Отвали, Паб(д)ло Пикассо!

✦•┈๑⋅⋯1⋯⋅๑┈·✦

Мне скоро тридцать пять, и я начинаю понимать, что сказки, которые я рисовала в голове, медленно выцветают, как акварель на солнце. Найти работу, которую любишь, – уже победа. Сегодня я с гордостью смотрю на «Сны Дали», мою арт-терапевтическую студию, которой исполняется пять лет. Небольшая, уютная, но – моя. Иду по мокрому после утреннего дождя тротуару, направляюсь в свой арендованный уголок в «Выставочном зале Союза Художников России». Звучит, конечно, солидно. Если не вспоминать, что этот «зал» находится не в самом сердце Москвы, а в Солнечногорске – тихом, провинциальном городке, вдали от столичной суеты. Солнечногорск… Далеко от Японского моря, с его морским воздухом и теплым солнцем. Погода здесь, прямо скажем, не балует. Но все же, если вспомнить, откуда я приехала… Ветегорск… Это уже определенный прогресс. Мысленно я часто возвращаюсь к этому сравнению, когда меня посещает меланхолия, тоска по прошлому, по тем временам, когда жизнь казалась проще, но и однозначно менее насыщенной и интересной. Многие мои одноклассники до сих пор там, в Ветегорске, и это помогает мне ценить то, чего я добилась.

Перехожу дорогу на зеленый свет. Оживленная улица с магазинами, занимающими первый этаж сталинского дома, недавно покрашенного, яркой, свежей краской. Стекла витрин отражают серое небо, а вывески магазинов мелькают перед глазами: ювелирный, булочная с манящим запахом свежего хлеба, и еще несколько, в рядах одинаковых под одной крышей. Дом величественный, с высокими потолками, с ощущением прошлого века, но в то же время довольно современный. Дохожу до угла, останавливаюсь перед дверью с вывеской, удивительно сохранившейся с 1990-х годов. Зеленая, выцветшая от времени, с нелепыми заглавными буквами на каллиграфическом шрифте, из тех, что получаются, когда забываешь выключить Caps Lock. Кажется, художник, создававший эту вывеску, предавался своеобразному каллиграфическому экстазу, не жалея витиеватых завитков. Я так и не смогла привыкнуть к этой стилистике, она кажется мне несколько назойливой. Киваю Сигизмунду Семеновичу, хранителю сувенирного прилавка, который, как всегда, дремлет, окруженный кучей почти безделушек: магниты, открытки, и прочие милые мелочи.

Поворачиваю направо и прохожу через холл выставочного зала, где теперь представлены городские пейзажи местных художников: багетная выставка прошла и на стенах красуются городские пейзажи города, выполненные в различной технике – от мокрой акварели до угля – руками местных художников. На противоположном конце – дверь, ведущая в мастерскую, сквозное помещение, в свою очередь оканчивающуюся сужающимся межкомнатным коридором, что резко вильнув, открывает взор на старую ДСП-шную, покрашенную в белое дверь. Открыв ее с третьей попытки, оказываюсь в небольшой уютной комнате – кремового цвета стены, чуть разбавленного капелькой светлой карамели, широкая полка в правом углу у окна, выходящего во двор, с резными поделками (по металлу и дереву), гжельскими игрушками и плетеными композициями: все пространство под ней занимает хаос из коробок, где старые палитры соседствует с кусками холстины, разношерстными кистями, тюбиками краски, растворителями, разнообразными набросками и эскизами и другими безделушками, рабочими материалами и потеряшками выставочного зала и главной мастерской.

Солнечный свет проникает сквозь окна, освещая стены, украшенные яркими, экспрессивными работами моих учеников. Воздух напоен тонким ароматом масляной краски – запах, который для меня стал синонимом надежды и исцеления. Я помогаю людям – маленьким и большим – находить себя, выпускать наружу то, что давно просится на волю. Вспоминаю Сашу, которая боялась леса, а потом нарисовала его таким ярким и живым, что я сама захотела там побывать. Леня, с его нервным тиком, который исчез после первого же занятия лепкой. Это подтверждает, что я на правильном пути.

На столе аккуратно разложены материалы для предстоящего занятия: холсты, кисти разных размеров и форм, палитра с яркими красками, баночки с растворителями, карандаши, ластики… Всё на своих местах, готово к работе. Я натягиваю свежий холст на мольберт, чувствуя приятное трение ткани о деревянную раму. Мои мысли обращаются к сегодняшнему занятию со старшей группой – подростками. Им особенно важно самовыражение, возможность выплеснуть накопившиеся эмоции, найти свой голос в мире, который часто кажется им враждебным и непонятным.

А еще сегодня ко мне придет новый ученик. Его имя – Светозар Тесля.

– Светозар Тесля, – повторяю я, и имя все так же звучит непривычно, словно инородное. Может, виной тому моя картавость? – Ну и имечко… Родители точно соревновались в оригинальности! И как его сокращенно звать? Светик?

Нервная улыбка трогает мои губы, но я сдерживаюсь. Не хватало еще высмеивать имя в лицо. Придется придерживаться официального варианта. Во имя Леонардо… Забыла спросить, какого он года рождения. Обычно звонят мамы, а тут – отец. Вот я и заволновалась. Хотя в моей студии занимаются дети от шести и до девяноста девяти лет. Но все же возраст Светозара важен. С подростками бывает непросто, особенно если родители сплавили его на рисование, чтобы не мешался под ногами. Но ничего. Опыт работы в полиции еще свеж в памяти. Найду к нему подход… надеюсь.

С шумом выдыхаю и направляюсь к своему рабочему месту, критически осматривая студию. Каждый раз, глядя на эту старую мебель, хочется заменить ее современными столами-трансформерами. Но, увы, моя копилка пуста с начала лета: одолжила Вите.

Открываю папку с материалами, подготовленными к сегодняшнему уроку. До сих пор удивляюсь, как жизнь увела меня от того, к чему я стремилась, кем видела себя десять или даже двадцать лет назад. Успешный юрист в столице и частный предприниматель в глуши – две разные вселенные.

✦•┈๑⋅⋯2⋯⋅๑┈·✦

Как только я поднимаюсь, шепот стихает. Мои ученики знают – это сигнал к началу занятия. Никаких криков, раздражающих звуков или излишней жестикуляции. Просто встаю и жду, пока все шесть пар глаз не обратятся ко мне. Поправляю блузку – все еще волнуюсь, представляя, как распахнется дверь, и войдет загадочный ученик.

Я человек неконфликтный, Люда же зовет эту мою черту «мягкотелостью». Стараясь найти с кем-то общий язык, я угроз и повышенных тонов, а если диалог не идет… Я потом очень долго прокручиваю в голове всю ситуацию, анализирую собственные реплики и жесты. Я вообще склонна часто переживать по мелочам и болезненно отношусь к чужой критике в собственный адрес. Что не есть хорошо для адвоката. Да и вообще, выступления в суде или работа в детской комнате полиции – это точно не мое. Вот и «занимаюсь малобюджетной ерундой», как говорит мама. Зато моя работая греет душу. А не вызывает расстройство желудка на нервной почве.

Что-то меня сегодня потянуло на воспоминания.... Может, дата виновата? 11 октября – день открытия моего ИП?

– Николай, раздай листки, – обращаюсь к парню, который до этого скучал, уткнувшись в телефон. Еще бы, сегодня рисуем натюрморт – вазу с цветами. Коля вскакивает и быстро подходит ко мне. Я подмигиваю ему, как будто у нас секрет. Его глаза загораются. Он понимает, что рисовать вазу – это не обязаловка, как в школе. Он может выбрать, что рисовать или мастерить. Девчонки не против. Тем более я разрешила использовать любые цвета и украшения.

Урок идет своим чередом. Тема простая. Младшие девочки, переговариваясь, рисуют свои кривоватые вазы. Вита и Лена – брюнетка и блондинка с синими прядями – отвлекаются на телефон, но рисуют быстро, поэтому я не придираюсь. Мне нравится атмосфера понимания и свободы в классе. Конечно, я не разрешаю бегать по офису, но мелочи вроде музыки в наушниках и телефона – после объяснения задания – не вызывают у меня раздражения. Мы же не к ЕГЭ готовимся.

Я поглядываю на часы, иногда подхожу к столу второклашек, поправляю рисунки или даю советы. Прошло 20 минут, а Светозар не пришел. Я в замешательстве – не знаю, радоваться или грустить. Наверное, уговорил родителей записать его на футбол или в секцию карате. Может, и к лучшему. С девочками проще работать. Мне повезло, что Коля увлекся граффити и комиксами. Следующего парня, видимо, придется учить лепить из гипса или глины персонажей из «Мстителей»…

В коридоре слышны тяжелые шаги. Кожей чувствую, что это ко мне. Выпрямляю спину и смотрю на дверь. Может, папа Светозара, с которым я разговаривала? Решил убедиться, что у меня тут не подпольная контора, и дети не рисуют рекламу для моих «Займов без процентов»? Расправляю плечи, поправляю очки…

Дверь открывается.

Я отступаю назад, а дети затихают.

Аля вынимает наушник, чтобы послушать. Милена и Лиля прижимаются друг к дружке. Входит коренастый мужчина, ростом не выше 180 – по крайней мере, на каблуках я с ним одного роста. И напугали меня не татуировка дракона на мускулах его руки, а его серо-зеленые глаза, с желтыми прожилками, смотрящие в упор из-под бровей. Лицо ж, напротив, даже красивое – с прямым носом и линией скул, что переходит в квадратную челюсть и заканчивается подбородком с ямочкой. Все бы ничего, если бы не сжатые челюсти и хмурое выражение лица.

– Я на занятие, – коротко бросает он. Командирская сталь в его голосе заставляет вздрогнуть.

– А где… сын? – спрашиваю я, избегая его волчьих глаз, взгляд падает на смайлик на мольберте.

Мужчина подходит к пустому мольберту. Стул стонет под его весом.

– А где Светозар? – уточняю я, не понимая, что происходит.

– Здесь.

✦•┈๑⋅⋯3⋯⋅๑┈·✦

Короткий ответ взрывает мозг, пытающийся найти логичное объяснение. Может, папа решил посмотреть на занятие, чтобы потом записать своего сына, тоже Светозара? В голове это звучит логично, но не вяжется с ситуацией.

– Эм… ну… – язык опух, а мозги застыли. Даже ребята перестали рисовать и ждут, что я отвечу. Коля тоже отложил свой скетчбук. И сейчас наблюдает за мужчиной, чье лицо смягчилось, когда он посмотрел на смайлик с надписью.

– Какой теплый прием… – говорит он с усмешкой, глядя на меня. Чувствую, как лицо горит.

– Вот, изучайте, – хватаю со стола папки с описанием основ, с картинками и образцами техник, которые я сама составляла, и бросаю их ему.

Выдыхаю и смотрю на класс.

– Ребята, можете идти. На сегодня все. Я забыла, что… – сжимаю пальцы, борясь с желанием погрызть ногти.

– Я обещала помочь Нине Аристарховне… передвинуть шкаф, – киваю, бегая взглядом по лицам учеников. На новичка стараюсь не смотреть.

Жду, пока все соберут вещи и уйдут. Все уходят, а Светозар – даже не думает. Судя по ухмылке, ему нравится моя реакция.

– Урока не будет. Можете идти.

Мужчина встает. Я быстро кидаю вещи в сумку и жду, когда все дети соберутся, косясь на него.

Светозар медлит, присев на одну из парт. Когда мои цыплятки очищают помещение, остаемся только мы. Странное волнение окатывает меня с головы до пят, смешенное со стыдом. Причина стыда до смешного глупа.

Надо же… я даже не подумала, что ко мне может записаться великовозрастный мужик, которому в пору уток из ружья стрелять, а не кистью рисовать. Сразу вспоминается, как я сбежала в первый же день практики, закрывшись в душевой кабине общаги, утопила паспорт в туалете, перенервничав из-за переезда в другой город. Терпеть не могу перемены. Я не могу с ними справиться, сохранив достойное лицо. Думала, пять лет работы с детьми меня хоть немного изменили, но... Наверное, нет.

Но я должна собрать свое мужество в кулак и не вести себя так будто в мой скромненький офис пожаловал террорист-смертник.

Не удержавшись, бросаю короткий взгляд на мужчину, продолжая нелепо потрошить сумку, тем самым хоть как-то оправдывая свою задержку. Этот тип так издевательски проходится по мне взглядом, будто удав, что шипяще смеется над усилиями кролика, что пытается выбраться из смертельного захвата, или лев, что кашляюще-смехоподобно рычит на антилопу, подвернувшую ногу в попытке бегства. Что ему нужно? Зачем ему посещать мой курс? Может, арендатор нанял киллера, не простив мне ту злополучную тысячу? Да нет... я же сказала, что...

Успокойся, Нечаева. Скажешь ему, что твой курс для лиц не старше 21 года, а ему явно больше! И как мне это сразу в голову не пришло... Я должна сохранить лицо и как можно увереннее сказать Светозару, что он должен поискать другого преподавателя.

Делаю глубокий вдох-выдох.

И заставляю себя развернуться. Выпрямившись, считаю до десяти и ровным размеренным шагом направляюсь к выходу, уделяя больше внимания собственной походке, чем изучающему взгляду, последовавшему за мной. Немного неловко за свое поведение, но я заталкиваю эти чувства куда поглубже. Понянчу их дома с ведерком мороженного под «Мулен Руж».

Не позволит же он мне запереть себя здесь, в конце-то концов?

И точно. Мужчина отлепляет свой упругий зад от парты и выходит вслед за мной.

Едва поборола желание облизать пересохшие губы с помадой оттенка «пепел розы». Закрываю дверь и сосредоточиваюсь на замке, чувствуя спиной внимательный взгляд. Вспотевшие от напряжения пальцы, все никак не хотят поворачивать тугой замок.

– Давай я, – и тут меня просто отодвигают в сторону, я даже не успеваю возмутиться фамильярным обращением моего нового «ученика».

Раз – и ключ без лишних возмущений проворачивается в замке.

– Я не хотел смутить... Вас, – звучит как «простите», и я заставляю себя посмотреть в серые с желтыми прожилками глаза. Мужчина протягивает мне ключи. – Зар.

Представляется он, видимо, ожидая, что я отвечу. Встрепенувшись, с запозданием нехотя отвечаю:

– Владислава... Владиславовна, – запнувшись вначале, беру голос под контроль и вскидываю подбородок: очки съезжают на нос, и его чуть расплывшееся лицо теперь не кажется таким страшным.

– Владислава Владиславовна, – повторяет мужчина, чуть скривившись: либо ему не понравилось, что я его поправила, либо претило обращаться ко мне по имени-отчеству. Или же вообще: пытается сдержать смех. Хотя… Чья бы корова мычала. – Я не думал, что вы решите, что я хочу привести сына. Которого, кстати, у меня нет. Я ведь тогда четко сказал, что я хочу записаться на ваши курсы.

Зар делает акцент на слове «я», небрежно передергивая плечами.

– Мой курс рассчитан на детей и подростков, – отвечаю, избегая его взгляда.

Стискиваю во вспотевших пальцах ключи, вешаю сумку и, поправив ворот тренча, направляюсь по коридору. Мужчина не отстает.

– Разве? – поворачиваюсь, услышав сомнение в сильном голосе, отдающее театральщиной.

Он делает резкий шаг ко мне – я упираюсь спиной в закрытую дверь, которая, как на зло открывается «на себя». Его ладонь упирается рядом с моим левым ухом.

✦•┈๑⋅⋯4⋯⋅๑┈·✦

Паника стучит в висках. В последний момент, хватаясь за соломинку, в надежде кидаюсь к столику Сигизмунда Семеновича.

–Мужчина... – паника в глазах и задыхающийся голос заставляет вахтера прищурить глаза и вдавить в переносицу очки на цепочке: Гречанский перебирает в голове сотню вариантов продолжения моей начатой фразы, с подозрением склонив голову.

– Да? – мягкий и глубокий голос, не свойственный возрасту, кажется, заполняет пространство.

– Мужчина, что вышел передо мной, не передавал ключи? – скороговоркой выпаливаю я, ожидая громоразящего ответа.

– Нет, – тот же мягкий ответ под шелест перелистываемых страниц, будто отбивающих смертный приговор. – Но... – мужчина за порогом пенсионного возраста начинает копаться в растянутых карманах своего вязаного кардигана с косами. – Он просил передать тебе это.

На стол ложится желтый стикер, сложенный пополам. Медленно стягиваю его со столешницы, ощущая мерзкий привкус нехорошего предчувствия на языке. Раскрывать не спешу. Попрощавшись с Сигизмундом Семёновичем, напоследок заглядываю в зеркало, в монтированное в стену справа от входа. Неужели я выглядела беззащитным цыпленком настолько, что этот гад посмел стырить у меня ключи?

Прищуриваюсь, внимательно разглядывая себя: мой тонкий орлиный нос, ломанный овал лица с высокими скулами, небольшие миндалевидные глаза и четком очерченные губы, делают меня похожей на строгую учительницу из анекдотов и Ералаша – единственное, что выбиваются: непослушные рыжие волосы цвета перезрелой морковки, но я из всегда туго собираю в пучок – но при всем этом я совсем не умею скрывать свои эмоции, поэтому это маска раскалывается на куски, стоит произойти чему-то непредвиденному, как сегодня.

Выхожу на улицу: вдавленная в бумагу надпись жжет неизвестностью подушечки пальцев. На 60-секундном светофоре все-таки решаюсь ее развернуть. Внутри оказывается номер телефона. Сложить два и два не трудно – я должна позвонить, чтобы мне вернули ключи. Сказать, что потеряла не вариант – есть дубликат у директора и Сигизмунда Семёновича, но на мой офис полно охочих, о чем вскользь замечает Петр Петрович. Лучше, чтобы они не узнали об этом инциденте. Слава Богу, что я не уточнила, что ищу офисные ключи.

Перехожу улицу, сажусь на лавочку в сквере. До дома недалеко, да и мне нужно подумать. Этот интерес к моему курсу слишком подозрительный… Интерес к курсу… или ко мне? Нечаева, притормози. Понимаю, что у тебя год не было… Но… Размышления, уходящие в бредовое русло, прерывает звонок. Вздрагиваю, чуть не уронив сумку на асфальт. Надо бы сменить мелодию.

– Алло, – голос предательски дрожит. – Слава, чего у тебя голос такой испуганный? Я ж не коллектор, – заливистый смех расслабляет натянутые нервы.

– Люда… – протягиваю я, улыбаясь во весь рот.

– Люда, Люда. Или тебе старуха с косой должна позвонить? – подруга явно в хорошем настроении.

– Ты вообще где? Почему дверь не открываешь? Я уже третий раз в домофон звоню. Занятие уже как минут 40 закончилось. Я с работы сразу к тебе. А ты где-то шляешься! Ты говорила, у тебя где-то завалялась самодельная ключница в технике… ну блин… той, что из ниток. Ты еще хотела ее подарить сама знаешь кому… И раз тебе уже она без надобности, можно ее Сержику подарю? А то у него ДР на этих выходных, а у меня на карте 930 рублей.

– Ага. Я уже иду, – быстро-возбужденное лепетание подруги развеивает непонятную тревогу.

Уж Люда-то предложит выход. Да и когда рядом будет сидеть подруга, позвонить этому Зару будет легче. Может, ему тоже просто нужно смастерить какой-нибудь хэнд-мэйд для возлюбленной? Скажем, к восьмому марта… Правда, сейчас начало октября, но все-таки… Иду вдоль улицы Грибоедова, чтобы дворами сократить путь и выйти сразу на проспект Свободный. Подруга сидит на одной из скамеек, окружающих детскую площадку с песочницей и допотопной железной горкой с турникетом и спортивной лестницей. Увлеченная роликами инстаграмма, Люда замечает меня, только когда я подхожу вплотную.

– Слава! – подруга вскакивает и порывисто обнимает меня. Я в ответ неловко похлопываю ее по лопаткам. Люда ниже меня почти на 15 сантиметров. А я сегодня еще и на каблуках – начни я ее обнимать в ответ, со стороны будет смотреться так, будто бы я пытаюсь ее задушить. – Я купила «Лесную сказку». Знаю, ты любишь этот кошмарный рулет.

– Я ем его только по праздникам, – размагничиваю дверь и цокаю по лестнице на третий этаж, сглотнув собравшуюся во рту слюну, в предвкушении чаепития

– Да неужели, – ухмыляется Люда, потуже затягивая высокий хвост. – Еще скажи, что чай пьешь без сахара.

– А может, и пью, – озорная улыбка с ямочкой на правой щеке заставляет улыбнуться в ответ.

Недавний конфуз блекнет и отходит на второй план. После кружки чая и сантиметрового куска торта, я все-таки решаюсь выложить подруги свою насущную проблему. Зеленые глаза сверкают, подобно траве, усыпанной капельками росы.

– Это же здорово! – невольно кривлюсь под волной энтузиазма подруги. – Не скучно будет вести этот твой унылый детсадовский кружок. Сколько ему лет? А фотка его есть? Жена? А можно я тоже в твои «Сны Дали» запишусь?

– Притормози! – выставляю вперед руку, сомкнув большой палец с остальными, вынуждая Калинину замолчать. – Когда я сказала, что хочу его учить? Его неожиданный приход… Это так подозрительно, странно, неловко и …

✦•┈๑⋅⋯5⋯⋅๑┈·✦

Может, она права? Пару месяцев еще поработаю – и в отпуск. Накуплю сувениров, закручу курортный роман. А, вернувшись посвежевшая и отдохнувшая, начину ремонтировать личную жизнь. И, конечно же, я не стану бросаться на своего несостоявшегося ученика. Как бы его дикие серые глаза с желтыми крапинками на меня не действуют. Хотя, думаю, когда сердце чуть не выпрыгнуло из груди – это явно от страха. Мужчина с туманными намерениями почти прижал к стене… Пару веков назад никто бы не осудил, если бы я хлопнулась в обморок, завизжала как поросенок или ударила его по носу своим ридикюлем. С твердым решением отнекаться от идеи подруги моим фирменным заявлением: «Вот уйду я в отпуск…» выхожу в коридор. Лиды на кухне нет – как оказывается, она сидит в зале и с довольно-садистким видом, достойным приспешника самого Сатаны, набирает что-то на… моем телефоне!

– Эй! – подлетаю к Калининой, но уже поздно – на экране телефона высвечивается зеленое облачко сообщения, отправленного на незнакомый номер.

Не успеваю я удалить его у себя и собеседника с пугающим взглядом, как тут же рядом с галочкой появляется другая. Он прочитал. Он прочитал мое сообщение. То есть не мое, а Людино, но все же… Расплывшимся взором таращусь на надпись «собеседник пишет…» на экране, пока на нем не высвечивается ответ – смайлик, изображающий руку с поднятым вверх пальцем. И чуть позже – «спасибо». Выдыхаю, опустив телефон. Но через секунду, опомнившись, подношу его максимально близко к глазам и принимаюсь лихорадочно читать Людино сочинение. Конечно, моя близорукость не требует таких критичных мер – и без очков смогла бы прочитать написанное на таком расстоянии, но мне нужно на 100 процентов убедиться, что подруга не опозорила имя Нечаевых.

– Может, сходим в сауну или в Спа? – предлагает Люда будничным тоном, на что я невольно скриплю зубами.

– Чтобы я утопила тебя в фитобочке или в бассейне?

– Да ладно тебе. Реагируешь так, будто я отправила ему твою грудь, – Люда даже не поворачивает голову в мою сторону, продолжив рыться в лимонно-зеленом пуфике у шкафа с книгами и журналами, куда я складываю ненужный хлам и неудачные поделки. Открываю рот, чтобы возразить, но не нахожусь со словами, и захлопываю его. Спорить – бесполезно. Она права. И не написала она ничего криминального, только то, что я могу принять его в класс при условии, что он будет относиться ко мне уважительно, вернет ключи и впредь не посягнет на мою собственность и личное пространство. Немного вычурно, но вполне в моем стиле. Правда, улыбающийся смайлик, стоящий вверх тормашками портит всю серьезность сообщения. В любом случае, как любила выражаться Вера Викторовна, моя школьная учительница по истории и обществознанию – до первого замечания. Любая пакость, двусмысленный намек, неадекватное поведение – вылетит из моего класса. У меня же все-таки есть тяжелая артиллерия в виде Гоши, сотрудника ЧОПа «Аспид». Приняв решение, заметно расслабляюсь.

Подруга находит нужную ей ключницу. И перевязывает красной лентой, что нашла в моей шкатулке со швейными принадлежностями. Чего там только нет: ленты, пайетки, бисер, кружево, различные пуговицы, даже те странные в форме оранжевых жирафов. – Ну, ты и барахольщица, – заявляет Калинина, отодвигая мою выручай-коробку с различными штучками, вещами, инструментами: я пополняю ее, гуляя по распродажам, находя интересные штучки на доске объявлений с пометкой «бесплатно» или принимая в дар от соседей-старичков (им жалко выкидывать старые вещи, и они приносят их мне).

– Лишь небольшой творческий беспорядок, – фыркаю я. – И эта коробка стоит на своем месте. Что ты делаешь?

– Пить чай не кухне скучно. У тебя же телевизор поддерживает перемотку? – киваю, поняв, к чему она ведет, наблюдая, как подруг тянет из угла небольшой кофейный столик. – Включи на «НСТ» там вчера жутко интересный фильм шел. Я не досмотрела. Я еще ролы заказала, пока ты пряталась в ванной. Шлифанем тортик рыбкой.

Люда улыбается, рухнув на диван – сегодня на ней простые джинсы и черная водолазка, вполне гармонирующая с ее светлой кожей. Но, в отличии от моей, она та самая, про которую говорят – кровь с молоком, не нездорово-бледная, а мраморная с розовым подтоном без пигментных пятен, кругов и веснушек. Плюс к этому Калинина гордая обладательница прямого носа, идеального овала лица и копной пружинистых пшенично-русых волос, что со светлыми ресницами и бровями в тон делает ее похожей на ангела. По крайней мере, внешне.

– Жуткий или интересный? – дергаю уголком губ я, припоминая странную любовь Калининой к ужастикам. Ее Сережа до сих пор пугается постера из «Звонка», который Людочка хранит еще со школьных времен. Висит он как раз в спальне и с выключенным светом создает довольно жуткий контраст с обоями персикового цвета.

– И то и то, – улыбка подруги становится по-дьявольски хищной. Ну вот, опять в самые напряженные моменты буду пялиться на стеллаж со стеклянными игрушками – коллекцией моей покойной бабушки. Единственное, что я забрала в новый дом.

Остаток вечера мы болтаем о пустяках – новостях нашего маленького района, сплетнях, о новых знакомых. На душе легко, без тени беспокойства в ожидании предстоящей Среды – первого полноценного дня с новым составом класса. Но стоит Люде уйти, как неуверенность и нерациональные страхи продолжают щекотать нервы. Пытаюсь успокоиться проверенным средством – расхаживаю по квартире, перекачиваясь с носка на пятку и прокручивая в голове варианты развития событий. И почему я так реагирую? Не то, чтобы я панически боюсь мужчин… Я улыбаюсь в ответ, не испытываю тревожных чувств, когда попадаю на прием к мужчине-врачу, будь то дантист, хирург или гинеколог, охотно флиртую в баре с теми, кто в моем вкусе. Правда, за этот год знакомства далеко не заходили – нет ни возможности, ни, если честно, желания. Может, в этом дело? Сублимированное сексуальное напряжение? По крайнее мере, так мать называет мое «хобби». «Мужика тебе, Слав, надо. С хорошей зарплатой. Какое, к черту, ИП», – наш любой разговор о моей жизни почти всегда заканчивается однотипными фразами. Решаю не забивать себе голову пасмурными мыслями, готовлю ванну с лавандовой солью и пенной и завариваю мятный чай. Смыв с себя остатки этого нескладного дня, под «Друзей» заканчиваю эскиз и отправляюсь спать. Завтра у меня будет целый день, чтобы подобрать материалы для следующего урока, пройтись по магазинам и выбрать тему.

✦•┈๑⋅⋯6⋯⋅๑┈·✦

Но сон не идет. А в голове все возникают вопросы, на которые так не хочется искать ответ. Почему этот Зар выбрал именно мой кружок? Это чья-то шутка? Спор? Или он хочет намалевать открытку своей больной бабушке? Как-то тревожно от того, что я не знаю причины… Ведь, должна же быть логика во всем этом. Не проснулся же он однажды утром и решил: «Чем же мне заняться? О! Точно! Запишусь-ка на курсы по рисованию…». Надо будет при случае ненавязчиво разузнать причину… Если увильнет – дело явно нечисто…

О том, чем мне занять нового великовозрастного ученика стараюсь не думать. Дам ему пособие для новичков, покажу основные приемы. И пусть сидит натюрморт рисует, хоть весь месяц, лишь бы его волчьи глаза были заняты линиями, а не мной.

Поворачиваюсь на бок, уцепив взглядом старую немного неказисто сшитую куклу на подоконнике – частично закрытую полузадвинутой шторой – в зеленом платье с рюшечками и в чепчике с кисточкой и палитрой в руках. И почему мне так и не хватило смелости ее выкинуть?

Я все еще помню тот день, когда я бережно несла ее в коробке, прижимая к трепещущей от волнения груди. Я несла этот нелепый подарок Максу на годовщину. И именно тогда я узнала, что мой любимый изменяет мне со своей подругой детства уже несколько месяцев. Я бросила все – друзей, перспективное будущее, работала на сводящей зубы работе, терпела его упреки и частое отсутствие. А он просто растоптал меня как дождевого червяка, выбравшегося на свободу глотнуть воздуха, и с отвращением вытер ботинок о траву. В тот вечер я не плакала – просто пялилась в стену, прижимая к груди теперь уже никому не нужную куклу.

На следующий день я уволилась из адвокатской конторы, в которой тогда работала. Правда, положенные две недели отрабатывала под косые и недовольные взгляды коллег, что часто спихивали на меня оформление деклараций, сверку документации и архивацию. Как только получила назад трудовую книжку и выходное пособие, дала волю чувствам, что так старательно подавляла. Ревела, зарывшись под одеяло, жалея себя, отключила телефон, чтобы Люда (она с переезда звонила мне каждый вечер) не звонила. Макс же даже не приходил за своей якобы любимой кружкой – от него я звонка и не ждала. А вот по керамической чашке с эмблемой футбольного клуба «Спартак» я с удовольствием прошлась молотком. После, как помешанная начала крушить квартиру, выбрасывая любые вещи, связанные с Максом. Тогда-то я и наткнулась на бабушкины эскизы с заметками на полях и журналы по рисованию и фотографии, она их заботливо положила на дно моей сумки, когда я переезжала с записочкой «Вдруг пригодятся». Она, наверное, надеялась, что, переехав в столицу, я буду посвящать больше времени любимому творчеству… Все повернулось иначе.

Журналы я не выбросила – они помогли пережить период, полный злости, обид и слез. Меня приютила у себя в Солнечногорске Люда – моя лучшая подруга с младших классов, дабы я с позором не возвращалась домой. А кукла стала… лишь напоминанием, что я, в первую очередь должна думать о себе. Тогда, я помню, решила не держаться за работу, если она мне не нравится и не быть привязанной к человеку, если он этого не заслуживает. За 4 года до открытия ИП я сменила кучу профессий – была секретарем в детской студии «Совята», диспетчером в такси, вахтером, фасовщиком, нянечкой и даже уборщицей в школе – все, лишь бы не возвращаться на адвокатский путь. Хотела даже пойти на курсы по обучению на массажиста или парикмахера, но Люда выступила с безумной идеей открыть свое ИП. Тогда-то метания и прекратились, я нашла свое место. Да, я не покупаю себе дорогущую одежду и косметику, не езжу каждый год на Бали, практически не сижу на больничном, но это не мешает мне с улыбкой ждать нового урока с моими птенчиками. И я не хочу, чтобы это менялось. А личная жизнь... Буду ждать принца на белом коне, как и любая другая старая дева, а пока перебиваться конюхами без амбиций и планов... на меня. Зачем пускать кого-то к себе в душу? Чтобы этот типичный представитель мужской половины человечества сделал из нее лоток? Лучше быть свободной.

Размышления о типичности всех мужчин – будь то очевидно или спрятано от глаз за стеной комплексов и воспитания – наконец, нагоняют сон, когда надкусанный лунный пряник вовсю слепит своим белым светом. Мое решение не подпускать к себе Зара, каким бы глупым и трусливым оно не показалось, успокоило...

Утром я просыпаюсь не от визжащего будильника, а от стука в дверь. Внутри все сжимается от страха, вспоминаю ночной кошмар – человек в капюшоне гонится за мной по темным проулкам, пока не настигает и не вырывает сердце, выпивая знакомым желто-серым взглядом всю душу. Крадусь по светлому паркету максимально осторожно, чтобы ни одна половица не скрипнула и подхожу к двери. Очередная партия нетерпеливого стука заставляет отскочить. Нет, этого не может быть…

– Блин! Нечаева! Хорош спать! – недовольный голос подруги заставляет облегченно выдохнуть. Точно, мы же… – Эй! Я что зря отгул на работе взяла! Отрывай уже свою плоскую задницу от кровати!

Опомнившись, быстро поворачиваю ключ и впускаю взъерошенную Лиду в квартиру, пока она своими криками не сгонит на лестничную площадку всех соседей.

– Не ори, – прошу я, потирая пустую переносицу. Очки остались на тумбочке у кровати.

– А ты – одевайся, – Калинина хмурится, сложив руки на груди и присев на банкетку.

– Не понимаю, зачем тебе… – плетусь в ванную, широко зевая.

– Шустрее, – нетерпеливо бросает Люда из прихожей. – Сегодня открытие магазина «Lady Ivory» на Ленинградской. И в честь открытия – 50% скидка. Надо успеть, пока все более-менее приличное не раскупили.

✦•┈๑⋅⋯7⋯⋅๑┈·✦

В моих же интересах побыстрее разобраться с походом по магазинам, мне ведь еще надо подготовиться к завтрашнему уроку. В темпе привожу себя в порядок, накинув желтое пальто, принимаюсь зашнуровывать ботинки. Купила их из-за яркой красной подошвы, все бы ничего, вот только шнурки… часто развязываются в неподходящий момент.

– Ну, неужели, – Люда встает, даже подпрыгивает от нетерпения.

Цыкнув, вешаю сумку на плечо и вслед за подругой выхожу на лестничную площадку. Спускаюсь в обычном темпе, не поддаваясь суетливости Калининой, которая уже выскакивает на улицу. Куда спешить? Только 10 часов.

Промозглый ветерок качает ветки растущей во дворе березы. Мутное солнце за поволокой облаков греет землю остывшими лучами, напоминая, что уже начало второго осеннего месяца. Запахиваю пальто и завязываю пояс на узел, в душе хваля себя за сообразительность – до обеда в тренчкоте было бы намного прохладнее. Люда ежится, застегивая кожаную куртку. И мы двигаемся в сторону автобусной остановки. До нужного магазина добираемся маршруткой ярко-оранжевого цвета – нелепо смотрящейся на фоне посеревших от утреннего дождя зданий.

Калинина угадала – всего полчаса как магазин открыт, а число покупательниц перевалило за 30. Только пройдя сквозь автоматически открывающиеся стеклянные двери, и, окинув поле боля наметанным взглядом, Люда, тихо щелкнув языком, кидается к полкам с сапогами. Я продолжаю лениво расхаживать по магазину, игнорируя суету, творящуюся вокруг, плавно перерастающую в хаос – перебираю пальцами платья и кофточки, висевшие на вешалках, но даже приятные цены не греют душу. Бросаю взгляды то в сторону обувного отдела, то в сторону примерочных, надеясь среди толпы у кабинок разглядеть знакомый светлый затылок. Нет желания распихивать дамочек в узких проходах, ища Люду – поэтому пытаюсь поймать подругу взглядом и поторопить. Правда отговорку, почему я так тороплюсь покинуть магазин со свеженькими вещами и большими скидками – так и не придумываю. В любом случае могу сослаться на приступ мигрени.

И тут мое внимание привлекает платье – облегающее, с запахом, V-образным вырезом и складками на юбке, образующими вырез, зеркальный с верхней частью. Сама ткань непривычного цвета – этакой прохладной мяты, что-то среднее между мятным и бирюзовым и лишь пояс с простой пряжкой был насыщенного цвета.

– Опа, – невольно дергаюсь, услышав позади себя голос вездесущей подруги. – Что нашла?

Бесцеремонно выдернув у меня из рук платье, Калинина придирчиво прищуривается, вытянув руку вперед, почти касаясь вешалкой моих плеч.

– Очень даже ничего. Только цвет… Я бы выбрала посочнее…

– Я не…

– Так, – Люда прерывает мое несостоявшееся возражение. – У тебя завтра урок с привлекательным учеником в самом расцвете лет. Ты должна выглядеть… – зеленые глаза снова впиваются в ткань бледно-зеленого оттенка, – …если не сногсшибательной, так хотя бы запоминающейся.

– Вообще-то, он в кабинете не один будет. И кто тебе сказал, что он – привлекательный? – ворчу я, получив легкий тычок в спину. Отвертеться не удастся – буду надеяться, что подруге мой образ не понравится.

Взяв номерок с цифрой «один», без особого энтузиазма следую в кабинку под взглядом Калининой, святящимся предвкушением. Я планирую завтра надеть то, в чем я буду себя чувствовать по максимуму защищенной. И это уж точно не платье с таким… почти откровенным вырезом. Не то, что мои наглухо застегнутые блузки. Поднимаю взгляд и замираю. Ткань платья придает коже более здоровый вид, а силуэт подчеркивает фигуру в нужных местах. На душе немного теплеет, а холодок, переходящий в дрожь в ногах потихоньку рассеивается – декольте выглядит вполне прилично, конечно исключая случай, если я вдруг уроню кисточку на пол, и за ней придется наклоняться. К тому же, дома у меня завалялась трикотажная майка, как раз в тон насыщенно-бирюзового пояса. Если надеть ее под низ, она уберет опасность выреза и гармонично впишется в образ.

– Ты все? – штора отъезжает в сторону, и светло-русая голова просовывается в просвет. Увидев, что я закончила, подруга дергает ткань на кольцах еще раз и отходит на шаг, с видом мирового эксперта стуча указательным пальцем по подбородку. – Конечно, это не «нефрит», но…

– Знаю, – улыбаюсь, чувствуя, как уверенность возвращается. Неважно, как все завтра пройдет. Я все сделаю на своих условиях. – Оно мне идет.

– Только к нему обязательно надо яркую, сочную помаду. Зайдем в «Alizette»? У меня тонак кончился.

Расплатившись за сапоги и платье, мы выходим на свежий воздух. Обманчивое осеннее тепло ласково касается открытой кожи. Бабье лето все еще борется за превосходство. Расстегнув пару пуговиц на пальто и ослабив газовый шарф, спешу за подругой, которую мало интересуют изменения в погоде – Люда с упертостью танка расталкивает людей, забивших пространство между остановкой и открытыми дверьми только что подъехавшего автобуса.

– «Дикая вишня», «Ягодный экстаз», «Бордовый переворот», «Винный соблазн»? – продолжает подруга перечислять оттенки, очевидно намереваясь превратить меня из «приличной стильной учительницы» в «femme fatale с сомнительными нравственными ориентирами».

– А может, цвет «яиц дрозда» или «влюбленной жабы»? – ухмыляюсь, вспоминая таблицу с забавными названиями цветов, что мне показывали на днях мои старички, Аля и Лена.

Люда, резко затормозив, как раз напротив нужного нам торгового центра, выпучивает глаза, уставившись на меня.

✦•┈๑⋅⋯8⋯⋅๑┈·✦

Утром вскакиваю намного раньше будильника – за окном только начинает светлеть. И я, медленно потягивая кофе, смотрю, как за окном воробьи, покачиваясь на тонких ветках, бодро чирикают. Странно, но душащей паники я не испытываю. Лишь небольшое… предвкушение? Неужели, покупка платья так на меня подействовала? Или слова Люды, пробили скорлупу из страхов, питающихся застарелой раной, и она начинает трещать по швам? Лучше не зацикливаться на причинах, и хоть раз просто шагнуть навстречу чему-то новому, без сомнений и карточных домиков из планов и пунктов в голове. Может, этот Зар, и правда, мечтает научиться рисовать. Может, и нет… Я буду вести себя, как обычно, а уж что случится дальше…

Резко мотаю головой из стороны в сторону, изгоняя из нее ненужные мысли – волосы хлещут по щекам. Лучше провести остаток времени до занятия с пользой. До пяти часов полно времени, и если я не буду накручивать себя – не придется пить валерьянку, чтобы выйти из дома.

Контрастный душ взбодрил, а легкая уборка в доме помогает окончательно расставить все по полкам на моем захламленном чердаке души. Люда верно сказала. Я хочу крепких, здоровых отношений. Но если я продолжу прятаться в своей скорлупе и намеренно заводить интрижки с инфантильными личностями, у меня не будет и шанса завести семью. Нет, я не собираюсь бросаться на этого великовозрастного ученика, но… хотя бы постараюсь не строить из себя запуганную неврастеничку или каменную царевну.

Разложив необходимые распечатки и образцы и техники рисования мокрой кистью, проверяю все ли на месте. Остается только… привести себя в порядок. Одеваюсь я достаточно быстро, а волосы решаю не укладывать – лишь слегка выпрямляю щипцами самые непослушные пряди и накладываю на свою копну несмываемое средство.

Выхожу из дома в начале пятого. «Союз Художников» находится меньше, чем в двух остановках, поэтому не спешу. Мой темной-синий тренч приглушенных тонов идеально гармонирует с платьем, заставляя прохожих мужчин оборачиваться – безветренная погода и осеннее тепло, витающее в воздухе позволяют не застегиваться. Что душой кривить – обновки я люблю, хоть и не так часто трачусь на новые вещи, как Калинина. Новый образ придает уверенности и добавляет +30 процентов к самооценке, пока меня, всю такую цветущую не по погоде, не окликает знакомый голос – с мягкими, немного усталыми, нотками.

– А? – оборачиваюсь лицом к Нине Аристарховне – сегодня она за стойкой – рассеянно захлопав глазами.

– Говорю, ты сегодня такая нарядная, – повторяется женщина. – На свидание собралась?

Блекло-зеленые глаза заблестели в предвкушении хорошей сплетни. «Ага, директор пригласил», – хмыкаю про себя, зная, что Нина Аристарховна так и хочет свести меня с лысеющим 45-летний разведенным управляющим.

– Почему это сразу…? – разворачиваюсь на каблуках, поворачиваясь всем корпусом к выходу, и тут же цепляюсь взглядом за отражение в зеркале на стене. – Э... н-нет. Я пойду.

Застегнув тренч, оставив свободной только пуговицу у горла, иду по проходу вглубь здания. Пульсирующие уши будто попадают в вакуум. А в горле пересыхает. Достав маленькую бутылку воды, неизменную вещь в моей сумке, делаю освежающий глоток. Ну, подумаешь, декольте... я же не топлесс буду...

В следующий раз, надо ставить напоминалку: «Не забудь про майку, Нечаева!». Улыбаюсь только мне понятной шутке, привычным маршрутом направляюсь в нужный коридор и открываю кабинет. Как всегда, я прихожу раньше. Как и должно учителю, если таковым меня можно считать. Все действия, повторяющиеся изо дня в день, выполняются уже на автомате: верхняя одежда отправляется на крючок, переобуваюсь в туфли, ровненько стоявшие под банкеткой. Детей я тоже приучила приносить сменную обувь или гимнастические тапочки – грязи по офису разносилось меньше и не приходилось без конца мыть полы и подметать. Развернувшись подхожу к столу, опускаю на стол портфель-папку, выуживаю распечатки с основными правилами техники рисования, и принялась прикалывать их мольбертам. Мысли в голове, будто только проснувшись, бегают из одного угла черепной коробки в другой, разнося легкое волнение по всему телу. Вдруг на дороге вырастает препятствие. Сначала показалось, что врезалась шкаф у противоположной моему столу стены, но шкаф не мог покачнуться, не был отделан кожей... и уж точно у него не было крепких мужских рук, что так бесцеремонно легли мне на плечи. Поправив очки, поднимаю голову, и тут же оказываюсь в ловушке диких желто-зеленых глаз. Хватка на секунду усиливается – дыхание перехватывает, а сердце потревоженной птицей подскакивает в груди. Открываю рот, судорожно вдыхая спасительный кислород, намереваясь сказать что-то холодное и резкое обнаглевшему похитителю ключей. Но Светозар убирает от меня руки, оставив после себя будоражащее покалывание сотен иголочек.

– Вы... – отступаю на шаг, теряясь в словах.

– Можно на ты, – улыбается он, обнажая ряд ровных белоснежных зубов и протягивая мне связку ключей с брелоком-туфлей. – Держи свою туфельку, Золушка.

Костяшки пальцев золотисто-бронзового цвета почти невесомо касаются моей щеки, убирая упавшую на лицо прядь.

И как я не заметила, что дверь открыта? Да ладно это. Я даже не вспомнила, что ключе-то у меня нет!

Стискиваю зубы, пытаясь совладать с эмоциями. Чувствую себя маслом, влитым на мокрую раскаленную сковороду. Хочется так же пулей вылететь из класса. Реакция моего тела пугает, вгоняя ступор, я не могу понять, боюсь я его или же...

– Помочь?

На ответ вскидываю глаза на уровень массивного носа, не находя в себе сил выдержать волчий взгляд.

✦•┈๑⋅⋯9⋯⋅๑┈·✦

Светозар понимает, о чем я без лишних жестикуляций с моей стороны, и снова улыбается. На этот раз улыбка выходит немного ломанной.

– Врач советует в качестве профилактики, – отвечает он будничным тоном.

– Профилактики ч-чего? – голос подпрыгивает, а мозг лихорадочно перечисляет известные мне заболевания. Затянувшаяся пауза, пока Тесля устраивается на своем месте, игнорируя мой пристально-выжидательный взгляд, только подсыпает дров в костер, позволяя фантазии разгуляться, во всех красках расписывая портрет потенциального маньяка. Ну не от диареи же ему показана арт-терапия, ей богу!

– Врачебная тайна, – миндалевидные глаза хитро сощуриваются.

Моя самая параноидальная часть ему ни капельки не верит.

Прикусываю язык, проглатывая стоящие в горле вопросы, как только слышу знакомый нестройный топот ног и гомон. Поспешно раскидываю рабочие материалы, поправляю вырез платья, душа обеими руками желание затолкать лист бумаги между бюстгальтером и плотной тканью. Зар молча наблюдает за моими метаниями, и, улыбаясь, качает головой. Мне как-то не по себе, ощущаю себя будто под микроскопом: ровно полторы минуты, пока мои птенчики не вваливаются в кабинет привычной гурьбой. Завидев у крайнего мольберта мужчину, что косвенно сорвал занятие в прошлый раз, девочки постарше притихают, рассаживаются по местам, и украдкой бросая взгляды в сторону объекта интереса. Самые маленькие, мои первоклашечки, Милена и Лиля, заметно съеживаются, ерзая на стульчиках. Последней приходит Аля, округлив на секунду глаза, молча проходит к своему месту. Трое еще не пришли – близняшки Влада и Инга, а еще Коля.

Сверяюсь с часами, в очередной раз. 17:03.

– Начнем, пожалуй, – прочистив горло, бросаю в Виту недовольный взгляд и качаю головой. Крашевая, понимая, что я раскусила ее намеренье тайком заснять нашего «нового» ученика, сконфуженно улыбается, сложив руки на парте.

– Влада Владиславовна, – Аля Фубовик привлекает мое внимание, как раз когда я отвлекаюсь на сообщение от мамы Коли, что он сегодня не придет. – Бандаревы не придут сегодня, на больничный сели.

– Хорошо, – охватываю взглядом всех присутствующих, на секунду останавливаясь на голубоглазых ангелочках с тонкими запястьями, и ободряюще им улыбаюсь. – Девочки… – косые взгляды в сторону мое головной боли на ближайшую пару месяцев не прекратятся, если я не внесу ясность, – это Зар… Светозар, – мужчина на секунду хмурится, но не спешит исправлять меня, – с сегодняшнего дня он будет учиться с нами.

– А зачем такому большому дяденьке учится вязать? – Милена, ни капли не стесняясь, адресует вопрос Тесля. Я мысленно благодарю ее, надеясь услышать правдоподобный ответ, потому что сама даже не могу и предположить.

– Хочу нарисовать бабушке подарок к ее 90-летию, – отвечает тот складно и быстро, точно заученный текст, широко улыбнувшись. Темно-синий лонгслив скрывает тату, что я заметила в прошлый раз, так что гагаринская улыбка срабатывает как надо – девочки расслабляются и готовятся внимать каждому моему слову.

– Сегодня мы с вами будем рисовать в технике мокрой акварели, – показываю пример, услышав реакцию в виде короткого смешка, искусно замаскированного под кашель, прикусываю язык и делаю вид, что не заметила. – Главный принцип – нанесение краски на обильно смоченную водой бумагу. Сложно предугадать, что получится в результате, так как изображение изменяется вплоть до полного высыхания акварели. Мы будет использовать яркие краски и толстую кисть с мягким ворсом…

Занятие проходит спокойно – я хожу от одной парты к другой, проговаривая основные принципы, помогая скорректировать и прорисовать сложные места. Сложно только с моими первоклашками: стоило первому мазку растечься, их глазки подозрительно заблестели. Пришлось объяснять еще раз, что так и должно быть.

Зара же обхожу стороной. Стоит представить, как я наклоняюсь к нему, а его взору открывается вид на мои уральские холмы… Б-р-р… Когда же все-таки, пересилив себя, подхожу к его месту, от взгляда на его картину дергается глаз:

– И ч-что это? – спрашиваю, разглядывая нечто нежно-розовое, подозрительно похожее на…

– Клитория.

Теперь дергается второй глаз.

– Цвет такой, – с хитрой полуулыбкой уточняет Зар, подрисовывая своему «художеству» стебель.

– А… Ага, – смущенно выдавив из себя, отхожу от его мольберта и за весь урок обхожу этот уголок класса стороной, будто он – зона отчуждения.

– В пятницу не забудьте принести старые газеты и журналы, у кого есть, будем делать коллаж ко Дню Матери, – запоздало напоминаю я, когда ученицы принимаются со мной прощаться, гремя принадлежностями.

Максимально медленно прибираю офис, складывая все в идеально ровные стопки. Даже решаю подмести пол, в надежде, что обладатель диких серо-зеленых глаз наконец-то уйдет.

– А вам не надо к бабушке? – не выдерживаю я, когда уже переделала все, что можно, и уже по третьему разу перебрала коробку с красками.

– Я живу один, – низкий голос раздается совсем рядом, словно гром среди ясного неба.

Подскакиваю, резко разворачиваюсь, и чуть не падаю в полупустую коробку с холстами. Рука с аккуратными круглыми ногтями подхватывает меня чуть выше локтя.

– А вы такая… – тон голоса снижается раза в два, заставляя нервы в панике завязываться узлами. И наблюдать за всем со стороны, как говорится: «Мозг покинул здание», – вот он небрежно пинает ногой коробку, делает шаг ближе, буквально впечатывая в меня шкаф, что сразу протяжно скрипит…, – неуклюжая…

✦•┈๑⋅⋯10⋯⋅๑┈·✦

Стоит мне открыть дверь, и я застываю на пороге, как вкопанная. Огромный букет роз сразу привлекает внимание, но не это будто парализует тело, точным попаданием в грудь. Панически-растерянные мысли под налетом сковывающей неловкости испаряются лишь от одного взгляда голубых глаз, вонзившегося спицей болезненных воспоминаний прямо в сердце. Гена…

– Привет, – тот самый низкий, вкрадчивый голос, что раньше вызывал бурю эмоции, дрожью расползающуюся по самым дальним углам моей души и тела, ничуть не изменился. Вот только… сейчас он вызывает смесь отвращения и оскорбленной гордости. – Прости, что без предупреждения и звонка… Но ты сменила номер, я приезжал к тебе домой, но твоя мама сказала, что ты переехала сюда и теперь работаешь в Союзе Художников. Ты так изменилась… Больше не плетешь эту дурацкую косу. Тебе идет.... Я знаю, что между нами все закончилось не так гладко, я был глуп. Мы могли бы…

Он шагает за порог, считая мое молчание согласием, или, по крайней мере, приглашением, отчего меня передергивает, и я отступаю даже дальше, чем требуют правила приличия. И дело не в резком запахе дешевых сигарет, что он курит еще со студенческих лет, несмотря на мои причитания по поводу вреда курения. Я просто… не простила. Будь у меня семья, трое детей, будь я банально счастлива и довольна обустройством моей личной жизни, может, я и почувствовала ностальгию и теплоту – ведь Геннадий Стременев был моей первой взрослой любовью, первым мужчиной. Тем, кому я открыла сердце, душу и тело. И он – тот, из-за кого я перестала верить улыбкам, словам, ласкам, обещаниям – в моей голове прочно засело, что мужчины относятся к нам, как к игрушкам со сроком годности. Одни выбрасывают их, как только им наскучит, другие – когда какая-нибудь деталь сломается, а третьи… ставят ее на полку в самом дальнем углу, доставая по необходимости.

– Уходи, – месяцами я представляла нашу встречу, прокручивала в голове диалоги, как я задаю терзавшие меня вопросы, плююсь едкими обвинениями. А сейчас просто не хочется… ничего не хочется. Проблем и без него хватает.

– Слав… – он хватает меня за руку, притягивая к себе. Как раньше, когда мы ругались. Пытаюсь вырвать руку, но пальцы сжимаются сильнее, а гусеницы-брови опасно сходятся на переносице, – Дай мне шанс все объяснить. Просто поговорим.

У тебя было на это 9 лет! Уже поздно.

– Уйди…, – беспомощно повторяю, безуспешно игнорируя наши общие воспоминания, горько-сладкой пеленой накрывающие с ног до головы.

– Мы можем начать все сначала…

Сладкий аромат фраз и покрытые пылью долгожданные слова. Зажмуриваюсь, чтобы не видеть когда-то любимые глаза с серыми прожилками, напоминающими утреннее небо. Не видеть острый подбородок, покрытый темно-русой щетиной, прямой, чуть искривленный из-за травмы нос, лоб с небольшой ямкой почти у самой линии роста волос от старого шрама – все то, что так знакомо, ведь я знаю историю каждого пореза, каждого перелома, я знаю эти руки, привыкшие брать то, что захочется…

Но… я больше не его игрушка.

– Ты глухой? – низкий, угрожающе-громкий голос рассеивает наваждение, и я нахожу в себе силы оттолкнуть Гены. – Руки убрал.

Стоит мне отступить – и плечи натыкаются на крепкий мужской торс.

– Ясно, – разочарованно-едкая гримаса заостряет черты лица моего бывшего. – Ты времени зря не теряла. В любом случае, возьми себе.

– Прошло девять лет! – злость и обида так и бурлят, смывая тонкий слой самоконтроля. Швыряю букет ему в лицо. – Я имею право делать, что хочу! Да и ты наверняка время зря не терял. Сколько у тебя женщин было после Маши? Уверена, под каждую вторую юбку залезал!

– Не твое дело, – рычит он, шагая на меня, и тут же получает мощный тычок в грудь, от которого он падает за порог вместе с букетом.

– Остынь, мужик, – Зар одной рукой сжимает мои дрожащие плечи. – Если не хочешь с пола зубы собирать.

– Ладно, – убрав упавшую на лицо челку, Гена встает. – Учти, ты упустила свой шанс.

Голос его злобно дрожит, но лезть в драку он не станет. И тихо изливая ругательства, направляется в сторону выхода, напоследок пнув помятые розы, перевязанные красной лентой, явно не первой свежести – алые лепестки рассыпаются по коридору.

Хм… странно. Помнится, раньше Гена не спускал с рук ни одного оскорбления и грубого слова в свой адрес. Как быстро люди меняются…

– В качестве благодарности я с удовольствием приму индивидуальные занятия, – пальцы, сжимающие плечо, ползут выше и, касаясь ключицы, принимаются очерчивать край выреза горловины платья, как бы невзначай соскальзывая в ложбинку между грудей. Раз – и я оказываюсь посажена на собственный стол. Мужская рука сжимает бедро.

– Желательно, у вас дома… – выдыхает Зар мне в шею. Низ живота сжимает в сладком спазме.

Натянутые нервы рвутся, не в силах игнорировать флирт, зашедший за грань приличий. Даже табун мурашек, пробежавший по коже, не мешает мне поставить мужчину на место, хоть и в немного грубой форме.

– Уберите руки! – отталкиваю Тесля и спрыгиваю со стола, поправляя платье. – Я Вам не какая-то шлю… прос… профурсетка! Покиньте кабинет!

Манеры приличия, привитые еще бабушкой, не дают самому красочному потоку оскорблений вылиться на голову мужчины.

Последняя фраза, отдающая учительским тоном, вызывает у моего негласного спасителя смешок. Еще бы – для убедительности я выставляю вперед руку, указывающую на дверь, и угрожающе выпучиваю глаза – Ни дать ни взять – Тамара Яковлевна, моя школьная математичка.

✦•┈๑⋅⋯11⋯⋅๑┈·✦

Когда ключи со стуком падают на отполированную полку в коридоре, меня будто током прошибает. Мягкий сумрак дома готов меня обнять, выслушать все мои жалобы и обиды. Пустая квартира – мой самый верный товарищ. Она бережно хранит мои секреты и маленькие слабости, знает все мои странности, и принимает меня любой. Так будет до тех пор, пока кто-то чужой, охваченный страстью, не ворвется в эту идиллию одиночества и не оставит грязные следы и в квартире, и в сердце… Здесь не нужно сдерживать себя, давясь обидой. И я, сбрасывая туфли (ботинки остались в офисе), валюсь на идеально заправленный диван, словно подкошенное дерево. И плачу, пока пятнадцать пропущенных вызовов не перерастают в яростный стук в дверь.

– Нечаева! Открой! – вездесущая подруга долбится в дверь и орет, кроша в пыль мою безупречную репутацию среди соседей. – Или я неотложку и ментов вызову!

– Девушка, зачем…

Открываю дверь, как раз когда соседка по этажу выходит на лестничную площадку в боевой амуниции – в бигуди, в халате в цветочек и с тканевой увлажняющей маской на лице. Увидев меня, тетя Зина осекается на полуслове, понимающе кивает и закрывает дверь в перегородку.

Неужели, я так ужасно выгляжу?

– Ой, е… – возглас подруги дает положительный ответ, – Что-то ты расклеилась, подруга…

Я киваю, поджав губы, проглатывая ком в горле.

–Вот, козел, – рычит Люда, резким движением ставя пакет на длинную тумбу для обуви. Внутри что-то призывно звякает. – Твое любимое.

Подмигивает Калинина, проследив направление моего взгляда.

– Я не… – неуверенно начинаю, гипнотизируя черную этикетку с розовыми губами с трубкой «Шары колдуна». В свое время люда купила его из-за названия, а мне понравился вкус. – Не надо было…

– Это на завтра, – Люда убирает бутылку в холодильник, словно колбасу от нашкодившего кота.

– А, – не нахожусь, что сказать. Я совсем не против обработать растормошенные сердечные раны бокальчиком-другим сухого розового вина. Но не буду же я и впрямь накидываться на подругу, она мне дороже любого вина.

– Не раскисай, – Калинина легонько сжимает мое плечо, ободряюще улыбнувшись. Но не успеваю я и слово благодарности сказать, как она порывисто разворачивает меня в сторону ванной комнаты. – Приведи себя в порядок, одень то самое красное платье, которое ты ни разу на людях не надевала. И пойдем в бар «Пьяный Кайот».

Толчок в спину и звук расстегивающейся молнии на сапогах.

– Иди, иди, – машет подруга на меня рукой с аккуратным французским маникюром. – Можешь даже в ванне полежать. Я пока зомбоящик посмотрю. Все равно бар работает до 4 утра.

– А может, просто дома посидим… – без особой надежды протягиваю я.

– Нет, – отрезает Калинина, проводя инспекцию холодильника на наличие вкусняшек. – Ты должна почувствовать себя женщиной. Манящей и красивой. И отказать паре мужланов для поднятия самооценки. Или не отказать… В общем, решать тебе.

У подруги явно созрел план, что бывает крайне редко, ведь она по сути человек импульсивный. Но если чудо случается, ее никто не может переубедить.

Поэтому не стала спорить и покорно поплелась в ванную. Горячий душ, если не взбодрил, так точно немного успокоил. Идея подруги не кажется бредовой. Когда я в последний раз выбиралась из дома не только в магазин или на работу? 3 месяца назад? Соскребаю со дна горстку энтузиазма, и, натянув улыбку, иду собираться: красное блестящее платье с запахом с глубоким декольте и разрезом, неприлично оголяющим правую ногу. Хотя, быть может, это для меня неприлично. Ведь когда я сказала об этом Люде, она фыркнула в ответ: «У меня есть кремовое платье с ВОТ ТАКИМ вырезом!» – и в этот момент ее рука упирается ребром почти на уровне талии.

Да к черту!

Когда красная помада, дополняющая образ, мягко ложится на губы я еще раз взглядываю в зеркало. И почти не узнаю себя: слишком уж непривычный образ, больше подходящий какой-нибудь светской львице. Выдают меня разве что глаза: грустные и потерянные.

– Ты в окно сиганула, что ли? – голос подруги слышится из коридора. – Учти, третий этаж – максимум ногу сломаешь.

– Нет, – в дверном проеме показывается блондинистая голова. – Я просто думаю… Не слишком ли это… Может, лучше то зеленое с новогодней вечеринки в прошлом году…

Подруга мотает головой, перегородив мне дорогу к шкафу.

– В нем ты похоже на нелепую пародию на елку! Этот гипюровый край, пайетки и искусственный бархат, к которому все липнет…

– Да?! – возмущаюсь в ответ. – Ты же говорила, что мне идет!

– Я врала, – легко выпаливает подруга без тени стыда. – Вот это, – рука с идеальным маникюром плавным движение указывает на меня – с головы до пят, – тебе идет.

– Но…

– Хватить лясы точить. Идем, – Люда, схватив меня за запястье, тянет к выходу. – Сержик подвезет, я ему уже позвонила.

– И он разрешает тебя шляться по барам? – выгибаю бровь.

– Он мне доверяет. К тому же, я сказала, что сегодня я всего лишь выгуливаю тебя, – Калинина беззлобно ухмыляется.

– Я что собака? – фыркаю я, понимая, что подруга шутит.

✦•┈๑⋅⋯12⋯⋅๑┈·✦

– Да ладно? – подруга отставляет свою «Пина коладу» и уставляется на меня круглыми глазами.

У меня нет сил поднять глаза, и я вожу пальцем по столешнице. Коротко киваю, сделав глоток своего коктейля со сладковато-кислым травянистым вкусом и мятно-клубничным послевкусием. Попросила добавить поменьше рома, но голова все равно кружится после особо крупного глотка.

– Второй раз я это пересказывать не буду, – бурчу, мешая трубочкой лед в стакане.

– Ну? – глаза Калининой искрятся интересом, в такт моим пульсирующим ушам. – Смог он добраться до сокровенного места?

– Нет, конечно! – возмущаюсь я, громче, чем следует: пара мужчин оборачивается в нашу сторону: и их глаза тут же прилипают к боковому вырезу моего платья, откуда пикантно выглядывает черное кружево с вышитыми красными розами. Потягиваю край, закрывая им обзор, снова обращаясь взглядом к подруге. – Ты, что думаешь, что я ша… шлю… какая-то…

– Шлюха, – произносит подруга, не покраснев и не запнувшись и, как ни в чем не бывало, отправляет в рот кусочек вяленого мяса. И не успеваю я протянуть «Что??», Люда продолжает: – Простое ругательное слово. Даже не мат. Как ты краснеешь от таких пустяков, это даже мило… Но горячие мужчины любят смелых женщин.

– Он, может, и горячий… Но я не ищу муж… – вздергиваю подбородок, но договорить не успеваю, меня прерывает подошедший, один из тех, что глазели на меня.

– Можно Вас… Ик… На танец? Я – Семен, – парень покачивается, но его более трезвый друг удерживает от падения. От них обоих разит арахисом и прокисшим пивом. Несравнимо с горьковато-цитрусовым запахом, исходившим от Зара. Его взгляд внушал трепет, прожигал до самых костей. А от сальных стеклянных глаз и похабной улыбки становится тошно, сразу возникает желание помыться.

– Нет, с-спасибо, – закрываю разрез рукой, мечтая о нитке с иголкой.

– Мы рассчитываем на более близкое знакомство. Можем поехать ко мне, книжки почитаем, – хохочет второй, потянувшись к моей коленке.

Подруга открывает рот, чтобы отбрить ловеласов, как она это умеет – но этого не требуется.

– Убери свои грязные руки, – крепкая ладонь перехватывает мужское запястье.

Толчок в плечо – и Казанова летит на своих поднявшихся со стульев друзей.

В голове пульсирует, а сердце начинает прыгать в рваном ритме, стоит моему спасителю обернуться: ухмылка расползается по его лицу, а вспышки в туманных зеленых глазах ослепляют.

Сколько он слышал? Уцепил ли мою последнюю реплику?

– Пойдем домой, а? – отчаянно дергаю подругу за рукав-фонарик серебристого платья и нервно поглядываю на дверь.

Люда стряхивает руку, во все глаза, наблюдая за разгоравшейся дракой.

Начинается полнейшая вакханалия. Бармен, менеджер зала и пара официанток разводят суету. Одна из них бежит позвать охранника, что вышел перекурить. А люди, взбудораженные зрелищем и алкоголем, образовывают круг. Где на танцполе «танцуют» Зар и трое мужчин. Ди-Джей подсуетился и поставил музыку из какого-то боевика. Рядом двое делают ставки. Крики, смачные звуки ударов и женские охи – все смешивается в один гул. Как сквозь пелену смотрю на знакомый силуэт в кожаной куртке.

Потревоженные чувства вопят убежать под всполохи смущения – я, все еще чувствую, как его рука сжимала мое бедро – но замираю, невольно восхитившись тем, как легко мужчина уворачивается от выпадов противников, а его кулаки обрушиваются на пьяную компанию. Но тут один из них достает нож. И я уже не могу смотреть. Мчусь на выход, чуть не врезавшись в охранника.

Прихожу в себя только у ближайшего фонаря, когда холод хватает оголённую кожу. Это тут же отрезвляет меня.

Что я творю? Почему убегаю? Другая бы радовалась, что за неё вступился такой мужчина… А я убежала, сверкая пятками, даже пальто забыла. Почему? Почему просто не пустить тронувшего сердце мужчину в свою жизнь? Почему…

Слёзы обиды и злости на себя саму, на свою слабость, опаляют щёки. Прислоняюсь лбом к холодному металлу, но это не унимает бурю, пошатнувшую душевное состояние. Сползаю вниз по столбу и обхватываю колени руками.

Я всё бегу, бегу… Все силы и мысли вкладываю в работу. А что в итоге? Я убегаю от реальности. Прячусь за своими вязаными столбиками. Вечно ищу оправдания, чтобы не менять жизнь, завожу короткие, ненужные знакомства, и ни за что не впускаю мужчин дальше постели, а тех, что трогают меня за душу, вообще обхожу за километр. По большему счёту – это полупьяные интрижки, где по утру почти не испытываешь стыда, так как воспоминания смазанные. Или же банальный «дружеский секс» с простым удовлетворением потребностей. Словно одолжить у соседа соль.

Я никогда не давала ничего взамен, никому… После Гены. Почему я так боюсь перемен. Почему? Боюсь новой боли?

– Эй, не боишься примерзнуть к этому столбу? – насмешливый голос раздаётся надо мной. Тот самый, что завладел мной за одно прикосновение.

Поднимаю лицо, размазывая дорожки чёрной туши по щекам. Зар улыбается, протягивая забытый мной плащ.

– Проводить до дома? – участие так и переливается в голосе Вольского, придавая ему тёплые нотки.

Упрямо мотаю головой, проглатывая солёный ком в горле.

– А я думала, тебя уже в кутузку увезли… – тихо бормочу, разглядывая свои колени и бросая все силы на то, чтобы не дрожать.