Падальщики 4. Последняя битва

Пролог

30 марта 2033 года. 21:52

Кингшенг Ляо

Очередной рассвет забрезжил на границе между круглой голубой землей и бесконечным мраком космоса.

 — Семь.

Слова сами вырвались из груди.

Я потер уставшие глаза, но продолжил перебирать системные алгоритмы «Шэньчжоу». В голове постоянно мелькают цифры. Считать, вспоминать становится все труднее, но я заставляю себя. Цифры — это единственное, что не позволяет мне сойти с ума.

Восемьсот сорок один день на станции.

Семьсот пятьдесят дней задержки миссии.

Семьсот двадцать шесть дней молчания от центра командования Цзюцуань.

Седьмой рассвет за сутки.

И уже тридцать четыре часа я пишу свой путь домой.

Мысль, как яркая вспышка света, пронзила мой истощенный мозг тридцать четыре часа назад: я смогу вернуться домой!

Снова раздался стук из модуля «Вэньтянь». Минг Чан пытался открыть люк между модулями. Я перетянул ручку открытия люка стропами, но не думаю, что они удержат его надолго.

Страх перед Мингом зарядил кровь остатками адреналина, хотя его количество тоже истощилось за два с половиной года пребывания на станции.

Алгоритмы светились на мониторе цветными комбинациями, схематическими блоками, логическими диапазонами. Я читал мозг «Шэньчжоу», перешивал его, удалял ненужное и создавал новые числовые тропы, чтобы он не заплутал в бесконечном пространстве между Землей и орбитой.

Восемьсот сорок один день на станции.

Четыреста восемь километров до Земли.

Восемь тонн — масса корабля.

Три часа сорок минут — расчётное время посадки в районе немецких Альп.

Очередной проблеск света в иллюминаторе.

— Восемь, — выдохнул я.

Прошло девяносто минут с предыдущего рассвета, а казалось всего пять. В нынешнем состоянии истощения мозг работает медленнее. А стук где-то за стенами модулей стал интенсивнее. Минг Чан свирепел, он знал, что я собирался свалить. Но он не собирался отпускать меня со станции. Я нужен был ему для пропитания. Как и остальные четверо тайкунавтов, что он убил.

Восемьсот сорок один день на станции.

Четыреста семьдесят шесть дней с момента истощения продовольственных запасов.

Сто двадцать дней со дня убийства Нинг Энлея.

К настоящему моменту у Минга должны были закончиться запасы тела Нинга. Теперь моя очередь послужить ему пищей.

Все это время я питаюсь скудными ростками водорослей. Их немного, их хватает лишь на одного. За это время в полной изоляции каждый из нас выживал, как мог. Каждый делал выбор. Я выбрал водоросли, остальные — каннибализм. Теперь же остался лишь один из них. Я стараюсь не отвлекаться на шум, хотя явственно представляю, как Минг яростно избивает заблокированный люк.

Автономный модуль «Сюньтянь», дрейфующий с телескопом на одной с нами орбите, послал мне сигнал предварительной готовности. Он помогал мне отслеживать точку посадки. Его алгоритмы тоже есть в моих формулах. Я должен успеть. Должен дописать код до момента прохода станции над точкой отстыковки корабля.

— Девять …

Глаза слипаются, все размыто, цифры сливаются в бесконечную зеленую массу на черном фоне. Посторонний код, вшитый в жесткий диск «Шэньчжоу», все время мелькает то тут, то там, сбивая расчеты.

Неизвестная мне система запуска ракет со странным библейским названием искусственно вкраплена в мозг корабля, вкраплена неаккуратно, безалаберно, как будто кто-то торопился ее записать в дрова, чтобы успеть отправить на станцию. Я вырезаю все, что связано с этой системой, и кладу в отдельное файловое хранилище. Я не знаю, для чего предназначена эта система, никто не снабдил инструкциями. Ее просто послали сюда впопыхах.

К чему? Зачем? За нами все равно так никто и не вернулся. Китайская модульная космическая станция — гордость Поднебесной, дерзкое заявление о собственной космической мощи — покинута, забыта. Мы одиноко дрейфуем в космосе почти три года, пища в отсутствие поставок с земли закончилась спустя год после последнего звонка с Земли, как бы мы ни старались ее экономить, мы стали поедать друг друга…

Зачем я вспоминаю об этом? Затошнило…

Соберись!

Вдруг раздался взрыв. Станцию тряхнуло. О нет!

Я привстал в кресле и выглянул из корабля. Напряженное молчание, стук сердца в ушах, стекающий по спине пот. И вот наконец в базовый модуль между лабораторными модулями «Вэньтянь» и «Мэньтянь» влетел безумный Минг Чан. Его глаза налились кровью, руки разбиты до костей, правая сторона тела дымилась от ожогов — видимо, ему удалось выбить крепления люка при помощи взрывной реакции. Черт! Не следовало его запирать в грузовом «Тяньчжоу», там всегда хранились реагенты для опытов, а сам Минг в далекие времена был астронавтом-физиком. Во времена, когда еще был в себе.

Сейчас же он окончательно спятил. Он был голым и все время, что не ел плоть Нинга, летал между отсеками, разговаривая сам с собой. Я тоже говорил с самим собой. В условиях заточения на космической станции без еды, без помощи с земли, сохранить рассудок очень сложно. Мингу это не удалось.

— Пришельцы! Пришельцы! Они везде! Убить! Их надо убить! — кричал Минг.

Он летел ко мне с металлическим рычагом от люка в руке, грозясь разнести мой череп. Не знаю, что видел его заплутавший мозг, не знаю, что видели его затуманенные глаза, но знаю, что его охватило лишь одно желание — убить всех.

Я быстро заперся в «Шэньчжоу», хлопнув люком и заблокировав ручку механического открытия. Времени нет. Придется импровизировать там, где не успел прописать координационный код.

Первый удар по люку, грозный рев спятившего командира миссии. Он понимал, что я хочу попытаться вернуться на Землю. Оставить его здесь один на один с его воображаемыми демонами. Он зашел далеко за грань рассудка. Теперь он просто чудовище, ничем не отличающееся от безмозглых тварей, что пожирали людей на Земле.

Глава 1. Новое начало

6 февраля 2071 года 09:00

Тесса

Утренняя пробежка подходила к концу. Зелибоба лидировал, Перчинка шла вторая, я же безнадежно от них отстала. И хотя у этих двоих было больше времени привыкнуть к холмистому маршруту посреди зимнего леса — они уже четыре года изучают окрестности Бадгастайна, организовывая терренкуры для его обитателей — отставала я вовсе не по причине незнания маршрута. Полторы недели назад Кейн вколол мне сыворотку, мой организм медленно восстановил антивирусный гомеостаз, и, как оказалось, вместе с сопротивлением заражению пришли человеческие качества. Я потеряла в выносливости и сноровке, пулевые отверстия в бедре, что я получила во время эвакуации людей из Желявы, до сих пор заставляли хромать, я с завистью смотрела, как Зелибоба тягал штангу в сто пятьдесят килограмм, потому что сама едва могла выжать полсотни.

Кейн вернул меня в начальную стадию заражения, а значит, я стала ближе к человеческой норме.

Мы до сих пор не знаем, насколько хватит действия сыворотки. Она не порождает рецидив. Мой организм с каждым днем постепенно поддается атаке вирионов. Все, что мы можем делать сейчас, это измерять время до возникновения ОВС. Острый вирусный синдром — научный термин, которым Кейн обозвал момент критически низкого сопротивления организма жажде. Я не ученый. Я солдат. И я этот момент называю «без трех минут кровожадный убийца без мозгов».

Жизнь превратилась в скачкообразную синусоиду, где на оси Х бесконечно тянется время, а на нижнем экстремуме функции по оси У ждет монстр. Наша задача — не достигать нижнего экстремума, потому что за его пределами человек забывает себя и превращается в хищника.

Лилит — наша первая пойманная особь — до сих пор не очнулась ото сна, в котором ее сознание под действием сыворотки медленно возвращалось на трон, смещая заразные вирионы. Уже полторы недели я каждое утро стою возле плексигласового бокса, где безмятежно спит Лилит, и все жду, когда она проснется. Лилит — наше сокровище. Именно она докажет эффективность теории Кейна о трехкомпонентной сыворотке.

— Клянусь, еще бы минута и я бы побежал за тобой обратно вот с этими санками, — произнес Зелибоба.

Они с Перчинкой стояли на крыльце гостиницы «Умбертус», ставшей нашим домом, и насмехались над моей тяжелой одышкой.

Я взглянула на детские санки, которые стояли возле входа, и, запыхаясь, спросила:

— Почему раньше не додумался?

Легкие горели, лицо щипало, печень стонала, а почки сварились вкрутую после часового бега по сугробам и холмам.

— Негрустишка, — Перчинка похлопала меня по плечу, — в конце концов, ты же не можешь быть лучшей во всем.

С этими словами да еще с ухмылками в придачу оба вбежали внутрь.

В холле меня уже ждала куча людей, от которой я пыталась скрыться на пробежке. Но мудрый дядя Питера Паркера[1] произнес великую цитату, изменившую мою жизнь «С большей силой приходит большая ответственность». Именно эта цитата красовалась на трусах с Человеком-пауком, которые Хайдрун сшила для меня из детских простыней, когда я только появилась под их крышей. Амбиции спасти целый мир от заразы тонули под атакой ежедневной рутины, обещающей вогнать меня в депрессию.

— Тесса, мне не хватает рук в кухне! Попробуй приготовить еды на двести пятьдесят четыре рта два раза в день! — первым возник Свен, сложив руки на груди.

Он батрачил в кухне день и ночь, чтобы прокормить резко увеличившееся население нашей гостиницы. Полторы недели назад мы вывезли из разгромленной Желявы двести тридцать восемь человек. Мало спасти их жизни от неминуемой смерти, теперь эту жизнь надо было поддерживать, потому что люди по-прежнему были заперты в подвале без разрешения выйти на поверхность.

В принципе вся рутина теперь и состояла в том, чтобы поддерживать жизнь людям. Обстоятельства резко обрубили мои планы спасти весь мир от вируса, потому что я с трудом справлялась с человеческим дерьмом. Причем реальным дерьмом, о котором мне уже возвестил Фабио.

— Мы установили всего четыре унитаза на две с лишним сотни человек, канализация не справляется! У нас ни фильтров, ни реагентов, чтобы уничтожить запах!

— А на него каждый день сбегаются зараженные. Они уже все подножие горы облепили, как мухи, — добавляла Арси.

— А еще у нас кончились медикаменты: сорбенты, анальгетики, противовоспалительные, — поддакивала Хайдрун.

Я шла мимо ребят, не зная, что им ответить.

— Тесса! — обиженно воскликнула Куки.

— Что? — резко ответила я. — Все, что я слышу от вас, это проблемы, и хоть бы один предложил решение!

Я заперлась в своей комнате, не торопясь приняла душ, потому что считала, что имею право, черт возьми, хоть немного пожить для себя, а не для каждого просящего. А потом меня тут же атаковала моя совесть, напомнившая о том, что у меня есть личная душевая, в то время как у двух сотен людей, запертых в подвале гостиницы, есть лишь один шланг с водой.

— Черт! — выругалась я и выключила воду.

С каждым днем обстановка накалялась, а я по-прежнему не знала, как ее решить. Я ступила в тот же круговорот дерьма, что существовал на Желяве — нам необходимы ресурсы. Того, что каждый день привозили мы с Перчинкой, Зелибобой и Томасом, критически не хватало, но я не могла выпустить Падальщиков на поверхность, потому что у подножия гор нас ждала плотная стена зараженных, которую человеку ни за что не пересечь. Так на моей шее затягивалась петля: с каждым днем нужда в поверхности возрастала, и с каждым днем зараженных вокруг горы становилось все больше.

— Чтоб тебя! — снова выругалась я и вышла из ванной комнаты.

В спальне меня встретил брат. На его измученном от недосыпа лице читался длинный многосложный упрек.

— Что? Тоже пришел сказать, что все плохо? — я опередила его жалобу.

Он нахмурился.

— Эй, я с тобой на одной стороне, — устало ответил он. — И вообще-то у нас прорыв.

Я не сразу осознала его последнюю реплику и даже отвернулась, чтобы нацепить трико и футболку, а потом до меня дошло. Я подпрыгнула к Томасу и сжала его плечи.

Глава 2. Пир посреди чумы

15 февраля 2071 года. 17.00

Доктор Август Кейн

Уже неделю я валюсь с ног и засыпаю, едва лицо коснется подушки. Тесс ложится раньше меня, а потому последним, что видят глаза, прежде чем перекроют доступ к реальности, это ее мертвый сон рядом со мной, ровно такой же, в какой отправляюсь я через секунду.

Падальщики совершают вылазки каждый день с захода и до заката, а потому, когда я просыпаюсь, Тесс уже давно нет, ее сторона матраса холодная, а шкаф, где висит экипировка — пуст. С таким же остервенением, с каким она отправляется в миссии, я выхожу из берлоги, спрятанной посреди лабораторий, и отправляюсь на собственные битвы.

Герметизация восточного крыла гостиницы шла полным ходом. Ребята работали в три смены, и все это очень напоминало наше предыдущее приключение по становлению Аякса обратно на колеса: убийственный сон, длинный день, физические нагрузки, хрустящая грыжа в пояснице. Список приключений пополнялся с каждой неделей, и я уже втянулся в бешеный ритм. Если выдавался какой-то день без новостей, без каких-то новых проблем или побед, то этот день казался неправильным.

Падальщики привозили с оптического завода новые партии плексигласовых пластин. Фабио, Ульрих и Миша под предводительством Томаса сооружали профильный каркас вокруг восточного крыла, а потом устанавливали плексиглас. Каждый день они улучшали собственные чертежи и задумки, разрабатывали многоступенчатую систему вентиляции: вставляли угольные фильтры, продухи во избежание запотевания стекол — со всей этой благородной целью поселить людей под солнцем, мы рисковали возвести огромный парник и сжечь всех заживо. Но инженера настойчиво потрошили Хроники, ища ответы на вопросы по возведению герметичных жилых камер. Они хотели принести хоть какое-то счастье в жизни измученных подземельем людей. Этот стимул горел ярким пламенем стремления и упорства, он заставлял их строить новый лучший мир.

Продумать надо все, в том числе системы переработки отходов жизнедеятельности. Снова выручили Хроники, из которых ребята достали научные работы по превращению отходов в топливо для долгосрочных космических перелетов. Вот так исследования для полетов в космос спасали жизни людей все на той же Земле, с которой улететь им не удалось. Десятилитровый процессор под гостиницей при помощи переменного тока и электролиза воды способом мокрого сжигания перерабатывал отходы восточного крыла в перекись водорода. А в подвале желявские инженеры собирали высокотехнологичную экспериментальную перерабатывающую плантацию с проточным реактором.

Аграрники тоже без дела не оставались и уже трудились в первых теплицах на заднем дворе гостиницы, который стал полигоном для испытаний фильтрующих подушек Маркуса. Мы с ним пытались найти уравнение для оптимального соотношения фильтрации окружающего воздуха от человеческих запахов. Для этого мы создали купол над задним двором: металлические профили формировали сетку из прутов, на которую мы устанавливали фильтрующие прокладки, каждый день меняя их размещение. Фактически мы пытались вычленить уравнение распространения запаха посредством диффузии и конвекции. Мы тоже день и ночь пропадали в Хрониках, изучая практическое применение Броуновского движения молекул. Но мы продвигались медленно, слишком много переменных в уравнении: скорость ветра, температура, влажность, давление, даже солнечная радиация то и дело вносила свои коррективы, а качающая головой Арси, выносила вердикт: пусть Падальщики и отваживали зараженных от подножия гор, используя приманки, те все равно один за другим возвращались обратно, чуя запахи десятков людей, трудящихся в открытых теплицах.

— Цепная миграция ослабла, интенсивность зараженных масс примерно в шесть раз меньше первоначальной, — утешала Арси, видя наши измученные проблемой лица.

— Но они все равно прибывают. Если прибыл один, то прибудут и другие. Продолжаем эксперимент, — решал Маркус.

Фидель продолжал улучшать каркас. Мы с Маркусом продолжали улучшать формулу пропитки. Их упрямство и безустанность мне импонировали, я и сам такой. Разница между нами в том, что я выносливее благодаря вирионам в крови, и тем не менее Маркус с Фиделем не давали мне ощутимой форы, я каждый день чувствовал себя школьником на экзамене строго преподавателя, а ведь я живу на земле уже семьдесят лет. В два раза больше них!

Вот и сейчас Маркус, не побоюсь этого слова, которому меня научили друзья Тесс, выпендривается, сидя на перекладине между металлпрофилями на высоте четырех метров над землей. Он отвинчивал рамы ферментированной прокладки, чтобы снова поменять ее расположение. Мы добавим еще десять таких подушек, пропитанных ферментами Геркулеса, которые должны замаскировать человеческий запах, исходящий от аграрников, радостно прыгающих сейчас вокруг первых ростков белокочанной капусты.

Недооценил я жителей Желявы. Когда две недели назад Тесса привезла сюда двести пятьдесят голодных оборванцев, я схватился за голову, высчитывая, сколько усилий и ресурсов понадобится для содержания такого количества нахлебников, которые ни выйти из подвала не могут, ни помочь Свену в готовке на целую армию. Первые несколько дней мы с Тесс ссорились ежеминутно, обвиняя друг друга в отсутствии поддержки, каждый считал свою сторону правой, потому что у каждого было весомых аргументов с целый амбар.

Но потом свою лепту внесла Алания — мудрый человек, которых я уже давно не встречал.

— Желявцы не беспомощные котята, — повторяла она каждый день, — за десятилетия подземной жизни в них скопился огромный потенциал. Помоги выпустить его, помоги обратить его нам на пользу.

А потом все стало разрешаться само собой. Сначала инженеры выдвинули обоснованные идеи по герметизации одного гостиничного крыла, к их энтузиазму присоединились Маркус с Фиделем, а потом и их коллеги-исследователи, и вскоре они уже варили линимент, рецепт которого изготовили еще десять лет назад, ну а Падальщики были за любой кипиш и снаряжали одну экспедицию за другой, подпитывая вдохновения смышленых котят.