Память о лете

Память о лете

Память о лете

На этом острове всегда лето, и всегда день. Неизменно голубое небо, застывшее в зените солнце, лениво играющее прибоем море. Я лежу на ослепительно белом песке, понимаю, что должен изнывать от жары — но ничего не чувствую. Ни тепла, ни солёного бриза, ни песка подо мной. Могу поднять руки, зачерпнуть его — вот песчинки скользят между пальцами. Никаких ощущений. Наверное, порежься я — тоже ничего не почувствовал бы. Иногда я встаю, захожу по щиколотки в воду и бегу вдоль кромки моря, не чувствуя усталости, пока не наскучит. Когда-то надеялся встретить людей — но не нашел даже медуз. Нет ни ракушек, ни водорослей, нет вообще никого и ничего. Только море, песок и пальмы. Девственная природа. Нет, правильнее сказать — неживая природа. Искусственная. Этот мир нереален, и это может означать лишь одно: в настоящем, реальном мире со мной что-то случилось. Но что? Можно бесконечно ходить вдоль берега, время от времени возвращаясь в исходную точку, и точно так же мои мысли ходят по кругу, не находя ответа ни на один из мучающих меня вопросов.

* * *
Когда на «Марсе-2020» произошло ЧП, я спала в одной из служебных комнатушек ЦУПа. За час до этого благополучно завершилась отстыковка посадочного модуля с Геннадием Алексеенко и Джоном Хаблом на борту. Им предстояло многочасовое снижение орбиты, а затем мягкая реактивный посадка. А мой Ромка оставался на корабле, контролируя показания приборов. Александр Михайлович, руководитель полетов, порекомендовал мне отдохнуть: «В ближайшие часы все равно ничего интересного. Зато потом вам стоит быть свежей и выспавшейся — не часто мы на Марс садимся». И вот резкий сигнал мобильного вырывает меня из сна, а странно дрогнувший голос Александра Михайловича просит срочно пройти в зал управления полётами.

* * *
Попытаемся идти от обратного. Не буду думать о том, чего я не помню и что могло случиться. Постараюсь сконцентрироваться на том, что помню наверняка. Тогда, возможно, ответ придёт сам собой. Времени у меня достаточно.
Я прислонился спиной к пальме, закрыл глаза и стал вспоминать все с самого начала. Вот мне три года, я гоняю на трехколёсном велосипеде по квартире, тычусь передним колесом отцу в ноги. Он улыбается, но не встаёт с кресла и продолжает смотреть телевизор. Тогда еду на кухню, там мама готовит что-то вкусное. Делаю круги вокруг неё, а она хватается за голову руками и говорит что-то строгим голосом. А вот я — школьник, несу букет гладиолусов учительнице к Первому сентября. За спиной ранец с чистыми тетрадками и карандашами. Я иду вслед за девочкой с аккуратными косичками и двумя пышными бантами. И думаю, что школа — это не так уж плохо. А вот я — старшеклассник, мы сидим в бывшей пионерской комнате, кто-то бренчит на гитаре, на столе конфеты и вино. «А давайте танцевать вальс!» — предлагает вдруг девчонка из параллельного класса. «Не умею» — отвечаю я. «А я научу!» — обещает она и вдруг ловит мой взгляд своими задорными голубыми глазами. Сколько их, воспоминаний.
Разбросанные осколки, странички из жизни. Никогда не хватало времени привести их в порядок. А сейчас есть время, но уже нет желания. Надо вспоминать дальше...

* * *

ЦУП наполнен возбуждёнными голосами и напоминает растревоженный муравейник. Руководитель полётов окружён плотным кольцом учёных и военных, к нему не подойти.
— Что случилось? — хватаю за рукав первого встречного.
— ЧП на корабле! Что-то со шлюзом. Верещагин готовится к выходу в открытый космос!
Ромка выходит в открытый космос! Я расталкиваю толпу и трясу Александра Михайловича за плечи:
— Что происходит?!
— Валя... При отстыковке модуль повредил кабели в районе шлюза. Часть систем отключены, остальные работают в аварийном режиме. Это значит... они не смогут вернуться. Рома идёт исправлять. Информация поступает с опозданием, задержка сигнала с Марса — семь минут. Он, наверное, уже в космосе...
Как в дурном сне плывут кругом незнакомые лица, мне что-то говорят, ведут куда-то, но я слышу только сердце, его удары сотрясают грудь и отдаются в ушах.

* * *

Лётное училище, первые полёты на учебно-боевом самолёте. Здесь можно подробнее. Я с удовольствием вспомнил в деталях свой первый взлёт на стареньком реактивном «Яке». И не важно, что за спиной строгий инструктор — я сам, своими руками поднимаю шеститонную машину в небо! А потом сразу появляется лицо Вальки, как раз в то время мы познакомились на городской дискотеке. Она сама подошла, и смотрела так смело. Друг ткнул меня в бок, чтобы я её заметил. Овальное лицо, шелковистые каштановые волосы, изогнутые брови, карие глаза. «Он у нас лучший танцор!» — смеются друзья, подталкивают к ней. А вот уже нам вручают «крылышки», и радость распирает грудь, и хочется нестись на бреющем полете над верхушками сосен, сдувая с них шишки и распугивая белок. И снова дискотека, поздний вечер, я уставший и слегка подвыпивший. Танцуем с Валькой под какой-то медляк. «Ты теперь уедешь?» — спрашивает она. «А выходи за меня замуж, уедем вместе!» — неожиданно вырывается у меня. А Валька вдруг прижимается ко мне, сильно-сильно, и доверчиво кладёт голову мне на грудь...

* * *

— Валечка, прошло уже три часа. Он не вернётся, — Александр Михайлович присел рядом, за эти часы его лицо осунулось и даже как-то постарело. — Его больше нет.
Я отказываюсь слышать эти слова, этого не может быть. Только не с моим Ромкой. Только не со мной.
— Он вернётся, вот увидите, — размазываю слезы по щекам. — Вы не знаете Ромку.
— Кислорода в скафандре на полчаса, столько же во втором баллоне. Мне очень жаль.
Я протёрла глаза и оглянулась. Вокруг нас собрались десятки людей. Все молчат, опускают глаза. Они все знали моего мужа. Знали как человека сильного. Я не подведу тебя, Ромка. Неважно, что хочется рыдать и выть, как раненая волчица. Это можно сделать и потом. А сейчас...
— Ребята с посадочного не могут вернуться на корабль? — спросила я.
— К сожалению, нет, — покачал головой руководитель полётов. — У них посадка через несколько часов. Назад они вернутся только через четыре дня, тогда и узнают, сумел ли Роман починить шлюз.
— Вы в этом сомневаетесь? — сверкнула я глазами на него.
— Прости, Валя. Неправильно выразился, — вздохнул Александр Михайлович. — Он починил, я не сомневаюсь.