P.S. твоя Ласточка

Глава 1

Лена Ласточкина

Что вы знаете о стыде?

Не о таком, когда вы растянулись на школьных ступенях, обнажая пятую точку с дырой на колготках, собирая волну хохота всей параллели. Не о таком, когда случайно чихнули в столовой и из носа полился компот. Не о таком, когда учитель позорит тебя при всем классе за заваленную контрольную работу.

О настоящем.

Иногда мне кажется я собрала комбо, и мне досталось то, что должно было предназначаться как минимум пятерым несчастным. Каждый день — личный фильм ужасов, ведь никогда не знаешь, что он тебе преподнесет. Пока мои сверстницы, типичные десятиклассницы, обсуждают шмотки, скидки, маникюр, парней и предстоящие вечеринки, я гадаю: кто же из моей семьи преподнесет мне сюрприз. Это может быть Пашка, мой младший брат. Я приду забирать его из детского сада, а воспитатель снова станет мне жаловаться, что Пашка опять покусал детей, сломал игрушки и бросался кашей. Это может быть мой отец, и когда мы с Пашкой будем подходить к дому, он будет валяться у подъезда, между скамейкой и кустом шиповника, пьяный в стельку. Бабки-сплетницы, уже занявшие свои позиции, будут громко цокать, причитать, качать головами и говорить, чтобы мы забирали своего батю и несли его домой. Это может быть бабушка. Но ее сюрпризы не такие позорные. Она может пол часа рассказывать, что ей пришло письмо, сообщающее, что она выиграла в лотерею один миллион долларов и она пол дня простояла на почте, оправляя в ответ свои полные данные и оплачивая комиссию за перевод. А потом я пойду на «гитару», чтобы немного отвлечься от своей рутины и заняться тем, что я действительно люблю. В компании лучшего преподавателя на свете.

Роман Евгеньевич. Хотя, он разрешает называть его Рома. Ему всего двадцать два. Вот тут меня может подстерегать один из самых неприятных сюрпризов. Мама. Она моет полы в нашей музыкальной школе, и может завалиться прямо в класс, громыхая ведром, со словами: «Извините, я тихо. Леночка, выпрями спину.» Или попасться мне в коридоре, когда Роман Евгеньевич выходит меня проводить. Она плюхнет свое грязное ведро и будет расспрашивать, пьяный ли отец, сам пришел или опять валялся, и уточнять другие подробности. В этот момент хочется умереть. Особенно, видя как Рома отводит глаза, деликатно прощается и возвращается в кабинет.

Я опять пойду домой грустная, с ощущением, что я полная неудачница. Дед уже вернулся, у него большая нагрузка и всегда две смены. Мой самый стабильный сюрприз и самый нормальный член семьи, за которого болит сердце больше, чем за остальных.

Дед — учитель истории. И не просто учитель, настоящий фанат. Он горит этим, может часами рассказывать про разные исторические события с таким восхищением и восторгом, с горящими глазами, резкими, хаотичными движениями, изображающими сражения, изображать походку Наполеона, прикладывать носовой платок к глазу, являя миру Кутузова. Многие считают его не от мира сего. Хотя, какие многие? Так считают все. Странная манера одеваться только усугубляет ситуацию. В теплое время года он носит белую шляпу, а неизменная бабочка бледно–зеленого цвета подарила ему его прозвище. Фунтик. Вонючий Фунтик. У деда сахарный диабет. Мы давно привыкли к тому, что от него пахнет смесью ацетона и чего-то гнилостного, а в школе от него по-прежнему все шарахаются. Работу дед бросать не хочет, не смотря на то, что давно вышел на пенсию, говорит, это дело его жизни и без него он сразу умрет. Дед добрый, временами наивный. Не видит как над ним потешаются, рисуют оскорбительное картинки на доске и смеются в спину в школьных коридорах. Или делает вид, что не видит. Говорит: «Что взять с дураков? Кто же им еще будет так преподавать историю?». А я грустно киваю, с тяжелым сердцем. И день за днем сгораю от стыда. Лена Ласточкина — внучка вонючего Фунтика, дочь технички и алкоголика.

***

Я жду, пока дед освободит стол. Он снова принёс домой свои «Аргументы и факты» и роется в них, будто в архивах древнейших манускриптов. Пашка в углу собирает конструктор, тихо ругаясь себе под нос — в садике научился материться. Бабушка спит, уткнувшись в подушку.

Мама тоже уже в постели, с головной болью и без сил.

Я включаю наш старенький системник. Он гудит, будто ему не восемнадцать, а сто восемнадцать. Пока грузится, я смотрю на обшарпанный монитор. Под стеклом — отражение моего лица. Усталая. Но спокойная. Я знаю, что сейчас — моя территория. Здесь никто меня не достанет. Ни косые взгляды, ни ведро, ни прокисший запах с дивана.

Открываю папку с заметками. Нажимаю "новая запись".

Ласточка
27 сентября, 22:41
"Одиночество как точка опоры"

Иногда мне кажется, что одиночество — это не наказание, а форма свободы. Оно не требует, не сравнивает, не кричит. Просто даёт тебе быть такой, какая ты есть.
Вчера я досмотрела сериал "Уэнсдэй". Все вокруг говорят: мрачно, странно, необычно. А я увидела в главной героине не готическую куклу, а девочку, которая держит себя сама, потому что никто другой этого не сделает.
Мне близко это ощущение — когда ты идёшь по коридору и чувствуешь себя чужой. Но одиночество даёт возможность наблюдать. Смотреть на людей, на мир. Читать. Понимать, что многие несут свои маски. И что в этом нет ничего страшного. Страшно — потерять себя.
Поэтому если вы тоже чувствуете себя чужими — не бойтесь. Вы, возможно, просто ещё не нашли своих. А пока — слушайте музыку, читайте книги, пишите.
Говорите с собой, как с лучшим другом.

С любовью,
Ласточка 🕊️

Я нажимаю «опубликовать», и на мгновение чувствую, что я не одна. Где-то кто-то, такой же, как я, прочитает это и, может быть, тоже перестанет грустить сегодня.

Мой блог не наберет много лайков, максимум пять- десять «пальцев вверх», а комментарии мне и вовсе не пишут. Я пишу его для себя, он заменяет мне личный дневник. У меня в запасе чуть больше часа, можно начать смотреть новый сериал, а после — на боковую, ворочаться и гадать, что преподнесет мне новый день.

Глава 2

Ваня Воробьев

Конец сентября. Воздух резкий, как холодная вода из колонки, но приятный. Я люблю такую погоду — свежо, сухо, пахнет листьями и осенью. Мы с пацанами гоним мяч по коробке, будто играем финал Лиги чемпионов.

11"А" против 11"Б". Принципиальный матч. Все пацаны в строю: Влад с финтами, как у Зидана. Рустик быстрый, как молния. Витёк лупит с ноги, будто в неё встроили пушку, Серёга на воротах. Я — в нападении, как всегда.

— Воробей, сюда! — орёт Влад.

Поддаю ему, он ловит, резко уходит влево и навешивает. Я взмываю в воздух и забиваю гол головой, прямо под перекладину. Девчонки на трибуне кричат. Стася первая — её голос я всегда узнаю, даже в толпе. Вся в розовом, с пышным шарфом и телефоном на готове. Она визжит:
— Ваня! Ты — красавчик!

Улыбаюсь. Люблю, когда она смотрит. Из-за таких моментов стоит тратиться на кроссы за пятнашку и париться по поводу прически.

— Хорош, Воробей! — хлопает по плечу Витёк.
— Так и знал, что оформим! — добавляет Рустик, и мы бьемся кулаками.

Вонючий "Б" класс уже злится. У них пацаны жёсткие, но играть командой не умеют. Они бегают, толкаются, фолят. Я получаю удар по ноге, падаю, но тут же встаю. Не хочу давать им повода радоваться.

Пока Серёга выносит мяч, бросаю взгляд на Стасю. Она улыбается, но глаза бегают по экрану телефона — снимает сториз. Наверняка напишет: "Мой чемпион" или что-то в этом духе.

Солнце садится. Над коробкой — жёлтое небо, будто кто-то разбавил его акварелью. Мы ведём 3:1. Пот стекает по виску, форма липнет к спине, но в груди — кайф. Настоящий, живой кайф. Хороший день. Только мяч, гол, пацаны и поддержка толпы.

Завтра контрольная по алгебре. Училка уже третий раз грозится поставить мне "двойку за четверть", но это завтра. Сегодня — матч. И сегодня я — лучший.

Игра заканчивается. 4:2. Победа за нами. Уставшие, довольные, вываливаем с коробки. Влад залпом выпивает пол бутылки воды, Витёк растягивается на скамейке, у него носки разной длины, как всегда. Рустик уже собачится с кем-то по телефону.

Я тянусь за худи, стягиваю футболку — пар валит с тела, будто после сауны. Поднимаю голову — Стася уже рядом.

— Ну ты у меня зверь, — говорит с улыбкой, глядя на меня снизу вверх. У неё распущенные рыжие волосы, тонкая куртка и мини. Губы блестят, глаза сверкают. — Я тобой горжусь!

— Да ладно тебе, — хмыкаю, закидывая футболку в рюкзак. — Пацаны затащили.

— Не скромничай, я всё видела, — она берёт меня под руку. — Куда теперь? Погуляем?

— Давай не сегодня, — отвечаю виновато, — Я устал, хочу в душ.

— Ладно, — понимающе кивает Стася, — Но ты же меня проводишь?

— Конечно, провожу.

Стася жмётся ко мне — в своей короткой куртке и кроссах с розовыми шнурками. Мы идём через двор, мимо качелей и ржавой горки. Парни медленно плетутся за нами, примерно в десяти метрах. Мы договорись пойти ко мне и порубиться в плойку. Зорина болтает про школу, про биологичку, у которой сегодня сорвало крышу. Я краем уха слушаю, в основном просто смотрю на неё. Она красивая. Все об этом говорят. Но дело не в этом — я чувствую, что с ней мне спокойно, как дома.

У второго подъезда Стася брезгливо морщится и аккуратно переступает через мистера Ласточкина, развалившегося между дорожкой и кустом. Немного не дошел. Устал, уснул. За спинами раздается ржач, я оборачиваюсь и вижу, как парни поднимают его за руки и за ноги, усаживают на скамейку, но алкаш не может держаться, валится. Они сажают его опять, но Ласточкин просто «в слюни» — тут же съезжает влево. Влад садится рядом, подтягивает его, укладывает себе на плечо его голову, Рустик делает фото, и раздается новый ржач, еще громче предыдущего. Стася уже топчется у своего подъезда, ожидая когда мое внимание вернется к ней. Потом встает на носочки, целует в щеку. Я обнимаю за талию, притягиваю ближе. Целую её в висок, потом ниже. Её ладонь ложится мне на шею, губы мягкие, со вкусом чего-то клубничного.

— Всё, иди, — шепчет она. — У меня сейчас голова взорвется от твоей громкой группы поддержки.

Я опять смотрю через плечо, парни все еще играют с Ласточкиным. Блин, ну нормальный же мужик был… По крайней мере на вид. А теперь вонючее чучело, под стать отцу — вонючему Фунтику.

Мы заходим в квартиру, пинаем обувь в прихожей. Мама на работе, батя где-то в командировке, так что хата в полном нашем распоряжении. Парни сразу же разлетаются по комнатам, как коты, которым открыли доступ в запретные двери.

— Воробей, у тебя пожрать есть? — орёт из кухни Витёк.
— Поищи в шкафу, там вроде чипсы валялись. Только не трогай мамин зефир, она за него убьёт.

Серёга с Владом уже в гостиной, включили телек и угорают над каким-то старым выпуском «Дома-2». Рустик валяется на ковре, как тюлень, прокручивает мяч в руках.

— Вот бы на поле так крутил, — поддеваю его.
— Я экономлю силы, брат. Я стратег.

— Ну что, "Фифа" или «Контра»? — спрашиваю пацанов.

— "Контра"! — отвечают хором и я загружаю плойку.

— Слышь, Воробей, дай ноут, — вдруг вспоминает Рустик. — Мне срочно надо математичке решебник перекинуть, она ж сказала, кто не скинет до вечера — тот минус балл за четверть.

— Да бери, — говорю, отодвигая ноутбук на край стола. — Только ничего не сломай.

Рустик ставит его на колени, открывает, сканирует рабочий стол, прищуривается.

— А чё у тебя тут всё через жопу? Напокупают макбуков, а нормальным людям потом мучиться! Где тут вообще документы?
— В папке «Математика», брат. Только не в той, что с тремя «А», — я смеюсь.

Парни угорают. Рустик матерится, щёлкает мышкой как будто уже играет в «Контру»

— Блин, у тебя тут всплывашки какие-то, обновления, окна лезут, ты что тут даркнет скачал?

— Не-не, это у меня браузер глючит, закрой всё, что открывается, и не паникуй.

— Подожди… — Рустик вдруг замирает. — А это чё?
Он хихикает, потом резко громко выдает:
— О, пацаны, я нашёл клад! Случайно зашёл! У Вани тут депрессивный форум! "Ласточкино гнездо" называется!

Глава 3

Лена Ласточкина

— Ты что наделал?! — Я влетаю в комнату и хватаю тетрадь.
В ней мои стихи. Черновики. Все написано от руки, в углу проставлены даты. Я веду ее с самого детства, первые наброски стала делать как только научилась писать, с каждой новой страницей видно, как мой почерк взрослеет и становится аккуратнее. А теперь поверх строчек — каракули фломастером. Красным. Человечки, машинки, какой-то дом с кривым забором.

— Ты все испортил! Кто тебе разрешил? — я почти кричу, чувствуя, как горло першит. — Пашка, ты вообще думал, прежде чем рисовать?!

Он сидит на полу, в майке и шортах, тапок только один. Губа дрожит от обиды.

— Я думал, она старая… Там уже было написано…

— Именно! Там было НАПИСАНО! Моё было написано! Стихи! — Я трясу тетрадь в воздухе, как флаг капитуляции. — Ты хоть понимаешь, сколько я писала?! Ты зачем влез?

Пашка отворачивается, голос надутый:

— Я просто хотел, чтобы ты меня похвалила… Я нарисовал, как ты играешь на сцене…

Я смотрю в центр тетради. И правда. На фоне каракулей — я с гитарой. Лица почти нет, но косы есть. Сейчас я так уже не хожу, потому что испортила волосы окрашиванием и пришлось отстричь половину длинны, но раньше моей фирменной прической были две тугие косички.
— Пашка… — вздыхаю разочарованно, — Уходи отсюда. Просто… уйди, пожалуйста.

Он всхлипывает, топает в коридор. Хлопает дверью.

Я опускаюсь на стул, тетрадь на коленях. Сердце стучит в ушах. Как будто весь день пошёл насмарку. Потом кладу тетрадь в полку и тянусь к компьютеру. Старый, потрескавшийся, нагревается, как печка. Ввожу пароль. Захожу в блог.

Открывается страница и я сразу вижу новое уведомление. Совсем свежее, буквально минуту назад, как будто печатали, пока прогружалась моя страница.

Аноним: Лена, ты самая красивая девочка в нашей школе. Я давно в тебя влюблен, но стесняюсь подойти. С тех пор как я тебя увидел, больше не могу ни о чём думать…

Я замираю. Сначала не понимаю, что вижу, и не могу поверить своим глазам.

Потом перечитываю. Ещё, и еще раз.

Слова такие простые, но у меня от них холодеет в животе. Дрожащими пальцами начинаю печатать.

Ласточка: Я тебя знаю?

Нажимаю: отправить. Окно чата пустеет, только моё сообщение мигает снизу, как будто зависло в ожидании. Я всматриваюсь в экран. Сердце колотится так, что слышно сквозь шум вентилятора в системнике.

Кто это может быть? В своем блоге я не писала моего имени. Как о нем вообще узнал кто-то из моих знакомых? Господи… Там же столько личного… Какой позор! Еще и стихи!

Я оглядываюсь через плечо. Пусто. Только дверь в комнату приоткрыта. Тишина. И тут — бздынь.

Новое сообщение.

Аноним: Я не шучу. И да, ты меня знаешь. Просто ты не думаешь обо мне так.

Меня бросает в жар.
Щёки вспыхивают, как будто кто-то прямо сейчас следит за мной. Я прикусываю губу. Он в школе. Он точно в нашей школе. Но кто?
Я перебираю в голове одноклассников, тех, кто постарше… младше? Но голос, отзывающийся в голове — взрослый. И пишет аккуратно. Без ошибок.

Палец зависает над мышкой. Экран пуст.
Я уже думаю, что он больше не напишет, как вдруг:

Аноним: Ты удивительная. У тебя в глазах грусть, которую никто не замечает. Но я вижу. Ты не такая, как все. Умная. Красивая. Упрямая. Ты живёшь на другой волне, и, может, тебе кажется, что это плохо — но именно это делает тебя особенной. Я люблю на тебя смотреть, хотя ты этого не замечаешь. Кажется, ты вообще никого не замечаешь. Как будто не пускаешь никого ближе. Но мне так хочется, чтобы меня ты подпустила…

Я зажимаю рот рукой. Слишком. Это всё слишком. Лицо горит. Я будто проваливаюсь в пол. Он следит? Он правда всё это видит? Так внимательно?

Голова гудит. Я чувствую себя так, будто кто-то сорвал с меня защиту, заглянул внутрь и... не испугался. Мурашки бегут по рукам. Я вдруг вспоминаю, что сижу в пижаме, с растрёпанными волосами, на стуле, который скрипит при каждом движении.

Что, если он из одиннадцатого? Да нет… Там придурок на придурке… Одна компания Горового чего стоит!

Я трясу головой, отгоняя мысли. Всё глупо. Это кто-то издевается. Это шутка.
И всё же… Я снова смотрю на сообщение.

— Блин… — шепчу я вслух и смущённо отворачиваюсь от экрана, будто он может меня видеть.
Потом снова поворачиваюсь. Руки тянутся к клавиатуре, но я не знаю, что на это ответить. Стоп! А если это из музыкалки? А если Роман Евгеньевич?

Пауза тянется. Я смотрю на экран, сердце стучит всё громче — как будто он сидит где-то рядом, в соседней комнате.

Ласточка: Как тебя зовут?

Ответ приходит почти сразу, словно он не раздумывал ни секунду.

Аноним: Не скажу. Пока стесняюсь. Но у тебя есть три попытки, если угадаешь — признаюсь честно.

Ага, угадаю! У меня же тьма поклонников! Да до меня вообще никому нет дела! А тут такой красивый поток слов, что мысли путаются еще больше.

Ласточка: Серёжа?

Напечатав, нервно закусываю губу и поднимаю брови. Серёжа — мой одноклассник. Тихий и спокойный на вид. Я пару раз занимала у него ручку, и он был довольно приветлив.

Аноним: Нет.

Нет? Просто: нет? Коротко и холодно? Теперь — вообще нет идей! Еще раз поднимаю в памяти парней из своей параллели, но подходящая кандидатура так и не находится.

Ласточка: Костя?

Костя — из «В» класса. Ботаник, в толстенных очках, невысокого роста и слегка полноват. Если и представлять, что в меня кто-то влюбился и решил завалить меня комплиментами, в мыслях всплывает кто-то похожий.

Аноним: Нет.

Всё, сдаюсь! Мне вообще слабо верится, что это правда, но дурные пальцы уже печатают.

Ласточка: Роман Евгеньевич?

Дыхание останавливается. Не знаю, зачем я вообще это напечатала. Наверно, чтобы увидеть на экране еще одно: «нет» и перестать изводить себя этими мыслями. Ведь, если я и хотела кому-то понравиться, так это ему.

Глава 4

Ваня Воробьев

История — у нас не предмет, а целый цирк-шапито. И главный клоун, конечно, Фунтик. Он же — Фунт, Фу, Кутузов, Наполеон и просто легенда школы. Иваныч. Дед, которому, кажется, сто лет, а он всё ещё тащит двойную нагрузку, как будто на нем история и держится.

Он входит в класс, как всегда, пафосно: белая шляпа, бабочка болотного цвета, портфель, будто он в нём гранаты носит, и, конечно, шлейф аромата, от которого хочется или закрыть нос, или закрыть дыхание насовсем.

— Пшшш… внимание, вонючий газ распыляется, — шепчет Влад, сидящий со мной за одной партой, прикрывая нос рукавом.

Фунтик не реагирует. Он как будто в другом измерении.

— Сегодня, дети, мы с вами погрузимся в события 1812 года! Великая Отечественная! Наполеон! Бородино! — он размахивает руками, будто на поле боя, и хлопает ладонью по доске, рисуя мелом какую-то кривую схему. — Вот тут, у редута Раевского…

Он начинает свой рассказ и двигается вдоль рядов.

— Газовая атака Фунтика, — ухмыляется Лёха с третьего ряда и делает вид, что падает замертво.

Класс ржёт. Кто-то закашлялся наигранно, кто-то демонстративно отодвигается к окну. А Фунтик как всегда, ничего не замечает. Или делает вид.
Он продолжает своё театральное представление: изображает Наполеона с рукой на груди, подволакивает ногу как раненый солдат, кричит «Ура!», будто ведёт атаку. Фунтик идёт между партами, жестикулирует, машет руками, будто рубит шашкой. У него и голос трясётся, и глаза горят. Честно, было бы не так вонюче, было бы даже круто. Но, увы…

— Пацаны, противогаз где? Кто-то спёр из шкафчика? — шепчет кто-то сзади.
— Атака Фунтика, эпизод пятый: месть ацетона, — хихикаю я, прикрывая лицо тетрадкой.

Мы угораем. Да и как не угорать? Он у доски скачет, как козёл. Сначала кричит за Наполеона, потом топает за Кутузова. Потом изображает пушку. Прямо — пушку! Стоит и делает: «Буууух!»

Кирилл аж со стула падает. Влад хрюкает от смеха, как кабан.

Фунтик оборачивается на секунду — и я думаю, что сейчас самое время на нас наорать. Ну, хотя бы отчитать старческим голосом: «Стыд и позор, бездельники». Но нет. Только устало поджимает губы и продолжает.

Он идёт вдоль рядов, и все реально уворачиваются — кто притворно, кто по-настоящему. Пахнет он, как будто его уже один раз похоронили, но он всё равно вышел вести урок.
Я морщусь и отодвигаюсь к окну, ржу вместе со всеми. Потому что… ну, это просто смешно.

И всё-таки, когда он поворачивается к доске и продолжает свой спектакль про войну, громко, с жаром, с каким-то странным вдохновением, я вдруг думаю: а ведь ему, походу, реально не всё равно. Он этим живёт.
Мы — понятно, прикалываемся. А он — как будто и правда верит, что кого-то тут может чему-то научить. Смешно, конечно. Но почему-то внутри становится чуть-чуть пусто. Кроме Фунтика, это здесь никому не надо.

После урока мы срываемся с цепи, из класса вылетаем, словно эвакуировались из зоны химатаки.

— Чисто хлоркой по лёгким прошлись, — бормочет Рустик, закатывая глаза.

— Ты лучше скажи, — я киваю, отпивая из бутылки, — он когда пушку изображал, ты видел, как у него брюки затрещали? Я думал, всё — вторая битва при Бородино начнётся прямо на меня.

— Фунтик атакует через задний фронт! — ржёт Влад.

Смеёмся все. До слёз. Потому что ну как не угореть? Фунтик — это уже не просто дед, это целый жанр. В этот момент из-за поворота выруливает Ленка Ласточкина. Влад толкает плечом сначала меня, потом Рустика, и мы одновременно поджимаем губы. Стараемся держаться. Если бы предыдущим уроком была не история — возможно, получилось бы. А так ей в спину летит громкое: «Ахахахаха!». Оборачивается, хмурится, плотно стискивая челюсть. В отличии от деда, видимо, иммунитета к издевкам пока не имеет.

— Бл@, не могу, — хрюкает Влад, — Как вспомню, что вчера ей писал…

По коридору разносится новая волна хохота.

— Серёжа? — карикатурно кривляется Рустик, — Серый, ты почему не говорил, что ты — влажная фантазия Ласточки?

— Упаси меня господь! — надувается Борисов, — Я надеюсь, это какой-то другой Серёга!

— Меня больше интересует кто такой Роман Евгеньевич, — говорит Влад.

— Друг деда? — ржёт Рустик, и мы вслед за ним.

— Так чем вчера закончилось? — я пытаюсь продышаться.

Я словил дикий кринж, пока Влад атаковал Ласточку, сел рубиться в плойку.

— А еще ничего не закончилось, — отвечает Горовой, — Пол ночи с ней переписывался. Я херею с этой наивности!

— В смысле, пол ночи? — теперь хмурюсь я, — Вы же в десять ушли.

— Так я же наш общий логин использовал. Дома с телефона продолжил.

У нас с пацанами есть общая почта, которую мы используем для игр по сети: anonymous99, с примитивным паролем, от единицы до восьмерки.

— А нафига? — спрашиваю непонимающе.

— Да скучно мне! — вздыхает Влад, — А тут такое развлечение! Твоя- то сегодня где?

Стася сегодня не пришла в школу, поехала на соревнование по спортивной гимнастике. Моя гибкая чемпионка.

— На соревнованиях, — говорю зевая.

— Воробей, — Рустик толкает меня под локоть, пододвигается ближе и смотрит на меня хитро, – А у вас это… Было уже? Чпокались?

— Да иди ты в жопу! — я опять смеюсь.

— Представляю, какие кульбиты она умеет делать! — завистливо говорит Серега.

— А ты не представляй, — я растягиваюсь в улыбке, — У тебя есть влюбленная Ласточка, а Владос пытается ее отбить. Там еще и друг деда мелькает. Смотри, улетит пташка…

Мы опять смеемся, но на этот раз нас останавливает звонок на следующий урок.

Возвращаюсь домой — в голове всё ещё эхо хохота, Фунтик с пушкой, Ласточка с Серёжей, Влад с подкатами… Какой же у нас дурдом! И вроде угораешь, но чуть-чуть, где-то в глубине, не отпускает ощущение, что всё это не совсем прикол. Что кому-то потом по-настоящему обидно. Ну да ладно.

Открываю дверь, и сразу — запах. Вкусный, аппетитный, домашний. На кухне всё уже готово — накрытый стол, тарелка с румяной курочкой, золотистая картошка с хрустящими краями, кусочки огурцов с солью, и вишневый компот в бокале, густой, как сироп.

Глава 5

Лена Ласточкина

Сегодня дом непривычно тихий. Ни топота Пашкиных ног, ни воплей из коридора, ни визгов про динозавров или марсиан. Только скрип половиц и бабушкино сопение с кухни.
Пашка заболел.
Лежит на диване, закутанный в старый плед с оленями, и глядит на меня так, будто я его предала. Как будто это я впустила в наш дом сквозняк и принесла кучу бацилл, чтобы заразить его. Глаза у него мокрые, блестящие, ресницы сбились в тонкие паутинки. Щёки раскраснелись, лоб вспотел, а голос почти исчез — шепчет, как привидение. Жалко мелкого.

— Ну как ты, жужелица? — спрашиваю тихо.
Он не отвечает. Только моргает часто-часто и тянется ко мне пальцами — тонкими, горячими. Сжимаю его ладошку. Она обжигает.
Из кухни доносится бабушкин голос.
— Лен, посмотри, чтоб не уснул! Сейчас я ему отварчик понесу.
Отварчик — это ад, сваренный из луковой шелухи, липового цвета, мёда и какой-то болотной дряни, которую бабушка называет «мать-и-мачехой». Густой, коричневый, с запахом гнилого сеновала.
Пашка слышит слово «отвар» и втягивает голову в плечи, как черепаха. Лицо у него перекошенное, как будто ему предложили выпить моторное масло. Я глажу его по макушке.
— Потерпи и я дам тебе конфету. Твою и мою.
Он неохотно кивает.
Через минуту бабушка появляется с кружкой, обмотанной кухонным полотенцем. В комнате сразу становится душно от её зелья.
— Пашенька, давай, родненький, — говорит бабушка ласково, но с нажимом. — Надо. Без этого не поправишься. Я вон давеча чеснок с солью глотала — и ничего! Жива!

Он подносит кружку к губам, зажмуривается и делает глоток. Морщится. А я отворачиваюсь. Передёргивает, словно сама хлебнула порцию ада. Приношу Пашке две заслуженные конфеты и выхожу из нашей спальни, прихватив гитару. Из садика забирать сегодня некого, у меня есть немного времени перед музыкальной школой. Можно ненадолго забежать к Лильке. Рассказывать ей о моём новом друге по переписке в школе — было как-то неловко, а язык очень чесался. И чешется до сих пор.
Лиля Шурова — моя единственная подруга. Такая же неудачница. Бледня бледней, не выделяющаяся из толпы. Как и я, Лилька — девочка, которую сложно вспомнить с первого раза. Не потому что с ней что-то не так, просто она всегда где-то на фоне. Сидит у окна, рисует в тетрадке, слушает, но не перебивает. У неё светло-русые волосы, просто убраны в хвостик или пучок, без заколочек и блёсток. Одежда самая обычная: серые худи, джинсы, иногда клетчатая рубашка. Всё простое, но чистое. Шурова никогда не пытается выделиться.
Она тихая. Её легко не заметить в шумной компании, но если ты рядом — чувствуешь, что она слушает тебя внимательно и с интересом. В ней есть какое-то своё спокойствие. Как будто она давно уже поняла, что не обязана всем нравиться. Лиля — совсем не серая. Она просто не для всех.

Я поднимаюсь на её этаж и стучу. Несколько секунд — и дверь открывается. Лиля, как всегда, в уютной кофте и домашних тапочках с вытертым носом.
— Привет, — говорит она тихо, чуть улыбаясь.
— Привет. Не занята?
— Не-а. Заходи.
Я разуваюсь в узком коридоре, а Лиля уже уходит вглубь квартиры, оставляя за собой еле уловимый запах чая и булочек с корицей. Мы проходим в её комнату, я сажусь на потрёпанный жизнью диван, и у меня открывается словесный понос. Шпарю, не переставая. Лилька хлопает глазами, и с каждым предложением они становятся всё круглей и круглей. Когда наконец заканчиваю, в комнате воцаряется тишина. Потом Лиля хмыкает, выражение лица спокойное, вдумчивое. Она немного морщит лоб и прячет руки в рукава.

— А ты уверена, что это твой Роман Евгеньевич? Может, это кто-то из школы? Разводят тебя и ржут? — предполагает Лиля.
— Не знаю, — я тяжело вздыхаю, — уже думала об этом. Но мне кажется, по ту сторону кто-то нормальный. Может, и не Рома, но там определённо кто-то интересный и смешной.
— И что думаешь делать?
— Пока планов нет. Мне в любом случае нравится с кем-то переписываться. Вернее, есть, но план ненадёжный, — улыбаюсь глупой улыбкой, — у меня занятие через полчаса, посмотрим, как Роман будет себя вести. Вообще-то я хотела попросить у тебя твою розовую водолазку и серьги-кисточки. И блеск для губ.
— Ещё скажи, что сейчас будем собирать тебя как на первое свидание! — цокает Лилька.
— Для свидания я бы просила бордовое платье, которое ты носила в восьмом классе, — я смеюсь.
— О-о-о, — тянет осуждающе, — а лучше сразу в пятом, чтоб наверняка!

Через несколько минут я уже стою перед Лилькиным зеркалом. На мне та самая водолазка, волосы собраны в свободный пучок, губы блестят. Не сказать, что я изменилась до неузнаваемости, но что-то в зеркале поменялось. Я стала выглядеть смелее, может быть.
— Красотка! — говорит Лилька, наблюдая за мной из-за чашки с чаем.
— Принцесса? Да нет, королевна! — хихикаю я. — Всё, пойду. А то ещё опоздаю.
Мы прощаемся у двери. Лиля держит пальцы крестиком, как в кино, и говорит:
— Если вдруг выяснится, что это всё-таки он — ты обязана рассказать. Прямо сразу!
— Обещаю.
По дороге в музыкалку сердце у меня как-то странно прыгает. В голове звучат обрывки фраз из переписки, я вспоминаю смайлики, приколы и пару позорных историй, что успела рассказать анониму. Человек на другом конце чата, может, и правда не тот, за кого себя выдаёт. Или наоборот — именно тот, кто и должен быть. Но мне очень хотелось бы, чтобы это был Роман Евгеньевич. Рома.
Он такой классный. Высокий, худощавый, волосы тёмно-русые, чуть вьются, особенно у висков, обычно небрежно заправлены за уши или торчат в разные стороны, как попало. Щетина — то есть, то нет, как будто он сам не решил, быть ему взрослым или побыть ещё немного мальчишкой. Одевается просто: джинсы, футболки с потёртыми принтами, иногда фланелевая рубашка. А ещё, когда он берёт гитару, исчезает всё лишнее: остаются только пальцы, дерево, звук.
В музыкалке его любят не все — кому-то он кажется слишком свободным, не таким «учительским». Но те, кто чувствуют музыку как он, тянутся к нему сразу. Потому что с ним можно не бояться играть неправильно. Не бояться быть собой.

Глава 6

Ваня Воробьев

— С кем ты пишешься постоянно? — раздраженно спрашиваю Стасю.

Пол вечера не отлипает от телефона и прячет улыбку. Бесит!

— Не ревнуй! Я же не спрашиваю, кто там к тебе весь вечер пытается пробраться! — отвечает ехидно и все еще таращится в телефон.

Мой не до конца раскрытый макбук и правда переодически издает звонкий звук, оповещая меня о новом сообщении. Это Влад пишется с Ласточкой. Я следил за их диалогом, пока не пришла Стася. От скуки. Просто интересно о чем они там переписываются и какие еще позорные истории есть в ее арсенале. Любопытство — не самый лучший спутник, но оно всегда со мной. Влад, видимо, решил взяться за нее основательно. А я не понимаю — зачем? Можно подумать больше некого троллить.

— Ну, всё, я освободилась! — Стася подсаживается ближе.

Рука падает на мой корпус, сжимая так, что я чётко ощущаю каждый её палец. Она не пытается быть нежной или осторожной. Стася наваливается, прижимается и давит, а я автоматически напрягаюсь, но отступать не хочу. Рука скользит вниз, цепляется за бёдра, пальцы сжимаются крепче. Её дыхание на моей коже очень горячее. Губы цепляются за мою шею. Тело слишком остро на это реагирует, удерживаю в себе тихое шипение и сам перехожу в наступление. Пусть Влад сам разбирается со своей Ласточкой, у меня есть дела поважнее!

***

Физ-ра — наше обычное поле боя. Мы с пацанами засели в нашей школьной коробке. Мяч летает из ноги в ногу, иногда кто-то норовит выдать эффектный финт, но чаще мы просто дуркуем и лупим куда попало. Ржем, перебиваем друг друга, дерёмся за мяч.

— Воробей, пас! — кричит Влад, уже наготове отбить мяч.

— Держи! — отправляю его прямиком в его бедро. Горовой скачет и матерится.

— Красава! — смеётся Рустик.

Злопамятный Влад тут же пытается мне отомстить, но я уворачиваюсь и летаю по коробке со скоростью метеора. Мяч бьется о доски, а Владос орет вдогонку, что сейчас познакомит его с моей задницей.

Рядом девчонки сдают прыжки. Нервничают, хнычут, опять о чем-то собачатся. Звук ударов ног о землю и жалобный писк смешивается с нашими криками и свистом.

Вдруг, с другой стороны двора, я замечаю странного чувака, одетого в желтый жилет. Он медленно идёт через школьный двор, неся огроменный букет. Цветы пестрят яркими красками, так, что за ними почти не видно самого курьера. Останавливаюсь, чтобы получше его разглядеть и в этот же момент моя задница все таки знакомится с мстительной натурой Влада.

— Ауч, — тру правую булку и морщусь, а этот гад уже наваливается на мое плечо и радостно по нему похлопывает.

— У англичанки, наверное, новый парень, — смотрю на него беззлобно, улыбаясь. Влад довольно ухмыляется и треплет меня по голове.

— Не у англичанки, а у Ласточки, — отвечает, давясь смехом, — Новый парень. Красивый. Умный. Щедрый. Которому не жалко разориться для хорошего прикола.

— Ты че, еб@нат? — я аж хрюкаю, — Ты что цветов ей заказал?

Сначала мы ржем как кони, сворачиваемся пополам и расхаживаем из стороны в сторону гуськом, не желая останавливаться. А потом я выпрямляюсь и улыбка тут же съезжает с лица. Из школьной двери вылетает Ласточка, сжимая в руке телефон, буквально вхлопывается в курьера, а он протягивает ей букет. Она берет его не сразу, сначала долго моргает, что-то бормочет, потом все таки забирает цветы из его рук. Вертит головой по сторонам, на секунду мы даже пересекаемся с ней глазами. Потом она медленно подносит букет к носу, глубоко вдыхает аромат. Лёгкая краснота растекается по её щекам, и она улыбается. Настоящая, искренняя улыбка, которую я вижу впервые. И тут мне становится очень стремно. Она действительно верит, что это всё по-настоящему. А я знаю правду. Влад просто развлекается. Всё это для очередного прикола. Для скриншотов, которые он потом будет пересылать нам в чат, угорая над её ответами.

А Ласточка стоит с этим букетом и ведется. Смотрит по сторонам, ищет глазами того, кого даже не существует. И ей, наверное, в этот момент кажется, что она красотка и героиня. Доверчивая, наивная дурочка. Я отвожу взгляд. Хочется сказать что-то, но язык прилипает к нёбу. Не моё дело, да? Я просто играю в футбол. А она всё ещё держит букет.

— Ещё и на свидание позову, — говорит он вполголоса, чтобы слышали только мы. — В ресторан. Чтобы собиралась подольше и понаряднее. А я не приду. Пошлите вечером пройдемся, посмотрим как расфуфырится, поржем!

Я молчу секунду. Слишком долго, чтобы это выглядело нормально.

Потом поворачиваюсь к нему и говорю негромко, но жёстко:

— Ты перегибаешь. Это уже не прикол. Это свинство.

Влад сдвигает брови, бросает на меня быстрый взгляд. Понимает, что я не в настроении угорать.

— Ты чё, серьёзно? — усмехается он. — Это же рофл. Прикол. Все ржут. А ты чё, рыцарь теперь?

Я ничего не отвечаю. Просто смотрю на него.
Он делает шаг ближе, почти шепчет, чтобы остальные не услышали:

— Не понимаешь приколов — не лезь.

И уходит обратно на поле, как ни в чём не бывало, будто только что не пообещал сделать из чужой наивности вечернее шоу. Я вижу, как Ласточка исчезает за дверью школы, счастливо держась за цветы. И мне впервые за долгое время не хочется играть дальше.

Дома я едва захлопываю дверь, даже не разуваясь толком, скидываю рюкзак на пол, включаю ноут. Он ещё не остыл с прошлого раза — сразу открывается окно чата. Я пролистываю вверх, бегло просматривая их переписку. Там всё — тщательно отмеренные фразы, дозированная нежность, якобы случайные знаки внимания.

Она пишет осторожно, немного застенчиво, но удивительно искренне, слишком по-детски честно. А он — будто заботливый чувак: ласковый, немного таинственный, сдержанно весёлый. Стиль, конечно, не его — слишком вылизанно. Наверняка гуглит, как пишут «романтичные парни».

Переписка идет в режиме онлайн. Наблюдаю как за реалити шоу, где тот, за кого болеешь, проигрывает. От каждого нового сообщения — либо вздохи огорчения, либо мат. В ход идут смайлики и комплименты.

Глава 7

Лена Ласточкина

Я иду домой и реву. Тихо, почти беззвучно. Только слёзы катятся по щекам и щиплют кожу от ветра. Обидно до тошноты. Плечи сгорблены, руки сжаты в кулаки.

Шикарный букет. Мне. Такой огромный. Мама и бабушка не поверили, что мне его подарили, подумали, что свистнула где-то или подобрала. Зато дед не удивился, сказал: «А что такого? Леночка у нас красавица!» Отцу было некогда, его полоскало в туалете. А я сияла от счастья. Потом еще и приглашение на свидание. Я сразу к Лильке. Она визжала, будто я собираюсь на бал, а не в ресторан в торговом центре. Помогала выбрать платье, делала укладку, красила мне ресницы. «Заняла» у матери цепочку с кулоном. Всё казалось сказочным, как в фильмах. Только сейчас понимаю, насколько же сильно я хотела, чтобы это было правдой.

Я смеялась, краснела, заглядывала в телефон, как в зеркало. Мне казалось, что даже глаза у меня стали светлее.

Потом я пришла на место на двадцать минут раньше. Сначала я не волновалась — вдруг задержался. Может, пробки. Потом думала: "Может, не туда пришла?" — перешла на другую сторону улицы, проверила адрес. Всё правильно.

Через полчаса начала понимать, что что-то не так. Глубоко внутри я это почувствовала ещё раньше, просто гнала от себя. Прошел час. Я всё еще стояла там, проклиная, что на моем тарифе нет мобильного интернета, только домашний вайфай.

А теперь вот иду домой. С размытыми глазами, испачканными щеками и комом в горле. Мимо проходят люди, никто не смотрит, и слава богу. Хорошо, что я невидимка. Мир идёт дальше, а у меня будто сломалось что-то внутри.

Подъезд светится ярким фонарём, как сцена в театре. Смешно. Меня только что кинули на свидании, и теперь мне все видится излишне драматично. Особенно этот двор. Особенно вот эти двое.

Она — Соня, Стася, или как там её зовут. Идеальная вылизанная воображала с надутыми губами, в обтягивающем топе и куртке с мехом, которую она скинула с плеч, потому что, наверное, считает, что начало октября — это чисто рекомендация, а не температура воздуха. Она обвивает шею парня, как змея, и целует с жадностью, будто вот-вот сломает ему челюсть.
С ней Воробьев из одиннадцатого. Тупой Воробей. Тот, который постоянно ржёт, когда я прохожу мимо. Вместе со своими дружками. Никогда не упускают случая погоготать мне в спину. И постоянно измываются над дедом. Черти.

Стараюсь отвести глаза, но все равно за них цепляюсь, и вдруг замираю. Потому что вижу, как его лицо чуть дергается. Он напрягается. И резко отстраняется от своей киски. Я иду мимо. Плачу. Вернее, уже не плачу, но знаю, как это выглядит — черные разводы от туши, нос красный, губы сжаты. Позор. Бесполезно пытаться спрятаться. Лучше идти прямо и не сбавлять шаг. Никакой трагичности, никакой пафосной походки. Просто — пройти.

Когда я миную их, слышу, как он говорит негромко:
— Погоди, сейчас приду.
И через секунду — быстрые шаги за спиной. Но я ускоряюсь. Потому что если он сейчас что-то мне скажет — я сорвусь. Сама не понимаю, почему оборачиваюсь и притормаживаю. И Воробьев останавливается.

Смотрит, будто не знает, что сказать. Лицо у него какое-то... странное, растерянное.

— Эм… Ты... ты в порядке? — спрашивает осторожно.

— Нормально, — бросаю сухо. — Всё отлично, разве не видно?

Он мнётся, подходит чуть ближе. И чего я вообще стою? До моего подъезда два метра.

— Выглядишь хреново…

— Спасибо за комплимент! — отвечаю ехидно, громко шмыгая носом, — Не поверишь, но это я еще очень старалась!

Он прикусывает губу, будто сдерживается, и всё-таки продолжает:

— Я просто подумал… Может тебя кто-то обидел?

Фраза звучит так аккуратно, что раздражает ещё больше.

— Ага, ты прям в точку, — усмехаюсь я, глядя ему в глаза. — И что, теперь посоветуешь записаться к школьному психологу?

— Ты че такая агрессивная, я же просто спросил! — он округляет глаза.

— Ах прости! Я не привыкла, что моими делами интересуется, тот, кто громче всех надо мной угорает!

— В смысле, громче всех? — Воробьев подозрительно поворачивает голову набок, — Почему, я — громче всех? Ты производила замер шума? Не громче, чем остальные!

Ну, спасибо! Сейчас — вообще то, что нужно!

— Знаешь, что, Воробьев? — я плотно стискиваю зубы, — Иди ты в жопу!

— Сама иди, Ласточкина! — отвечает возмущенно и даже как-то обиженно, будто я испортила ему вечер.

— Коть, ну ты идешь? — тянет капризный голос у соседнего подъезда.

— Во, видишь! Это знак! — тут же не теряюсь.

— Бешеная, — бубнит придурок и пятится, — Не Ласточка, а курица.

Я быстро разворачиваюсь. Спина горит от злости. Ноги дрожат. Сердце колотится так, будто я пробежала марафон. А плакать хочется еще больше. Но точно не при нём. Я поднимаюсь по лестнице почти бегом, словно от кого-то убегаю. Уже на площадке слышу, как орёт отец. И тут становится по-настоящему плохо. Потому что где-то должно быть место, где я должна чувствовать себя в безопасности, даже если весь остальной мир — дерьмо.
Но у меня нет такого места.

Я вставляю ключ, щёлкает замок, и буквально влетаю внутрь.
И сразу же в гул.

Слышен глухой грохот, что-то упало в кухне. Или кто-то.
Потом голос отца:

— Куда ты делa деньги?! Опять заныкала?! Думаешь, я не найду?!

Он не кричит — рычит. Это хуже. Его голос, когда он сдерживает ярость, звучит как мотор перед срывом.
Мамин голос дерганый, в панике:

— Нету, Ген. Нету, честно. Я на продукты всё потратила, ты же сам…

— Врешь! Ты вечно врешь! — хлопок по столу или по стене, не различить. — Ты думаешь, я дурак? Думаешь, не вижу, как ты от меня прячешь?!

Дед пытается вмешаться, слышен его надсадный кашель.

— Гена, ну успокойся… Так нельзя…

— Отстань, пап, не лезь! — обрывает его отец и снова к матери: — Скажи, где, мать твою, деньги?!

— Нету! — почти срывается она. — Да пойми ты наконец, нету! Устала я уже, сколько можно!

Глава 8

Ваня Воробьев

Просыпаюсь неожиданно легко, будто выспался за троих. В комнате светло, даже слишком. Щурюсь, переворачиваюсь на спину. Где-то далеко в квартире слышен стук посуды, голос мамы, ещё какой-то негромкий шум, но он не раздражает.

Вытягиваю руки, зеваю. Тело приятно гудит от отдыха, в голове ни одного тяжёлого облака. Вчера, конечно, вечер вышел кривой, но утро — норм. Даже хорошо. Никакой школы, никаких контрольных, никакой суеты и сборов. Можно подольше поваляться. Только начинаю настраиваться на волну полного расслабления, как из кухни доносится хмурый мамин голос. Тон строгий, обиженный.

— Ну и где ты вчера был?

— Я же сказал, мы с мужиками встретились. Просто посидели, — тихо басит отец.

— А телефон? Почему ты не отвечал?
— У меня сел аккумулятор. Я ж тебе показал.
— А ты не подумал предупредить заранее, что придёшь поздно?

Пауза. Тишина такая, что слышно, как капает вода из-под крана. Я лежу, затаив дыхание. Ненавижу эти утренние разборы полетов. Вроде не ругаются всерьез, но напряжение чувствуется. Отец что-то бурчит себе под нос. Мама не отвечает. Потом — звук ножа о разделочную доску. Начала резать что-то с особой решимостью.

Я вздыхаю и сажусь, еще раз потягиваюсь, зеваю и иду в ванну.

Стол как на картинке: нарезанный хлеб в корзинке, варёные яйца в розетках, кружки с чаем, свежие огурцы, помидоры черри, румяные тосты. Всё аккуратно разложено, почти празднично. Только за столом тишина. Мама ест молча, глядя в тарелку. Отец делает вид, что изучает состав на упаковке масла. Я ковыряюсь вилкой в яйце, сдвинув брови, и боюсь шумно вдохнуть. Атмосфера сегодня такая, что любое сказанное слово — как спичка в бензобак. В последние недели у нас такое бывает часто.

— Кто-нибудь будет ещё чаю? — спрашивает мама, не глядя ни на кого.

— Налей, — говорит отец, и голос у него вроде обычный, но я вижу, как у мамы чуть дёргается уголок губ.

Я отодвигаю тарелку.
— Можно я пойду?

Мама кивает. Я запиваю сухой кусок тоста водой и поднимаюсь.
— Тогда погнал, у меня дела.

— Утро только началось, а у тебя уже дела? — спрашивает отец с усмешкой, не поднимая глаз.

— Лучше уж дела, чем вот это, — вырывается у меня.

Выхожу из-за стола спешно и иду переодеваться, хочется поскорее скрыться из этого семейного уюта.

Реальных дел у меня нет. Пацаны по репетиторам, готовятся к предстоящему ЕГЭ, Стася в зале, в субботу у нее двойная тренировка по спортивной гимнастике. Иду мимо знакомых дворов, лавок, каких-то домов, в которых не знаю никого. Без цели. Прямо, потом направо, потом снова прямо. Пинаю камешек, потом сажусь у фонтана — он уже не работает, вода покрыта тонкой пленкой мелкого мусора. Достаю из кармана телефон и залезаю в Ласточкин блог. Новых сообщений нет. Странно. Неужели Влад решил тормознуть, после того, как она простояла одна в ожидании встречи? Я думал, будет раскручивать ее дальше. Ласточка тоже ничего ему не писала. И мне ничего. Понравилось ей меня посылать! Курва неблагодарная! Вижу зеленый огонек напротив ее имени. Скучно так, что решаю поговорить хотя бы с ней.

Аноним: Доброе утро. Оно доброе?

Ласточка: Нет. Провал. А как ты? Еще болеешь?

Аноним: Ага.

Ласточка: Есть один лайфхак для быстрого исцеления. Фирменный рецепт от моей бабушки. Поправишься мгновенно, лишь бы больше его не пить.

Аноним: Записываю.

Ласточка: Берем пучок укропу, одну кошачью жопу, четыре мухомора, полынь из-под забора. Охапку дров — отвар готов!

Я поджимаю губы в смешке, быстро печатаю.

Аноним: Кажется, мне уже лучше 😂👍

Блин! Ну я-то куда смайлики херачу? Хотел удалить, но она уже прочитала.

Ласточка: Значит скоро увидимся?

Упс… Влад ее немного поуговаривал, а теперь она сама предлагает встречу.

Аноним: Если выживу после этого отвара — обязательно. Пошел за мухоморами, до связи.

Привычным жестом выделяю все сообщения и нажимаю «удалить у всех». Вижу как Ласточка опять что-то печатает.

Ласточка: Зачем ты это делаешь?

Аноним: В телефоне нет памяти. Виснет.

Больше вопросов она не задает, я подчищаю последние сообщения и поднимаюсь. Рустик уже должен был освободиться, можно завалиться к нему.

В отличии от начала дня, вечер субботы выдался совсем не скучным. Мы висели у Сереги большой толпой. Яблоку некуда упасть. Двухкомнатная хрущевка битком забита людьми. Моя мать бы упала обморок, но родители Сереги терпеливее. Пока они на даче, готовятся к закрытию сезона, мы наслаждаемся их гостеприимством и наводим легкий бардак. На кухне перемешались запахи колы, пива, чипсов, сигарет и женского, сладкого парфюма. Динамик захлебывается в трэпе, у него уже давно хрипит бас. Все смеются, перебивают друг друга, Стас и Светка целуются в углу. Полный набор.

Я сижу на подоконнике с пластиковым стаканчиком лимонада, хотя мог бы и с чем покрепче, предложений было много. Просто не тянет. Напротив меня на кресле, свернув ноги, сидит Стася. В её руках кола со льдом, на губах яркий, блестящий бальзам, а на лице непобедимая ухмылка, из-за которой я когда-то пропустил автобус, врезался в шкаф и однажды перепутал соль с сахаром. Она смеется над шутками Влада. Этот вечный сказочник опять травит басни и наслаждается тем, как он хорош. Опять при полном марафете, как баба. Волосы как у корейского айдола, зубы белые, как из реклама пасты, и голос, будто он озвучивает рекламу дезодорантов. Он сидит рядом с ней, на подлокотнике, явно ближе, чем надо бы. Говорит что-то ей на ухо, Стася хохочет, наклоняется к нему и ржет. Я чуть не давлюсь лимонадом. Стася поднимает глаза, видит, что я на неё смотрю, и игриво поднимает брови. Типа, ну что ты, не ревнуй, малыш. Влад тоже меняется в лице, встает с места, подходит ко мне, встает напротив и треплет меня по плечу. Меня так бесит, когда он так делает. Сейчас особенно.