Папа для сладкой Булочки

Глава 1

Кира

— Мужчина, вставайте! Вы околеете! Что же мне с вами делать?

Выскочила, называется, за хлебушком. Через два часа Новый год, а бабушке ржаной горбушечки захотелось. С причудами она у меня, но единственная родная душа. Приехала из деревни помочь мне с Булочкой.

Треплю мужчину за плечо, рискуя рухнуть к нему в сугроб, и беспомощно оглядываюсь по сторонам. Народ уже засел по квартирам провожать Старый год. Вечно пьяный Толик бредёт со своей неунывающей собакой. Звать его бессмысленно — сам бы не упал. Из арки выруливают друг за дружкой два такси. Из распахнувшихся во все стороны дверей, вываливает шумная компания. Женщины благоухают духами за километр, затейливые причёски блестят лаком. Возбуждённая болтовня, смех, суета. Спутники дам уже приняли на грудь и обсуждают грядущее застолье. Бросаюсь к ним:

— Там мужчина пьяный! Замерзает в сугробе. Помогите поднять его.

— Не теряйся! За ноги хватай и тащи домой, — дылда в шубке из ондатры и с розовым пером в волосах заливается смехом. Компания её поддерживает.

— Вы скорую вызовите, — советует мужчина с зализанными назад чёрными волосами. — Мы-то куда его заберём?

Компания скрывается в подъезде. Снова остаюсь одна, не считая луны. С тоской окидываю взглядом небо. Звёзд-то сколько сегодня. Одна срывается и падает. Скорее думаю, чем загадываю: «Помоги ты мне с этим мужиком!» Достаю старенький телефон и растерянно смотрю на потухший экран. Батарея сдохла в самый нужный момент. Встав на цыпочки, стучу в окно своей кухни — благо первый этаж. Бабушка выглядывает из-за занавески и вопросительно кивает. Указываю на мужчину, одетого точно для похода в гараж. Лежит с закрытыми глазами, свернувшись калачиком в сугробе, руки спрятал в карманы поношенной куртки в стиле «милитари», шапка с надписью «абибас» натянута до ушей. Бабушка задёргивает занавески и вскоре выходит в овчинном тулупе и валенках на улицу.

— Вот, — развожу руками, — пока скорая приедет, крякнет человек.

Бабуля наклоняется над незнакомцем и поднимает ему шапку на лоб.

— А что, вроде не старый… Выпил, подрался. Боевой, значит. Бланш под глазом пройдёт… А так и ничего. Крепкий с виду.

— Баба Шура, ты это к чему? — уточняю с подозрением. Она у меня озорная. Ростом хоть и маленькая, а жилистая. Глаз голубой, шебутной.

— Давай-ка за руки за ноги его, — бабушка лезет в сугроб и приподнимает мужчину за плечи, как мешок с картошкой.

— Мне уже соседи предложили его у себя пригреть. И ты туда же? Неужели я так безнадёжна?

— Безнадёжна или нет, а мужика сейчас хорошего днём с огнём не сыщешь. Вон по телевизору каких глистов показывают. Без слёз не взглянешь. Одно слово — упыри. А этот прям богатырь по нынешним меркам.

— Бабушка, дома же Булочка! Вдруг он буйный?

— А буйный — сковородкой его, — смеётся бабушка. — Слушай меня, Кирусь, баба Шура плохого не посоветует. Негоже Новый год девкам в одиночку встречать.

Смотрю на мужчину. Привалился головой к бабушкиному животу и ухом не ведёт. Шапка снова съехала ему на глаза. Нельзя человека в такой мороз на улице оставлять. Вешаю на руку полиэтиленовый пакет с хлебушком и хватаюсь за ноги в стоптанных ботинках. Мятая брючина задирается, оголив покрасневшую от холода лодыжку. Отморозит бедолага всё что можно!

— Убедила, понесли.

Волоком, с тремя передышками, втащили мужчину в квартиру. Мама в подарок на совершеннолетие оставила мне двушку и уехала на Гоа со своим гуру. Мне он не понравился, но если мама с ним счастлива, то и дай им Бог. Или в кого они там верят? Три месяца назад мама поздравила меня в «телеге» с рождением Булочки, хотя в феврале настоятельно советовала сбегать на аборт. После этого я с ней полгода не общалась.

С мужчиной я была один раз и залетела. Вспоминаю эту ночь, как сказку. Ярослав Воронов, хозяин концерна, в котором я проработала два месяца в медкабинете, увидит меня и не вспомнит…

— Кира, чего застыла? — возвращает меня бабушка к суровой действительности. — Вспоминай, чему тебя учили. Первая помощь при отморожениях.

Раздаётся плач Булочки. Бабушка срывается и опрометью несётся к правнучке:

— Бегу, моя сладкая!

Смотрю на часы. До боя курантов полтора часа. Снимаю пуховик, сапоги и сажусь возле распластанного на ковре мужика:

— Лежит безжизненное тело на моём пути! — декламирую стишок из анекдота, чтобы хоть как-то подбодрить себя.

Раздеваю мужчину. Меня бросает то в жар, то в холод, когда понимаю, что под курткой и штанами у мужика больше ничего из одежды нет. Бабушка сказала, что у него фингалы, и я не спешу снимать с него съехавшую на глаза шапку. Он тихо мычит из-под неё. Увидев его тело, сажусь, разинув рот. Передо мной идеальный продукт человеческой цивилизации. Такой торс явно не на разгрузке вагонов накачан.

— Ну что, Гюльчатай, открой личико! — Накрываю полотенцем причинное место мужчины и дрожащей рукой снимаю с него шапку. Смешок срывается с губ: — Да ты просто панда, дружок!

Темные волосы на ощупь мягкие и шелковистые. Невольно сравниваю незнакомца с Яром. Так я называла Воронова в ту ночь. Мы занимались любовью при свечах, и воспоминания у меня скорее тактильные. Ощупываю голову мужчины. Открытых ран нет. Били больше по лицу, будто для того, чтобы невозможно было опознать. Закрадываются нехорошие подозрения. Одежда на мужчине однозначно чужая. Может, и напоили его случайно?

Глава 2

Кира

Мне не даёт покоя сходство незнакомца с моим бывшим боссом. Лицо опухшее, избитое, но не чужое. Сердце забилось быстрее, когда я прикоснулась к телу найдёныша. Ладонь словно током прошило. Профессия обязывает быть небрезгливой, но если бы не Новый год, я до утра просидела бы, растирая руки и ноги моего случайного пациента.

— Кира, что ты всё под ёлку пялишься? Вон, президент сейчас говорить будет.

— Погоди, баба Шура, подушку надо товарищу подложить. Неудобно же так на полу лежать, — срываюсь с продавленного дивана, и подпихиваю собственноручно сшитый пуфик найдёнышу под голову. Как будто невзначай, прохожусь ладонью по его чёрным волосам.

— Златовласка, — улыбается он во сне, но тут же морщится от боли. На разбитой губе выступают капельки крови.

Сижу, точно меня пыльным мешком огрели. Так меня назвал Ярослав при первой встрече.

***

Я увидела Ярослава впервые полтора года назад и погибла. В тот день моя начальница с романтическим именем Атлантида, врач высшей категории, послала меня на административный этаж измерить давление заместителю хозяина вселенной под названием «Юпитер кэпитал». Обычно Атлантида это делала сама, но её разбила мигрень. «В глаза там никому не смотри, — наставляла она меня, заталкивая мои волосы под колпачок. — Вот куда такую копну нарастила? Всё, иди с Богом! Кирилл Петрович звонил уже два раза».

Я выпорхнула из кабинета, как птичка из клетки. Впервые мне предстояло увидеть, где работает элита корпорации. Руководство въезжало на подземную парковку бизнес-центра на таких сияющих новомодных авто, что дух захватывало. Меня всегда интересовало, кто управляет всей этой громадиной. В лифт я вбежала следом за статным высоким красавцем. Точнее сказать — влетела. Носком туфли зацепилась за ковёр и ткнулась мужчине головой в живот. Натянутый до ушей колпачок слетел, заколка расстегнулась, развалившись пополам, и тяжёлые пряди светлых волос предательски рассыпались по плечам. За нарушение дресс-кода в компании полагался серьёзный штраф.

Я стояла ни жива ни мертва, теребя край ремня медицинской сумки. Передо мной застыл… Нет, не бизнесмен. Принц из моих снов. Из плоти и крови. Взгляд его медовых глаз в момент затмил мой разум, а улыбка — вскипятила кровь.

— Ты откуда такая, Златовласка? — От голоса принца по телу рванули стада мурашек.

— Оттуда, — указала я пальцем за спину, хотя лифт уже плавно возносил нас к небу.

— Из Зазеркалья? — принц добавил мурашкам ускорение.

Я оглянулась на зеркальные створки дверей лифта. Отражение напомнило мне о штрафах. Я отвернулась от принца и принялась запихивать волосы под колпачок.

— Зачем прятать такую красоту? — прошептал он, влезая в моё личное пространство.

Я почувствовала его дыхание на своей шее и просипела:

— Меня оштрафуют!

Кнопки на панели вспыхивали рыжими огоньками, приближаясь к роковой литере А.

— За что? — удивился принц.

— За это, — я прошлась рукой по распущенным волосам.

Принц протянул руку к панели управления, и лифт застыл. Ловкими движениями Его высочество скрутило мне волосы в жгут, прижало его к моей голове и, цокнув языком, обронило:

— Хороша девка!

Я быстро натянула колпачок и с благодарностью взглянула на принца:

— Вы только не рассказывайте никому… Про это.

— Клянусь, — улыбнулся он и нажал кнопку «Пуск».

Лифт плавно тронулся. То ли от аромата одеколона, то ли от взыгравших гормонов, из лифта я вышла на полусогнутых.

— Ещё увидимся, Златовласка, — подмигнул принц и направился к двери с надписью: «Генеральный директор Воронов Я.Ю.»

— Доброе утро, Ярослав Юрьевич, — склонила перед ним голову секретарша, выскочившая из-за стойки.

— Доброе утро, Майя. Как обычно, двойной эспрессо, — принц скрылся за дверью, а я всё стояла и хватала ртом воздух.

— Вы новая медсестра? — строго спросила Майя.

Пришлось просто кивнуть, так как язык присох к нёбу.

— Вам туда! — Майя ткнула пальцем вглубь коридора.

С того дня Солнце больше не казалось мне самым ярким светилом.

***

— Кира, — баба Шура пританцовывает возле стола. — Куранты сейчас ударят. Как эту шипучку-то открывать?

Наш гость поворачивается на спину, последний раз всхрапывает и открывает глаза:

— Трындец! — снова повторяет он, увидев меня.

— Златовласка мне нравилось больше, — не скрываю упрёка в голосе.

Поднимаюсь с колен, беру у бабы Шуры бутылку и раскручиваю металлический хвостик на зелёном горлышке.

— Давай я, — незнакомец садится, чуть не свернув плечом ёлку, и смотрит на бабу Шуру. — А ты кто?

— Мама твоя, — не теряется моя огневушка-поскакушка.

— Ничего не помню, — бормочет он.

— А ты? — кивает мне.

Глава 3

Ярослав

Сухопарая старушенция, явно сжимавшая древко комсомольского знамени ещё при Сталине, семенит к столу. Интересно, Сталина помню, а себя и свою мать нет.

— Давай за стол, сынок! Пора праздник налаживать, а ты тут развалился под ёлкой, — ворчит она по-стариковски.

Девушка мне хотя бы кажется знакомой. У неё красивые голубые глаза и личико светлое, как у ангела. Неужели я алкаш по жизни и мучаю кроху подобными залётами?

— Пардон, — икаю. — Часто я так… Валяюсь под ёлкой? — С интересом разглядываю жену.

— На моей памяти впервые, — улыбается она.

— А почему я голый? — заглядываю под плед. — И болит всё, точно меня били.

— Тебе надо выспаться! — девушка касается моего лица, и я вздрагиваю от боли. — К утру отёк немного спадёт. Сейчас таблетку принесу.

Да у меня жена и правда ангел! Я ещё не сказал, что у меня голова раскалывается, а она уже за таблеткой побежала. Провожаю взглядом шуструю кроху и силюсь вспомнить её имя. Потираю плечо — иголки царапаются. Взгляд мой падает на ёлочную игрушку. Вдох застревает в груди. Мы все не красавцы в отражении новогодних украшений, но я просто чудовище.

— Мать моя женщина! — хриплю, касаясь лица и вновь вздрагивая от боли.

— Чего так высокопарно? — старушенция отвлекается от ботоксных лиц на экране. — Можно просто мама Шура.

Сколько же мне лет, если я её сын? Некрасиво спрашивать у женщины возраст, но я с бодуна похоже нашёл ещё более непростительный вариант:

— Мама… Шура… А ты меня во сколько понесла?

— Ты что, правда ничего не помнишь? — качает она головой.

— Этот момент точно нет, — оправдываюсь и вновь залипаю на своё отражение в ёлочной игрушке. Буро-малиновое месиво с огромным носом и заплывшими глазками. — А что с моим лицом?

Входит девушка, садится возле меня на пушистый ковёр и протягивает стакан и таблетку.

— Выпей, пожалуйста.

Таблетка с трудом проваливается в иссохшее горло. Опустошаю стакан и утираю рукой рот.

— Трындец!

— Да?

— Э… Я просто так сказал. Тебя как зовут-то?

— Кира…

Раздаётся плач младенца, и Кира срывается с места. У нас ещё и дети есть. Обессиленно падаю на подушку. Потолок плывёт перед глазами, пение Баскова смешивается с плачем моего ребёнка. Очередное неприятное открытие. Баскова помню, а малыша своего — нет.

— Кира, — кричит маманя. — Неси сюда Булочку. Это ведь её первый Новый год.

Стыдно-то как. Нажрался, что семьи своей не помню. Входит Кира, качая малыша в розовой пижаме. Флисовые заячьи уши свисают с руки Киры.

— Сколько нашей дочери? — спрашиваю слабым голосом.

Кира замирает, с удивлением глядя на меня.

— Ну не помню я ничего! — в очередной раз приходится оправдываться.

— Три месяца, — вздыхает Кира. — Хочешь на неё взглянуть?

— Давай, может вспомню что, — приподнимаюсь на локте.

Кира вновь садится рядом. Девуля на её руках отчаянно насасывает соску. Голубые глаза-пуговицы смотрят на меня с хитрым прищуром. Не боится меня. Скорее, смотрит с любопытством.

— Она голодная, что ли?

— Да, сейчас буду кормить. Нравится Булочка? — Кира смотрит на меня с такой нежностью, что я бы их сейчас обеих расцеловал.

— Нравится! Давай корми дочу!

Кира смущается и просит меня:

— Только ты отвернись.

— Здрасьте приехали!

Кира садится в кресло и пытается развернуться, чтобы я не увидел, как она кормит. Что за детский сад? Обвожу глазами комнату в поисках семейных фотографий, но на полке, рядом с телевизором, стоит только портрет Булочки. Правда моя внешность многое объясняет. Такую рожу только в отделении полиции вывешивать. На доске «Внимание, розыск». Мне кажется я впервые в этой комнате. Иначе давно затеял бы здесь ремонт. По одной стене дешёвые обои начали отклеиваться на стыках, люстра горит наполовину, занавески чистенькие, но фасон наверняка ещё с Шуриной молодости. На подоконнике цветы в горшках и клетка с рыжим хомяком. Скачет у решётки как заведённый. То ли просится на руки, то ли пляшет под Баскова. Бедненько, но весело.

— Может пошамаешь чего, болезный? — маманя, дождавшись рекламы, встаёт из-за стола.

— От одной мысли о еде плохо, — подавляю приступ тошноты.

— Сейчас я тебе такую напитку соображу, лучше всяких порошков действует! — заговорщицки подмигивает маманя и, держась за поясницу, топает мимо меня. — Чуть спину не сорвала из-за тебя.

Встать не получается, и я, закрепив плед на бёдрах подползаю к Кире. Усаживаюсь возле её ног, кладу руки и подбородок ей на колени. Завороженно смотрю как малышка сосёт её нежную грудку. Маленькие пальчики Булочки касаются тонкой кожи Киры, и мне хочется превратиться в них. Ничего не помню, но знаю точно: ничего прекраснее в своей жизни не видел.

Глава 4

Кира

Не понимаю, что со мной твориться. Кормлю малыша на глазах у незнакомого мужика и вдобавок позволяю ему гладить ножки Булочки. Страшный он, конечно, как смертный грех, но мне почему-то легко и просто рядом с ним. Не похож он на запойного алкаша. Держится с достоинством, и с чувством юмора у него порядок. Называю его именем любимого мужчины — вообще сказка. Сказка, которая закончится утром. Он проспится, и мне придётся ему признаться во всём. Надо порыться на антресолях, может, от маминого товарища портки какие остались. Господи, живу с бабой Шурой всего три месяца, а уже говорю и думаю её словечками.

Ярослав выпил рассол по бабушкиному рецепту, положил мне голову на колени и задремал.

— Бабушка, нам надо завтра одеть Ярослава во что-то.

— Он имя, что ли, своё вспомнил? — баба Шура забирает у меня заснувшую Булочку.

— Я его так назвала.

— В честь Зайцеслава своего? Выкинь ты его уже из головы. — Бабушка знает, как зовут отца Булочки, но, к счастью, не знает подробностей наших с ним отношений. И без того терпеть его не может.

— Нужно на антресолях посмотреть. Я мамины вещи туда убирала.

— Думаешь ему понравится её голубое кимоно с розовыми цветами? — Баба Шура относит Булочку и возвращается.

— Там остались какие-то вещи её Будды.

Бабушка кладёт мне на тарелку остывшую картофелину и куриную ножку.

— Поешь давай. А я пока порты жениха нашего заполощу, и в антресолю слажу.

— Брюки его с курткой в стиралку положи. Капсулу с гелем кинь и вторую кнопку справа нажми. А на антресоли я сама лучше. Упадёшь ещё.

— Это я-то упаду? — баба Шура встаёт руки в боки. — Да я на Успение яблоки обтрясаю, лучше, чем макаки кокосы с пальм. Прислоню лестницу и вперёд.

— А то ты макак много видела в жизни.

— Раньше передача была, «В мире животных». Её такой мужчина вёл. Дроздов Коля. Можно было не смотреть. Просто голос слушать. Он как скажет что-то типа: «Посмотрите на жабу! Ну какие потрясающие глаза». У меня мурашки по коже.

— А дед чего? Красивых слов не говорил?

— Тю! С деревенских мужиков какая ласка. Не, жабой назвать мог, но дело же в этой… Как её?

— В интонации?

— Точно, — бабушка наливает в стакан морса. — Твоё здоровье, Кирочка. Смотри прынц какой у ног твоих спит.

— Да ладно, принц, — смущаюсь я, но мне приятна тяжесть тела Ярослава. Такое тепло от него идёт.

— Ты на руки, на руки его посмотри, — кивает бабушка, допивая морс. — Крепкие, загорелые, тугими венами увитые. — Достаёт очки из кармана, надевает и наклоняется к нам ближе. — Ногти чистые, не обгрызенные и без заусенцев. Говорю тебе — прынц. Вот только вопрос: кто и за что его так ухайдокал?

— Завтра разберёмся, — перещёлкиваю пультом каналы. — О, «Золушка»[1] идёт! Закинь стирку, и давай поглядим.

— Стыдоба, — поворачивается бабушка к телевизору.

— Куда деться умной женщине, — машет длинными ногами Милявская и призывно смотрит в экран. — Здесь меня уже никто не понимает. Остаются незамеченными добродетели мои и начинания.

— А песня хорошая, — кивает бабуля, лихо вскидывая коленца. — Скачай мне её потом.

— Всесторонне одарённая, до конца не оценённая, — завывает Милявская.

Я зажигаю бенгальский огонь и протягиваю бабе Шуре:

— Фея-крёстная ты моя!

На экране бузит певица:

— Если бы не обстоятельства, я могла бы поднимать полки в атаку, —

Внизу титрами идёт текст, и баба Шура подпевает:

— Если бы не обстоятельства, завела бы я не мужа, а собаку… Не, это ты матушка загнула, — баба Шура суёт прогоревший фитиль в пустой стакан и выходит в коридор.

Я прислоняюсь головой к спинке кресла и закрываю глаза.

В тот же день, когда «познакомилась» в лифте с Ярославом, я впервые увидела Викторию. Она вышла из кабинета зама генерального директора. Огляделась и сразу свернула в туалет. У неё были такие же, как у меня, роскошные светлые волосы, и она так же попирала дресс-код. Короткое чёрное платье не доходило и до середины бёдер её длинных ног в кожаных ботильонах с золотыми пряжками. Лицо красное, будто это у неё повышенное давление, а не у зама. Тогда я ещё не знала, что Виктория — невеста Ярослава. Впрочем, тонометр показал, что Кириллу Петровичу хоть сейчас в космонавты. В кабинете я ещё раз убедилось, что с его давлением всё в порядке. Мне показалось он даже не скрывал, что его больше интересует моя персона, а не собственное здоровье. Он попросил меня снять шапочку и пройтись. Потом долго расспрашивал про моё житьё-бытьё. Я думала, что получу втык от Атлантиды за долгое отсутствие, но она ничего мне не сказала.

В три часа ночи баба Шура ушла спать на мою кровать в комнату к Булочке. Я поставила там раскладушку для себя, а Ярославу помогла перебраться на диван. Укрыла найдёныша одеялом и снова не устояла, погладила его по голове. Он улыбнулся во сне, но тут же сморщился от боли. Интересно, какие у него губы? Как говорит баба Шура, с лица воду не пить, но мне очень интересно, как мой «муж на ночь» выглядит в нормальном состоянии. Наверное, я предпочла бы, чтобы он оказался вовсе не похожим на отца Булочки. Взгляд карих глаз найдёныша лишь усугубил мою тоску по Ярославу. А ведь я давно пообещала себе забыть его. Новогоднее веселье, как и вся моя жизнь, проносится мимо разудалой кадрилью. На улице народ запускает фейерверки, и чтобы достопочтенный Хома Петрович не поседел к утру, я переставляю клетку в кресло. Переодеваюсь в любимый плюшевый халат. Дома тепло, а я зябну. Уношу еду и посуду со стола на кухню. Смотрю на гору тарелок, и хочется разрыдаться. Никогда не ощущала себя более одинокой, чем в эту ночь. Надо что-то делать. Новый год всё-таки. На окне весело перемигиваются разноцветные огоньки. Иду в комнату за свечами, вырубаю по пути большой свет. включаю негромко музыку и ставлю возле раковины бокал с лимонадом. В таком романтическом антураже мыть посуду гораздо приятнее. Вскоре я уже напеваю и пританцовываю, посуда перекочёвывает сохнуть в шкафчик. Осталось сполоснуть ложки, но тёплые ладони, проникшие под мой халат, рушат все планы.

Глава 5

Ярослав

Наверное, так себя чувствуют потерявшиеся дети. Ещё минуту назад у меня были мать, жена, дочка. Пусть я попал в беду, но меня окружали родные люди. Только что так хорошо сидели: музыка, аромат свечей, огонёчки. В один миг всё рухнуло: сижу голый, без денег, без имени, без адреса. Завтра утром Кира укажет мне на дверь, и куда я пойду? Но эта святая девушка в разрез моим мрачным мыслям произносит волшебные слова:

— Ты можешь оставаться здесь, сколько нужно, — Кира замирает возле меня и гладит, как маленького по голове, — пока мы не найдём твоих близких. Обязательно нужно обратиться в травму, в полицию. Денег у нас с бабушкой немного, но с твоей одеждой что-нибудь придумаем. Завтра, наверное, ничего работать не будет…

Она говорит простые вещи, а мне хочется руки ей целовать. Маленькая, хрупкая девчонка не дала мне умереть на морозе, готова приютить, кормить, одевать. Разворачиваюсь на табурете и обнимаю её за талию. Утыкаюсь разбитой мордой ей в живот. Кира кладёт руки мне на плечи, и от её невинного прикосновения по телу прокатывается дрожь.

— Прости, что я к тебе приставал? — стыдно смотреть Кире в глаза, но хочется снова в них утонуть.

Она краснеет и закусывает губу:

— Сама себе ловушку устроила. Если бы не баба Шура, — щёки Киры загораются румянцем, — получила бы по заслугам.

— Я бы не назвал это наказанием… Впрочем, с таким чудовищем, может, и правда не очень того-этого…

— И ничего ты не чудовище… — Кира запинается, взглянув на моё лицо. — Мне кажется, ты очень хороший человек. Синяки и гематомы пройдут, но снимок головы и всего тела нужно сделать…

— Ты ангел, Кира, — негромкая мелодия кажется знакомой, и я поднимаюсь. — Спасительница моя. Можно пригласить тебя на танец? Свечи, гирлянда… Такая ночь!

Кира вкладывает мне в руку свою маленькую ладошку, и мы, качаясь в такт мелодии, танцуем, как два цирковых медведя. На большее я не способен сейчас, а Кира напряжена до предела.

— Чего ты улыбаешься? — Её невинная улыбка вызывает у меня умиление.

— Вспомнила мультик «Красавица и Чудовище»[1].

— Не смотрел, но название точно про нас.

— Как мы будем пока тебя называть? — Кира держится на пионерском расстоянии, а мне хочется прижать к себе эту тёплую, маленькую птаху.

Память услужливо подсовывает нашу романтическую схватку у мойки. Теперь я даже рад, что Кира ко мне не впритык. По лицу меня били от души, но снизу у меня всё работает, как швейцарские часы. Бросаю взгляд на запястье левой руки. Мне кажется или я действительно помню, что на ней я носил упоительно дорогие котлы.[2]

— Ярослав нормально, я почти привык, — отвечаю с некоторым опозданием. Ласкаю нежные пальцы Киры. Как бы мне хотелось, чтобы она уснула сегодня на моём плече. Но теперь это лишь мечты.

Из коридора доносится пиканье и Кира замирает:

— Твои вещи постирались, пойдём развесим.

Иду следом за Кирой. В ванной она достаёт из стиральной машины куртку милитари и штаны, какие обычно носят работяги.

— А я нарядный в сугробе лежал. Просто подарочный вариант, — мне теперь очень хочется верить, что это и правда одежда с чужого плеча. Воспоминания о швейцарских часах были куда приятнее.

— Других мужиков рядом не валялось, — смеётся Кира, складывая одежду в таз. — Так что выбор у меня был невелик. Подожди, я вешалку принесу. Повесим одежду сохнуть над ванной.

Кира выпрямляется, и наши взгляды встречаются. Короткое замыкание. Обнимаю Киру и внимательно вглядываюсь в её лицо. Оно мне знакомо. Возможно, просто кажется. Как пять минут назад с часами.

— Может, ты всё-таки жена мне? — спрашиваю с робкой надеждой.

— Нет, Ярослав, — вздыхает Кира. — Хотя я и сама чуть в это не поверила.

Она поворачивается к зеркалу, а я неожиданно для себя, собираю в хвост её волосы, скручиваю в тугой жгут и прикладываю к её голове. Она испуганно смотрит на меня. Прячу руки за спину, и волосы Киры рассыпаются по плечам тяжёлыми золотистыми прядями.

— Прости, я позволил себе лишнего.

Кира уходит и возвращается с вешалками. Помогаю ей развесить свой странный наряд.

— Пойдём спать, Ярослав, — Кира произносит это имя с придыханием. — Я принесу лекарства и ещё раз обработаю раны.

Почему она выбрала для меня именно это имя. Неразделённая любовь? Муж-изменник?

— Готов лечь в твоих ногах, только не оставляй меня сегодня одного.

— Я немного посижу с тобой, — улыбается Кира. — Иди ложись.

Вхожу в комнату и задумчиво чешу в затылке. Морщусь от боли. Голова вся в шишках. Кира права. Сделать снимок не помешает. Но в чём мне ехать в травму? На вешалке я заметил только розовый пуховик и овчинный тулуп. Собираю стол-книжку, ставлю его к стене. Кира постелила мне на половинке дивана. Лелея мечту разделить ложе с радушной хозяйкой, исправляю эту оплошность. Раскладываю диван и перестилаю по новой. Рыжий хомяк до сих пор не угомонился. Мне кажется, это самец. Должен же быть мужчина в доме. Сейчас он забрался в верхний угол клетки и, вцепившись розовыми лапками в прутья, пристально наблюдает за мной.

Глава 6

Кира

Ёлка переливается огоньками, за окном всё реже полыхает зарево фейерверков. Мне так уютно рядом с моим Чудовищем, и хочется, чтобы эта ночь не заканчивалась. Кажется, знаю его всю свою жизнь. Мне плевать, кем работает мой найдёныш. Боюсь думать лишь о том, что где-то его ждут жена и дети. Не знаю о нём ровным счётом ничего, а фантазия рисует чёрт знает что.

— Гладить я тебя не буду, — смазываю синяки на теле найдёныша. — Но, если хочешь, давай просто поболтаем. Сна ни в одном глазу…

В соседней комнате кряхтит Булочка. Убегаю и возвращаюсь с ней на руках.

— Можешь Хому Петровича из кресла убрать? — шепчу я, кивая на клетку с хомяком.

— Забирайся на диван. Ноги прячь под одеяло, — голосом с хрипотцой соблазняет меня ночной гость. — Положу тебе свою подушку под спину.

— Ярослав!

— Ладно, ладно. — Он поднимается с дивана, вновь заворачиваясь в полотенце, и молитвенно сложив руки, кланяется перед клеткой: — О, житель бескрайних степей, премного извиняемся, вам пора заступать на боевой пост.

Клетка с хомяком возвращается на подоконник.

Сажусь в кресло, а найдёныш приносит забытый им в ванной плед и укутывает мне ноги. Обо мне ещё ни разу в жизни так не заботился мужчина. Умиляться и падать в обморок некогда. Булочка хнычет, и я, приспустив с плеча халат, даю ей грудь.

— Кир, ты просто «Мадонна с младенцем», — найдёныш опускается передо мной на колени.

— Ты меня смущаешь! — Кровь стреляет в голову, опаляя меня до кончиков ушей. — Ложись на диван.

— Ну и ладно! — Найдёныш, состроив обиженную физиономию, на четвереньках добредает до дивана и забирается под одеяло.

Кресло стоит впритык к дивану. Найдёныш кладёт голову на подголовник и оказывается ко мне ближе, чем был до этого. На опухшем лице выражение неземного блаженства.

— Ну и чем мы так довольны? — улыбаюсь я.

— В потери памяти есть плюсы, — Найдёныш гладит ножку Булочки. — Чувствуешь себя младенцем, появившимся на свет взрослым. Можно позволить себе подурачиться. А ещё… В эту новогоднюю ночь все мои мысли о тебе. Они действуют, как анальгетик. У меня нет прошлого, а будущее туманно.

— Мне кажется, ты и в обычной жизни весёлый человек. Но кому-то ты очень помешал.

— Говори, мне интересно, — просит найдёныш, укладываясь поудобнее.

— Да что тут говорить, — вздыхаю я. — У тебя красивое тело, ухоженные руки, ногти, волосы. Ты явно из другого мира.

— Космический пришелец?

Найдёныш сейчас и правда, как ребёнок. Ему осталось только ладошки под щёку положить и пустить слюни.

— Нет, конечно. Губы хоть и разбиты, но речь правильная. Так говорят ораторы или актёры, дипломаты, может… Ты из мира сияющих витрин и дорогих кабриолетов.

— А ты бы хотела, чтобы я оказался богатым?

— Нет, — испуганно отвечаю я и с горечью добавляю: — Ненавижу богатеев.

— Почему?

— Потому что я… Потому что я обычное млекопитающее. Впрочем, мне незачем ненавидеть их, — киваю на Булочку, — один из небожителей подарил мне её.

— Кира, с моей стороны будет очень нескромно, попросить тебя кое о чём? — от витиеватых оборотов найдёныша у меня мурашки по коже.

— О чём?

— Рассказать о себе.

— Да мне и рассказывать нечего, — пожимаю плечами, любуясь личиком дочери. — Вся моя жизнь теперь в ней. Есть о ком заботиться и кому доверять. Всё остальное суета сует.

— У малышки твои глаза. В маму красавица, — найдёныш переворачивается на живот и, приподнявшись на локтях, рассматривает Булочку. — А волосики-то тёмные. Папкины. Не поверю, что ты переспала с мужчиной ради того, чтобы забеременеть. Тебе не сорок лет. У такой красивой девчонки, как ты, обязательно припрятан скелет в шкафу. Дай-ка подумать! Тебя похитил арабский шейх, а ты сбежала из его восточной сказки, плюнув напоследок в нефтяную трубу?

— Нет, — качаю головой, прогоняя слёзы. — Я любила… любила так, что забывала алфавит, когда видела…

— Ярослава?

— Да, откуда ты знаешь? — Глупее вопроса не придумать.

— Просто предположил. С шейхом борщанул. Ты б меня тогда каким-нибудь Магрибом называла, — смех найдёныша переходит в кашель.

— Мухомор ты, а не Магриб! Накройся быстро! Не хватало, чтобы ты к своим бедам ещё воспаление лёгких подхватил!

Найдёныш садится на диване и закутывается в одеяло, как в плащ.

— Расскажи про Ярослава? — канючит он. — Пожалуйста.

— Это очень личное…

— Представь, что мы в поезде. Чу-чух, чу-чух, чу-чух, чу-чух, под шум колёс, под мелькающие тени за окном. А, Кир? Хочу знать о тебе всё.

— Потому что, когда вспомнишь себя, растворишься в тумане, как случайный попутчик? — отнимаю от груди раскрасневшуюся Булочку.

— Нет, — Ярослав завороженно смотрит на мою грудь, и я быстро поправляю халат.

Глава 7

Кира

Всегда удивлялась девчонкам, которые влюбляются в актёров и певцов, а сама втюрилась в хозяина компании. Я работала медсестрой в административном здании, занимавшем целый бизнес-центр. С Ярославом Вороновым я лишь однажды проехалась в лифте. Ласковое слово и кошке приятно, а он сказал мне несколько. Но дело не в этом. Между нами произошло нечто особенное… На молекулярном уровне. Золотая осенняя пора лишь острее давала мне ощутить одиночество. Тем же вечером, я позволила себе представить, как могло бы произойти наше знакомство с Ярославом. Дальше — больше. Завела тетрадку и исписала за вечер пять листов. Сама не заметила, как этот человек и наша с ним история превратились в мой наркотик.

Странным образом ко мне стал благоволить зам Ярослава. Мы познакомились, когда наша врач отправила меня измерить ему давление. В тот день мы с Ярославом и прокатились в лифте. Кирилл Петрович прозвал меня тёзкой и частенько захаживал в медкабинет. Пару раз подвёз меня до дома. На ухаживания это, к счастью, не походило. Он был старше меня лет на двадцать, и меня раздражали его рыжие, по-гусарски закрученные усы. Он ассоциировался у меня с тараканом из сказки Чуковского. В день нашего знакомства я увидела этот мультик по телевизору и долго смеялась. А потом плакала. Почему он, а не Ярослав так заинтересовался моей персоной? Зато от Кирилла Петровича я вскоре узнала, что герой моего романа намерен жениться к Новому году. Виктория приходилась Кириллу Петровичу сводной сестрой и удивительным образом походила на меня. Я даже постаралась найти в этом утешение. Ярославу нравятся такие девушки. Мы с ним просто поздно встретились. А так бы он обязательно обратил на меня внимание. Хрупкие блондинки с ангельскими личиками. А ещё природа от души одарила нас роскошными шевелюрами. Виктория плюс ко всему умела себя красиво подать. У меня дух захватывало, когда она в длинном пальто летела на высоченных каблуках по мраморному полу, оставляя за собой шлейф из ароматов дорогих духов. Голову сворачивали не только мужики.

Медчасть — на первом этаже, рядом с кабинетом охраны. Каждое утро я измеряла температуру сотрудникам в начале рабочего дня. Но Ярослава я видела редко. Прямиком с административного этажа он спускался на подземную парковку. Всего один раз он прошёл под руку с Викторией мимо меня, и я впервые узнала, что такое ревность. Ярослав, разговаривая по телефону, меня даже не заметил, а Виктория посмотрела, как на пустое место. Я стояла в дурацком халатике и колпачке, хватая воздух ртом. Ощущение, будто мимо проехал камаз и обдал грязью, не покидало меня до вечера.

Приближался Новый год, а с ним и день их свадьбы. В моей книге нарисовался новый персонаж. Дополнила историю сестрой-близнецом. Ревность навсегда поселилась в моём сердце, и я уже не могла представлять себя Викторией. Писала уже не в тетради, а в ноутбуке и на рабочем компьютере. Про любовь свою никому не рассказывала. Подружки по училищу быстро обзавелись семейными гнёздами, а на работе таким не поделишься. Моя начальница Атлантида догадалась о моих чувствах, но только посмеивалась. Если бы не подошёл её официальный отпуск, я бы написала заявление на уход. Поняла, что начинаю сходить с ума.

Атлантида уехала к дочери в Австрию, и в кабинете я смогла спокойно работать над своей первой книгой. Офис гудел в предвкушении новогоднего корпоратива. Под конец рабочего дня в мой кабинет пожаловал Кирилл Петрович.

— Годовой отчёт по лекарствам подбиваете? Не отвлёк вас?

Быстро сохраняю файл с романом, отправляю его себе на почту, удаляю из папки и очищаю корзину. Мои пальцы дрожат, а к щекам приливает кровь.

— Нет, — в горле сухо, и я тянусь за бутылкой воды.

— Кира, Кира, Кира — на лице Кирилла Петровича сияет улыбка, — кто бы мог подумать. «Ярослав, я давно хотела признаться, что люблю тебя. Лишь потому и рискнула прийти в спальню вместо моей сестры».

Давлюсь водой и захожусь в кашле. Ощущаю себя преступницей, хотя ничего предосудительного не сделала. Вот идиотка! Не подумала, что кто-то может отслеживать мои личные папки на компьютере.

— Тёзка, я уже несколько дней наблюдаю за твоим творчеством. В нём есть информация, порочащая образ компании и её руководителя.

— Я писала не про нашу компанию, — лепечу, закрывая лицо руками.

— Ты даже не соизволила имена поменять.

Мне нечем крыть.

— Поднимемся ко мне в кабинет, — Кирилл Петрович указывает мне головой на дверь. — Это дело очень щекотливое. Думаю, разберёмся без привлечения секьюрити.

Второй раз в жизни поднимаюсь на административный этаж. В роскошном холле с мозаичным полом сияет синими огнями золотая ёлка до потолка. Секретарша, окинув нас быстрым взглядом, с недовольным видом возвращается за свою стойку.

— Можешь идти, Майя. Я всё выключу потом, — Кирилл Петрович сам сияет, как новогодняя гирлянда.

— Благодарю, Кирилл Петрович, — расцветает секретарша, достаёт из шкафа норковый полушубок и спешит к лифту.

В кабинете Кирилл Петрович усаживает меня на кожаный диван. На моё плечо ложится тяжёлая рука, и я замираю. Сердце колотится в груди, как бешеное. Слёзы непроизвольно текут по щекам.

— Кира, давай поговорим, — голос у Кирилла Петровича вкрадчивый. Я закрываю глаза, боясь представить, что он попросит за молчание. Кожа дивана проминается под его крепким задом.

Утираю краями рукавов мокрое от слёз лицо. За панорамными окнами в пол лютует вьюга. Полумрак кабинета рассеивает уличная подсветка бизнес-центра.

Глава 8

Кира

Первого января всегда хочется поспать подольше, но достаточно малейшего кряхтения Булочки, и я выныриваю из самого глубокого и сладкого сна. Лучики солнышка проникают в окна первого этажа и кажется, что зайчики на голубых обоях оживают. У них умильные мордочки, но глазки-бусинки сияют только на ярком свету. Потягиваюсь на раскладушке и вспоминаю, почему оказалась на ней. Утренняя нега тает, будто её и не было. Как я могла рассказать вчера первому встречному тайну рождения своей дочери? Приехали! Чу-чух-чу-чух. И вообще, как теперь в глаза ему смотреть?

С кухни доносится бряцание ложек и голос бабушки. Аромат яблочного пирога не в силах рассеять тревогу, поселившуюся в моем сердце. Скрипит половица в гостиной, но это приближаются не бабушкины шаги. Я захлопываю глаза и притворяюсь спящей.

— Доброе утро, госпожа писательница, — голос найдёныша волнует сердце приятной музыкой.

Ещё и про роман свой умудрилась рассказать. Поворачиваюсь на бок и кладу ладоши под щёку. Как бы оттянуть неловкий момент.

— У тебя дрожат веки, — голос раздаётся над самым ухом, и мурашки разбегаются под ночной рубашкой. — Но если ты не хочешь меня видеть…

— Боюсь, что наоборот, — мне вновь чудятся знакомые интонации в голосе найдёныша.

— Тогда открой глазки, я соскучился.

— Я столько наговорила вчера, — поворачиваюсь на живот, утыкаясь носом в подушку. Грудь разбухла от молока, так долго я не пролежу.

— Твоя искренность меня тронула, Кира. — Тёплая ладонь ложится между моих лопаток, и мне она кажется раскалённым утюгом. Сейчас врасту в матрас. — Дальше эта история никуда не пойдёт, если ты этого боишься… Ты почему дрожишь? Не заболела?

В голосе найдёныша столько нежности, что я сдаюсь. Поворачиваюсь на спину и открываю глаза. Найдёныш стоит на коленях возле раскладушки. Фингалы под опухшими веками потемнели ещё больше, губы покрылись бордовыми корками, но волосы аккуратно уложены и сегодня я подмечаю у моего нового знакомого красивые брови вразлёт.

— Со мной всё в порядке, — в душе снова просыпается жалость, и я беру найдёныша за руку. — Сейчас позавтракаем и поедем к доктору.

— Не хочу, чтобы ты меня жалела, — найдёныш касается губами тыльной стороны моей ладони и встаёт с колен. — А кто это у нас тут проснулся?

— Заведи ей погремушку, пожалуйста.

— Зачем? — найдёныш достаёт Булочку из кроватки и завороженно рассматривает её. — Она не боится меня!

— А почему она должна тебя боятся?

— Уверен, на улице дети разбежались бы в разные стороны от такого красавца.

— Для неё ты такой же человек, как и все. Просто немного другого цвета. Всё дело в жизненном опыте, — встаю с раскладушки и ловлю на себе любопытный взгляд найдёныша. Смущаюсь ночной рубашки, купленной мне бабушкой на рынке. Длинная сорочка в голубой горошек мне стала не по размеру после родов, но я ношу её из-за удобных пуговичек по линии груди. — Так себе наряд. Удобно кормить Булочку в ней.

— Ты просто богиня, Кира, — срывается признание с губ найдёныша. — Вот прямо сейчас. Босая, немного растрёпанная, розовая от сна…

Булочка, почуяв молоко, прерывает радостным криком поток красноречия моего гостя. Приходится вернуться в постель, и найдёныш кладёт малышку рядом со мной. Торопливо расстёгиваю пуговки и освобождаю грудь. Булочка сладко причмокивает, а я одной рукой снимаю с неё ползунки и расстёгиваю липучки на памперсе.

— Тебе помочь чем-нибудь? — найдёныш завороженно наблюдает за моими движениями.

— Принеси мне чаю с молоком сладкого!

— Легко! — Найдёныш щекочет пальцем пяточку Булочки и подрывается с места.

С удивлением замечаю, что уже не смущаюсь присутствия найдёныша во время кормления. Он так влился в нашу компанию… Кстати, о компании. Баба Шура всегда крутится вокруг меня с утра, а сегодня подослала этого парня.

— Я тут одёжу тебе нашла, — слышу её бодрый голос. — Не Христиан Диор, конечно, но всё лучше, чем в полотенце по квартире шкандыбать.

— Где же вы откопали такие? Не иначе как с Тутанхомона сняли.

— Это что ещё за зверь? — баба Шура не очень знакома с историей древнего мира.

— Фараон такой. Много лет назад в Египте жил.

— Не боись, не с покойника! Жил тут у моей дочери один сектант. Они в Индию съехали, а там можно без денег и без штанов, — баба Шура шаркает по гостиной. — Кирочка, детка, ты встала?

— Мы уже кушаем! — откликаюсь я.

Баба Шура входит в комнату в мамином шёлковом кимоно.

— Ай, наша плюша уже сладкая чмокает, — баба Шура оглядывается и наклоняется надо мной. Шепчет заговорщицки: — Парень-то в тебя втюрился! Спозаранку со мной вместе поднялся и всё про тебя расспрашивал.

— Я ему вроде всё про себя и так рассказала, — кровь приливает к щекам.

— Не бойся, я лишнего не сболтну. Или ты про Ярослава тоже рассказала?

— Да.

— Ох, ну да ладно. Пусть правду знает. Он к нам тоже не на белом коне приехал. Смотри-ка, заботливый какой, поднос сюда тащит.

Глава 9

Кира

— Приёмное отделение — вокзал вокзалом, — оглядываю скамейки вдоль блёкло-голубых стен, — люди сидят с кутылями[1], ждут отправления, а промеж них бродят доходяги.

— И зайцем здесь не проскочишь. — Найдёныш снимает влажную куртку и оглядывает себя. — Даже таким нарядным.

Мой красный безразмерный свитер в снежинку обтянул его мощный торс до пупка.

— Я же говорю, всё обойдётся. Нам повезло, что сегодня именно эта больничка дежурная, — набираю номер заведующей отделения, где проработала до самых родов, но телефон не отвечает, — посиди здесь.

Иду к двум сестричкам в регистратуре. У них и правда сегодня завал. Стопки карточек пациентов высятся на столах китайскими пагодоми. Скорые прибывают одна за одной.

— Девчонки, с Новым годом! — сую под стекло шоколадку, но медсёстры не спешат её брать.

— Спасибо! Какой у вас вопрос? — поднимает на меня глаза блондинка лет тридцати.

— Я Кира Сурикова. Работаю здесь медсестрой. На пятой хирургии. Сейчас в декрете.

Взгляд блондинки смягчается, и она забирает шоколадку.

— Татьяна, очень приятно. Что случилось-то?

Вкратце рассказываю про Ярослава. Татьяна надувает щёки и медленно выдыхает:

— Звучит ещё более безысходно, чем история Лукашина про баню[2].

— Есть такое. Можешь помочь?

— Кир, больничка переполнена, — качает головой Татьяна. — Мужик-то хорошенький?

— Хорошенький, — встаёт рядом со мной найдёныш.

— Только синенький, — добавляю я.

— Нормально тебя отделали, — Татьяну страшной рожей не напугать, сюда и не таких красавцев привозят. Она оценивает его бицепсы, рельефно проступающие под свитером. — Совсем ничего не помнишь?

— Про себя нет.

— Сложно ребятки.

— Татьян, я отблагодарю. Пропихни нас на рентген да к спецу какому-нибудь. Нам палата не нужна, — канючу и молитвенно складываю руки.

— Да с чего тебе благодарить-то, — вздыхает Татьяна, — в декрете не разгуляешься особо. Кто вас привёз?

— Сергей Иванович доктора звали, — выковыриваю из памяти имя врача скорой. — Пациент Пушкин…

— Пушкин? — кокетливо улыбается Татьяна найдёнышу.

— Да, пока так, — во мне просыпается ревнивый дракон.

Но Ярослав словно не замечает флирта Татьяны. Поворачивается ко мне и декламирует:

— Я помню чудное мгновение, передо мной явилась ты. Как мимолётное виденье, как гений чистой красоты![3]

Расплываюсь в улыбке. Татьяна переключается на врача вновь прибывшей скорой.

— Сдуйся отсюда, — шепчу найдёнышу.

Он уходит, а я терпеливо жду, пока Татьяна зарегистрирует нового пациента.

— Татьян, — окликаю её, когда врач уходит. — Поможешь?

— Да, хорошо. Посиди немного. Найду карточку твоего лирика.

— Пушкин Ярослав Иванович.

Время тянется медленно, час за два. Татьяна, похоже, про нас забыла. Понимаю, что Булочка скоро проснётся и потребует еды, а дома нет молочной смеси. Молока у меня хоть залейся, вот и не покупала.

— Жди здесь, я пойду пятёрку разменяю, — тормошу за плечо задремавшего найдёныша. Его бедного всё время клонит в сон.

Натянув капюшон пуховика и потуже завязав шарф выхожу из тёплого приёмного отделения на мороз. Семеню по скользкой дороге, выискивая ближайший магазин. Теряю равновесие, и падаю на колени. Слёзы примерзают к щекам. Неужели милосердие и сочувствие покинули этот мир? Дую на озябшие ладони и крещусь. Господи, спаси раба Божьего! Помилуй найдёныша моего несчастного. Хромаю к магазину и, чтобы разменять пятитысячную купюру, покупаю бутылку минералки. Возвращаюсь и в панике ковыляю туда-сюда по коридору, разыскивая найдёныша. Он ведь сейчас как дитя малое. Торможу у стойки регистрации.

— Татьяна, не видела Ярослава.

— Так его на рентген забрали, — она хлопает ресницами.

— Ой, спасибо! Я заплачу сколько надо.

— Да расслабься ты. И так поможем. Ты молодец, на самом деле. Человеку жизнь спасла. Оставь деньги на памперсы. Кто у тебя?

— Дочка, — смотрю на часы, — мне кормить её скоро.

— Сейчас твоего Пушкина осмотрят. Если ничего критичного, полечишь его дома пока. Я в твоё отделение позвонила, о тебе хорошо вспоминают. Телефон оставь, как место у них освободится, наберу тебя. Полечим парня. Видно, что не забулдыга.

Спустя час мы с найдёнышем возвращаемся на такси домой.

— Быстрее, пожалуйста! У меня ребёнок дома голодный, — подгоняю я водителя.

Ярослав сжимает мою руку:

— Кир, прости меня.

— Всё в порядке, — улыбаюсь ему. — Знаешь, я очень переживала, что лечила тебя наобум. Одна из главных заповедей врача: «Не навреди». Сейчас я Булочку покормлю и в аптеку сбегаю. Главное, мы с тобой теперь знаем, как лечиться! Я тебя быстро на ноги поставлю.

Глава 10

Кира

Стойки для капельницы у меня нет, и я беру торшер. Креплю на него пакет с раствором и впрыскиваю шприцом необходимые препараты.

— Сейчас прокапаем тебя.

Не идут из головы слова найдёныша, но я не готова заявиться в офис к Воронову с Булочкой на руках. И не из-за денег, заплаченных парочкой заговорщиков, а потому что родить от любимого человека было только моим решением.

— Кир, от тебя пациенты, наверное, без ума были, — найдёныш, закинув руки за голову, наблюдает за мной с расстеленного дивана. — Да и врачи тоже. Неужели никто не запал в душу?

— До вчерашнего дня считала себя однолюбкой, — не сразу понимаю, что сказала это вслух.

— Ого! — найдёныш приподнимается на локте. — У меня есть шансы?

— Давай не будем забегать вперёд, — затягиваю жгут на его руке. — Поработай немного кулачком.

— Нет, ну я не настолько одержим плотскими желаниями…

— Тьфу на тебя, — кровь приливает к щекам, и я ощупываю сгиб его локтя. — Кулачком ещё поработай, чтобы вена получше наполнилась кровью.

Протыкаю кожу найдёныша иглой, закрепляю периферический катетер в вене и соединяю его с капельницей. У моего случайного пациента очень красивые, по-мужски крепкие руки. Смотрю на его обнажённую грудь. Выдавливаю на ладонь гель из тюбика и начинаю обработку синяков не с лица. Их и на теле предостаточно. Стесняясь столкнуться взглядом с найдёнышем, не спеша скольжу пальцами по его коже.

— Кроха моя, разве можно так пытать человека? — мурлычет мой искуситель.

— Тебе больно?

— Больно. От того, что я не могу также прикоснуться к тебе, — найдёныш свободной от капельницы рукой накрывает мою. — Кир, а вдруг я шёл к тебе?

— Как можно идти к тому, кого не знаешь? — голос мой дрожит.

Мне самой кажется, что судьба привела за ручку этого человека в наш дом. Скучно ей стало с нашим женским коллективом возиться.

— Да, тоже верно… Слушай, а может, я парикмахер? Ты у мужиков никогда не стриглась? — выдаёт найдёныш очередной перл.

— Почему парикмахер? — смеюсь я.

— Помню твои волосы. Вот хоть режь меня!

— У мужчин не стриглась, а девиц с шикарной гривой на свете пруд пруди.

Вспоминаю, как найдёныш во сне назвал кого-то Златовлаской. Не то чтобы я считаю себя единственной, достойной такого звания, но слишком много совпадений. Ярослава я не видела год, образ его доведён в моём воображении до идеала. Нужно освежить память. Поискать его фото в интернете. Вглядываюсь в черты опухшего лица найдёныша и смазываю фингалы мазью. Он пытливым взглядом изучает меня.

— Ты смущаешь меня, — выдавливаю из блистера таблетки и помогаю найдёнышу выпить их.

— Я сам смущён как мальчишка, — белозубая улыбка моего панды обезоруживает.

— Нам не нужно увлекаться друг другом, — встаю с дивана и перебираюсь в кресло.

— Вернись, мне тебя не видно, — в голосе найдёныша проскальзывают властные нотки.

— Слушаюсь, мой господин, — делаю книксен, возвращаюсь, но сажусь подальше.

— Я уже увлёкся тобой, кроха. — Даже с разбитым лицом найдёныш кажется самым красивым парнем на свете. — Понимаю, у меня где-то есть другая жизнь, но я вернусь в неё только вместе с тобой. Обещаю.

— Мне очень хочется тебе верить, но, полагаю, султаном ты стал только напялив оранжевые шаровары и в прошлом гарема не нажил. Так что второй женой я не пойду.

— Я и не зову тебя в гарем, — найдёныш обиженно надувает опухшие губы.

— Вот и не приставай ко мне, — забираюсь на диван с ногами и, сунув под спину подушку, включаю телевизор.

— Ты обиделась? — Найдёныш ограничен в движениях из-за капельницы, но умудряется дотянуться до моей ноги. — Кир, ну прости, пожалуйста.

— Да я на себя злюсь!

— Куклёныш мой, сядь рядом, — он тянет меня за ногу.

— Я и так рядом. Куда ближе-то? — еду по дивану на пятой точке.

— Совсем рядом.

— Ярослав!

— Да, моя прелесть!

Найдёныш не унимается, пока я не оказываюсь лежащей у него на плече. Мне лишь однажды было так уютно. Хочется разреветься. Щёлкаю пультом, переключая каналы и тону в противоречиях. Что я буду делать, когда этот мужчина с роскошным телом помашет мне ручкой? Как же мне хорошо рядом с ним! Плевать на всё. Хочу быть счастливой здесь и сейчас. Нет, так нельзя. Кира, очнись.

Бабушка, зевая, выходит из комнаты, застывает с открытым ртом, но быстро приходит в себя и ставит руки в боки:

— Это что за Шерочка с Машерочкой?

— Баба Шура, не ругайся, — найдёныш ещё крепче прижимает меня к себе, — мы просто кино смотрим. Садись с нами.

— А чего я там не видела? Смотри у меня, Ярослав Иванович! — грозит кулаком бабушка и уходит на кухню.

Мы затаив дыхание прислушиваемся к звукам: хлопает дверца холодильника, включается электрический чайник.