Оттенки власти|shades Authorities

Акт 1: Великий день

Акт 1: Великий день
Легкий ветер колыхал траву, последние лучи солнца нежно касались лица юной девушки. Она выглядела чем-то озадаченной, в ее ярко-алыми, словно розы, глазах виднелось непонимание. Со стороны она выглядела как холодный снег в разгар зимы, а легкий румянец на щеках уже говорил, что несколько мгновений назад произошло то, что выбило юную девушку из колеи. Всегда холодная и рассудительная девушка вдруг стала на мгновение теплой, словно луч солнца пробился сквозь густую завесу облаков. Она сидела в саду, усыпанном множеством разных цветов, пытаясь прийти в себя. Из поместья доносилась музыка и смех местной знати, которая собралась на банкете в честь рождения принца страны. Наконец, когда девушка пришла в себя, она поправила свои белоснежные волосы и направилась в сторону поместья. Зайдя внутрь, стоял запах фруктов и алкоголя. Окинув зал взглядом, она встретилась взглядом с молодым парнем, одетым в мундир. Его сапфировые глаза пристально наблюдали за каждым ее движением и шагом. Он был крепкого телосложения, на шее же виднелся шрам. Со стороны казалось, что он непреступная крепость, которую невозможно покорить. Но эта черта и притягивала большинство женщин, как с его окружения, так и тут, на банкете. Он не был обделен вниманием юных девушек и дам в возрасте, но холодный и пронзительный взгляд властного на первый взгляд мужчины отпугивал и говорил о том, что шанса на отношения или даже ночь у них нет. Спустя минуту в зал вышел король для торжественной речи.

Король:

Благодарю, что вы все собрались в этот знаменательный день. Сегодня поистине великий день, так как на свет появился мой наследник. Хочу так же поблагодарить вас и за вашу преданность и поддержку в столь непростое время, так как без нее мы бы не смогли победить в этой войне. Отдельную благодарность я хочу выразить маркизу Вильгельму Де Лакруа за проявленную смелость и отвагу в бою против захватчиков. Прошу, выйди сюда и скажи пару слов.
Уверенной походкой человек со шрамом на шее вышел к королю. По залу пошли шепотки, холодное очарование сводило с ума не только девушек, но и мужчин. Кто-то завидовал, а кто-то искренне восхищался им. Для них он был и героем, и врагом в одном лице. Своей аурой он будто бы принижал и казался гораздо лучше, чем все остальные.

Вильгельм:

В первую очередь я хочу поздравить вас, ваше величество, с рождением сына. Пусть ему всегда благоволит удача, и он вырастет таким же великим правителем, как и вы, ваше величество.
Король явно был доволен поздравлением, так как его строгие черты заметно смягчились.
Как только Вильгельм произнес последние слова, прогремел взрыв. Главные двери разлетелись в щепки, и осколки, впившиеся в тела гостей, окрасили их крики болью. В зал ворвалось десять человек в броне с красным вороном на груди. Их оружие беспощадно сеяло смерть среди знати. Крики переплелись с звуками выстрелов, зал наполнился хаосом, запахом гари и кровью. Вильгельм, прикрывая короля, отчаянно пробивался к безопасному выходу. Его движения были чёткими, но даже он не мог скрыть напряжения в глазах.

Некоторое время назад…
В трущобах, где собрались самые бедные и те, кому есть что скрывать, замышлялось что-то, что изменит этот город. Данный район в корне отличается от того, что происходит в других. В нем практически отсутствуют законы, разбои и грабежи здесь в порядке вещей, а трупы можно найти практически в каждом переулке и канаве. В местном баре, который крышевала местная мафия семьи Лукрецио, проходило собрание. Главы местных группировок уже давно собрались в баре и ожидали последнего человека, так как он тоже имел не меньшее влияние, чем остальные главы.
Трущобы были разделены на 5 частей.

Север трущоб принадлежал Катарине Дель Фиеро, девушке с ангельской внешностью и дьявольским характером. Ее зелёные глаза сверкали холодом, а чёрные волосы, словно нарисованные кистью мастера, подчёркивали её идеальные черты лица. Никто бы не предположил, что за этой красотой скрывается жестокость. Её власть в северной части трущоб была абсолютной. В свои 23 года она уже свергла прошлого главу, казнив его с такой яростью, что даже самые отчаянные бандиты больше не осмеливались ей противостоять. Его останки она скормила своим зверушкам — ручным волкам, ставшим символом её власти.

Юг трущоб принадлежал Люциану Вейлу, организатору, а также гаранту всех теневых сделок, которые происходили в трущобах и не только. Если вам нужна информация, то обращаться нужно именно к нему, ведь по всему городу у него есть глаза и уши. Ни один человек, как в трущобах, так и в Солнечном саде, не осмеливался назвать его имя, ведь после такого случая, кто осмеливался произнести его имя вслух, исчезал бесследно. Даже в баре он сидел в самом темном уголке зала, тем самым наблюдая и как будто бы собирая информацию для того, чтобы в будущем её использовать. В углу лишь был виден черный силуэт в капюшоне, который казался тенью от ламп вокруг. Никто не знал, сколько он слышал и видел, но каждый боялся стать тем, чью историю позже напишут в газетах.

Запад трущоб был всегда пропитан сладостью женских духов с запахами алкоголя и наркотиков, которые создавали фееричный коктейль разного градуса и сладости ароматов. Это была самая яркая часть трущоб, так как она совмещала в себе практически все пороки людей: азарт, похоть, жадность, зависимости. Яркие розово-фиолетовые вывески привлекали внимание, а зазывалы в каждом углу так и манили окунуться в пороки. В борделях слышны стоны, в барах стояли крики и лязганье стаканов, а где-то в переулке эхом доносятся звуки ударов, как будто кто-то по уши в долгах и теперь платит за свои ошибки. Всеми пороками управляла Джована Ферреро, женщиной, которой уже почти седьмой десяток, но на вид ей было лет 50. Седые в некоторых местах волосы придавали изящный вид и в то же время говорили о преклонном возрасте, когда-то самой востребованной женщины в элитном борделе.

Восточная часть трущоб славилась своим мрачным очарованием — черным рынком, где можно было найти буквально всё. Здесь продавали людей, легендарные и запрещенные во многих странах артефакты, а также оружие — от холодного до огнестрельного. Почти на каждом прилавке красовались смертоносные инструменты высочайшего качества, но и цены на них были столь же высоки. Этот район притягивал к себе тех, кто искал не только товары, но и тёмные делишки, за которые в других местах могли бы последовать жестокие кары. Это было пожалуй самое спокойное место по сравнению с остальными частями трущоб. Как раз в нем и собрались все главы, а за прилавком находился сам Лукрецио Дантера, разливал алкоголь для своих партнеров из других частей трущоб. Он был самым молодым из всех глав, в свои 21 он уже успел построить систему торговли и охраны, которая функционировала как хорошо отлаженный механизм. Его влияние и арсенал были столь велики, что он мог бы стереть с лица земли весь город, если бы только захотел. Но вместо этого он решил спокойно вести свои дела, видимо по этой причине этот район самый спокойный, такой же как и его хозяин.

В баре Главы сидели тихо как бы отдавая дань уважения Лукрецио, так как они все знали что "Любая оплошность или неосторожное слово могли стоить им не только власти, но и жизни. Бар был пуст — его полностью зарезервировали для этой встречи, чтобы никто не мог помешать разговору, от которого зависела судьба города.

Акт 2: Тени истоков. Часть 1

"Чтобы двигаться вперёд, нужно заглянуть назад. Но не всем хватит сил выдержать этот взгляд."
“Люциан Вейл”

Кардис, величественный мегаполис, возвышался как символ мощи и амбиций человечества. Но его слава затмевалась стеной, окружавшей город. Гладкая бетонная конструкция, достигавшая пятидесяти метров в высоту и двадцати в ширину, казалась монолитной, словно её отлили из тьмы. Без единого украшения, она внушала чувство как защиты, так и безысходности.
По периметру стены стояли гигантские орудия и станковые пулемёты. Их стволы, тёмные и угрожающие, смирно покоились, направленные наружу, словно спящие звери, готовые пробудиться в любой момент. Каждое орудие было оснащено сложной системой приводов, позволяющей им разворачиваться с пугающей скоростью.
Металлический блеск дул покрывали потёртости и пятна, оставленные временем и дождём. В тишине вокруг слышался едва уловимый гул генераторов, питающих эти машины смерти. Жители города редко смотрели на эти оружия слишком долго — в них было что-то, заставляющее ощущать себя маленьким и беспомощным,
На страже ворот стояли массивные големы из чёрного металла, поверхность которого напоминала шершавую, обугленную броню. Через небольшие трещины на их теле пробивалось синее свечение, словно внутри этих исполинов текла энергия. Их глаза, два алых огня, лениво следили за окружающим миром, а на спине каждого красовался сложный магический круг.
Этот круг, испещрённый изящными узорами и рунами, сиял красным светом, слегка мерцая при каждом шаге големов. Его цель была ясна — защита от магических атак, которую невозможно было обойти. Лёгкое электрическое потрескивание сопровождало их движения, как напоминание о скрытой мощи этих стражей.
Рядом с ними дежурили пару гвардейцев вооруженных автоматическими винтовками. Эти оружия были инкрустированы магическими камнями, которые при активации начинали сиять ярко-голубым светом. Каждый выстрел из винтовки сопровождался вспышкой магического заряда, усиливающего проникающую мощь пули и делая её смертоносной даже против закованных в броню врагов а щиты магов превращали в дуршлаг. Такое сочетание магии и технологии делало защиту ворот практически неприступной. Каждый проходящий объект — будь то человек или транспорт — подвергался тщательной проверке. Вонзающиеся в воздух магические лучи зеленого цвета, исходящие от големов, сканировали каждого, кто пытался войти, а магические камни на гвардейских винтовках неустанно медленно моргали с одинаковым интервалом времени.
Транспортные колонны двигались медленно, как будто замедленные невидимой силой, проходя через поле магического наблюдения, где каждая деталь проверялась на скрытые угрозы.
В грузовом отсеке машины тускло мерцала одна старая лампочка, создавая тени, которые казались живыми. Отсек был переполнен — здесь были и дети, с глазами полными страха, и старики, чьи руки дрожали от усталости и боли. Воздух был пропитан запахом крови, что усиливало и без того удушающее чувство безысходности. Каждое дыхание было тяжёлым, а тишина между ними ощущалась как гробовая.
В углу сидела женщина, израненными руками обхватив голову. Кровь медленно стекала по пальцам, а она монотонно, как заведённая кукла, шептала:
— За что? За что? За что?..
Лукрецио сидел, привалившись к стене. Его взгляд был потухшим, но всё ещё цеплялся за остатки надежды. Альдо сел напротив, обхватил плечи брата и мягко сказал:
— Ты держишься хорошо. Всё будет в порядке. — Его голос был тихим, почти шёпотом, но уверенным. Он положил ладонь на голову Лукрецио, добавив: — Я тебя в обиду не дам. Мы выберемся. И будем жить спокойно, слышишь?
Лукрецио поднял заплаканные глаза, полные сомнения и боли, но, увидев твёрдость брата, лишь кивнул. Его губы дрожали, и он снова уткнулся головой в колени, которые крепко сжимал руками.
Для тринадцатилетнего ребёнка он видел слишком много: смерть, разрушения, войну. Их город — некогда полное жизни место — был стёрт с лица земли. Те, кто выжил, оказались пленниками, а сдавшихся без боя ждали цепи и продажа, словно вещей.
Лукрецио чувствовал себя одним из них — вещью. Но каждый раз, когда Альдо говорил с ним таким тоном, внутри него зажигалась маленькая искра надежды.
Скрип тормозных колодок пронесся по отсеку, и еле слышный металлический голос донесся с наружи — Остановите машину и выйдете ко мне с документами.
Внезапно грузовик дёрнулся, скрип тормозных колодок разорвал вязкую тишину отсека. Где-то снаружи послышался металлический голос, равнодушный и безжизненный:
— Остановите машину. И выйдите документами.
Лукрецио поднял голову, его взгляд метался по лицам, а сердце забилось быстрее. Альдо резко выпрямился, его напряжённые плечи выдавали готовность к худшему. Он не сводил глаз с закрытых дверей отсека, словно пытался услышать каждую деталь происходящего снаружи.
Снаружи послышался стук ботинок по металлической лестнице, и через мгновение водитель грузовика выбрался наружу. Это был полный человек с небрежной щетиной, на его майке расплылось пятно от масла. Он лениво почесал голову с редкими залысинами, словно проверка была для него обыденностью.
— Держите, капитан, — протянул он папку с документами гвардейцу, устало вздыхая. Его голос был таким же жирным и тяжёлым, как он сам.
Капитан принял документы с такой безразличностью, что казалось, будто он делает это во сне.
— Снова вы, — пробормотал он, листая страницы, его голос был холодным и пустым.
Он поднял глаза, медленно и тяжело, словно каждый взгляд стоил усилий.
— Сколько на этот раз? — спросил он, глядя на полного мужчину из-под лобья, с ноткой призрения в голосе.
— Около семидесяти человек. Всего пять машин, — ответил полный мужчина, не скрывая гордости, потирая пухлые руки, будто уже подсчитывал прибыль.
— Ясно, — коротко бросил капитан, захлопнув папку с едва заметным раздражением, прежде чем протянуть её обратно.
Стук его ботинок эхом разнёсся по бетонной поверхности, а хлопок двери машины прозвучал глухо, будто ставя точку в разговоре.
— Пропустить, — сказал капитан равнодушно, щёлкнув пальцами в сторону гвардейцев.
Големы замерли, а шлагбаум поднялся, будто выпуская машины в пасть тьмы.
Полный водитель снова потёр руки, его лицо напоминало удовлетворённую маску, но в его глазах мелькнуло что-то вроде страха.
Альдо скользнул взглядом на брата, его рука легла на плечо Лукрецио.
— Ты держись. Мы справимся, — повторил он, но голос его дрогнул.
— Обещаешь? — наивно, хриплым голосом спросил Лукрецио, сжимая уголок его куртки.
Альдо замер на мгновение. Он сделал глубокий вдох, стараясь подавить ком в горле, и твёрдо ответил:
— Обещаю, брат мой. Мы с тобой ещё всем покажем, на что способны Дантеро. — На этих словах он потрепал брата по голове, словно пытаясь прогнать тени страха.
Колонна продолжила свой путь, медленно петляя по узким улицам города. На обшарпанных фасадах домов местами виднелись следы от пуль, а на улицах кипела жизнь. Люди, казалось, привыкли к хаосу: кто-то громко торговался у лотков, кто-то спешил с товарами на плечах.
Наконец, машины добрались до местного рынка. Грузовики выстроились в ряд, моторы один за другим заглохли, а тишина на мгновение воцарилась, словно сама природа сделала паузу перед следующим актом.
Звук тяжёлых ботинок эхом отразился от металлических стен отсека, вызывая у людей внутри дрожь, словно на него откликались их сердца.
Двери с глухим скрежетом распахнулись, впуская яркий свет и тяжёлую фигуру толстяка. Его лицо расплылось в самодовольной усмешке.
— Добро пожаловать в Кардис, — произнёс он, поглаживая своё пузо. Его голос звучал с издёвкой, словно он говорил с кучкой игрушек, а не с людьми. — Всем выйти и построиться в шеренгу.
Люди внутри замерли, затем начали нехотя вставать, стараясь не встречаться взглядом с этим человеком, от которого веяло превосходством и безразличием.
Альдо, держа Лукрецио за плечи, шагнул к выходу. Ослепительное солнце больно ударило по глазам, заставив обоих зажмуриться. Лукрецио, прикрывая лицо рукой, неловко споткнулся, но брат удержал его.
— Держись рядом, — прошептал Альдо.
Они встали в шеренгу среди остальных пленников. Запах мяса, смешанный с прохладным утренним воздухом, цепко держался в носу. Вокруг слышались крики торговцев, которые, словно актёры на сцене, пытались перекричать друг друга. Толстяк, усмехаясь, лениво окинул пленников взглядом, словно прикидывая, кто из них продастся дороже.
Альдо осторожно осматривался. Вокруг стояли прилавки, на которых громоздились фрукты, одежда и даже мебель. Несмотря на суматоху, район выглядел прилично — ухоженные дома и чистые улочки говорили о том, что здесь жили люди, привыкшие к достатку.
Рынок, где их выгрузили, находился на пересечении "Солнечного сада" и "Версаля". Здесь обитали зажиточные люди, владельцы бизнеса, и Толстяк явно знал, где его товар сможет принести больше всего прибыли.
Лукрецио невольно перевёл взгляд на прилавки с едой. Там громоздились яркие яблоки, свежий хлеб, от которого вился аппетитный аромат, и мясо, аккуратно разложенное на чистых досках. Его живот громко заурчал, напоминая о том, что он не ел уже двое суток. Он крепче сжал кулаки, стараясь не поддаваться слабости.
— Ты в порядке? — тихо спросил Альдо, опуская взгляд на брата.
— Да, — ответил Лукрецио, стараясь говорить твёрдо. Его взгляд всё ещё метался между прилавками, но он сделал шаг ближе к Альдо, чтобы почувствовать его защиту.
Толстяк прикурил дорогую сигару, лениво выпустил в воздух густое облако дыма и, сделав пару затяжек, поднял голос, который заглушил шум рынка:
— Господа, взгляните на мой товар! Молодые, сильные, пригодные для любой работы!
Толпа зашевелилась. Любопытные взгляды прохожих упирались в шеренгу пленников, словно они были не людьми, а выставленными на витрину товарами.
Лукрецио почувствовал, как сжались плечи. Он отвёл взгляд, стараясь не встречаться глазами с толпой. Альдо напрягся, его рука рефлекторно легла на плечо брата. Из толпы раздался мужской голос, грубый и нетерпеливый:
— А сколько стоит та девушка с прямыми волосами?
Толстяк мгновенно оживился. Его маленькие глаза заблестели, а на губах появилась жадная усмешка. Он без церемоний схватил девушку за руку, грубо выдернув её из шеренги, и выставил на середину.
— Эта красавица! Посмотрите, прямые волосы, нежная кожа — мечта, а не товар! — громогласно заявил он, обводя толпу взглядом. — И всего за две тысячи пятьсот лунит!
Девушка попыталась выдернуть руку, но Толстяк держал её крепко. Её глаза, полные страха, метались по лицам людей, которые смотрели на неё, как на вещь.
— Возьму её за пять тысяч, — раздался новый голос, спокойный и уверенный. Он звучал почти мягко, но в нём чувствовалась холодная решимость.
Толстяк не скрывал своей радости.
— Продано! — рявкнул он, хватая предложенные купюры. Его пальцы быстро пересчитывали деньги, а на лице играла довольная улыбка.
Когда подсчёт закончился, он с ехидством протянул покупателю кольцо с чёрным камнем.
— С помощью этого она не сможет вас ослушаться, — добавил он с довольным хихиканьем.
Девушка опустила голову. Она знала, что теперь её воля будет принадлежать другому, и понимание этого угнетало сильнее, чем страх перед толпой. Мужчина надел кольцо себе на палец, крепко взял за руку и, не говоря ни слова, повёл её за собой. Через мгновение их силуэты исчезли в море людей, оставив позади только звук шагов.
Альдо наблюдал за происходящим, чувствуя, как его ладони начинают потеть. Его план, казавшийся прежде надёжным, рассыпался в прах. Он не знал о кольцах, которые могли подчинить волю, а это означало, что сбежать и скрыться на улицах города, как он изначально задумывал, теперь было невозможно.
Торги продолжались. Цены на женщин взлетали до небес, каждый новый покупатель старался перекрыть предыдущего. Дети становились настоящей редкостью — их продавали как эксклюзив за целое состояние, и конкуренция за них была не менее ожесточённой. На стариков почти никто не обращал внимания. Их брали за бесценок, но и их не оставляли в стороне.
К полудню почти все пленники нашли новых хозяев. Толпа начала редеть, но ажиотаж не спадал. Даже сам Толстяк, привыкший к таким ярмаркам, не ожидал такого наплыва покупателей. С его лба стекали капли пота, но он продолжал презентовать товар с неподдельным блеском в глазах. Каждое объявление сопровождалось широкими жестами и громогласными фразами, в которых жадность и восторг переплетались в единую мелодию.
В его мыслях уже вырисовывался идеальный вечер: дорогое вино, изысканные блюда и азартные игры в компании красивых девушек. Он был абсолютно уверен, что заслужил всё это сполна, и уже в предвкушении перебирал в уме, куда потратит вырученные деньги.
Лукрецио, который уже почти смирился со своей судьбой, молча наблюдал за Толстяком. Его взгляд впитывал каждую деталь: от широких жестов до громких слов, которыми тот преподносил "товар". В голове мальчика постепенно начинала складываться картина — как работает этот мир, где даже страх и боль могут быть превращены в золото.
Альдо, заметив, как брат смотрит на всё это с выражением грусти и понимания, молча похлопал его по плечу. Тонкое прикосновение было все, что мог предложить, но в нем скрывалась вся его забота.
Внезапно из толпы донёсся женский голос:
— Сколько стоит этот мужчина?
Она указала пальцем на Альдо.
Альдо замер. Его дыхание стало тяжёлым, будто воздух внезапно стал гуще. Перепуганный взгляд Лукрецио, устремлённый на брата, словно говорил: "Не уходи". Альдо стиснул зубы, чувствуя, как сердце болезненно сжимается в груди.
Толстяк, вытирая пот со лба своим грязным платком, оживился. Его голос прозвучал громче, чем прежде, пропитанный жадностью и самодовольством:
— А вот он стоит восемь тысяч лунит. Хороший боец ближнего боя, с натренированным телом. Он может стать как отличным телохранителем, так и любовником.
Толстяк подошёл ближе, его маленькие глаза блеснули зловещим азартом. Глядя прямо на Альдо, он резко бросил:
— Выйди в центр.
Альдо, не отпуская Лукрецио, поднял на Толстяка тяжёлый взгляд, полный ненависти. Сквозь стиснутые зубы он процедил:
— Если с моим братом что-нибудь случится, я найду тебя. Найду и вспорю твой жирный живот. Ты понял?
Толстяк на мгновение напрягся, его самодовольная улыбка дрогнула. В глазах мелькнул страх — он знал, на что способен Альдо, и сколько его людей тот успел уничтожить.
Наклонившись ближе, почти касаясь своим влажным лицом уха Альдо, он прошептал, стараясь сохранить спокойствие, хотя голос выдал лёгкую дрожь:
— Не продам я пацана. Сам его выкупишь. Найти меня ты знаешь где.
Эти слова отдались в сознании Альдо тяжёлым ударом. Он присел на одно колено перед Лукрецио и обнял его так крепко, как только мог, словно хотел защитить от всего мира. Его сердце сжалось, а в горле встал ком. Из глаз предательски покатилась слеза.
— Я за тобой вернусь, — с трудом выговорил он, стараясь придать голосу твёрдость. — Ты сильный. Ты сможешь. Сейчас мне нужно будет уйти ненадолго, но знай: я вернусь.
Он наклонился ниже, их взгляды встретились. Лукрецио, едва сдерживая рыдания, покачал головой, словно не хотел отпускать брата даже на секунду. Альдо добавил мягко:
— Пока меня не будет, за тобой приглядит Толстяк.
Медленно ослабляя хватку, Альдо почувствовал, как Лукрецио всё ещё держится за него изо всех сил. Его плечи затряслись, и мальчик тихо разрыдался, прижимаясь к груди брата.
Словно готовясь к собственной казни, Альдо поднял глаза на Толстяка, его взгляд был тяжёлым и твёрдым:
— Помоги мне с ним.
Толстяк щёлкнул пальцами, и рядом появился один из его прихвостней. Без лишних слов он схватил Лукрецио за плечи и начал медленно, но решительно отрывать его от Альдо. Мальчик извивался, хватался за брата, а слёзы текли по его щекам. Альдо, стиснув зубы, с трудом разжимал руки Лукрецио, стараясь не показать боли.
Борьба продолжалась недолго. Лукрецио услышал знакомую фразу Толстяка:
— Продано.
Спина Альдо — это последнее, что он увидел. Его брат, не оборачиваясь, растворился в толпе. Альдо знал: стоит ему оглянуться, и он сломается. Слёзы уже текли по его лицу, но он шёл прямо, твёрдо ступая, словно пытался уверить себя в том, что это не конец.
Лукрецио опустился на колени, чувствуя, как мир вокруг теряет краски. Он смотрел в толпу, где исчез его брат, и тихо плакал, чувствуя беззащитность и угасшую надежду.

Тени истоков. Часть 2

"Ты продал моего брата, и я должен ненавидеть тебя. Но каждое твоё слово – как яд, который становится частью меня. Если для того, чтобы выжить, я должен стать таким, как ты, то, может, я уже на этом пути. И знаешь что? Меня это пугает."
"Лукрецио Дантера"

Сидевший на пассажирском сидении машины, заплаканный и опустошённый, Лукрецио смотрел, как толпа медленно расходится. Солнце уже спустилось ниже линии стен, и город накрыла густая тень. Уличные фонари зажглись один за другим, озаряя узкие улочки рынка мягким светом. Лёгкий прохладный ветер гулял по салону машины через приоткрытые двери, смешиваясь с остаточным теплом, исходящим от нагретого бетона.
Толстяк, прислонившийся спиной к машине возле пассажирского сидения, вытащил из кармана сигару. Он лениво закурил, щёлкнув зажигалкой, затем промокнул потный лоб платком. Его взгляд скользнул по лицу Лукрецио — мальчишки, чьи глаза теперь смотрели куда-то сквозь пространство. Толстяк тяжело вздохнул.
– Кто его купил? – наконец раздался голос Лукрецио. Он прозвучал безжизненно, словно слова давались через силу.
Толстяк медленно выпустил струю дыма, наблюдая за огоньками фонарей вдоль улицы.
– Аристократка, – ответил он спокойно, но с какой-то отстранённостью, будто это не имело значения. – Имени её не знаю. Но цену она задрала такую, что никто и близко не мог с ней конкурировать.
На секунду повисла тишина. Лукрецио не отводил взгляда от темнеющего горизонта.
– Почему ты так поступаешь? – спросил он, едва заметно дрогнув. Его голос звучал глухо, безжизненно, словно говорил он не с Толстяком, а с пустотой перед собой.
Толстяк промолчал, глубоко затянувшись сигарой. Дым поднялся в тёплом воздухе, смешиваясь с запахами улицы. Он снова промокнул лоб платком, но на этот раз не спешил говорить.
– Ты думаешь, у меня был выбор? – наконец произнёс он, не глядя на Лукрецио. Его голос звучал тяжело, почти подавленно.
Лукрецио поднял глаза, в них читалась бездна пустоты. – У тебя всегда есть выбор, – произнёс он тихо, но от этого слова прозвучали ещё сильнее. – Ты мог бы остановиться.
Толстяк бросил взгляд на мальчика через плечо. Его лицо на мгновение исказила гримаса, то ли сожаление, то ли усталость.
– Остановиться? В этом городе? – усмехнулся он, но смех прозвучал сухо. – Здесь никто не останавливается, мальчик. Все идут вперёд или становятся чьей-то добычей.
Лукрецио отвернулся к окну, наблюдая за фонарями, которые медленно загорались один за другим. На миг он закрыл глаза, словно пытаясь заглушить голос Толстяка.
– А эта... аристократка, – неожиданно заговорил он, его голос прозвучал хрипло. – Зачем она его купила?
Толстяк вновь тяжело вздохнул.
– Такие, как она, не объясняются, – сказал он после долгой паузы. – Ему повезло, мальчик. С ней он хотя бы останется живым.
– А мне? – внезапно спросил Лукрецио, его голос дрогнул. – Мне повезёт остаться живым ?
Толстяк замер, не зная, что ответить.
Ветер снова прошёлся по салону машины, неся с собой холод ночи и тишину, которая казалась громче любых слов.
– Есть хочу, – наконец вымолвил Толстяк, не глядя на Лукрецио. Голос его прозвучал резко, почти нарочито буднично. Он резко хлопнул по крыше машины. – Пошли, давай. Или так и будешь тут сидеть?
Лукрецио не двигался.
Толстяк тяжело вздохнул и, наконец, обернулся к нему.
– Если будешь сидеть на месте, так и останешься жертвой, – сказал он, его голос стал суровее. – За жизнь надо глотки перегрызать. Никто тебе ничего просто так не даст. Хоть и грязные дела, но знаешь что? Лучше сидеть и грустить в своём доме с бассейном, чем в вонючем переулке. Понял?
Он резко выпрямился и, не дожидаясь ответа, зашагал прочь, оставив Лукрецио сидеть в полумраке.
– Едой поделишься? – выкрикнул Лукрецио, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо, но он всё равно предательски дрогнул.
Толстяк, не останавливаясь, лишь замедлил шаг. Не поворачиваясь, он бросил через плечо:
– Если возьмёшь себя в руки – да.
Лукрецио замер, глядя ему вслед. Слова Толстяка резанули глубже, чем он ожидал. Несколько секунд он стоял неподвижно, словно взвешивая, что для него важнее – голод или гордость.
Наконец, он медленно соскользнул с холодных металлических ступенек машины, его движения были скованными и осторожными. Переводя дыхание, он направился за Толстяком, стараясь не отставать, но и не показывать свою слабость.
Следуя за Толстяком, Лукрецио шел по ночным улицам Версаля, где высокие стены и мраморные фасады кричали о роскоши, а широкие дороги были словно вымыты до блеска. Даже в это позднее время здесь иногда попадались прохожие – хорошо одетые, с высоко поднятыми головами. Их взгляды, полные презрения, прожигали Лукрецио насквозь. Его грязная одежда, местами пропитанная кровью, будто сама бросала вызов их безупречному миру.
Толстяк не обращал внимания на окружающих, уверенно прокладывая путь к местной круглосуточной закусочной. Лукрецио пытался шагать так, чтобы не привлекать внимания, но каждый его шаг казался громким и чужим в этом районе.
Когда они наконец подошли к небольшому зданию с яркой вывеской, запах свежеприготовленного жареного мяса ударил в лицо, перебивая холод ночного воздуха. Лукрецио невольно сглотнул, но держал взгляд опущенным, не зная, что его ждёт за дверью.
– Перед тем как зайдём, мне нужно тебе кое-что сказать, – серьёзно произнёс Толстяк, остановившись перед дверью. Он повернулся к Лукрецио, который с трудом поднял взгляд, будто каждое движение давалось ему с усилием. Его глаза были наполнены усталостью и сомнением, но он молчал, ожидая продолжения.
Толстяк наклонился чуть ближе, посмотрел прямо в глаза парню и сказал, чётко расставляя слова:
– Самое главное – это уверенность. Спокойствие и уверенность. Если ты научишься владеть ими, никто не посмеет поставить тебя ниже, кем бы ты ни был и как бы ты ни выглядел. Забудь о грязной одежде и этих взглядах. Держи голову выше, и мир сам начнёт с этим считаться.
На мгновение повисла тишина. Лукрецио не ответил, но его взгляд чуть оживился – словно Толстяк бросил ему спасательный круг, который он еще не решался схватить.
– Готов? – спросил Толстяк, выпрямляясь.
Лукрецио кивнул, стараясь не встречаться с ним взглядом. Толстяк распахнул двери, и насыщенный аромат свежеприготовленного мяса окутал их, словно приглашение зайти. У Лукрецио громко заурчал живот, и он смущённо отвёл взгляд.
– Что, голоден, что ли? – ехидно бросил Толстяк, приподняв бровь.
Лукрецио не ответил. Его лицо оставалось непроницаемым, но он шагнул вперёд, словно запах еды притянул его невидимыми нитями.
Внутри забегаловки царил уют, хоть она и не претендовала на статус элитного ресторана. Полы сверкали чистотой, мягкий свет ламп создавал ощущение тепла, а за стеклянной витриной аппетитно выставлялись блюда – стейки, запечённые овощи, свежая выпечка. Всего один столик в углу был занят: пара, одетая с головы до ног в брендовые вещи, что-то тихо обсуждала, улыбаясь. Их игнорирование пришельцев было таким же утончённым, как и их манеры.
Толстяк двинулся к стойке, бросив через плечо:
– Давай, не стой как вкопанный. Если захочешь жить нормально, нужно научиться не только выживать, но и держать себя в руках.
Лукрецио, стараясь выглядеть увереннее, шагнул за Толстяком к стойке. Его взгляд метался от сочных кусков мяса к овощам, от овощей к золотистой выпечке, выложенной за стеклянной витриной. Желудок напомнил о себе громким урчанием, но он молчал.
– Что будешь? – коротко бросил Толстяк, оборачиваясь.
Лукрецио быстро пробормотал:
– Что дашь, то и буду.
Толстяк нахмурился и шагнул ближе, его голос стал строгим, почти требовательным:
– Я спросил: что будешь? Скажи конкретно. Если промолчишь, останешься голодным.
Лукрецио почувствовал, как взгляд продавца за стойкой прожигает его насквозь. Тот стоял молча, словно стараясь не вмешиваться, но его недоумение было написано на лице.
Лукрецио сглотнул, стараясь подавить волну стыда и неуверенности. Он взглянул на витрину, сосредотачиваясь на первом, что попалось на глаза.
– Эм... мясо... и хлеб, – выдавил он наконец.
Толстяк усмехнулся уголком губ и повернулся к продавцу.
– Одно мясо и хлеб для него, – бросил он, кивая в сторону Лукрецио.
– А я возьму мясо с овощами, хлеб и бутылочку виски 0,5, это будет в самый раз, – сказал Толстяк, задумчиво оглядывая витрину.
Продавец молча записал заказ и ответил:
– Хорошо, ваш заказ будет готов через несколько минут.
– Пока присядьте за один из столов, – добавил он, отрывая листок с заказом и направляясь к окошку, где начинали готовить еду.
Толстяк Усадившись за стол с которого было хорошо видно выход и ту парочку в углу, развалился на небольшом кожаном диване положив локти на спинку. Лукрецио же в свою очередь сел напротив него, как будто прижимаясь к стене чтобы его не видели

Толстяк, усевшись за стол, с которого было видно выход и ту пару в углу, развалился на небольшом кожаном диване, положив локти на спинку и откинувшись назад. Он выглядел расслабленным, будто ощущал себя хозяином этого места, его уверенность была почти осязаемой. Лукрецио же сдержанно опустился напротив него, как будто пытаясь раствориться в тени, прижимаясь к стене, чтобы не привлекать лишнего внимания. Его поза выдавала напряжение, будто он стремился уменьшиться в размерах.
Толстяк не спускал с него взгляда, оценивая его каждое движение. Потом, не моргнув, произнес требовательно:
– Выпрямись и сядь по середине, выглядишь как крыса, которая забилась в углу. Я тебе уже говорил, будь уверенным, и если надо – наглым. И еще, когда чего-то хочешь, бери. Получи это любой ценой, требуй и действуй.

Тени истоков. Часть 3

"Иногда, чтобы выжить в этом мире, тебе приходится выпить яд, глядя прямо в глаза тому, кто протянул тебе бокал."
"Лукрецио Датнера"

Наконец Лукрецио, с чувством облегчения, проглотил последний кусок, стараясь забыть о тяжести дня. Его желудок затих, но в голове всё ещё звенело от мыслей о том, что он согласился работать с Толстяком — человеком, который продал его брата.
Толстяк же спокойно допивал виски, словно не было ни забот, ни опасности в этом мире. Он пододвинул стакан с золотистой жидкостью ближе к Лукрецио, не отрывая взгляда.
— Хочешь попробовать? — его голос был тёплым и почти дружелюбным, но в глазах скользила тень, которую мальчишка не мог понять.
Лукрецио замер. Он лишь недавно сделал этот шаг, вступив на тёмный путь. Принять предложение было как признание — вот он, маленький шаг в том, что может сделать его ещё одним из таких же, как все вокруг. Мальчик смотрел на стакан, на тяжёлую руку Толстяка, которая держала его, и чувствовал, как холодок пота скатывается по спине.
Почему он предлагает? Что это значит? Лукрецио не мог решить, но был уверен, что это может повлиять на всё, что будет дальше. Он ещё слишком молод, чтобы понять все тонкости, но всё же чувствовал: он на грани чего-то важного.
Лукрецио, ощущая давление и любопытство, схватил стакан обеими руками. Его пальцы слегка дрожали, но он не мог остановиться. Под взглядом Толстяка он залпом выпил виски, не успев даже подумать.
Жгучая боль прокатилась по горлу, и на мгновение ему показалось, что его рот онемел. Виски было слишком крепким — его глаза на секунду затуманились, а язык будто не мог вспомнить, как говорить.
Лукрецио не понял, что чувствует. Это было странно, неприятно и одновременно как-то «взросло». Он почувствовал, как в голове повисла пустота, а что-то внутри перевернулось, щемяще и тревожно. Это было не то, что он ожидал.
— Ну что, как тебе? — с довольной ухмылкой спросил Толстяк, ставя стакан рядом с опустошённой бутылкой. — Успокаивает, да?
Лукрецио, который ещё недавно был напряжён, теперь ощущал странную лёгкость. Всё вокруг как будто замедлилось. Мысли стали туманными, а шум в голове утих.
— Да, стало... — ответил он, с трудом собираясь с мыслями, а язык едва не заплетался. Ему не хотелось думать. Всё было слишком легко, слишком... успокаивающе.
— Вставай, пойдём. Надо проведать одного человека, — произнёс Толстяк, голос его звучал немного тягуче от выпитого. Он тяжело поднялся, пошатываясь, и направился к стойке. Расплатившись за еду, Толстяк бросил последний взгляд на продавца, который молча кивнул в ответ.
Лукрецио, всё ещё в расслабленном состоянии, последовал за ним. Алкоголь затушил его обычную тревогу, и шаги давались легко, будто всё происходящее вокруг было не с ним. Улицы, которые раньше казались мрачными и угрожающими, теперь выглядели размытыми и даже чем-то привычными.
— Это просто очередной вечер, — подумал он, идя рядом с Толстяком.
Но глубоко внутри тлело ощущение, что эта прогулка — больше, чем просто вечерний выход.
Толстяк остановился посреди улицы, его массивная фигура казалась особенно тяжёлой в тусклом свете фонарей. Он медленно окинул взглядом полу пустую улицу, будто выискивая что-то или кого-то.
— Ага, вот оно, — пробормотал он, заметив машину с надписью «Такси» на боках. Из приоткрытого окна машины лениво струился тонкий столбик сигаретного дыма, растворяясь в холодном воздухе.
Лукрецио застыл на мгновение, ощущая, как легкость в его теле сменяется странным напряжением.
— Кто там? — неуверенно спросил он, но Толстяк лишь махнул рукой, давая понять, чтобы мальчишка молчал и следовал за ним.
Толстяк подошёл к машине и, наклонившись к окну, лениво постучал по стеклу. Водитель прищурился, опуская стекло ровно настолько, чтобы было видно половину его лица.
— Довезёшь до Улицы Греха? — спросил Толстяк, пристально глядя ему в глаза.
Водитель чуть откинулся назад, будто пытаясь оценить ситуацию. Выпустив струю сигаретного дыма, он хрипло уточнил:
— Серьёзно?
Толстяк не ответил. Лишь приподнял бровь, давая понять, что шутить тут никто не собирается.
— Ну, слушай, за двести лунитов соглашусь, — пробормотал водитель, с каким-то неохотным смирением подаваясь чуть вперёд.
Толстяк ухмыльнулся, выпрямился и хлопнул ладонью по крыше машины.
— Малой, залезай, — бросил он через плечо, даже не оборачиваясь.
Лукрецио нерешительно подошёл, открыл дверь и сел внутрь, стараясь не смотреть на водителя. Толстяк плюхнулся рядом, протянув купюры через переднее сидение.
Машина рванула с места. Лукрецио смотрел в окно, заворожённый яркими вывесками, которые мелькали в темноте. Свет фонарей плясал по затёртому салону, выхватывая то обшарпанный потолок, то лицо водителя в сизом облаке дыма. Толстяк развалился на своей стороне, облокотившись на дверь. Время от времени он бросал короткие взгляды на мальчишку, но ничего не говорил.
Лукрецио почувствовал, как его охватывает странное чувство: смесь облегчения, любопытства и какой-то глухой тревоги.
Дорога была не близкой — мегаполис растянул свои улицы на километры. Лукрецио, утомлённый событиями дня, не заметил, как его веки стали тяжёлыми. Он уснул, уткнувшись лбом в холодное стекло.
Водитель мельком взглянул в зеркало заднего вида. В свете фонарей отражались массивная фигура Толстяка и худенький силуэт мальчишки, который спал, уткнувшись в стекло. Водитель выпустил ещё один клуб дыма, тонкой струйкой отпуская его в сторону окна.
— Это ваш сын? — спросил он, чуть прищурившись, словно пытаясь разглядеть что-то за этим вопросом.
Толстяк усмехнулся и, не отводя взгляда от ночного города за окном, ответил:
— Сын... Если бы у меня был сын, я бы не возил его в такие места. Этот просто учится, как мир устроен.
— Это как? — нахмурился водитель, не скрывая любопытства.
— Если бы ты знал, — начал Толстяк, его голос стал медленным, почти ленивым, но в нём звенела сталь. — Тебя бы уже не было в живых.
Водитель напрягся. Его рука непроизвольно сжалась на руле, а взгляд в зеркале стал отстранённым, будто он пытался представить, что было бы, если бы знал. Он затянулся сигаретой, но не спешил выдыхать дым, словно надеялся, что тот задержит дыхание вместе с его страхами.
Толстяк смотрел вперёд, полностью игнорируя напряжение в воздухе. Машина покачивалась на выбоинах, свет уличных фонарей вырывал из темноты то осунувшееся лицо водителя, то уставшего мальчишку, мирно спящего на заднем сиденье.
Водитель сделал вид, что не услышал слов Толстяка. Он больше не заговаривал до конца поездки, а его движения стали чуть резче, словно он торопился поскорее избавиться от пассажиров.
Машина затормозила у обочины, лёгкий скрип тормозов прорезал ночную тишину. Толстяк лениво повернулся к Лукрецио и потряс его за плечо.
— Подъехали, малой, — произнёс он, голос звучал ровно, но в нём скользила нетерпеливая нотка.
Лукрецио сонно приоткрыл глаза, моргнул несколько раз, пытаясь понять, где находится. Его голова всё ещё была тяжёлой от сна и усталости.
— Мы уже здесь? — пробормотал он, глядя на размытую картину улицы за окном.
Толстяк ничего не ответил, лишь вытащил свой массивный корпус наружу, громко хлопнув дверью. Прежде чем уйти, он бросил через плечо водителю:
— Удачи.
Водитель молча кивнул, но взгляд его был настороженным. Лукрецио вылез следом, ощущая, как холодный ночной воздух пробирается под одежду. Город встретил их приглушённым гулом, неоновыми вывесками и запахом сырости, смешанным с дымом.
Глубокая ночь накрыла город, оставив улицы почти безлюдными. Лишь редкие фигуры прятались в тени переулков или дремали у входов в заведения с облупленными вывесками. Воздух был тяжёлым, пропитанным сыростью и горьким запахом гари.
Толстяк шёл уверенной походкой, не сбавляя темпа, его массивная фигура казалась ещё более внушительной на фоне полутёмных зданий. Лукрецио, запоздало переставляя ноги, следовал за ним, ощущая странное беспокойство от мрачного окружения.
— А что это за место? — спросил он, стараясь не отставать, его голос разрезал тишину. Глаза мальчишки бегали по облупленным стенам, неоновым огонькам и силуэтам людей, исчезающих в глубине переулков.
Толстяк, не сбавляя шага, вытащил из кармана сигару, небрежно зажав её в зубах. Искры от зажигалки выхватили на мгновение его лицо из полумрака.
— Это трущобы, — сказал он, не глядя на Лукрецио. Дым лениво пополз вверх, растворяясь в воздухе. — Раньше я тут жил.
Лукрецио замер на мгновение, пытаясь представить себе Толстяка — того самого, кто сейчас ведёт его по этому району — в роли одного из тех, кто обитает здесь. Место казалось слишком грязным, слишком чужим для человека, который сейчас выглядит так уверенно и властно.
Но по мере того, как они углублялись в трущобы, Лукрецио начал понимать, почему Толстяк стал таким, каким он есть. Разбитые окна, через которые пробивался холодный свет, голодные взгляды людей, прячущихся в тенях, и запах гнили в воздухе — всё это говорило об одном: здесь не было места для слабых. Чтобы выжить в таких условиях, нужно было иметь не только силу, но и холодный расчёт.
Лукрецио почувствовал, как что-то щемящее поднимается внутри. Не жалость, а скорее странное уважение. Он посмотрел на массивную фигуру Толстяка, уверенно шагавшего вперёд, и впервые увидел в нём не просто человека, а результат этого жестокого мира.
Дойдя до большого двухэтажного здания, Лукрецио не мог не заметить яркую неоновую вывеску, которая плавно переливалась оттенками желтого и розового. Надпись "Эдельвейс" светилась, как обещание чего-то роскошного и манящего, и её неоновый свет вырывался в темную ночь, словно приглашая войти в этот мир. Толстяк, не обратив внимания на светящийся знак, уверенно направился к двери, а Лукрецио, следуя за ним, почувствовал, как что-то внутри него сжалось.
Зайдя внутрь, Лукрецио сразу почувствовал резкое изменение: запах сырости и гнили сменился на сладкий, чуть тяжёлый аромат цветов и дорогих духов. Внутри здание было светлым и чистым, с высокими потолками и мягким светом, который создавал ощущение уюта и спокойствия. Приемная была аккуратно оформлена, с тщательно подобранными предметами мебели и изысканными украшениями, каждое из которых будто подчеркивало богатство и изысканность этого места.
За стойкой приёмной стояла молодая брюнетка. Она была ухоженной, с длинными гладкими волосами, аккуратно уложенными, и безупречно чистым лицом, на котором едва угадывалась лёгкая улыбка. На ней была элегантная блузка, подчёркивающая её фигуру, и юбка, подходящая к общему стилю этого места. Она смотрела на вошедших с лёгким интересом, но её взгляд оставался холодным и профессиональным.
Рядом с ней стояло двое мужчин в масках. Их строгие деловые костюмы идеально сидели на фигурах, а кобуры на бедрах, скрывающие оружие, подчеркивали их готовность к действию. Маски скрывали их лица, но взгляд из-под них был холодным и настороженным. Они стояли, не двигаясь, словно стражи, охраняющие это место, и их присутствие лишь усиливало напряжение в воздухе.
Толстяк подошёл к стойке, его голос стал мягким, но решительным: — Селена, сегодня ты, значит, на рабочем месте. Девушка, не меняя выражения лица и сохраняя профессионализм, ответила: — Здравствуйте. Да, сегодня моя смена. Вам как обычно, или после встречи с хозяйкой нужно будет что-то особенное?
— Второй вариант, — ответил Толстяк, его взгляд оставался твёрдым. Он добавил: — Провожать не нужно, спасибо.
Толстяк направился к лестнице. Лукрецио, ощущая растерянность, продолжал идти за ним. Он не понимал, что это за место и почему здесь так хорошо знают Толстяка, но продолжал осматривать интерьер здания, ощущая, как каждый шаг приближает его к чему-то важному и, возможно, опасному.