Отказ не принимается

Пролог

– Да-да, сейчас, Тимош, дай мне минутку… – бормочу я, чувствуя горячую детскую ладошку, забирающуюся под одеяло, чтобы привлечь мое внимание.

Надо вставать, но ноги до сих пор гудят, как будто я прошагала двадцать километров в гору на каблуках.

Черт, я же и правда прошагала… От остановки до турбазы… Дьявольский корпоратив.

Что? Корпоратив? Откуда здесь Тимка? Он же должен быть дома с мамой!

Я резко сажусь на постели, с трудом удерживая поехавшее одеяло.

В темноте зимнего утра я вижу детский силуэт, освещенный пробивающимся сквозь приоткрытую дверь светом бра.

Со сна не понимая, что происходит, я бросаюсь щупать кроху, но тонкие короткие и уже почти расползшиеся косички утверждают, что конкретно этот ребенок не мой. У меня мальчик.

– Ты кто? – щурюсь я в щекастую мордашку.

– Эстель, – охотно представляется малявка, у нее смешное «с» с присвистом. Имя-то какое… За что ребенку такое досталось?

– А где твои родители?

– Мама уехала, папа спит. Я есть хочу.

С ума сойти! Мамаша-кукушка и отец-пофигист! Как можно оставить без надзора ребенка? Дети же непосредственные, вот зашла в первый попавшийся коттедж, а если бы тут пьяные были? Или обидел кто? И вообще могла замерзнуть!

– А курточка у тебя есть? – с замиранием сердца спрашиваю я.

Эстель довольно машет в сторону прихожей.

– Ладно, – я тру лицо, пытаясь прогнать нервяк. – Мы сейчас позавтракаем и найдем твоего папу.

Где-то тут должен быть листок с номерами телефонов администрации. Выбираюсь из своего лежбища, вчера я так устала, что отрубилась прямо в гостиной на диване, лишь стащив джинсы, отсыревшие по низу, и натянув на себя шерстяной плед, лежавший неподалеку.

Спотыкаясь, я дохожу до рюкзака, выуживаю оттуда белые шерстяные гольфы. Вроде и натоплено, а ноги мерзнут. Ухватив за руку егозу, иду на кухню. По пути пожамкав джинсы, разочарованно вынуждена признать, что не досохли. Ну ничего, рубашка длинная и теплая, почти приличная.

На кухне девочка бодро усаживается за стол и смотрит на меня выжидающе. Я тоже разглядываю нежданную гостью. Ангелочек. Я всегда хотела дочку, чтобы выбирать платьица, плести косички, покупать красивые заколочки, но у меня Тимка. И чихать он хотел на заколочки.

Открыв холодильник, я вижу, что кое-какие продукты тут есть. Похлопала шкафчиками, ну ребенка накормлю, а сама в столовою схожу.

– Ты что будешь? Яичницу или кашу?

– Брутергроб, – тщательно выговаривает малявка.

– Только с кашей, – не соглашаюсь я.

Наступает момент торга.

– Но тогда брутергроб с вареньем! – указывает Эстель на стоящую на столе банку, которую я привезла из дома, потому что мне казалось, что в горле першит.

– Ну, гроб так гроб… – бормочу я, ставя на огонь молоко.

Девочка под руку не лезет, ни о чем не спрашивает, только внимательно следит за моими движениями блестящими голубыми глазами. Выглядит умытой, но с волосами надо что-то делать.

Накладываю кашу в тарелку, заправляю найденной в холодильнике голубикой, и пока нехитрое блюдо остывает, веду ребенка мыть руки и переплетаться. Косички выходят очень смешными, у меня щемит сердце. Мне бы дочку… Эстель убегает завтракать, а я собираюсь умыться и начать обзвон, чтобы выяснить, чей ребенок сбежал.

Приведя себя в порядок, разглядываю в зеркало лицо с темными кругами под глазами. Мне не на корпоратив надо было ехать, а отоспаться…

Внезапно мне кажется, что в зеркале за моей спиной что-то мелькает. Вздрогнув, я оборачиваюсь – никого. Осторожно выглядываю из ванной, и оказываюсь схвачена огромными лапищами. От ужаса у меня пропадает дар речи, да это и не играет роли. Одна рука придавливает меня к стене, а другая лежит на горле, сдавливая пока не больно, но ощутимо.

– Ты что тут делаешь? – шипит мне в лицо небритый полуголый мужик с тонким шрамом на подбородке.

– Я…

– Я блядей не заказывал, совсем страх потеряла? Ты знаешь, что бывает за проникновение?

– Отпустите, – хриплю я. – Я не понимаю, о чем вы…

– Как ты здесь оказалась? – хватка на горле ослабевает, но у стены я зафиксирована намертво. – Устала собирать клиентов вдоль дороги?

Карие глаза смотрят на меня не просто зло, а свирепо.

– Я живу в этом коттедже…

– В этом коттедже живу я, – сипло рявкает он. – А ты шустрая, уже и разделась…

Мужик прижимается ко мне всем телом, а руки его начинают шарить по мне, забираясь под рубашку…

– Прекратите! – я пока еще не решаюсь кричать, потому что боюсь напугать Эстель на кухне, но уже повышаю голос. – Мне дали номерок и ключи от четвертого домика. Я сомневаюсь, что они подходят к любому замку! Да прекратите!

Наглая ладонь, уже добравшаяся до моей груди и сжимающая ее, замирает.

– Я выясню… – зловеще обещает мужик.

Глава 1

Напряжение зашкаливает.

Ничего криминального вроде не происходит, но меня почти потряхивает.

Умеет отдел персонала нагнать паники.

Нас выстроили как на плацу, будто мы ждем явления английского короля, не меньше. В шеренге сотрудников я стою с такой прямой спиной, что она начинает болеть. Уже минут десять стоим. Проклинаю каблуки, положенные по дресс-коду.

Корпоративный шарфик душит меня, во рту сухо, как в пустыне Гоби, зато ладони мокрые.

Ненавижу себя за это.

Ощущение, что именно меня в угол поставят и прилюдно покроют позором, хотя нас тут таких больше двадцати человек нервничает.

Могли бы и объяснить, что за фигня.

В торговом зале витают ароматы парфюма, от которого поначалу у меня болела голова. Любить духи – это одно, а работать с ними – совсем другое. На излете двух месяцев стажировки здесь я немного притерпелась, а в первые дни в конце рабочего дня я даже вкуса еды не чувствовала. Обоняние отбивало напрочь, никакой кофе не помогал, а на языке оседала вся туалетная вода мира. Для моего чувствительного носа, это было слишком.

А сейчас перед новым годом, еще и зал украшен опупенной искусственной ёлкой, которую постоянно обрызгивают отдушками, призванными имитировать хвойный запах.

Труба, короче.

Звякает колокольчик над дверью, и по ногам тянет сквозняком. От холодного зимнего воздуха волоски на руках приподнимаются, добавляя неуютного чувства.

В тягостную тишину врывается мужской властный голос, отдающий кому-то указания, судя по всему по телефону. Мужик явно сердится. И я нервничаю еще больше. Если нас ради него тут построили, то это явно большая шишка. Перед директором магазина такого не требуется.

Посмотреть на него я не решаюсь, как, впрочем, и все остальные.

Звук легких шагов приближается, сопровождаемый шуршанием бумаги.

Я даже не успеваю моргнуть, как огромное темное пятно проносится мимо меня, обдавая дорогим парфюмом. Я на автомате определяю, что это Том Форд. От этого запаха я не устаю. Один из моих любимых.

– Эту, – слышу я негромкий голос, показавшийся мне знакомым. – Через пятнадцать минут в кабинете директора.

И все. Шаги удаляются, и только я собираюсь выдохнуть, как меня за предплечье вытаскивают из строя. Я поднимаю взгляд на Геннадия, менеджера по персоналу.

– Пошли.

– Что? – теряюсь я.

– Он хочет тебя видеть через пятнадцать минут в кабинете Николая Сергеевича.

– Кто – он?

Геннадий смотрит на меня как на умалишенную.

– Виктор Андреевич.

– А кто такой Виктор Андреевич? – хлопаю глазами в полной растерянности.

До сего момента я свято верила, что самый важный человек в магазине ­– нет, не директор, а начальник отдела безопасности. Директор что? Такой же наемный работник, как и мы все, у него лишь зарплата побольше, ну так и головняка тоже. Мы его практически и не видим, и не пересекаемся. Один раз только. На корпоративе.

А вот шеф-безопасник за нами бдит.

Мне кажется, он априори подозревает всех в воровстве товаров и из кассы. Пугающий до дрожи дядька.

А тут неизвестный, которому он сам дверь открывает, как швейцар, и пропускает его в кабинет директора.

– Тронь, ты реально тронутая, – разводит руками Геннадий.

Как мне уже надоели эти шуточки по поводу моей фамилии, кто бы знал. В конце концов, нормально ответить нельзя? От чертова шарфика чешется шея.

– Это хо-зя-ин, – по слогам как для тупенькой произносит Геннадий. – Воронцов Виктор Андреевич.

Тот самый?

Как там у Маршака? Владелец заводов, газет, пароходов?

Меня захлестывает мандраж.

Зачем я этому воротиле?

Я же ничего не сделала!

В некотором понятном отупении я позволяю Геннадию себя увлечь из торгового зала за дверь с надписью «Служебное помещение». Он конвоирует меня в приемную и остается стоять над душой, будто я могу сбежать.

Не могу. Мне очень нужна эта работа.

Но, если честно, удрать хочется.

От нервов я даже не могу усидеть на диванчике для посетителей, хотя Геннадий мне предлагает. Если бы не его присутствие, я бы уже металась по приемной, заламывая руки. А так я просто гипнотизирую часы над пустующем столом секретаря, рабочий день которого начинается позже, и перебираю в голове все возможные реальные и мнимые прегрешения, которые я могла допустить.

Еще десять минут.

Я на грани паники, неизвестность выбивает меня из колеи. Я на нерве.

Когда, наконец, сводящая меня с ума стрелка на циферблате указывает, что время истекло, и можно заходить, у меня подгибаются ноги. Вот сейчас я готова плюхнуться на диван и не двигаться, как можно дольше.

Но Геннадий гостеприимно распахивает передо мной дверь, пропуская вперед.

Глава 2

У меня все обмирает.

Это последний человек, которого я хочу видеть.

Не после того унижения, через которое он меня провел. Тот день был ужасным, и в итоге передо мной извинились, но не он, а портье, выдававший ключи. Да только на мою персону все косились, а я подобное внимание плохо переношу, настроение и отдых были безнадежно испорчены, и мне пришлось уехать. После всего у меня еще два дня руки тряслись.

Так вот как его зовут. Воронцов Виктор Андреевич.

На его панибратское приветствие я не отвечаю.

Жду, что он скажет.

– Молчишь, Варвара Тронь?

– Не я была инициатором встречи, – я смотрю на него прямо. – Полагаю, это вам есть что сказать.

Мне очень хочется все ему высказать или, на худой конец, уйти гордо хлопнув дверью, но я не могу себе позволить такую роскошь, как разозлить «хо-зя-и-на».

Уверена, что для ничего не значит такая вещь, как Трудовой кодекс. Виктор Андреевич запросто может осложнить мне жизнь. Да он, собственно, уже это делает.

Мы во всем разобрались еще тогда, на турбазе, но Воронцов зачем-то решил не просто со мной пообщаться, он сделал это таким способом, чтобы напугать меня.

Отчетливо вижу, что Воронцов не собирается приносить извинений. Да ситуация тогда сложилась странная, но я так и не поняла причин его неадекватного поведения.

Сцепив руки в замок, я, как на суде, ожидаю оглашения вердикта приговора.

Такое у меня ощущение, потому что Виктор Андреевич откидывается в кресле, поскрипывающем кожей, и, продолжая вертеть в пальцах ручку, пристально меня изучает.

Его взгляд скользит от мысков черных лодочек вверх по ногам, обтянутым черными же узкими джинсами, заставляя меня чувствовать себя не в своей тарелке.

У нас в магазине такая униформа, кстати, весьма непрактичная, как и каблуки для тех, кто целый день на ногах, но кого это волнует? Главное не забыть шарфик и значок.

Откровенное разглядывание продолжается, и когда взгляд Воронцова застревает на обтянутой черным джемпером груди, я вспыхиваю. На губах Виктора Андреевича появляется слишком многозначительная улыбка, напоминающая мне о том, как бесцеремонно он лапал меня под одеждой неделю назад.

А вот от моей шеи он взгляд отводит. Не нравится вспоминать, как схватил девушку за горло?

– Вот что, Варвара Тронь, – начинает Воронцов, продолжая разглядывать уже мое лицо. – Ты вытянула счастливый билет. Попалась мне на глаза. И еще кое-кому. Что даже важнее.

Что? Счастливый билет? Да самой большой удачей будет с тобой никогда не пересекаться в этой жизни. Как хочется открыть ему на это глаза, но я вынуждена держать язык за зубами и контролировать лицо. Таков удел подчиненной.

– Это, наверно, потому что ты выглядишь как классическая Варенька из сказок, – хмыкает он. Это он про косу мою, завернутую в несколько раз, чтобы не моталась до пояса? – Ты понравилась моей дочери, а я не люблю ей отказывать. Так, что ты пойдешь работать ее няней. График ненормированный, но зарплата высокая, и будет еще выше, если кроме дневной няни для Эстель, поработаешь ночной няней для меня. Когда готова приступить?

Онемевшая я даже не сразу соображаю, что ответить на такое… барство. Или это уже смело можно назвать хамством?

– Мне кажется, мы еще в прошлый раз выяснили, что ни в каком «агентстве» я не состою. Вы обратились не по адресу, – холодно отвечаю я.

– Именно потому что ты не из агентства, интересно будет попробовать.

– А как на подобную подработку посмотрит мама Эстель?

– Тебя это не должно волновать, – цинично отзывается Воронцов.

– Если вы позволите мне заметить, я считаю, что вы ищете настолько разные компетенции, что совмещать их в одной особе не стоит. Как раз рекомендую обратиться в профильные организации и для поиска няни, и для э… прочих услуг. Я подобным не занимаюсь.

– Нужно осваивать новые сферы, Варвара Тронь.

Я чувствую, что его забавляют и мое имя, и моя фамилия, и вся ситуация в целом. А я думаю только о том, как ему такая ересь вообще в голову пришла?

Как у такого, даже слова не могу подобрать кого именно, могла получиться такая прелестная дочка. В маму, наверное, она даже внешне на него непохожа. На секунду в памяти всплыли светлые короткие косички и ясные глазки в обрамлении пушистых светлых ресниц. Мне бы такую куколку…

Я бы, может, и рассмотрела вариант пойти няней. Деньги очень нужны, но сейчас я должна больше уделять внимания Тимке, собственно, поэтому я устроилась сюда. Здесь очень подходящий график. И от дома недалеко.

Но самое главное, мне уже озвучили, что ожидают от меня «особенных сверхурочных», и уж это явно не плетение косичек.

– Я не могу принять ваше предложение, – отвечаю я сдержанно, но чего мне это стоит…

– Не знаю, как много ты обо мне слышала, Варвара, – его тягучий низкий голос я могла бы счесть очень красивым, если бы не помнила его рык, и если бы не смысл слов, произносимых им. – Но я всегда получаю то, что хочу.

Разумеется, имя Воронцова в городе на слуху. Однако я никогда им не интересовалась, у меня совсем далекие от этого проблемы, знакомые любому, живущему на зарплату. Я даже не представляла, как он выглядит, искренне считая, что такой воротила – дядька в возрасте, а не молодой мужчина с кубиками пресса, пахнущий шафраном и кожей.

Глава 3

Оглушенная выхожу из кабинета директора, ощущая взгляд Воронцова между лопаток.

Весело ему. А мне вот не до смеха.

Геннадий, дожидающийся меня, смотрит подозрительно, но, что я натворила, не спрашивает.

Я возвращаюсь в торговый зал. Через пять минут начинается рабочий день, а меня вроде не отстраняли. Другие консультанты переглядываются при моем появлении. Я буквально чувствую, как их раздирает любопытство, но за два месяца я ни с кем не успела сойтись близко. Я возлагала большие надежды на корпоратив, но они рухнули, когда меня сначала допрашивала служба безопасности турбазы, а потом мы объяснялись со службой портье. Где уж мне было до командообразования.

А когда все закончилось, я под въедливым взглядом Воронцова собрала свои разбросанные вещи в рюкзак, и уже в сумерках покинула турбазу. Темнеет в декабре рано, а снега в этом году почти нет, поэтому путь мой пролегал как в фильме ужасов, в темноте среди голых деревьев, тянущих в черное беззвездное небо корявые ветви. И без того поганое настроение опустилось ниже плинтуса, и, вернувшись домой, я час проревела в ванной, пока мне не удалось убедить себя, что плакать из-за всяких зажравшихся богатеев – дело зряшное. К тому же, Тимка чувствует, когда меня что-то гнетет, и тоже начинает кукситься.

Я смогла успокоиться, хотя еще пару дней мысли возвращались к неприятным событиям. Нормальный человек посмеялся бы над этой ситуацией, но, видимо, Воронцов ненормальный. Его совсем другое забавляет.

Я только пришла в себя, и тут же новая встреча с этим типом бьет по голове.

Расставляя товар на полках, я подспудно жду, когда же наконец Виктор Андреевич нас покинет. Он же явно не уделяет этому магазину много личного внимания, раз продавцы его даже в болтовне ни разу не упоминали.

Но Воронцов не уходит, отчего в зале сохраняется некоторое напряжение.

Правда, пара девчонок, пошушукавшись, юркают в служебные помещения. Уж не знаю, на что они рассчитывают, но внимание женатого и неадекватного босса – это явно не то, что продвинет их по карьерной лестнице.

У меня на психе даже желудок болит, и я так и не смогла впихнуть в себя обед, хотя на перерыв сбежала из магазина в чайную напротив, где из окна следила, когда же свалит «хозяин» ко всем чертям.

А Воронцов, слово специально действует мне на нервы, и остается наверху. Интересно, вот директор пришел на работу и обнаружил, что его выселили, он где теперь обретается?

У меня вырывается нервный смешок. Весь день проходит на автомате. Невозможно работать в такой обстановке, хорошо еще, что я не за кассой.

Виктор Андреевич появляется перед нашими взорами незадолго до закрытия магазина.

Выйдя в зал, он прямиком направляется ко мне. Надеюсь, у меня не очень затравленный взгляд. Не хочу с ним разговаривать, а еще мне неловко, будто все вокруг знают, что он мне предложил.

– Варвара, – раскатисто начинает Воронцов и, не удержавшись, добавляет: – Тронь. Ты готова дать мне свой положительный ответ?

– Нет, – отвечаю я, понимая, что попадаю в словесную ловушку.

– Тебе надо еще время, чтобы смириться? – приподнимает он идеальные брови.

– Я уже сказала, что ваше предложение мне не подходит, – как же меня злит, что на наглость босса я вынуждена отвечать предельно корректно.

– И что же тебе мешает? Я не жмот, хорош собой, Эстель тебя ждет.

– Я замужем!

– Не ври, Варвара, – усмехается он. – Я же смотрел твое личное дело.

– У меня гражданский брак! – вру я.

– И давно? – иронично уточняет Воронцов.

– Год! – а что я могу еще сказать.

– Если он на тебе за год не женился, то и не женится. На кой хрен тратить на него время?

– Так и вы не женитесь! – киплю я.

Можно подумать, единственное, что нужно женщине – это штамп в паспорте.

– Зато я компенсирую тебе потраченное, заметь, с удовольствием время.

С удовольствием? Какое самомнение! Даже если не брать в расчет одну маленькую пикантную деталь моей жизни, я что-то не припомню особого восторга от того, как он лапал меня.

– Муж тоже компенсирует.

– Ну да, и поэтому ты, Варвара, горбатишься сменами по двенадцать часов? Что там за компенсация? Стихи? Ромашки?

– Виктор Андреевич, оставим этот разговор, – на выдохе говорю я, чтобы не закричать от его непрошибаемости и бесцеремонности. – Я свой ответ дала, заметьте, отрицательный. И за последние часы ничего не изменилось.

По мере моей короткой тирады, Воронцов хмурится.

Похоже, он всерьез не ожидал отказа.

– Ничего не изменилось, говоришь? – задумчиво произносит он, засовывая руки в карманы распахнутого кашемирового пальто, ценой в несколько моих зарплат. Покачнувшись на пятках, он делает пугающий меня вывод:

– Значит, стоит создать тебе новые условия. Теперь, Варвара, для тебя все изменится.

Глава 4

Очень не нравятся мне слова Воронцова.

Ничего хорошего я от него жду.

В смятении смотрю ему вслед, кусая губы.

– Варя, ты закончила? – окликает меня старшая по залу.

– Один стеллаж остался, я сейчас, – торопливо отзываюсь я.

Она неплохая, но дама с настроением. Не хочется ее злить, а то может поставить мне смены не в секции элитного парфюма, где чек дороже, а в массмаркет. Там, конечно, берут больше, но выгоднее продать один Том Форд, чем пять тушей Мэйбеллин.

– Поторопись, я домой хочу, – ворчит она в ответ, но вроде беззлобно.

Я тоже хочу, хорошо еще, что мама может вечерами забирать Тимошку из сада.

Магазин закрывается в восемь. Пока все расставишь, пока сверишь, пока соберешься… Уже девять. А надо еще в магазин зайти.

Уже подходя к дому, кошусь на супермаркет, светящийся огнями невдалеке.

Нет, не пойду. Иначе, навьючусь как верблюд. Глаза всегда разбегаются: и то надо, и это. А потом по гололеду тащиться с тяжеленными сумками. Завидую тем, кто за рулем. Машина мне бы не помешала. Я и на права сдавала, хотя это было так давно, что кажется в прошлой жизни, но машина мне не по карману. А жаль. Секции, врачи, супермаркет…

Но чего нет, того нет.

Зайду в магазинчик у дома на углу.

И все равно это решение меня не спасает. Вроде и взяла всего ничего: молоко, ряжежнку, хлеб, творог, пачку пшенки, масла бутылку, а уже тяжело. А тут еще на глаза мандарины попадаются. Живо вспоминается запах в приемной. Аж слюна выделяется. Мандаринчики лежат такие нарядные, манящие. Но у Тимки диатез, а он точно захочет…

Махнув рукой попросила пару килограмм и еще бананов гроздь, чтоб ребенка отвлечь после пары мандаринов.

В общем, возвращаюсь я как обычно. С огромными пакетами, впивающимися до боли в пальцы, даже сквозь перчатки, и спину после дня на каблуках ломит, будто мне не двадцать четыре, а все семьдесят.

И опять я сегодня не успела забрать зимние сапоги из починки. Так и бегаю в осенних. Хорошо, еще недалеко до работы, да и морозов пока нет. Вообще зима какая-то мрачная, непраздничная. Надо что-то придумать. Хоть гирлянды на окно повесить, снежинок вырезать. Тимке нужен праздник.

Везет мне сегодня только в одном. Дверь подъезда придерживает чуть обогнавший меня муж Валентины, соседки сверху. Он тоже тащит сумки, только ему это явно дается легче.

Так обидно становится за себя от мысли, что мне всегда все придется таскать самой.

Ну, ничего. Тимка вырастет и будет мне помощником.

Я сама морщусь от своих надежд. Нельзя возлагать на ребенка такие ожидания. Пусть он вырастет, будет здоровым и счастливым. За всех нас.

Чего раскисаю? Не хуже других живем. А красивая жизнь… она для таких как Воронцов.

– Тише, уложила уже, – ворчит мама, когда я, поставив пакеты в прихожей, со стоном разгибаю скрюченные пальцы. – Все тебя ждал. Две сказки пришлось прочитать.

– Все хорошо? – задаю ежевечерний вопрос, тяжело опускаясь на старый пуфик под ключницей.

– Плохого не было, – привычно отвечает мама. – Устала? Я курицу сделала, как ты любишь. В банке.

В животе тут же заурчало, отзываясь на эти слова. Без обеда как никак. Да я и правда люблю этот старый рецепт, который мама когда-то вычитала в журнале.

– А Тимка как же? – с запозданием волнуюсь я.

Нам педиатр сказал пока от курицы отказаться.

– Я кожу сняла, и на всякий случай дала таблетку. Вроде не чесался.

Ладно. За всем не уследишь. Я и сама мандарины приперла.

– Устала? На тебе лица нет, – чуткая мама улавливает мое упадническое настроение. Что ей сказать? Что мне еще раз дали убедиться, что ничего кроме роли постельной грелки мне не светит? Приличных мужиков мне встретить негде. Они если и бывают в магазине, то в основном женам духи покупают. А так… кому я нужна с прицепом? Только однокласснику-Жорику. Да вот мне он не нужен.

В школе надежды подавал, а теперь… охранник на автостоянке. Да не то беда, что охранник, а то, что в субботу в девять утра Жорик уже с бутылкой пива на лавочке у подъезда.

Женихается последние полгода. Но он зовет Тимку спиногрызом.

Это для меня все. Барьер.

Что маме рассказать? Что я хочу нормального женского счастья?

Чтобы сумки таскала не я, чтобы ругаться из-за цвета обоев, чтобы подкладывать любимому самые вкусные кусочки. Семью хочу, мужа, Тимке отца. Как растить пацана без мужского авторитета?

– Да, ничего, мам, – вздыхаю я, оставляя горькие мысли при себе. Она сама растила нас одна, овдовев в двадцать три, еще совсем девчонкой. – Просто жалко себя стало. Это пройдет.

Мама, стащив с меня шапку, молча погладила по голове. Да и что тут скажешь? Я одна, что ли, с такой проблемой?

– Пошли ужинать. А потом пить чай с вареньем.

Простой рецепт от мелких житейских невзгод, но он работает.

Глава 5

– Если ты, тварь, хоть пальцем тронула мою дочь, я тебя размажу!

Эстель – его дочь? Этого психа?

– Отпустите меня! И мы во всем разберемся! И уберите свои руки!

Рычащее чудовище сверлит меня карим взглядом. Будто мне назло, он не торопится прекратить. Более того, откровенно меня лапает, вглядываясь в лицо, скользит ладонью по ребрам, оглаживает талию. Неужели он ждет, что я поверну все в сексуальную игру? Он ненормальный!

– Пап! – зовет из кухни Эстель. – Пап, я тебе кашу оставила!

Кошмар! Этот сумасшедший так орал, не выбирая слов! Сколько из этого услышал ребенок! Она сейчас нахватается!

Хотя, это не моя проблема. Пусть сам разбирается со своей дочерью.

– Сейчас, Тиль, – поводя мощными плечами и не отводя от меня глаз, подает голос папаша. – Только кое с чем разберусь.

– С чем? – заинтересованный голос, подкрепленный шарканьем по полу, слышится ближе. – Покажи. Ты же обещал не работать!

– Отпустите сейчас же, – шиплю я на незнакомца. – Какой пример вы подаете дочери?

– А ты какой подаешь? – с этими словами он под рубашкой щелкает моим трусиками на бедре.

– Я заявлю на вас в полицию, если вы…

– Папа! – прерывает мою тираду появившаяся в поле зрения Эстель. – А что вы делаете?

– Ничего, Эстель, – отвечаю я вместо него, потому что боюсь, что отец что-нибудь рявкнет. Вон как играют желваки. Мне самой очень страшно, но пугать ребенка последнее дело.

Однако мужчина берет себя в руки и отступает от меня, даря мне долгожданную свободу.

– А что ты там искал? – спрашивает непосредственное дитя, указывая на мою рубашку, из-под которой вынырнула мужская ладонь.

– Пистолет, – бурчит он, но к ребенку обращается нормально, не то что ко мне. Стоит мне сделать шаг в сторону гостиной, как опять раздается рык: – Ты куда?

И у меня сдают нервы.

– За одеждой! Или вы думаете, что я украду там кочергу?

– Я ничего не думаю, – чеканит он. – Сейчас я отведу тебя к безопасникам.

– Вы совершенно точно не думаете! Я без штанов должна к ним идти? – меня уже трясет. – Пока я одеваюсь, определитесь, в чем конкретно вы меня обвиняете.

У меня выступают слезы, но я моргаю часто-часто и не позволяю им пролиться. Вернувшись к месту своего ночлега, очень жалею, что на двери нет замка. По-спартански быстро одеваюсь, потому что мне кажется, что в любой момент ко мне ворвутся. Или жилец коттеджный, на голову ущербный, или служба безопасности.

Натянув поверх рубашки свитер и еще влажноватые джинсы, я, чтобы оттянуть момент выхода к психу, переплетаю косу.

Именно этот момент выбирает Эстель, чтобы поинтересоваться, чем я занимаюсь. Она и ее отец, который за ней следует, застают меня с распущенными волосами и расческой в руках.

– Ух… – восторженно выдыхает девочка. – Как у Барби.

Она подлетает ко мне и запускает руки в длинные пряди ниже талии.

Уже открывший было рот, чтобы сказать какую-то гадость, грубиян застывает в дверях. На секунду в его глазах мелькает восхищение.

Знаю, что волосы красивые, но мороки с ними. И в уходе, и в том, что всякие идиоты цепляются. Отворачиваюсь и быстро собираю косу, накручивая ее в шишку на затылке.

Бросаю расческу в рюкзак и сгребаю лежащую поверх вещей связку с ключами от коттеджа. Подойдя к невоздержанному типу, я с размаха вкладываю ее ему в руку, припечатывая сверху своей ладонью.

– Это к слову о проникновении со взломом.

Он не дает мне убрать руку, сжимая поверх пальцы.

– А может, ты их украла?

– Чтобы что? – устало интересуюсь я.

– Чтобы залезть ко мне в постель, – щурится самовлюбленный хам.

– И поэтому легла спать в гостиной? Логично. Вызывайте безопасников, да хоть спецназ с вертолетами. Разберемся, и я уеду. Нет у меня желания больше корпоративить.

– На турбазе шлюший слет?

– За языком следите! – отрезаю я, указывая взглядом на малявку, слушающую нас с открытым ртом.

– Так, – меня крепко берут под локоть и тащат в сторону кухни. – Пойдем-ка побеседуем. Тиль, поиграй пока, нам с тетей надо серьезно поговорить.

Вслед нам несется:

– Ты тетю пороть будешь?

– Вы, что, ребенка бьете? – ужасаюсь я.

– Ты охренела?

– А откуда она тогда знает, что серьезно поговорить – это порка?

– Тебя не касается! Садись, – меня опускают на то место, где завтракала Эстель. Перед моим носом действительно оказывается недоеденная каша. Правда, всю голубику оттуда уже употребили. – Рассказывай!

Глава 6

– Какое еще занятие? С какой стати? – поражаюсь я. Он мне, что, хозяин?

– С той стати, что, если ты пойдешь мне навстречу, то проблем у тебя будет меньше, – выдает он, вытягивая у меня над виском короткую прядку.

Чувствуя, как холодеет в животе, я отклоняюсь от наглой руки, которая позволяет себе слишком многое. Прямо сейчас я остро чувствую, что мужчина возбужден, неодет, и я на его территории. В буквальном смысле слова загнана в угол.

– Вы мне угрожаете?

– Что ты, – ухмыляется он. – Я тебе предлагаю выход из положения.

– И чего же вы от меня хотите? – задаю вопрос, хотя и предполагаю, что мне не понравится то, что я услышу. Правда, я не знала насколько.

– А ты не догадываешься? – с издевкой спрашивает он. – Задобрить меня. Поёшь ты складно, вот и посмотрим, на что способен твой язычок. Пойдем в ванную, и ты как следует поработаешь. Я буду доволен, только если вся твоя помада останется у меня на члене. Не обижу, на новые тряпки хватит.

Какая помада? Я не накрашена… Что?

– Вы пьяны? – ахаю я. – Это объясняет, почему вы не слышали, как я вчера зашла. Валялись в отключке! Как вам только ребенка доверили!

– Ты что несешь? – снова рычит озабоченный папаша.

– Я несу? Я, кажется, достаточно дала понять, что никакого отношения к древнейшей профессии не имею! И этим самым я никогда… – да я даже при мужчине это слово не могу выговорить. Минет.

– Ну когда-то же надо начинать сосать. А под хруст купюр дело пойдет бодрее. Или тебе лучше безналом?

– Вы и дочери подобную позицию прививать будете? – я шокирована циничными словами до глубины души.

– Не смей приплетать сюда дочь! Я все больше убеждаюсь, что это очередной заход. В прошлый раз у стервы не получилось, решила еще раз попробовать! Так вот передай ей, что я спущу на нее всех адвокатов.

– Я не понимаю, о чем вы.

– Ты, продажная тварюшка, овца в волчьей шкуре, действительно не понимаешь, куда влезла.

У меня больше не получается сдерживаться, крупные слезы катятся по щекам, попадая на губы.

Слизнув соленые капли под злым карим взглядом, сглатываю едкий ком в горле и дрожащим голосом говорю, как можно тверже:

– Никакой выход я искать не собираюсь. И уж тем более, не… не буду делать ничего подобного. Ситуация выеденного яйца не стоит. Звоните в администрацию. Они разберутся.

Что тогда, что сегодня, Воронцов вел себя отвратительно. Да, сегодня он меня ни в чем не обвинял, но… он, видите ли, решил совместить. Удобно иметь под рукой няню, которая с готовностью раздвигает ноги.

Запредельный цинизм.

И выдвинул свое «предложение», как будто я ему должна радоваться!

И ведь красивый мужчина. Семья есть.

Какой бы он не был гадкий, но дочь любит.

Как может сочетаться такое отношение к дочери и призрение к женщинам?

Или оно у него не ко всем? Но чем я перед ним провинилась?

Виктор тогда так психанул, увидев, мои слезы, что я испугалась. Он позвонил таки в администрацию, и я была уверена, что Воронцов действительно создаст мне проблемы за то, что я его «не задобрила».

Не знаю, что он наговорил, но безопасники общались со мной в недопустимом тоне. Я чувствовала себя вываленной в грязи. И только когда дозвонились до уже закончившего смену и отправившегося спать портье, все выяснилось.

Воронцов покинул нашу недружную компанию раньше. Интересно, что Виктор Андреевич почувствовал, когда ему сообщили, что он был кругом неправ?

Что ему вообще от меня надо? Я уже поняла, что разыскал он меня не для того, чтобы извиниться. Сделать меня няней Эстель? Глупости.

У меня же есть ребенок, я бы никогда не доверила Тимку едва знакомой тетке, которая няней никогда не работала.

Так захотел со мной переспать. Тоже верится с трудом.

Скорее, взыграло задетое самолюбие.

Что я ему тогда на прощание сказала? Что лучше просижу семь дней в камере, чем пролежу семь минут под ним?

Я тогда была на грани, и не сдержалась.

Воронцов решил отыграться?

Блажь богатеньких мне непонятна.

Мне бы ботиночки новые купить, у Тимошки нога опять подросла. Деньги есть, но они летят, как в бездну. Словно проскальзывают между пальцами. Боялась, что на следующий месяц совсем придется ужаться, чтобы секцию оплатить, но вроде премию пообещали.

Я мрачнею. Надеюсь, Воронцов не опустится до такой подлости, как наказать меня рублем за отказ.

Частично я оказываюсь права. Премии меня не лишают.

Воронцов поступает изощрённее.

Глава 7

Утром вчерашние обиды на жизнь в целом, и на Воронцова в частности, бледнеют. Словно немного выцветают.

Стоя у плиты над норовящим убежать какао под оглушительные звуки мультика и поглядывая на собственноручно сделанный маникюр, я отчетливо понимаю, что блажь Виктора Андреевича сойдет на нет, не оставив и следа, как только он приглядится ко мне получше.

Не из тех я женщин, что называют роковыми. В одержимость замученной бытом и недосыпом особой я, простите, не верю. И уж точно таким не будет страдать шикарный ухоженный мужчина вроде нашего владельца.

Да и некогда мне. Забот полон рот.

А угрозы Воронцова?

Ну не будет же он мотаться к нам в магазин каждый день? А, как известно, с глаз долой – из сердца вон.

А у него и сердца нет. Один кассовый аппарат для пересчета банкнот.

Забросив Тимку в сад, я бегу на работу. Пришлось переговорить с воспитательницей, чтобы она не заставляла его пить молоко с пенкой, поэтому времени все меньше.

Чудом влетаю вовремя, у меня еще целых пять минут в запасе, но, пока я переодеваюсь, старшая смотрит на меня неодобрительно.

Перчатки я оставила у Тимки в саду. Раздевала его и сунула на шкафчик, а потом умчалась, забыв про них напрочь. И теперь я замерзшими негнущимися пальцами завязываю корпоративный шарфик под недовольным взглядом старшей, нервничая все сильнее.

Что не так? Я же не опоздала!

– Варвара, – с претензией в голосе окликает она меня. – Насчет тебя распорядились.

У меня все внутри обмирает.

– Кто? – холодея, спрашиваю я.

– Тебе лучше знать, кто, – прищуривается старшая.

Воронцов. Больше некому. Директор забыл о моем существовании сразу же после собеседования.

– И… – я облизываю губы и тут же морщусь, потом что в рот попадает гигиеническая помада, – какие распоряжения?

Лишь бы не уволили. Без премии справимся.

Неправильно истолковав мою гримасу, старшая суровеет:

– Если ты думаешь, что ты теперь особенная – забудь. Я с тебя глаз не спущу.

– Да в чем дело, Екатерина? – сказать, что я растерялась, не сказать ничего.

– У тебя новые обязанности, – выплевывает старшая. – Геннадий введет тебя в курс дела. Зайди к нему, он тебя уже ждет.

Не знаю, чем я насолила, но чтобы не раздражать ее еще больше, молча киваю. А я явно нечаянно наступила на какую-то мозоль, потому что перед тем, как за моей спиной закрывается дверь, мне в спину доносится едкое:

– Посмотрим, как у тебя получится. Это тебе не жопой подмахивать.

Внутри будто еж ощетинивается колючками, пропитанными лютой несправедливостью.

Что я ей сделала?

Похоже, Геннадий мне сейчас и расскажет.

Так оно и выходит.

Геннадий сегодня смотрит по-другому. Оценивающе, что ли. Словно пытается понять, что во мне особенного. Говорит сухо, а глазами так по мне и шарит.

Когда до меня доходит смысл его слов, я понимаю, какую жирную свинью подложил мне Воронцов.

Лучше б он меня премии лишил.

А он взял и повысил меня, стажерку, через голову старшей, назначив на должность, на которую та метила сама. Теперь мне понятные брошенные ею слова. Пока только старшая высказалась, но после вчерашнего вызова на ковер и прощания в торговом зале, так будут говорить все сотрудники. Для них картина очевидна.

Повышение, которое мне не нужно. Да, зарплата выше, но мне важен график, а на новой позиции придется вкалывать как не в себя. Я не лентяйка, но устроилась я сюда только ради графика. Это самое важное. Мне не подходит другая работа. Не говоря уже о том, что меня переводят в «Отдел интима». Сейчас же секс-игрушки перевели в товары для красоты и здоровья. Я просто не смогу работать в этом отделе.

– Мне не подходит, – хриплю я. Денег жаль, но самое главное для меня – уделять время Тимке.

– Тронь, – кривится Геннадий. – Не выкаблучивайся. У тебя еще испытательный срок не кончился, а уже такой карьерный взлет. Твои «таланты» оценили. Радуйся.

Уже радуюсь. Даже ты позволяешь себе намеки, что ждать от остальных? Бойкот? Саботаж? Подставы?

– Мне не подходит, – как можно тверже повторяю я. – Перевод возможен только с моего согласия. Так вот, я не согласна.

– Приказ уже подписан, – он кладет передо мной бумагу. – Если отказываешься, разговаривай с тем, кто тебя назначил.

– Когда можно попасть к директору?

– Не с ним. Тебе к Виктору Андреевичу, – с паскудной ухмылкой, подтверждает Геннадий мои подозрения о том, кто непрошено вмешался в мою жизнь. – Как видишь, его здесь нет.

– Как мне его найти? – если я проглочу это, Воронцов так и будет вытирать об меня ноги.

Геннадий кивает на окно, из которого виден соседний бизнес-центр.

– Двадцать третий этаж, приемная. Рабочий день, кстати, начался. Иди в зал.

Глава 8

Я сижу в приемной Воронцова, напряженно ожидая разрешения войти.

Светлое помещение с дорогой даже на первый взгляд мебелью, пахнет вкусно. Воронцовым.

Постепенно отогреваясь после уличного мороза, я возвращаюсь к горьким размышлениям о том, что утренние надежды, что все наладится, пошли прахом.

Возможно, сейчас я лишусь работы. А где найти новую в декабре, я не знаю. Да и в январе рынок труда спит. Набирать персонал начинают лишь в начале весны.

Печальные перспективы.

Я жду уже минут десять, когда приоткрывается дверь кабинета Воронцова.

Выглянув оттуда он протягивает папку секретарю.

– Мария, меня пока не беспокоить.

– Виктор Андреевич, к вам посетитель, – она указывает в мою сторону.

Воронцов переводит взгляд на меня, и в нем вспыхивает нечто хищное.

– Варвара… – тянет он, разглядывая меня плотоядно. – Ну проходи…

Воронцов гостеприимным жестом открывает дверь шире, только вот посторониться, пропуская меня внутрь, ему и в голову не приходит.

Не прижаться к нему у меня выходит чудом, но мне кажется, что он меня нюхает. Мне становится не по себе.

В кабинете вместо того, чтобы занять место за письменным столом, Виктор садится в кресло на фоне панорамного окна. Указывая хозяйским жестом на свои колени, он приглашает:

– Садись.

– Я постою. Это займет всего минуту, – холодно отвечаю я.

– Можно и стоя, – двусмысленно замечает Воронцов. – Но ты меня уже оскорбляешь. Сначала семь минут, теперь одна. Это провокация?

– Я отказываюсь от перевода, – сразу перехожу к делу, потому что становится понятно, что Виктор может упражняться в остроумии бесконечно.

Черная бровь приподнимается.

– Не говори глупости.

– Мне не нужны такие «авансы»!

– Не проблема, – ухмыляется он. – Можешь отработать прямо сейчас.

Чувствую, что от гнева у меня сжимаются кулаки, и сводит скулы.

– Просто оставьте меня в покое. Мне ничего не нужно. Вы и так испортили мне отношения с коллегами.

Воронцов, уставший меня ожидать в кресле, поднимается и медленно надвигается на меня.

– Ты пришла сюда сама, зная, что я хочу дать тебе в рот, а потом нагнуть над столом, спустить твои джинсики и отодрать с оттяжечкой. Пришла и своими пухлыми губками говоришь мне: «Нет!»? Ты издеваешься? Думаешь, я поверю? К чему это кокетство?

Загнав меня в угол и рывком прижав меня к себе, Виктор одной рукой пытается стереть на мне несуществующую помаду. Разозлившись, кусаю его за палец, и… лучше бы я этого делала.

Сверкнув молнией в черных глазах, Воронцов впивается в мои губы.

Стискиваю зубы изо всех сил, чтобы, несмотря на весь напор, его язык не оказался у меня во рту. Виктор меняет тактику. Поцелуй из карающего становится нежным, а его рука забирается мне под джемперок. Я хочу возмутиться, и Воронцов мгновенно этим пользуется.

Секунда, и его язык сплетается с моим.

Я не справлюсь с ним! Он слишком огромный, слишком сильный!

Попытка прикинуться резиновой, не реагирующей ни на что куклой, чтобы отбить у Виктора желание меня целовать, проваливается с треском.

Похоже, он воспринимает это как капитуляцию и лишь усиливает натиск. Мнимая покорность распаляет его.

Рука на талии сжимает меня крепче, прижимая к твердому, будто отлитому из стали телу. Пальцы, удерживающие до этого мой затылок в плену, теперь поглаживают чувствительную кожу на шее. Горячие губы истово требуют от меня ответа, который я не хочу давать.

Но…

Я же живая.

Нормальная женщина.

Откровенная страсть мужчины пьянит. Окутанная его запахом, ощущающая вздыбленную плоть, упирающуюся мне в живот, я слабею. Организм будто просыпается под этими грубоватыми ласками, вспоминая, что такое желание.

И колени становятся ватными, температура растет, внезапно перестает хватать дыхания, а бархатистый язык продолжает исследовать мой рот.

Почувствовав мое состояние, Воронцов подталкивает меня к столу и сажает на него, не разрывая поцелуя. Устроившись между бедер, поглаживает их. Какие-то мелочи сыплются на пол, но прихожу я в себя, только когда Виктор пытается стянуть с меня джемпер.

В ужасе отталкиваю Воронцова, не ожидавшего сопротивления, когда победа так близка.

– Не смейте ко мне прикасаться! – я демонстративно вытираю с губ следы поцелуя. – Я вам такого права не давала!

Наглец в ответ не менее нарочито трется эрекцией мне между ног.

– Извиняться не стану. Это нормальная мужская реакция.

– Это нормально для мужчины делать такое против воли женщины? – я вкладываю в голос все свое возмущение.

– Ты дышишь как загнанная молодая кобылка, не успевшая к финишу. И это говорит, что я на правильном пути. Так что прикасаться к тебе я буду, Барби, – с самодовольным взглядом он смотрит сверху вниз, а в глазах его тлеет адский огонь.

Глава 9

– Никуда я с вами не поеду! – возражаю решительно, как только могу.

– Тронь, – рявкает Воронцов, сгребая связку ключей со стола. – Ты можешь хоть раз сделать что-то без пререканий?

В смысле хоть раз?

Я должна была без пререканий ему отдаться по щелчку пальцев?

Виктор неумолимо тащит меня за руку в приёмную.

– Мне надо на работу! – упираюсь я в раскрытых дверях, пытаясь выдернуть руку из стального захвата.

Услышав только то, что хочет он сам, Воронцов отдает распоряжение:

– Мария, позвони в парфюмерку и скажи им, что Тронь задержана до выяснения обстоятельств.

Что? Он вообще представляет, что подумают обо мне на работе?

Мария послушно кивает. Меланхолично глядя, как на меня натягивают куртку, интересуется:

– Александру Ивановичу какую машину подогнать?

– Я на своей, – Виктор хватает в охапку свою дубленку, а меня за руку, и рычит на меня, когда я продолжаю сопротивляться. – Да прекрати ты, Варвара!

– Но я никуда не хочу!

– Тебя не спросили!

Псих. Как есть псих.

Я уже хочу поделиться с Воронцовым своим мнением о нём, но он бросает на меня такой взгляд, что я передумываю. Вокруг него будто собирается черным облаком давящая аура.

Похоже, и правда, что-то случилось, но причём здесь я?

Виктор настойчиво тянет меня к лестнице.

– Лифт там, – указываю я в другую сторону.

– Он постоянно ломается, а мы торопимся, – ехидничает Воронцов. – Я с удовольствием застряну там с тобой на часок, но в другой раз, если ты не возражаешь.

Невыносимый. Хам. Озабоченный псих.

Двадцать три этажа вниз вслед за Виктором преодолеваю почти бегом, и если бы не намертво вцепившаяся в меня рука, я бы отстала на середине пути.

Мы настолько быстро пересекаем парковку бизнес-центра, что по гололёду я практически еду за Виктором на подошве сапожек без каблуков.

Все происходит так быстро, что, честно говоря, в голове не укладывается.

Запихнув меня в салон на переднее сиденье со словами: «Не зли меня, Варвара», Воронцов закидывает дубленку назад и занимает водительское место.

Агрессивным, как он сам, сигналом клаксона Воронцов распугивает машины, пытающиеся развернуться перед нами.

– Куда вы меня везёте?

– Домой, – отвечает Виктор таким тоном, будто это совершенно очевидная вещь.

Абсолютно ясно, что речь идет не о моем доме.

– Выпустите меня! – требую я, пытаясь отстегнуть ремень безопасности, который на мне защелкнул Воронцов.

– Варвара! – выделяя раскатистое «р», рычит Виктор. – Уймись, женщина! И без тебя проблем хватает.

– Так оставьте меня тут, прямо на этом перекрестке!

Воронцов игнорирует меня, лишь зло гудит машинам, едущим впереди нас. Мне становится страшно.

– Вы понимаете, что ваш секретарь видела, как я ушла с вами?

– Ключевое слово здесь – МОЙ секретарь.

– Виктор Андреевич, ну пожалуйста…

– Варвара, уже тренируешься умолять? Запомни, как ты это сказала. Тебе пригодится позднее.

Мне есть, что ответить Воронцову, но нас подрезают, и, глядя на то, как Виктор злится, я решаю промолчать. Авария – это не то, что мне сейчас нужно.

Собрав каждый светофор, через двадцать минут мы въезжаем во двор элитного жилого комплекса. Закрывающиеся за нами кованые ворота будто отрезают нас от городской суеты.

Собственно, от бизнес-центра сюда можно добежать за десять минут на своих двоих, но Воронцову это, видимо, в голову не приходит. Пешком такие, как он, не ходят.

Выудив меня из салона, он опять развивает немыслимую скорость. Мчится такими широкими стремительными шагами, что на один его приходится три моих, и к тому моменту, как мы оказываемся в лифте, я изрядно запыхалась.

– Зачем я здесь? – смотрю ему в глаза.

Понятно же, что что-то не так.

– Ты заложница, Варвара, и я обменяю тебя на ценную информацию.

– Вы нормально сказать можете? Или я начну кричать и звать полицию.

Посверлив меня тяжелым взглядом, Виктор снисходит до пояснений.

– Тиль, поймали за тем, что она крошит аптечку в унитаз. На вопрос – зачем, она сказала, что таблетки вкусные, она целую пачку рассосала, но теперь у нее болит живот. И чтобы никто не заболел, она решила от них избавиться. Скорую вызвали, но Тиль отказывается говорить, какие таблетки спорола, пока я не подарю ей Барби с турбазы. Так что ты сейчас сделаешь все, чтобы до приезда скорой узнать у нее, что это были за колеса.

У меня все холодеет внутри. На секунду представляю, что Тимка может что-то такое учудить и обещаю себе, что обязательно вечером проверю, что до аптечки ему не добраться.

Глава 10

Фото смеющегося молодого мужчины буквально выжигается на моей сетчатке.

– Варвара! – Воронцов нетерпеливо окликает меня, замершую на пороге комнаты.

Дернувшись, я перевожу на него растерянный взгляд.

– Видишь, Тиль, Барби немного поломанная, зато та самая. Оригинальная, – раздраженно говорит он дочери.

Поломанная – это очень подходящее слово.

– Меня зовут Варя, – подойдя к постели девочки, я сажусь в изножье, гоня от себя мысли и догадки по поводу фотографии.

Эстель вовсе не выглядит нездоровой, лишь немного бледной. И все равно сердце не отпускает тревога. Она же такая маленькая. Много ли ей надо?

– Ну, Тиль! – давит Виктор. – Выкладывай!

Девочка куксится, ее глазки, такие ясные, какие бывают только у детей, вот-вот наполнятся слезами.

– Я не хочу больше магансовку, – переводит на взгляд на меня в поисках поддержки.

– Я тебя прекрасно понимаю, Эстель. Скажи, какие таблетки ты сосала? Может, дядя доктор не станет тебя заставлять… – пытаюсь я уговорить ребенка, напуганного реакцией взрослых. Хотя взрослых я тоже понимаю.

– Я не знаю, какие… – лепечет она.

– Тиль! – жестко берет переговоры в свои руки Воронцов. – Рассказывай! Или я отберу у тебя планшет, и больше никаких мультиков! И на новый год тоже! Не только ты можешь ставать ультиматумы!

– Что такое утиматы? – пугается ребенок.

Так. Взрослый хуже ребенка!

– Виктор Андреевич, вы, может, сходите водички попьете? – дергаю я Воронцова за штанину. Навис над кроватью, как над подчиненным!

– Варвара, ты не у себя дома! – огрызается он, мне очень хочется отбрить в ответ, но при дочери не стоит ронять отцовский авторитет.

– Я у вас в гостях, можете принести воды мне, – нажимаю я.

Полоснув по мне взглядом, Виктор выходит из комнаты.

– Не принимайте близко к сердцу, – внезапно раздавшийся голос пугает меня.

Оказывается, в спальне еще один человек. Возрастная дама. Не то нянька, не то домработница. Я ее не заметила, потому что она молчала, видимо, имеет опыт общения с Воронцовым, а обзор мне загораживали широкие плечи Виктора.

– Он, как и все мужики, когда пугается, начинает орать, потому что не знает, что делать, и не хочет, чтобы стало понятно, что ему страшно, – выдает мне житейскую мудрость женщина.

– Эстель, давай не будем пугать папу, – мягко корю я ее. – Какие таблетки ты съела?

– Я не умею читать.

– А блистер, то есть упаковку можешь показать?

Работница Воронцова высыпает на одеяло коробочки и тубы из-под таблеток. Эстель тычет пальцем, и я чувствую, как внутри меня разжимается пружина.

Всего лишь глицин.

Господи, какое счастье!

Скорее всего отделается больным животом и спать будет как убитая.

Женщина запихивает упаковки в аптечку и выскальзывает из комнаты, наверное, чтобы успокоить нервного отца, который пошел мне за водой за тридевять земель, не меньше.

– Ты же не уйдешь? Поиграем?

Какая же она хорошенькая. Даже без двух нижних резцов.

И в глазах хитринка, которая сразу делает ее похожей на отца. Такой же огонек мелькает в его глазах, когда загоняет меня в угол.

Уж не спектакль ли девчонка устроила, чтобы добиться своего?

Прищуриваюсь на нее, но она сама невинность. Не придерешься.

– Уйду, Эстель. Мне нужно на работу, и дома меня ждут.

– Но папа мне тебя подарил!

Ты погляди, какая избалованная каприза! А Воронцов еще удивляется, что дочь вытворяет дичь и ставит ему условия!

– Папа не может подарить то, чего у него нет. Я не папина, – веселюсь я. – Он просто пригласил меня тебя повидать.

– Тогда я тебя тоже приглашаю! Ты еще приедешь?

– Постараюсь, – вру я, потому что малявка хоть и забавная, но от ее отца надо держаться подальше. Эта фотография еще…

– Завтра?

Ответить я не успеваю, потому что в комнату возвращается Воронцов в сопровождении молоденького врача в зеленой робе.

Я уступаю место, и тянет меня к полке с фотографиями, как магнитом.

Он только на одной. В компании молодой женщины, почти девушки, и самого Виктора. Женщина чем-то неуловимо напоминает Эстель. Наверное, это ее мама. Если девочка в нее, то вырастет настоящей красавицей.

Вот зачем, имея такую жену, ей изменять? У меня в голове не укладывается.

– Что? – над макушкой раздается раздраженный голос Воронцова.

Погруженная в разглядывание фото, я не замечаю, как он подошел. Чешется язык спросить про Алексея, но шестое чувство подсказывает, что не стоит этого делать. Я пытаюсь выяснить окольным путем:

– Это мама Эстель?

Глава 11

– Мам, я беременна.

В голосе сестры звучит вызов и немного паники. А может, и много.

Машка старшая, но только по годам. Про таких, как она, говорят, бедовая. Ветер в голове.

В кухне воцаряется тишина, нарушаемая только ворчанием закипающего чайника.

Дрогнув, замирает занесённая над заварочником мамина рука с ложкой.

– Что делать будешь? – тихо спрашивает она, гипнотизируя зачерпнутую заварку.

– Не знаю. Наверное, оставлю, – Маша бессознательно комкает в руке кухонное полотенце.

Мы с мамой переглядываемся. Машке двадцать один, она только недавно закончила кулинарный техникум. Не так уж и рано. У мамы в этом возрасте уже был первый ребенок. Только ведь мама и Маша – это совершенно разные люди. Я с трудом представляю сестру с младенцем.

– А отец кто? – мама, наконец, словно очнувшись, заливает кипятком чай в пузатом заворчнике.

– Это важно? – несколько истерично отвечает вопросом на вопрос Машка.

Я сижу на табуретке, стараясь не отсвечивать, чтобы не разозлить сестру. Такое ощущение, что она вот-вот сорвется.

– Мне? Никакого, – спокойно отзывается мама. – А твоему ребенку? А самому папаше?

– Ему дети не нужны, – швырнув полотенце на стол, Маша обхватывает себя руками, будто ее знобит.

– Как же так?

– Вот так, мам. Не я первая, не я последняя. Но… я ещё до конца не решила. Я ещё подумаю…

Маша говорит, а губы дрожат, голос становится ломким.

Я буквально вижу, как ее накрывает осознанием, что теперь, какое бы решение она ни приняла, ее жизнь изменится. И решение ей придется принимать взрослое.

Одной. Только самой.

Я смотрю и боюсь представить, что она чувствует. Ужас селится у меня в груди. Нет, вовсе не из-за того, что сестра забеременела незамужней. Мама нас одна растила, и ничего, справилась, хотя, скорее всего, ей было нелегко.

А так… Жить есть где, работать Маша устроилась еще полгода назад. И мама, и я поможем приглядеть, да только сломалось что-то в сестре, и от этого было жутко.

Машка так и сидит, обнимая саму себя и раскачиваясь из стороны в сторону, будто баюкая свою боль.

Мама ставит перед ней большую кружку с чаем и придвигает блюдце с тонко нарезанным лимоном, посыпанным сахаром. И Машка как заревет. И столько в этом плаче горя, что сердце у меня леденеет и обрывается.

Прижимая к себе непутевую дочь, мама гладит ее по голове.

– Мам, мне так страшно. Страшно, – сквозь рыдания доносится до меня.

– Ничего-ничего. Как решишь, так и правильно, – бормочет мама.

Машкино решение ждет меня сегодня дома с новым динозавром, который продается в киоске «Роспечати» за нашей остановкой. Надо не забыть за ним завернуть. Только бы не перепутать, какого именно нужно покупать.

Тимофей Алексеевич каждый день мне напоминает не то про стегозавтра, не то про спинозавра.

Отчество ему Маша давала, и хотя в строке «Отец» в свидетельстве о рождении стоит прочерк, я подозреваю, что оно настоящее. Как-то я слышала, что она звала Лешу во сне.

Только года через полтора после Тимкиного рождения, я узнала, как выглядит его отец.

Машка любовалась сыном и сказала:

– Уши и брови, как у отца.

– Да? – удивилась я, отрываясь от раскладывания детских колготок. – Тебе виднее.

Сестра вдруг подорвалась, принесла телефон и показала мне фотографию.

Я потому так лицо хорошо запомнила, что искала сходство, о котором сестра говорила.

Так что я ни с кем его не перепутаю. Намертво впечатался в память и подбородок с ямочкой, и бледный шрам на скуле.

Кем бы Алексей не приходился Воронцову, это говорит не в пользу последнего. Одного поля ягоды. Виктор без зазрения совести жене изменяет. Алексей бросил беременную девушку без помощи.

– Я, пожалуй, пойду, – прохладно отвечаю я, игнорируя высказывания Воронцова.

Решил он.

– Я отвезу, – он показывает ключи от машины.

– Я пешком, так быстрее. И да, я по-прежнему против перевода. Если вас это не волнует, то уведомляйте официально. Через два месяца уволите со всеми выплатами.

Лицо Виктора Андреевича каменеет.

– Так, значит?

– Именно. И в отличие от вашей дочери, вы уже большой мальчик. Пора отвыкать распоряжаться тем, что не является вашей собственностью.

Разворачиваюсь и, оставляя Воронцова за спиной, иду к выходу. А чего ждать? Я не разувалась, не раздевалась.

Но Виктор меня догоняет.

Глава 12

– Да что вам от меня нужно? – взвиваюсь я.

Обычно я более сдержанна, но усталость, неприятные воспоминания и стресс, организованный, между прочим, самим Воронцовым, дают о себе знать.

Я же не железная, в конце концов. И мы не на работе. Тут нет начальника и подчиненной. Хотя и на работе мы уже отличились.

– А ты все делаешь вид, что не понимаешь, хотя я русским языком сказал, чего и как я хочу? – злится Виктор.

Даже если он таким способом снимает напряг от страха за дочь, у меня к нему нет никакого сочувствия.

– Так вы все время путаетесь в показаниях, – огрызаюсь я, выворачиваясь из-под руки, которой мне преграждают путь. – То вам для дочери нянька нужна, то для себя женщина-раскладушка.

– Я предпочту совместить.

– И получить отвратительную няню и фиговую любовницу. С обеими ролями одновременно справится только жена!

– А ты, Тронь, считаешь, что подходишь на эту роль? Уже в жены набиваешься? Что ж тогда от кастинга отказываешься? – рычит псих.

У него явно не всё в порядке с головой. Как он большим боссом-то стал?

Или наоборот? Это необходимое качество для хозяина жизни?

Он непробиваем, и прет вперед, как носорог!

– Нет, я ОТбиваюсь изо всех сил от вас, но у вас, видимо, контузия, – мне наконец удается прорваться к двери.

– Я ска…

– Хватит, – обрываю я устало. – А я сказала, хватит. Надоело переливать из пустого в порожнее. В вашем предложении, – выплевываю я, – вы не учитываете одного: мне это не нужно, я этого не хочу, и я этого делать не стану.

– Почему? – требовательно спрашивает Виктор. – Ты же не фригидная, я проверил…

– А какое отношение моя сексуальность имеет к вашей дочери? – отбриваю я.

Скрипит зубами. Ему бы пустырничек попить, авось и желания странные пропадут. Но, как бы я ни была зла, озвучить свое предложение не решаюсь. Все-таки Воронцов слишком непредсказуем, и я его реакции опасаюсь.

И, похоже, не зря.

Чайные глаза темнеют.

– Варвара, ты все усложняешь. Сдается мне, стоит тебя подтолкнуть…

– Виктор Андреевич, – подчеркнуто официально обращаюсь я. – Судя по всему, воспитатель действительно нужен не только вашей дочери. Вы определенно с этими функциями не справляетесь, если для нее нормально, что вы подарили ей человека. Что собственно не удивительно. Вот сегодня я вам помогла. По доброте душевной. А что получила в ответ? Угрозы? Домогательства? Кажется, нынче это называется модным словом «харассмент». Столько всего, и ни слова благодарности.

Разумеется, я и не думаю, что способна пристыдить этого наглеца, но, может, до него хотя бы дойдет, насколько я возмущена и против?

– Ладно, – выдавливает Воронцов. – Ты права.

Что? Я не ослышалась? Но оказывается, я радуюсь раньше времени.

– Я тебя не поблагодарил и за сегодня, и за кашу.

– Кашу? – не сразу понимаю я, о чем речь.

– Да. На турбазе. Вкусная была. Спасибо.

Это звучит так, будто я ему ее готовила.

– А извинения? – намекаю я.

– А извиняться за то, что у меня на тебя стоит, я не буду, – снова рявкает Воронцов.

Нет, он специально подбирает такие шокирующие слова? Сколько можно уже тыкать в меня своим интересом? На турбазе, буквально в глаз ткнул эрекцией, и сейчас словесно не дает забыть!

– А в благодарность позволь тебя подвезти, – выговаривает Виктор с большим трудом. Чувствуется, что в его лексиконе слово «позволь» было похоронено очень глубоко.

В общем контексте любая нормальная девушка послала бы его к черту, но внутренняя отличница подает голос и говорит, что двоечникам нужно поощрение, для закрепления материала.

– Хорошо, – вздыхаю я. – Но только без приставаний.

Воронцов косится на меня так, будто я предложила ему крутить педали велосипеда без ног. Ему очень хочется, что-то ответить, но он сдерживается.

И как это его не разрывает на части? Явно же привык, что последнее слово всегда за ним.

Я вот, наоборот, предпочитаю не отсвечивать, от этого одни проблемы. Собственно, случай с Виктором – тому яркое подтверждение.

И мне неуютно быть в роли смелой барышни.

Правда, надолго Виктора не хватает.

В машине он кидает на меня такие красноречивые взгляды, что я не выдерживаю:

– Ну что?

– Я все равно не понимаю. Зачем ты упираешься?

Я осознаю горькую истину, что достучаться до Воронцова у меня не выйдет ни при каких обстоятельствах.

Просто отворачиваюсь от него к окну и вижу, что мы проезжаем мимо магазина.

– Мы проехали, – окликаю я Виктора.

– Я везу тебя домой. Я дам тебе выходной. И да, я знаю, где ты живешь, – отрезает он.

Глава 13

Мгновенно покрасневшими от морозца пальцами выгребаю из капюшона обнявшего меня Тимошки снег.

– Надеюсь, теперь вам понятно, что мне некогда играть в няню для вас и вашей дочери? – бросаю я за спину.

– Ты меня заберешь сегодня пораньше? – с восторгом спрашивает Тимка.

– Да, медвежонок, сейчас предупредим твою воспитательницу…

Собственно, Елена Петровна уже идет к нам. Зорким взглядом коршуна она углядела, что ребенок отбился от группы. Хорошая женщина. Внимательная.

Пока я с ней разговариваю, Тимка цепляется за меня и с подозрением разглядывает Воронцова, который еще до сих пор не отошел от шока.

Когда мы выходим за калитку, он не выдерживает:

– Ты его во сколько родила?

– Вас это не касается, Виктор Андреевич, – отвечаю, поудобнее перехватывая ладошку Тимки, который, застеснявшись огромного незнакомого мужика, даже не клянчит своего динозавра.

Пальцы мерзнут, и я не собираюсь ради удовлетворения праздного любопытства торчать на улице и рассказывать историю своей жизни.

– Всего доброго, Виктор Андреевич, – прощаюсь я и веду Тимошку к утоптанной дорожке, по которой можно срезать путь до дома.

Сзади раздается пиликанье автомобильной сигнализации, и я решаю, что Воронцов наконец оставляет меня в покое, но ошибаюсь.

Виктор нагоняет меня и даже сбавляет шаг, чтобы двигаться вместе с нами на одной скорости.

– Почему вы идете за мной? – с раздражением спрашиваю я, стараясь не выдавать свои эмоции. Дети очень чуткие, не дай бог, Тимка разнервничается.

– Провожу, – буркает зло Воронцов.

Я все-таки поднимаю на него взгляд. Вот недоволен всем на свете, что ему еще-то надо?

– Мы не заблудимся, уверяю вас. Возвращайтесь к машине.

– Не указывай, что мне делать, – отрезает он. – Сам разберусь.

– Разумеется, – соглашаюсь я. – Просто хочу напомнить, что у вашей дочери только что была скорая. Может, стоит ей уделить внимание?

– А без тебя мне бы это в голову не пришло, конечно, – огрызается Воронцов.

А сам все смотрит мне в лицо. Губы поджаты, брови нахмурены, решает проблему века, видимо.

Махнув рукой, я перестаю обращать внимание на Виктора. Пусть себе идет, куда хочет.

Он так и не отстает до самого моего дома. Неужели так интересно слушать, как Тимка взахлеб мне рассказывает про детсадовские события?

Уже возле подъезда Воронцов придерживает меня за плечо.

– Не причина.

– Что? – переспрашиваю я, не вписавшись в полет его мысли.

– Сын, – Виктор указывает на Тимку. – Не причина. Я не передумал.

– Постоянство – это прекрасно, – поджимаю я губы. – Не поверите, я тоже не передумала. И у вас нет на меня рычагов воздействия. Я могла бы бояться увольнения, но вы уже все испортили и отравили. Вряд ли я смогу теперь работать в нашем коллективе. Так что, вопрос о сохранении работы больше не стоит.

– Уволиться тоже не получится, – Воронцов засовывает руки в карманы и покачивается на пятках.

И лицо у него такое. Треснуть хочется.

Что в голове у людей, которые ведут себя таким образом?

– Послушайте, – я чувствую, как во мне сжимается пружина, – Виктор Андреевич. Я искренне не понимаю, почему вы ко мне прицепились. Привыкли, что все по-вашему? Захотел и получил? Щелчка пальцев достаточно?

– Да, – спокойно отвечает он и этим дожимает меня.

– Для этого деньги заколачиваете? Потому, что без них вы женщинам не нужны? Красота, богатство… Только на это клюют, да? – меня несет. – А вам бы, наверно, хотелось по-другому?

Я вижу, как каменеет породистое лицо. Не люблю грубить людям, но Воронцов сам меня спровоцировал.

– Я бы с вами и за бешеные деньги не согласилась. Не с таким, как вы.

Припечатав Виктора, я в полном молчании достаю окончательно замерзшими пальцами брелок из кармана и прижимаю ключ к детектору домофона.

Пропустив Тимошку вперед, я захожу в подъезд в полном молчании, оставив Воронцова за дверью.

Уже в прихожей, раздевая Тимку, понимаю, что, скорее всего, нажила себе еще большие проблемы. Хотя куда уж сильнее. Можно уже открывать сайты с вакансиями.

Щелкнув чайником, я сажусь за кухонный стол и кладу руки на батарею, постепенно согреваясь. Под полные восхищения реплики Тимошки о крутой машине Воронцова прикидываю, что делать дальше.

– А он нас покатает? – пристает мой медвежонок.

– Мы найдем еще круче, обязательно! – обещаю я.

– Круче только мусоровоз, – вздыхает Тим.

Мусоровозы – еще одна его страсть. Он может смотреть на них бесконечно. Надо было бы донести до Виктора Андреевича, что нынче настоящие принцы не на белых конях скачут и не на черных представительских иномарках ездят, а водят мусоровозы.

Черт. Забыла про динозавра!

Глава 14

Перед сном, уже уложив Тимку спать, я все прокручиваю в голове слова, брошенные мной Воронцову. Я сказала правду, но от собственного пафоса, хочется спрятаться под подушку.

Особенно, если вспомнить, что Виктор вытворял со мной в своем кабинете.

Я ведь прочувствовала все, что положено в такой ситуации. И сердце заходилось, и кровь в ушах шумела, и колени таяли, а в одежде становилось тесно…

Шквал, срывающий крыши домов, пугает меня меньше, чем возможное повторение произошедшего.

Моя реакция нормальна. Я здоровая женщина, а он внешне привлекательный мужчина. Ключевое слово тут – внешне. Да и то, я не могу сказать, что он в моем вкусе.

Слишком напористый, агрессивный. Настолько, что я даже не могу за его харизмой до конца разглядеть облик, кроме некоторых деталей вроде цвета глаз и шрама.

Мужчина, наверное, мне нужен.

Но это будет кто-то другой. Это должен быть кто угодно, только не он. Не циничный покупатель удобств Виктор Андреевич.

Мой взгляд падает на виднеющуюся на столе коробочку.

И перчатки эти…

Я все-таки не удержалась и померила их.

Шикарные.

Надевать их, своего рода, поддаваться соблазнению.

Мягкая черная кожа сверху, нежный мех внутри, упоительный запах и изящная пряжка на запястье.

Почувствуй себя королевой.

Эта шкурка не для меня. Не нужны мне подачки Воронцова.

Завтра нужно поискать свои перчатки, скорее всего, забыла их в детском саду сегодня утром.

А что делать с подарком Виктора, я не знаю. Проигнорировать или вернуть?

Ужасный человек.

Только и может, что ставить в неловкое положение и создавать проблемы.

Почему я не могу выкинуть Виктора из головы? Его запах преследует меня, руки до сих пор ощущаются на теле, а на языке вкус его поцелуя.

Но он абсолютно бесчувственный. Отвратительный характер, омерзительные намерения… Не могу найти в Воронцове ничего хорошего.

Думала, что, увидев Тимошку, он отстанет от меня. Ничто так не сбавляет градус влечения к женщине, как пятилетка у нее на шее, но ошиблась. Воронцову самому игрушки нужны. Барби ему подавай.

Пусть в солдатиков играет!

Неимоверная настойчивость, и все ради чего? Ума не приложу. Я же видела фото его жены. На экзотику потянуло?

А она куда смотрит? Вряд ли для нее секрет, что муж налево гуляет. Или это у богатых так заведено? Бедная Эстель… С такими родителями и врагов не надо.

Мысли возвращаются к фотографии в комнате девочки.

Алексей на этом снимке выглядит так же, как и на том фото, что мне показывала Маша. Какое отношение он имеет к Воронцову? Друг? Член семьи?

Я так и не поняла, говорила ли она ему о ребенке. Внутри колючим ежом ворочается страх, а если он захочет забрать ребенка? Он же его отец. Наверное, имеет право…

Почему-то мне не кажется, что для Тимки это будет хорошим решением. Или это во мне заговорил проснувшийся материнский инстинкт? Хорошо, что Воронцов не приглядывался к ребенку. Тимошка действительно все больше напоминает этого Алексея.

Хотя, конечно, я зря паникую. Мало ли кто на кого похож? С чего Виктору должно что-то подобное приходить в голову?

Может, поиск новой работы – это и к лучшему.

После ужина я разослала резюме. Вообще по образованию я бухгалтер, скучная, но надежная профессия.

Когда произошло то, что произошло, я спешно закончила секретарские курсы в надежде, что смогу найти подходящее место в какой-нибудь замшелой конторке за небольшие деньги, но с ненапряжным графиком, потому что бухгалтеров-внештатников больше не нанимают. Обращаются или к компаниям, оказывающим такие услуги, или в банки, которые теперь тоже все это делают для своих клиентов.

Встал вопрос, кто останется с Тимошкой дома. Мамина зарплата выше, поэтому я иду работать туда, где мне подходит график.

Увы, как правило, я не задерживаюсь надолго на одном месте. Тимка начинает болеть, работодатель злится, и все заканчивается предсказуемо.

Тянусь к мобильнику проверить, поставила ли я все свои пять будильников, и замечаю значок электронной почты, мигающий на верхней панельке.

Приглашение на собеседование. На завтра. Чуть не проморгала!

Блин, они зовут на семь вечера…

Ни на что не надеясь, отписываюсь, что я бы с удовольствием, но время для меня неудобное, и я свободна завтра только до шести.

Любопытно. Кадровое агентство, не пишут на какую вакансию, только то, что их заинтересовало мое резюме. Да уж, оно у меня крайне эклектичное.

Из-за всех сегодняшних волнений спится мне ужасно. Почти всю ночь снятся кошмары, и только под самое утро, незадолго до первого будильника, ко мне в сон приходит Машка. И мне становится так спокойно, что новый день я встречаю в полной уверенности, что все будет хорошо.

Глава 15

Без пятнадцати час я, волнуясь, захожу в двери бизнес-центра.

Кроме опасений столкнуться с Воронцовым, я испытываю обычный невроз соискателя. Всегда триггерит, когда тебя оценивает незнакомый человек, да еще и непонятно по каким критериям.

Вот, ни на что не рассчитываю, потому что понятия не имею, что за вакансия предлагается, а все равно нервничаю.

Поднявшись на одиннадцатый этаж, ныряю в дверь с табличкой «Кадровое агентство «Персефона». Надо же было так назвать! Чьи-то маркетологи, похоже, прикололись.

Мне вручают для заполнения анкету, ответы на вопросы которой полностью повторяют мое резюме, но я смиренно пишу. Не в первый раз прохожу такие процедуры и уже устала задумываться над целесообразностью этих действий.

Впрочем, рутинные действия помогают мне успокоиться и взять себя в руки. Может, для этого и требуется эта анкета, привести в чувство кандидата.

Когда с этим покончено, меня провожают в просторную безликую переговорную, которая тут же становится тесной, как только вслед за мной туда входит «работодатель».

Я еще не подняла глаза, но уже знаю, кого увижу.

Прохладный воздух помещения пронизывается тонкими нотками «Тома Форда», и мне сразу становится понятно, что мне ловить на этом собеседовании нечего.

Без причины чувствую себя обманутой.

– Добрый день, Варвара, – по-деловому начинает Виктор, выкладывая на стол планшет рядом с оставленным для него резюме.

– Здравствуйте, Виктор Андреевич, – не спешу я соглашаться с ним, что день добрый. Для меня все его краски выцветают на глазах.

– Ищешь работу, Тронь?

– Не у вас, – цежу я.

Это что? Наказание за мою вчерашнюю грубость? Или демонстрирует мне мое место в пищевой цепочке?

– Отчего же? – приподнимает он бровь. – Ты же еще не слышала условий.

– Функционал не потяну, – еле сдерживаясь, отвечаю я.

Виктор не спешит садиться на приготовленное для него кресло, зато пристраивает свой начальственный зад на краешке стола рядом со мной. Смотрит на меня сверху вниз, и кажется, ему доставляет это удовольствие. Воронцов явно хотел бы подавить мое сопротивление.

Зря я так вчера резко отреагировала, похоже, только подлила масла в огонь.

Виктор не интересуется так тщательно заполненной мной анкетой. Сложив руки на груди, он продолжает взирать на меня с высоты своего роста:

– Итак, Варвара. Место в отделе аудита с возможностью удаленной работы, – начинает озвучивать эти самые условия Воронцов, сверля меня глазами.

Слушаю и в голове не укладывается.

Золотая должность прям.

Зарплата по максимуму вилки, добровольное медицинское страхование, ежемесячные премии, повышение разряда по итогам испытательного срока, бесплатное повышение квалификации для сотрудников и, самое главное, возможность появляться в офисе всего раз в неделю, в остальное время работая удаленно.

– И все это за красивые глазки? – холодно уточняю я, догадываясь, что Воронцов просто решил меня купить.

– Не только, – не скрывает Виктор, и мне становится противно еще до того, как он заканчивает фразу: – Первую неделю нужно провести в моем коттедже.

Я молча поднимаюсь и, не говоря ни слова, направляюсь к двери.

– Тронь, ты не дослушала, – грозно окликает меня Воронцов.

– Ваша сексуальная неудовлетворенность, Виктор Андреевич, – голос мой дрожит от возмущения, – это ваша проблема. Есть разные способы ее решить, но это не мой профиль. Обратитесь или к профессионалам, или к медикам. Это поможет удовлетворить ваши потребности.

– Ты меня сейчас озабоченным назвала? – кажется, кто-то тоже не верит своим ушам.

Решаю, что отвечать на этот вопрос не нужно.

Выхожу из приемной, беру в охапку пуховик и покидаю это агентство без сожалений. Надо себе пометочку сделать, что на их предложения больше не отзываться.

– Варвара! – настигает меня рык Виктора возле лифта.

Нет меня. Не знаю никакой Варвары.

Как раз лифт открывает двери, и я, игнорируя раскатистое рычание, захожу внутрь кабины. Увы, как и большинство подъемников, рассчитанных на большое количество пассажиров, он не сразу реагирует на нажатие кнопки, поэтому Воронцов успевает ко мне присоединиться.

– Тебе настолько не нужна работа? – рявкает он, когда за его спиной двери закрываются.

Хочется сделать вид, что я здесь одна, но Виктор надвигается на меня, почти зажимая в углу.

– Очень нужна. Но вы же сделали все, чтобы меня ее лишить, – бросаю ему я, но, естественно, ни о каком пробуждении совести речи не идет.

– Так какого хрена ты отказываешься? – еще немного и у него из ноздрей пойдет дым.

То, что Воронцов весьма вспыльчив, я уже поняла, как и то, что ему обязательно надо, чтобы вышло, как он хочет. Однако подобная настойчивость вводит меня в недоумение.

– Я не собираюсь вас обслуживать ни в коттедже, ни в офисе, – я, наверное, говорю на чужом для него языке, потому что Виктор не унимается.

Глава 16

– Убегать от выгодного работодателя – странное поведение для соискателя, – Воронцов почти не оставляет между нами воздуха.

Кажется, вдохни я поглубже и коснусь грудью его рубашки.

– Преследовать невыгодного соискателя – очень странное поведение для работодателя, – парирую я и нервно требую: – Вызовите диспетчера.

Виктор склоняется ко мне слишком близко.

Его губы в нескольких миллиметрах от моих.

А я не могу его даже оттолкнуть. В этом случае или куртка, или сумка у меня выпадет прямо на натоптанный пол лифта.

– Я не договорил, – игнорирует мои требования этот несносный наглец.

– Не интересует!

Мне все неуютнее в остановившемся лифте. И я не до конца понимаю, что нервирует меня больше: поломка или тот, с кем я застряла.

– Уверена? – приподнимает Виктор идеальную брось. – Но я все равно продолжу.

Я стискиваю зубы. Похоже, в этом весь Воронцов. Не хотите слушать? Не мои проблемы. Я все равно выскажусь. Барин, блин.

Бесполезно прожигать его взглядом. Огнеупорный.

Наглый. Самовлюбленный. Невыносимый.

В подтверждение моего мнения о нем, вторая рука Виктора упирается в стенку лифта возле моей талии, и я оказываюсь заперта в ловушке этих почти объятий.

– Так вот, – голос Воронцова становится ниже. – Должность аудитора ты получишь, если проведешь неделю в моем коттедже…

Запах его парфюма обволакивает. Кругом он.

Заслоняет собой все.

Даже не прикасаясь, давит аурой.

– У меня на носу важная командировка, – кажется, Виктор все же решает распустить руки.

Я чувствую, как он трогает мой пучок.

Что он де…

Он вынимает шпильки!

А я не могу даже дернуть головой, я прижата к стенке лифта!

Через несколько секунд коса, которую удерживали шпильки, размотавшись, падает мне на плечо.

– Я обещал провести это время с Эстель, но не могу сдержать слово. Форс-мажор. Поэтому она получит тебя. В качестве моих извинений, – он поглаживает мою косу, постепенно забираясь все выше к ее основанию, и, в конце концов, запускает пальцы под волосы на затылке.

Это так приятно, что я даже не нахожу в себе сил возмутиться его бессовестными словами.

Массирующие движения почти вводят меня в транс.

И вовсе не потому, что мне нравится Воронцов.

Просто голова всегда устает от тяжести пучка…

– Не упирайся, Варвара. Я же вижу, тебе нравится… Тиль.

Это звучит очень двусмысленно, он явно имеет в виду вовсе не дочь.

– Я в любом случае не могу, у меня ребенок, – выговариваю почему-то шепотом, но нахожу в себе силы подколоть Виктора: – Хотя, конечно, ваше отсутствие на горизонте делает предложение более привлекательным.

Губы Воронцова кривятся, но он продолжает ласкать пальцами затылок, отчего у меня бегут мурашки по шее.

Отросшая челка выбивается из ослабленного пучка, и несколько прядей падает мне на лицо. Дыхание Виктора их шевелит.

Запредельная интимность, сбивающая меня с рациональных мыслей.

– Не проблема, – невозмутимо опровергает мой довод Воронцов. – Возьми сына с собой.

– У нас сад…

Я понимаю, что вместо того, чтобы резко и уверенно отказать, я ищу отговорки. Хотя не должна. Я ничего не обязана объяснять этому хаму!

– Думаешь, зассанный собаками снег в детском саду лучше, чем чистый воздух пригорода? – насмешливо спрашивает Виктор.

И не прекращая своего диверсионного массажа, монотонным голосом перечисляет, что я должна буду делать в коттедже.

Сильные пальцы почти вводят меня в транс. Я пытаюсь ухватиться за то, что мне говорят в поисках подвоха, но безуспешно. Ресницы опускаются, лицо расслабляется, губы приоткрываются.

– … и укладывать не позже десяти, а сейчас я тебя поцелую, а ты не будешь дергаться…

Загипнотизированная тихим голосом и приятными движениями, я не сразу вычленяю лишнее в предложении.

Горячие губы успевают раньше моей соображалки.

Глубокий, неспешный поцелуй не позволяет мне возразить.

Как я ни сдерживаюсь, но автоматически на него отзываюсь, когда Виктор усиливает напор.

Мои руки все еще заняты вещами, и Воронцов этим пользуется.

Его ладони уже на моей талии, прожигают сквозь одежду.

Меня захлестывает смятение, когда Виктор откровенно прижимается ко мне бедрами, и я чувствую физическое подтверждение его возбуждения.

Это волнует и пугает меня, я уворачиваюсь от мужских губ и трепыхаюсь в его объятьях.

– Отпустите! Это низко!

Воронцов скользит губами по моей щеке от уголка губ к уху, вызывая у меня новый забег мурашек.

Глава 17

– Черт, как не вовремя… – сокрушаюсь я за вечерней чашкой чая.

– Тебе придется брать больничный, – вздыхает мама. – Я пока не могу. Жалко, только устроилась…

Мама не в курсе, что отношения с коллективом уже испорчены, и не стоит переживать, что директор будет недоволен. Он вообще не знает, что Тимошка существует. Официально опекун Тимки – мама. И в анкете при трудоустройстве я ничего не указывала, это объясняет шок Воронцова, но не объясняет его настойчивости.

– Проще уволиться, – морщусь я и частично признаюсь. – Все равно придется другую работу искать.

– Что случилось? – напрягается мама.

И мне тут же становится совестно. Она и так переживает, что я вместо спокойной работы бухгалтера вынуждена весь день на ногах проводить.

– Да, ничего. С начальством не поладила…

– Ты? – удивляется она.

Да уж. Обычно я тише воды, ниже травы.

Неопределенно повожу плечом. Все-таки рассказывать маме, как Виктор меня склоняет к сексу, не хочу. Неловко как-то.

– Блин, у нас же была ветрянка в прошлом году, – вздыхаю я. – Нам уже не страшно… Чертов карантин!

– И не говори… Сплавить бы вас куда-нибудь, я бы хоть обои поклеила, – мама кивает на стоящие в коридоре рулоны. – Два месяца уже ждут или три?

Тимка год назад все изрисовал. Мы пробовали переклеить хотя бы в прихожей, но это дурддом. Только все переругались.

Я тогда пришла к выводу, что поклейка обоев – это самый надежный способ рассориться. Подруга с мужем в спальне на десять квадратов пару лет назад переклеивали и три раза чуть не развелись. Да и мы с мамой после прихожей неделю не разговаривали.

– Вообще-то… – заикаюсь я и тут же сдуваюсь.

– Что? – мама отставляет чашку и устремляет на меня свой взор поверх очков.

– Мне тут предложили за деньги посидеть с ребенком…

– Такая ответственность, за чужим глядеть… – с сомнением мама качает головой.

– Да я там вроде не одна, еще домработница, – я припоминаю я, что мне говорил в лифте Воронцов. Надо же. Что-то все-таки отложилось, а я думала, что ничего не запомнила. – В основном развлекать его. Аниматор на дому.

– И домработница, и нянька? А мать там чем занимается? – удивляется мама, но в голосе слышны завистливые нотки.

Пожимаю плечами:

– Я так понимаю, уехала куда-то.

– Надолго?

– Уехала? Не знаю. А с ребенком побыть неделю.

– Был бы Тимка в саду, можно было бы подумать, если деньги платят нормальные. Сейчас-то о чем говорить? Меня начальница не отпустит. Конец года. Подбиваем все хвосты.

– В том и дело, что ребенка можно с собой взять. Это за городом… Но я уже отказалась, – заканчиваю я.

– Жалко. Тимке бы не помешал свежий воздух.

И мама туда же. Говорит словами Воронцова практически.

Но тему мы закрываем.

Перед сном снова разглядываю себя в зеркало.

И чего пристал?

Жена-красавица. Да и вообще кругом полно тех, кто за его предложение ухватится.

Должность аудитора, конечно, манит. А то я к тому моменту, как Тимка в школу пойдет, не смогу устроиться по специальности. Всю квалификацию растеряю.

Но общество Воронцова…

И потом с ним все равно придется пересекаться.

Мне будет неловко.

Виктор слишком откровенно стер границы допустимого. Я его знать не знаю, а он уже меня целовал и… трогал.

Лицо вспыхивает при воспоминании о том, как в первую встречу Воронцов забрался руками ко мне под рубашку. Щекам становится горячо, когда следом всплывают мысли о поцелуе в его кабинете, и совсем жарко делается от того, что вытворял Воронцов сегодня.

– Доча, спишь? – заглядывает мама ко мне. – Ты не заболела? Вся красная…

– Нет, все хорошо, – блею я, как подросток, застуканный за неприличным.

– Я тут подумала… Соглашайся на это предложение, если оно еще в силе. Ну нянькой. Очумеешь в четырех стенах с активным ребенком, а у нас во дворе даже детской площадки нет. Все машинами забито. И сама подышишь. Бледная…

– Так я красная или бледная? – ловлю я маму на нестыковке.

– В пятнышку, – смеется она. – Ты подумай. Хорошо?

И уходит. А я остаюсь думать. И как я ни кручу, всяко выходит, что от Воронцова надо держаться подальше.

На телефон приходит сообщение с незнакомого номера.

Видимо, чтобы помочь мне принять правильное решение, Виктор, сам не зная, давит на самое слабое место.

Он присылает мне фото растрепанной Эстель в пижаме. Почему-то от вида ее улыбки, в которой не хватает зубов, у меня все сжимается от нежности.

Подпись: «Принцесса ждет Барби».

Очень тянет написать: «А Барби ждет принца», но я удерживаюсь.

Глава 18

Утро застает меня немного взвинченной.

Я просыпаюсь еще до звонка будильника и, лежа в постели, прокручиваю в голове все вчерашние события. Постоянно возвращаюсь к предложению Воронцова и маминому совету его принять.

Инстинкты кричат, что связываться с Виктором мне не стоит ни в коем случае.

Рациональная часть меня удивляется, а что может пойти не так? Сплошные бонусы: отличное место работы, возможность побыть с Тимкой на свежем воздухе, да и мама наконец хоть немного выдохнет без нас.

Окончательно расшатывая мои сомнения, снова приходит сообщение от Воронцова.

«Кажется, я забыл уточнить размер оплаты за неделю в коттедже».

Далее идет сумма, от которой у меня волосы встают дыбом.

Это же больше, чем вся моя месячная зарплата в магазине!

Представляя, сколько всего полезного можно было бы купить на эти деньги, я чуть не упускаю кашу.

В конце концов я сдаюсь.

Это же всего на неделю. Воронцов уедет в эту свою командировку. Кроме меня с Тиль будет домработница, которая раньше за ней и присматривала… С точки зрения воспитания поступок Виктора, конечно, непедагогичен, но это ведь не мои проблемы, что он чрезмерно балует ребенка…

И все равно. Я отвечаю Воронцову с чувством, что я продажная женщина.

«Я соглашусь при одном условии», – отправляю я и морщусь. Выглядит пафосно и снисходительно, но сообщение уже ушло.

«И какое оно?»

«После того, как я начну работать аудитором, я хочу, чтобы никто не знал, как я получила это место».

Фу. Выглядит еще некрасивее. Будто я реально за интимные услуги принята буду.

И похоже мое условие не очень нравится Воронцову. Или формулировка.

Но тут уж я поделать ничего не могу.

Мне хватило того, что Виктор за один день испортил мои отношения с коллективом магазина. Я бы очень не хотела, чтобы это повторилось.

Спустя долгие десять минут приходит ответ: «Договорились».

И я тут же спохватываюсь, что это не единственное мое условие. Срочно дописываю: «И вы не будете больше делать мне непристойных предложений».

«Это еще почему?»

Сидя на табуретке, поджимаю ноги и нахохливаюсь. Вот как ему объяснить почему? Он серьезно не понимает или издевается?

«Меня они не интересуют, и я стану вашей подчиненной».

«Первая часть – не аргумент. Вторая – от этого я не перестану тебя хотеть».

Я в отчаянии закрываю лицо руками. Какой же он бесстыжий! Так откровенно говорить об этом!

«Завтра с утра пришлю машину. Жду не дождусь, когда ты наконец подчинишься».

Я вою в голос.

На мои вопли в кухню вбегает Тимошка, который абсолютно счастлив, что в сад идти не надо. Вот кто не испытывает никаких сожалений по поводу карантина.

– Гулять пойдем? – спрашивает он, плюхаясь на свое место.

Собираю мозги в кучку, пока Тимка вскрывает йогурт и выливает на кашу. Откуда он этого набрался, ума не приложу.

– Пойдем, – вздыхаю я. – Но только до обеда.

Надо как-то вымотать киндера, иначе он не даст ничего делать.

В итоге выматываюсь я. Тимка же остается свеж и бодр, и пока я собираю сумки, он под запущенный по кругу мультик бегает по комнате и всячески мне мешает.

– А мы надолго? А кто там будет? А игрушки там есть? А мусоровоз? – сыплются из него вопросы. – А горку сделаем? А бабушку не возьмем?

Причем ответы он не слушает и через пять минут все снова-заново.

Я по десять раз вынимаю всю коллекцию динозавров, требуя, чтобы Тимка определился и выбрал два-три, но каким-то непостижимым образом динозавры продолжают множиться в сумке, стоит мне только отвернуться на минуту.

Вечером, вернувшаяся мама перебирает наш багаж, чтобы запихнуть аптечку, и снова изымает оттуда зеленых монстров.

Ночью я слышу подозрительное шуршание в коридоре, и утром, проснувшись, проверяю Тимкину сумку. Она самая большая. Сверху ничего не обнаруживаю, а копаться в недрах сил больше нет.

Я и так на нервах, пока жду сообщения от Воронцова.

Мне все больше кажется, что я совершаю что-то судьбоносное. И меня уже подмывает отказаться, как раздается звонок мобильника.

– Варвара, готова? – низкий голос Виктора бьет по напряженным нервам. – Машина ждет внизу. Детское сидение есть.

Последняя фраза сказана явно, чтобы пресечь возможные отговорки.

– Спускаюсь, – отвечаю я, и звучит это как-то жалобно.

Воронцов усмехается:

– Ну-ну. Я не Синяя борода. Ты привыкнешь.

Никогда не привыкну, понимаю я и обреченно застегиваю пуховик.

У подъезда действительно ожидает черный седан представительского класса. Пожилой водитель помогает с сумками, пока я устраиваю Тимошку в кресле. Он естественно в восторге. Отличная машина, почти как мусоровоз. Водитель смеется в седые усы, когда я развожу руками.

Глава 19

В первую секунду мне кажется, что Воронцов совсем голый, прикрытый лишь зажатой в руке вешалкой с костюмом.

Ровно за миг до того, как я с писком собираюсь удрать, Виктор отбрасывает плечики на кровать, и я понимаю, что он все-таки не совсем отмороженный. На нем домашние брюки.

Товарищ собирается в командировку и не собирается утруждаться надеванием одежды ради меня. Или это он специально?

Есть такое ощущение, что он красуется.

И ему есть, чем похвастаться. Я такие фигуры только в рекламе и кино видела.

– Ну что же ты, как неродная? – рокочет Виктор, делая шаг ко мне. – Проходи.

А я чувствую себя, как в ловушке, потому что есть в его движениях что-то звериное. То, как он мягко ступает босыми ногами по шоколадному ворсу ковра, как плавно надвигается на меня… Мускулатура играет на груди. Том Форд окутывает меня. Во рту пересыхает.

Я действительно в его логове.

И как зайчишка, готова задать стрекоча. Слишком волнительное зрелище для неизбалованной меня. И кажется, Воронцов прекрасно понимает, какое впечатление производит.

Я облизываю губы и вызываю этим заинтересованный взгляд Виктора. И от того, какого рода интерес в нем плещется, мне становится жарко.

Господи, он, что, все время в состоянии готовности к спариванию?

Я не буду смотреть на его узкие бедра, чтобы оценить, насколько серьезна угроза ниже резинки штанов.

Боже, на что я подписалась.

Приблизившись, Воронцов нависает надо мной, заставляя меня нервно сглатывать. Он такой высокий, что я смотрю на него снизу-вверх, задрав голову. Подозреваю, что взгляд у меня щенячий. Вот-вот лужу сделаю…

– Как насчет «Здравствуй», Варвара? – спрашивает Виктор, и раскатистое «р» будоражит. Сердце опять заходится, как тогда в лифте, когда он нагло и без разрешения меня поцеловал.

Мы знакомы всего несколько дней, но я уже узнала Воронцова достаточно, чтобы осознать, что «нагло и без разрешения» – это его кредо.

– Здравствуйте, Виктор Андреевич, – лепечу я, опуская глаза, чтобы собраться духом.

Он не должен на меня так действовать. Это неправильно.

Я же про него все понимаю. Богатый, пресыщенный, привыкший получать все, что хочет… Я для него просто игрушка. Капризная кукла, которая ему отказала. Вот и весь интерес. Согласилась бы, уже стала бы не интересна.

– Скуповато, – усмехается Виктор. – Где же искренняя радость при виде любимого работодателя?

– Я пока не уверена, что работодатель любимый, – бормочу я, отступая на шаг, потому что Воронцов давит на меня обнаженной натурой.

– Я докажу, что лучший. Вот увидишь, – коварная улыбка на чувственных губах меня немного пугает. Я бы предпочла, чтобы мне ничего не доказывали. Прекрасно без этого обойдусь.

– Мне сказали, вы меня ждете… – намекаю я, что вообще-то пришла не болтать и не по своей воле лицезрею мужские стати.

– Еще как жду, Тронь. Нетерпеливо. Страстно, – продолжает он издеваться. – А что без взаимности, так мы это исправим со временем…

– Виктор Андреевич, – прерываю я изгаляющегося Виктора, явно в отличном расположении духа, – напоминаю, что я согласилась на эту работу, только потому что вас тут быть не должно.

– Я уже уезжаю, Варвара, – ни капли не смущаясь, парирует Воронцов, широким жестом указывая на чемодан и попутно демонстрируя мощный разворот плеч. – Но раз между нами такие отношения…

Он тянется, в первый момент мне кажется, что ко мне, и я отпрыгиваю в сторону, но оказывается, что справа за моей спиной стоит комод, на котором лежат бумаги. Именно их берет и протягивает мне Воронцов, насмешливо приподняв бровь.

Я позорно краснею.

Провокатор.

– Что это? – спрашиваю я, принимая несколько листов печатного текста с мелким шрифтом.

– Это договор, на оказание услуг... няни. Ну и некоторые пояснения про Тиль.

Так. Договор – это хорошо. Хотя по уму, его, конечно, стоило отправить мне заранее.

– Я прочитаю и подпишу, – обещаю я, надеясь, что это все, и я могу смыться. У меня там, в конце концов, ребенок в незнакомой обстановке…

– Отлично, – Виктор явно доволен тем, что затащил меня в свой дом. Он был бы еще довольнее, если бы затащил еще и в постель, но тут хоть какое-то слово осталось за ним.

Правда, у меня не пропадает ощущение, что я в ловушке, куда добровольно сунулась сама.

– Если будут вопросы по договору или любые другие, звони. Мой номер у тебя есть…

– Думаю неделю я как-нибудь протяну на тех инструкциях, что вы мне оставили. Не буду вас беспокоить, – я сдаю назад мелкими шагами.

– Неделю? – непонятно переспрашивает Воронцов. – Ну хорошо. Посмотрим.

– Я пойду… – уже хватаюсь за ручку под его взглядом, думаю, желание сбежать, читается на моем лице без всяких усилий.

– Хочешь, я покажу тебе твою комнату? – предлагает Виктор.

Глава 20

Я хватаю ртом воздух от возмущения, а потом до меня доходит, что это ведь неважно. Соседняя дверь или нет, Воронцова не будет, он уезжает. Но мне все равно становится не по себе.

А когда Виктор пересекает спальню и, распахнув межкомнатную дверь, делает приглашающий жест, я опять напрягаюсь.

– Эм… Смежная комната? А отдельный вход у нее есть?

– Разумеется, – кивает Воронцов. – Но так быстрее.

– Я бы предпочла другую комнату…

– Ты же ее не видела, сначала посмотри, – с видом демона-искусителя предлагает Виктор.

Зажав в разом повлажневших ладошках договор, я робкими шагами иду в сторону распахнутой двери под хищным взглядом Воронцова. В его глазах вспыхивает победный огонек, когда я протискиваюсь мимо него в предлагаемую комнату.

Я проскакиваю мимо него с бьющимся сердцем, потому что мне кажется, что этот большой зверь тотчас схватит меня, и никуда мне не деться из сильных рук.

Но оказавшись за порогом, я понимаю, что это была ловушка, и сейчас она захлопнулась, лязгнув острыми краями.

Боже…

Если в городской квартире Воронцова комната Тиль – это мечта любой девочки, воображающей себя принцессой, то эта спальня – рай для королевы.

Большая, просторная, в персиковых тонах. Невесомые портьеры, обрамляющие французское окно, создают ощущение легкости и воздушности. Золотистый шелковый ковер манит пройтись по его ворсу босыми ногами. Возле широкой постели с балдахином великолепный столик для женских принадлежностей. Ароматическая лампа на комоде в окружении изящных подсвечников. Справа от меня приоткрыта гардеробная, а дальше распахнутая дверь в персиковую ванную.

И посреди этого великолепия, благоухающего сиренью, я в удобном и немного растянутом свитере и джинсах.

Это все как из другой жизни.

Хотя почему как? Так и есть…

– Ну как? Нравится? – над самым ухом вкрадчиво спрашивает Виктор.

Я девочка до мозга костей. Конечно, мне нравится.

Это комната – манок для меня, как найти в себе силы отказаться?

Уверена, спальня, в которой живет домработница вовсе не такая шикарная.

– Очень красиво, – вынуждена признать я.

– Все еще хочешь чего-то… другого? – двусмысленный вопрос Воронцова заставляет меня мобилизоваться.

– Я думаю, мы с Тимошкой уместимся на этой постели, – даю я понять, что никаких мыслей о хозяине соседней спальни у меня нет.

– Дети спят в другой комнате. Екатерина покажет.

– Но…

– Ты себя в зеркало видела, Варвара? Попробуй выспаться, пока меня нет.

Очередная двусмысленность.

Чуть было не спросила, раз я так плохо выгляжу, зачем вы ко мне пристаете? Но понимаю, что это будет выглядеть, как будто я нарываюсь на комплименты.

Ладно. Товарищ начальник свалит в свою командировку, и если Тимка захочет, будет спать со мной. И никто не запретит.

Ну что он над душой все стоит?

Делаю для вида круг по комнате, надеясь, что Воронцов пойдет наконец продолжать сборы. Он, что, совсем не торопится?

Видимо, нет. Потому что Виктору как медом намазано, он плавно идет ко мне, вызывая у меня желание сбежать. Я пячусь до тех пор, пока не упираюсь в кровать, ласково подставившую мне подножку.

Не удержавшись я плюхаюсь на постель, рассыпая листы договора, а Воронцов нависает надо мной с хищным выражением лица.

– Удобно? – допрашивает меня чересчур гостеприимный хозяин и смотрит при этом так, будто на мне одежды вообще нет.

– Спасибо, – барахтаюсь я, пытаясь подняться, – вполне.

И все-таки мне приходится ухватиться за протянутую руку.

Рывком поднимая, Виктор впечатывает меня в свое тело. Более того, он шумно вдыхает воздух у меня за ухом, отправляя в забег встрепенувшиеся мурашки.

– Барби.

Блин, он реально в меня играет, как в куклу.

Выпутавшись из хватки, я отступаю к дверям.

– Я за вещами… – и драпаю.

Мне слышится довольный смех за спиной.

Кошмар, кошмар! Скорее бы он уехал.

А внизу меня встречает знакомый бедлам. Я не знаю, откуда в детской батарейке такой заряд, но оба ребенка носятся по первому этажу, демонстрируя, кто круче въедет на носках за угол. Как пить дать в косяк влетят!

Только я собираюсь в панике прекратить этот беспредел, как мне на плечо ложится рука Екатерины, так кажется, ее зовут.

– Пойдемте, чаю выпьем, – тянет она меня вглубь дома.

– Но они же убьются! – беспомощно отзываюсь я, даже не пытаясь перекричать стоящий гвалт и визг.

– Первый у тебя, да? Ты думаешь, они в детсаду не так бегают, что ли? – усмехается она. – Просто ты не видишь.

Ну, может, она и права… Дома у нас сильно не разгонишься…

Глава 21

Спустя три дня, проведенных в этом сумасшедшем доме, мне кажется, я приобретаю небывалую крепость нервов. Один ребенок – это еще ничего. Теперь я не понимаю, как люди решаются на двоих! В дикой среде эти особи способны на все!

Эстель, казавшаяся мне раньше капризным ангелочком, показала свое истинное лицо. Вот с кого можно писать Пеппи Длинный чулок. А Тимошка растет явным подкаблучником, охотно ведется на все подначки. Я уже не уверена, что это хорошо, что дети так поладили.

Правда, вечером перед сном, когда приходит время сказки и обнимашек, все не так радужно. Детская ревность являет себя во всей красе. Доходит до тычков.

Нашли выход. В детской спальне между кроваткой Тиль и кроваткой, которую поставили для Тимки, стоит диванчик. Мы его раскладываем, я ложусь по середине, а дети прижимаются с двух сторон, запуская ладошки мне в волосы. Я даже наловчилась менять руку, держащую книжку, так, чтобы гладить детей по очереди.

К тому моменту, как оба начинают сопеть, плечи у меня отваливаются, но какие же они сладкие, когда спят… Мы с Екатериной раскладываем их по своим местам, и идем пить чай. Самое спокойное время в полном суеты дне.

А вот утром Эстель побеждает в борьбе за мое внимание. Я делаю ей прическу, пытаясь собрать детских пух так, чтобы он не лез в глаза, и втайне тащусь от всех этих заколочек, резиночек и невидимок.

Поначалу я паниковала. Действительно, приглядывать за чужим ребенком, да еще таким шилозадым, как Тиль, – это большой стресс, но с помощью Екатерины я втянулась, да и ежевечерние разговоры с мамой успокаивали.

А вот на четвертый день я чувствую, что заболеваю. На меня накатывает паника. Сейчас как перезаражаю всех. И Тиль, и Тимошку. Дети с такой готовностью всегда собирают самую лютую заразу… Воронцов меня убьет.

Кстати, Виктор так часто мне звонит, что у меня ощущение, что он где-то рядом.

Я стараюсь побыстрее отчитаться, как у Тиль дела, но Виктор всегда умудряется перевести разговор на меня. Я даже не понимаю как, но он умудряется из меня вытащить, какие цветы я люблю, какое время года мне нравится, что из еды я предпочитаю… Мягко, ненавязчиво, он выуживает информацию.

И все мои попытки свернуть диалог по причине того, что детям нужно внимание, разбиваются о диверсантскую деятельность Екатерины, которая тут же возникает: «Я пригляжу, говорите!».

– Ну чего ты раскисла? – подбадривает меня она. – Вчера вы копались в снегу почти весь день. Вот и переохладилась. Сегодня в сауну сходишь, попаришься, а потом чая с медом и лимоном выпьешь, и завтра все как рукой снимет! Какая зараза? Побойся бога! Ты посмотри на этих мартышек? Хватит их за лоб каждые пять минут щупать.

Я сдаюсь под напором более опытного человека, но вечерние гулянки отменяю на всякий случай. После сауны распустив волосы на просушку на радость Эстель, я перебираюсь с чашкой чая к ним в детскую.

Мы устраиваемся на ковре читать очередную сказку.

Как-то само получается, что тыканье в красочные картинки переходит в тыканье под ребра, и вот уже мы катаемся по полу и щекочим друг друга. Мелкие разбойники объединяются и побеждают. Оказывается, Тиль почти не боится щекотки, в отличие от меня. Я уже готова запросить пощады, только от смеха ничего не могу выговорить.

Спасая свои подмышки, перекатываюсь на бок, и в поле моего зрения попадают джинсы, обтягивающие крепкие мужские ноги.

Я замираю, осознав, какую картину наблюдает Воронцов уже неизвестно сколько. Я растрепанная, с волосами, устилающими ковер, в вытянутой футболке, сползшей с плеча и задравшейся на животе. Наверняка красная вся.

Тиль, тоже заметившая отца, с визгом бросается к нему, а я прячу лицо в волосах.

Ласковый и немного растерянный взгляд Виктора задевает в душе какую-то струну, но я отбрасываю эмоции. Эта картина под названием «Возвращение папы» не для меня.

– Я сейчас, – бормочу я, поднимаясь и сворачивая волосы в пучок.

Воронцов не говорит ничего, просто смотрит на меня непонятно, держа на руках Эстель, которая что-то ему упоенно рассказывает. Протискиваюсь мимо него в дверном проеме, и на секунду будто весь звук выключают, а меня бьет током в том месте, где я задеваю бедро Виктора.

Я откровенно сбегаю.

Никакие отточенные соблазняющие действия не могут так пробить мою броню, как этот домашний образ. Мне надо взять себя в руки. В спальне я судорожно меняю футболку на более закрытую рубашку и привожу волосы в порядок. Глянув в зеркало, понимаю, что, кажется, перестаралась. Фланелевая рубашка застегнута под горло, хотя в доме жара, а прическе может позавидовать любая старая дева из анекдотов.

Когда он появился? Виктор же должен был отсутствовать неделю? Прошло всего четыре дня… Я уже могу ехать домой? Уже поздно в ночь тягать Тимку… И я боюсь в ночи по трассе, столько несчастных случаев…

А наш… договор… Он в силе? Я точно помню, что подписывала бумагу со сроком в неделю…

Загоняя свои мысли куда угодно, лишь бы не вспоминать внимательные глаза, легкую щетину и щемящий момент, я спускаюсь по лестнице в холл, где слышен баритон Воронцова и звонкий щебет Тиль.

Смущаясь, иду на зов девочки:

– Смотри, что мне папа привез! – она показывает мне милейшего плюшевого зайца в джинсовом комбинезоне.

Глава 22

Крик застревает в горле, сердце обрывается, меня в миг окатывает ледяной пот.

Рвусь к Тимке, но стоящий ближе к лестнице Воронцов успевает первым.

Мелкий с оглушительным визгом падает на Виктора, который, покачнувшись, умудряется на разжать руки, когда пятнадцатикилограммовый камушек падает на него с трехметровой высоты.

Под шум крови в ушах я подлетаю к Воронцову, протягивая руки, чтобы забрать свое сокровище. Перепуганный Тимка ревет во всю мощь легких, но Виктор не отдает мне ребенка.

– Успокойся! – шипит он на подвывающую от ужаса меня, хотя у самого в лице не кровинки. – Или напугаешь слезами, или ругать будешь!

Он очень точно характеризует мое состояния. Я на грани между вцепиться в Тимошку и орать от страха.

Прижимая к себе заходящегося плачем ребенка, Воронцов идет на кухню, где на пороге с огромными от испуга глазами комкает полотенце Екатерина.

Меня трясет так, что я понимаю, брать Тимку на руки в таком состоянии – плохая идея.

Стою, замерев на месте и отходя от шока, пытаюсь глубокими вдохами угомонить бешено стучащее сердце. Сквозь отупение к мозгу прорывает тоненькое хныканье. Эстель тоже напугалась и теперь, размазывая слезы, жмется к моим ногам.

Дрожащими руками глажу растрепанные хвостики:

– Все хорошо. Не бойся. Тиль, все хорошо…

Кто бы меня саму успокоил. Ужасный момент, вспарывая ил прошлого, поднимается на поверхность воспоминаний, вставая перед глазами и парализуя, но плачь девочки заставляет меня собраться.

Взяв детскую ладошку ледяными пальцами, на подгибающихся ногах иду на кухню, где среди уютной атмосферы и запаха тимьяна, страхи чуть-чуть отступают. Не до конца, но они уже за плечом, а не застилают мне взор.

Всхлипывающий Тимошка усажен на стул, а Виктор сидит перед ним и строгим, но спокойным голосом отчитывает его.

– … маму напугал, Екатерину. Нельзя, значит, нельзя. Ты понимаешь?

Тим согласно шмыгает, а заметив меня, слетает с табуретки и бросается ко мне:

– Прости, мам, прости…

Еле успеваю опуститься на корточки, чтобы поймать его в объятья. Сердце сжимается. Целую горячие мокрые щечки, зареванные глаза.

– Не делай так больше, Тимош, – а саму еще потряхивает.

Тимка чувствует и опять начинает заводиться.

– Так, – веско прекращает новый виток истерики Воронцов. – Тимофей, ты мужик. Возьми себя в руки и помоги Екатерине сделать чай для мамы.

Стреляю на Виктора злым взглядом. Командует ребенком! Чужим! Да какой он мужик? Ему пяти еще нет, чуть не убился…

Воронцов встречает мой взгляд прищуренными глазами.

– Не делай из него девку.

– Это ты из своей дочери делай солдата! А сама разберусь!

Екатерина демонстративно достает пузатый заварочник и с громким стуком ставит его на стол, давая понять, что она против скандалов при детях.

Виктор выталкивает меня из кухни и даже закрывает за нами дверь, отрезая назревающую ссору.

– Варвара, ты сейчас ему привьешь кучу страхов и чувство вины. Все обошлось. Он запомнил, что надо быть осторожнее. Напугался сильно. И ты его пожалела. Все. Возьми себя в руки. Момент был и прошел.

Он меня резонит, и я где-то даже понимаю, что Воронцов прав, но это не мешает мне злиться:

– Ты такой умный, потому что это не твоя дочь чуть не погибла!

– Тиль в прошлом году прыгала с гаража в коньках. Я знаю, о чем говорю. Не надо делать из меня чудовище! Я тоже испугался, но меня тебе не жалко, не так ли?

Он напряженно поводит плечами. И мне становится стыдно, Виктор ведь Тимку спас, а я…

– Прости, – обхватываю себя руками. – Спасибо тебе. Я очень благодарна.

– Это стресс выходит, Варь, – очень мягко отвечает он, не став упираться и играть в оскорбленное достоинство. – Чаю попьем. Я привез конфеты, которые ты любишь. А потом пойдешь спать. Детей я сам уложу.

– Еще раз прости, – тру руками лицо, – не знаю, что на меня нашло.

Хотя, на самом деле, догадываюсь.

Я остро ощущаю, что Тимке не хватает мужского образца в жизни. Воронцов все сделал правильно, а я так не могу. Я женщина. Единственное, чему я не смогу научить ребенка, это быть мужчиной. И если так и будет продолжаться, я превращусь в клушу-наседку, а Тимка в маменькиного сынка. Нужен мужской пример, и тренера, с которым мы занимаемся, недостаточно.

Я долго плещу в лицо холодной водой, чтобы не выглядеть заплаканной. Тимке это неполезно.

Когда я возвращаюсь на кухню, стол накрыт, чай для взрослых разлит по чашкам. Детям Екатерина навела какой-то отвар с сиропом. Тимошка тянется рукой к конфетам, но смотрит на меня и отдергивает руку.

– Смелее, Тимофей, – подбадривает его Виктор. – Ты не наказан. Ты не сделал ничего плохого. Но впредь будь внимательнее.

Тимка растерянно хлопает глазами, и я понимаю, что он еще не знает слово «впредь».

Глава 23

Раз за разом в моей голове прокручиваются одни и те же кадры.

Черно-белые.

Беззвучные.

Выдуманные моим воспаленным воображением.

Я никогда не была их свидетелем, и знаю, что произошло, только с чужих слов.

Раз за разом.

Маша, перевалившись через перила, падает вниз.

Снова и снова.

Закольцованная замедленная съемка.

Пару раз я вырываюсь из этих кошмаров, но они затягивают меня назад.

И снова падение, каким я представила его себе, когда потухшая мама вернулась и рассказала, что сестры с нами больше нет.

У Маши была тяжелая послеродовая депрессия.

Но мы ничего не замечали, списывая все на недосып и нервы из-за присмотра за родившимся слабеньким Тимошкой. Машка не доносила его месяц, и, как оказалась, и в этом она тоже обвиняла себя.

Мы спохватились поздно, когда произошел страшный срыв.

Я никогда в жизни не сталкивалась с подобным.

– Я кошмарна! Омерзительна! Я не заслуживаю быть матерью! – кричала она, захлебываясь слезами. – Только отвратительная женщина ничего не испытывает к своему ребенку кроме раздражения! Какая я мать? Все, чего я хочу, чтобы он замолчал, и сбежать подальше!

Это было громом среди ясного неба.

Оказывается, больше года Маша жила в аду, сжираемая страхами и чудовищным чувством вины. Казнила себя за бесчувственность, отсутствие материнского инстинкта, радости первым шагам и зубкам.

Бедная Маша…

Только тогда мы поняли, как преступно повели себя по отношению к ней. Может, если бы заметили раньше…

Да, конечно, мы бросились ей объяснять, что в этом нет Машиной вины. Успокаивали, показывали статьи из интернета, что это частое явление, что это просто гормональный сбой, что все можно исправить.

Мы уговорили ее пойти к специалисту, и после посещения она приободрилась. Возлагала на терапию большие надежды. И лекарства медленно, но действовали.

Маша стала даже волноваться, что может уронить Тимошку, потому что как у всех антидепрессантов у ее препаратов была побочка. И сестре она в основном давала по глазам: головокружения, расфокусировка. Ну и дурнота, куда без нее. Сестра вообще не очень хорошо переносила большую часть медикаментов.

В тот день она пошла к врачу, чтобы узнать, нельзя ли чем-то заменить ее таблетки.

И не вернулась.

Очевидцы сказали, что в поликлинике ей сделалось дурно. Маша расстегнула пальто и облокотилась на перила. Видимо у нее закружилась голова, потому что она покачнулась, и сумка съехала с ее плеча. В попытке ее поймать, сестра слишком сильно свесилась и не удержалась.

Мгновенная смерть.

Банально. Глупо. Ужасно. Необратимо.

Если бы не Тимошка, не знаю, как бы мы справились.

Невозможно описать, в каком мы были состоянии. Никогда прежде я не задумывалась, что потеря близкого человека – это не мгновенный шок, а длительное состояние. Смерть дедушки тоже была горем, но не таким.

Я почти месяц звонила маме в панике каждый час, чтобы услышать, что она жива. Спать смогла нормально где-то месяца через три, но кошмары иногда возвращаются до сих пор.

Рецидивов не было давно, иначе я бы прихватила с собой успокоительное, но страх за Тимку, чуть не свалившегося с лестницы, всколыхнул застарелый ужас.

Наверное, накладывается еще общее какое-то предпростудное состояние.

Мне жарко, страшно, я вся мокрая. Ощущение, что под кожей разворошенный муравейник.

Провалившись в сон, я вижу падение Маши, а вынырнув из липкого кошмара с колотящимся сердцем и немым криком, застывшим в горле, вспоминаю, как Тима взмахивает ручками и…

Это ненормально. Может, мне тоже к специалисту надо. Несколько лет прошло, а эта трагедия все равно выбивает меня из жизни. Не выдержав, я встаю и принимаю снотворное, но только хуже делаю, теперь я не могу вырваться из плохого сна.

– Тише… Варя, тише, детей разбудишь, – как сквозь толщу воды до меня доносится встревоженный голос. – Что ж ты так кричишь?

Я? Кричу?

Горло саднит, хотя мне кажется, будто я не могу разлепить пересохшие губы.

– Пить хочешь? Температуры нет, – бормотание меня успокаивает. – Чего тебя так трясет-то?

А… это кто-то сам с собой разговаривает. Как я хочу спать. Пусть бубнит, мне не мешает… Могу даже подвинуться.

Только майку снять надо. Она противно липнет к телу, создавая ощущение, что я вязну в болоте. Влажная и слишком широкая, путается только.

– Варь, ты что творишь… Блядь, Варь!

– Спи, – хрипло шепчу я, не пытаясь даже приоткрыть глаза.

Ресницы склеились, наверно от слез.

– Да как спать? Варя, с тобой все в порядке?

– Спи, – настаиваю я, отталкивая горячие руки, от которых становится еще жарче.

Глава 24

Боже… Никогда больше не буду пить снотворное.

Не зря я его не люблю.

Всю ночь снилась какая-то чертовщина, голова до сих пор тяжелая, глаза не открываются, веки будто из чугуна отлиты. Непонятно сколько я проспала, потому что не помню, чтобы звонили будильники, а у меня их пять. Как в мемах: отрицание, гнев, торг, депрессия и принятие.

Правда, обычно я и после пятого еле встаю, хотя здесь, в доме, дела обстоят немного лучше, но не сегодня.

Напрасно я оставила волосы распущенными, голову тянет. Массирую виски, и у меня вырывается стон блаженства.

– Еще минутку, и я весь твой, – сонное бормотание слева повергает меня в шок.

В ужасе я с трудом поворачиваюсь на звук, и понимаю, почему устала голова, кто-то придавил крупную прядь и еще одну, чуть поменьше, намотал на кулак, как делает Тимошка, когда засыпает рядом.

А еще я понимаю, что этого тела здесь быть не должно.

«Варя, тише, детей разбудишь» …

Всплывает смутное воспоминание.

У меня все холодеет внутри. Голос меня не слушается.

Потому что наглая рука, сцапавшая мои волосы, почти касается моего обнаженного плеча.

Обнаженного.

Я ложилась в футболке, рукав которой достает мне до локтя.

Нет. Не может этого быть!

Я не могла… Я бы запомнила…

Как тут оказался Виктор? С какой стати он вольготно тут развалился? Зачем он меня раздел?

То есть, зачем, я догадываюсь, но он же не настолько…

О господи! На мне же нет белья!

И вот тут у меня прорезается голос:

– Что вы здесь делаете? – получается не столько громко, сколько визгливо, но, похоже, это то, что нужно.

Просивший еще минуточку Воронцов распахивает глаза.

– Варва…

– Только не говорите, что вы опустились… – я не могу выдавить из себя подходящее слово.

Виктор на секунду нахмуривается, а потом до него доходит, что я имею в виду.

– Ну, Тронь! – рычит он. – Я тебя пальцем не тронул, хотя ты прижималась ко мне всю ночь!

– Я? Да я бы никогда… Это отвратительно!

– Ах, отвратительно? – зло прищуривается Воронцов. – Что-то я не заметил в офисе, что тебе было противно. Зря я ночью сдерживался, стоило заслужить такое лестное мнение. Но ведь еще не поздно, правда?

– Что? – сиплю я, не веря своим ушам, он же не станет…

Станет.

Это же Воронцов.

Он проворачивает гамбит. Освободив мои волосы, Виктор мгновенно захватывает меня всю. Я со сна вялая и неповоротливая, зато в Воронцове, видимо, полно энергии. Дурной.

Секунда, и, подмяв меня под себя, он склоняется ко мне, заставляя остро ощутить, что я под простыней голая, а ткань между нами – весьма ненадежная преграда.

– Прекратите! – грозно начинаю я, но голос скатывается до шепота в конце слова, потому просто полежать на мне Виктору мало, хотя я уже впечатлилась степенью его гнева.

Я прекрасно ощущаю, насколько тверд он в своем намерении оправдать мои подозрения.

– Нет, Тронь, не прекращу, – голос Воронцова тоже меняется по мере тирады. Начинает он сурово, а заканчивает, издевательски мурлыкая: – Я хочу, чтобы ты точно запомнила, как выглядит то, когда я себе позволяю «опуститься» на кого-то.

Пресекая мою попытку не то возмутиться, не то закричать, Виктор запечатывает мне рот поцелуем, но самое непотребство он творит руками. Я извиваюсь под ним, но такое ощущение, что все играет против меня. Простыня сбивается, а все самое сокровенное, как назло, оказывается из-за моих дерганий у него в ладонях.

Взятые в плен ягодица и правая грудь подвергаются подробному исследованию.

И если на поцелуй я упрямо не отвечаю, потому что все мое внимание приковано к твердому органу, упирающемуся мне во внутреннюю сторону бедра, и по ощущениям член продолжает увеличиваться и крепнуть, то вот на ласки руками не реагировать у меня уже не получается.

Этот дьявол знает, что делает.

Грудь не умещается у него в руке, Виктор сминает ее сильно, но не болезненно, так, что она тяжелеет и начинает томиться. А когда Воронцов переходит к легким пощипываниям ноющего соска, я упускаю, когда он переключается с поцелуями на мою шею, а у меня, похоже, там эрогенная зона. У меня сразу перехватывает дыхание, слабеют руки и ноги, сопротивление становится видимостью, и Виктор это чувствует.

Вместо того, чтобы удовлетвориться поражением, он усиливает натиск.

Я слышу, что и его дыхание становится тяжелее, его стук сердца отзывается во мне, поднимая нешуточное волнение. Наша температура растет.

Воронцов прерывает диверсантские поцелуи в шею, чтобы заглянуть мне в глаза. Не знаю, что он хочет в них увидеть, но страсть отпечатывающаяся у него на лице лишает меня воли.