Падение вниз

1 глава

Наше время

Сирена

На фотографии, оставленной возле надгробия, я вижу свое лицо.

Мой прищур глаз светло-ореховых глаз, такой же разрез губ, слегка заостренный подбородок. Медно-рыжие волосы слегка завиваются – вот только их длина не совпадает. Мои локоны чуть ниже лопаток, и я их выпрямляю.

Память тут же охватывает все остальные отличия – я ниже ростом, у меня еле заметный шрам над бровью – последствие падения в детстве с велосипеда. В конце концов, у меня довольно большая грудь. Потому что я девушка. Потому что тот, кто смотрит на меня с фотографии – мой брат-близнец.

Ты навеки останешься в нашей памяти. Спи спокойно, Дастин Джеймс Лайал.

Я припадаю к каменному надгробию спиной, сажусь прямо на прогретую землю, наплевав на джинсы. Мою спину холодит высокая плита, а голову печет жаркое июньское солнце. Фотографию Дастина я засовываю в широкий карман сетчатого кардигана без рукавов – я знаю, что ее сегодня оставили здесь родители. Но я не хочу, чтоб она была здесь, не хочу, чтобы ее сдуло ветром или она мокла под дождем. Или хуже – какие-нибудь малолетние идиоты, шастающие по кладбищам, поглумятся над ней. Как именно? Я даже представлять не хочу.

Мое желание – это вообще не думать. Отключиться, переключиться, вытеснить – так я оперирую с этими воспоминаниями ровно год. Год – триста шестьдесят пять дней, которые я живу без своего брата-близнеца.

Будет слишком громко сказано, что с того дня и моя жизнь прекратилась.

Нет, я живу. Я дышу. Я функционирую. Мое сердце все так же бьется, тело продолжает выполнять все физиологические потребности. О, я даже за этот год исполнила наш общий план с Дасти, и все же поступила на Кафедру Литературы. Но есть нюанс – учиться мы изначально собирались в нашем окружном районе, но после его смерти – я перевыполнила план и переехала в другой штат. Так казалось намного легче справляться с тупой болью.

Словно можно перепрограммировать себя и внушить себе, что в моей жизни никогда не было брата. Я теперь студентка Лиги Плюща, я живу в двух сутках езды от родительского дома, у меня нет прошлого, есть только настоящее – с людьми, которых я не знаю. Которые меня не знают. Меня никто не спрашивает о брате. Никто не смотрит на меня, находя наше сходство с ним.

Искусственное ощущение нормальности. Я поняла, что только таким образом заглушу боль. Мне нужно время. Я даже сейчас не уверена, что готова полностью осознать и принять то, что моего брата больше нет в живых. Что он только останется в моих воспоминаниях. Что я больше не увижу его, не услышу голос. Вообще не произойдет в моей жизни ни одного события, в котором он будет участником.

Это вообще можно принять?

Я хочу попытаться, я для этого досрочно закрыла сессию и вернулась в родной город. Чтобы сейчас, спустя год, сидеть у могилы самого близкого мне человека и ощущать… Ощущать что?

– Дасти. – Произношу вслух испуганным голосом. Я не верю в загробную жизнь и не ожидаю отклика на свой призыв. Но я впервые решаюсь за год произнести его имя вслух. В мыслях мелькают обрывки из фильмов, где герои в подобных сценах захлебываются в слезах или траурно, поджав губы, стойко молчат.

Сейчас подобное кажется искусственным. Мне не хочется устраивать сцен, как и делать вид, что я уже пережила боль утраты и готова идти дальше. Я скорее потеряна, потому что эмоции затуплены, заблокированы. Пустой взгляд вперемешку с гончими мыслями, которые кричат о ненормальности, жалобно прося выпустить всё наружу, но нет, блокировка чувств – отличный выбор.

Потирая большим пальцем контур фотографии «Поляроида» в кармане, я закрываю глаза, потому что с этой стороны солнце нещадно слепит их. В глазах белые мушки. В ушах – звенящая тишина, какая бывает только в подобных местах.

Не выдержав, спускаю с головы солнечные очки, которые сразу меняют фильтры обзора в оттенки сепии. Поэтому я не сразу замечаю, как на меня падает чья-то тень.

– Сирена?

Нейроны мозга не распознают сразу определенно знакомый голос, но сердце внезапно дает сбой, а холод от плиты по спине становится просто ледяным.

Только не он, пожалуйста!

Нервно закусываю щеку и оборачиваюсь. Тут же испытываю облегчение и даже еле заметный отголосок радости от встречи. Алек Брайт – высоченный темноволосый красавец, душа компании, немного безумец и беспощадный бабник, разбивший кучу женских сердец, когда мы учились в старшей школе. Но не моё. Для меня он был, по сути, лучшим другом Дастина.

Я неловко поднимаюсь с земли, отряхнув задницу от песка, и подхожу к нему ближе. В черной рубашке и такого же цвета джинсах он выглядит непривычно. Сколько помню – Алек всегда предпочитал толстовки с капюшонами или разнообразные футболки. Но при этом выглядел стильно – мы с Дасти частенько шутили, что тот шарит в шмотках получше самой гламурной и избирательной девицы.

И даже более строгая одежда ему сейчас идет.

– Да, это я. – Наконец, отвечаю я, прекращая беглый осмотр. Впрочем, это взаимное действие – зеленые глаза парня тоже изучают меня. – Привет.

Мне становится не по себе – не от встречи или взглядов, а от того, насколько все изменилось. Алека я тоже оставила в прошлой жизни, как и остальных друзей Дастина, но я немного теряюсь, видя его изменения за один только год. Напрочь исчезла постоянная его улыбка, обнажающая слегка удлиненные клыки, делая его лицо воистину привлекательным дьявольской красотой. И с ней же пропал его немного безумный взгляд, словно он каждую секунду обдумывал какой-то веселый план в категории развлечения для психов.

Смерть Дасти изменила всех в ту ночь.

– Сегодня приехала? – Звучит как утверждение, но я все равно киваю.

Какое-то время подвисает тишина, разбавляемая только неуместной трелью птиц. Я кутаюсь в свой кардиган, хотя мне скорее жарко, чем прохладно.

2 глава

Год назад

Сирена

Я изо всех сил стараюсь смотреть в свое домашнее задание, напускаю на лицо сосредоточенный вид, но постоянно отвлекаюсь. Это довольно плохо для ученицы выпускного класса, но не критично – я прекрасно знаю, что мои оценки позволят мне поступить на нужную кафедру. Возможно, я даже смогу претендовать на стипендию, но в моем случае она не так важна.

Я не из тех девушек, про которых можно сказать что-то по типу «бунтарка» или «прогульщица», но и до «ботанки» мне далеко. А если честно, я даже рада, что не приближена к какому-то ярлыку или статусу, который можно было бы на меня нацепить. Тогда ведь нужно было бы ему соответствовать? Так вот, я совершенно точно не из тех людей, которые хотели бы чему-либо соответствовать.

Поэтому я прекращаю в данный момент изображать, что предстоящий тест сильно меня волнует, вскакиваю с кровати, оставив на ней учебники и тетради, и подхожу к зеркалу. В моей комнате оно занимает довольно большую часть, поэтому я имею возможность рассмотреть себя в полный рост. Белая футболка, спортивные брюки – вполне домашний вид. Рыжие волосы собраны в тугой пучок, но выпадающая прядка делает общий вид более сексуальным. Раздумываю, стоит ли накраситься, но тут же отбрасываю эту мысль – нет, я у себя дома, это будет слишком неестественно. Вместо этого меняю широкую футболку на обтягивающий топ, который охрененно выделяет мою грудь почти третьего размера. Растягиваю его чуть ли не до бедер, от чего он натягивается еще сильнее, выставляя напоказ ложбинку между грудей.

Теперь мой вид меня более чем устраивает – по-домашнему, но пикантно.

Подмигнув своему отражению, беру в руки телефон, лежащий на постели, и выхожу из своей комнаты.

Голоса раздаются ожидаемо из гостиной на первом этаже.

Напускаю на себя скучающе-равнодушный вид, спускаюсь туда, где сейчас находится мой брат со своими друзьями.

Это не будет казаться странным, если я признаюсь, что в свое время была влюблена в каждого из них? Хотя отчего? Подростковые гормоны бьют ключом по каждому красивому парню.

Первым я замечаю белую макушку Сина Фэйри – он сидит на стуле, перевернув его и облокотившись о спинку, держа в одной руке банку пива. Они с Дасти дружат сколько я себя помню. Наши матери познакомились, когда еще были беременны нами. Самая невинная моя влюбленность, когда мы все посещали младшую школу. Тогда мы с братом-близнецом не отличались так сильно как сейчас, меня стригли коротко и одевали в комбинезон. Видимо, из-за этого одноклассницы стали дразнить меня мальчишкой или делано путали с Дасти. Было чертовски обидно, и однажды свидетелем таких подколов стал Син. Тогда он влез в разговор-травлю и с убеждением шестилетнего мальчишки-героя сказал девчонкам, что я самая красивая в классе. Симпатичный блондин Син уже тогда пользовался некоторой популярностью среди женского пола, поэтому его комплимент в мою сторону был воспринят более, чем серьезно. Как итог – больше меня никто не дразнил, а я в благодарность за дружескую помощь около месяца потом сочиняла перед сном детские романтические истории, где я была принцессой, а Син – моим рыцарем.

Вторым я вижу Алека Брайта – который чуть ли не с ногами сидящий на диване показывает моему брату что-то в телефоне и через фразу смеется. Видимо, идет активное обсуждение фотографий девушек с едкими комментариями парня. Замечая мой взгляд, он слегка улыбается мне. Улыбка из-под капюшона, надвинутого почти до светлых зеленых глаз, слегка прикушенная клыком губа – мир рухнет, а его внешняя красота и внутренняя бешеная харизма всегда будут незыблемы. С ним Дасти познакомился, когда нам всем было по четырнадцать лет. Алек тогда только переехал в наш район, но довольно скоро стало понятно, что он станет тем самым чуваком, влюбленность в которого переживет каждая вторая девушка в нашем окружении. Именно так и получилось. Я сама не была исключением, и в том возрасте, как и многие, насмотревшись молодежных фильмов и сериалов, мечтала о популярном парне. Алек, ставший учеником нашей школы, уже тогда начал становится именно таким – активный, красивый, безрассудно смелый и отбитый. Полный набор. Моя тайная влюбленность в него длилась почти два месяца.

Вдали от остальных, в кресле-качалке, с электронной сигаретой в руках сидит Калеб Грейв. Сколько помню, это бесполезное сидение однажды купил отец, но никто им в итоге никогда не пользовался, от того оно было сдвинуто к окну. Зато этот парень постоянно занимал его, словно бы отделяя себя от остальных. Дасти с Калебом познакомились немногим позднее, чем с Алеком, но мои чувства к нему пришли с опозданием. Тогда я переживала небольшой подростковый кризис и тащилась по мрачным парням из рок-групп. Молчаливый, длинноволосый в то время Калеб, постоянно одевающийся во все черное под цвет волос, всегда имел какую-то ауру темной загадочности. Я его загадок не разгадала, мне хватило одного лишь образа, а когда я услышала, как он играет на гитаре – он идеально попал в мой желаемый образ тёмного лорда. Три месяца я умирала по нему, конечно же, снова тайно, пока период тяги к мрачным неформалам не прошел сам собой.

Честно говоря, я никогда не понимала, что связывает эту компанию друг с другом. О, это совсем не из тех историй «мы такие разные, поэтому вместе». Иногда мне даже казалось, что парни терпеть друг друга не могут, несмотря на то что много времени проводят вместе. Син бесился с беспочвенной грубости, свойственной другим, Алеку, казалось, попросту тесно в их кругу с его неуемной энергией, Калеб – он даже порой не скрывал, будто его достал каждый человек на расстоянии десяти метров от него. Но надо признать – по отдельности каждый из них хорошо относится к моему брату. К которому в комплекте идет сестра-близнец, поэтому я автоматом попадаю в их расположение.

Но это мой максимум. Я никогда не была членом их компании, не знала их секреты – а они есть, сколько раз в моем присутствии резко менялась тема разговора.

3 глава

Наше время

Сирена

– Как твоя учеба? – спрашивает мама, накладывая мне в тарелку спагетти. Заметив это, я тут же инстинктивно поднимаю руку в знак отказа, а потом выдыхаю:

– Стой! Не нужно! Я не голодна!

Возможно, это не совсем так. Последний раз я ела более десяти часов назад, но в данный момент, вернувшись с могилы брата в родной дом, еда – это последнее, что меня интересует. Вряд ли вообще кому-то захочется есть после того, как ты час взираешь на знакомое лицо, которое является лишь фотографией, оставленной у надгробной плиты.

Раньше никто из родителей и слушать бы меня не стал, но сейчас мама покорно откладывает тарелку и садится за стол. С отцом они обмениваются короткими взглядами, и я замечаю, как он одобрительно кивает.

Нам… Мне повезло с родителями. Они никогда не давили, не ругались без надобности, не придумывали идиотских запретов для детей-подростков. Стоит признать, я родилась в благополучной семье, и это не только в материальном плане. А еще – родители безмерно любили друг друга, хоть и перешагнули двадцатилетний рубеж брака. Их отношения всегда были полны романтики – чего стоит огромный розовый сад для мамы. Они ходят на свидания для двоих, уезжают в совместные отпуска… Ладно, я хочу сказать – они не видели ничего страшного импульсивно целоваться взасос при детях, а порой мы с Дасти умирали от смущения, понимая, что родители без этого самого смущения среди дня занимаются сексом, не пытаясь как-то уменьшить звуковой диапазон этого процесса.

Нас… Меня они любили тоже, это, бесспорно, но друг друга – намного больше.

Когда Дасти не стало, вполне закономерно, что они нашли утешение друг в друге. Они спокойно отпустили меня в другой город и дали выбор решить, как справляться с потерей – самостоятельно. Иногда я чувствую благодарность за это, а иногда – какую-то обиду. Словно моя боль их не волновала. Как будто мне не нужно было семейное утешение. Но окей, пусть это будет считаться мой выбор.

Раньше у меня было всё – большой круг общения в школе, теперь в универе я хожу немой тенью. Был любимый человек, превратившийся сейчас только в груду горьких и негативных воспоминаний. Я никогда не испытывала недостаток родительской любви, хоть и не была для них на первом месте. Но…

Наверное, я хотела, чтоб меня не отпустили отсюда.

Не дали мне этот гребаный выбор.

Чтоб хоть кто-то меня удержал и не отпускал!

Не даю этим мыслям развития. Меня спросили об универе? Смотрю на родителей – и понимаю, что ответа от меня не ждут. Что ж, пожалуй, это была просто дань вежливости, но мне не обидно. Сейчас подобные темы меня тоже волнуют меньше всего в этом мире.

Ужин на столе – только фон и причина, чтоб собраться вместе. Ни отец, ни мать, как и я, не притрагиваются к пище. Я не эгоистка и все понимаю. Год назад умер не только мой брат, но и их ребенок. Я даже не знаю, кому тяжелее – да и нет смысла сравнивать. Мы одна семья, только теперь неполная и покалеченная.

Пересекаюсь взглядом с матерью – те же карие глаза, что у меня. В них скапливается влага. Секунда – и она проливается крупными слезами по ее еще такому молодому и красивому лицу.

Отец тоже замечает это и, придвигая стул к матери, заключает его в свои объятья.

– Лесли…

– Это невыносимо, – всхлипывает мать, кутаясь в его целительных руках словно в покрывале. – Их должно быть двое сейчас… Это невыносимо… – Рукой она зажимает себе рот, пряча судорожные вздохи, потом медленно выдыхает. Пытается прийти в себя, укротить себя.

Я опускаю взгляд на свои колени, обтянутые джинсами – вернувшись домой, я так и не переодевалась. Я слишком похожа на Дасти – сейчас это проклятие для живой сестры-близнеца. Я напоминаю своим существованием о его потере, одним своим видом. Порой по этой причине мне не хочется лишний раз смотреть в зеркало.

Допускаю, что нужно перевести разговор в какое-то русло, иначе сейчас все рыдать начнем. Хотя, может, это и не так уж и плохо?

– Что говорит полиция? – Наконец, спустя год, высовываю голову из песка и задаю этот вопрос. Конечно, по фейстайму с родителями мы не могли избегать подобных тем и ранее, но я всегда бегло сворачивала эту тему. Слушать про расследование – считай, признать себе, что Дасти нет действительно. Более того – он не просто умер, попал в аварию или произошел несчастный случай. Это тоже было бы ужасно, но…

Моего восемнадцатилетнего брата зверски убили.

– Этот Колди до сих пор в федеральном розыске. Но… – Теперь папа теряется в словах.

– Что, но?

– Нет прямых улик, нет мотива. Обрабатываются иные версии. Макс Колди в статусе подозреваемого, не обвиняемого.

Макса Колди я помню постольку поскольку. Он учился в нашей школе на два года старше, но наши пути с ним никогда не пересекались. По слухам знаю, что в свое время этот парень был отпетым психом – что ж, возможно. Однако, я тоже не вижу связи между ним и Дасти – абсолютно не припоминаю момента, чтоб они хоть как-то пересекались по жизни. Зачем Максу убивать его? Просто, потому что захотелось? О, такая версия событий звучит еще трагичнее. Но я почему-то не сильно верю в подобное.

Хотя у меня нет права на какое-то мнение на этот счет.

Все время, пока идет расследование, я пряталась в другом городе, всячески избегая реальности.

– А вы? Вы что думаете? – уточняю я у родителей.

– Сирена, пусть этим занимается полиция, – мягко отвечает отец, и я понимаю, что прятать голову в песок и ограждаться умею не я одна. У нас это, видимо, семейное. Заметив что-то в моем лице, папа тут же дополняет свою речь. – Алек Брайт уверен, что ко всему причастен Колди. Он тщательно следит за всем.

Замечательно. Тщательно следит за всем не сестра, не родители, а лучший друг Дасти. Вспоминаю тут же нашу сегодняшнюю встречу на кладбище и испытываю чуть ли не неловкость. Что он вообще думает о нашей инфантильной семье?

4 глава

Год назад

Сирена

С замиранием сердца жду появления Кея, стоя боком у высокой плетеной калитки. Сама себя проклинаю за дурацкий план – точнее, за очередной дурацкий план – но оправдываю себя как обычно умело: в любви как на войне и все такое.

Если выбирать из «попытать счастья и, возможно, немного попозориться» и «однажды стать приглашенным гостем на бракосочетании Кея Хирша» – то я, пожалуй, остановлюсь на первом.

Издалека уже вижу высокую тень парня и чувствую охватывающее меня пьянящее возбуждение – уже такое привычное за два года, что я знакома с Кеем. Если я говорила, что раньше влюблялась в других – забудьте. Все прошлые короткие влюбленности никогда не толкали меня на какие-либо поступки. Да, мне нравилось в свое время представлять, как Алек или Калеб, на глазах у всей школы признаются мне в любви. Но на этом все ограничивалось. При их виде меня никогда не штормило, я даже не фантазировала полноценно, со всеми подробностями, о поцелуе с кем-нибудь из них.

С Кеем мои фантазии уже давно вышли за рамки французских поцелуев. В моих гормональных фантазиях, он не мог справляться со своими чувствами ко мне и впечатывал меня в свою машину. Прижимал своим сильным телом к ней. Скидывал резинку с моих волос и запускал в них руку. Целовал шею, заставляя задыхаться, оставляя на ней следы. Притягивал меня к себе ближе, хватая за бедра…

Упс, немного невовремя я об этом. Продолжение я представлю перед сном.

Поднимаю глаза и вижу Кея – реального, не из мира фантазий.

Этот парень – красавчик не только по меркам одной отдельной взятой влюбленной идиотки по типу меня.

Метр восемьдесят большого, сильного тела с сухими мускулами – Кей единственный из всех моих знакомых парней, кто регулярно ходит в фитнесс-зал и тщательно следит за собой. Я даже однажды видела его без верхней одежды на вечеринке у бассейна – это, без шуток, идеально рельефное тело! Каштановые короткие волосы и карие глаза – это теперь мой любимый типаж. Но как это ублюдок еще умеет подать себя – он единственный парень, кого знаю, который постоянно ходит в строгой рубашке, пиджаке и классических брюках. Да, много мужчин одеваются подобным образом, даже мой отец, но на молодом девятнадцатилетнем парне с шикарной фигурой это выглядит до безумия сексуально.

Я даже не пытаюсь от себя скрывать, что тащусь от одного внешнего вида Кея. Но не только на этом немаловажном факторе развивалась моя влюбленность.

На фоне остальной компании – бездельников-старшеклассников Кей Хирш, хоть и был на год старше, но составлял ощущение, что там пропасть куда больше. Он уже знал, чего хочет по жизни – и успешно достигал своих целей – а это важное для меня качество. Он не только учился на медика, он уже работал помощником в скорой помощи. Всего год разницы, но Кей казался уже каким-то цельным, переросшим порог юношеской тупости.

Для меня он казался не парнем – мужчиной. Жаль, не заинтересованным во мне, но я не оставляю попыток это подкорректировать.

Поэтому стоит ему только пересечь входные ворота к дому, как я с протяжным всхлипом «о-ой» обрушиваюсь на него всем своим телом. Скольжу руками по лацканам пиджака и… Кажется, падаю? Черт, в идеале Кей должен быстро среагировать и прижать меня к себе, не давая упасть. А потом заметить вырез груди в моей ветровке… Но он застывает и не пытается ничего предпринять, а я уже теряю устойчивую опору и не могу отыграть все назад, поэтому сейчас унизительно распластаюсь перед ним.

Но в последний момент сильные руки подхватывают меня как пушинку и ставят в вертикальное положение. Я слышу надсадный вздох Кея, но не от затраченных усилий, а больше похожий на раздражение.

– С-спасибо, – меняю тембр голоса на более тонкий и пялюсь на его красивое лицо. Я тяжело и немного надрывно дышу – от его присутствия и близости, но со стороны это будет казаться – что от неудавшегося падения. – Я, кажется, споткнулась.

Боже, не убирай свои руки!

Бога нет – Кей тут же отпускает меня, а на лице его застывает усмешка.

– Привет, Сирена, – тянет он, оглядывая меня. Само спокойствие. Но все же взгляд в районе моей груди задерживает – это длится недолго, но сам факт! – Теперь ты всегда будешь встречать меня, сразу падая к моим ногам? Тогда мне стоит подстроить нашу следующую встречи на пороге моей спальни.

От этих слов чуть ли не пылаю – но не от смущения, а от того, что нечто подобное я уже фантазировала. И сейчас эти картинки невольно всплывают в моей голове.

– Чтобы подстроить такую встречу, тебе нужно для начала заманить меня к себе домой, – включаюсь я тут же в игру.

– Что-то мне подсказывает – для этого мне не потребуется ни грамма усилий.

Черт, моя одержимость Кеем Хиршем видна как на ладони.

– Сначала проверь – потом говори, – вздергиваю подбородок и смотрю ему прямо в глаза. Делаю вид, что его предложение мне ни капли неинтересно. Между нами такое небольшое расстояние, что я чувствую запах парфюма Кея – что-то цитрусовое.

Неожиданно Кей резким движением перехватывает меня за талию и наклоняется лицом к моей шее – от чего я чувствую мурашки на ней. Чувствую его дыхание. Чувствую, как чуть ли не намокают мои трусики – он еще никогда не приближался ко мне настолько близко.

– Сирена, мы уже не дети, – понижает Кей голос. Я уже почти не слышу его, а больше чувствую его руку на своей пояснице. Как будто все мое естество переключались сейчас в ту зону тела. – И ты самая сексуальная девушка, которую я только знаю. – Рука опускается на ягодицы и слегка сжимает их. – Я бы все отдал сейчас, чтоб покинуть это место и остаться с тобой наедине.

Я снова верю в Бога – я даже не допускала всерьез, что услышу когда-либо подобное от Кея.

Самая сексуальная изо всех.

Все на свете, чтобы побыть со мной вдвоем.

До летней жары еще далеко, но я ощущаю как будто температура сейчас шкалит выше сорока градусов. От этих слов, от такой близости, от этого низкого голоса, от руки Кея на моей заднице – я становлюсь расплавленным мороженом на солнцепеке.

5 глава

Наше время

Кей

– Подозреваемый, этот гондон Колди теперь в статусе подозреваемого! Когда инспектор Мудак сказал мне это, я еле сдержался, чтоб не разбить ему очки, – От Алека за версту исходит гнев, который он и не пытается скрыть.

Я никак не комментирую это – такой исход был вполне ожидаем. Да, я тоже взбешен внутренне, считаю это галимой херней, переданной ведущим расследование инспектором Мэддоком, но сотрясать воздух как Алек – считаю лишним для себя.

Мы с ребятами находимся на веранде при особняке Брайта, откуда видна блестящая гладь бассейна. Максимально отвожу взгляд, чтобы отогнать ненужные воспоминания. Несмотря на сумерки, стоит липкая духота. От нее тяжело делать вдох лишний раз, а пиджак кажется на размер меньше, хотя я уверен, что не набирал лишней мышечной массы. Но все же с отвращением скидываю его на скамейку, оставаясь в одной рубашке и брюках.

– В следующий раз я пойду к Мэддоку, – говорит Син, прикрывая голову какой-то огромной, явно женской, панамой. Видимо, осталась здесь после очередной подружки Алека.

– С хера ли? – возмущается тот.

– Ты слишком вспыльчив, чувак. – Просто объясняет Син, лениво смоля сигарету. – Не хватало только, чтоб ты сорвался на законника и получил новый повод для ареста.

Последняя фраза заставляет Алека замолкнуть, хотя по его злым глазам легко читается, что он на пределе.

Понимаю его прекрасно. Ситуация отстойная, как ее ни крути. Мы как будто сотни раз прикидывали так и сяк, но за год не добились ничего вразумительного. С одной стороны, все кажется ясным как божий день, с другой – постоянно не хватает каких-то фрагментов общей картины. Даже для нас самих – которым не требуется всей бумажной бюрократии и ордеров, как копам.

Год назад наш друг, Дастин Лайал был убит, и я не совру, что это было совершено конченным способом. Его тело было найдено на границе лесного массива и озера Чара в пять тридцать утра. Прямо возле деревянной, вбитой в землю таблички-предупреждением «Не купаться». Выстрел в грудь – раз. Отрубленные фаланги пальцев правой руки – два.

Обвиняемый, а ныне просто подозреваемый – Макс Колди, двадцатилетний мудак из этого мажорского района. Следы протекторов от его тачки были обнаружены буквально в нескольких метров от тела. Найдены даже следы обуви этого ублюдка. А то, что Макс с тех пор скрылся из города и вообще всех радаров – просто кричит, что этот гондон замешан в деле по уши.

Его родители и их стая адвокатов голосят о презумпции невиновности, но на это глубоко похер. По крайней мере, мне, всем нам.

Совершенно все меняет дело найденные женские следы поблизости, которые ни с кем не идентифицировали. Кто эта девушка или женщина? Свидетель, сообщник или… убийца? Этот неизвестный третий участник трагедии не дает никакой ясности для следствия, и насколько я в курсе, разрабатываются версии, что даже Колди мог быть просто свидетелем, что звучит просто смешно. Буква закона, уголовно-процессуальный кодекс в какой-то степени даже защищает ублюдка.

Ягодкой на торте является и то, что отец Макса – Эдвард Колди является ни больше, ни меньше федеральным прокурором окружного суда нашего штата, поэтому он имеют тысячу возможностей затягивать расследование, пользуясь своим положением и связями. Таким образом, он рассчитывает, что все продлится десятилетия, пока преступление вообще не исчерпает срок давности.

И сам факт наличия денег у семьи убийцы заставляет допускать возможность, что старшие Колди будут защищать свою семью любыми путями. Точнее, уже защищают. Вскоре после той страшной ночи город спешно покинула и младшая сестра Макса – в закрытую частную школу, которая не дает никакой возможности добраться до этой девчонки и вытрясти всю правду, как бы мы ни пытались.

Ива Колди вполне могла стать той точкой невозврата, почему все так произошло. Сообщница. Та самая неизвестная. У которой мог быть мотив, точнее, она могла быть причиной ярости своего брата. Только в таком случае получалось, что Дасти Лайал стал случайной жертвой.

Но пока эта девчонка пробудет еще год под защитой закрытой школы до завершения обучения, насколько мне это известно.

– Есть какие-нибудь новости по младшей Колди? – уточняю у Алека. Не потому, что он кажется больше всех нас горящим желанием отомстить и во всем разобраться. В этом деле у него есть еще и личный интерес.

К счастью, Алек вопрос воспринимает спокойно, насколько само спокойствие вообще бывает достижимым этим чуваком.

– Родители купили этой суке пентхаус на ее имя недалеко от Центра города. – Алек перестает мельтешить и закуривает сигарету, садясь рядом. – Судя по всему, по возвращению девочка будет жить отдельно от своих предков. Оно и к лучшему.

– Думаю, через год мы получим все ответы через нее.

Я слишком рано радовался, потому что друг снова вспыхивает, припечатывая недокуренную сигарету прямо в деревянный столик.

– Ответы? Только ответы? – Чуть не кричит он. – Я эту суку придушу, даже если потом придется получить пожизненное.

– Действительно, придушишь? – Неожиданно для всех подает голос Калеб, находящийся вдали от нас, стоя под тенью крыши веранды. Его темные, почти черные, глаза с усмешкой смотрят на Алека.

– Ты что-то вякнул, Тень? – Алек едва ли не дрожит от ярости.

– Я уточняю. Ты серьезно собираешься это сделать или просто для яркого эффекта это говоришь, Брайт? Ты действительно отрастил яйца и готов даже убить ее?

– Чтобы убить девчонку не обязательно иметь яйца, – морщится Син, которому явно не заходит даже гипотетическая тема обсуждения чьего-либо убийства.

– Смотря ведь кто эта девчонка, – продолжает провоцировать Калеб, даже не глядя на него. Он по-прежнему смотрит только на Алека и ждет его реакцию. – А то ведь мы все настроились на месть, рассчитываем на одно. Ты вроде как готов поставить ее на колени, но не произойдет ли обратной ситуации?

Я слышу только «Сука!» от сидящего рядом Алека, как он уже оказывается рядом с Калебом и резким захватом валит того прямо на деревянный пол. Преодолевая легкую скуку от этой картины, быстро координируюсь и тут же разнимаю их, не прикладывая особых усилий. Ярость Алека сейчас не настолько сильна, поэтому, чтоб оттащить его от Калеба хватает лишь небольшого напряжения мускулов.

6 глава

Год назад

Кей

Как только я оказываюсь возле стеклянной двери, которая меня пустит в дом Лайалов, тут же осознаю, что ни черта-то не хочу туда заходить.

Мне нужно выплеснуть злость. На самого себя. Уйти в зал и упахаться там до смерти.

Я не имею никакого морального права хоть как-то сближаться с Сиреной Лайал.

Милая, светлая девочка, живущая в прекрасном мире, где ее все любят, где у нее есть все, что она захочет. И пусть живет в этом, как можно дольше.

Потому что ее розовые очки не так долго, как хочется, пробудут на ее аккуратном носике. Пройдет еще какое-то время, прежде чем она узнает, что ее долгое время обманывают, или держат в неведении – как принято говорить. Она познает горечь потери. Переживет страшные времена.

Я заранее в курсе ее примерного будущего. Первый его укол Сирена получит после окончания школы.

Второй – я не хочу загадывать, но это уже будет не укол, а внутривенная капельница с ядовитым раствором.

Мне все известно об этом заранее, но я не сделаю ни единой попытки ее предупредить о грядущих событиях, потому что это, черт побери, не мой секрет.

Сирена однажды узнает, так или иначе, насколько я был в курсе этого секрета. И насколько причастен. И лучше в тот момент нам уже стать совсем посторонними людьми, чтобы ее сердце не разбилось еще и из-за меня. Мне и так трудно, но ей будет еще хуже.

Я осознанно ее отталкиваю уже сейчас. И, к сожалению, это не из-за каких-то рыцарских принципов. У нее есть причина меня ненавидеть уже здесь и сейчас, просто пока девушка еще об этом не догадывается и пытается… флиртовать со мной?

Именно это Сирена и делает – не заметит только слепой.

И мне ни капли не по хрен на все эти ее девичьи фокусы. Они раздражают тем, что я ведусь на это. В данный момент ведусь – на ее красоту, на ее яркость, кажущуюся простоту характера, непробиваемость в достижении своих целей. Ну и в том числе – на ее самые красивые в мире сиськи.

Я могу сколько угодно казаться джентльменом, напялив на себя классический пиджак и рассуждая о душе и характере девушки, но сиськи тоже важны.

И особенно, когда она делает на них такой акцент, как сегодня – спасибо, мой стояк скрывают только плотные брюки. Охренительно неудобно, но даже подрочить сейчас нет никакой возможности, чтоб наконец-то отвлечься и создать вид нормального человека.

На самом деле больше огорчает, что в случае с Сиреной – дрочить – это единственный формат возможной близости. Хотя вариант «секс по дружбе» – для меня не что-то новое, но настойчивое внимание девушки, длящееся который год, просто орет о том, что для нее подобное будет куда большим, чем просто секс.

Взять вину перед ней еще за это?

Нет.

К тому же, я сам не уверен в себе. Смогу ли я дальше изображать равнодушного к ней мудака после того, как проведу с ней ночь.

Хватит, это просто сексуальное влечение. Сирена красивая девушка, открыто выражающая интерес – и только потому я думаю о ней.

Даже если бы мир повернется вспять, исчезнет причина ее дальнейшей боли, я все равно явно не тот чувак, который даже гипотетически мог бы соответствовать такой, как Сирена. Хотя бы в этом понимании я никогда не обманываюсь. Смотрю на вещи всегда трезво и все дела.

Кстати, о трезвости.

Даже таких ЗОЖников как я иногда посещают настойчивые желания затянуться сигаретой. Совершенно точно я бы это сделал именно сейчас, если б в кармане неожиданно обнаружилась пачка.

Хочу покурить.

Хочу сбросить напряжение.

Хочу Сирену.

На последней мысли дверь открывается прямо перед моими глазами, и из дома выходит Дасти Лайал. И все мое возбуждение тут же сходит на нет, когда я в сотый раз замечаю в лице друга охренительное сходство с его сестрой.

Мы обмениваемся взглядами, я тут же напускаю на лицо тотальное равнодушие, будто не думал сейчас о Сирене. И будто бы Дасти категорически не понравилось, если б он узнал, что я о ней думаю. Лучше бы так и было.

– Привет, – на лице друга появляется беззаботная улыбка. Но мой взгляд по гребанной привычке замечает другое – бледность, впалые щеки. Теперь это видно отчетливее. Если б не мое обучение на медика, то хрен бы я заметил.

– Привет, – жму его руку и чувствую, что она не пустая.

Отрепетированным быстрым жестом тут же сгребаю купюры в карман пиджака. Понимаю, что мы на территории Лайалов, и свидетелей нет, но паранойя в этом случае – лучший мой друг.

Достаю заготовленный бумажный лист с координатами и осторожно показываю отметку Дасти, ожидая, когда он все запомнит и кивнет. После этого – подношу зажигалку, чиркаю и, пока огонь не касается моих пальцев, до пепла сжигаю все.

Кто-то носит зажигалку при себе, потому что курит. Кто-то – чтоб избавиться от следов преступления. Я – второй вид.

– Слушай, – спокойно обращается Дасти, отряхивая с брюк попавший на него пепел. – Хотел поговорить насчет Алека. Ему тоже нужно.

– Передай ему, чтоб шел нахер, – моментально реагирую я.

Ну сука, ну нет!

Я не хочу так подставляться, это тупо.

Точнее, то, чем я занимаюсь – изначально тупо, опасно и подставляюсь я здесь и сейчас. Но мне самому важно знать, чего ради я рискую. Ради кого, причины и следствия. При этом я не подумаю даже отрицать, что деньги играют роль первой скрипки, но тем не менее я все же не в таком положении, чтоб так рисковать своей задницей впустую.

А развлечение избалованного мажора Алека Брайта – для меня самое что ни на есть «впустую». Ладно, я даже осуждаю подобное.

Продавать нелегально «Оксикон» тем, кто в нем действительно нуждается, но не хочет афишировать по тем или иным причинам – это одно. Это моя клиентская база. Всякие торчки, которые сделали по итогу из обезболивающего чуть ли не новый наркотик Америки – просто идут нахер. Я действительно нахер осуждаю подобное.

7 глава

Наше время

Кей

В каждом мегаполисе всегда было, есть и будет миллион клубов, баров и прочих увеселительных ночных заведений. И среди этого числа всегда будут две самые яркие звезды – никогда не одна.

«Фри-беллз» – двухэтажное, длинное заведение с двумя площадками – для музыкальных исполнителей крупного и мелкого масштаба, тремя барами, лаунж-зонами, караоке и боулингом – находится в Центре города. Там всегда много народа, много шума, много драйва, много подростков, стекающихся со всех районов и грустных шлюх, потому что, несмотря на популярность «Фри-беллза» – у него не самая богатая клиентура.

Если уместно сравнить, то это самый крутой «МакДональдс» города, когда «Левада» – это самый изысканный ресторан.

«Леваду» изначально построили в самом престижном районе города - Даствуде, где обитают самые богатые семьи нации. Здесь не найдется огромных стадионов, как в «Фри», потому что «Левада» запускает только частные выступления музыкальных звезд. Тут довольно много барных помещений, закрытых кабинок, стриптизерш с внешностью топ-моделей, а главное – бешеные бабки за тусовку в этом месте и люди, которые тратят их не задумываясь.

При иных обстоятельствах я бы в жизни не подумал прийти сюда – не мой уровень, личный интерес – минимальный, к тому же, пью я только по исключительным поводам. Но по итогу провожу время в «Леваде», как минимум, дважды в месяц – и все это благодаря дружбе.

Я не особо хочу или пытаюсь вникнуть в такие вещи, как владелец клуба, директор, исполняющий обязанности или формальный хозяин. Даже не особо понимаю, какая в них разница, может ли это быть одно лицо, или все перечисленное – это синонимы? В общем, Алек Брайт в момент своего восемнадцатилетия стал в «Леваде» главным ее представителем.

Это не удивляло – его семья владела множеством элитной и прибыльной недвижимостью по всей стране. Я даже не хочу представлять, что еще находится во владениях молодого наследника. Но не хочу по той причине – потому что сам Алек буквально не хочется заниматься хоть чем-то. В той же «Леваде» у него все дела выполняют наемные рабочие, а все чем он сам любит здесь заниматься, начиная со старшей школы – это до смерти напиваться крепкими напитками. Преимуществ делать это именно здесь достаточно – его точно никто не рискнет попросить уйти, ну и сам факт продажи высокоградусного алкоголя для него, не достигшего возраста двадцати одного года – немаловажный плюс.

Но у Брайта проблемы не только с огромным нежеланием заниматься серьёзными делами, но и самоорганизованность и ответственность зачастую дает сбой. Иначе не объяснить тот нюанс, что он сам же написал сегодня в общий чат и предложил собраться в «Леваде», и сам же просто не явился, забыв или не посчитав нужным поставить об этом в известность.

Калеб в привычной своей манере произносит короткое на его счет:

– Мудак.

Он снова одет во все черное, как гребаный князь Тьмы, и смотрит на веселящихся в выходной день людей как на ничтожных плебеев. Замечаю, что друг с опаской держит в руке стакан, где налита водка. Но насчет его мнения об Алеке – соглашаюсь. Мы чокаемся с ним, но в моем стакане – минералка.

– Да ладно вам, – расслабленно улыбается Син. На фоне рядом сидящего с ним Калеба – его сине-фиолетовая рубашка со светлыми джинсами кажутся броскими тряпками жаждущей внимания сучки. – Тут столько красивых девчонок.

Он произносит это громче положенного и смотрит на проходящую рядом стриптизёршу в красных стрингах и такого же цвета массивных стрипах – это ее единственная одежда. Девушка, услышав эту фразу, ловит взгляд Сина и замедляет свой ход.

Тот сразу же хлопает рукой по своим коленям, приглашая ее к себе, но девица, улыбаясь соблазнительными красными губами, игриво качает головой в знак протеста. Син прекрасно понимает, что у танцовщицы есть свои правила поведения в этом месте, и просто тусить в компании парней – в них точно не входит. Точнее, бесплатно и прилюдно – не входит.

Но за определенную сумму прекрасно все войдет. И выйдет. Войдет и выйдет.

Обменявшись жестами с девицей, Син удаляется с ней из зала, держа свою руку на ее упругой заднице.

Я не ханжа, но подобное не приветствую, хотя друг порой звал даже с собой в такие моменты «сыграть партию на троих». Но понимание, что придется хоть и в резине трахать влагалище женщины, в которой, вероятно, кто-то побывал незадолго до тебя – снимает возбуждение тут же. Но на приколы Сина в этом плане мне плевать – он тоже не обременен отношениями, имеет свои взгляды на жизнь, так что похер, похер.

Занимаю более удобнее место Сина, дающее обзор на небольшой танцпол, где как две змеи танцуют незнакомые мне девушки под инди-рок. Вся остальная публика оккупирует барную стойку или, как мы, сидит в огороженных друг от друга широких кожаных диванах и столиками с напитками. Неон бьет по глазам – слишком яркий и кислотный, что больше подошло бы для наркоманской тусовки. Я даже как-то указал на это Алеку в форме совета что-то исправить, но тот ожидаемо покивал головой, как бы соглашаясь, и тут же выкинул из головы информацию.

Оставшись сейчас с Калебом вдвоем, мне приходится думать, о чем с ним говорить. Допускаю, что этот тип может промолчать несколько часов подряд, не испытывая при этом никакого дискомфорта, но мне скучно.

– Почему водка? – спрашиваю его. В моем окружении он единственный парень, кто может выбрать именно ее, игнорируя более претензионные яды.

– Мне интересно. – Просто отвечает он.

И всё. Гребаный ты черт. Добавь еще пару предложений к сказанному.

– Интересно что? – как тупой зануда цепляюсь я к его ответу, вытягивая нечто большее.

– Что в ней находят русские.

– А при чем тут вообще русские?

– Русские совершенно ни при чем. Это мой лично интерес.

Что, что я должен понять из этого? Смотрю в бесстрастные черные глаза Калеба и не понимаю, какого черта он зачастую выражается так странно? В его словах вообще есть какой-то смысл? Калеб специально корчит из себя мутного чувака, никогда нормально не отвечая? Или сейчас он просто напился русского алкоголя и сам не ведает, что говорит?

8 глава

Год назад

Сирена

Сирена: «Ты где? Задерживаешься уже больше сорока минут!»

Дасти: «Си! Прости! Меня МакКлин завалил заданиями – я не успею =(»

Сирена: «Вместо тебя мне приходится тут торчать с придурком Лоуренсом!»

Дасти: «За это съезжу после школы в Центр и привезу тебе твои любимые капкейки от Санти»

Моя рука зависает над телефоном, где я хочу написать брату, что он и так это сделает. Это его обещание со вчера, когда на спор я обогнала его на своем велосипеде, доехав до рукава озера Чара. Впервые обогнала!

Мы чуть ли не с детства с Дасти придумали себе маршрут, пролегающий через центральную улицу района, кинотеатр, нашу школу, заброшенный недостроенный стадион – который, петляя ближе к концу по узкой тропинке набережной, заканчивается у таблички с надписью «Не купаться!».

Дальше ехать было бесполезно – песок заставлял утопать в себе любые шины, которых сменилось у нас за несколько лет достаточно, собственно, как и самих велосипедов.

Но Дасти всегда меня обгонял, если еще кинотеатр мы проезжали наравне, то к стадиону я всегда точно болталась где-то позади. Впервые доехав первой, я буквально скакала, втаптывая кедами прибрежный песок. А в качестве приза победителю потребовала у брата сгонять до Центра за своим любимым лакомством. Что весьма справедливо – выигрывая, братишка обычно третировал меня дома дурацкими заданиями по типу протереть пыль в его книжном шкафу или разобрать детскую коллекцию фигурок из вселенной Марвел и поставить этих уродцев на полки.

Но какое-то странное чувство заставляет меня не просить у Дасти чего-то еще. Я даже не понимаю, почему Дасти вчера не приехал первым. Он начал отставать буквально сразу. В этом нет ничего страшного или странного, скорее всего мне просто грустно, что привычная традиция, что брат-победитель в велогонке как-то резко прервалась.

Сирена: «Окей.»

Только я отправляю сообщение, как чуть не спотыкаюсь об Лоуренса – фотографа школьной газеты Сент-Лайка и моего дебильного одноклассника в одном лице. Дебильным я его считаю, потому что он слишком навязчивый и липнет ко всем девчонкам подряд, несмотря на частые отказы. Пора бы ему объяснить, что фразы в стиле «детка, у тебя классные булки» или «уверен, что твоя киска такая же красивая как твое лицо» – не сильно впечатляют, а больше раздражают.

Мы с Дасти так же имеем членство в редколлегии с девятого класса для того, чтоб при поступлении в Университет, у нас было положительное резюме. Но сегодня я отдуваюсь, видимо, за двоих, оснащая важное событие школы в виде подобия Шоу Талантов, проходящее в Главном актовом зале. На нем присутствует даже мистер Джексон из Министерства образования, профессиональные папарацци, идет видеозапись для показа в новостях.

На самом деле талантами наша школа не сказать, чтобы блещет. Потому что здесь учатся дети исключительно обеспеченных семей, которым чтобы добиться успеха в жизни не имеет смысла напрягаться с рождения. Здесь каждый поступит в университет или колледж, который выберет для себя – и я не говорю сейчас исключительно про интеллект. А те, кто не поступит – уйдет в семейный бизнес или просто продолжит прожигать жизнь за счет родителей и трастовых фондов. Поэтому мало у кого в Сент-Лайке есть стимул саморазвиваться, тратить много энергии, чтобы в чем-то добиться успехов.

Мы уже считаем себя успешными, потому что мы подростки с кучей возможностей. Повзрослев, большинство из нас переосмыслит это и захочет «стать кем-то», а не просто «быть». Но, а пока мы молоды – то на этом Шоу Талантов выступают только те, кому скучно, но больше – кто хотел засветиться лишний раз в прессе и на телевидении. Поэтому я слушаю фальшивые копии на песни Леди Гаги, смотрю на групповые танцы девчонок, больше напоминающие стриптиз, пытаюсь что-то понять в сбивчивом хип-хопе темнокожего парня из одиннадцатого класса.

Мне даже в какой-то степени неловко за наших школьников – все походит на дешевую постановку, но при этом приглашенные люди будут изображать потом, что представление того стоило. Но моя неловкость быстро сменяется пониманием происходящего, когда на сцену под конец всех номеров, как вишенка на торт, выходит действительно талант школы, хоть и единственный. Даже праздные голоса смолкают, а репортеры немедленно встают в стойку, затаив дыхание.

Ива Колди – олимпийская спортсменка в секции по художественной гимнастике. Вот ради кого здесь все люди. Я тоже, не скрывая внутреннего восхищения, наблюдаю за этой хрупкой десятиклассницей, которая выполняет такие пассажи, что захватывает дух. Ее танец одновременно кажется и легким, воздушным, но даже такому непрофессионалу как я, понятно, что за ним годы изнурительных тренировок. В каждой четко выверенной связке, так не похожей на развязные клубные танцы, в каждом броске вверх ярко алой ленты.

Я никогда не интересовалась всерьез спортом, танцами, не смотрела Олимпиаду, но на финальном шпагате Ивы я легко понимаю, почему популярность этой девушки стремительно набирает обороты в Сент-Лайке.

Скажу сразу, дирекция школы свято борется и временами успешно с какой бы то ни было иерархией среди учеников. Хотя бы потому, что здесь все семьи влиятельные и борьба за «кто круче» у детишек, может выйти за пределы и задеть чувства не только проигравших, а главное – их родителей. Поэтому в школе абсолютно искоренен какой-либо буллинг, у нас нет социальных изгоев, кроме тех, кто осознанно не стремится к общению. У нас нет официально признанных Королей и Королев школы, и такое даже не обсуждается. Но подростки остаются подростками, и ближе к старшим классам волей неволей всегда выделяются те, кто более популярен, симпатичен, имеет больше интереса от противоположного пола.

Из парней таким неоспоримо является Алек Брайт, хоть он и пытается это отрицать. Ну а самой популярной, но в ее случае – самой дерзкой суки Сент-Лайка – считается Лена Дерин, чирлидерша из одиннадцатого класса, имеющая русские корни.