Отражение

Глава 1

Вагон первого класса «Стального Феникса» дышал сдержанной роскошью, непривычной для Александры Ландо. Здесь не было оглушительного грохота третьего класса — лишь подспудный гул огромных колес, дробящих рельсы, вибрировал в полированных панелях красного дерева и толстом бордовом ковре под ногами. Воздух пах дорогой кожей, воском для дерева и едва уловимым цветочным шлейфом духов дамы, покинувшей купе на предыдущей станции.

Александра сидела в одиночестве. Ее фигура в строгом дорожном платье из темно- синего бархата казалась миниатюрной в глубоком кресле, обитом плотной зеленой тканью. Высокая спинка и широкие подлокотники из темного дерева давали ощущение уединения. Большие окна, обрамленные тяжелыми шторами, пропускали скупой свет хмурого дня. На столике перед ней стоял недопитый стакан воды; капли конденсата стекали по гладкой поверхности.

Невысокая, с тонкими, почти прозрачными на вид запястьями, она прижималась лбом к прохладному стеклу. Светлые волосы, собранные в аккуратный пучок, отливали бледным золотом в свете ламп. Лицо ее, с правильными, тонкими чертами, могло бы считаться красивым, если бы не мертвенная бледность. Тени под янтарными глазами говорили о глубокой усталости. В них не было интереса к роскоши салона — взгляд был прикован к мелькающему за окном миру.

В руках, спрятанных в складках платья, она сжимала маленький круглый предмет. Холодное серебро складного зеркальца впивалось в кожу ладони, узор витиеватой оправы отпечатывался на ней. Она не видела в нем своего отражения. Она видела за стеклом бескрайние изумрудные луга, расчерченные темными линиями каменных изгородей; белые точки овец, неподвижных под начинающимся мелким дождем, и тяжелые, сытые фигуры коров; серебристую змейку реки Сторн и темнеющий на холме силуэт Гримвуда — леса, хранившего ее детские тайны и страхи.

Дом.

Слово прозвучало в ее сознании не радостным колокольчиком, а глухим ударом гонга. Двенадцать лет. Двенадцать лет бегства в шумный, безликий Лэнгдон, в попытках стать кем-то другим, забыть. И вот этот роскошный кокон на колесах вез ее обратно. В самое сердце Грэйстоуна. В самое сердце ее боли.

Этот вид… Он был одновременно родным до щемящей тоски и чужим до отчаяния. Здесь, за чистым стеклом первого класса, простирался мир, где она была так же безумно счастлива, как и глубоко несчастна. Мир, где остались ее самые яркие солнечные воспоминания и самые черные, бездонные пропасти горя. Мир, который забрал у нее всё. Не сразу, нет. Отца она не помнила — лишь смутное ощущение теплой руки и запах табака, унесенные смертью, когда ей было четыре. Мать угасала медленно… оставив двух девочек в пустеющем доме, полном теней и долгов.

И Мэди… Ее Мэди. Весь ее мир, сжавшийся до хрупкой фигуры старшей сестры. Ее защитница, лучший друг, мать, отец — всё в одном лице. Мэди, чьи мечты о палитрах и академии изящных искусств похоронила жестокая необходимость. В девятнадцать лет на ее плечи легла опека над двенадцатилетней Алекс, управление рушащейся жизнью и борьба с ненасытными кредиторами. Она стала взрослой за одну ночь, отложив свои краски и надежды.

Александра крепче сжала зеркальце, чувствуя, как холод серебра проникает глубже. Дождь за окном усилился, превращая знакомые поля в размытую акварель. Капли стекали по стеклу, как слезы, которые она не позволяла себе пролить.

Мэди исчезла навсегда.

Слова констеблей в темно-синих мундирах всплыли в памяти, резкие и безжалостные: «Сбежала мисс Ландо. Явное дело. Молода, груз непосильный. Наверняка махнула рукой, отправилась искать счастья, сбросила оковы». Их голоса звучали так уверенно, так… обыденно. Они избегали смотреть в глаза двенадцатилетней Александре, оставшейся совершенно одной. И Алекс… Алекс цеплялась за их версию. О, как она цеплялась! Мысли о Мэди, рисующей закаты на скалах Корвиолла или смеющейся в солнечной мастерской на берегу океана, были ее спасательным кругом. Эти картины грели ее в холодной квартире тети, куда ее определили органы опеки. Они давали силы вставать, учить чужих детей, терпеть снисходительные взгляды работодателей. Мэди жива. Мэди свободна. Она счастлива где-то там, без этого кошмара. Без Александры. Эта сладкая ложь держала ее на плаву все эти годы.

Пока одной ночью все не изменилось.

Темное, как смоль, воспоминание нахлынуло с такой силой, что Александра едва сдержала вздох. Сердце бешено заколотилось. Она отвела взгляд от залитого дождем окна, уставившись на собственное бледное отражение в раскрытом круглом зеркальце. Оно было связью с Мэди и единственным ключом к правде, которая оказалась куда страшнее самой горькой лжи о побеге.

Поезд сбавлял ход, ритм колес менялся. За окном сумерки, сгущенные тучами и ливнем, поглотили последние краски дня. Мелькали ставшие родными ориентиры — крутой поворот дороги, старая мельница с неподвижными крыльями на берегу Сторна, первые мокрые крыши домов у подножия холма. Вдалеке, в пелене дождя, угадывались темные очертания башенок и крыш самого Грэйстоуна. Желтые огни фонарей на приближающейся платформе станции «Грэйстоун-Хилл» расплывались в дождевых потоках, как призрачные маяки.

Почти дома, — пронеслось в голове, не принося ничего, кроме ледяной тяжести в груди. Не радость возвращения, не ностальгия, а лишь гнетущее чувство неминуемого падения в бездну прошлого. Она возвращалась не к дому, а к месту памяти, где каждый камень был свидетелем и счастья, и невыносимой потери. Где ее ждали не стены, а призраки. И где ответ, которого она так боялась и так искала все эти долгие двенадцать лет, наконец должен был явиться ей из мрака и дождя. Пальцы судорожно сжали холодное серебро зеркальца. Грэйстоун ждал.

Кэб, запряженный усталой гнедой кобылой, покинул идиллический центр Грэйстоуна. Там, на мощенных гладким камнем улицах, высились шикарные особняки с резными ставнями и цветущими палисадниками. Магические лампы на столбах излучали мягкий, устойчивый свет, озаряя чистые тротуары и нарядные вывески. Кэб миновал сквер с подстриженными кустарниками, где фонтаны журчали под присмотром каменных грифонов, и свернул на спуск, мощеный грубым булыжником. Благополучие осталось позади, растворившись как мираж. Теперь экипаж громыхал по неровной мостовой окраинной улицы.

Глава 2

Тишина коттеджа «Ласточка» к полудню стала давить на уши. После грохота колес «Стального Феникса» и гулкой пустоты вчерашнего вечера эта сельская идиллия казалась Александре слишком громкой в своем безмолвии. Каждая скрипнувшая половица, каждый шорох ветра в каминной трубе отзывались в ней эхом одиночества. Она металась по маленькому дому, пытаясь занять себя чем угодно: перекладывала вещи в комоде, протирала уже сияющие полки, заваривала чай, который потом остывал нетронутым на кухонном столе.

Взгляд раз за разом цеплялся за окно, за мрачный силуэт «Вороньего гнезда» на холме. Там была разгадка. Там была боль. Но идти туда сейчас, сломленной и потерянной, она не решалась. Нужно было собраться с силами. Привести в порядок не только дом, но и свои мысли.

И тогда ее осенило. Гримвуд. Тот самый лес, что обнимал поместье и хранил их с Мэди тайны. Он всегда был для нее местом силы, где можно было перевести дух. И там, на опушках, поспевала дикая малина — темная, душистая, сладкая до терпкости. А еще — душица и мята. Ритуал сбора трав и ягод всегда успокаивал.

Скоропалительное решение было принято. Александра нашла на кухне небольшую корзинку, накинула поверх простого домашнего платья самый поношенный свой жакет и вышла через заднюю калитку.

Солнце пробивалось сквозь кружевной полог листвы Гримвуда, рисуя на земле причудливые золотые пятна. Воздух, густой и сладкий, пах хвоей, влажной землей и едва уловимым, манящим ароматом дикой малины. Именно он и завел Александру так далеко от знакомых тропинок.

В руке она сжимала плетеную корзинку — старую, из ивовых прутьев. На ее дне одиноко теснились горсть рубиновых ягод, похожих на рассыпавшиеся бусины, и скромный пучок душицы с мятой. «Для чая», — мысленно оправдывалась Алекс, хотя прекрасно знала, что главное было не в добыче, а в самом процессе — в этом блаженном, почти медитативном блуждании, где единственным гидом был шелест листьев под ногами.

Мысли ее, как всегда, вихрем кружились в голове, но здесь, в лесной тиши, они наконец-то выстраивались в стройные, несуетные ряды. Она вспоминала, как много лет назад они с Мэди точно так же бродили здесь с корзинками, их смех звенел меж вековых стволов, а пальцы и губы становились липкими от малинового сока. Тогда все казалось таким простым и вечным, как сам этот лес. Теперь же эти воспоминания были похожи на старые, затертые на сгибах фотооттиски — теплые, но отчего-то щемяще-грустные.

Глубокий вздох Александры замер в горле, прерванный внезапным, резким звуком. Где-то справа, в гуще орешника, с треском ломались ветки. Что-то большое, очень большое решительно продиралось сквозь чащу.

Сердце Александры, только что лениво перекачивавшее кровь, вдруг сорвалось с места, как перепуганная лошадь. Оно заколотилось где-то в горле, отдаваясь глухим стуком в висках. «Кабан? Лось?.. Медведь?» — пронеслось в голове панической чередой.

Она замерла, вжавшись в ствол сосны, стараясь дышать тише. Шорох стих. «Показалось», — слабо попыталась успокоить себя Алекс, но тут же новый, уже гораздо более близкий и громкий хруст вырвал ее из оцепенения. Это не показалось. Это надвигалось.

Инстинкт самосохранения, заглушив все остальные чувства, скомандовал: «Бежать!»

Не помня себя, Александра рванула с места, подхватив юбку и забыв про корзинку. Она неслась, не разбирая дороги, спотыкаясь о корни. За спиной грохот и треск преследования нарастал. Сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.

В отчаянье оглянувшись через плечо, она со всего размаха врезалась во что-то очень твердое.

«Уфф!» — прозвучал над ее ухом мужской голос, полный искреннего изумления и боли.

Удар был так силен, что их сцепившиеся тела потеряли равновесие и покатились по склону вниз, в невидимый с тропы овраг. Мир превратился в карусель из мелькающего неба, зеленых веток и коричневой земли. Алекс в ужасе зажмурилась, ожидая удара.

Но вместо этого она почувствовала, как чьи-то сильные руки обвили ее голову, прижав к груди. Он взял на себя весь удар, принимая на свою спину и бока все кочки и корни, стараясь укрыть ее собой.

Наконец они остановились. Тишина, наступившая после грохота, была оглушительной. Александра лежала плашмя на своем невольном спасителе, все еще вцепившись в него руками. Щекой она чувствовала грубую ткань его куртки, а под ней — учащенно бьющееся сердце. Ее собственное колотилось в унисон.

Она сделала первый судорожный вздох и приподнялась на дрожащих руках, чтобы наконец увидеть, во что (или в кого) она врезалась.

Их лица оказались в десятке сантиметров друг от друга. Он смотрел на нее широко раскрытыми глазами. Очень красивыми глазами, — успела мельком подумать Алекс. Серыми, как дождевая туча, окаймленными невероятно длинными темными ресницами. Темные волосы растрепались, на щеке краснела ссадина. На вид — лет тридцати, не больше.

Он тоже разглядывал ее: запыхавшуюся, растрепанную, с листьями в волосах и, наверное, диким испугом на лице.

И что-то в этой нелепой, абсурдной ситуации щелкнуло. Сначала дрогнул уголок его губ, потом ее собственные щеки предательски задрожали. И через секунду они оба, не сговариваясь, залились истерическим смехом. Алекс, все еще сидя верхом на нем, тряслась, не в силах остановиться, и ее смех смешивался с его низким, бархатным хохотом.

— Мы… мы… — пыталась что-то сказать она, но новые приступы смеха сводили все попытки на нет.

Он, все так же смеясь, вдруг потянулся к ней и осторожно вытащил из ее спутанных светлых прядей большой дубовый лист.

— Сувенир, — хрипло произнес он, показывая ей трофей.

И тут Александра осознала всю пикантность своего положения. Она сидела на незнакомом мужчине в глухом лесу. Щеки ее залила горячая волна стыда. «Боже, я же как героиня дешевого романа!» — с ужасом подумала она.

Глава 3

На следующий день Александра отправилась в «Воронье гнездо». Дорога к поместью вилась серпантином по склону холма, казавшемуся снизу пологим, но на деле оказавшемуся коварным испытанием. С каждым шагом по вымощенной гладким камнем тропе Александре казалось, что ее легкие вот-вот вывернутся наизнанку. Воздух, напоенный ароматом нагретой солнцем травы и хвои от близости Гримвуда, густел, превращаясь в сироп, который невозможно было вдохнуть полной грудью. Сердце колотилось, как бешеное, посылая удары крови в виски, где пульсировала знакомая, но пока еще глухая тень боли. Пот стекал по спине под блузкой, а солнце, поднявшееся выше, припекало открытые участки кожи. Она представляла себе этот подъем иначе — торжественным, полным решимости. Вместо этого ее сопровождали жалкая одышка и предательская слабость в ногах — напоминание о том, как глубоко яд проник в ее тело.

На полпути, там, где тропа расширялась в небольшую площадку, ее спас старинный фонтан: огромная чаша из белого каррарского мрамора, в центре которой тритоны и нимфы, застывшие в вечном танце, извергали хрустальные струи. Вода падала с мелодичным плеском в бассейн, окруженный ковром из синих агератумов и белоснежного алиссума. Александра почти рухнула на его прохладный, отполированный временем бортик. Закрыв глаза, она погрузила руку по локоть в ледяную воду. Обжигающая прохлада принесла мимолетное облегчение. Она плеснула воды на лицо, на шею, чувствуя, как мурашки бегут по коже. Звук падающей воды, щебетание птиц в идеально подстриженных липах, едва уловимый гул ветра в вершинах далекого Гримвуда — все это на секунду отвлекло от стука собственного измученного сердца. Она сидела, сгорбившись, пытаясь унять дрожь в руках и отдышаться, чувствуя себя ничтожной песчинкой посреди этого ослепительного, подавляющего великолепия «Вороньего гнезда».

Подняв голову, чтобы взглянуть на цель своего восхождения, Александра замерла. На балконе третьего этажа восточного крыла — того, что было обращено к солнцу и долине, — появилась фигура. Девушка. Огненно-рыжие волосы, рассыпанные по плечам, казались живым пламенем на фоне темного камня. На ней был лишь шелковый пеньюар цвета спелого персика — короткий, легкомысленный, едва прикрывающий бедра. Она потянулась, словно кошка, и опустилась в плетеное кресло, с бесцеремонной грацией закинув длинные, загорелые ноги на соседний стул. Затем запрокинула голову, подставляя лицо и горло лучам солнца. Совершенство. Беспечность. Чувственность, выставленная напоказ. Александра почувствовала острый укол — не столько зависти, сколько болезненного контраста. Вот она, жизнь, кипящая за стенами «Вороньего гнезда». Пока она задыхается у подножия, пытаясь докопаться до мрачных тайн прошлого, эта девушка казалась воплощением всего, что Александра утратила: здоровья, беззаботности, права на простые радости.

Собрав волю в кулак, Александра поднялась. Остаток пути она преодолела, глядя не на балкон, а впитывая окружающее великолепие: безупречные изумрудные газоны, расчерченные идеальными дорожками из красного гравия; клумбы алых и чайных роз, лиловых пионов, голубого дельфиниума и серебристой лаванды; аккуратно подстриженные самшитовые лабиринты, словно зеленые кружева; вековые дубы, душистые липы и платаны с раскидистыми кронами, дающими благословенную тень. Воздух был густым, сладким от пыльцы и аромата нагретого камня. Фасад «Вороньего гнезда» вблизи подавлял еще сильнее. Грубый камень контрастировал с резными карнизами, пилястрами и балюстрадами балконов. Высокие стрельчатые окна с переплетами тончайшей работы отражали небо, за ними угадывались тени роскошных интерьеров. Горгульи на водостоках смотрели на Александру свысока с каменными, насмешливыми гримасами. Величие было абсолютным и холодным.

Массивная дубовая дверь с чугунными накладками и гербом Кроу открылась бесшумно, прежде чем Александра решилась коснуться тяжелого дверного молотка в виде вороньей головы. В проеме холла стоял немолодой мужчина. Высокий, сухопарый, с безупречной осанкой, выдававшей военное прошлое или долгие годы службы. Его лицо, хотя и отмеченное сетью морщин у глаз и рта, сохраняло четкие, волевые черты. Густые, темные брови нависали над умными, проницательными глазами цвета старого дуба. Он был облачен в безукоризненный черный фрак с белоснежным крахмальным воротничком и галстуком-бабочкой. Его взгляд скользнул по Александре — бегло, но оценивающе, замечая скромность ее наряда, бледность, следы усталости под глазами.

— Уинстон Барроу, дворецкий дома Кроу, — представился он голосом низким, бархатистым, но с отчетливой стальной ноткой. — Чем могу служить, мисс?

Александра почувствовала, как под этим испытующим взглядом ее уверенность тает. Она выпрямила спину, собралась.

— Александра Ландо, — представилась она, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Я хотела бы переговорить с лордом Кроу. По важному личному делу.

— Его светлость лорд Кроу в настоящий момент занят и не принимает посетителей без предварительной договоренности, — ответил он с вежливой, но непререкаемой твердостью. — Вы можете оставить вашу карточку. Я непременно передам ее лорду, как только представится возможность.

Смущение охватило Александру жаркой волной. Визитная карточка? У нее, скромной школьной учительницы, приехавшей с единственной, трагической целью? У нее не было ничего, кроме имени, боли и отчаянной надежды.

— Я… прошу прощения, мистер Барроу, визитной карточки у меня нет, — проговорила она, чувствуя, как горит лицо. Мысль о рыжей девушке на балконе мелькнула снова. Занят. Конечно. Она сделала глубокий вдох, глядя прямо в умные, оценивающие глаза дворецкого.

— Мистер Барроу, как долго вы работаете в этом доме, если не секрет? Двенадцать лет назад, 13 августа лорд Кроу давал благотворительный прием в пользу сирот Грэйстоуна…

Его густые брови чуть приподнялись.

— Я служу дому Кроу двадцать четыре года, мисс Ландо, — подтвердил он. — И да, тот августовский бал… он запомнился. — В его голосе появилась едва уловимая тяжесть.

Глава 4

Солнце, пробиваясь сквозь легкую дымку над Грэйстоуном, золотило шпиль собора Святого Кутберта. Александра сидела у окна в маленьком кафе «У Тихого Ангела», расположенном как раз напротив величественного фасада храма. Вид был захватывающим: высокие стрельчатые окна с тускло мерцающими витражами, грозные горгульи на водостоках, казалось, наблюдающие за городом каменными очами, и тяжелые дубовые двери, поглощавшие редких прихожан. Воздух здесь пах иначе, чем в районе Холливэлл-Лейн: свежесваренным кофе, сдобной выпечкой и сладковатым ароматом роз, растущих в кованых вазонах у входа.

Перед Александрой стояла тарелка с дымящимся жарким – нежное мясо в густом соусе с лесными грибами, поданное с хрустящим хлебом. Она ела медленно, с удивлением отмечая пробудившийся аппетит. Каждый кусочек был маленькой победой над привычной тошнотой и отсутствием интереса к еде. Теплая пища согревала изнутри, рассеивая остаточную дрожь от вчерашней слабости. За окном прохаживались дамы в элегантных платьях и шляпках с перьями, деловитые джентльмены в сюртуках и цилиндрах, сновали разносчики газет, няни с колясками. Все выглядело упорядоченным, спокойным, почти идиллическим.

«Как странно, – подумала Алекс, отламывая кусочек хлеба. – Всего пара улиц – и будто попадаешь в другую страну. Чистота, довольство, запах денег и стабильности». Она наблюдала, как мимо проехала изящная коляска, запряженная парой гнедых, и слуга в ливрее помог выйти пожилой даме в шелковом платье. Именно таким город запомнился ей до того, как всё рухнуло.

Она прикидывала план. Вечером – встреча с Барроу и миссис Элси в «Вороньем гнезде». Но до этого нужно было найти Кэссиди Ленски. Образ подруги Мэди всплывал в памяти смутно: веселая, громкоголосая, с рыжеватыми кудряшками и веснушками на носу. Она часто бывала у них в доме, смеялась звонко, приносила сладости, украденные с кухни поместья, где работала ее мать. Алекс помнила, что Кэсси жила в том же бедном районе, что и они, всего через пару улочек от их старого дома…

Их дома.

Мысль о доме – том самом, где прошли и солнечные дни детства, и мрак отчаяния после смерти матери, где Мэди была ее всем – сжала сердце ледяным кольцом. Внезапно вкусное жаркое стало комом в горле. Аппетит испарился, словно его и не было. Она отодвинула тарелку, положила на стол несколько монет – слишком щедро для простого обеда, но ей было все равно – и вышла на улицу, оставив теплоту кафе и вид на собор позади.

Путь к старому району был недолог, но каждый шаг давался с усилием. Парадные фасады центра сменились более скромными, но все еще опрятными домами среднего класса, а затем – знакомой унылостью окраины. Воздух снова стал тяжелее, пахло гарью, дегтем и сыростью. Александра шла по знакомым, но теперь таким чужим улицам, сердце колотилось, как птица в клетке. Здесь витала тихая, чуть обветшалая обыденность. Невысокие каменные дома с крошечными палисадниками, выцветшая краска на ставнях, тротуары, кое-где поросшие травой. Архитектура была простой, утилитарной – жилье для мелких лавочников, почтовых служащих, вдов с небольшими пенсиями. Люди попадались редко: пожилая женщина с корзинкой, запыхавшийся мальчишка-посыльный, кухарка, вытряхивающая коврик на ступеньках. Они бросали на Александру беглые, не слишком дружелюбные взгляды.

Сердце учащенно забилось, когда она подошла к знакомому фасаду. Их дом. Тот самый, с зеленой дверью и крошечным окном под самой крышей – ее бывшей спальней. Казалось, вот-вот распахнется дверь и выбежит Мэди, смеющаяся, с мокрыми от стирки руками… Но дверь была другой, выкрашенной в синий цвет, а на окне висели занавески с незнакомым узором. Боль, острая и внезапная, пронзила грудь Александры. Она стояла, впиваясь взглядом в кирпичи, в которые были вмурованы ее самые счастливые и самые страшные воспоминания. Двенадцать лет не стерли ничего. Она отвернулась, поспешно вытирая глаза кончиками перчаток. Найти Кэсси. Сосредоточиться на этом.

Дом Кэссиди Ленски она нашла достаточно быстро. Двухэтажный, из темно-серого камня, с крошечными окнами, похожий на все остальные в переулке. Собрав волю, она постучала. Дверь открыла полная, хмурая женщина в простом ситцевом платье и фартуке. Запах жареной рыбы и детского плача вырвался из прихожей.

– Да? – спросила женщина недовольно, оглядывая Александру.

– Добрый день, – начала Александра, стараясь говорить мягко. – Извините за беспокойство. Меня зовут Александра Ландо. Я ищу Кэссиди Ленски. Она жила здесь… много лет назад. Была лучшей подругой моей сестры, Мэдисон.

Женщина нахмурилась, потом выражение ее лица смягчилось.

– Ленски? Ах, да, та самая молодая леди, у которой мы купили этот дом. Месяца три назад, не больше. Суетилась, продавала в спешке. – Она помолчала, оценивая Александру. – Адресок у меня есть, дала на случай, если почта придет. Погодите.

Она скрылась в глубине дома, вернувшись через минуту с клочком бумаги. Александра поблагодарила и, отойдя от порога, взглянула на адрес. Улица Каштановая Аллея. Центр. Район, где жилье стоило целое состояние. Удивление смешалось с любопытством. Как Кэссиди, дочь поварихи, смогла позволить себе такое? Ну что ж, скоро она узнает это.

Александра шла обратно в центр, на этот раз с другим чувством. Узкие улочки сменились широкими, вымощенными гладким камнем бульварами. Архитектура поражала изяществом: белоснежные особняки с колоннами и лепниной, утопавшие в зелени садов; изысканные таунхаусы с эркерами и коваными балкончиками; уютные парки с идеальными газонами и фонтанами. Люди здесь были другими: неторопливые, ухоженные, в дорогих, но не кричащих нарядах. Дамы в шелках и кружевах прогуливались с собачками, джентльмены в котелках читали газеты на скамейках. Чистота была абсолютной. Александра ловила на себе взгляды – любопытные, оценивающие, но не враждебные. Она чувствовала себя немного чужой в этом сияющем благополучии, но шла, разглядывая детали, отвлекаясь от гнетущих мыслей.

Глава 5

Семь часов. Сумерки спускались на Грэйстоун, цепляясь когтями за зубчатые башни «Вороньего Гнезда». Последние лучи солнца, пробиваясь сквозь черную паутину Гримвуда, окрашивали камень поместья в багрянец, словно кровь на древних стенах. Александра стояла у неприметной зеленой двери служебного входа, опираясь ладонью о холодный, шершавый камень. Каждый мускул в ногах гудел от усталости, предательски дрожали колени. Подъем на холм после целого дня, наполненного напряженными встречами и прогулками по городу, вытянул из нее последние капли сил. Воздух здесь, в тени западного крыла, был густым и тяжелым — смесь конского навоза, сырой земли и едкого дыма из кухонной трубы. Она подавила стон, втянула воздух, пытаясь собрать в кулак рассыпающиеся остатки достоинства, и постучала костяшками пальцев.

Дверь отворилась бесшумно, словно ее ждали. В проеме, залитый тусклым светом лампы, стоял Уинстон Барроу. Его черный фрак сливался с тенями коридора. Глаза дворецкого сейчас выдавали едва уловимое радушие.

— Мисс Ландо, — его голос, бархатистый и низкий, разрезал тишину коридора. — Пунктуальность — редкая и достойная восхищения добродетель. Прошу. — Он отступил, жестом широким и безупречным приглашая войти в царство слуг.

Александра шагнула в полумрак. Воздух ударил в лицо — спертый, пропитанный запахами старого дерева и аппетитным коктейлем из кухни: жареной дичи, лука, пряных трав. Слева зиял аркой вход в огромную кухню: гул десятков голосов, лязг утвари, шипение чего-то на плите, мелькание белых фартуков. Барроу мягко, но неумолимо повел ее мимо этого кипящего жизнью пространства, не позволяя задержать взгляд. Мимо глухих дверей, за которыми, должно быть, скрывались кладовые с их тайнами и каморки старших слуг с их усталостью. Наконец мистер Барроу открыл невзрачную дверь справа.

Комната отдыха была крошечным островком уюта в каменном океане поместья. Простые стулья с потрескавшимися плетеными сиденьями, стол, покрытый скатертью, выстиранной до белизны. Шкафчик с фарфором. На стене — расписание дежурств и выцветшая гравюра с идиллическим пейзажем. Единственная искра жизни — горшок с геранью на глубоком подоконнике, тщетно тянущейся к скупому свету. Александра опустилась на стул со стоном облегчения, чувствуя, как дрожь усталости пробегает от пяток до затылка. Камень «Вороньего Гнезда», казалось, впитывал тепло живых.

— Энни, чаю для мисс Ландо, — распорядился Барроу, обращаясь к тени за дверью.

В комнату буквально впорхнула девушка. Лет шестнадцати, в черном платье, безукоризненном белом переднике и с кружевными манжетами — парадная униформа для вечернего обслуживания господ. Миловидное личико, усыпанное веснушками, как россыпью корицы. Но глаза… Большие, светло-карие, они горели ненасытным, почти хищным любопытством. Они сканировали Александру с ног до головы, выискивая малейшую деталь — качество ткани ее юбки, скромность украшений, бледность кожи, тени под глазами — все это было золотом для кухонных пересудов. «Сплетница. Молодая, но глаза как у совы — все видят», — отметила про себя Александра.

Энни ловко расставила на столе фарфоровый чайник, тонкие чашки, молочник, сахарницу. Но делала это с преувеличенной, почти театральной медлительностью. Взгляд то и дело скользил по лицу гостьи, жадно всматриваясь в ее черты.

Александра поймала этот взгляд и позволила себе едва заметный, усталый кивок.

— Мистер Барроу, — начала Александра, как только Энни замерла у стола, уперев взгляд в чайник, — моя признательность за эту встречу безмерна. Но позвольте сразу сказать нечто важное. — Она сделала паузу, собирая волю. Слова казались тяжелыми камнями. — У меня есть… неоспоримое доказательство, что моя сестра Мэдисон мертва. И что это случилось именно в ту ночь, двенадцать лет назад, после приема здесь. — Слова повисли в тишине, наполняя комнату холодом. Лицо Барроу оставалось невозмутимым, но его взгляд стал тяжелее, глубже. — Поэтому я умоляю вас… Расскажите мне все, что помните о том вечере. Каждую мелочь. Даже самую незначительную.

Энни замерла, затаив дыхание. Ее глаза округлились, наполнившись драматическим ужасом и жадным восторгом. Барроу жестом, исполненным ледяного достоинства, указал на чайник.

— Энни, разлей чай, пожалуйста.

Девушка вздрогнула, торопливо схватила чайник. Но движения вновь замедлились до черепашьего темпа. Она наливала чай с преувеличенной осторожностью. Пальцы дрожали от нетерпения. Она краем глаза ловила каждое движение Барроу, надеясь, что он заговорит, пока она еще здесь.

Барроу наблюдал за этой пантомимой с невозмутимостью сфинкса. Но когда Энни, закончив наливать, начала с маниакальным тщанием разглаживать уже идеальную складку на скатерти возле чашки Александры, его терпение истощилось. Он слегка кашлянул — звук был сухим, резким, как щелчок бича.

— Энни, — голос его был тихим, но в нем зазвенела сталь, — обязанности выполнены. Тебе пора на кухню. Миссис Дойл, не сомневаюсь, уже ищет тебя для сервировки господского ужина. Греть уши здесь — не в числе твоих задач.

Девушка вспыхнула ярким румянцем. Она бросила на Александру последний, полный неутоленной жажды взгляд и выскочила, притворив дверь.

— Приношу извинения, мисс Ландо, — сказал Барроу; его тон был безупречно вежлив, но в нем читалось легкое осуждение нескромности юности. — Любопытство — порок, процветающий внизу. — Он взял чашку, но не пил. — Что касается того вечера… Да, это был самый значительный прием за три последних десятилетия. Сто сорок восемь приглашенных. Цвет графства: голубая кровь, промышленные титаны, светочи науки из Кэрроуби. Покойный лорд Кроу был известным меценатом. Вечер был… безупречен. — Он сделал глоток чая. — Штатных слуг, разумеется, не хватило. Пригласили дополнительный персонал. Среди них — ваша сестра и Кэссиди Ленски. — Он слегка поморщился. — Мэдисон я помню плохо. Работала тихо, старательно. Кэссиди же… — в голосе прозвучало явное неодобрение, — запомнилась лучше. Дочь тогдашней поварихи. Обладала досадной склонностью оказываться там, где собирались молодые господа и их друзья. Ее матери не раз делали замечания. — Он отставил чашку. — Сам прием проходил в садах. Белые шатры, гирлянды из лилий и жасмина, магические фонари. Все одеты в белое. Все прошло гладко. Без происшествий.

Глава 6

Сознание к Александре возвращалось медленно, как просачивающаяся сквозь песок вода. Сначала Александра ощутила тепло — тяжелое, уютное, давящее на грудь. Потом запахи — древесный дым, воск и что-то неуловимо чуждое, дорогое. И боль. Тупая, ноющая пульсация в переносице и глубже — знакомое, леденящее безмолвие после бури тенекровья. Наркотический туман еще цеплялся за края разума, делая мысли вязкими.

Она открыла глаза. Тени. Огромные, танцующие тени, пляшущие по высокому потолку в ритме трескучего пламени. Камин. Она лежала на том же диване в гостиной «Вороньего Гнезда», укрытая мягким, невесомым пледом из тончайшей шерсти. За окнами — глубокая ночь, бархатная тьма, поглотившая сад. В комнате царил полумрак, нарушаемый лишь оранжево-красным светом очага, который бросал дрожащие блики на полированную мебель, золоченые рамы картин и… на фигуру в кресле у камина.

Харви Кроу. Он сидел, откинувшись, но не расслабленно. В одной руке он держал раскрытую книгу, но взгляд его, казалось, был устремлен не на страницы, а в самую сердцевину пламени. Лицо его в этом неровном свете казалось высеченным из мрамора — резкие скулы, решительный подбородок, плотно сжатые губы. Отсветы пламени играли в его темных волосах, подчеркивали глубокую тень под глазами. Он выглядел уставшим. И настороженным.

Александра с трудом приподнялась на локте. Движение было неловким, голова закружилась. Плед сполз с плеч.

— Который… час? — ее голос прозвучал хрипло, чужим.

Харви вздрогнул, словно вынырнув из глубокой задумчивости. Книга едва не выскользнула из его рук. Он резко повернул голову, и его серые глаза мгновенно нашли ее. В них мелькнуло облегчение, которое тут же сменилось сосредоточенностью.

— Мисс Ландо… — Он отложил книгу и с естественной грацией встал. Достал из маленького кармашка жилетки тонкие круглые часы на цепочке. Щелчок крышки прозвучал громко в тишине. — Пять минут одиннадцатого, — ответил он, глядя не на циферблат, а на нее. — Как ваше самочувствие? Доктор Эверс велел не тревожить вас, но… — Он сделал шаг к дивану, остановившись на почтительном расстоянии. — Вы выглядите… бледнее лунного света. Голова не кружится? Нос?

Александра медленно, осторожно села, опираясь спиной о прохладную бархатную обивку. Ее пальцы инстинктивно потянулись к переносице. Припухлость ощущалась под кожей, болезненность была, но терпимой — заслуга мази и, возможно, того самого слабого целительного дара доктора. Главное — та ужасающая, разрывающая череп боль тенекровья отступила, оставив после себя лишь тяжелую пустоту и разбитость.

— Значительно… лучше, — прошептала она, пытаясь собрать мысли в кучу. — Спасибо. Голова… яснее. Нос… просто ноет.

Она подняла взгляд и встретилась с его пристальным взглядом. Он стоял теперь ближе, склонившись немного, изучая ее лицо с таким откровенным вниманием, что Александра почувствовала, как жар разливается по щекам. Свет камина смягчал его черты, но делал взгляд еще глубже, еще проницательнее. Она отвела глаза, внезапно смущенная этой близостью, этим полумраком, их странным уединением в огромном, спящем доме.

— Доктор настаивал, что вам необходим полный покой до утра, — заговорил Харви, его голос был тихим, но твердым. — Было бы куда разумнее, мисс Ландо, если бы вы остались здесь на ночь. Комната уже готова. Уинстон проследил. — Он кивнул в сторону двери, словно дворецкий мог появиться по первому зову из тени.

Остаться здесь? В этом логове воронов, где исчезла Мэди? Среди чужих стен, слуг… Мысль показалась Александре невыносимой. Слишком много тайн, слишком много боли было связано с этим местом. Ей нужно было свое пространство, свои стены, где можно спрятаться, прийти в себя без этого давящего величия и этого… пронизывающего взгляда.

— Благодарю вас, лорд Кроу, — сказала она, стараясь, чтобы голос звучал увереннее, чем она себя чувствовала. — Вы необычайно добры. Но я… я лучше вернусь домой. Мой коттедж «Ласточка» совсем рядом. Пройтись мне даже полезно будет.

Харви нахмурился. Легкая тень недовольства или беспокойства скользнула по его лицу.

— В таком случае, я немедленно распоряжусь подать экипаж, — заявил он решительно. — Это меньшее, что я могу сделать после сегодняшнего… инцидента. — Он бросил укоризненный взгляд на спящего у камина пса, который лишь слабо вильнул хвостом во сне.

Экипаж? Нет. Ей отчаянно нужен был воздух, холодный, ночной, чтобы выветрить из головы хмельную тяжесть «Ноктюрна», чтобы прочистить легкие от запаха лекарств, богатства и этой непонятной напряженности.

— Нет, пожалуйста, не беспокойтесь, — она покачала головой, и мир слегка поплыл. Она подавила легкий кашель, саднящий горло. — Мне… мне очень хочется пройтись. Подышать. Но… — она запнулась, поймав его вопрошающий взгляд. Смущение снова накатило волной. Он так пристально смотрел, ждал. И в этом ожидании, в этой тишине каминного зала, родилась смелость. — Есть кое-что, что вы действительно могли бы для меня сделать, лорд Кроу.

Харви поднял бровь. Любопытство, смешанное с осторожностью, зажглось в его глазах.

— Что же, мисс Ландо? — спросил он, подходя к небольшому столику с графином и стаканами. Он налил воды в стакан и протянул ей. — Сначала выпейте. Вы обезвожены.

Александра взяла стакан дрожащими пальцами. Прохладное стекло, живительная влага. Она сделала несколько глотков, чувствуя, как вода смягчает жжение в горле. Сердечно поблагодарила. Его пальцы едва коснулись ее, передавая стакан, но этого мимолетного прикосновения хватило, чтобы жар снова бросился ей в лицо. Она чувствовала, как он наблюдает за ней, как его взгляд скользит по ее лицу, впитывая каждую деталь — бледность, тени под глазами, след ушиба. Его глаза в свете огня казались почти черными, слишком яркими, слишком проницательными. Она опустила взгляд, разглядывая узоры на ковре.