Память крови

Пролог. Начало

Ночь пахла дымом. Не уютным, тёплым, что струится из камина и смешивается с ароматом древесины и хлеба, а тяжёлым, удушливым, будто сама тьма решила проникнуть в дом и оставить в нём свои следы. Этот запах был густым, вязким, как туман, он лип к коже, пробирался в лёгкие, щипал глаза и не давал дышать.

Я проснулась от криков. Они разрывали тишину, как острые ножи, ломали её на клочья, оставляя за собой пустоту и ужас. Сердце ударилось о рёбра, и я рывком села в постели, не понимая — сон это или явь.

В комнате было темно. Лишь за окнами плясали оранжево-красные отблески. На миг мне показалось, что это свечи… пока не раздался глухой грохот, звон битого стекла и надрывный, нечеловеческий вой. Где-то глубоко в доме что-то рухнуло, и звук отозвался в груди холодным, липким страхом.

Дверь распахнулась. На пороге стоял отец. Его лицо было напряжённым, каменным, губы сжаты в тонкую линию. В глазах — острая сталь, готовая резать. Он бросился ко мне, подхватил на руки так стремительно, что я не успела ни вдохнуть, ни спросить.

— Не смотри, — его голос был тихим, но в этом шёпоте звенела сила. Сила и приказ.

Но я посмотрела.

Коридор был залит огнём. Пламя, будто жадные твари, облизывало стены, картины, гобелены. Дым клубился, стелился низко, и в нём мелькали тени. Высокие, неестественные, с глазами, светящимися в темноте, словно два угля. Они двигались слишком быстро, чтобы быть людьми. В их силуэтах было что-то звериное, уродливое.

Отец нёс меня прочь, и каждый его шаг отдавался в моём теле. И вдруг — движение. Из-за поворота вырвалась фигура — чёрная, как сама ночь. Нечто бесформенное, будто сотканное из дыма и когтей. Отец развернулся, заслоняя меня собой, и в груди у него зазвучал глухой рык — низкий, животный, каким человек не мог владеть.

— Беги! — крикнул кто-то из-за спины, и в тот же миг в коридор ворвалась мать.

Её волосы были растрёпаны, на лице — следы слёз, но в глазах горела решимость. Такая, что было страшнее, чем от пламени и теней. Она схватила меня за руку, её пальцы дрожали, но сжимали крепко, будто сталь.

— В зал! — приказала она. Голос её был твёрд, как стук мечей.

Мы ворвались в огромную комнату, потолок которой терялся во тьме. В центре — круг из серебристого камня, и в воздухе стоял густой запах трав, дыма и крови.

— Что это? — прошептала я, но мать лишь крепче сжала мою руку.

Отец осторожно поставил меня в центр круга. Его ладони были горячими, но в этом тепле чувствовалась агония — прощание.

— Прости, — сказал он. И его голос треснул, как стекло. — Это единственный путь.

Мать опустилась рядом, её лицо оказалось близко — я видела, как дрожат её губы, но она заставляла себя быть твёрдой.

— Слушай меня, Амалия, — её слова били в сердце, словно удары молота. — Ты забудешь. Всё. Нас, этот дом, эту ночь. Но ты будешь жить. Понимаешь? Ты будешь жить.

— Нет! — я вцепилась в её руки, ногти впились в кожу. — Я не хочу! Я не хочу забывать!

— Нужно… — её голос дрогнул, и слёзы упали мне на щёки. — Прости меня, дитя.

Отец начал произносить слова. Старые, чужие, обжигающие. Они резали воздух, и казалось, стены содрогались от их силы. Воздух в круге стал вязким, как вода, давил на грудь, лишал дыхания. Пламя за стенами тускнело, а мир начал дрожать, будто рушился.

Мать обхватила моё лицо ладонями, и её глаза стали последним, что я видела ясно.

— Я люблю тебя, — прошептала она. — Всегда.

Мир размывался. Крики и вой становились далекими, как будто я слышала их из глубины воды. Я пыталась удержаться за её голос, за её тепло, но оно ускользало, как песок сквозь пальцы.

Последнее, что я ощутила — чьи-то руки, сильные, подхватившие меня. Холодный воздух ночи хлестнул по лицу, запах хвои смешался с гарью…

И всё исчезло.

Тьма.

Тени между страницами

Город, в котором я живу, кажется застывшим в вечном полусне. Узкие улочки, вымощенные брусчаткой, старые дома с облупившейся штукатуркой, вывески, на которых буквы выцвели от дождей и солнца. Здесь всё дышит прошлым — тихим, личным, почти интимным. Даже ветер здесь не спешит, а фонари загораются чуть раньше, чем нужно, будто боятся темноты.

Я работаю в маленькой библиотеке на углу улицы Роз. Её окна всегда запотевшие зимой и распахнутые летом, а внутри пахнет пылью, бумагой и чем‑то сладким, что я не могу определить. Иногда мне кажется, что этот запах — смесь чернил и чужих историй, впитавшихся в стены.

Я — Селеста Морэн.

Так написано в моих документах, так меня зовут соседи, так я подписываю письма. И всё же иногда, когда кто‑то произносит моё имя, я ловлю себя на странном ощущении — будто оно не совсем моё. Как платье, которое сидит хорошо, но сшито не по твоей мерке.

Мне двадцать четыре. Я среднего роста, с тонкими плечами и длинными пальцами, которые всегда цепляются за книги, как за что‑то живое. Волосы — тёмно‑каштановые, почти чёрные, мягкими волнами спадают на спину. Кожа бледная, как у тех, кто редко бывает на солнце, а глаза… глаза — серо‑голубые, но в определённом свете в них проступает стальной холод. Люди часто говорят, что мой взгляд кажется слишком глубоким для моего возраста, будто я видела больше, чем должна. Я улыбаюсь в ответ, но не объясняю, что иногда сама боюсь этого взгляда в зеркале.

Моя жизнь здесь проста. Утром я открываю библиотеку, протираю полки, раскладываю книги, иногда завариваю чай для постоянных посетителей. Днём читаю за стойкой или помогаю кому‑то найти нужный том. Вечером закрываю двери, и город встречает меня мягким светом фонарей и тихим шумом шагов прохожих.

Но за этой простотой есть то, что я не могу объяснить.

Сны.

Они приходят не каждую ночь, но достаточно часто, чтобы я боялась засыпать. В них нет чётких сюжетов — только обрывки. Холодные руки, касающиеся моего лица. Шёпот на языке, которого я не знаю, но почему‑то понимаю. Глаза в темноте — глубокие, как бездна, и в них отражается что‑то, что я не могу назвать.

Иногда во сне я стою в длинном коридоре, и стены вокруг дышат холодом. Где‑то далеко слышится гул, похожий на биение сердца, но он не мой. Я иду вперёд, и тьма сгущается, пока не становится почти осязаемой. И тогда я чувствую — кто‑то рядом. Не враг, но и не друг. Кто‑то, кто знает обо мне всё.

Я просыпаюсь с колотящимся сердцем, в темноте своей маленькой квартиры, и долго не могу понять, где сон, а где реальность.

***

В то утро я пришла в библиотеку чуть раньше обычного. Солнце только начинало пробиваться сквозь облака, и его свет ложился на пол длинными полосами. Я сняла пальто, повесила его на крючок и прошла к стойке.

На столе лежала книга, которую я вчера оставила открытой. «Легенды и мифы старого континента». Я помнила, что остановилась на главе о древних родах, которые, по слухам, жили веками, скрываясь среди людей.

Я провела пальцами по пожелтевшей странице, и вдруг… что‑то кольнуло в груди. Словно я уже держала эту книгу когда‑то, но не здесь, а в другом месте. В зале с высокими окнами, где пахло не пылью, а морозом и хвойными ветками.

Я отдёрнула руку, как от ожога.

— Доброе утро, Селеста, — раздался голос за спиной.

Я обернулась. Это была мадам Леруа, пожилая женщина, которая приходила каждую неделю за новыми романами. Она улыбнулась, и я тоже улыбнулась в ответ, стараясь скрыть своё замешательство.

— Доброе утро. Вам как обычно?

— Да, дорогая. Что‑нибудь с хорошим концом, — подмигнула она. — В жизни и так хватает драмы.

Я проводила её взглядом, пока она бродила между полок. Но мысли мои были далеко.

***

Вечером, когда библиотека опустела, тишина стала почти осязаемой. Она легла на плечи, как тяжёлое покрывало, и каждый мой вдох казался слишком громким. За окнами уже стемнело, и редкие фонари отбрасывали на стены длинные, вытянутые тени, похожие на чьи‑то руки, тянущиеся внутрь.

Я сидела за стойкой, перебирая старые каталожные карточки. Пальцы скользили по шероховатому картону, и этот сухой шорох был единственным звуком в зале… пока я не услышала его.

Шёпот.

Тихий, почти неразличимый, как дыхание, которое ощущаешь кожей, а не ушами. Он был настолько близко, что я замерла, боясь даже вдохнуть.

— Кто здесь? — спросила я, и мой голос, сорвавшийся с губ, прозвучал слишком громко, слишком резко, словно нарушил хрупкое равновесие этой тишины.

Ответа не было. Только лёгкий сквозняк, который прошёлся по спине, как ледяная ладонь, и заставил кожу покрыться мурашками.

Я медленно поднялась, обвела взглядом зал. Пусто. Но ощущение, что кто‑то стоит за спиной, не отпускало.

***

Закрыв библиотеку, я вышла на улицу. Воздух был холодным, влажным, и я плотнее закуталась в шарф. Лёгкий туман стелился по мостовой, цепляясь за ноги, и казалось, что он живёт своей жизнью.

Я шла быстро, но чувство, что за мной наблюдают, не исчезало. Оно было липким, навязчивым, как взгляд, который чувствуешь затылком.

***

Дома я заварила чай, но так и не притронулась к нему. Чашка остывала на подоконнике, пока я сидела у окна, глядя на улицу. Внизу проходили люди, смеялись, разговаривали. Всё выглядело так же, как всегда… и всё же что‑то было не так.

Мир будто сдвинулся на полшага в сторону, и я оказалась в его тени.

***

Я легла поздно. Долго ворочалась, слушая, как за окном ветер треплет голые ветви деревьев. Сон подкрадывался медленно, как хищник, и, когда он наконец накрыл меня, это было похоже на падение в холодную, бездонную воду.

И снова — холодные руки. Они касались моего лица, скользили по волосам, и от этого прикосновения хотелось одновременно отпрянуть и остаться. Шёпот — тихий, обволакивающий, на языке, которого я не знала… и всё же понимала.

Глаза в темноте. Два бездонных озера, в которых отражалась не ночь, а целая вечность.

Тот, кто смотрит из тени

День был сдавлен низким, тяжёлым небом, серым и свинцовым, словно оно намеренно нависало над крышами, стараясь прижать город к земле. Сырой ветер гнал по пустым улицам клочья тумана, тянул за собой запах мокрого камня и ржавого металла. Всё вокруг казалось выцветшим — как старая фотография, потерявшая краски, где каждая трещина и пятно влаги напоминали о давнем, пережитом времени.

Я закрыла библиотеку раньше обычного: электричество снова отключили, и в полутьме страницы книг сливались в неразличимые тени. Тишина была слишком густой, вязкой, и казалось, что сами стены слушают каждый мой вздох. Когда дверь захлопнулась за моей спиной, я испытала странное облегчение, будто выбралась из чужой, ненасытной пасти.

Холодный воздух ударил в лицо, обжёг щёки, заставив поёжиться и плотнее закутаться в шарф. Сумка с книгами прижалась к груди так крепко, будто могла защитить — нелепый щит из бумаги и чернил против того, чего я сама не могла назвать. Я ускорила шаг, стараясь не задерживать взгляд на тёмных, зияющих переулках.

И вдруг — поворот. Я налетела на кого-то так резко, что едва не упала.

— Осторожнее, — сказал незнакомец. Голос его был низким, с хрипотцой, и в нём звучало нечто такое, от чего по спине пробежал ледяной укол.

Я подняла глаза. Мужчина был высоким, словно отбрасывал собственную тень на всё пространство вокруг. Длинное пальто темнело на ветру, на плечах сверкали капли дождя, как холодное серебро. Волосы — чёрные, чуть растрёпанные, будто сам ветер только что выпустил его из своей хватки. Но главное — глаза.

Они были цвета мокрого камня. Глубокие, тяжёлые, с мерцающей тьмой внутри, похожей на бездну. Это не был просто взгляд — это была ловушка. Я ощутила, что дышать становится трудно, будто эти глаза крали у меня воздух.

— Простите… — выдохнула я, и сердце забилось так быстро, словно хотело вырваться наружу.

Он чуть наклонил голову, всматриваясь. Его взгляд был не просто внимательным — он был узнающим. В нём было что-то мучительное, будто он видел меня впервые и одновременно знал слишком многое. Он смотрел не на моё лицо, а сквозь него — туда, где пряталось всё то, что я сама о себе забыла.

— Всё в порядке, — тихо сказал он и сделал шаг назад.

Я хотела спросить: кто вы? почему смотрите так, будто я часть вашей жизни? — но он уже отвернулся. Его походка была мягкой, но выверенной, в ней было что-то хищное. Я стояла неподвижно, пока его силуэт не скрылся за углом, и только тогда осознала, что всё это время задерживала дыхание. Лёгкие горели, а в груди пульсировало странное ощущение — смесь тревоги и необъяснимого притяжения.

***

Вечером я всё ещё думала о нём. О том, как он смотрел. В этом взгляде было что‑то… опасное. И странно знакомое, как мелодия, которую слышала когда‑то давно и забыла, но вдруг узнала по первым нотам.

Я пыталась убедить себя, что это просто случайная встреча. Что он — всего лишь прохожий, на которого я обратила внимание из‑за усталости и осенней хандры. Но уже на следующий день поняла — ошибалась.

***

Вечером я всё ещё возвращалась мыслями к нему. К его глазам. В них было что-то слишком знакомое — как мелодия, которую однажды слышала и забыла, но узнала по первым нотам. Я убеждала себя, что это лишь случайность, что он — просто прохожий. Но уже на следующий день поняла: я ошибалась.

Библиотека пустовала. Я стояла у окна, наблюдая, как туман стелется по улице, клубится вокруг колёс машин, словно пытаясь остановить время.

И тогда увидела его.

Он стоял напротив, на другой стороне, прислонившись к стене старого дома. Неподвижный. Тень среди тумана. И смотрел. Его глаза снова нашли меня, и даже сквозь стекло я почувствовала их вес, их холодную, пронзающую глубину.

Между нами было всего несколько метров, но казалось — целая вечность.

Я моргнула. Мимо проехала машина. Когда дорога очистилась, улица была пуста.

Но я знала: он был здесь.

***

Вечером дорога домой тянулась бесконечно. Фонари горели редкими жёлтыми пятнами, и их дрожащий свет не разгонял, а только сгущал тьму. Листья под ногами шуршали так громко, что каждый шаг отдавался в висках.

И тогда я услышала его снова. Шёпот.

Он коснулся прямо у уха — обволакивающий, липкий, на языке, которого я не знала… и понимала.

Я резко обернулась. Никого. Только пустая мостовая и зыбкие тени от фонаря. Но сердце ударилось в грудь так сильно, что я едва не задохнулась. Я ускорила шаг. Тьма словно двигалась за мной, шагала в унисон, пока я не свернула в боковую улочку.

Здесь всегда было темнее. Узкие стены домов сжимали пространство, оставляя лишь щель неба. Воздух был густым, пахнул плесенью и ржавчиной, и каждый вдох будто царапал горло.

И тогда я услышала шаги. За спиной.

— Кто здесь?! — мой голос прозвучал слишком громко и отразился глухим эхом.

Ответа не было. Лишь шорох — будто чья-то ладонь прошлась по кирпичной стене.

Я ускорилась. Сердце билось в горле, дыхание стало хриплым. Сумка прижалась к груди ещё сильнее.

И вдруг из тьмы отделились две фигуры. Высокие, худые, с лицами, скрытыми под капюшонами. Их движения были ненормально плавными, слишком правильными, как у хищников, которые уже выбрали добычу.

— Эй, красавица, — протянул один. Голос был липким, тягучим, чужим. — Заблудилась?

Я отступила, но сзади раздался новый шаг. Третий. Его холодное присутствие я почувствовала раньше, чем увидела.

— Отойдите, — сказала я. Голос предал — в нём дрожали и страх, и злость.

Они переглянулись. Один сделал шаг вперёд, и я увидела блеск зубов. Слишком острых. Нечеловеческих.

— Не бойся, — прошипел он. — Это займёт всего миг.

Его рука метнулась быстрее, чем я успела отреагировать. Пальцы, холодные, как лёд, сжали моё запястье. Хватка была железной, кожа тут же занемела. Я дёрнулась, ударилась о стену, и острая боль прорезала предплечье. Что-то острое полоснуло по коже. Тёплая кровь тут же потекла по пальцам.

Следы, которых не должно быть

Ночью я почти не спала. Лежала в темноте, уставившись в потолок, и слушала, как ветер шевелит голые ветви за окном, заставляя их скрести по стеклу, будто чьи-то когти пытаются прорваться внутрь. Где-то вдалеке проносились редкие машины, но их звук был глухим, словно заглушённым толщей воды. Всё казалось слишком далёким, слишком чужим.

Каждый раз, когда я закрывала глаза, передо мной вставала та сцена: узкий переулок, запах мокрой каменной стены, железа и крови, ледяная хватка пальцев на моей руке… и он.
Тот мужчина.

Я не знала его имени, не знала, кто он и откуда явился. Но его образ врезался в память, как клеймо. Я помнила, как он двигался — быстро, выверенно, так, будто каждая секунда принадлежала ему. Помнила его глаза — тёмные, как омут, и в то же время светящиеся изнутри, словно в их глубине дремало пламя. В этом взгляде было всё: опасность, вечность и притяжение, от которого хотелось одновременно отступить и сделать шаг навстречу.

Я пыталась убедить себя, что это случайность. Что он оказался там случайно, в тот миг, когда я больше всего нуждалась в спасении. Но в глубине души знала: нет. Он ждал меня. Он пришёл за мной.

Я ворочалась до рассвета, натягивала одеяло до самого подбородка, прижимала подушку к груди, но сон не приходил. Мысли возвращались к нему снова и снова, как маятник, и каждая их качка била в сердце. И только под утро усталость взяла своё. Сон накрыл тяжёлой волной, но даже в нём я ощущала его присутствие. Он стоял где-то рядом, в тени, молчал, смотрел, ждал.

***

Утро началось с мелочи, но именно мелочи рушат привычный мир.

Я проснулась от серого света, пробивающегося сквозь шторы, и шумов города, привычных и обыденных. Первое, что почувствовала, — тянущую боль в руке. Я помнила всё: когти того существа, липкий запах крови, как она проступала сквозь ткань и стекала по пальцам. Помнила, как я зажимала рану ладонью, пытаясь остановить жжение.

Я села, закатала рукав.

И застыла.

Раны не было. Совсем.

На коже осталась лишь тонкая, бледная, едва заметная линия, похожая на старый шрам, которому уже много лет. Боли не было, жжения — тоже. Только лёгкий зуд, как от зажившей кожи.

Я провела пальцами по этому месту. Сердце ухнуло вниз, а потом забилось так быстро, что дыхание сбилось. Это было неправильно. Так не бывает.

Я поднялась, пошла в прихожую и остановилась перед зеркалом. В отражении — та же девушка: бледная кожа, серо-голубые глаза, тёмные волосы, чуть растрёпанные после ночи. Но взгляд… в нём было что-то новое. Что-то чужое. Словно из глубины на меня смотрело не только я.

— Что с тобой происходит?.. — прошептала я, и голос в тишине показался чужим.

Ответа, конечно, не было.

***

День тянулся вязко, но я всё время ловила себя на странных мелочах.

Крошечный порез от бумаги на пальце затянулся за пару часов, оставив розовую полоску.
Сонливость уходила быстрее, чем раньше, словно кто-то вливал в меня силы. Шорохи на улице я слышала даже через закрытые окна и могла различать ритм шагов, угадывая, кто идёт: спешащий мужчина, старуха с палочкой, ребёнок, бежащий вприпрыжку.

Это пугало. И в то же время… завораживало. Как запретная дверь: знаешь, что за ней опасно, но пальцы всё равно тянутся к холодной ручке.

***

Ночью сон пришёл сразу. Но это не был сон — это было другое. Слишком яркое, слишком реальное, с запахами, звуками, с холодом, от которого сводило пальцы.

Я стояла на балконе старого замка. Камень под ладонями был ледяным, шероховатым, как будто впитал в себя вечность. Ветер трепал волосы, приносил запах хвои, снега и чего-то металлического, тонкого и резкого, от чего сердце начинало биться чаще.

Луна висела низко, так близко, что казалось — стоит протянуть руку, и её холодный свет коснётся кожи. Двор внизу сиял серебром, и снег выглядел как расплавленный металл. За стенами простирался лес, чёрный, густой. В его глубине что-то шевелилось. Оно ждало.

Я обернулась.

В арке, утопая в тени, стояла фигура. Высокая, недвижимая. Лица не было видно, но взгляд я чувствовала кожей. Он был тяжёлым, пронизывающим, будто руки, опустившиеся на плечи и не позволяющие двинуться. От этого взгляда хотелось одновременно закричать и шагнуть ближе.

И тогда он произнёс моё имя.

Не «Селеста». Настоящее. То, что я когда-то знала и забыла.

Сердце оборвалось. Я шагнула к нему, и мои пальцы дрожали, будто уже знали — это движение изменит всё.

Он протянул руку. Медленно, осторожно, как будто боялся спугнуть. Его ладонь сияла бледным светом в темноте, и между нами осталась лишь тонкая полоска воздуха. Я подняла свою руку. Ещё миг — и наши пальцы соприкоснутся.

Я почти коснулась его…

И проснулась.

Холодный воздух резал лёгкие, сердце билось, как пойманная птица. Комната была пуста, но я знала: он всё ещё рядом. Где-то в тени.

***

Утро было слишком тихим. Слишком правильным.

Я проснулась от тусклого света, но не от движения улицы за окном. Обычно город жил своей жизнью: шаги, голоса, звон колёс по мостовой… Но в этот раз была только тишина. Она стояла плотной стеной, и от неё звенело в ушах.

Я села на кровати, обняв колени. Сердце ещё билось слишком быстро после сна — сна, который больше не казался сном. Балкон, луна, его глаза… Я могла бы поклясться, что до сих пор чувствую холод каменных перил под пальцами.

Там, где тьма дышит

Вечером следующего дня я клялась себе, что останусь дома.
Я повторяла это, как заклинание, сидя у окна с чашкой давно остывшего чая. За стеклом город жил своей вялой, сонной жизнью: редкие огни фонарей, ленивые шаги прохожих, туман, цепляющийся за мостовую. Казалось, всё вокруг замедлилось, как старая плёнка, и лишь сердце билось слишком быстро, выдавая, что во мне нет этого спокойствия.

После вчерашнего — после того, как я проснулась без единого следа от глубоких царапин на руке, — я должна была запереть дверь, задвинуть засов, натянуть одеяло до подбородка и спрятаться от всего мира.

Но тишина квартиры оказалась хуже любой опасности. Она была вязкой, как смола, липла к коже и душила. В этой тишине слышалось больше, чем пустота: она дышала, как чужое присутствие, и шептала, что я не одна.

Я не выдержала. Накинула пальто, обмотала шарф и вышла.

***

Воздух снаружи был холодным, влажным. Он пах мокрым камнем, дымом и чем-то острым, металлическим, словно ржавым железом. Луна пряталась за рваными облаками, и редкие фонари бросали на мостовую длинные дрожащие тени.

Я шла быстро, но ощущение, что за мной наблюдают, нарастало с каждым шагом. Оно было липким, навязчивым, как взгляд, прожигающий затылок. Я пыталась убедить себя, что это всего лишь усталость, игра воображения, но стоило мне повернуть за угол — и я увидела его.

Он стоял у кованого ограждения парка, словно ждал кого-то. Но глаза его были устремлены только на меня. Высокий, в длинном тёмном пальто, силуэт резкий и чужой, как вырезанный из тени. Лунный свет скользил по скулам, превращая его лицо в почти нереальное — слишком чёткое, слишком холодное.

Я замедлила шаг. Он тоже не двинулся.

— Ты не должна ходить сюда, — его голос разрезал тишину. Низкий, хрипловатый, он звучал так, будто в нём спрятана сталь. От этих слов по коже пробежали мурашки.

— Почему? — я остановилась напротив, чувствуя, как сердце колотится в груди.

Он прищурился, словно решая, стоит ли говорить.
— Просто пообещай, что не пойдёшь на Старую набережную.

Я попыталась усмехнуться, но в голосе всё равно прозвучала дрожь:
— Это же всего лишь улица.

— Нет, — он сделал шаг ближе. И в его глазах блеснуло что-то тёмное, почти звериное. — Там опасно.

— Опасно… для меня? — слова сами сорвались с губ.

Он не ответил. Только смотрел, слишком пристально, слишком глубоко, будто видел во мне больше, чем я сама. В этом взгляде было что-то узнающее, болезненное — и я почувствовала, как внутри всё сжалось, как будто я стояла на краю, откуда нет возврата.

А потом он отвернулся и пошёл прочь. Его шаги были бесшумными, движения — слишком лёгкими, и вскоре он растворился в вечернем тумане, будто его и не было.

Я осталась одна. Но его слова — «Не ходи на Старую набережную» — звенели в голове сильнее, чем мой собственный пульс.

***

Я знала, что не должна туда идти.
Я повторяла это себе, но с каждой минутой упрямое, почти детское желание росло. Что он пытался скрыть? Что я не должна увидеть? И кто он такой, чтобы указывать мне дорогу?

В конце концов я уступила.

***

Старая набережная встретила меня запахом сырости и гнили. Река дышала холодом, ветер цеплялся за волосы и пробирался под воротник. Фонари здесь были редкими, их тусклый свет оставлял длинные участки густой тьмы. Мостовая гулко отзывалась на каждый мой шаг, словно я шла по пустой сцене, где зрители притаились в темноте.

Я успела пройти всего несколько десятков шагов, когда почувствовала — я не одна. Это ощущение было острым, как укол иглы: чужое присутствие, липкое и тяжёлое, будто кто‑то стоял за спиной и дышал в затылок.

Из тени вышли трое. Высокие, бледные, с глазами, в которых не было ни капли тепла. Их движения были слишком плавными, почти звериными. Один из них улыбнулся, и в тусклом свете я увидела клыки.

— Какая удача, — сказал он, подходя ближе, и в его голосе было что‑то голодное.

Я отступила, но они сомкнули кольцо вокруг меня. Сердце колотилось так, что я слышала его в ушах, дыхание стало рваным. Я знала, что кричать бесполезно — здесь никто не услышит.

Один рванулся вперёд — и в тот же миг что‑то тёмное пронеслось мимо меня, как порыв ветра.

Он.

Двигался с нечеловеческой скоростью. Его пальто развевалось, а глаза сверкали, как сталь в лунном свете. Удар — и первый нападавший отлетел в сторону, ударившись о стену. Второй попытался напасть, но оказался на земле, задыхаясь. Третий отступил, шипя, и исчез в темноте.

Всё закончилось так быстро, что я не успела понять, что произошло. Только что я была окружена, и вот уже стою одна… нет, не одна.

Он подошёл ко мне.

— Ты в порядке? — голос был всё таким же низким, но в нём звучала едва заметная тревога, которую он, казалось, пытался скрыть.

— Да… я… — слова застряли в горле. — Кто вы?

Он задержал взгляд, и на этот раз ответил:

— Раэль Деверо.

Имя прозвучало так, будто оно должно было что‑то значить. Оно отозвалось во мне странным, тёплым эхом, будто я уже слышала его когда‑то, в другой жизни.

— Мы… встречались раньше? — спросила я, сама удивившись, как тихо прозвучал мой голос.

Он чуть склонил голову, и в его глазах мелькнуло что‑то, похожее на боль. — Возможно, — сказал он, и в этих двух словах было больше, чем я могла понять.

— И тебе действительно лучше держаться подальше от этих мест, — добавил он тихо. — В следующий раз я могу не успеть.

Он развернулся и ушёл в темноту, растворяясь в ночи, оставив меня стоять среди холодного ветра, с бешено колотящимся сердцем и ощущением, что теперь всё изменилось.

***

Дверь за мной закрылась с глухим щелчком, и тишина квартиры обрушилась, как плотная волна. Я прислонилась к стене, пытаясь выровнять дыхание. Сердце всё ещё билось слишком быстро, будто я бежала, хотя последние несколько минут просто шла по пустой улице.

Там, где прячется ночь

Сон был тёплым и вязким, но оборвался резко, как оборванная нить. Я вынырнула из темноты сна, будто из ледяной воды, — от звука, тонкого, но режущего. Щёлкнуло что-то хрупкое, словно сухая ветка переломилась в ночной тиши.

Сначала я решила, что это дом скрипит от ветра. Но потом услышала другое. Шаги. Лёгкие, уверенные, слишком точные, чтобы принадлежать случайному прохожему. Ни спешки, ни колебаний — будто тот, кто шёл, знал каждый камень под ногами, каждую тень на пути.

Сердце ударило в грудь, словно пытаясь вырваться наружу. Я медленно села, стараясь не скрипнуть кроватью, и прислушалась. Шаги становились ближе.

И вдруг — тихий, но настойчивый стук в окно. Не громкий, нет — именно тот, от которого по коже пробегает холодок: мерный, проверяющий, будто пальцы в темноте убеждаются, что я здесь.

Я вздрогнула, подскочила и отдёрнула штору. Мир на миг остановился.
За стеклом, среди клубящейся тьмы, смотрели глаза. Жёлтые. Светящиеся, как у зверя, почуявшего добычу.

— Господи… — выдохнула я, отпрянув, и в тот же миг дверь с грохотом распахнулась.

На пороге стоял он. Раэль. Весь в тени, но его присутствие было ощутимым, как удар молнии.

— Вставай, — сказал он коротко, без колебаний. Голос — твёрдый, властный, обжигающий приказыванием. — Быстро.

Я только вдохнула, чтобы спросить, но он уже оказался рядом. Его ладонь схватила мою, рывком подняла с кровати — и я едва не потеряла равновесие.

— Нет времени, — он смотрел прямо в глаза, и в этом взгляде не было ни капли мягкости. — Двигайся.

В коридоре царила кромешная тьма. Лишь изредка редкие полосы уличного света скользили по стенам, выхватывая обрывки картин и облупившуюся штукатурку. Воздух был густым, тяжёлым, с едва уловимым металлическим привкусом.

Сзади послышался звук. Не шаги — нечто иное. Шорох, скольжение, будто что-то двигалось без касания к полу.

— Раэль… что это? — я едва выговорила, спотыкаясь, но он тащил меня вперёд, не отпуская.

— Потом, — отрезал он. — Сейчас — беги.

— Но… —

— Беги! — его голос сорвался на резкость, и я впервые услышала в нём то, чего раньше не было: тревогу.

Позади прорезалось низкое, глухое рычание. Нечеловеческое. Слишком близко.
Его пальцы сжали мою руку так сильно, что стало больно.

— Не смотри назад, — произнёс он тихо, но так, что спорить было невозможно.

***

Мы вырвались из дома, и холодный ночной воздух ударил в лицо, обжигая лёгкие. Я успела сделать всего пару шагов, когда из тёмного проёма переулка они вышли — нет, выскользнули, как тени, обретшие плоть.

Трое. Бледные лица, словно вырезанные из мрамора, и глаза — пустые, без искры человеческого. Один оскалился, и в тусклом свете фонаря блеснули клыки, острые, как лезвия.

Раэль шагнул вперёд, заслоняя меня собой. Его движения изменились — стали хищными, выверенными, как у зверя, готового к прыжку. Я заметила, как в его глазах мелькнул серебряный отблеск, и вдруг воздух вокруг нас стал плотнее, тяжелее, будто ночь сама затаила дыхание.

— Попробуйте, — произнёс он тихо, но в этой тишине слова прозвучали, как удар.

Они бросились одновременно. Всё произошло так быстро, что мир превратился в размытые вспышки движения. Раэль двигался с нечеловеческой скоростью: уклонялся, перехватывал, бросал их в стороны, как тряпичных кукол. Один из нападавших метнулся ко мне сбоку, и я успела лишь вдохнуть, прежде чем Раэль оказался рядом.

Через несколько секунд всё было кончено. Двое растворились в темноте, третий остался лежать неподвижно, словно выброшенная кукла.

— Пошли, — бросил он, даже не оборачиваясь.

***

Мы бежали по узким улочкам, словно загнанные звери. Каменные стены старых домов теснились с обеих сторон, давили, будто хотели сомкнуться и задушить нас. Луна пробивалась сквозь рваные облака лишь редкими пятнами света, и эти бледные осколки делали ночь ещё мрачнее.

Моё дыхание сбивалось, рвалось хрипами, ноги наливались тяжестью, но он не отпускал моей руки. Его пальцы сжимали мою ладонь крепко, как якорь в бурю. И странное чувство — не только страх, но и какая-то дикая уверенность — держало меня на ногах: пока он рядом, я не упаду.

Наконец мы остановились. Перед нами возник дом — чёрный силуэт с облупившейся штукатуркой, с окнами, похожими на пустые глазницы. Он казался мёртвым, забытым, чужим, и именно поэтому — идеальным укрытием.

Раэль распахнул тяжёлую дверь, почти втолкнул меня внутрь и с глухим скрежетом задвинул массивный засов.

Тишина. Внутри пахло старым деревом и сыростью камня, к этому примешивался аромат сухих трав, висевших пучками под потолком. Воздух был тёплый, но это тепло ощущалось искусственным, чужим — как дыхание дома, где давно никто не живёт.

Я стояла, прижимая ладонь к груди, и пыталась успокоить бешено колотящееся сердце. Но внутри было нечто большее, чем страх. Что-то неясное, зыбкое, как тень на краю сознания.

Он повернулся ко мне. Его голос разрезал тишину:

— Здесь безопасно, — сказал он наконец, повернувшись ко мне.

Я засмеялась коротко, глухо, безрадостно.

— Безопасно? — шагнула ближе, и голос мой сорвался, дрогнул, как натянутая струна. — После того, что я только что видела? Ты думаешь, я поверю в «безопасно»?

Он смотрел на меня долго, слишком долго. И от этого взгляда внутри всё переворачивалось. Казалось, он решает, сколько правды я смогу вынести, прежде чем она разорвёт меня изнутри.

— Кто они были? — спросила я, стараясь держать голос ровным, но пальцы непроизвольно сжались в кулаки. — И кто ты?

Он стоял напротив, опершись ладонью о край стола. В полумраке его силуэт казался выше, чем был на самом деле, а глаза — темнее самой ночи за окном.

— Те, кто напал на тебя, — наконец произнёс он, — не люди.

По коже пробежал ледяной холодок. Но я не отступила.

— Я это уже поняла, — сказала я. — Но кто они?

— Вампиры, — его голос был низким, почти шёпотом, но это слово прозвучало так тяжело, будто оно могло раздавить меня одним весом. — Они существуют. Всегда существовали. Люди просто предпочитают не верить в то, что видят.