Отложенная жизнь

Пролог

Посвящается всем

моим и не моим Катюням!

Три часа ночи. Мы с моей многолетней подругой сидим за бутылкой вискаря. У нас с Майкой ночной сеанс моей психологической разгрузки.

- Катюня, ты когда этот ебический "Секрет" смотрела, могла думать более масштабно, глобально, широко, а не только про "цветочек аленький" и сексуальные утехи.

- Май, но чего ты опять начинаешь морализировать? А? Ты, Майка, сучка - злючка. Я же русским языком тебе сказала, да, у меня чесалось в самых нескромных местах, потому хотела только секс. О нем и думала. Да! Да! Да! Кто ж знал, что меня от мужика так торкнуть может. Мася, когда он уходил, я готова была лечь на пороге, вцепиться в его штаны и никуда от себя не отпускать.

- Катюня, тебе, мастеру спорта по членам, - Майя полностью отключает эмпатию, говорит зло и язвительно, знает, что только так можно вывести меня из зоны самокопания и саможалости, - ни к лицу так переживать из-за какого-то случайного мужика. Сама же всегда говоришь, что лучший мужик - новый мужик. Кстати, а этого членоносца ты где подобрала.

- В самолёте, Май, в самолёте. Мы с ним из Шереметьево в бизнес классе вместе летели, там и познакомились.

- Ага, от непринужденной беседы на высоте 10 тысяч над землёй, приземлившись на твердь земную, вы приняли горизонтальное положение и давай туда-сюда…туда-сюда наяривать. И ты, как настоящая фея, "от улыбки до жеста выше всяких похвал", умудрилась отжмулькать его нижнюю голову, то есть, сорян, головку на все тысяча процентов. Катька, он от тебя ушёл или уполз? Поверь мне, если уполз, то вспомнит о тебе очень скоро. Если ушёл, тоже вспомнит, но не так быстро…

- Святые небеса, о чем можно говорить с женщиной, которая всю жизнь наслаждается одной морковкой и никогда не снимает ботву со своих ушей. Вот, Майка, не приведи Господь, встретить тебе своего мужика! Того, от которого в один миг крышу даже с клапанами для сброса пара сорвёт. Того, кого ты будешь хотеть и днем, и ночью без перерыва на пожрать. Того, от чьего только взгляда ты будешь исходить слюнями и ходить с мокрыми трусами. Вот тогда ты поймёшь и меня, и других страдалиц за любовь! - грожу наманикюренным пальчиком моей любимой вечно непьянеющей подружке. - Вот тогда ты махнешь, не глядя, свой кукурузник на этот истребитель и будешь висеть на его шасси, чтобы не улетел никуда от тебя, потому что без него ты жить не сможешь…

- Кать, иди ты на гору Кхуям. Ложись спать. Прошу тебя…

Дорогие мои читательницы, рада, что вы со мной!

Моя новая героиня Катюня - взрослая, дважды обманутая и разочарованная мужчинами, женщина. Получив "хороший урок" Катя решает жить, как хочет только она, допускать к себе мужчину тогда, когда решит сама, заниматься сексом только с тем, кого она хочет, тогда, когда ей нужно, столько, сколько ее телу угодно. И все у неё получается.

Но все же, чего по-настоящему хочет женщина? Женщина…хочет любви! Вот и Катюня, пережившая боль морального унижения и физического насилия, хочет любви. И..и..и..уже и не надеясь на эту самую любовь, все же её находит.

Как? Вы узнаете, пройдя вместе с Катюней и с ее подругой Майей по страницам книги "Отложенная жизнь"

От автора: Эта книга - первая история цикла "Блондинки". Я не пишу о том, чего не знаю. Практически все мои героини - женщины - взрослые по годам и не по годам. В моих книгах жизнь, как она есть - со слезами, соплями, домашним и офисным моральным и физическим насилием, юмором и сарказмом, ненормативной лексикой, страстным сексом, любовью и счастьем вопреки всему и всем. И так, поехали…

Глава 1 Далёкие, трудные, лихие 90-е. Майя.

Терапевтическое отделение городской больницы. Второй день лежу в десятиместной обшарпанной гинекологической палате со взрослыми тётеньками. У всех свои проблемы здоровья. На меня вчера сначала долго и подозрительно смотрели. Потом все же у одной терпение закончилось.

- Ты чего на аборт что-ли?! - не спрашивает, а скорее презрительно выплевывает соседка по палате.

От неожиданной грубости я даже теряюсь. Мне совершенно не хочется кому бы то ни было объяснять причину своего нахождения в больнице. Тихо отворачиваюсь, натягиваю одеяло почти на голову. Засыпая, сквозь сон слышу громкий шепот.

- А чего такого я сказала? Эти ссыкухи сначала под военных ложаться, а потом на аборты бегают, - опять зудит та же тётка.

- Да, перестань ты, Людка. Чего злющая - такая! Откуда ты знаешь, почему она в гинекологию попала. Может придатки. Совсем девчонка ещё.

Вроде в сон провалилась только, как меня за плечо дёргают.

- Давай, девонька, просыпайся, капельницу тебе будем ставить, ребёночка твоего спасать. Открывай глаза, Майя, - приговаривая, сильнее уже трясёт меня медсестра. - Ну вот, проснулась. Умница. Иди аккуратно в туалет. Капельница на три часа.

Возвращаюсь, тётки на меня уже смотрят дОбро, улыбаются дружелюбно.

- Майя, на всякий случай "утку" здесь тебе оставлю. Захочешь в туалет нажми на звонок или соседок попроси, они помогут. Бабушка звонила. Они с сынком твоим Пашкой вечером приедут. Ей разрешили к тебе в палату приходить. Да, врач сказала, чтобы ты без нужды не вставала. Только в туалет.

Вспомнила мой вчерашний приветливый приём, когда рано утром в нашу палату зашла моя коллега Екатерина Уманская - математичка из нашей школы.

Не смотря на то, что мы с Катькой - ровесницы и поступили на работу практически одновременно, в школе общаемся редко и только на уровне "привет-пока". Причин для этого несколько. Мы преподаем разные предметы, я - русский язык и литературу, она - математику и физику. Работаем в разных параллелях и сменах. Встречаемся в раздевалке, учительской, на педсоветах и на хоровой принудиловке.

Как известно, женский коллектив - это серпентарий единомышленников. В учительской практически безо всякого стеснения успевают перемыть кости всем отсутствующим. Причем ротация обсуждающих и обсуждаемых идет строго по кругу. Сейчас ты обмусоливаешь отсутствующих, выйдешь начнут разбирать тебя на атомы.

Однажды во время "окна", проверяя тетради, пытаюсь достучаться до коллег, говорю о нормах приличия и корректности. В ответ получаю...

- Майя, ну чего ты так реагируешь. Мы же не со зла, а просто поговорить. Мы не осуждаем, а обсуждаем…

Услышанное в очередной раз пошатывает мою веру в людей. Для себя решаю, как можно меньше находиться в учительской.

К чему я вдруг вспоминаю об этом? Да, к тому, что Катьку Уманскую коллеги полощут постоянно. Ну не дает она нашим педагогиням спокойно жить.

И я их очень понимаю, как можно оставаться равнодушным к эффектной миниатюрной блондинке с точеной фигуркой, стройными ножками и идеальным личиком. Ни девушка, а картинка из журнала.

Главной "негласной" причиной "стирки и полоскания" Катьки стали её отношения с морским офицером. Точнее с целым капитаном третьего ранга. Дескать, ни фигасе, молодая и такая борзая, только после института, а какого мужика отхватила. Нет, не отхватила, а на себя положила или под него легла. Ну, как-то так.

Удальцовой, конечно же, ничего такого никто не говорит, а вот по мелочевке девку мордуют: слишком яркая помада на губах, наряды не для работы, а для праздников, юбки неприлично узкие, вечные опоздания на уроки, заниженные оценки ученикам, снижение общих показателей класса, резкость в общении с коллегами.

Я мало верю в услышанное, потому как по поводу "зажатых оценок" мне самой постоянно нервы треплет географичка, классуха 5 "А", где я преподаю русский и литру.

Всё эти "забавные" тонкости работы в школе и педколлектива вспоминаются мне при взгляде на Уманскую. Вид у неё скажем прямо очень не очень. Бледная, подглазины синюшные, нос и глаза опухшие. Видно, что она ревела долго и много.

Закрыв за собой дверь, Катька обводит нашу палату растерянным и немного расфокусированным взглядом. Увидев меня, сводит недовольно брови и поджимает губы. Я вижу, что ее от всего коробит.

- Катя, привет! Вот твоя кровать, рядом со мной, - пытаюсь ее поддержать, чтобы хоть как-то нивелировать неприятный для коллеги момент.

Эта зараза вместо того, чтобы сделать приветливое лицо, вздергивает подбородок и проплывает мимо меня с королевским видом, демонстрируя "ноль эмоций-фунт презрения". Я никак на это не реагирую. Просто протягиваю яблоко.

- Погрызи, это успокаивает, - произношу шепотом и улыбаюсь ей.

Яблоко не берет. Кладу его на тумбочку между нами. Обращаю внимание, что у Кати руки ходуном ходят, чтобы скрыть это она постоянно мнет ладони. Я встаю с кровати, иду в коридор, возвращаюсь с горячим сладким чаем. Ставлю кружку рядом с Уманской.

- Мне нельзя ни есть, ни пить, - выдавливает коллега дрожащим голосом.

- Катя, ты что…на…, - я спотыкаюсь на слове "аборт".

- Отстань от меня, - шипит она в ответ и стучит зубами.

- Приляг и укройся одеялом, ты согреешься и тебе станет легче, - не обращая на её выпад внимания, продолжаю я.

- Отвали, святоша Майя! - выплевывает Катька, стаскивает одеяло и заворачивается в него.

Слово "святоша" меня задевает, но вида не подаю, понимаю, как Екатерине сейчас сложно и страшно. Мне очень хочется её поддержать, а ещё больше отговорить от опрометчивого шага. Полежав некоторое время, встаю с кровати, выхожу из палаты. Возвращаюсь, ложусь на кровать в ожидании завтрака и капельницы.

Минут через тридцать за Катей приходит медсестра. Смотрю на Уманскую, на ней лица нет. Успеваю взять девушку за руку.

- Катюня, все будет хорошо. Я чувствую и верю в это, - тихо говорю ей.

Она смотрит на меня обреченным взглядом. За медсестрой идёт, как на заклание. Дверь хлопает ей в спину. Я вздрагиваю. Тётки начинают шептаться. Меня это злит.

Глава 2 Детство мы теряем во времени, сохраняя в себе навсегда. Катя, детство

- Катька, Уманская, дрянь белобрысая, ты где? Найду тебя - сучку злобную, исполосую жопу твою!

Голос разъяренной няньки Тоньки разносится сначала вдалеке, в коридоре.

Успеваю добежать до самой дальней кровати, нырнуть под нее и забиться, свернувшись клубком, в самом дальнем углу.

Стараюсь даже не дышать, чтобы не выдать себя. Слышу дверь открывается…

- Катька - стерва, гаденыш! Ты где? Отзовись! - шипит, как змея нянька. Дверь захлопывается, и раздается уже в коридоре. - Дети, Уманскую видели? Куда подевалась эта гадина? Кто увидит эту дрянную девчонку и скажет мне, тому дам конфету!

Лежу замерев, беззвучно плачу, мечтаю, чтобы меня только не нашли.

В своих мечтах так и проваливаюсь в сон, выныриваю из него от скрежета выдвигаемой кровати.

Мне в глаза светят ярким огнём, больно тычут в бок твёрдым и острым, хватают за хвост на макушке и тащат волоком по полу.

Перед глазами вижу только ноги в тапках и сандалиях. Со сна ничего не понимаю, лишь чувствую боль от натяжения волос на голове и в коленях, которыми бьюсь о дверной порог палаты.

В коридоре запыхавшаяся нянька Тонька прямо за волосы встряхивает меня, как Чипполино, и ставит на ноги. Одной рукой она так и держит меня за хвост, а другой со всей мощи взрослого человека бьёт по щекам. Я от страха и боли зажмуриваю глаза и сжимаю губы.

- Мерзавка, дрянь, сучка, отродье, - приговаривает нянька на каждую пощёчину. - Ты за что, тварь, Ирочку обидела, а? За что ей лицо поцарапала? Извиняйся перед ребёнком, исчадье ада!

Открываю глаза и вижу чуть в стороне Ирку Демину. Та стоит корчит невинно обиженную морду.

Нянька Тонька начинает трясти меня, как тряпичное чучело.

- Извиняйся, дрянь вредная, извиняйся давай перед Ирочкой!

Я упрямо молчу и даже не плачу. Смотрю на няньку исподлобья. Кусаю губы до крови, чувствую её металлический вкус, но все равно молчу.

- Ах, ты - говно собачье, значит, партизанку из себя корчишь. Извиняться не хочешь. Ну что ж, вот проведёшь ночь в подвале с крысами и пауками, тогда образумишься.

После этих слов нянька хватает меня за руку, дергает и быстро идёт. Я пролетаю вперед и чуть не падаю. Она тащит меня, не оборачиваясь.

Останавливается только перед входом в подвал, толкает ногой дверное полотно, начинает спускаться. Со света в темноте ничего не вижу, но чувствую босыми ногами холодные и мокрые ступени. Проходим два пролета.

Тонька вынимает из кармана ключи, отворяет скрипучую дверь кладовки, толкает меня внутрь и даёт пинка.

Я кубарем влетаю и падаю на пол, что-то зацепив в полете ногой. На меня сверху валится всякая ерунда.

Ничего не понимаю, но слышу грохот захлопнувшейся двери, скрежет замка и голос няньки.

- Да, вот посидишь в темноте и холоде, блядь такая, так сговорчивее станешь! Ишь, королева белобрысая, слово взрослого ей не указ!

Голос становится глуше и пропадает совсем, понимаю, что мучительница моя ушла.

Остаюсь в полной темноте и тишине. Мне страшно так, что зубы стучат. Мой страх сродни ужасу, который просто обволакивает, как липкая масса.

Чувствую, что мои трусы мокнут. Понимаю - описалась. От ужаса и стыда начинаю плакать.

Со временем мой плач переходит в рев, потом в вой. Сколько времени вою, не знаю, вероятно выбившись из сил, засыпаю прямо на холодном полу.

Просыпаюсь от холода. Меня трясёт.

Открываю глаза, ничего не вижу.

Привыкнув к темноте, начинаю различать предметы. Вижу фуфайку на гвозде. Встаю, но достать до неё не могу.

Нахожу ведро, переворачиваю его рядом с ватником, залезаю наверх, тянусь. Сразу ничего у меня не получается. Только с третьего раза, подпрыгнув на ведре, мне удается скинуть одежду с гвоздя.

Ценой моей смекалки становится падение на пол и удар ведром.

Скулю от боли и обиды. Потираю ушибленное место. Встаю и натягиваю на себя фуфайку, в которую оборачиваюсь практически два раза. Сажусь на ведро.

Опять смотрю по сторонам. Вижу зайца без уха. Тянусь за ним, достаю, прижимаю к себе.

Осматриваюсь еще, нахожу глазами деревянный ящик.

Делаю несколько шагов в его направлении, забираюсь сверху. Закутываюсь в ватник с ногами, обнимаю ушастого, засыпаю.

Мне тепло, нет даже жарко. Я валяюсь на берегу реки. Пропускаю сквозь пальцы мягкий желтый песочек. Рядом на лоскутном покрывале мамка моя весело переговаривается с папкой. Он режет арбуз.

Зелёный великан с хрустом трескается и разваливается на две части. Папа ставит половину с красной сочной мякотью рядом со мной и даёт мне ложку. Я выковыриваю красные шарики и запихиваю их в рот. Мне сладко, вкусно, весело. По-моему подбородку стекают сладкие дорожки. Мама с папой надо мной смеются. От смеха мне становится снова очень жарко.

Мамочка трогает мой лоб прохладной рукой, смотрит на меня взволнованно.

- У ребенка сильный жар. Срочно несите её в изолятор.

Чувствую, как взлетаю и парю в воздухе.

Слышу щебет птиц, вижу поле цветов. Я снова с мамой.

Она странная какая-то. Бледная очень, в белом халате. От неё неприятно пахнет чем-то резким и горьким.

- Ну, деточка, открывай глаза. Милая моя, давай, давай, пей. Да, горько, а что делать, лекарства всегда горькие.

Мне что-то ужасно противное вливают в рот. Эта гадость обжигает внутренности. Я начинаю плакать.

- Мамочка, папочка, заберите меня! Я к вам хочу. Пожалуйста, пожалуйста, заберите меня! Я буду всегда слушаться вас, буду все делать. Только заберите меня. Я умру, умру здесь! Мне плохо, очень плохо!

Снова куда-то проваливаюсь. Меня опять гладят по голове. Слышу голоса, но глаза не открываю, не хочу.

- Как могло такое случиться с ребёнком? Что значит сама спряталась в подвале? Не понимаю, почему в вашем детском доме дети могут сами в подвал зайти. Ну, ладно, да, ребятишки шкодливые. Это понимаю. Но почему этот ребёнок в таком изможденном состоянии? По документам девочке пять лет, но виду и весу ей больше трех лет не дашь. И что за синяки по всему телу? А что с родителями ребёнка? Пьющие, лишены родительских прав? Погибли! Родственников искали? Едет тетка уже. Ну, хорошо, что хоть кто-то у малышки есть.

Глава 3 Даже если вы подходите, это не значит, что вы на своем месте. Катя.

С понедельника у меня начинается преддипломная практика, которую буду проходить в своём городе.

От областного центра, где я учусь, до моего городка можно доехать автобусом по прямому маршруту и катером, который больше двух часов шлепает по заливу с заходом еще в один город.

Обычно я еду автобусом, это дороже, зато быстрее. Сегодня решаю прокатиться катером. Октябрь в этом году радует задержавшимся теплом, безветрием и отсутствием осадков. На морвокзале покупаю билет, иду на причал.

На катере занимаю место на сиденье верхней открытой палубы. Погода хорошая, солнце пригревает. Сижу любуюсь яркими красками осени, кораблями, водной гладью залива, снующими чайками. Не замечаю, как пролетает время, и катер подходит к причалу, чтобы забрать новых пассажиров. Пока люди занимают свои места, я осматриваю большую площадь с памятником, представляющим собой фигуру моряка с автоматом в руках, который стоит на пьедестале в виде рубки подводной лодки. В простонародье этот монумент известен как «памятник Алёше». До моего городка ещё 45 минут пути по заливу.

На стороне, где я устроилась, начинает поддувать ветерок. Он раздувает мои волосы, которые пытаюсь собрать в хвост и завязать шейным платком. Для защиты оголившейся шеи поднимаю воротник пальто.

- Кх, кх, кх. Может все же зайти в салон лучше, чтобы окончательно не замёрзнуть и не простыть, - слышу приятный мужской голос позади себя.

Продолжаю смотреть вперёд, оборачиваться не спешу.

- Возьмите тогда моё кашне, - справа от меня появляется крупная мужская ладонь с длинными пальцами, в которой зажат белый шарф.

Оборачиваюсь. Сначала упираюсь в мужскую грудь в черном военном плаще. Подняв свои глаза, проваливаюсь в серую бездонность его взгляда. От неожиданности теряю дар речи и даже, по-моему, глохну. По артикуляции понимаю, что человек мне что-то говорит, но слов не слышу. Чувствую, что моя реакция со стороны выглядит неоднозначно и странно.

- Благодарю Вас за заботу, но шарф не нужен. Мне не холодно, - выдавливаю из себя.

- О, Боже, какие глаза…потрясающие. Никогда не видел сине-зеленых глаз! Ой, и Вы разговариваете! Я уж подумал, что Вы не слышите и не говорите.

Я от стеснения и волнения опускаю глаза и прикусываю нижнюю губу. Ещё раз благодарю, улыбаюсь и отворачиваюсь.

До прихода катера в город мужчина больше в разговор со мной не вступает. Вероятно, думает, что я глупая и невоспитанная дикарка.

На выходе немного задерживаюсь, пропуская вперёд женщин с детьми. Поднимаясь по трапу, держусь за поручни и смотрю под ноги.

На самом верху меня кто-то ловко хватает за руку. Поднимаю глаза, опять он. От мужского прикосновения и взгляда по моей спине проходит легкая дрожь. Вероятно, мужчина чувствует это, потому что его глаза резко сужаются и радужка становится насыщенно серой.

- Спасибо Вам. Огромное спасибо!

- Давай, девочка, скорее, а то автобус уйдёт, и придётся нам пешком шлепать.

Он тянет меня за руку, бегу за ним вприпрыжку. Мужчина вместе со мной втискивается в дверь автобуса. Я стою на ступеньку выше, его грудь плотно прижата к моей спине.

- Я на третьей остановке выхожу. Тебе дальше? - слышу позади себя.

Киваю головой. Затылком и шеей чувствую его обжигающее дыхание. У меня такое впечатление, что он нюхает мои волосы. Нет, мне не кажется. От этого ощущения меня немного ведет, хочется прикрыть глаза от удовольствия.

- Вкусно пахнешь. И очень красивая…Очень! На Ким Бессинджер похожа, - очередной вдох, потом горячий выдох и шепот в область уха.

Дверь автобуса открывается. Мой спутник резко пропихивает меня вперёд и чуть в сторону.

- Ладно, девочка, удачи тебе. Моя остановка. Может когда еще увидимся случайно, - выходя, машет мне рукой.

Я доезжаю до своей остановки в каком-то странно приподнятом состоянии. Иду к дому с улыбкой от уха до уха. Первый раз в жизни меня назвали красивой.

Нет не так, впервые человек противоположного пола, мужчина, обратил на меня внимание и сказал, что я - красивая!

Зайдя в квартиру, первым делом подлетаю к трельяжу. Осматриваю себя в зеркало со всех сторон. Вроде и ничего особого, все как всегда. Светлое приталенное пальто в мелкую серо-коричневую клетку с английским воротником и с поясом на пряжке. Черные простые сапоги и сумка…не новая. Кудрявые почти белые волосы забраны в хвост. Лицо обычное, может только чуть более румяное. Вот, поняла, я сегодня чуточку ресницы тушью подкрасила и губы бледно розовой помадой покрыла.

И что? Чего во мне красивого? Да, собственно, ничего особенного во мне нет. Вероятно, он пошутил, решил поддержать меня, а может просто из вежливости привык делать женщинам комплименты. Да, думаю, так и есть. Уверена, что женщин у него немало, потому что сам он как с плаката. Чрезвычайно хорош собой. Высокий, статный, широкоплечий.

Ха, ха, ха, Катя, с твоим ростом в 158 сантиметров каждый мужчина великан, смеюсь сама над собой. И тут же осекаю свое язвительное второе я, нет, мой спутник все же очень симпатичный. У него благородное лицо с правильными чертами, крупными глазами стального цвета, ровным носом, четко очерченным ртом и широким подбородком с ямочкой. Волосы под фуражкой не рассмотрела особо, но судя по вискам, русые, нет, пшеничные.

Весь этот вечер и ближайшие в течение нескольких недель я думаю о моем шапочном знакомом. Со временем образ мужчины становится более размытым.

Практика моя заканчивается. После неё я уезжаю на сессию.

Новогодние праздники проходят для меня обычно. Пока жила с теткой проводила их в квартире тихо одна, от всей души радуясь отсутствию Валентины. Став взрослой, по привычке на новый год никогда никуда не хожу. На сэкономленные от повышенной стипендии деньги покупаю себе мандарины, конфеты, торт и 31 декабря вечером в комнате общежития все эти вкусности съедаю.

В училище и институте подруг я так и не наживаю. Соседки по общаге считают меня странноватой, хотя отношения с ними у меня всегда складываются хорошие. Девочки поначалу зовут меня с собой в разные компании, на дискотеки, в кафешки, рестораны, пытаются познакомить с парнями. Устав получать отказы, смиряются и перестают докучать приглашениями. В этом году все стандартно. Накануне праздника мы обмениваемся небольшими подарками и расстаёмся.