опускаю взгляд под ноги. Плитка под моими потрёпанными кедами – тёплая, почти бархатная на ощупь, с замысловатым узором. Каждая её деталь, каждый изгиб орнамента кричит о безумной стоимости.

«Этот квадратный метр стоит больше, чем вся наша хрущёвка», – проносится в голове.

Я делаю шаг из машины – и земля будто уходит из-под ног. Колени слегка дрожат, будто тело, наконец, осознало, куда меня занесло.

«Не место таким, как я», – шепчет какой-то внутренний голос.

Но Алиса уже хватает меня за руку и тащит вперёд, к сверкающему особняку.

«Дыши», – приказываю себе.

Но воздух вдруг становится таким густым, будто его тоже купили за безумные деньги.

– Пап! – Алиса взвизгивает и бросается к мужчине, который выходит на крыльцо.

Я поднимаю глаза.

Высокий. Широкоплечий. Серые глаза, холодные, как сталь.

Молох.

Мир переворачивается.

Он обнимает Алису, потом его взгляд скользит ко мне – и застывает.

Глава 8

Секунда. Всего одна секунда – и мир раскалывается на "до" и "после".

Его пальцы смыкаются вокруг моей ладони. Тепло. Твёрдо. Знакомо.

Я не могу пошевелиться.

– Арина? – Алиса щурится, тычет меня локтем вбок. – Ты чего сжалась, как мышь?

Я заставляю себя улыбнуться.

– Просто… не ожидала познакомиться с твоим папой, – выдавливаю я, отдёргиваю руку так резко, будто обожглась.

Его глаза – серые, бездонные – слегка сужаются. Он знает.

– Ну, заходите уже! – Алиса влетает в дом, сбрасывая туфли на мраморный пол. – Пап, а где твой легендарный лимонад?

Он не сразу отводит взгляд от меня.

– В холодильнике, – наконец отвечает он, и его голос – тот самый, который два месяца звучал в моих кошмарах и самых постыдных фантазиях.

Я стою в шикарном холле, под люстрой, которая может занять всю мою комнату, и чувствую, как земля уходит из-под ног.

Отец Алисы.

Тот самый мужчина.

Незнакомец из ночного клуба.

– Идём! – Алиса хватает меня за запястье, тащит за собой.

Я иду, но моё тело – не моё. Ноги ватные, в ушах – гул.

Гостиная, кухня, терраса – всё сливается в калейдоскопе дорогих деталей. Я вижу его везде: вот он наливает лимонад в хрустальные бокалы, вот поправляет рукав рубашки, вот смотрит на меня так, будто помнит.

– Так значит, через неделю? – Алиса разваливается на диване, закидывает ноги на стол. – Я уже чемодан собрала!

– Через неделю, – он повторяет, ставит передо мной бокал. Лёд звенит. – Если Арина согласна.

Я поднимаю глаза.

– Конечно, согласна! – вклинивается Алиса. – Она же не дура, чтобы от Мальты отказываться!

Он ждёт.

– Я… – мой голос предательски дрожит. – Мне нужно подумать.

Алиса закатывает глаза.

– О чём тут думать?

Я не могу ответить. Потому что, если я поеду – это будет ад.

А если не поеду – это будет пытка. Если быть честной с собой, то я себя боюсь не меньше, чем его.

– Дай ей время, – вдруг говорит он. Глаза – ледяные, но в них мелькает что-то опасное. – Всё-таки… неожиданное предложение.

Алиса вздыхает, достаёт телефон, который вибрирует и сигнализирует о звонке.

– Ладно, думай. Но только до завтра! – говорит мне и отвечает на звонок. – Да, мама? Ага…

Я киваю, пью лимонад, и он обжигает мне горло, будто спирт.

А он смотрит. И я смотрю. Совершенно не слышу, о чём говорит Алиса. Только понимаю, что звук становится тише. Она на террасу выходит, и мы остаёмся одни в комнате.

Тишина.

Только тиканье огромных часов где-то за спиной и лёгкий звон льда в бокале. Я не дышу. Он стоит в двух шагах, прожигая меня взглядом.

– Не рада встрече? – он говорит тихо, так, чтобы Алиса не услышала. Голос низкий, с хрипотцой.

Я сжимаю бокал так, что пальцы немеют.

– Я не знала, что ты... её отец.

Он делает шаг ближе. Его запах, который преследовал меня последние два месяца, тёплый, мужской, настоящий – накрывает меня с головой.

– А теперь знаешь.

Сердце колотится так, что, кажется, он слышит его.

– Я не поеду, – шепчу.

– Почему? – в его взгляде нет удивления, он вообще будто эмоций не испытывает.

– Чтобы вам не мешать.

– Мне? Мне ты не мешаешь, – ещё шаг. Мы почти касаемся друг друга. – А вот Алису ты расстроишь.

Я отступаю, спиной упираюсь в стену. За окном смеётся Алиса, её голос доносится с террасы.

Лёд в бокале звенит, когда моя рука непроизвольно дёргается. Его взгляд – холодный, оценивающий – скользит по мне, будто рентген, просвечивающий насквозь.

– Значит, ты работаешь курьером? – внезапно спрашивает он, и голос его звучит ровно, но в нём слышится лёгкое презрение.

Я замираю.

– Больше нет. После того раза уволилась, – шепчу еле слышно.

– Уволилась? – Он повторяет за мной, как будто проверяя на правдивость. Сердце колотится так, что, кажется, он его слышит.

– Значит, это был просто заказ. – Его губы слегка подрагивают, но не в улыбке. Скорее, в насмешке. – А я подумал... что ты...

Я краснею до корней волос.

– Вы ведь мне вообще не дали ничего объяснить тогда. А я пыталась.

– Девушки по вызову умеют прекрасно врать и прикидываться бедными и несчастными, – отвечает Молохов, прищуривает глаза, будто до сих пор не верит.

– А я не ожидала увидеть вас здесь, – я сжимаю бокал так, что пальцы немеют. – Это... нелепая случайность.

– Случайность? – Он медленно обводит взглядом комнату, будто оценивая, насколько я здесь неуместна. – Или закономерность?

– Что это значит?

– Значит, я не верю в совпадения.

Я сглатываю. Он думает, что я специально всё подстроила? от этих мыслей меня даже в пот бросает.

– Я не знала, что вы её отец. И насколько мне тогда надо быть продуманной, чтобы начать дружить с ней за десять лет до нашей встречи.

– Вы дружите десять лет? – снова прищуривает глаза. И я в очередной раз чувствую, как он сканирует меня. Каждый раз словно детектор лжи проверяет меня на враньё.

– Но теперь знаешь. – Он делает ещё шаг ближе, и его тень накрывает меня. – И теперь у нас проблема.

– Какая?

– Ты знаешь, где я был два месяца назад. А я этого не афиширую.

Я моргаю.

– Вы... скрываете это от Алисы?

– Это не твоё дело. Твоё дело – молчать.

В горле пересыхает.

– Я не собиралась ничего рассказывать.

– Умная девочка. – Его голос звучит как шёпот, но в нём – сталь. – Потому что, если Алиса узнает...

– Она не узнает, – тороплюсь подтвердить, что не планирую об этом рассказывать.

– Точно?

– Да.

Он изучает меня несколько секунд, потом слегка кивает.

– Хорошо. Тогда можешь ехать с нами.

Я не ожидала такого поворота.

– Вы... разрешаете?

– Алиса хочет. А я... – Его взгляд на мгновение становится тяжелее, но тут же снова становится непроницаемым. – Я не вижу причин отказывать.

Лжёт.

Глава 9

Самолёт мягко касается взлётно-посадочной полосы, и я просыпаюсь от лёгкого толчка. Глаза слипаются, в ушах всё ещё гудит от перепада давления. Алиса уже вскочила с кресла, трясёт меня за плечо:

– Просыпайся, соня! Мы прилетели!

Я моргаю, пытаясь прийти в себя. Это был мой первый полёт, и я совсем не ожидала, что мне будет так нехорошо. Голова гудела, и постоянно подташнивало. Через иллюминатор льётся ослепительное средиземноморское солнце. Оно кажется другим – не таким, как дома. Более золотым, более жирным, будто пропитанным мёдом и теплом.

– Боже, мне до сих пор не верится, что мы вместе прилетели сюда, – Алиса сияет, как ребёнок в Диснейленде.

– Красиво… – выдавливаю я, но мой взгляд непроизвольно скользит к передним рядам.

Молохов уже встал. Высокий, в белоснежной рубашке с закатанными рукавами, он разговаривает со стюардессой. Его профиль резко очерчен, челюсть напряжена – он выглядит так, будто даже в отпуске не может позволить себе расслабиться.

И вдруг – поворачивает голову.

Наши взгляды сталкиваются.

Я тут же отворачиваюсь, но уже слишком поздно – он увидел. Увидел, что я смотрю.

Алиса, конечно, ничего не замечает.

На парковке нас встречает чёрный Mercedes с затемнёнными стёклами. А через пять минут она уже мягко катит по узким улочкам.

Я прилипла к окну, как зачарованная.

Белоснежные дома с резными балконами, увитыми бугенвиллией. Узкие улочки, где едва разъедутся две машины. Яркие двери – синие, жёлтые, красные – как будто сошедшие с открытки. И море. Оно везде – сверкает между домами, переливается вдали, пахнет солью и свободой.

– Нравится? – Алиса тычет меня в бок.

Я киваю, не в силах вымолвить ни слова.

– Подожди, скоро увидишь виллу, – она хихикает. – Там вообще…

Я не представляю, что может быть красивее этого, но ошибаюсь.

Ворота распахиваются без единого скрипа, словно перед нами расступается сам воздух. Я замираю на пороге, чувствуя, как подкашиваются ноги.

Дом.

Нет, это слово слишком убого для этого места.

Дворец из золотистого мальтийского известняка, будто высеченный из самого солнца, раскинулся на скалистом утёсе. Его террасы каскадом спускаются к самой кромке воды, где волны разбиваются о древние камни, вздымая бриллиантовые брызги.

– Ну что? – Алиса щеголяет передо мной, как фокусник, только что доставший из шляпы не слона, а целый мир.

Мой рот беззвучно открывается. В горле пересыхает.

Молохов проходит мимо нас стремительной походкой человека, привыкшего владеть пространством. Его пальцы разжимаются – ключи падают в ладонь водителя с металлическим звоном, слишком громким в этой внезапной тишине.

– Покажи Арине её комнату, – бросает он Алисе, даже не удостоив меня взгляда.

Но я-то чувствую.

Чувствую, как его внимание скользит по моей спине, пока я, ошеломлённая, бреду за Алисой по мраморному холлу.

– Та-дам! – Алиса распахивает двойные двери.

Я застываю на пороге.

Комната – нет, будуар принцессы – залита солнцем. Высокие потолки с лепниной. Французские окна, ведущие на частный балкончик. Кровать... о боже, эта кровать размером с мою комнату в хрущёвке, застеленная белоснежным бельём, которое, кажется, светится.

– Ну как? – Алиса плюхается на покрывало, заставляя шелковистую ткань шелестеть.

Я медленно поворачиваюсь на каблуках, впитывая детали:

– Ванная там, – она машет рукой в сторону двери из матового стекла, – гардеробная здесь. А это... – её пальцы щёлкают по панели на стене, – вот так включается вид.

Окна мгновенно темнеют, превращаясь в гигантский экран. На нём – подводный мир: коралловые рифы, стайки разноцветных рыб.

– Это... нереально, – выдавливаю я, чувствуя, как реальность уплывает из-под ног.

Алиса смеётся, но мой взгляд уже скользит к двери в коридор.

Интересно, где его комната?

Мысль приходит сама собой, незваная, настырная. Я тут же кусаю губу, пытаясь прогнать её.

– Ладно, разбирайся сама! – Алиса вскакивает. – Через пятнадцать минут на выход – покажу тебе пляж!

Дверь захлопывается.

Я остаюсь одна посреди этой роскоши, медленно опускаясь на край кровати. Пальцы тонут в покрывале – оно холодное, шёлковое, чужое.

За окном кричат чайки. Где-то внизу плещется море.

А я думаю только об одном:

Что я здесь делаю? Я будто в сказку про Золушку попала. И там всё закончилось в двенадцать часов ночи. И надо об этом не забывать, – напоминаю себе.

Поднимаюсь и заставляю себя переодеться. Я бы лучше остаток дня провела в комнате, чтобы прийти в себя после перелёта, но Алиса она неугомонная. Противостоять ей – всё равно, что противостоять буре. Поэтому я решаю переодеться.

Стою перед зеркалом в гардеробной, пальцы дрожат на застёжке жёлтого бикини.

– Арина, ты там застряла? – голос Алисы доносится из коридора.

– Выхожу!

Я набрасываю поверх лёгкую тунику из полупрозрачного шифона – хоть какая-то защита от южного солнца. Кожа у меня белая в отличие от Алисы. Это у неё загар вообще не сходит с её идеального тела. А я знаю себя, стоит только чуть дольше на солнце побыть и буду красная как рак. Надеваю шляпу с широкими полями. Ну вроде бы готова. Хотя ужасно стесняюсь своего тела. У меня бёдра шире, чем у Алисы, и грудь больше. Это она как модель, стройная и изящная, а я обычная.

Алиса уже ждёт у двери в красном бикини, сверкая золотым загаром.

– О, а мне нравится! – она крутит меня за руку, оценивая наряд. – Но зачем эта тряпка?

– Солнце... – лепечу я.

– Бред! – Алиса хватает меня за руку и тащит по мраморной лестнице.

Молохов сидит на террасе, залитой солнцем. В его руке – бокал с чем-то янтарным, лед звенит при каждом движении. Он в белых льняных штанах и рубашке, расстёгнутой до середины груди. Тоже уже переоделся.

– Пап, мы идём на пляж! – Алиса звенит, как колокольчик. – Иди с нами!

Глава 10

Вода внезапно становится ледяной. Его слова обжигают сильнее, чем средиземноморское солнце. Я отплываю, стараясь сделать это естественно, будто просто решила сменить положение. Но сердце колотится так, что, кажется, его стук слышно даже Алисе, которая плещется в паре метров от нас.

– Арина, ты чего такая красная? Уже обгораешь? – Алиса щурится, подплывая ближе.

– Нет, просто... вода прохладная, – вру я, чувствуя, как Молохов наблюдает за мной с тем же выражением, с каким кот следит за мышкой.

– Дурочка, оно же как парное молоко! – Алиса брызгает в меня водой и смеётся.

Я пытаюсь улыбнуться в ответ, но губы не слушаются. Его слова звонят в ушах, как набат:

«Окажешься в моей постели, только в этот раз я не отпущу».

И я понимаю, что он не шутит.

И самое страшное – часть меня хочет проверить, насколько он серьёзен.

– Пап, а дай нам свой крем для загара! – Алиса выныривает рядом с ним, хватает за руку. – Арина вся белая, сгорит за пять минут.

Молохов молча выходит из воды. Капли стекают по его спине, играют на рельефных мышцах. Он проходит мимо нас не оглядываясь. Уверена, он знает, насколько хорош.

– Для меня папа – эталон настоящего мужчины, – неожиданно выдаёт Алиса, глядя ему вслед. – До сих пор жалею, что мама с папой развелись.

Смотрю на Алису, наверно, она до сих пор переживает развод родителей. Я бы переживала. Хотя у самой ситуация похожая. Только вот моего отца не вернуть и не увидеть больше. Развод всё же попроще, тем, что папа хоть иногда появляется в твоей жизни.

– А из-за чего? – интересуюсь я.

– Не знаю. Мама не любит об этом говорить, но я точно знаю, что она бы с удовольствием всё вернула. Но папа у меня такой: если принял решение, то ты хрен переубедишь его. – Она смеётся. – Он всегда был таким – все женщины вокруг него сходят с ума. Но он ни с кем не задерживался надолго после развода. Я думаю, мама просто сильно ревновала, поэтому они развелись. Ей с отчимом спокойнее. На его пузико мало кто позарится.

Я молчу, чувствуя, как в груди завязывается тугой узел.

– Ладно, хватит болтать, пошли, я тебе спину намажу, – Алиса хватает меня за руку и тащит за собой. – Идём, а потом поищем грот. Папа говорил, что он где-то недалеко.

Мы выбегаем из воды, и я наспех накидываю полотенце на плечи. Молохов сидит в шезлонге, в руках у него книга, но я вижу, как его взгляд скользит по мне, когда я прохожу мимо. Он протягивает Алисе крем.

Она мажет меня кремом и тащит к скалам. Я иду за ней, лишь бы спрятаться от постоянного ощущения, что он смотрит на меня.

Грот оказывается маленькой пещерой в скале, куда можно доплыть всего за пару минут. Вода здесь изумрудная, почти светящаяся.

– Красиво, да? – Алиса ныряет под скалу, её голос эхом разносится по камням.

– Да, – соглашаюсь я, но мысли далеко.

– Ой, смотри! – Алиса выныривает рядом, держа в руках ракушку. – На, тебе на память!

С пляжа возвращаемся уже, когда солнце клонится к горизонту.

Полёт, купание и обратная дорога выматывает меня окончательно. Ополаскиваюсь под душем и решаю полежать хоть немного. Даже не замечаю, как меня уносит в сон.

Просыпаюсь от тихого скрипа двери и чьего-то присутствия. В комнате уже темно – за окном разливается мальтийская ночь, синяя и бархатистая. Поворачиваю голову к часам – половина второго.

– Алиса? – шепчу в темноту.

Ответа нет. Но дверь действительно приоткрыта – я точно закрывала её перед сном. Сажусь на кровати, и в этот момент слышу лёгкий шорох.

– Не кричи.

Голос. Его голос.

Сердце замирает, потом начинает биться так, что, кажется, вырвется из груди. В темноте у окна вырисовывается его силуэт – высокий, недвижимый.

– Вы... что вы здесь делаете? – мой шёпот дрожит.

Он делает шаг вперёд, и лунный свет выхватывает его лицо – резкие скулы, плотно сжатые губы.

– Проверил, как ты переносишь акклиматизацию.

– В два часа ночи?

– Именно.

Ещё шаг. Теперь он совсем близко. Я чувствую его запах – моря, резкие древесные нотки парфюма и чего-то неуловимого, только его.

– Вы не должны здесь быть.

– Знаю.

Его пальцы касаются моего плеча, скользят по шее. Кожа под его прикосновениями горит.

– Я не... мы не можем...

– Можем.

Он наклоняется, и его губы касаются моей шеи. Тёплые, влажные, настойчивые. Я зажмуриваюсь, пытаясь собрать остатки воли.

– Алиса...

– Спит. Как и весь дом.

Его рука скользит под подол моей футболки. Я вздрагиваю.

– Вы обещали...

– Я обещал не говорить ей о нашей встрече. Ничего не обещал насчёт этого.

Его ладонь обжигает кожу живота, медленно продвигаясь вверх. Я задыхаюсь.

– Я не хочу...

– Врёшь.

Он целует меня. Твёрдо, властно, без права на отказ. Его язык проникает в рот, и я теряю последние остатки разума. Тело предательски откликается – грудь тяжелеет, между ног появляется предательская влажность.

– Видишь? – он отрывается, его дыхание горячее на моих губах. – Ты хочешь этого не меньше меня.

Я молчу. Потому что он прав.

Его рука сжимает мою грудь. Пальцы обводят сосок, и тихий стон срывается с моих губ.

– Тише, – шепчет он. – Иначе кто-нибудь услышит.

Он снимает с меня футболку. Холодный ночной воздух обжигает кожу.

– Какая же ты красивая... – его голос звучит хрипло, когда он смотрит на моё обнажённое тело.

Я пытаюсь прикрыться, но он ловит мои руки, прижимает к кровати.

– Не прячься.

Его губы опускаются на грудь, язык играет с соском. Я кусаю губу, чтобы не застонать.

Он медленно движется вниз – горячие поцелуи на животе, на бёдрах...

– Пожалуйста... – бормочу я, уже не зная, прошу ли остановиться или продолжить.

Он не отвечает. Просто раздвигает руками мои ноги.

Его губы обжигают кожу внутренней поверхности бедра, заставляя меня содрогаться. Я вцепляюсь пальцами в простыни, когда его язык скользит выше, едва касаясь самой чувствительной точки.