− Агнешка! Иди немедленно сюда! Агнешка! – надрывалась бабушка.
В лавке приём товара – настоящий кошмар. Бабушка считала, что я должна быть сразу и грузчиком, и приёмщиком, и счетоводом… А ещё успевать нахваливать товар и улыбаться покупателям, которые заглядывают к нам за разными диковинками.
− Агнешка! Вот дрянная девчонка! Опять наверно убежала к пани Команской за трдельником[1]! – жаловалась она кому-то. Я стойко пряталась в погребе, между двумя кадушками с мёдом – обычным, липовым, и особым, что привозил пан Сёрба из Поддубников. Мне настрого запрещалось пробовать тот мёд, но… где я, и где запреты? Липовый хорош, нечего сказать, но Поддубники – место особое, там и нявки иной раз встречаются, под видом простых пани, только белой как мрамор коже можно их отличить, и появляются ближе к вечеру… Добрые люди от них спасаются кусочком ладана в кармане, горстью соли, особой молитвой, написанной на листочке или обычной махоркой – они дым не выносят.
− Любит девочка сладкое – она ведь совсем ребёнок ещё! – я узнала хриплый бас пана Сёрбы, что задержался, чтобы купить бутылочки для зелий и травяной настойки из Преважни. Туда её привозили по речке Тавре из неизвестной дали. – Я вот не молод, а трдельник тоже не прочь отведать! – добродушно бубнил пан Сёрба. Не даром я ему всегда сыпала махорки с довеском!
− Ей не сладкое трескать, а мне помогать надо! Совсем распустилась девчонка! Никакого с ней сладу! – видать, там стало совсем жарко, раз бабушка так разоряется. Ой, надо идти, а то влетит по самые уши!
− Беги! Там столько товара привезли! Панна Арабелла без тебя до вечера не управится.
Как всегда, незаметно, откуда-то из-за кадушки вынырнула Беата, белая как снег кошка с янтарными глазами. – Она, думаешь, чего так ругается?
− Бабушка всегда ругается! –попробовала я вяло успокоить свою совесть.
− Так по делу же! – не отставала Беата. – Если б ты не отлынивала, да по углам не пряталась…
− Ага! Все коробки перетаскала, всё записала, ценники прицепила, лавку помыла! – эту считалку составила по бабушкиным указаниям. Она всегда злилась, когда я начинала её дразнить. – Всем улыбалась, работала не разгибалась!
− Ну, Агни! Ты же знаешь, что неправа!
Я показала ей язык, вздохнула… Ну до чего же мир несправедлив! Почему, когда другие в этом году поедут учиться в Карловградский университет, я должна считать бутылочки из цветного стекла, клеить этикетки, взвешивать специи и подметать лавку? А всё из-за неё! Заразы желтоглазой – Беаты, кого же ещё? На самом деле, она, конечно не виновата и я очень её люблю… Просто в университет прирождённым ведьмам путь закрыт! Кто ж знал, что я «седьмое колено» Цибеты Белоглазой? Бабушка колдовством редко пользуется, мама вообще безо всякого дара… Ох и пофартило…
Не задумываясь, я взяла серебряную ложку, лежащую на только доставленной кадушке с медом из Поддубников, щедро зачерпнула янтарной тягучей сладости и сунула в рот. Должна же быть какая-то компенсация, раз придётся вместо лакомства со свежим лимонадом таскать коробки и слушать нотации! Тут же невозможно стало усидеть на месте, беспричинной радостью распёрло грудь. Бабушка шепотом рассказывала соседке, что за мёдом от пана Сёрбы приходили мужчины, которые хотели сил добавить − ночью жен порадовать, а женщины от него бодрились и могли работать дни напролёт… Верю.
− Беги скорей! Не то достанется на орехи! − поторопила Беата.
− Шла бы ты мышей ловить! – вспылила я.
Коргоруша[2] осуждающе мяукнула, вильнула хвостом и скрылась в неизвестном направлении, а я поплелась в лавку. Так и есть: у прилавка стояли шестеро покупателей, терпеливо ожидавших, пока бабушка рассчитает пана Сёрбу, а за стойкой почти до самого потолка стояли коробки с новым товаром, ожидавшим приёмки.
− Агнешка! – мне показалось, или в голосе бабушки кроме раздражения слышалась радость? – Где ты бегаешь? Иди товар принимать!
Интересно, это Вит специально постарался мне в отместку, за то что не встретила? Как только запёр те верхние ящики! Да ему-то что? Сам ростом почти под притолоку!
Я сбежала в погреб, как только увидала грузовичок со значком почты на дверце. Мой друг с самого нежного возраста, Вит Янда, после окончания школы устроился подработать почтарём. В первом классе поначалу думали, мы брат с сестрой – как ниточка с иголочкой, всюду вместе. Потом очень удивлялись, что моя фамилия не Янда а Кло́бук. Я его всё гномом дразнила, пока он в пятнадцать резко не вымахал. Ещё дразнила очкариком – у него в пятом классе резко ухудшилось зрение. А как пошел после школы работать почтарём, так и вовсе стал «косая сажень» в плечах: потаскай-ка посылки с утра до вечера, ещё не так раскачаешься. Но очкариком всё равно остался.
− Агнешка! – не умолкала бабушка: ещё немного, и у меня на собственное имя аллергия случится. – Тут Вит все глаза проглядел, тебя высматривал! Где ты бегала?
Бабушка у меня очень хорошая, добрая… Но как скажет иной раз! Я сделала большие глаза, стрельнув ими в сторону покупателей, навостривших уши. Ага, конечно! Тётя Марта, мельникова женушка тут же – вон как шею вытягивает: боится, не дай Бог не расслышит чего. Она дружна с матерью Вита, тётей Соней, а ещё половиной кумушек нашего городка, Цмянок, а с другой половиной в контрах. Вмиг Любке, теперешней девушке Вита донесут, а она ему «головомойку» о ревности устроит.
Благо, бабушка всё-таки догадливая. Только головой кивнула и рукой махнула:
− Работай, не спи на ходу!
Пришлось брать стремянку и лезть наверх – иначе не достать до последнего ящика. Благо, он лёгким оказался. Внутри лежали три тряпичные куклы – их нам поставляла пани Сальда, из Люберцы. Хозяйки часто мо́танок[3] заказывают – это оберег хороший. Таких куколок к хозяйству приставляют, чтобы всё ладилось, стряпня не пригорала, а в доме разные нечистики не водились. Некоторые для детей берут, чтобы никто не сглазил.
Пани Сальда добрая ведьма, известная − давно с ней сотрудничаем. Пока мама в Преважню не уехала с дядей Онджи, своим новым мужем, она такую куклу тоже заказывала, чтобы личную жизнь устроить.
− Агнешка! – у бабушки такой пронзительный голос, что мертвого поднимет и танцевать заставит. – Иди скорее сюда! Это настоящее чудо!
− Что там такое? – я бросила лопатку, которой до этого вскапывала наш узенький палисадник перед лавкой. Бабушке закортело высадить тюльпаны на следующий год – она у своей подруги Кристины выпросила какой-то особый сорт. Однако, удивить бабушку сложно: уж если она говорит, настоящее чудо, так оно и есть!
Она стояла у стола с бумагой официального вида, в руках. На скатерти перед нею лежал разорванный конверт.
− Смотри, что нам сегодня пришло! – она как-то нерешительно протянула мне документ на красивом цветном бланке с гербом. Когда я потянулась к нему, она почти выронила письмо мне в руки.
Боюсь таких бумаг! Через них всегда дурные известия проникают в дом, а потом приходится суетиться, искать решение, нервничать… А иногда сдаваться неизбежности. Неделю назад такая бумага – правда, чуть проще был бланк – объявила, что мы должны муниципалитету налога на пять прачи за прошлый год. Тогда я с невольной благодарностью помянула пана Дворжака-старшего за его доброхотный взнос в моё моральное состояние… Бабушка сильно удивилась, но деньги взяла – думала, наверно, что я распотрошила свои сбережения.
Такой бумагой меня уведомляли о запрете на проживание в больших городах, учёбе в крупных учебных заведениях, включая колледжи. Также, тем документом мне запрещалось работать на государственной службе, потому что у ведьм нет таких прав.
− Что на этот раз? – я не торопилась заглядывать в текст, скользя взглядом по красивым завиткам орнамента гербового бланка.
− Прочти! – такой свою неугомонную любопытную бабушку я ещё никогда не видела. С замиранием сердца я пробежала глазами письмо… А потом уселась на стул, заботливо подставленный бабушкой, и прочла ещё раз: сердце стучало в горле, а мозг никак не мог поверить…
«Данным уведомляю, панна Агнешка Клобук, признанная ранее потомственной ведьмой с неинициированным даром, освобождается от данного статуса, в связи с подтверждённым заключением о полной непроявленности дара и отсутствием склонности к колдовству. Также, по рекомендации Ордена координаторов указанная панна зачисляется на учебу в Карловградский университет на факультет исследования магических искусств и артефактов вне очереди.» Внизу стояла дата – двенадцатое августа, и размашистая подпись, похожая на витиеватый вензель для украшения торта.
− Но… Это же невозможно! – пробормотала я.
− И я говорю – настоящее чудо! – тут же подхватила бабушка. – Ты что, с кронпринцем нашим дружбу свела? Только он может такое, да ещё сам король! Надо же: и статус изменили, и даже в университет вне очереди… А факультет! Престижней некуда! Оттуда координаторы выходят!
Вроде, радоваться надо, а я снова перепугалась до дрожи. Тут же вспомнилось проклятье Марики Сальды – вдруг это первое из тридцати трёх напророченных ею несчастий? Как же так вышло? Может, пан Дворжак с плотоядным взглядом и неуёмными руками постарался? Но на кой сдалось ему помогать провинциальной ведьме-недоучке? К тому же, панна Дворжак – наверняка она имеется – не сильно порадуется за такую протеже! Да нет, не может быть!
− Чего задумалась? – бабушка искоса глядела на меня. Сомневаться не приходится – она умеет читать по выражению лица не хуже местной знаменитости панны Йошки, уверяющей всех, что пра-прабабкой у неё была весткиня[1]. Явная ложь! Им ведь запрещено было выходить замуж и иметь детей. Но панну Йошку, как и её поклонников, это не смущало.
– Агнешка! Ты чего молчишь? И побледнела! – бабушка продолжала буравить меня взглядом. Я не знала, что ей ответить.
– Не нравится мне такое неожиданное везение! – пробормотала она. – Уж очень чувство нехорошее.
А у меня-то какое...
− Знаешь, давай не будем искать чёрную кошку в тёмной комнате – вдруг её там нет? – улыбнулась бабушка, видя, что я совсем расклеилась. – Надо радоваться подаркам судьбы. Вдруг это в школе с тестом напутали? А теперь справедливость восстановлена.
Да, год назад напутали, а сейчас спохватились… Ай, правда, что это я? От добра добра не ищут!
− Так надо же собираться! Занятия уже через три дня начнутся, а ещё до Карловграда добраться… Билеты!
− Не суетись! С Витом поедешь – он ведь поступил? – я кивнула. – Вот и отлично! Будете вместе учиться.
− Так он же на тестировщика и сборщика артефактов поступил – у них программа другая! – снова расстроилась я.
− Хватит нюни распускать! – разозлилась бабушка. – Ей журавль с неба в руки упал, а она капризничает! Разберётесь как-нибудь. Новое место – новые друзья. Может, и у тебя кроме драгоценного Вита кто-то наконец появится! Даже если координаторшей не станешь, замуж выйдешь, не за колдуна, а за нормального! Может, и мага отхватишь – они на королевской службе хорошо зарабатывают – все дороги открыты!
− Бабушка!
− Глупая ты ещё, не понимаешь. Главное счастье женщины – хороший мужчина! А в семье основное – стабильный доход. Там, где бедность – ссоры и ругань, а в достатке – довольство. Хлебнули, знаем! На голодный желудок серенады не попоешь!
− Это ты про дедушку вспомнила? – специально подначила я.
Она не любила вспоминать о нём. Точнее, о своей молодости, поющей песни под гитару у костра, наряженной в яркие разноцветные одежды хиппи, и тонущей в бесшабашной любви. Воспоминания о том времени прятались в антикварном комоде, пережившем многие поколения Клобуков.
Лет в шесть я нашла в одном из его ящиков старое выгоревшее фото красивой девушки в коротких брюках и тканой тунике, с плетённой лентой поперек лба, уходящей под длинные волосы, растрепавшиеся от невидимого ветра. Рядом с нею стоял высокий стройный парень, опиравшийся одной рукой на гитарный гриф, собственнически обвивавший талию девушки другой. Длинные тёмные волосы, слегка томный взгляд и блаженная улыбка, гулявшая на красиво очерченных полных губах – не удивительно, что девушка с лицом, так похожим на бабушкино, смотрела на него с обожанием! Под фотографией лежал широкий плетёный браслет, с красными буквами «А» и «С» на синем фоне, слегка истертый от времени.