Памятки Анубиса

Скандинавский Эпос

Эрзель - дочь Одина (спонсор - мелодия "Thrue the Time" Enigma)

..."Новый повелитель придет на землю, он станет самым желанным и прекрасным; Один и его стихия канут в небытие...". Слова наносились рунами, в глубине пещер Бури...Он снегом засыпал их, ужаснувшись пророчеству и не имея силы поверить, что самого любимого сына свергнут; круги времен, однако, ждали своего часа...В час, когда на землю спустился тоненький лунный лучик, родилась она, облачком, сразу маленькой, беловолосой девушкой, в бедном наряде, но с роскошным шлемом в качестве короны, и назвали ее Эрзель...Эрзель жила тысячетелетия, мирно восседая у трона отца днем, когда в ее волшебстве никто не нуждался, собирая сотни историй о каждом в крохотные звездочки.Когда наступала ночь, она тихо ступала по облакам, над каждым зажигая нужную звездочку, чтобы истории не путались, не терялись...Увы, среди людей как-то терялась молва о дочери Одина, самой младшей и незаметной среди других богов, ее будто не существовало для них; грозного Тора-громовержца - боялись и чтили, ее матери Фрее поклонялись девушки и матери, Бальдр приносил музу поэтам, за что был почитаем ими, ее же...

Будто не было...Помимо красоты, Эрзель имела понимающее и доброе сердце, потому тихо все сидела у трона отца и порою заглядывала в сад слуг родительницы, догадываясь: время ее не пришло, но придет, видно, не всему она научилась, не ко всему готова...Готовились перемены, когда их не ждешь, Один, даже он, всемогущий и всевидящий, не ждал их: времена стали меняться - народам его земель, покрытых льдом и снегом, не нужны были больше ни вдохновение, ни мирный семейный очаг, ни бдительная власть, ни трепет перед силами природы; кто-то, новый грядет и лишит богов трона, захватит умы и сердца людей, срежет цветы душ, насмехаясь, добрых и выпустит их, в обличье волков, злых, сея страх и разрушения..."Настало твое время, Эрзель!" - облака над девушкой в один день сложились в магические круги, из которых слышался голос Одина...Она была послана на землю, чтобы исправить перемены, и только черный ворон отца следовал за ней и изредка помогал...Дел было много, сразу в нескольких местах, мгновенно, что, кажется, сами боги растерялись: то у бедняка отберут хлеб, то ребенка отдали к чужим людям, то лошадь обречена на долгий путь...

Надо было как-то помочь, но как? Эрзель знала лишь одно - над каждым, цветком или человеком, тихо зажигала она звездочки; они не угасали...Как и новые беды: бедняк не стал богачом, путь не стал короче, а ребенок не изменил свою судьбу; все надеются на время, богов, которые помогут...Но ворон улетел (терпение грозного отца лопнуло от промашек дочери и он замолчал), оставив девушку, казалось, совсем одну, наедине с проблемами, в которых, даже в звездочках усматривали славу, жадность, зависть, ослепление...Эрзель все бродила по миру в раздумьях, может, стоит объединить людей, сделать их звездочки одинаковыми? Она попробовала: каждую она наполнила чистым солнечным светом, мудростью, тишиной, красотой и добром, не жалея всей души и чудес...Они как-то промелькнули в громе, снежных воях ветра, совсем... незаметно!..

Грустно, сделалось от этого очень грустно (даже бог может грустить). По бледным щекам девушки покатились невольно слезы - она бессильна, теперь ее точно не примет суровый отец, назад, в заоблачный дворец богов, к скромным простым ступенькам у своего трона; как грустно...Ведь она чувствовала, что он тоже огорчается, видя как усилия тысячи богов не нужны, что его самую младшую дочь обижают, не принимая ее даров, от этого она растерялась и ошибается (он привык не прощать ошибок, верховенство, завещанное Бури, чтобы не потерять власть и не царил хаос, обязывало этому)...Эрзель старалась не думать об этом, чтобы еще больше не грустить - ее изгнали на землю к людям, они умеют и рассеять тоску, она пойдет к ним и с радостью поделиться еще звездочками, дарящими здоровье, удачу и покой (она тоже любит их, не смотря ни на что!); путь лежит через лес...Она любила его тишину, эхо дятлов и шорох листиков под ногами, тропинки, залитые сейчас родным, лунным светом, искристые капельки, дрожащие на паутинке, прохладу ветерка, потому... не торопилась (она - дочь Одина, ей время подвластно); непосредственно по-детски трогая ягодки и трепля за грудку певших ночных птичек...

Вдруг за ее спиной послышалось тяжелое дыхание и шаги (может, отец прислал к ней вестника-волка, хоть обычно он этого не делал?).Эрзель обернулась: и вправду, перед ней стоял волк, огромный, с искристой шерстью, меткой Одина в форме двух перьев, выкованных по бокам массивного ошейника; да вот только...Шерсть у него была не как у отцовских слуг - они были белоснежно-черные, или иссиня-темные; этот же цвета был раскаленного огня, перемешанного с каким-то гадко-убаюкивающим, липким туманов в тех искорках (это не от отца волк!).Девушка, отметив для себя эту мысль, отвернулась и пошла было быстрым шагом дальше, к людям или в пустыню снежную, все равно куда (сверкающие глаза волка внушали ей страх); как услышала: "Эрзель, не уйдешь от меня!". От этих слов она еще больше испугалась и побежала не оглядываясь; добравшись до ближайшей деревни и попросившись в нее жить, она старалась забыть эту встречу...Звездочки, ее звездочки не покидали ее с того момента, только они выглядели какими-то другими, искомканными, тусклыми, перевернутыми: свет обернулся в них тенью, улыбка - злобой, смех - рыком чудищ...Все жители деревни заметили их присутствие и обвинили беловолосую незнакомку в их появлении; преследуя и грозясь убить, ломясь к ней в ее укромный домик на окраине (и если бы не ее отец, приславший на защиту Тора и грозу от него, которую жители очень боялись, им бы это удалось!)...

Эрзель вынуждена была бежать от людей, с тоской вспоминая тихие звездочки свои прежние у ступенек трона Одина; увы, теперь ей только в снежную долину, куда все идет, рано ли поздно, где хранит свой секрет старый Бури...Девушка, не теряя надежды, поправила скромно наряд и шлем, отправилась в путь - она же его внучка, самая младшая, необычная, она богиня и надежда своих родителей, неужто он ей откажет?.. Долгими днями и ночами, сквозь снег и лед, добиралась Эрзель до гор Бури, периодически теряясь в пути и едва не падая на острые скалы (странный волк все не отставал от нее и порою пытался наброситься, мелькая неподалеку красноватой страшной тенью); но она нашла их...

Греческие Мифы

Нерей (навеяно мелодией "Galas went away" Enigma)

...Он остался с нами до сих пор, и приходит в сказку...Добрый Нерей плывет вдаль, поднимает сотни пузырьков, они узором складываются в истории...Как хороши они в пурпурной пенке, что точно сотни рассыпанных лепестков роз тихим туманом укрывает море!..Нерей их пробует ловить... маленькими несмышлеными усиками мордочки ламантина; он еще совсем маленький, с удивлением открывает для себя совершенно изумительные фигурки нимф, превратившихся в кораллы...Все по-прежнему тихонько и живо в его мирке, оттуда не доносится грохот мотоциклов, пульсация огней в суетливых городах, сотни ипостасей одних проблем на сотни языках и ногах...Нерей плывет и видит что-то похожее - беспорядочные серебряные россыпи радуги в виде рыбок, угрюмые крабы прячут к себе затонувшие сокровища...

Он с пониманием усмехается добродушным густым усом, укрывающим огромную бивню-клык... моржа: много чего поведал он на своем долгом веку, в своем царстве снега, льда и пронзительного ветра; северное сияние превращает небо над ним в дивный ковер, где узоры складывают снежинки, падающие капли сталактитов в гротах - колыбельная его детства...Иногда сияние луны украшает темные воды, по которым, как ожившие морские титаны, двигаются сверкающие айсберги...Дедушка Нерей - грузный, важный, ступает среди белоснежных льдин, впереди путающихся пингвинов и дружелюбно встречая фонтан соседа-кита (он спешит поделиться секретом яблок Гесперид, как и прежде)...Все плывет, плывет вдаль, стараясь из всех сил поймать волну... гибким черным и мокрым тельцем, мордочкой так походя на умилительного котика, встрепенувшегося от крика экзотической райской птицы - следует торопиться, ведь...

Где-то там, в глубине, причудливыми тенями на приятном теплом белом песке рисующей зябью воды словно растущие неподалеку на земле кокосы и апельсины, рождаются... восхитительные, крошечные жемчужинки, как малыши, осторожно приоткрывающие глазки из красивых ракушек-раковин...Похожими на заросли лиан в джунглях или дальние рощи бамбука, ветер моря играет с водорослями и черной, грациозной фигурке морского котика как никогда весело играть, нырять, кружить между ними и в них (быть может, их, неслышный никому, кроме него, и понятный только ему, шелест напоминает теплое солнышко, делающее по-сказочному светлыми листики?..Они тоже летят вдаль, плывут, как и......Нерей, что......Поднимает сотни пузырьков, они узором складываются в истории, плывет вдаль...

Стрела (о кентавре)

... "Ты столько раз пронзала врагов моих, и вдруг, незримая, коснулась меня..."
....Я жил в лесах царя, подчинившего мое племя давным-давно и под страхом гибели поработившего его, служил, как и все в его войске, долгие пути, сбивая свои ноги в поисках богатых соседей, чтобы устрашить их своим луком и стрелами...
Мне казалось, что никто во мне никогда не будет видеть никого, кроме быстрого стрельца, беспощадного и хладнокровного, но появилась она...
И я забыл, что являюсь не полностью человеком, что не имею ничего, кроме обычного сердца, слабого и одинокого...
Царь послал меня в страну, где жила она, ограбить и убить всех... Я натянул тетиву, прицелился, но увидел глаза цвета неба, чистое и растерянное моей необычностью лицо, неумелую робкую улыбку алым губ, черные ее локоны, худенькую шею, на которой висело грузное ожерелье рабыни, тонкие и усталые плечи, покрытые простыми скрещенными куцыми веревками... и...
Все во мне взволновалось, негодование от того, что она была невольницей и тяжко трудилась, вероятно с малых лет, о чем говорили ее по-детски неокрепшие ручки и ножки, ради кучи хлама, представленного коврами, золотом, вазами, статуями...
Не соображая, что творю, я стал стрелять по вещам, которые мне положено было украсть и за которые я должен был ее убить...
Ни за что! - решил я и, торопливо истощив искушающе большой запас стрел, умчался прочь в лагерь, отчего-то думая о ней, о перекрещенных веревках, только иных, что приятно связали меня и ее...
В шатре царя я получил тяжелым скипетром по шее (товарищи, которые знали, что любое подсмотренное и подслушанное ценится вдвойне, доложили о моем поступке).

"Уничтожь врага или ты сам мне им станешь, дрянь!" - приказал он, удаляясь в покои, купаясь в лести и раболепии.
Я долго размышлял тогда, что опаснее - предать царя или себя? Мне очень легко и радостно осознать - главное быть внутренне свободным, потому смело кладу шлем свой перед его покоями и убегаю, нарочито медленно, громко, чтоб показать - я дарю свободу...
Стреле и ее полету, себе, и... ей: прокравшись той же ночью во дворец, я снял с нее ожерелье рабыни и веревки, пусть будет свободной...
Сам побрел в леса, успокаиваясь шуршащими листьями и солнечными зайчиками, беспечно играющими на них, мне в каждом мягком очертании игры света виделась она или что-то напоминавшее о ней, но я понимал, с грустью до боли, что мы не можем быть вместе, ведь я бежавший из войска ее враг...
Не совсем человек, не совсем конь, а так, просто скитающееся существо, сбивающее стрелами высокие плоды для скромной трапезы, путь мой был далек, хотел уйти далеко-далеко, ведь приятно, но и мучительно иметь возможность вернуться к ней (вернусь - не смогу покинуть уж вовек)...
Так мои годы незаметно шли, ночи убаюкивали звездочками и они были тонкими, как ее улыбка, робкими крохами, стыдливо прятались они за скалы...
День не утомлял разными голосами птиц и зверей, изучениям сотни историй по следам и удивлением - как мир хорош и огромен, и в то же время, как он...
Пуст и однообразен без нее, я не скучал по азарту боя, по скупым и скромным трофеям, в милость кидаемой от груд золота и драгоценных камней, тосковал по ней, по ее глазам и неумелой улыбке, и что только крепкие незримые нити согревают мою душу, а на память ничего и не успел взять о ней, опасаясь, чтоб не вернула стража и не узнал царь...
Мне сделалось грустно, глаза никуда не хотели смотреть, но вдруг...
Мне на глаза попалась стрела - простая, старая, с кусочками переплетенных веревок от ее простенького наряда!
Годы уши вспять и как наяву вижу - просторный зал, груды сокровищ и выбегает она, изумленно встречая меня глазами...
Они пронзили меня навек, сладко и глубоко, точно стрела...
... "Ты столько раз пронзала врагов моих, и вдруг, незримая, коснулась меня..."

Египетские Легенды

Lotos +18
"Прохладные, усыпанные звёздами волны Египта в каждой свой пульсации словно шепчут шелест Легенд. И всём известных, что застыли в красочных стенах пирамид в фигурах богов на земле и тех, кто смотрел снизу на них, нисколько не сомневаясь, что сама земля смотрит на них.
Так и неизвестных, к примеру о лотосе. Это такой красивый белоснежный цветок, что точно складывается из частичек белоснежных бабочек, неотличимых по красоте и хрупкости друг от друга, влюблённых друг в друга, но живших далеко друг от дружки. А ведь это просто однажды устали летать друг к другу, и подумали они, что хорошо бы им слиться навек в одно и парить плавно без усилий.
И само небо откликнулось на их просьбу, укрыв их крылышки друг у друга на глади Нила, убаюкивая танец их любви на легоньких волнах, они летали, как и хотели, но совсем легко, они были неразлучны, как и хотели, и навсегда. И аромат счастья потихоньку овеял их вечный сон, даря его нам в лотосе".
Немного погодя струны арфы и тихий голос юноши, поведавшего эту сказку, умолкли в памяти, освобождаясь для бесшумной ночи, которой, казалось, нет конца, но он не спешил к этой реке грёз уж давно с некоторых пор, как и сейчас, сквозь кисею завесы ложа на него смотрели внимательные глаза девушки, сходство с собой поразившее его на пиру фараона. Они понимали, что вся эта похожесть была у всех гостей, ведь тогда все подводили глаза и губы, всё носили одинаковые парики-плетения чёрного цвета и лёгкие полупрозрачные одежды. Правда, на потеху знати, там что устраивали бои сценические, что увеселительные представления одни и теже же люди почти без имени, хотя и имеющие роскошь.
"Мне кажется, мы тоже однажды станем лотосом" - ответила она тогда, тихо-тихо, всё же собравшись ко сну. Но он не отпустил её, а лёг рядом и долго-долго смотрел на неё. Ему не позволено было иметь семью, как и ей, но они были друг друга одним целым, в такие моменты, когда дворец забывал свои суеты по развлечениям и хлопотам, песок уносил сплетни и вести, а месяц раздумывал, как б пронзить тенью нити этого мира, чтобы не казалось вчера тем же, чем сегодня, а завтра тем же, что сейчас. Но юноше и девушке было неловко отвечать себе на такие вопросы, ведь они боялись, что боги накажут их за незнание, за робкое желание отпустить ситуацию, поймать момент и просто лежать рядом и смотреть друг на друга.
"У него будут лепестки цвета твоих губ" - решился прошептать он наконец, незаметно всё выше и выше медленно водя по её тунике втайне припасенными маленькими гроздьями винограда (он обменял последнюю воду с долгого похода в чужие страны ради этого подарка ей), со стеснительно-задумчивой сосредоточенностью, доведя до её робко-изумленного ахнувшего ротика, он осторожно надавил на виноградинку и слил поцелуй с его соком.
"Нет, он будет заключён вокруг аромата твоего сердца" - ответила девушка и, немного пропустив своё одеяние, развязала повязку на шею и кротко-медленно провела ею так по его щеке, чтобы стереть остатки лакомства и осыпать его припасенными крошечными-крошечными жемчужинками с её ткани (она отказывала в покупке горсти чечевицы с разбитой тарелки каменоломень ради этого сюрприза ему), когда они хотели упасть совсем, она ловила их и рисовала лёгким массажем ими узоры невиданных легенд на его плечах.
(Никто так и не узнал, кто они, их тайну и как они потом пропали навек из дворца, но на забытом пруду у их ложа их действительно потом переплелись друг с другом два прекрасных лотоса, что раскрывались друг другу и трепетали ароматом только в ночи Нила).

Шепот песков (вдохновила композиция "Deep Forest" Deep Forest)

…Хранит в себе необычный мирок, одновременно прохлады и несносной жары, золота и тусклых дюн, миражи и таинственный сумрак храмов.
Они дивно сочетались в одной далекой стране, на которую внезапно пришла беда: неизъяснимо, при изобилии питья и еды, всех благ и прохладной тени города, одни люди уходили из него, а потом… пропадали, другие чахли в городе от таинственных сил…
И никто не мог объяснить эту загадку. Но… однажды, после удачного похода на соседние страны, к жителям попала чужеземка – простая девушка, с необычной для той страны внешностью, кроткая и милая нравом.
Вовсе не дивно, что ее хозяин, впервые за долгие годы спокойного плавания в кругах холодноватой, будто знакомой лести, задумался и как-то сказал: «Я не нуждаюсь в слугах, потому отпускаю тебя».
Немного удивленная таким решением, пленница радостно покинула незнакомые стены и стала искать дорогу домой. По пути она задумывалась, почему все же, скромный и добрый хозяин, который почти не нагружал ее работой, решил отпустить ее (хотя было видно, что ему тяжело это было делать).
И она, увидев море, сверкающее родными искрами, почувствовала, как оно напомнило одну странную деталь: ее хозяин всегда носил темную повязку, никогда не снимая и терпя насмешки других мужчин непонятной страны («Ходит, закрывшись тряпками, как женщина глупая, позорит нас!» -кричали они и тыкали в него пальцем, клеветали на его дом и нещадно отгоняли, порою били).
Все это внезапно подсказало правильный, дающий радостный покой совести, путь для чужеземки: ей показалось необходимым избавить хозяина от таинственного бремени, причиняющего столько боли, тем самым отблагодарить за теплые дни тихого и даже ласкового обращения. Тогда и домой можно будет вернуться с полной свободой.
С такими мыслями девушка поспешила к мудрецу, знающему все мистические письмена, знаки и события незнакомой страны. Мудрец тоже был не таким, как всегда – стал каким-то бледным, почти прозрачным (что вовсе не соответствовало жителям той страны); он пошатывался и апатически лежал на одном месте, видимо терпя мучения.
Жалостливая пленница кинулась к нему, помогла ему подняться, с вопросом: «Что тут случилось, мудрейший?... Почему мой хозяин, в отличие от всех скрывает лицо, а ты, всегда такой бодрый и веселый, сейчас грустишь и слабеешь?».
На это мудрец долго молчал, встрепенулся, оглянулся по сторонам, словно собирался сказать, непозволительную для разглашения, тайну, а потом еще раз вздрогнул и написал на бумаге письмена: «Я страдаю от того, что утекло под тенью жадности, а твой хозяин… Сначала он, как и многие, был доволен тем камнем, что безразлично кинули вместо живого алмаза, но сейчас он осознал, как камень, за наивность и расслабленность, сжимает ему сердце».
Увы, пленница не поняла значения этих слов (тех ужасных событий, что случились, какими дышали письмена). Ей осталось лишь поблагодарить мудреца и… быстро побежать назад, к хозяину.
Он был втайне рад ее появлением, но, совсем непривычно, сорвался с места и, закрыв за ней дверь, принялся отскакивать в угол и кричать (словно догадываясь о чем-то): «Зачем ты вернулась? Ты знаешь,что в моей стране за такое могут жестоко покарать?... Что ты хочешь, что глядишь так тревожно, словно…».
Такое поведение не смутило преданную девушку и она, на всякий случай поклонившись, осторожно произнесла: «Я никому не скажу, что видела, клянусь! Только покажите то, от чего страдаете и что прячете от всех!...».
На это ее хозяин, вдруг проникнувшись эхом чего-то тоскливого и одновременно - теплого, по-юношески обескураженный, виновато опустил глаза и почти шепотом произнес: «Подойди, если не боишься! Я покажу тебе!».
Чужеземка с рвением подошла и с трепетом ожидания слушала, как в полумраке раздается тихий шелест – хозяин снимает повязку. Она присмотрелась к его лицу и обомлела от некоего шока и… жалости: хозяин страдал от тонких лоскутков, по всему лицу, около глаз, словно живой мумии!
Отголосок чувства вдруг сменил оттенок для взгрустнувшей души хозяина. Он отвернулся и чуть слышно произнес: «Хоть и не хотел, но показал тебе то, что никому не доводилось видеть… Ты получила свое, иди от меня!... Иди, беги домой, я отпускаю тебя, слышишь?...».
Но притихшая пленница не желала так просто уходить – ее оковы жали как никогда приятно, и она хотела согреть ими свое сердце и тех, кто был сейчас подобен мудрецу, хозяину.
Он стоял и ждал, когда она пройдет через открытую потайную дверь, слишком проникнувшись жизнью, чтобы кидать ее в безразличный, всепоглощающий огонь. И, наверное, что-то еще не давало ему покоя, предчувствие…
Прогремело молнией, его вынужденным окликом: «Что же ты стоишь, беги домой!».
«Почему это произошло?» - произнесла тихо чужеземка, присев рядом с ним.
Хозяин поспешно набросил повязку и, закрыв глаза, сделал то, что так всегда освещало ему скучный знойный день – ответил ей, бесстрашно, подробно, желая этим только бережно толкнуть, спасающим испугом, свою пленницу к безопасности: «Завелась у нас одна колдунья, принесла всем какую-то яркую, сладкую воду, забрав настоящую, и смеялась: «Пейте, сколько хотите, это бесплатно!».
Многие, как и я, пошли за этой водой, потом еще и еще (как она притягивает вкус, знаешь ли). Но… в один день я с ужасом заметил на своем лице то, что ты видела, и мне не хотелось жить от этого позора…
Всякий позор можно смыть и… я пришел к колдунье, попросил у нее настоящей воды, а она только прокричала: «Я не хочу спускаться за такой тяжестью в колодец, только чтобы ты смыл полоски… С чего я должна это делать?... Иди от меня и сам думай, как справиться!»…
И так много людей шли со своими мучениями (у кого тело наливалось прозрачностью, у кого оно росло в объеме, у кого оно твердело), к ней, просили хоть каплю нашего сокровища дать, вернуть, но…
Никого не пускает колдунья к себе и настоящей воде и поставила к себе в стражу чудище заморское… Полно, не думай об этом, иди домой!...».
На этом хозяин попросил девушку оставить его и «больше никогда о нем не вспоминать».
Она… сейчас была даже рада, что являлась чужеземкой, ведь колдунья ее не знает, договориться будет проще. Пусть это было лишь легкими надеждами, яростно заграждаемыми туннелями узких улиц и ветров; толпою, спешащих то к яркому солнцу, за роскошью, то – в тень, за безопасностью, людей, но…
Оно все же протянуло свою мистическую ладонь, представленную пирамидой из темного тумана, украшенной всякими яркими, дивными листьями и звездами.
В ней были представлены яства и мягкие постели, так и манящие к отдыху от зноя и ветра, среди теплых звуков невидимых инструментов и прозрачного лунного света.
Но осторожная чужеземка проходила мимо этих чудес, не обращая внимания на их блеск, приметив только с горечью, забелевшие жуткими чертами, фигуры снега ушедшей жизни.
Она пугливо пряталась и за решетками, с молящими о высвобождении… чудовищами, кричащими, что «им скучно, люди забыли Сфинкса, и теперь они взаперти».
Пленница, стараясь не ощущать мелкую дрожь и тень страха в глазах, прошла и мимо них, памятуя, что все в мире на своих местах – и чудища, как бы они жалостливо не притворялись в начале, всегда должны быть на привязи; иначе много бед они причинят людям…
Их скучающий, без похищенного колдуньей, мирок уныло свешивал ветви странного дерева, вместо плодов которого были слезы, а листья которого были маски с некрасиво нарисованными улыбками.
Неподалеку довольно рассматривала его… женщина в одеянии знатной дамы (колдуньи), ведущая на поводке… «чудище заморское» -миловидного большого пса, явно с грустью наблюдавшего свои уходящие лучики дней и, тихо улетавшие вдали, свежие отголоски радости.
Именно он, так жалостливо смотрящий на пленницу и тихонько виляющий, от понимания ее тонкой, невидимой красоты, хвостиком; заставил ее храбро первой нарушить тишину.
«Отпустите свою собаку погулять, ей же скучно в темной, прохладной и душной пирамиде!» - просто посоветовала чужеземка, исподтишка угостившая пса хлебом.
«Ни за что! – по-детски капризно, пискливо отчеканила взрослая, чинная и богатого одеяния, женщина, оторвав взгляд от странного дерева. – Если он получил свободу, он станет расхлябанным и перестанет быть грозным, страшным!... Никто его не будет бояться, все поймут, какой он, на самом деле, тихий и вялый, а мне это не нужно!... Да и кто ты такая, чтобы мне указывать?!... Чего ты хочешь?!...».
«Верните людям этой страны воду! – мягко попросила пленница, молитвенно протягивая к колдунье руки. – Столько людей мучаются без нее; мудрец всегда был бодр, а сейчас почти умирает с тоски… мой хозяин так молод и он такой милый, а Вы лишили его народ воды, обезобразили его полосками, словно мумии принадлежавшими!... Как Вам не стыдно так издеваться над ними?... Вы и так в достатке, верните им такую простую вещь!..».
На это злость искривила милое лицо хозяйки странной пирамиды.
«Они тоже в достатке, потому пусть пьют то, что им дала – новой моды, нового мира, вкусное и дешевое… А вода совсем простая, и течет глубоко, мне ее не хочется доставать из глубины, чтобы возвратить!....» -хмыкнула она и хотела удалиться во мрак пирамиды, как негодующая девушка остановила ее.
«Но Ваша «вкусная» вода натворила горя, она не годится людям, самой жизни, рождающейся только из воды!... Вы ленивая и бессердечная!... На что Вы похитили воду?...».
Колдунья не спеша все прогуливалась вокруг дерева со странными плодами и листьями, то предлагая чужеземке отдохнуть, то угрожая чудовищами. А суть она отталкивала от себя, словно смертельно боялась этого…
Пленница же, маленькая и хрупкая, ничего не боялась: она, не глядя на скрещенные ножи колдуньи, старавшиеся задеть ее и оживившие гигантскую кошку, спокойно и быстро передвигалась по комнате, ища спрятанное сокровище жизни.
Она, в лице запутавшегося в цепи пса, тихо-тихо жалась в комок и скулила, от зловещего хохота колдуньи, восседающей на черной кошке… со змеиным языком; не желая так и не почувствовать живительный глоток мига.
Чужеземка увидела это и, раздобыв палку, распутала цепи, вовсе не заметив, что задела ими странное дерево и вырвала его с корнями – оно рассыпалось в серую, развеявшуюся пыль.
«Я тратила столько лет, чтобы любоваться тем, что сейчас модно, поливала его - это дерево столько дней тяжелой и холодной водой из колодца!... А ты его уничтожила!... Но ты мне поплатишься за это –пропадай!...» - вскричала колдунья и лязгнула ножами.
От этого под пирамидой начали образовываться затягивающие круги песка. Пленница испугалась за то, что видит и слышит стук сердца, имеет так мало сил против могучей стихии, но… нет целиком затягивающих кругов, знала она – их всегда можно остановить.
С такими мыслями девушка изловчилась, достала кувшин колдуньи, с яркой водой, и, что есть силы, расплескала ее вокруг песка…
В это время... Он остановился, затвердел и загремел, успокаиваясь, поглощая навек, слишком глупо стремившуюся в глубине, без усилий, достать суетную, модную высоту, колдунью, открывая мир солнца, тепла и… радостного лая освобожденного пса.
На этот необычный (для этой страны) звук собрались люди и застыли на месте от радости – вместо непонятной и зловещей, темной пирамиды, стояло то же это мистическое сооружение, только… полностью искрящееся и наполненное неиссякаемыми ключами… чистой и всегда родной воды.
Люди с торопливостью принимались умываться и с облегчением ощущали исчезновение всех бед; боль исчезала, силы возвращались, а вместе с ними и веселое празднование исчезновения злой колдуньи и прославление мудреца, когда-то предрекшему ей «падение от присвоения себе ради забавы чужого, необходимого другим, сокровища».
Страна с дивом наблюдала, как водяная пирамида вмиг превратилась в… маленький мирок зелени и красивых цветов, бабочек и свежих лесов, спасших оазисы от засухи, подаривших радость от наполняющей свет изумрудно-радужной красоты.
Ей посвящали песни, в честь нее устраивали гуляния и обряды веселья, всякого обязывающие оставить скуку и унылые рассуждения…
Только хозяин не присоединился к празднующим – он искал по всему городу свою пленницу, чтобы поблагодарить, как только можно, за столь храбрый, полезный, спасший его, поступок, только снова увидеть ее перед расставанием…
Оно тихонько отражалось как-то печально в понимающих глазах пса, почему-то не желающего отходить от глубокого ущелья, заваленного грудой камней.
Хозяин с тоской посмотрел на дивно цветущую природу, радующихся жителей просиявшего города, и… его взгляд остановился на нем, ущелье.
Что-то оно хранит в себе щемяще уходящее и, в то же время – близкое, знакомое, прекрасное…
Как бабочки, летящие к вечному солнцу под шепот песков…