Отражение

Отражение

Самое главное — это начать. Так всегда думала Фаревелл в это сумрачное время суток. Она медленно поднималась с продавленной кровати, словно подражая стрелке парящих в вышине Часов, которые далеким рокотом возвещали падение сумерек на холодные небоскребы Новой Каркозы. Возвещали наступление того часа, когда на освещенные неоновыми вывесками и горящими газовыми фонарями улицы хлынут жаждущие развлечений люди.

Фаревелл выпрямилась на кровати, просыпаясь. Свесила босые ноги на пол. Кинула сонный взгляд в окно — теплые лучи закатного Светила, пробивающееся сквозь гигантский циферблат, соревновались с загорающимися тут и там вывесками ресторанов, баров и прочих увеселительных заведений. Сегодняшний вечер обещал быть шумным, пусть кому-то на улицах города и было суждено расстаться с жизнью.

Каморка девушки располагалась в старом квартале, на чердаке одного из многочисленных малоэтажных домов на холме, образующих единую систему трущоб. В таком месте жили люди, выброшенные стремительным потоком на обочину жизни, туда, откуда возврата уже не было — по причине старости, нищеты или увечья. Зачастую, всего вместе. Несмотря на то, что трущобы Новой Каркозы в приличном обществе считались лабиринтом, полным опасностей, Фаревелл находила их более безопасными, чем муравейник небоскребов Новой Каркозы. Среди роскошных фасадов зданий, шумных забегаловок, казино, ресторанов, борделей и баров тут и там попадались уголки, скрываемые долгими тенями Часов, в которых легко утонуть бесследно. А сияя ярче горящих вывесок и рекламных щитов, очень легко привлечь охочих до чужого света личностей.

Пару лет назад, когда Фаревелл попала в Новую Каркозу, она часами могла любоваться на загорающиеся тут и там окна высотных зданий, на текущий по улицам и бульварам поток людей. Но очень быстро поняла, что в трущобах, среди убогих, нищих, потерянных — и погасших — людей гораздо безопаснее. Легче не привлекать внимания.

Жители ее квартала быстро привыкли к ней, считая ее кем-то вроде жрицы. Фаревелл не пыталась их переубедить — для них ее белоснежное тюфурисодэ, основной предмет ее униформы, был нарядом, стойко ассоциирующимся с одеяниями мико. Но храмы давно были заброшены — нет смысла взывать к богам, если чудовища в человеческом обличье ходят среди обычных людей. Фаревелл, пересекая грязные и захламленные улицы трущоб, всегда удостаивалась радостных приветствий, по обыкновению отвечая на них молчаливыми легкими поклонами головы.

Конечно, поначалу хромая одинокая девушка казалась некоторым легкой жертвой. Но их темные мысли были раз и навсегда изгнаны скупыми, но сильным ударами фонаря Фаревелл, который был ее неизменным и единственным спутником. Фонарь — торо на длинной изогнутой ноге — служил также ее тростью.

Пусть местные и считали, что Фаревелл, похожей на беглую принцессу из полузабытых сказок, не место в их грязных рассыпающихся кварталах, они ценили ее помощь. Она одна из немногих могла спускаться на заработки в центральную часть города. Девушка регулярно приносила больным лекарства, делилась деньгами и едой с нуждающимися. Даже бандиты, промышляющие вылазками в центр Новой Каркозы, с уважением относились к Фаревелл — далеко не все необходимое можно было добыть с помощью клинка и пистолета. Во время затмений они часто провожали ковыляющую девушку в город, оберегая от торговцев людьми — в это время по обыкновению множество несчастных пропадало бесследно.

Наскоро поужинав пустым рисом, Фаревелл приняла душ. Ощущая, как прохладные капли стекают по спине, она снова пообещала себе, что это ее последний рабочий день в "Элегии". Но, если бы эти ежедневные обещания были осенними листьями, девушка могла бы уже зарыться в них с головой.

На скрипучем покосившемся стуле ее ожидал аккуратно сложенный и идеально выглаженный дзюбан. Их шила специально для нее старая портниха, жившая по соседству. Шила бесплатно — ведь Фаревелл приносила ей необходимые лекарства и сладости для внуков — из города, перед которым старуха испытывала панический ужас. Что-то произошло с ней там, в городе, где она раз и навсегда потеряла свой свет. Но вопросов задавать было нельзя, иначе трясущиеся руки портнихи неделями не смогут держать нитку с иголкой.

В шкафу девушку ожидало белое тюфурисодэ с кроваво-красной окантовкой на концах рукавов и широкий черный оби с красным узлом агэмаки.

Но одежда подождет. Сняв с головы мокрое полотенце, девушка позволила рассыпаться черным волосам по голой спине. Следовало нанести макияж, служивший скорее маскировкой, чем украшением — в городе выделяться было нельзя.

В зеркале старого трельяжа отразилось молодое, почти юное лицо. Бледная кожа белым пятном сияла в свете настольной лампы с облупившейся краской. Большие синие глаза под челкой черных волос казались озерами в растаявших ледниках Фростсупотта. Заостренный подбородок подчеркивали изящные скулы, лицо довершал тонкий нос со вздернутым кончиком.

Пусть лицо и было невероятно красиво, его следовало надежно укрыть. Девушка нанесла на него о-сирой, тщательно следя, чтобы белая восковая краска спрятала каждый участок кожи — от кончиков волос до нижней части шеи.

Дав волосам просохнуть, она расчесала их и аккуратно скрутила в большой пучок на затылке, уложив их в подобие варэсинобу. Заколкой послужила небольшая деревянная офуда со скрытой полостью внутри.

Фаревелл встала, кинув мельком взгляд на скользящие по Новой Каркозе лучи Светила. Полоски света на небоскребах становились все уже — пришло время торопиться. "Элегия" была одним из самых излюбленных мест для жаждущих, и опаздывать к открытию было нельзя.

Осторожно доковыляв до кровати, Фаревелл присела на ее краешек. За белыми чулками пришел черед хрустящего свежевыстиранного белоснежного дзюбана. Стоило отдать должное мастерству портнихи — простой дзюбан не мог должным образом сковать выдающиеся формы Фаревелл. Запахнув нижнее кимоно на тонкой талии, девушка быстро нацепила поверх него систему белых тонких ремней. Обернутые вокруг шеи и правой руки, шелковые ремни, они служили путами, которые дополнительно маскировали броскую внешность девушки. Правая рука, стянутая ремнями, была прижата к телу — с виду казалось, что рука парализована. Шея девушки постоянно клонилась в подобострастном поклоне. На указательный палец правой руки было надето колечко — стоит Фаревелл с усилием потянуть его вниз, путы стремительно развяжутся, освобождая шею и руку. На руки она аккуратно натянула длинные белоснежные шелковые перчатки. Пусть кольцо и было заметно сквозь тонкую ткань перчатки, широкий длинный рукав тюфурисодэ надежно укроет руку.