Дисклеймер
«Отложенная беременность, или Любовь после смерти» — произведение вымышленное. Все имена, названия, характеры героев и описанные в романе события (реальные или вымышленные) — плод фантазии автора. Всевозможные сходства с реальными событиями или вымышленными — случайны.
* * *
Вероника
— Ника, ты беременна. Поздравляю.
Голос моего доктора и по совместительству коллеги, прозвучал буднично, но с нотками ехидной радости.
— Как беременна?! — выдохнула в шоке, решив, что Дмитрий сейчас шутит. — Пожалуйста, скажи, что это шутка. Я не могу быть беременной.
— Какая уж тут шутка, — усмехнулся он. — Все анализы «говорят» об этом. Давай сделаем ещё и УЗИ. Пятая неделя… Плодное яйцо уже хорошо можно увидеть.
Находясь в состоянии шока, я последовала за Дмитрием в кабинет УЗИ.
Он сам лично сделал ультразвук и, удовлетворённо кивнув, огорошил меня окончательно.
— Ты беременна, — уверенно сказал Дмитрий. — Сомнений никаких нет.
Он посмотрел на меня и, усмехнувшись, спросил:
— Ну что, расскажешь, кто отец?
Встала с кушетки, взяла распечатанный чёрно-белый снимок УЗИ. Мои пальцы дрогнули.
Пять недель.
— Дима… — выдохнула я тяжело, садясь на кушетку. — Но это… Господи… Это просто невозможно…
— Ника, ты же умная женщина. Ну что ты заладила, невозможно, невозможно. Не хочешь говорить, от кого залетела – ну и не надо. Это ведь твоё дело. Ты мне ещё полгода назад дала понять, что я тебе не интересен.
Подняла на него взгляд, полный паники и непонимания.
— Ты не понял меня, — сказала с нажимом. — Дима, я не могу быть беременной! У меня не было ни с кем никаких интимных отношений после гибели мужа! Год я ни с кем не спала! Понимаешь?!
Потрясла перед его лицом снимком и взвизгнула:
— Это просто невозможно!
Дмитрий нахмурился и посмотрел на меня озадачено.
— Ника… Ты меня обескураживаешь. Если бы у тебя была опухоль или какое-то другое заболевание, то анализы бы не показывали твою беременность. Но все твои данные показали классику развития нормальной беременности. Быть может, ты просто не помнишь… близости… На вечеринке, например… Перебрала и не помнишь, как и с кем переспала…
Он пожал плечами, мол, ну бывает и такое.
Раздражённо вздохнула и процедила:
— Ты прекрасно знаешь, что у меня непереносимость алкоголя. И нет, я знаю, что ни с кем не спала. И я не страдаю провалами в памяти.
— Хорошо, — произнёс он. — Ты главное не нервничай. Давай сделаем ещё несколько тестов и понаблюдаем за твоим состоянием.
Но и последующие тесты, анализы и УЗИ подтвердили мою беременность.
Так и не придя в себя от шока, я долго и много думала. Как человек, имеющий непосредственное отношение к медицине, я не могла поверить в какое-то нелепое чудо, как начал шутить Дмитрий.
Я хоть и не доктор, а всего лишь медсестра, но знаю, что это просто невозможно!
Беременность развивалась нормально. Все мои анализы были прекрасными.
Мой траур сменился таким вот необыкновенным событием, как незапланированная, необычная и непонятно от кого и как случившаяся, беременность.
Кроме Дмитрия и меня о моём положении больше никто из коллег не знал. Это было моим решением. Я даже родителям ещё не сказала, потому что не знала, как объяснить, что у моего малыша нет отца. Или точнее сказать, я понятия не имею, как это произошло.
Мистика какая-то.
Быть может, я так и продолжала бы думать, пока однажды, Дмитрий не сделал предположение, что я жду ребёнка от своего погибшего мужа.
— Я изучал твою ситуацию и поговорил кое с кем, не называя имён, и меня навели на один малоизученный феномен.
Дмитрий говорил загадками.
— Не томи меня, — попросила с мольбой в голосе и при этом затаила дыхание, боясь услышать и узнать, о каком-нибудь чудовищном феномене, после которого…
Дмитрий прервал мои мысли.
— С тобой случилась отложенная беременность, Ника, — сказал он и кивнул на мой ещё плоский живот.
— Какая беременность?.. — переспросила его, не веря своим ушам.
— Если ты на сто процентов уверена, что ни с кем не спала, и последним твоим мужчиной был твой муж Максим, то вполне возможно, что с тобой…
— Дима, я знаю, что такое «отложенная беременность», — перебила его и тряхнула головой. — Но… это ведь на самом деле не изучено и... Не могу поверить… Но другого объяснения действительно нет. Ты уверен?
— Если ты действительно ни с кем не спала и не лжёшь мне, то да, я уверен, — проговорил Дмитрий.
Меня охватило множество эмоций.
Узнать, что ты беременная непонятно от кого – это на самом деле ужасно. Но когда появляется надежда и даже уверенность, что ребёнок от любимого мужчины, которого больше нет рядом – это.. Это действительно чудо. Невероятное, но чудо! Тёплое, светлое и радостное!
* * *
Вероника
Несколько недель после разговора с Дмитрием выдались ужасными.
Он изменил ко мне своё отношение.
Между нами образовалась преграда: исчезли дружеские отношения. Теперь Дмитрий был только моим начальником. Он «передал» меня как пациентку другому врачу, в другую клинику.
С его стороны это был подлый поступок.
Он не имел права, передавать меня кому-бы то ни было. Я сама выберу себе доктора. И это будет женщина.
Работать в его клинике с каждым днём становилось труднее.
Дмитрий начал придираться ко мне по мелочам, будто специально пытался вывести меня на эмоции. Отчитывал как нерадивого сотрудника и непрофессиональную медсестру. Но я любила своё дело и работала я профессионально!
Я понимала, почему он так себя ведёт.
Две недели спустя, я приняла решение уволиться. В тот день я совершенно случайно наткнулась на объявление в интернете, что в загородный дом на четыре месяца требуется медсестра. Нужно ставить уколы, капельницы и делать перевязки молодому мужчине. За медицинские услуги предлагалось очень солидное вознаграждение, да ещё и проживание в самом доме.
Четыре месяца. Это было прекрасно. Моя беременность ещё не будет заметна. Не сказать, что я бедствую, но я знаю, что когда родится малыш – мне понадобится много денег.
Набрала номер телефона, указанный в объявлении.
Мне ответил мужчина. Судя по голосу ему было лет шестьдесят-шестьдесят пять или около того.
— Слушаю.
— Я звоню по объявлению. Вам требуется медсестра…
— Медицинское образование и опыт работы есть? — прервал меня мужчина.
— Конечно есть, — ответила таким тоном, будто чушь спросили.
— Хорошо. Приезжайте завтра к двум часам. С собой привезите все документы. Адрес…
— Погодите, пожалуйста… — спохватилась я, судорожно ища ручку и лист бумаги.
В итоге нашла тупой карандаш и квитанцию за коммунальные услуги. Перевернула квитанцию и сказала:
— Говорите, я записываю.
А следом я написала смс-сообщение Дмитрию, что завтра не смогу выйти на работу. У меня запланировано обследование.
Соврала ему, не моргнув и глазом.
Ответ от мужчины пришёл быстро: «Хорошо».
Что ж, мне нужна смена обстановки.
Жаль, конечно, что я не узнала, что с молодым мужчиной, за которым нужно будет ухаживать, но решила не думать об этом. Завтра узнаю.
* * *
Поздним вечером надела шёлковый халат рубинового цвета, который облегал моё, пока ещё стройное тело. Максу нравился этот халатик. Особенно ему нравилось снимать его с меня.
Распустила из косы густые тёмные волосы и взъерошила их.
Крупные кудри рассыпались по плечам.
Я села на пуф напротив зеркала и посмотрела на своё отражение.
Перевела взгляд на предметы, что находились на туалетном столике. Осторожно, кончиками пальцев придвинула к себе керамическую коробочку и открыла её.
В свете лам блеснуло золото тонкого браслета с часами от Картье. На часах имелась гравировка «Моей любимой жене, Веронике. Твой М.»
Я нашла коробочку с часами в вещах Макса. Он спрятал их, чтобы подарить мне на мой день рождения.
Потом придвинула к себе другие вещи, что находились на туалетном столике: золотые часы Макса и его одеколон.
Я опёрлась локтями на край столика, уткнув подбородок в ладони, и изучала эти драгоценные мелочи, когда-то принадлежавшие Максу. Мне до сих пор казалось, что он рядом со мной. Что он где-то близко… На самом деле он был очень далеко… Так далеко, что встретимся мы не скоро.
Прошёл год, целый год, боль, тоска, печаль и чувство утраты, казалось бы, должны были притупиться, уступить место светлым воспоминаниям, но почему-то этого не происходило. Я была слишком молода и слишком счастлива с Максом. Но теперь, когда я вдруг стала беременной, то сумела заставить себя совершить то, что совсем недавно казалось невозможным, – сняла с безымянного пальца гладкое золотое колечко, символ замужества, и положила его в ящик поверх свидетельства о браке.
Закрыла ящик.
Закусила губу и посмотрела на себя в зеркало.
Снова посмотрела на вещи Макса и покачала головой.
— Нет.
Вздохнула и открыла ящик. Медленно взяла колечко и надела его на палец правой руки.
— Вот так.
Погладила золотой ободок и поняла, что ещё не готова проститься с Максом.
* * *
Вероника
Джип Ильи Алексеевича с дерзким ворчанием катил по грунтовой дороге.
В закрытое окно светило яркое утреннее солнце. Пейзаж был красивым и приятным глазу.
Глядя в окно, не заметила сама, как я на какое-то время задремала, подперев голову рукой. Локоть упёрся в дверную панель.
И едва я собралась зевнуть, как джип вдруг подпрыгнул на какой-то кочке!
Я больно ударила локоть и ещё прикусила язык.
Зашипела себе под нос.
— Выехали на дорогу, что ведёт в посёлок, — пояснил Илья Алексеевич. — Как видите, дорога здесь неважная.
— Действительно, — сказала я, ухватившись за ручку над головой.
Дорога была не неважной, а отвратительной. Узкая полоса, с рытвинами, ухабами, ямами и кочками, была кое-как засыпана щебнем, который с удовольствием вылетал из-под колёс как патроны из ружья.
Мало того, что дорога была ужасной, так она ещё и пролегала рядом с обрывом и уходила вверх в горы!
Действительно, по такой дороге может проехать только джип с 4WD.
Я спиной вжалась в кресло и со всей силы держалась за ручку. Второй рукой сжимала свою сумочку.
Стало очень страшно. Гора была крутой, и мне казалось, что джип вот прямо сейчас возьмёт и упадёт назад на крышу и покатится прямиком в обрыв! А там высокие пики хвойного леса и каменные глыбы!
Мгновенная смерть...
Кажется, я даже заскулила себе под нос от страха. И не заметила этого.
— Да не бойтесь вы. Дорогу эту я знаю, как самого себя. Каждую кочку знаю, каждую ямку. Это только кажется, что она такая страшная.
Он ободряюще улыбнулся и посмотрел на меня.
Я яростно замотала головой и махнула рукой.
— На дорогу! На дорогу смотрите!
Илья Алексеевич лишь усмехнулся.
К моему счастью и облегчению, этот ужасный подъём скоро закончился. Мы взобрались высоко и ехали уже по прямой дороге, тоже усыпанной гравием.
Я перевела дыхание и откинула назад упавшие на лицо непослушные пряди волос.
Теперь я могла спокойно насладиться пейзажем, что мелькал за окном.
Действительно, местность была очень красивой.
Поднявшись на джипе наверх, я будто оказались в мире, который сошёл с ярких иллюстраций журналов о путешествиях. Кругом горы, но такая ширь, такой простор! Кажется, что я смотрю в бесконечность!
Яркие краски и контрасты меня приятно ошеломили: сочная зелень долины и слепящая белизна гор.
А воздух?
Я приоткрыла окно и вдохнула этот упоительный воздух, который был совершенно прозрачным.
Мне даже показалось, будто я прозрела. Ведь так чётко я видела каждое дерево, камешки, горы, небо. До этого, я словно носила мутные очки.
Никогда не была в горах и не знала, что тут так красиво и свежо.
В городе всё окутано маревом влажного и загрязнённого воздуха и нет такой чёткости, как здесь.
Из-за гравийной и неровной дороги ехали мы не очень быстро.
Вдруг, я увидела небольшую речушку, что бежала между камней. Даже не речушку, а ручей. А потом ручей скрылся в лесу.
Переключила взгляд на древние сосны и кедры.
Выше деревьев были горы с белыми вершинами. И чистое голубое небо.
Я не заметила, что улыбаюсь.
На место моего недавнего волнения и страха, пришло ощущение безмятежности и правильности.
Смотрю на эту красоту и простор, и теперь понимаю, за что Макс любил горы.
Я только что попала в мир, который мгновенно проникает в тебя и изменяет. Я словно оказалась на другой планете, где меня окружила неудержимо притягательная красота: удивительная, но холодная, безжалостная и неизменная.
Любуясь природой, я даже не заметила, как мы приехали до дома Ильи Алексеевича.
Едва двигатель умолк, как нас тут же обступило величественное спокойствие местности.
Перевела взгляд на особняк и застыла в настоящем потрясении.
Это был огромный, сложенный из крупного белого камня особняк, сверху увитый плющом, а снизу – он был покрыт мягким, зелёным мхом.
Вокруг дома – ухоженный цветущий сад. Чуть дальше я увидела другие постройки и услышала кудахтанье кур, рёв быков, ржание лошадей.
Вышла из машины и засмеялась.
Это место было прекрасным!
Из дома вышла дородная женщина – гораздо моложе Ильи Алексеевича. На вид ей было не больше пятидесяти пяти. Сильные руки, большая грудь, круглое лицо. Высокая и статная. Именно таких женщин обычно изображали на картинах русские художники.
— Аня, вот позволь представить тебе нашу помощницу, Веронику Игоревну Устинову. Она станет помогать тебе с Ваней. Вероника, это моя жена, Анна Сергеевна…
* * *
Вероника
После того, как супружеская пара изучила фотографии на моём телефоне и они внимательно выслушали рассказ о моём супруге, когда он пропал и что его долго искали, но недавно его признали без вести пропавшим и поиски прекратили — они долго молчали и довольно странно смотрели друг на друга, словно они знали некую тайну. Тяжёлую, страшную тайну.
— Вероника… Можно к вам на «ты»? — спросила Анна Сергеевна, взволнованно глядя мне в лицо.
— Да, — кивнула ей. — Можете обращаться ко мне на «ты». Ника, или Вероника.
— Спасибо, — вымученно улыбнулась она и посмотрела на супруга. — Илья, принеси тот самый фотоальбом, пожалуйста.
— Аня, нет, — возразил он.
— Принеси, — настояла она.
Илья Алексеевич хмуро посмотрел на меня и ушёл на второй этаж.
Анна Сергеевна села рядом со мной на диван и заговорила.
— Ника, пойми нас, когда Илья нашёл в горах человека, переломанного всего и без сознания, он и не сразу узнал в нём нашего сына. Всё лицо Ванечки было в крови, в синяках и ужасных гематомах.
Она нервно сцепила руки, глядя куда-то в сторону, словно погрузилась в воспоминания.
— Мы выходили его, Ника. Потом показали нашим местным докторам. Мальчику сделали необходимые процедуры, но… позвоночник сильно был повреждён…
— Почему вы никому не сообщили о найденном человеке? — спросила я недоумённо. — Вы наверняка знали, что ищут пропавшую в горах группу!
— Знали. И нас расспрашивали, но… — она посмотрела мне прямо в глаза и сдавленным голосом произнесла: — У Ванечки помимо той родинки на пояснице, о которой ты сказала, есть ещё кое-что, что доказывает, что он наш сын.
Я вздохнула и попросила саму себя не терять терпения.
Держись, Ника.
— И что же это оказалось? — спросила без особого интереса.
— Уши, — ответила она с улыбкой. Тронула себя за ухо и показа мне своё ухо. — Видишь моё ухо? У меня уши имеют мочку сросшегося типа. Это очень редкое явление. У моих детей мои уши, Ника. И у обоих имеется родинка на пояснице в форме полумесяца.
— Детей? — переспросила её. — У вас несколько детей?
— Мальчики. Близнецы, — сказала она едва слышно. — И… Ника... Я сейчас кое-что тебе расскажу...
— Что? Говорите. Я внимательно вас слушаю.
— Одного нашего сына нам пришлось отдать… на усыновление, потому что…
Она уронила лицо в ладони, плечи её тут же затряслись и она в голос заплакала.
— Потому что тогда мы не смогли бы прокормить двоих детей… Мы очень бедно жили… Иногда даже голодали…
Я опешила и дрожащими руками приобняла её за округлые плечи.
— Тише… Тише… — проговорила я, не зная, что ответить и что вообще сказать.
Дело ясное, что дело тёмное.
Она плакала и отрывисто говорила:
— Ника, нашего мальчика, которого мы вырастили и который пропал без вести пятнадцать лет назад, звали Ванечка. А наш второй сын, которого нам пришлось отдать… я не знаю… не знаю, какое ему дали имя. Я даже не знаю, кто стал его родителями. Нам лишь сказали, что это хорошие люди...
— И я даже не знаю, кто сейчас передо мной – Ванечка, которого мы вырастили и потеряли пятнадцать лет назад или же, второй наш мальчик, который оказался рядом с нами, хоть и в трагичной ситуации. Но для нас он Ванечка. Он мой сын, Ника. И не смотри на меня так, будто я сумасшедшая…
— Я… — у меня слов не было. — Я не знаю, что вам сказать…
Что тут вообще можно что-то сказать? За один день на мою голову свалилось столько информации и такое событие – я нашла своего мужа! А ещё мне пришлось узнать о старой трагедии в абсолютно чужой для меня семьи!
— Не нужно ничего говорить, — сурово произнёс вернувшийся Илья Алексеевич. — Аня, прекрати реветь.
Он держал в руках старый, потёртый фотоальбом.
Протянул его, вытирающей слёзы, Анне Сергеевне и сел напротив нас в глубокое кожаное кресло, которое заскрипело под ним, когда он медленно садился.
Она рукавом снова вытерла мокрое от слёз лицо и открыла альбом.
* * *
Вероника
Я просмотрела альбом с фотографиями от корки до корки. Я долго рассматривала фотографии молодого семнадцатилетнего юноши. На меня с цветных и чёрно-белых фотографий глядел… Максим.
* * *
Вероника
Я провела в этом доме ровно два дня.
И пока я ещё не позвонила ни докторам… да вообще я никому не звонила! И сама не понимаю, почему.
Хотя нет, прекрасно понимаю.
Макс, которого я видела сейчас, не был похож на моего Макса. У меня начали закрадываться сомнения, что это не мой муж. А вдруг, это его брат-близнец, Иван? А мой любимый мужчина, на самом деле, мёртв?
Но я гнала от себя эти мысли.
Внутренний голос мне надрывно кричал, что это мой Максим! Мой любимый мужчина! Но он столько перенёс за этот год... И я должна быть терпимее к нему. Нужно лишь время. Он вспомнит меня.
Но на самом деле, мысли сводили меня с ума своей назойливостью, страхом и противоречием. Они как опытные палачи предлагали мне самые разные варианты развития событий.
Но это всё потом, сейчас мне нужно было наладить хотя бы с ним контакт, что получалось не просто плохо, а ужасно, будто я была его врагом номер один.
Вести разговор с мужчиной было очень сложно, практически невозможно.
Вчера я попросила Анну Сергеевну вместо неё отнести завтрак Максу, но когда я только вошла к нему в комнату, то получила огромную порцию презрения и кажется, даже ненависти.
А потом, он и вовсе повёл себя как истеричная женщина в предменструальный период! Он взял с подноса стакан с молоком, сделал вид, что сейчас будет пить, а затем, выплеснул молоко на меня!
Моему шоку и возмущению не было предела. И ко всему прочему, он ещё и процедил:
— Н-не смей зз-захх-ходить ко мн-не в комм-нату. Нн-никогда.
Обед и ужин относила Максу Анна Сергеевна.
На мои вопросы, почему он не ест вместе со всеми в столовой, я получила такой вот ответ:
— Ванечка не выходит из своей комнаты. Никогда. Я пыталась повлиять на него, но ты Ника сама видишь, что с ним разговор бывает коротким. Если уж он что решил, то всё, ничего уже не поделать.
— А как же, ванна и туалет? — спросила, немного обескураженная его затворническим поведением.
— Так у Ванечки своя ванная и туалет, которые примыкают к его спальне. Они переоборудованы под его недуг, — ответила Анна Сергеевна.
Анна Сергеевна уже приняла меня. А вот Илья Алексеевич, как и Макс, был не рад моему обществу.
Анна Сергеевна хлопотала вокруг меня, расспрашивая, как я себя чувствую, есть ли у меня снимок с первого УЗИ и прочее, прочее, прочее. Она даже начала фантазировать, как в этом доме снова будет слышен детский смех, топот маленьких ножек и она на полном серьёзе интересовалась моим мнением, не против ли я, если детская будет на втором этаже?
— Мы с вами знакомы всего два дня, — извиняющим тоном пробормотала в ответ на её слова. — Давайте не будем загадывать наперёд. Ещё неизвестно, Макс ваш сын или нет.
Мои слова женщине явно пришлись не по нраву, но выражать своё недовольство, она не стала. Зато её взгляд мне сказал, что она думает о моих сомнениях и подозрениях.
По правде говоря, эти люди меня немного напрягали и пугали.
На самом деле, я хотела взять Макса в охапку и увезти отсюда. И плевать, что тут очень красиво. Зато я – его жена.
И чтобы переменить мысли Макса в другое русло, чтобы он прекратил меня оскорблять и требовать, чтобы я уехала и оставила его в покое, я решила и ему рассказать о своей беременности.
А вдруг, эта новость пробудит в нём хоть какие-то воспоминания?
Если нет, то я завтра же, с самого утра, попрошу Илью Алексеевича отвезти меня обратно в город. Я возьму из квартиры его личные вещи и привезу сюда. Помимо вещей, я хочу привезти сюда и своего знакомого доктора, нейрохирурга, который мог бы поговорить с Максом и этими людьми как профессионал. Раз он не слушает и не слышит меня, то возможно, услышит из уст другого человека – со стороны, что ему нужна помощь специалиста. Свежий воздух и жизнь в горах – это, конечно, прекрасно, но не в его случае. Макса нужно лечить и точка.
Эти мысли немного привели в порядок моё сердце, которое болело эти дни, как только я увидела Макса – живого и настоящего, а не призрака. Своего родного и такого далёкого человека. Абсолютно чужого.
Уколы ставила ему Анна Сергеевна – неправильно, причиняя боль и оставляя синяки.
Этот упрямец, категорически не подпускал меня к себе – он откидывал от себя мои руки и один раз даже выхватил шприц и пригрозил, что всадит в меня иглу, если я не уберусь прочь из его комнаты, добавив в конце речи, что я сука.
Заикаясь и сидя в инвалидном кресле, после таких обидных требований и оскорблений и ужасного отношения ко мне, я захотела заорать во всю силу своих лёгких, потом пойти в сад, сорвать колючий куст с розами и засунуть шипастое растение этому психу в то самое место, на котором он сидел!
Но вместо этого я убежала в свою комнату и всю ночь прорыдала в подушку.
Ни Анна Сергеевна, ни Илья Алексеевич ко мне не зашли, чтобы поговорить и успокоить. Видимо, они считали, что после такого я сорвусь и уеду.
* * *
Максим… или Иван?
Наконец, эта женщина ушла и оставила меня в покое.
Странная, надоедливая, с какими-то глупостями в голове. Пытается убедить меня, что я её муж и отец её ещё не родившегося ребёнка.
Последнее просто выводит меня из себя.
Неужели она думает, что раз я стал инвалидом: не могу ходить; часто страдаю от боли, потому как она столь остра, что не могу её молча терпеть; и не помню своего прошлого… То она вдруг решила свалить на меня свои проблемы?!
Поверил ли я ей?
Всего лишь на секунду, а потом...
Да она меня бесит и злит одним своим присутствием и до невозможности раздражает тем, что находится здесь!
Всё в ней меня раздражает! Её голос, который льётся из розовых полных губ, словно медовая патока. Взгляд карих глаз, которые глядят на меня каждый раз с сочувствием, нежностью и чёртовой жалостью! Её грациозная походка и движения. Её тело…
С силой зажмурил глаза, шумно втянул в себя воздух, а потом выдохнул.
Год я нахожусь в доме людей, что называют меня своим сыном. И да, я им верю.
Год я не видел никого, кроме отца и матери и докторов в начале лечения. А последние полгода я не общался ни с кем, кроме добрых стариков.
А тут она… Ворвалась в мою размеренную, скучную и утопичную жизнь, подобно ураганному ветру и разрушает мой привычный и размеренный быт инвалида.
Сжал руки в кулаки и застонал от ярости, что бушевала внутри.
Ника… Вероника… Эта женщина должна уехать из этого дома. Должна исчезнуть из моей жизни навсегда… И в то же время, я боюсь признаться себе, что желаю, отчаянно желаю, чтобы она осталась… Я нуждаюсь в ней. Очень нуждаюсь.
Эта ночь выдалась не просто беспокойной, а отвратительной в своей истинной сути – эта ночь была создана для тех, кто обнимал своих женщин, любил их до самого утра и шептал ласковые слова.
Отвратительная ночь.
Яркая полная луна заливала холодным белым светом мою спальню.
Тело мучило желание здорового мужчины.
Я не испытывал этого чувства, этой физиологии год. А испытывал ли ранее?.. Не помню… Не знаю… Наверное…
Но главным было в данный момент не моё прошлое, а моё настоящее, происходящее в данную секунду. И желание усиливалось с каждой новой мыслью о Веронике.
Наконец, я не выдержал и поднялся в кровати. Привычным движением пересел в чёртово инвалидное кресло и подъехал к окну.
Желание разогрело кровь до невозможности.
Я чувствовал, как в моём теле скрыта бурлящая энергия, сила и мощь, которые требовали выхода и освобождения.
Тряхнул головой и посмотрел в окно.
Бледный свет луны залил моё обнажённое тело.
Посмотрел на свои подрагивающие руки. Сжал и разжал их.
В какие-то моменты мне казалось, что я родился сильным мужчиной и даже пытался перебороть свою немощь и силой воли заставить себя встать и пойти. Но несколько безуспешных попыток раз за разом возвращали меня с небес на землю, как бы говоря и тыча в нос, что я немощь, инвалид и до конца жизни буду прикован к инвалидному креслу. Смирись и просто живи.
Но как смириться, если я ощущаю в своём теле душу воина и борца? Правда… стоит признаться, моя воля, жажда жизни и борьбы давно поутихли, и я даже стал считать, что они навсегда исчезли… пока не появилась эта женщина!
Я и представить не мог, что Вероника всколыхнёт и пробудит мои первобытные, даже животные инстинкты.
Не знаю, кем я был до амнезии. И уже перестал задаваться этим вопросом, как это делал перые месяцы. Пытался и всеми силами силился вспомнить, кто же я такой.
Бился головой о стену от ненависти к самому себе, потому что стал столь бессилен и всё забыл. Это ужасно не помнить себя и свою личность. Тебя словно лишили всего, будто тебя и не было никогда. Мерзкое чувство.
И любил ли я кого-то или нет?
Любил ли кто-то меня?
Если любил, если на мгновение представить, что Вероника говорит правду, то почему я не чувствую к ней ничего, кроме дикого желания и ярости, чтобы она убралась от меня куда подальше?!
Что за чёртовы эмоции вызывает во мне эта женщина?!
Пальцами сжал пульсирующие виски и тяжело вздохнул.
Возвращаться в одинокую кровать не хотелось.
Едва посмотрел на свою постель, как перед глазами тут же предстала картина: Вероника в своей откровенной комбинации…
Представил, с каким остервенеем и неутолимым желанием я бы сорвал с неё тонкую одежду и коснулся бы руками нежной кожи, припал бы губами, словно жаждущий…
— Чёрт… — выругался сквозь стиснутые зубы и уронил голову в ладони.
Сжал пальцами непослушные волосы и потянул их в стороны изо всех сил, причиняя себе боль, лишь бы избавиться от эротичной картины в голове и проклятого желания.
* * *
Вероника
Знакомство с доктором и осмотр прошли в нервной и давящей обстановке.
Макс долго сопротивлялся и гнал всех прочь из своей комнаты. Говорил, что у него всё отлично и он доволен своей жизнью.
Да только его взгляд говорил о другом – он крайне несчастлив.
Мои мысли озвучил Валерий Натанович.
— Неподвижность угнетающе действует на вас. Чем больше вы сопротивляетесь и не желаете лечиться, тем скорее мышцы ваших ног окончательно атрофируются и уж точно никогда больше не оживут. Не теряйте время, молодой человек. У вас ещё вся жизнь впереди, а вы её не цените. И мне крайне жаль… Точнее будет сказано, я зол, что вместо того, чтобы уделить своё драгоценное время человеку, действительно желающему поправиться, я трачу это время на вас – бесполезно и бессмысленно.
— Я вас не звал! — рычал Макс, до хруста сжимая подлокотники своего кресла.
— Вы идиот, если действительно верите, что не сможете ходить. Даже попытаться не хотите. Решили, что ваша жизнь – это так, мусор? Так вот, это не так. Вам дана была жизнь не для того, чтобы вы её бесполезно провели, сидя в этом кресле. И если я не прав, скажите это сейчас, мне в лицо, и я уеду. А вы можете продолжать жалеть себя, ненавидеть весь мир и так никогда и не вспомните ни себя, не свою жизнь.
Воцарилось гнетущее молчание.
Доктор и Макс долго смотрели друг другу в глаза, а потом, Максим бросил неприязненный взгляд на меня, даже на своих якобы родителей и потом сказал:
— Что вы собираетесь сейчас делать?
— Проведу первичный осмотр, — был моментальный ответ. — Выйдете все из комнаты.
Ожидание было мучительным. Я сжимала руки в кулаки, когда из-за закрытой двери доносились крики боли.
— Святые угодники, да что же он с ним делает-то?
Анна Сергеевна несколько раз порывалась ворваться в комнату, но я её останавливала.
Илья Алексеевич мерил коридор шагами и был угрюм.
Но рано или поздно, любое ожидание заканчивается.
Валерий Натанович вышел из спальни Макса и сказал:
— Я дал ему обезболивающее и успокоительное. Он проспит часа три. А пока давайте поговорим и посмотрим.
Мы разместились в гостиной.
Нейрохирург положил на стол все медицинские бумаги, которые он изучил до встречи с Максом, посмотрел на нашу компанию и начал говорить.
— Судя по тому, что описано в анамнезе и при первичном осмотре, могу предварительно сказать, что операция на позвоночнике была проведена плохо. Это если говорить обыденным языком. — Он поправил на носу очки и многозначительным взглядом одарил стариков. — Почему не повезли его в город и не отдали в руки профессионалов?
Анна Сергеевна посмотрела на Илью Алексеевича и, вздохнув, опустила взгляд в пол.
— Так нам сказали, что сделают всё возможное… — проговорил Илья Алексеевич, тоже отводя взгляд.
А мне хотелось открутить этой парочке их глупые головы.
Я проглотила рвущиеся из горла слова, что они в первую очередь думали не о здоровье Макса, а о том, чтобы его не нашли!
— Валерий Натанович, можно исправить эту ситуацию? — переключила всё внимание нейрохирурга на себя. Я старалась говорить спокойно. — Скажите, что это поправимо.
Мужчина вздохнул и свёл к переносице густые брови.
— Он до сих пор испытывает периодическую сильную боль, будто получил травму совсем недавно. С одной стороны – это хороший признак. С другой – в повреждённом участке позвоночника развилась нестабильность, имеется патологическое искривление позвоночника, хроническое воспаление. Возможно, есть повреждение спинного мозга, из-за чего имеется частичная неподвижность.
— Вы так и не сказали, это возможно исправить? — повторила свой вопрос, с силой сжав дрожащие руки в замок.
— Пока оставлю этот вопрос без ответа. Сначала мне нужно провести ряд обследований – сделать снимок позвоночника на спиральной компьютерной томографии, также и на рентгене. Эти исследования позволяют со всех сторон увидеть состояние костей позвоночника. Следующий этап обследования — оценка степени поражения спинного мозга. Для этого я проведу поясничную пункцию, а также миелографию. Сделау также МРТ, исследую соматосенсорные потенциалы, вертебральную ангиографию при повреждениях шейного сегмента. И только после полного обследования скажу, что можно и что нужно делать. Но, могу сказать одно – при любом варианте, какой бы он ни был, ему понадобится операция. То, что есть сейчас – это неправильно. Человек страдает, первая операция проведена была неправильно или врачи допустили ошибку. Его травма болезненна, а после неудачной операции лишь усугубилась.
Анна Сергеевна и Илья Алексеевич смотрели на доктора в ужасе – их лица побелели как полотно, руки дрожали, а в глазах стояли слёзы.
— Скажите… — голос Анны Сергеевны был сдавленным и упавшим от волнения и чувства вины. — Значит, если бы мы обратились к хорошему специалисту изначально, Ванечка бы не сидел сейчас в инвалидном кресле?
* * *
Вероника
Знаете, никогда не думала, что буду одновременно всем сердцем и душой любить человека и с такой же силой и страстью его ненавидеть.
Сильные чувства. И противоречивые.
После приступов злости, ярости и всепоглощающей ненависти, когда эти чувства схлынут, я ощущаю внутри зияющую пустоту и невероятную усталость.
Максу провели на позвоночнике сложную операцию. Прошло время и, наконец, его выписали домой.
Валерий Натанович не подвёл нас: после операции он уверенно сказал, что Макс поправится и обязательно будет ходить.
Но прежде, чем это случится, ему требуется долгая реабилитация: ежедневные тренировки, уход и помощь, потому как после операции Макс на время стал лежачим.
Память к моему мужу пока не вернулась.
Психиатр, что провёл с ним несколько терапий, попросил не давить на него и дать ему время.
— Он всё вспомнит. Просто будьте терпимы к нему.
Но толк от этой терапии всё же был: Макс начал относиться ко всему миру спокойнее, и его заикание стало меньше.
Но быть терпимой?
Кажется, это должно быть так просто. Это ведь не чужой мне человек. Макс – мой муж и отец моего малыша. Он – любовь всей моей жизни.
Но…
Видимо жизнь решила проверить меня на прочность.
Трудно оставаться терпимой, когда взрослый мужчина, временно прикованный к постели, начинает вести себя хуже младенца.
Меня удивляли мои негативные чувства, которые я испытывала.
Я знаю, что не разлюблю его. Никогда. И как бы это странно не выглядело, я его люблю, но одновременно ненавижу.
Ненавижу, что оставил меня одну. Ненавижу за то, что забыл меня и наши чувства. Ненавижу за его страдания и боль. Ненавижу, что он так и не принял меня, не позволяет стать ближе к нему и не признаёт меня своей женой, хотя доказательств я привела массу.
Но не только меня он не признаёт, но своих родителей, друзей, коллег, которым стало известно, что Максим Устинов жив.
Макс заявил, что не желает никого знать, слышать и видеть. И что зовут его не Макс, а Иван и его родители – это пожилая чета Веденеевых. Анна Сергеевна и Илья Алексеевич.
Не могу передать словами, что произошло за эти недели. Столько эмоций, чувств, разговоров…
Родители Макса, мои родители, все наши друзья и коллеги: они все будто решили свести меня с ума! Я понимала чувства всех, но я была одна, а их много. И Макс… Он не был готов к такому вниманию, особенно после операции.
Вполне нормально, что он испугался и стал чувствовать себя очень уязвимо.
Мне пришлось встать между Максом и всеми родными и друзьями, как щит, чтобы оградить его от их излишнего внимания, бесконечных вопросов, причитаний и жалостливых взглядов.
Я так устала от бесконечных слёз, разговоров, поздравлений, что мой муж жив и пожеланий, чтобы он скорее поправился, что я с удовольствием сбежала от всего мира в горы, как только Валерий Натанович сказал, что уже можно выписываться.
От меня Максу не удалось избавиться. Я была непоколебима.
По рекомендации докторов в его спальне мы установили специальное оборудование для физических нагрузок.
Макс, конечно, старался и очень хотел скорее встать на ноги, но порой, он вёл себя просто ужасно.
Я понимала, что должна беречь себя, ради новой жизни, что растёт во мне. Но прочувствовав всю гамму эмоций отчуждения и непринятия – я словно воочию увидела ту пропасть, что пролегла между нами.
Даже воскреснув, Макс остался для меня недоступен. А я снова была одна. Но, не смотря на всё это, Макс оставался для меня любимым и незаменимым мужчиной.
Не представляете, сколько раз я собиралась сказать ему, что мне очень страшно, что я чувствую себя совершенно потерянной и одинокой. И все эти чувства я испытываю только из-за него. Он так близко от меня и так далёк.
Но всё это лирика. Рассуждать я могу долго.
Лучше возьму себя в руки, надену на лицо улыбку и в надежде, что возможно сегодняшний день станет другим – особенным и хоть что-то сдвинется с мёртвой точки.
Нет, я не права: с мёртвой точки мы уже сдвинулись в тот самый момент, когда в этот дом я привезла нейрохирурга.
Мы уже проделали длинный путь. Но вот вопрос: сколько ещё нужно сделать и пройти, чтобы Макс поднялся, пошёл и вспомнил меня?
Этот вопрос остаётся пока без ответа.
Ранним утром, когда Анна Сергеевна приготовила на всех завтрак, попросила её, чтобы сегодня я сама весь день провела с Максом.
— Я сама отнесу ему завтрак и помогу с тренировками, — сказала ей.
— Ладно, будь, по-твоему, — улыбнулась она. — Я тогда займусь хозяйством. А то совсем всё запустила. Илье помогу, а то старый, уже не справляется, как прежде, особенно с этими переживаниями и звонками… родителей… ну, ты сама знаешь, о ком я.
— Знаю. Я каждый день с ними общаюсь и рассказываю о состоянии Макса… — вздохнула и посмотрела на Анну Сергеевну.