Папа есть, нужна Любовь

Пролог

Аннотация

В моей жизни есть место только для одной женщины – моей дочери. Нам хорошо вдвоем.

Было.

Пока однажды на моем пути не встретилась Она. Чужая жена. От которой у меня рвет башню, и которая вдруг очень нравится моей малышке.

Нам с дочкой очень нужна Любовь!

Пролог

– Тимур Александрович… – цокают сзади, догоняя, каблучки.

Оборачиваюсь.

Елена. Помощник главбуха. На вид лет двадцать пять, по повадкам – меньше. Но эффектная.

– Да?

– Уже уходите? – проглаживает ладонями юбку на бедрах.

– У вас что–то срочное? – поднимаю взгляд на ее глаза. Они у нее голубые с темной каемочкой вокруг радужки.

– Да. То есть нет, – смущенно растягиваются ее увеличенные губы.

– Слушаю вас. Только быстро, – поглядываю на часы. – Опаздываю.

– Понимаете… – перекидывает волосы на плечо, открывая шею. Из–под воротничка блузки показывается частичка татуировки, – мы с подругой в кино собирались, на комедию, а она внезапно приболела, билет пропадает… Не хотите составить мне компанию? – прикусывая нижнюю губу, наивно хлопает ресницами.

– Не могу, Елена… – силюсь вспомнить отчество.

– Просто Елена, – с более уверенной улыбкой делает шаг ближе, вторгаясь в мою личную зону. Ноздри щекочет агрессивно–сладкий аромат духов. – Рабочий день ведь закончен…

– Мгм. Занят. Извините. До свидания, – развернувшись, продолжаю путь к лифту.

– Тогда может в другой раз? – с надеждой.

Не оборачиваясь, отрицательно качаю головой, двигаясь к лифту.

В моей жизни уже есть женщина. Вредная, ревнивая, капризная. Самая красивая и любимая. Других рядом со мной она терпеть не может. Я давно смирился, что мой центр вселенной – она и других мне не светит.

Вхожу в кабину подъехавшего лифта. Сперва показалось, что она пустая, но уже через секунду остолбенев, ослепнув, оглохнув, пялюсь на девушку, застывшую в углу.

Сон мой становится явью!

Под ребрами что–то радостно дергается, рвется наружу, начинает оголтело стучать.

Она? Та самая – еще одна претендентка на место в моем сердце? Здесь?

Цвет волос, длина, профиль – ее. Но глазам своим все равно не верю.

Обнимает себя обеими руками, будто замерзла. Кольца на безымянном нет, но в тот раз оно точно было.

С женщиной я ошибиться не мог. Такую не забудешь, ни с кем не спутаешь.

Да что там! Все мои эротические фантазии последние дни связаны с ней!

Отвернувшись, не обращает внимания на тот факт, что в лифте она уже не одна.

Пользуясь случаем, практически не дыша, разглядываю.

Прямые черные волосы до плеч, белая кожа открытых плеч, декольте, рук. Голубой с белыми ромашками сарафан свободного кроя до пят.

Нежная, воздушная, с легким цветочным ароматом на всю кабину лифта.

Дверцы закрываются, отрезая нас от внешнего мира.

– Вам на первый? – внезапно осипшим голосом спрашиваю, заношу палец над кнопкой. В голове миллион идей как начать знакомство и продолжить. Необычно сильно тянет к этой женщине – прикоснуться, почувствовать ее запах, исследовать изгибы тела…

Вместо ответа – всхлип. И весь миллион разом превращается в пыль.

Та–ак.

Женские слезы терпеть не могу, сразу хочется кого–нибудь покрошить.

Блокирую лифт.

Приближаюсь к девушке. За подбородок поднимаю ее лицо, разворачивая к себе.

Вблизи еще красивее. На вид лет двадцать пять – двадцать семь. Брови вразлет, радужка глаз ярко–зеленая, на щеках симметричные точки коричневых родинок.

Моргает мокрыми ресницами, слезы текут по щекам, скатываются на полные губы–бантики. Взгляд расфокусирован, сама безучастная и ко мне, и к моим действиям.

Как кукла.

Очень красивая кукла.

Даже вот такая заплаканная.

Хочется втащить той сволочи, что довела ее до слез.

– Не надо плакать, – мягко произношу, вытирая большими пальцами слезы на ее щеках. И не удержавшись, скольжу подушечками по мягким губам.

От запаха ее духов, бархатной кожи кружит голову, кровь вскипает и лавиной несется вниз, концентрируется в паху. Не контролируя себя, подаюсь телом вперед, вжимая девушку в стену. Хочу, чтобы почувствовала, какой эффект на меня производит.

И она чувствует. Голубая венка на тонкой шее начинает биться сильнее, аромат тела становится концентрированнее.

Дыхание сбивается. Что я там хотел – утешить? Не словами надо утешать, не словами…

Но не здесь же! – взывает внутренний голос.

И не зная имен друг друга.

И она вообще–то замужем!

Херово, значит, ей замужем!

А может быть вообще тот мужик – брат–сват–друг, а кольцо – просто украшение.

Девушка вдруг цепляется в лацканы моего пиджака, как за спасательный круг.

– Пожалуйста… – вдруг шепчет, – мне надо… я хочу… вас…

Мне слышится в ее голосе какое–то отчаяние.

Надо притормозить, Тимур! Ты же видишь, девушка в аффекте, не отдает отчета своим действиям!

Я тоже!

Она тянется губами, трется об меня мартовской кошкой.

Да пофиг на всё!

Предложение более чем заманчивое. Кто я такой, чтобы отказываться? Тем более я сам хочу.

Прижимаюсь своими губами к ее. Не отталкивает, не сопротивляется.

Врезаюсь в ее рот языком.

И целовать себя она тоже позволяет!

Сладкая девочка, отзывчивая, взрывная.

Внутри все пылает, в ушах долбит пульс.

Задираю на ней платье, вгрызаясь зубами в нежную шею. Сжимаю ягодицы.

– М–м, – стонет, вытягиваясь в струну. – Еще… – умоляюще. – Еще… пожалуйста!..

Дергает пряжку на ремне, затем молнию на ширинке.

– Уверена? – перехватив ее ладонь, даю шанс передумать. Потому что через мгновение остановить меня будет невозможно.

– Д–да… – с нетерпеливым стоном.

Глава 1

За несколько дней до событий в прологе

– Па–па, вставай!

Матрас под моим боком несколько раз содрогнулся.

Успел прикрыть рукой пах, вовремя, потому что острые коленки дочери тут же приземлились на бедра в опасной близости от детородного органа.

– Выходной же, котенок, дать поспать! – сонно ворчу.

Длинные волосы щекочут лицо. Не открывая глаза, мотаю головой.

Легкие заполняет дорогой сердцу сладкий ванильный аромат, меня топит нежностью и любовью к единственной женской особе в моей жизни. Стараюсь сохранить хмурое спросонья лицо, но губы так и норовят разъехаться в стороны.

Маленькие теплые ладошки обнимают щеки, фиксируя.

– Не–ет! Севодня палк, – дышит на меня молоком, – ты обещал. Вставай!

Я обещал, да. Еще в прошлый понедельник. Наивно думал, что дочь забудет, но нет, помнит, поднимает ни свет ни заря.

И причин отказывать нет, кроме собственной лени.

– Дай мне еще пять минут.

– Лаз, два, тли, четыле, пять, – тараторит. – Все! Отклывай глазки!

Пальчики начали оттягивать веки.

– Помогите! Хулиганы зрения лишают! – кричу, резко выпучиваю глаза и одним движением укладываю бесстрашную девчонку на лопатки, щекочу.

Комнату заливает громкий детский смех, крик. Таська дрыгается, уворачиваясь от щекотки, просит о помощи.

– Все, все, хватит! Я больше не буду! Хи–хи–хи, ха–ха–ха!

– Точно не будешь? – замирают мои пальцы на ее боках.

– Не буду! Не буду! – верещит, продолжая хохотать и дрыгаться.

Поднимаю руки вверх.

– Буду! Буду! – еще громче хохочет, перекатывается на другой край кровати, соскакивает с нее, бежит к выходу.

– Собирайся давай, егоза! – кричу ей вслед.

Сна как не было.

Таська умеет будить.

Рывком поднимаюсь с кровати, кручу руками мельницу, разминаю шею.

Подхожу к окну.

Доброе утро, что ли, новый город.

Небольшой, тихий, зеленый.

Он представляется мне маленькой отдельной страной со своим климатом и особенным солнцем. Оно тут не обжигающе жаркое, очень яркое, а всего–то в двухстах километрах от нашего прежнего места жительства.

Таська копошится в своей комнате.

Надо найти ей няню на всякий форс–мажор.

С садиком я договорился и уже водил ее туда несколько раз на неполный день. Вроде понравились и дети, и воспитательницы.

Дочь коммуникабельная с теми, кто не претендует на члена нашей с ней маленькой семьи.

Именно поэтому у нас было шесть нянь. Последняя была хорошей. Мариванна. Бойкая одинокая женщина пятидесяти пяти лет, заменившая Тасе родную бабушку. А до нее были молодые и заинтересованные во мне, а не в моей дочери. Моего терпения хватало на день–два, затем прощались без права на амнистию.

Здесь тоже предстоит отбор. Жаль, что Мариванна не согласилась переехать с нами, тут ей и комната нашлась бы...

Жениха, может, ей какого найти по соседству? Она же не поехала с нами потому, что встретила какого–то мужчинку. Надо позвонить, узнать, как дела, вдруг не срослось у них.

Я эгоист, да. В первую очередь хочу благо для своей дочери и себя.

Иду в душ.

Утреннее возбуждение дает о себе знать. Что–то мне снилось сегодня эротическое. Участник я, участница…

Образ расплывчатый, никак не ложится на Таськину маму, вообще ни на кого не ложится, но было приятно, послевкусие еще со мной, разрядку получаю быстро, но удовлетворения нет.

С женщинами проблем у меня нет, проблема в том, чтобы они понравились дочери. Таська отвергает всех, а идти против нее, скакать между двух огней не хочу.

Поэтому я давно оставил идею найти Тасе маму, себе жену, не вожу домой никого, а снять напряжение можно и в гостинице с девицей, которая ни на что не претендует. Кстати, надо будет этим заняться. Вот найду дочке няню, тогда…

– Папа, петухи! – ноет под дверью дочка.

– Минуту.

Обтираюсь полотенцем, надеваю халат, выхожу.

– Ого, какие шикарные петухи! – оцениваю прическу дочери. – Сама сделала?

– Сама, – печально.

Тася пытается быть самостоятельной, я даю ей право выбора, прихожу на помощь только когда она действительно нужна. Вот как сейчас.

Дочь пыталась собрать волосы в хвостик, теперь часть волос торчит в разные стороны, часть прихвачена розовой резинкой, а дополнительным украшением ко всему этому – десяток огромных петухов вокруг резинки.

– Папа! Исплавь! – канючит.

Единственное, что я могу сделать с Таськиными волосами, это хвост без петухов. Шевелюра у нее шикарная, волосы густые, светлые, шелковистые, достались от матери. Вита была красавицей, я фанател от ее волос, обожал их в разном виде – заплетенными в одну косу или две, колоском или классикой, распущенными, волнистыми или идеально прямыми, уложенными в гульку или в конский хвост.

Косы дочке заплетать я так и не научился. У нее не хватает усидчивости, у меня – терпения. Мороки с ее волосами много, особенно попробуй расчеши после купания, несколько раз предлагал обстричь хотя бы по плечики, дочь против. Ей надо такие же, как у мамы на фото.

Мариванна обычно заплетала Таське одну косу и шпильками укладывала ее в шишку. Но теперь няни нет, я делаю то, что умею.

Таисия морщит носик, стонет и ойкает от боли, пока я распутываю колтуны. В такие моменты жуть как хочется взять ножницы и под мальчишку…

Так, спокойно, папаша, держи себя в руках, отвлекись.

– Котенок, давай–ка повторим, где ты живешь? – устраиваю «экзамен».

– Улица Володалского, дом шесть, квалтила… м–м… – закатывает глазенки вверх, вспоминая, – пятьдесят тли!

– Нет, квартира двадцать семь, – поправляю.

Дочь еще путается, мешая старый адрес и новый. Прежний мы с ней учили сразу, как она начала более–менее внятно разговаривать.

– Ой, точно. Двадцать семь.

– Папу зовут…

– Папой!

– Нет.

– Папочкой! – балуется. – Папулей.

– Та–я! – делаю вид, что сержусь.

Глава 2

Гуляем с дочкой по парку. Здесь мы второй раз.

Тепло, солнечно, почки на деревьях набухли и позеленели, земля покрылась тонким ковром травы. Вокруг нас полно взрослых и детей, бойко идет торговля мороженым, ватой, игрушками. Шумно.

Зато отвлекает от работы.

Генеральный предложил возглавить филиал здесь, я не стал отказываться. Взвесил все за и против, посоветовался с дочкой и согласился.

Во–первых, карьерный рост.

Филиал тут убыточный, на грани банкротства, прежний управляющий настаивал на его продаже, генеральный тянул, а потом решил дать еще один шанс, сменив управляющего.

Вот уже две недели я вхожу в курс дела, постепенно знакомлюсь с коллективом. По предварительному поверхностному анализу вытянуть компанию можно.

Во–вторых, смена обстановки: другой город, люди и даже климат.

В–третьих, нас ничего не держало там, кроме воспоминаний и боли от потери близкого человека.

Сам понимал, что надо отпустить прошлое, вот и пытаюсь. На удивление, Таська переезд перенесла хорошо. Очевидно, в силу возраста ее привлекает все новое.

С коллективом познакомился, сразу приступил к работе, по большей части изучаю отчеты и прочие документы дома, пока дочка не ходит полноценно в садик.

Антон, предыдущий управляющий, с радостью освободил мне кресло. Было заметно, что должность ему в тягость, а тут новый человек и гора с плеч. Всучил мне кипу документов, коротко и с печальным видом ввел в курс «умирающего» филиала и через пару дней исчез из города.

К выходным стараюсь закончить с бумажной канителью, чтобы можно было расслабиться, уделить внимание дочери. Вот как сегодня.

У Таськи в одной руке огромная сахарная вата, к запястью привязан большой воздушный шар желтый с глазками, в цвет ее футболки. За другую руку держу дочь я, потому что ей из–за ваты дорогу не видно, а я оберегаю свою малышку от самокатчиков и других активных детей на роликах и без.

Лавочки все заняты, присесть некуда, даже зеленый газон окупировали собаки – йорк, пудель и еще что–то несуразное пучеглазое. Делают свои дела на глазах детей и других посетителей парка. И куда только смотрит администрация.

– На, папа, ешь, – дочь протягивает вату мне. Добрая девочка, всегда делится вкусняшкой.

Отрываю кусочек, закидываю в рот. Руки теперь липкие.

– Туда пойдем, – видит детский поезд и меняет маршрут.

– Сначала надо купить билеты. И воды, чтобы помыть ручки.

И чью–то моську. К нам уже присматриваются и принюхиваются пчелы, жужжат над головами, надо срочно избавляться от ваты и умываться.

Доедаем сладость.

Покупаю в палатке бутылку питьевой воды, умываю дочь. Чувствую на себе женские взгляды. Папаш в парке мало, один на один с детьми еще меньше, зато мамочек полно. Некоторые стреляют глазками, Таська отбивает их атаки хмурым взглядом.

Наконец садимся в вагончик. Дочка маленькая, одной кататься нельзя, поэтому я рядом. Колени упираются в соседнее деревянное сиденье, терплю.

Ждем, когда усядутся все. Паровозик, погудев, тронулся. Едет медленно, слегка покачиваясь, дети вертят головами, комментируют, взвизгивают. Над головами радостно подпрыгивают воздушные шары, наш так вообще лыбится еще шире.

Путь лежит вокруг парка, вдоль ограждения, от центральной улицы отделяет только высокий забор из сетки. Там, за сеткой, намного интереснее картинка, потому что по другую сторону вагончика густо растут деревья, еще не настолько зеленые, чтоб радовать глаз, смотреть не на что.

На светофоре в ряд стоят машины. Мое внимание привлекает один автомобиль. Ближний к нам, благородного стального цвета.

За рулем сидит мужчина лет за тридцать, ухоженный, с модной стрижкой, рядом с ним девушка. Красивая, счастливая брюнетка о чем–то щебечет мужу, то, что это муж, не сомневаюсь, у обоих блестят обручальные кольца на пальцах.

Она ему что–то радостно рассказывает, он сосредоточен на дороге, никак не реагирует, а она как будто не замечает его безразличие.

Хочется подойти, стукнуть его мордой об руль, сказать, чтобы ценил эти моменты, когда любимая женщина рядом с тобой. Потому что в любой момент может случиться непоправимое.

Внезапно образ из сна ложится на эту девушку. Там были такие же черные волосы по плечи, эти же пухлые розовые губы, слегка вздернутый носик. Точь–в–точь как у этой девушки. Я даже слышу ее голос и интонации.

Нет, этого не может быть, это все больное воображение, длительное отсутствие отношений, нормальной женской ласки. Но чем дольше смотрю на девушку, тем четче вспоминаю сон. У нас в моем сне все было и это было прекрасно.

Ситуация в машине меняется. Мужчина что–то резко отвечает, счастье и обожание на лице красавицы меняется на недоумение, затем обиду. На ресницах поблескивает влага, губы дрожат…

Перевожу взгляд на дочь, вижу, что Тася тоже смотрит на дорогу, серую машину, людей в ней. Бровки чуть нахмурены, она как будто думает о том же, что и я, силится прочитать по губам, о чем говорят девушка и ее муж.

– Лугаются? – поднимает на меня ясные голубые глаза.

– Наверное.

– Нельзя лугаться.

Для нее ссора наравне с матерными словами – запрещёнка, потому что у нас ругаться не принято. Все можно решить спокойно, поговорив и выслушав друг друга.

Светофор мигает желтым, ряд готовится тронуться, неожиданно девушка выскакивает из машины, хлопает дверкой и бежит прочь.

– Вернись в машину, истеричка! – орет мужик в открытое окно. – Да и черт с тобой! – бьет по рулю обеими руками, ему сигналят, что он задерживает движение, он едет прямо.

Девушка скрывается из вида, наш паровозик везет нас дальше.

Чувствую себя неудобно. Подсмотрел в чужую семью, стал свидетелем ссоры, расстроился сам. Больше из–за того, что обидели красивую девушку, испортили ей настроение, а день был таким чудесным.

Мы с Витой всегда были на одной волне, ссориться было попросту не из–за чего. Я вообще не понимаю, как это – намеренно оскорбить человека, которого любишь, сделать ему больно. Поэтому к мужу той девушки чувствую презрение. Не сомневаюсь, что это он ее обидел, а не она его.

Глава 3

– Боря, это наш шанс! Я уже проконсультировалась с лечащим врачом, все хвалят этот центр! У нас все получится! ЭКО для нас выход!

Вкратце пересказываю слова врача, у которого я сидела дольше положенных по регламенту клиники минут, из–за чего собрала после несколько пар недовольных взглядов других пациенток.

На коленях у меня веер буклетов, что мне всучили в клинике. На них сплошь счастливые лица родителей и улыбчивые груднички. Я взволнована и заряжена на удачу.

Дождаться, когда доедем до дома, не могу, поэтому «приседаю на ухо» мужу прямо здесь, в машине, пока едем.

Моя мечта – родить ребенка – вот уже два года не может исполниться. Боря винит меня, его мать винит меня, я виню себя, что не получается забеременеть.

Что мы только не делали: витамины, питание, спорт, ноги на стенку после секса минимум на пятнадцать минут, специальные стимулирующие лекарства для обоих, измерение температуры, активность в дни овуляции. И деньги, деньги, деньги. На различные анализы и исследования, поиск причины бесплодия, «здесь все в порядке, давайте проверим еще это» и снова деньги…

Все мимо.

Нам даже предлагали взять младенца из дома малютки. Я все чаще думаю над этим. Борис не говорит ни да, ни нет. Свекровь категорически против, боится за наследственность.

И вот новая надежда, что скоро, очень скоро я стану мамой, Боря – счастливым отцом, а свекровь наконец перестанет упрекать в дефектности.

Шансы высокие!

– Я разговаривала с двумя беременными женщинами. Они обе забеременели после ЭКО двойней с первого раза. Боря, представляешь, если у нас будет сразу два ребенка. Два мальчика. Или две девочки. Или девочка и мальчик. Наши! Родные! Это же так здорово! Нет, поначалу с двумя будет трудно, но мы же справимся, правда? И мама твоя поможет.

Эмоции разрывают. Еще день такой яркий, солнечный в тон моему настроению. Уверенность в успехе растет во мне с геометрической прогрессией.

– Скажи уже что–нибудь, Борь!

Почему–то Боря моей радости не разделяет, глаза огнем не загораются. Сжав руль обеими руками, хмуро смотрит на светофор. Нам горит красный.

– Сколько можно, Люб? – выдавливает из себя недовольное.

– В смысле? – осекаюсь. Улыбка еще держится на лице, но мои внутренние солнечные зайчики вдруг начинают исчезать.

– Я устал, Люба. Надоело. Эти твои бесконечные дети, дети, дети. Секс по расписанию, подходящий день, неподходящий день, овуляция, хренуляция, ретроградный меркурий, луна в козероге, солнце в жопе. Хватит! – Боря последнее слово рявкнул, стукнул по рулю ладонями.

Вжимаю голову в плечи, отказываюсь слышать то, что говорит любимый и каким тоном. Слова сливаются в белый шум, воздух застрял где–то в легких, никак не получается протолкнуть его куда–нибудь.

– Сколько стоит это ЭКО, ты узнавала? Нет у меня свободных денег, не–ту!

Но мы не бедствуем! Дела у Бори идут хорошо, его компания растет и расширяется, он сам хвастался матери и друзьям, что у него все зашибись. Квартиру в новом районе купили без кредита и ипотеки, обставили ее по моде, машину свою недавно сменил, предлагал мою поменять, я отказалась – привыкла к ней. Карточка моя пополняется регулярно, с нее, собственно, я и оплачиваю лечение.

У меня есть цветочный магазин – подарок мужа на вторую годовщину свадьбы. Я гордо называю его салоном. Ощутимой прибыли с него пока нет, но в убыток не работаем. Верю, что у нас все впереди.

– Не можешь сама родить, не рожай! – муж повышает голос. – Только не выноси мне мозг! Давай закроем уже эту тему раз и навсегда!

– Ты же сам хотел… – от шока язык едва шевелится.

– Я хотел, чтобы все было естественно! Сунул, вынул, ребенок. И никаких третьих, четвертых, пятых лиц в нашей интимной жизни!

Нет, нет, нет! Это не мой муж говорит. Это какой–то дьявол. Мой Боря был чутким, понимающим, любящим, а это чужой человек, незнакомый, непонятный, со сверкающими яростью глазами. С которым я вынуждена сидеть в одной машине.

Между нами меньше полуметра, воздух искрит от его гнева, у меня жесткая асфиксия. Горло будто сжато тисками.

– Реально, Люб, задолбала! – набирает обороты, будто напитавшись моим шоком. – Я вкалываю, как проклятый, день и ночь, чтобы все тебе, все для тебя, а ты спускаешь мои деньги на этих долбанных врачей, клиники, анализы. Когда уже ты шоры с глаз снимешь, что тебя попросту надувают? Нашли лохушку и доят, доят, доят! Вместо того, чтобы сказать тебе в лицо, что ты пустышка!

– Перестань, пожалуйста, перестань! – слезы брызнули из глаз. – Ты что, не понимаешь, что делаешь мне больно, Боря? Я… я не могу тебя слушать. Мне нужно побыть одной…

Одним движением отстегиваю ремень безопасности. Под недоуменное Борино «Куда собралась? Сядь на место!» жму на ручку, открываю дверь.

И сразу становится легче. От свежего воздуха, от увеличения расстояния между мной и мужем. Он что–то кричит мне вслед, ему гудят машины, а мои ноги сами несут прочь, не разбирая дороги. Я как Мэри – жена Хенкока, обретаю силу, удаляясь от источника боли.

Сворачиваю в арку городского парка. Огибая людей, упрямо мчусь в центр с одним желанием – слиться с толпой, затеряться, спрятаться. Все кажется, Боря сейчас настигнет, схватит за локоть, развернет к себе и…

Наш скандал, ссора, ругань начнется с новой силой.

Но может, сгребет в охапку, прижмет к груди, попросит прощения. Признается, что дурак и конечно же готов на ЭКО.

Последняя картинка заставляет притормозить, оглянуться. Мужа в поле зрения нет.

Из меня одномоментно будто выкачали все силы, подаю на ближайшую лавку, которую только что освободили две девочки.

Проверяю телефон, он молчит.

Терроризирую экран, жду, что Боря будет звонить.

Принципиально трубку не возьму, пусть почувствует, как он меня обидел.

Но он не звонит.

И сообщений не пишет.

Как будто… ему все равно.

***

Дорогие друзья! Приглашаю в роман "Влюблен (не) по собственному желанию".

Глава 4

Проверяю зарядку, включен ли звук. Я выключала его сегодня, когда сидела на консультации у врача. Потом, конечно, включила, но вдруг.

Заряжен и со звуком.

А может быть, Боря ищет меня, от переживаний за меня не догадываясь позвонить. И я вглядываюсь в лица прохожих в надежде увидеть его.

Разговаривать не буду, отвернусь, закроюсь. Повредничаю как маленькая девочка. Потому что в данной ситуации муж не прав и исправлять ему! А я… подумаю, когда, в какой момент его прощать.

Даю ему еще десять минут на то, что он не может припарковать машину и нарезает круги вокруг парка в поиске места. А потом опять же ищет.

Нет его.

Слезы обиды душат.

Отворачиваю лицо от мимо проходящих людей, детей. Не хочу, чтобы видели меня зареванной, опустошенной.

Не понимаю, зачем Боря так со мной, с нами? Я не виновата, что не могу забеременеть. Может, виновата, конечно, но врачи это не подтверждают. Они вообще причину бесплодия не видят.

Я привыкла доверять людям, докторам тем более. Они говорят, что все получится, надо только выполнять их рекомендации. Я выполняю, но пока результат отрицательный.

Предплечья коснулся ветерок или перышко, пощекотал, погладил. Смахиваю, чувствую чьи–то пальчики. Отнимаю руки от лица полностью.

Маленькая девочка стоит напротив, в лицо мне заглядывает, бровки свои светлые хмурит по–взрослому, а глаза с длинными ресничками ясные, голубые, кристально–чистые. И круглые, открытые миру, как у всех детей в этом возрасте. Сколько ей – четыре, пять?

– Не надо плакать, – говорит четко.

Волосы у нее длинные, пшеничного цвета, собраны в конский хвост. Джинсовый костюмчик из штанишек и расстегнутой курточки, ярко–желтая маечка с забавным смайликом на животе. На ножках сандалики. К запястью привязан такой же желтый шарик. Со смешной рожицей.

– Я чуть–чуть, – шмыгаю носом и пытаюсь улыбнуться. – А ты с кем? Где твои родители? – ищу взглядом в толпе ее мать.

– Папа там, – машет назад, не глядя. – Не надо плакать, – повторяет, протягивает ручку, стирает с моей щеки слезы. Пальчики у нее маленькие, нежные, теплые. – Папа говолит, плакать надо, если сильно–сильно больно, а если с кем–то полугались, значит, у него было плохое настлоение, потому что он не с той ноги встал.

Мне сильно–сильно больно, а Боря действительно встал не с той ноги. Он вообще в последнее время плохо спит. А потом весь день раздраженный, рычит.

Любуюсь девочкой. Красивая, как ангелочек. Солнечные зайчики скачут по личику. Оно будто светится.

Непроизвольно начинаю улыбаться. Такая рассудительная малышка, очень серьезная.

Повезло же родителям с хорошенькой девочкой. А как вкусно она пахнет! Как сливочное мороженое! Где таких делают? Дайте две!

– Я больше не буду плакать, – обещаю, смахиваю с другой щеки остатки слез.

Девочка протягивает мне ручку, к которой привязан воздушный шар.

– Надо лазвязать.

– Уверена? – с сомнением поглядываю на веселый шарик.

– Да, – встряхивает волосами.

Берусь развязывать. Кое–как справляюсь с узелками.

– Все. Держи только крепко, а то улетит.

– Нет. Это тебе, – машет ладошками.

– Мне? – растерявшись, перебираю веревочку пальцами. – Почему? За что? А как же ты? Он же твой… Папа ругаться будет…

– Не будет. Это доблое дело, за доблые дела не лугают.

– Надо же… – растроганно хлопаю глазами.

– Его Петлюшей зовут.

– Петрушей? – уточняю. Кивает. – Здорово… Спасибо тебе. А я… – спохватываюсь, – я тоже тебе хочу сделать подарок. Подожди секунду.

Зажав ленточку от шарика, открываю сумочку, шарю в ней. Где же она, где? Ведь была.

Вот!

– Держи, это тебе. Подарок, – раскрываю ладошку.

– Ух ты–ы! – тянет восхищенно, округлив глаза. – Это мне? – улыбаясь ее неподдельному восторгу, моргаю. – Класивая… – несмело дотрагивается пальчиком.

Эту заколку я покупала себе сама. Два блестящих позолоченных листика влево, два вправо. Оба густо украшены розовыми стразами. Между ними волна из розового жемчуга. Увидела ее и влюбилась с первого взгляда, взяла не раздумывая. И сейчас от всего сердца дарю ее маленькой доброй девочке. На счастье.

– Она твоя. Хочешь, я тебе ее приколю?

– Хочу.

Подставляет мне голову и кажется, не дышит, пока я осторожно прикалываю заколку сбоку от резиночки.

– Класиво? – спрашивает довольная, крутя головой.

– Очень! Тебе идет. Как тебя зовут, солнышко?

– Тая.

– Тая, Таечка… Какое красивое имя. А меня…

– Тася! Таисия!

Над головой у меня как гром среди ясного неба прогремел встревоженный мужской голос.

– Я тебя потерял! Ты почему убежала? Я же просил не отходить далеко!

Мужчина бросил на лавку рядом со мной мороженое в упаковке, сам стремительно опустился на корточки перед дочкой. Сурово сдвинув к переносице брови, начал вертеть малышку в разные стороны, проверяя на целостность. Руки как крылья коршуна – укрывают, защищают дочь ото всех. Еще бы, при таких–то габаритах. А дочь дюймовочка.

Они похожи. Мимика один в один.

– Папочка, я делала доблое дело! – растопырив пальчики, с детской непосредственностью громко объясняет ему Тая.

– Это не повод убегать от меня! – выговаривает ей строго.

Вижу, еле сдерживает эмоции. Внутри его колотит.

– Не ругайте, пожалуйста, девочку, – заступаюсь за нее, – она…

Но меня не слушают и не слышат. Мужчина, бросив на меня короткий недобрый взгляд, подхватывает дочь на руки и быстрыми шагами удаляется. Очень скоро его высокая крепкая фигура теряется в толпе.

Нет, ну вообще уже! Как–то по–хамски. Ни здрассте вам, ни до свидания, ни спасибо, что за девочкой приглядела.

– Невоспитанный папаша, да, Петруша? – жалуюсь шарику. – И в кого только у него дочка.

Петруша улыбается мне широкой улыбкой, скачет и подмигивает.

Рядом лежит забытое мороженое.

Глава 5

– Вот, посмотри, я поседел, пока тебя искал! – наклоняю голову к дочери, раздвигаю пальцами волосы.

– Так и было, – косится, надув губешки. Ручки на груди сложила, характер показывает.

А меня колотит внутри, накрывает кошмарными сюжетами, где один ужаснее другого. Финал у всех один – я ее потерял! Мою малышку. Смысл жизни. Самое дорогое, что у меня есть.

Вся жизнь перед глазами промелькнула – от узкой коробочки с бантиком, которую мне вручила Вита, в ней оказался тест с двумя полосками. До первых невнятных звуков моей доченьки, в которых я пытался уловить слово «папа». И даже сегодняшнее утро с ее петухами и отпадным нарядом.

Первый порыв был, когда я ее нашел, – наорать, дать хоть раз в жизни по жопе, чтобы запомнила на всю жизнь, что так делать нельзя. Еле как взял в себя руки, приглушил страх, злость, сделал лайтовое внушение, а она, понимаешь ли, делала доброе дело! Ревущую женщину успокаивала! Ту самую, из серой машины. Замужнюю.

Я ее узнал, но жалости не испытал, все потому, что мысли были заняты Таськой. Схватил дочь в охапку, полетел в машину. Это сейчас до меня дошло, как по–идиотски выглядел мой побег со стороны, а в тот момент ни о чем не думал, только о том, что дочь со мной и я ее от себя не отпущу.

Вообще какие были мысли у той женщины, вдруг она причастна к киднеппингу и специально втиралась в доверие моей малышки? Мне становится дурно, давление подскакивает.

– Тася, нельзя убегать от родителей! – взрывает меня от эмоций. – А если бы эта тетя тебя куда–нибудь увела?

– Куда?

– Ну не знаю. К себе.

По глазам вижу – не боится. Не знает мой ребенок, что под красивыми оболочками запросто могут скрываться маньяки.

– Она плакала, я ее утешала. Петлюшу ей подалила.

Дожили. Воздушным шарам имена даем.

– Помогло? Утешилась?

– Да.

Ладно. Дыши, Тимур, дыши, все обошлось. Дочь с тобой, жива, здорова, в меру весела. Медленно считаю до десяти, пульс успокаивается, я стабилен.

Во всей этой суматохе я забыл про мороженое. Бросил его на лавке возле той женщины, там оно и осталось. Но хоть Таська о нем не вспоминает, а то побежала бы забирать.

– Папочка, я класивая? – задрав нос, дочь крутит головой.

Мельком глянув на источник моих нервов, вставляю ключ в замок зажигания, хочу завести машину. Программа минимум выполнена, можно ехать домой.

– Очень красивая. Ты самая красивая девочка, которую я когда–либо видел, – стараюсь, чтобы голос звучал спокойно, без тех всполохов, что еще нагоняет мое воображение.

– Не–ет, ты получше посмотли, – требовательно.

Оставляю ключ в покое, внимательно рассматриваю дочь. В волосах блестят стразы!

– Откуда у тебя это украшение? – наклоняюсь, рассматривая. Дома отродясь таких заколок не было.

– Та тетя подалила. Она доблая.

– Точно подарила? Или ты выпросила в обмен на Петрушу?

– Подалила! Она сказала, что ей она не нужна.

– Хм. Ладно. Ты спасибо той тете хоть сказала?

– Ой… – мгновенно расстроилась, – забыла! Папа, пойдем сколее, она, навелное, ещё там, на лавочке в палке, моложеное наше ест. Только ты на нее за моложеное не лугайся, пусть ест.

Говорит, а сама суетится, ремень автокресла дергает, отстегнуть пытается. И про мороженое вспомнила!

– Тася, Тася, подожди. Таисия! – строго окрикиваю дочь.

Замерев, глазенки свои небесно–голубые выпучила. В них ожидание действий. Откажу – заревет. И не будет мне прощения!

На секунду мне кажется, что на меня смотрит Вита, сердце сжимается.

Дочкины губешки дрожат. Женские слезы ни в каком виде не выношу.

– Я помогу. Подожди.

Вытащив ключ из замка зажигания, выхожу из машины. Обхожу ее, освобождаю дочь от ремня. Беру на руки.

– Сколее, папочка! – подгоняет Таська.

А я и так шагаю семимильными шагами!

В парке народу стало еще больше. Обгоняя, протискиваясь, скрипя зубами, тороплюсь к той лавочке.

Наконец добираемся до нее.

Нет, я, конечно, предполагал, что так будет, но все равно разочарован. Исключительно потому, что не поблагодарил женщину за то, что присмотрела за Тасей и сделала ей подарок.

На лавочке, где я нашел свою дочь и оставил мороженое, теперь сидят две старушки, о чем–то оживленно разговаривают, наверное, давно не виделись. А нашей знакомой незнакомки не видно.

– Нету… – Тая чуть не плачет.

– Нету.

Кручусь вокруг оси, выглядывая черноволосую голову. Есть похожие, но все не то. То волосы короткие, то длинные, то кудрявые. И что самое интересное, Петруши нашего не видно тоже, а он был отличным ориентиром для потеряшки.

Ага, таким отличным, что ты, Тимур Александрович, дочку все равно потерял!

Это другое! – ищу себе оправдание.

На всякий случай, для очищения совести и реабилитации в глазах дочери делаю круг по парку.

Женщины, что нам нужна, нет.

Теперь меня съедает чувство вины, что некрасиво себя повел при девушке. Не поздоровался, не попрощался. Сбежал с дочкой, как самый настоящий мизантроп.

А она хорошенькая. И Таське понравилась.

Да замужем она, Тимур!

Знаю! Но помечтать–то можно? Приснилась же, потом вот – встретилась.

Но я не уверен, что снилась именно она. Может быть, мне просто захотелось в это поверить.

Медленно двигаемся на выход. Торопиться нам уже некуда, заедем по пути в детское кафе, потом домой.

– Тимур Александрович, здравствуйте! – окликает меня молодой женский голос.

Кручу головой по сторонам, пытаясь понять кто меня зовет.

– Я здесь, Тимур Александрович! – улыбается мне девушка в яркой футболке и шортах. На голове красная бейсболка, волосы убраны в хвост. – Не узнали?

– Нет, – хмурюсь. – Но лицо знакомое.

– Я Елена. Из бухгалтерии.

– А–а, Елена, – вспоминаю, что видел ее на общем собрании. В компании никто не ходит в футболках и шортах, у нас больше деловой стиль, а тут длинные ноги, выразительная грудь и в глазах интерес как к мужчине. – Теперь узнал. Гуляете?

Глава 6

Привязываю Петрушу к запястью точно так же, как он был привязан к ручке Таечки.

– Ну что, дружок, пойдем домой?

Шарик радостно крутится вокруг оси, наклоняется от дуновения ветерка. Как будто танцует, соглашаясь с любым моим предложением.

Еще раз смотрю в ту сторону, куда ушел папа Таечки с малышкой. Вдруг вернутся за мороженым. Но их нет.

Надеюсь, у мужчины хватит мозгов не ругать девочку. Она ведь делала доброе дело – успокаивала меня. И у нее получилось!

Прелесть какая эта малышка. Лапочка. Ангелочек.

Забираю мороженое с собой. Не пропадать же добру. Тем более я тоже люблю шоколадное.

Разворачиваю обертку. Мороженое на палочке, облизываю его. Сладко! Вкусно!

Настроение улучшается, разговор с Борисом потихоньку теряет негативные краски.

Мужа понять можно, в последнее время действительно вся наша семейная жизнь сводится к тому, чтобы я забеременела.

Да, это важно, но мы еще молоды, у нас еще все впереди. Наверное, нам стоит сделать передышку и просто пожить для себя.

Но как же хочется ребеночка! Такую же малышку, с которой я познакомилась сегодня.

Неторопливо идем с Петрушей на выход из парка тем же путем, что пришла я.

Разглядываю других девочек Тасиного возраста, что попадаются навстречу и вдруг прихожу к выводу, что Таечка лучше их всех. Красивее, умнее, взрослее. Воспитаннее, в конце концов!

Прелестная девочка Тая. Тася. Таисия. Добрая, открытая, по–детски наивная.

Господи, – поднимаю голову к синему небу, – сделай доброе дело! Подари мне такую же доченьку. Сложно тебе, что ли?

Ты же сам знаешь, видишь, как я каждый месяц надеюсь, что оплодотворение произошло, начинаю подсчитывать в каком месяце родится малыш, кем будет по гороскопу. Успеваю поверить, что все получилось.

А потом реву в ванной, глядя на одну полоску на тесте или симптомы критических дней на нижнем белье. Буквально собираю себя по кусочкам. Чтобы снова жить и верить, что в следующем месяце что–то изменится.

Господи, сделай доброе дело! Клянусь, я буду самой лучшей мамой на свете!

Домой прихожу спустя два часа. Во дворе машины мужа нет. Свекровь хлопочет на кухне.

– Добрый вечер, Алла Васильевна, Боря не приезжал?

– Не было его, – скрипит ее голос. Она даже не обернулась. Гремит посудой.

Боря опять, наверное, на работе. Ему дай волю, он бы все время там пропадал.

Обычно я всегда спрашиваю свекровь чем помочь. Но сейчас желания ни спрашивать, ни тем более помогать за собой не чувствую. Если я пустое место, зачем пытаться его заполнить.

– Я буду у себя, – сбегаю в нашу комнату.

Улыбчивого Петрушу привязываю к торшеру.

– Не вздумай сбежать, – грожу ему пальчиком.

– Да–да–да, – трепещет он от движения воздуха.

Ложусь на свою половину нашей огромной супружеской кровати, подтягиваю ноги к груди. Телефон кладу рядом на случай, если позвонит муж.

Незаметно проваливаюсь в сон, в котором я играю с Таечкой в догонялки. Она звонко хохочет, убегая от меня. Ловлю ее обеими руками, поймать не могу. Мне так хорошо рядом с ней.

– Люба, Люба, – зовет меня девочка неожиданно мужским голосом. Очень знакомым. Образ малышки рассеивается. Открываю глаза.

В комнате полумрак.

Боря склонился надо мной.

– Боря, ты приехал, – подскакиваю в положение сидя, осознавая, что уснула и не встретила мужа. Дергаю за цепочку торшера, комната озаряется мягким рассеянным светом. Машинально бросаю взгляд на часы. Почти десять. – Так поздно…

– Работал. Это откуда? – муж кивает на пляшущий воздушный шар.

– Девочка одна подарила мне. Маленькая. Просто так.

– М–м… – теряет интерес к шарику. – Люб, я что хотел–то… Ты извини, что я вспылил, – муж вдруг заключает меня в объятия. Начинает хаотично целовать: лоб, виски, скулы. Опускается ниже, к шее. В нос бьет запах алкоголя. – Я был не прав, любимая, – бормочет несвязно. – Я знаю, как тебе важно стать матерью. У нас все будет, обещаю. И дочь. И сын. Или даже два сына. Сколько захочешь.

Руки мужа скользят по моей спине. Одна опускается к бедрам, задирает платье, втискивается между ног.

– Ты… ты согласен на ЭКО? – не веря своим ушам, шокировано переспрашиваю.

Откидывая голову, подставляю шею под губы супруга. Обычно он нежен, а тут в него будто кто–то буйный вселился.

Заваливает меня на спину, придавливая сверху.

– Мы все–таки попробуем естественным путем. Прямо сейчас, – его губы мусолят кожу на моей шее. Прихватывают ее, всасывают. Останутся отметины от засосов. Пусть. Пальцы мнут внутреннюю поверхность бедер настойчивее, сжимая кожу до боли.

Грубо стягивает с меня трусики, брякает пряжка ремня.

Лихорадочно подсчитываю дни до овуляции. Числа у меня сидят уже на подкорке.

– Боря, Боря, подожди, – упираюсь ладонями ему в грудь, – сегодня не получится. Не тот день.

Муж на секунду замирает, затем внезапно зло рявкает:

– Люба! Ты опять?!

Рывком поднимается с кровати.

– Как меня все это задолбало! – в сердцах сносит с комода какую–то мелочь. – Те дни, не те дни! Не жизнь, а дерьмо какое–то!

Зажмуриваюсь, закрываю уши руками, чтобы уберечь себя от его гнева. И все равно слышу грохот двери.

Открываю глаза и уши, в горле снова встал ком обиды, не дает дышать. Бори в спальне нет, но до меня доносится его ругань с матерью. Слов не разобрать, только интонации.

Я все испортила?

Я виновата?

Я слишком зациклена на ребенке?

И только улыбчивый Петруша крутится вокруг оси, подпрыгивая кверху, но узелок не дает ему улететь.

Глава 7

Между нами будто пробежала черная кошка. Мы отдалились друг от друга, разговариваем по необходимости, все больше молчим. Я жду от мужа извинений за обидные слова, каких–то действий, а он…

Он, кажется, не ждет ничего. И вообще у него такой вид, будто я ему в тягость. Вслух только не говорит.

Близости между нами тоже больше нет.

Тяготит меня это? Странно, но нет. Я будто в режиме ожидания. Пусть покопит своих живчиков. Они нам скоро понадобятся.

Завтракаем друг напротив друга, не поднимая глаз. Его мама сварила кукурузную кашу. Она ее любит, варит часто. Настолько, что видеть ее уже не могу. Муж, как ни странно, ест спокойно. Погружен в свои мысли.

Я для него тоже пустое место?

Не хочу это признавать!

Что с нами случилось? Точнее с ним? Моим Борей? Я его люблю по–прежнему сильно, стараюсь быть хорошей женой, ухаживаю за собой, в доме порядок и уют. С мамой его ласкова несмотря на ее выпады.

С Борисом мы познакомились, еще когда я училась в институте. Девочки пригласили в гости, я долго отказывалась, но они уговорили. Я всегда была домашней, клубы и шумные компании мне не нравились. А тут девочки обещали, что будут только свои. Только однокурсницы, некоторые со своими половинками. Маринка Митрофанова отмечала день рождения, мы с ней были в хороших отношениях, она жила с девочками в съемной квартире, это и был повод для вечеринки.

С подарком для Митрофановой подруги сказали не заморачиваться, достаточно скинуться на годовой абонемент в спортклуб. Марина обожала ходить туда в бассейн, но часто жаловалась, что дороговато.

К назначенному времени я пришла по указанному адресу, гости уже собрались, народу оказалось много, было шумно, весело, для некоторых даже пьяно.

Обстановка для меня была необычной, я старалась быть незаметной, думала, что мне это удается.

Большую часть вечера чувствовала на себе взгляд одного парня. Он был без пары, пришел с другом. Пригласил на медленный танец, я не стала отказываться, чтобы не выглядеть совсем уж дикой.

Познакомились.

Бориса сложно было назвать красивым. Блондин, круглое лицо, нос картошкой, выпуклые губы и крупные зубы со щелочками. Он выше меня на полголовы, в хорошей физической форме, с неплохим парфюмом.

Он шутил, пытался быть обаятельным, я улыбалась и мечтала, чтобы танец поскорее закончился и можно было бы слинять по–тихому.

Через полчаса засобиралась домой, Борис предложил проводить. За окном было темно, по ночному городу я старалась не ходить. Можно было бы вызвать такси, но идти тут недалеко, всего лишь через два двора. Борис не казался опасным, а крепкое телосложение говорило о том, что с этим парнем мало кто захочет связываться. В нем чувствовалась сила.

Я согласилась.

Боря не позволял себе лишнего, проводил меня до дома, разговорами вызывая у меня улыбку. Потом стал настойчиво ухаживать на протяжении всех трех лет, что я доучивалась в институте.

Он не был богат, красив, но его поведение, ухаживание, милые подарки просто так, цветы – располагали. Он боготворил меня, готов был исполнять любые прихоти, только я в силу природной скромности стеснялась что–либо просить.

За мной пытались приударить другие парни, красивее, состоятельнее, ни к кому сердце не лежало. Но Боре к концу учебы сдалось, и на предложение выйти за него замуж я ответила «да». Это было романтично, в ресторане, для нас играл саксофон.

К тому времени у Бориса дела уже шли в гору, поэтому вместо скромной свадьбы с минимумом гостей я получила невероятно красивое свадебное платье из Франции, триста с лишним человек гостей, лимузин, и в ту же ночь мы улетели на Бали в свадебное путешествие.

Моя жизнь с Борей превратилась в сказку. Он был моим первым и единственным мужчиной, самым лучшим, самым красивым, я влюбилась без памяти.

До сих пор люблю, только теперь у любви появился неприятный горький привкус.

Я не могу родить мужу наследника.

Тебе уже тридцать лет! – воспроизводится в моей голове скрипучий голос свекрови.

Вскидываю на нее глаза. Она уже позавтракала и теперь полирует плиту.

Вообще–то еще только двадцать семь! – парирую я.

У меня в двадцать семь уже был шестилетний Николя! – не унимается она.

А Борю вы родили после сорока, – бью ее ответкой.

Но кто меня слышит!

Свекровь живет с нами с тех пор, как Боря купил громадную квартиру. Наверное, на его месте, я бы тоже забрала маму к себе, но моей давно нет, а у отца новая семья, общий ребенок – мальчик, мой брат Егор, ему пять. У жены отца есть еще сын от первого брака, Кирилл, ему одиннадцать. Характер гадкий. Как у его мамаши.

Мы не общаемся.

Отца у Бориса нет, он умер, когда Боре было четыре года. Боря поздний и неожиданный ребенок. Свекровь его родила в сорок два. Старший брат Николай, или Николя, как называет его свекровь, живет в Канаде, у него семья, дети, сюда он не приезжает, ни мать, ни Борю в гости не зовет. С внуками Алла Васильевна видится только по видеосвязи. Они плохо говорят по–русски и не особо рады общаться с неизвестными им людьми, пусть даже это бабушка и дядя.

Поэтому свекровь отрывается на мне и требует внуков, чтобы успеть понянчиться и воспитать достойных их фамилии людей. Хотя никто из известных Мироновых ни по отцу, ни по матери родственниками Алле Васильевне или Борису не приходятся. Но это ничего не значит. Все равно подается такой контекст, что я не ровня ее сыну.

Регалии в виде красного диплома, внешности и покладистости не засчитываются. Не могу родить, значит, не человек. Бореньки ее драгоценного такая женщина недостойна.

Я мечтаю о ребенке. Не для свекрови, и чтобы ее упреки прекратились. Она найдет чем попрекнуть в любом случае.

Я хочу родить для себя. Чтобы у меня был мой человечек. Который будет меня любить безусловно.

После завтрака так же молча расходимся по своим делам. Борис на работу, у меня на десять назначена консультация в новой клинике.

Глава 8

Анна Михайловна, мой новый лечащий врач, вот уже двадцать минут внимательно изучает мои анализы. Мне разрешили забрать их из гинекологии, где я наблюдалась последние несколько лет и проходила бесчисленные обследования, чтобы установить причину бесплодия.

По безэмоциональному лицу врача сложно понять удовлетворительны они или нет для проведения ЭКО. А мне бы хоть намек на надежду…

– Любовь Андреевна, – наконец она откладывает бумаги и поднимает на меня мягкий взгляд, – для того, чтобы мы имели полную картину вашего здоровья и вашего мужа, вам обоим нужно будет пройти дополнительное обследование. Я уверена, все не так страшно, как вы себе представляете и как вам могли внушить в гинекологии, – обнадеживающе улыбнулась она.

– Я смогу родить? Сама? – дрожит мой голос.

– Не сразу. Потребуется несколько месяцев. Для начала рекомендую прийти к нам с супругом. Могу записать вас на завтра на первую половину дня.

– Мы придем, – заверяю ее.

Я уговорю Борю! В последний раз, – обещаю себе. Это моя последняя попытка стать матерью. Не получится – смирюсь и больше не буду заводить эту тему.

Муж должен меня понять и пойти навстречу. Потерпеть еще немного.

Окрыленная надеждой, покидаю центр.

Нужно откинуть обиду, забыть неприятные выпады мужа, поговорить с Борей с глазу на глаз, что нас уже ждут в клинике. Анна Михайловна порекомендовала не затягивать. Нужно как можно быстрее сдать анализы, начать лечение, если потребуется.

Конечно, потребуется. Иначе я давно была бы мамой.

Дома разговаривать сложно. Во–первых, даже если Аллы Васильевны нет в поле зрения, это не значит, что она не подслушивает. Иначе откуда она знает некоторые подробности, которые мы обсуждали с ее сыном наедине? Я уже допускаю мысль, что кругом понатыканы камеры или жучки…

Во–вторых, Боря не идет контакт. Совсем. То уставший, то занятой, то нет настроения.

Поэтому, самый удобный вариант – поговорить с ним у него в офисе.

По–хорошему надо бы предупредить его, что еду к нему, но вдруг скажет, что занят? Нет, лучше так, неожиданно.

На всякий случай позвонила его секретарю, спросила на месте ли Борис Егорович. Она ответила, что он у себя, в ближайшее время встреч не планируется.

Что ж, удача на моей стороне.

Большую часть дороги строю мысленный диалог с мужем. С чего начать. Как, что и каким тоном говорить. Сидеть, стоять, обнимать?

Обнимать конечно же!

И целовать обязательно.

Чтобы настроить его на позитивную волну и готовность меня слушать и слышать.

Все будет хорошо!

Вот только радио источает какую–то монотонную депрессивную мелодию. При первой же возможности ищу другую волну.

– Беременность… – отдергиваю руку от кнопки переключения каналов сразу, как только слышу это слово.

Вся превращаюсь в слух, внимаю в разговор ведущей и ее, как я понимаю, гостьи. Они в эфире обсуждают проблемы зачатия.

– … Одной из частых причин бесплодия является элементарная привычка, – говорит «голос».

– Что вы имеете в виду? – спрашивает второй.

– Чаще всего партнеры привыкают друг к другу. Составы их микрофлор смешиваются, адаптируются и, грубо говоря, никто никого завоевывать уже не хочет.

– Оу. И что же делать паре в этом случае?

– Часто помогает длительное воздержание. Например, когда один из партнеров уезжает надолго в командировку, а по приезде у них все как в первый раз и зачатие происходит буквально с первого раза. Либо… как бы банально это не звучало, смена партнера тоже способствует беременности.

– Женщине нужно изменить с другим мужчиной, чтобы забеременеть? – вопрос звучит с иронией.

– По статистике, до трети мужчин в нашей стране растят чужих детей и бывает, не догадываются об этом…

Качаю головой, несогласная с подобным методом. Уж лучше ЭКО.

Выключаю магнитолу совсем.

Изменить Боре? Ни за что! Одна только мысль об этом приводит в ужас. Как можно изменить любимому? Даже ценой стать матерью…

Нет!

А как долго нужен перерыв? Две недели – мало же? Надо обсудить этот вопрос с Анной Михайловной.

Паркуюсь на стоянке. Смотрю на себя в зеркало. Легкий макияж, красиво уложенные волосы – все идеально, как любит мой муж. Нахожу в сумочке флакончик любимых духов, капаю на запястья, мажу за ушком. Поправляю бретельки нового сарафана. Улыбнувшись отражению, желаю себе успеха и победы над Бориным здравым смыслом.

Без проблем поднимаюсь на нужный этаж, иду по длинному коридору. Приемная находится почти в самом конце. Я была здесь несколько раз.

Дверь закрыта, но не заперта, вхожу. Никого.

Наверное, секретарь отлучилась куда–то.

Подхожу к кабинету директора, дверь приоткрыта, как специально.

Из помещения доносятся характерные звуки – шлепки, стоны, ахи, глухой стук мебели...

На мгновение усмехаюсь – Боря решил в разгар рабочего дня посмотреть порно? Со звуком, который слышно в приемной?

Чувствую небольшой укол совести – у нас с ним близости нет, а у него потребности…

Открываю дверь шире. Застываю в оцепенении, не веря своим глазам, отказываясь принимать увиденное за правду.

Прямо напротив меня спиной ко входу стоит мой муж. Со спущенными штанами. Спутать Бориса с другим мужчиной невозможно. Это именно он – его затылок, шея, рубашка с закатанными по локоть рукавами, я ее ему гладила вечером.

Пальцы Бориса, те самые, что гладили, ласкали, любили меня, сейчас сжимают чужие загорелые ягодицы.

***

Приглашаю в роман "Все непросто, или Малыш от первого встречного"

https://litnet.com/ru/book/vse-neprosto-ili-malysh-ot-pervogo-vstrechnogo-b458484

– Что за дичь я услышал, Юля? – прорычал Женя, сделав шаг ко мне.
Я – шаг назад.
– Какой нафиг ребенок? – еще шаг.
– А–а. Ты об этом, – отступила тоже. – Мой ребенок. Я беременна. От тебя.
– Врешь! – Азанов порывался сделать еще шаг, даже подался своим красивым накачанным телом вперед, но будто наткнулся на невидимую стену, остался на месте.
– Думай что хочешь.
– Мы же предохранялись!
– Ты взрослый мужчина, должен знать, что стопроцентной гарантии от беременности не существует.
Мне тоже жаль, что так получилось. Не планировала я беременеть сейчас. Но в процессе принимали участие двое, утаивать считаю неправильным. В конце концов, я ни на что не претендую и не надеюсь.
– Какой срок? Ладно, не важно, – не стал загибать пальцы. – Сколько тебе нужно денег… чтобы решить проблему?

Глава 9

Пальцы Бориса, те самые, что гладили, ласкали, любили меня, сейчас сжимают чужие загорелые ягодицы, ритмично насаживая обнаженное женское тело на свое.

Девушка стоит на диване, широко расставив колени, руками упирается в спинку, длинные каштановые волосы скрывают лицо. Но по звукам, что она издает, я узнаю голос из трубки.

Это секретарь Бориса.

Ее одежда валяется тут же, на диване.

Оба получают удовольствие. Девица показывает свой кайф телом и голосом – стонет, вскрикивает, извивается, просит еще.

Как нравится Борису, я знаю. Он шепчет грязные словечки. На выдохе. С хрипом. Тяжелым дыханием. А в финале поднимает голову вверх, закрывает глаза и мычит от удовольствия.

Замерев (умерев), смотрю на них некоторое время, оставаясь незамеченной.

В сердце будто воткнули осиновый кол. А каждый толчок моего мужа в тело этой девицы забивает его еще глубже.

Вот и все. В одно мгновение мои розовые очки разбились.

Зажмуриваюсь так, что векам становится больно, прислоняюсь спиной к стене. Странно, что могу дышать. Странно, что еще жива.

В груди кровоточит огромная рана.

Безумным взглядом обвожу помещение. Окно здесь большое. Высоко…

Люба, с этим живут! – одергиваю себя.

А с Борей я жить не смогу.

Машинально стягиваю с пальца обручальное кольцо, кладу на какую–то поверхность.

Не дожидаясь, когда они закончат, иду обратно. Перед глазами муж и его любовница, а не дорога на выход. В приемной, коридоре ориентируюсь интуитивно, не чувствуя ног, не чувствуя вообще ничего.

Каким–то чудом оказываюсь в лифте, забиваюсь в угол. Слезы застят глаза, меня знобит, обхватываю себя руками, тело дрожит. Не помню нажимала ли кнопку, но лифт едет, по моим ощущениям, вниз.

Как долго мой муж изменяет мне? Сколько раз он пользовался услугами своей секретарши? Одна у него любовница или их несколько?

Память настойчиво подкидывает фрагменты последних нескольких месяцев. Тревожные звоночки, на которые я упорно не обращала внимания все это время. Неужели… он изменяет мне давно?

Хотя какая сейчас разница?

Вопрос в другом.

Как?

Как мог Боря поступить так со мной?

С нами?

Он столько лет добивался моего внимания, сделал все, чтобы я влюбилась без памяти, я влюбилась.

Для чего? За что? Я не заслужила предательства!

Он был для меня Богом, лучшим мужчиной на свете. Моей стеной, опорой, защитой.

Был.

То, что любовница специально пошла к моему мужу в кабинет, я не сомневаюсь. Она хотела, чтобы я их увидела.

Я увидела.

Мой мир рухнул, жизнь закончилась, а с ними лопнули мечты о ребенке.

До боли прикусываю губу с внутренней стороны. Слезы льют не переставая, стекают по щекам, щекочут подбородок. Смахиваю их плечами, не беспокоясь о макияже.

Лифт тихо дернулся, остановился, дверцы распахнулись. Кто–то вошел. Не смотрю, мне все равно, я полностью погружена в свои переживания.

Отвернулась, волосы упали вперед, немного прикрыли мокрое лицо.

Дверцы лифта закрылись.

– Вам на первый? – раздался хриплый мужской голос.

Мне – никуда.

Из груди вырвался всхлип.

Мужчина приблизился, точнее, тень от него. Довольно крупная. Молча поднял мое лицо вверх, конечно, увидел слезы, потекшую тушь. Его лицо я не вижу, в глазах все двоится и троится от влаги. Еще лампочка светит прямо в глаза. Ослепляет.

У него хороший дорогой парфюм.

– Не надо плакать, – мягко говорит мужчина, внезапно нежно вытирает большими пальцами слезы с моих щек. Проводит подушечками пальцев по моим губам.

Это так неожиданно, что покорно позволяю ему трогать себя.

Он… вжимается своим телом в меня, впечатывая в стенку лифта. От него пышет жаром. Он возбужден!

Я это чувствую. По горячему и частому дыханию, напряженному каменному торсу, твердому бугру, что упирается мне в живот.

Низ живота сводит судорогой.

Да пошли они все к черту – Боря, его секретутка, его мать! Ненавижу их, а Бориса больше всех! Наш брак разрушен, я тоже могу делать что хочу.

А я хочу…

Хочу…

Отплатить Борису той же монетой!

От любви до ненависти один шаг? Верно! Он первым сделал шаг. Теперь мой ответ.

Цепляюсь за лацканы чужого пиджака.

– Пожалуйста… – умоляю мужчину, – мне надо… я хочу… вас…

Тянусь к его губам. Как же хорошо, что я не вижу его лица!

Он целует меня в ответ. Сначала мягко, словно проверяя границы дозволенного, затем врезается в мой рот языком, начинает вытворять там что–то безумное, зажигательное, от чего мое тело вспыхивает сильнее.

Целуемся как одержимые.

Он задирает мой сарафан до пояса, вгрызается зубами в шею, оставляя там отметины. Мнет ягодицы.

– М–м, – мое тело сходит с ума, просит разрядки. – Еще… – умоляю. – Еще… пожалуйста!..

Поторапливаю, нащупывая и дергая пряжку на ремне, затем молнию на ширинке.

– Уверена? – притормаживает меня, перехватив руку.

– Д–да!

.

Мне хватает всего несколько толчков, чтобы получить разрядку. Мощный оргазм взрывает изнутри, сотрясает все тело, мне кажется, на некоторое время я теряю сознание.

Мужчина шепчет что–то нежное, собирает губами мои слезы, что нескончаемым потоком продолжают омывать мое лицо. Не открывая глаз, дрожу в крепких чужих объятиях, ловя афтершоки от последних толчков.

Что я наделала! – стыд обрушивается на меня лавиной. Торопливо поправляю белье, не смея посмотреть на того, с кем только что изменила мужу.

– Все хорошо? – мягко спрашивает мужчина, судя по звукам, он тоже приводит свою одежду в порядок, после пытается убрать мои волосы с лица, заправить за ушко. Непроизвольно дергаюсь.

Глава 10

Отомстила мужу? Довольна?

Я еще ничего не понимаю.

Сначала боль от измены и порушенной жизни, потом сумасшедший секс в лифте с незнакомцем.

Или из–за стресса, или из–за внутреннего бунта против предательства Бориса разрядка была такой мощной, что до сих пор внутренности трясет. Даже близко не похоже на то, как бывает у нас с мужем.

Было.

Жалею?

Скорее нет, чем да.

Но от себя подобного не ожидала.

С незнакомым мужчиной!

В лифте!

В здании, где работает мой пока еще муж!

Сама повисла не пойми на ком, сказала «хочу», разрешила делать с собой все, что угодно. И липла же, липла к чужому телу, сумасшедшая!

Стыдоба!

Падшая женщина, – сказала бы свекровь с величайшим презрением.

И она права!

Боже, как стыдно!

У меня же кроме Бори никого не было!

С дебютом, блин, Люба!

– М–м–м! – со стоном кладу руки на руль и утыкаюсь в них лбом. Несколько раз бьюсь от бессилия. – Люба! Что ты натворила!

Но…

Собственная измена Борису перекрыла боль от его измены мне.

Клин клином?

Пусть так. И будь что будет.

Все равно будет развод.

С этими мыслями лезу в бардачок, достаю упаковку влажных салфеток. Глядя на себя в зеркало, стираю потеки туши. Глаза красные, заплаканные. Губы, щеки опухшие. Волосы растрепанные.

А тот мужик шептал, что я красавица и вообще был со мной нежен, даже проявлял заботу.

Из здания выходит несколько человек. Прячусь за руль, пригибаясь. Вдруг там он? Кто из них? И есть ли он среди них?

Я не видела его лица! Только силуэт, запах туалетной воды вкупе с личным, мускусно–тяжелым. Еще хриплый голос и ласковые руки.

Люди расходятся. Двое идут на парковку к своим машинам.

Опустив голову, быстро вставляю ключ в замок зажигания, завожу свою ласточку и срываюсь с места.

До салона еду как в тумане. Планов появляться там сегодня не было, но домой ехать не могу, а больше некуда.

Подруг у меня нет. Те, что были в школе, за эти годы исчезли с горизонта – кто уехал, у кого семья, мужья, дети. Институтские самоустранились, как только Боря занял своим присутствием все свободное время, а потом я сама погрязла в семейной жизни. Даже на вечер встречи не ходила.

Почему?

Сейчас у меня нет ответа, а тогда был миллион причин.

На углу мигает зеленым неоном аптечный крест.

Мы не предохранялись! – снова оглушает меня.

Надо купить что–то. Что? Как спросить об этом?

Тем более стыдно ехать к врачу.

Да и пусть! – психую.

Если бы не Борис со своей изменой, ничего бы не было у меня, а теперь…

Мне. Все. Равно!

«…Смена партнера тоже способствует беременности» – всплывают в памяти слова из радиопередачи.

Господи… – поднимаю глаза к небу.

А чего я хочу от Господа?

На все воля твоя, – смиряюсь мысленно.

Паркуюсь на пустой стоянке возле салона. Он находится в центре города, место удачное – на пересечении двух улиц, мимо не проедешь. Но дела по продаже цветов идут не ахти как, что меня печалит, а Борю – нисколько.

Еще бы ему было дело до твоего убыточного салона. У него есть дела поважнее, например, секретарша, – бьет открывшейся правдой внутренний голос.

Над головой мелодично бренчит колокольчик, когда я вхожу.

Бегло осматриваю помещение. Мое цветочное царство – как я его про себя называю. Но сегодня цветы не радуют. Как и люди в целом.

В магазине кроме двух продавцов никого. Анна болтает с кем–то по телефону. Смотрю на нее в упор.

Она тоже спала с моим мужем? Он ее нахваливал, когда устраивал на работу в салон. Взгляд у нее заносчивый. Иногда она позволяет себе хамить мне или высмеивать решения. А перед моим мужем лиса.

Сейчас я смотрю на нее другими глазами. Взглядом женщины, которая знает тайну другой.

Анна тушуется. Спрятав телефон, начала изображать деятельность. Схватила ножницы, обрезала сухой лист у юкки. Щеки покрылись алыми пятнами.

– Здравствуйте, Любовь Андреевна…

Я просила обрезать листья еще вчера! – одариваю ее недовольным взглядом.

Вика протирает полки под горшками. Она студентка, ее наняла я, в отличие от других продавцов и бухгалтера, которых нашел Борис. Может быть, поэтому, а может своей исполнительностью Вика мне нравится. Хорошая девочка, улыбчивая.

Не проронив ни слова, прохожу в свой кабинет. Он маленький, место только для стола, удобного кресла, узкого шкафа для одежды и табуретки. Зато можно уединиться, никто не будет мешать.

Кладу сумочку на стол, обессиленно падаю в кресло, закрываю ладонями лицо.

Снова погружаюсь в пучину стыда и переживаний.

Что теперь будет? Со мной, с Борей, с нами?

Об ЭКО можно забыть, потому что у моего мужа любовница, а рожать от предателя я больше не хочу.

Я изменила ему с незнакомцем, даже лица не разглядела. Помню только его запах, хриплый голос, нежные ласки, страсть.

Живот на мгновение сводит сладкой судорогой, когда вспоминаю свой финал. И следом – его финал.

Он может вообще… урод. Выше пояса. А ниже у него все в порядке.

А если он знает меня? Знает Бориса? Может, они вообще друзья и он уже рассказал о нас?

Нет, он не может рассказать Борису, ведь он тоже участник.

Бо–оже–е…

Борис тебе изменил, Люба! Тебе! Изменил! Любимый муж!

И ты собираешься как–то оправдываться перед ним?

Нет! Я с ним теперь даже под одной крышей жить не смогу!

Проверяю сумочку – налички почти нет. На карте осталась половина той суммы, что Борис переводит ежемесячно.

Надо снять.

И уехать в гостиницу. А потом… подать на развод.

– Любовь Андреевна, – скребется в дверь Вика. Наверное, есть вопросы по работе.

– Да? Входи, Вика, – растираю лицо ладонями, дабы скрыть следы слез. – Что у тебя? – поднимаю на нее глаза. Сама знаю, что выгляжу плохо.

Глава 11

Нервно поглядываю на часы на панели. Они, как назло, показывают страшные цифры. Сильно опаздываю. Таська будет переживать, что папы долго нет. До сих пор помню ее обреченный взгляд, наполненный слезами, когда оставлял ее в саду в самые первые дни. Уходил с чувством, будто от тела оторван кусок мяса. Без обезбола. Думал, с ума сойду. Ей еще трех лет не было.

Детский сад поначалу для нее был чем–то страшным. Не верила, что заберу. Плакала. Это ее тоненькое «папочка, папочка» и крепко сжимающие шею ручонки – ножом по сердцу.

Потом успокоилась, ходила с радостью. Она и в новый сад пошла как на праздник. Воспитатели попались хорошие.

Движение встало намертво. Час пик.

Именно поэтому я ухожу с работы чуть раньше, чтобы не стоять в пробках и забирать дочь из сада если не первой, то хотя бы не в числе последних.

Сегодня из–за моей незнакомки задержался. Сначала с ней, потом за просмотром видеозаписей.

В кармане лежит флешка. На кадрах лица девушки почти нигде нет, а там, где освещение хорошее, его скрывают ее волосы. Зато со мной остался ее аромат. Уже слабый, но еще чувствуется. Мне нравится.

Прикрываю глаза и представляю ее рядом. На языке – вкус ее губ. Стопроцентная совместимость химических элементов. Давно такого не было. После Виты – ни разу ни с кем.

Шестое чувство подсказывает, что мы еще встретимся. Хочу себе эту женщину. Меня влечет к ней. Сработало как по щелчку – раз, и все. Моя. Мое. Для меня.

Она же тоже не против? Один раз отдалась, дальше – больше.

И никаких других мужчин ей! – посылаю небу установку. – Так и передай!

Муж? – предполагаю наличие. – Любимым не изменяют!

А если бы ты включил голову раньше, Тимур, там, в парке, то уже был бы знаком с этой девушкой и хотя бы знал, как ее зовут! Она и дочке понравилась, что вообще фантастика.

В моем воображении нас теперь трое – я, Тася и та красотка. И между всеми нами – любовь.

Телефон, брошенный на сиденье рядом, звонит.

– Слушаю, Ирина Васильевна, – слегка напрягаюсь, увидев на экране имя Таськиной воспитательницы.

– Тимур Александрович, вы приедете за Тасей? – чувствую волнение в голосе.

– Конечно! Скажите ей, что обязательно ее заберу. Уже еду, в пробку попал. Буду минут через… – кручу головой, оценивая дорожную обстановку. Две полосы стоят плотняком. – Постараюсь побыстрее.

– Она тут рядом, слышит вас, – женщина успокаивается.

– Папочка, я тебя подожду! – кричит малая. – Я знаю, что ты плиедешь за мной!

– Конечно приеду, доченька. Я уже в пути. Как только из пробки выберусь, сразу примчусь.

– Жду! Пока–пока! – слышу в трубке громкие чмоки.

– Я тоже тебя целую, принцесса моя, – растекаюсь от нежности.

С Таськой я в полной мере понимаю, что значит быть папулей.

Дочка – это трепет в груди, постоянное волнение за ее настроение, переживание, что быстро растет и через каких–то десять–двенадцать лет папочка отойдет на второй план, а на первом окажется какой–нибудь дерзкий пацан…

Мне кажется, я не переживу.

До детского сада добираюсь только через сорок минут. Дочь сидит с воспитательницей на лавочке, читают книжку. Других детей нет.

Мне стыдно, что задержался сам и подвел женщину. Тем более, она к Тасе хорошо относится.

– Папочка! – моя кроха ловко соскакивает с лавочки и бежит ко мне, раскрыв руки. Подхватываю ее на лету. Она тут же виснет на мне обезьянкой. Соскучилась.

А как я–то соскучился!

Утыкается носиком мне в шею, щекочет влажным дыханием.

– Ирина Васильевна, простите, что на столько задержался, еле как из пробки выбрался, – извиняюсь перед воспитательницей.

– Ничего, – по–доброму улыбается, – бывает. Но не злоупотребляйте, – шутя грозит пальцем.

– Постараюсь. Давайте мы вас до дома подвезем, – пытаюсь загладить свою вину.

– Поедем, Илина Василевна! – подхватывает Таська. – Папе тоже надо доблые дела делать.

– Да я тут рядышком живу, – смеется воспитательница. – Вон мой дом.

Прощаемся, идем к машине. Дочь крепко обнимает меня за шею.

– Ты чего притихла, Тась?

Обычно она болтает без умолку, рассказывая все, что произошло в садике, с кем она играла, что видела, ела и пила. И конечно же – сколько добрых дел сделала.

– От тебя пахнет вкусненько, – вдруг выдает.

– Туалетной водой же. Я еще утром брызгался.

– Не–ет. Это длугой запах.

Женские духи! Одежда пропахла девушкой из лифта.

– Нравится?

– Нлавится.

И мне нравится. Я эту рубашку стирать теперь не буду.

– От тети из палка так же пахло.

Ты смотри, столько дней прошло, а она помнит запах.

– Ты сделал холошее дело и тебя еще поблызгали? – собрав бровки домиком, заглядывает в глаза.

– Можно и так сказать. А у тебя сколько было хороших дел? – перевожу тему, пока Таська не стала выспрашивать подробности что и как я делал с обладательницей вкусных духов.

– Я отдала Вадику котлету, это пелвое доблое дело, – начала перечислять, загибая пальчик.

– Стоп, почему сама котлету не съела?

– Вадик свою улонил, а с пола подбилать нельзя.

– Надо было сказать Ирине Васильевне, она дала бы ему другую.

– Нет, папа! У Илины Васильевны все посчитано! Лишних котлет нет.

– Но ты осталась без котлеты, а значит – голодная.

– Вадик отдал мне свой компот.

– По–моему, это несправедливый обмен.

– Сплаведливый. Потому что я нечаянно толкнула Вадика, – шепчет мне в ухо, – и он котлету улонил. Я виновата…

– Баловалась за столом, да?

– Я чуть–чуть, – виновато поджимает губки. – Не буду больше.

– Хорошо. Еще добрые дела были?

– Были, – оживляется. – Мы с Алиной нашли божью коловку. Она в песочнице валялась на спинке и ножками длыгала. Желтенькая, с челными пятнышками. Мы ее на тлавку пеленесли.

– Молодцы. Это доброе дело.

– А еще Илина Васильевна дала мне леечку, и я цветочки поливала. Только цветочки еще не вылосли. Одни листики.

Глава 12

Домой приходим поздно, Тася принимает ванну, зевает, вяло играясь с пеной и уточками.

Помогаю ей помыть голову, а потом у нас почти час ада – расчесать ее густые непослушные волосы. Дочь то пищит, то верещит, нервы мои тоньше ее волосинок, я все чаще поглядываю в сторону шкафа, там на верхней полке лежат ножницы. Лишь память о Тасиной маме и ее шикарных волосах останавливает меня от кардинальных мер. Я фанател от волос Виты, они у нее были мягкие, блестящие, чистый шелк.

«Что ты с ними делала, любимая, что они у тебя были такими?» – мысленно обращаюсь к ней.

Кое–как справляюсь с тяжелой копной, укладываю дочку спать, традиционно с чтением сказок.

Она выбирает «Теремок», но засыпает быстро, я даже не успел перевернуть страницу.

Поцеловав кроху в лобик, оставляю ночник и тихо выхожу из детской.

Кручу в руках телефон, гадая поздно или нет звонить Мариванне. Она мне нужна позарез, поэтому простите, няня, за столько поздний звонок. Считайте это производственной необходимостью.

Те няни, что приходили от агентства, нам, точнее Таське, не подошли. А мне нужна помощь. Вот как сегодня – забрать вовремя из садика, занять ненадолго.

Набираю.

Мариванна отвечает на звонок после нескольких гудков.

– Здравствуйте, Тимур Александрович, – ласково.

У нас с ней были отличные отношения. Практически родственные.

– Добрый вечер, Мария Ивановна. Не спите еще?

– Нет–нет, мы поздние пташки, – чувствую, улыбается.

– Как вы поживаете? Как здоровье? – захожу издалека.

– Все хорошо. Скучаю по вам и Таечке безумно. Как вы, как дочка?

– Тая уже спит. Мария Ивановна, мы тоже по вам очень–очень скучаем. Особенно Тася. Она после вас никого другого не принимает. Я пытаюсь найти ей няню, никто не подходит. Мария Ивановна, переезжайте к нам, а? – добавляю интонации просящие нотки.

– Да куда ж я поеду, Тимур Александрович? У меня тут мужчинка, да и стара я уже для переездов.

– Вы все же не отказывайтесь, подумайте. Мужчинку и тут найти можно. Вы нам с Таськой нужны очень. Я зарплату подниму, квартиру рядом с нами сниму, а свою вы в аренду сдать можете. Хотите, приезжайте со своим мужчиной. Он же разрешит вам иногда заниматься с Тасей?

Чем еще соблазнить? Я бы уже согласился!

– Вы что, Тимур Александрович! У Николая тут дача, куда он поедет. Да и глухой он у меня. Пока объясню что куда зачем, проще застрелиться, – смеется. – Да, Николай? – весело кричит в трубку.

– А? – отвечает ей мужской бас издалека.

– Вот, слышите?

– Слышу. Но может все–таки как–нибудь… Давайте слуховой аппарат ему купим, что ли?

– Вы что такое удумали, Тимур Александрович! Еще не хватало на чужого мужика деньги тратить. Обойдется он. Да и привыкла я к его глухоте. Можно его ругать на чем счет стоит, а он только улыбается. Чудо, а не мужик, – хихикает.

– Ну, вы–то нам с Таськой как родная. Будем считать это полезным вложением в семью.

– Вы тоже мне родные, Тимур Александрович, – растрогалась наша бывшая няня. – Вы лучше сами возвращайтесь. У нас тут на даче хорошо, яблони цветут, клубника скоро будет. Таечке понравится, да и вы отдохнете.

Вопрос о возвращении не стоит. Но если придется – только втроем.

– Таечке привет от меня передавайте.

– Сами передадите. Я наберу вас на днях.

Пусть Таська тоже ее поуговаривает. Я все еще лелею надежду, что вдвоем у нас получится.

Жаль, что не могу рассчитывать на Мариванну. Придется снова искать няню.

Падаю на свою кровать поперек, закрываю глаза и уплываю на несколько часов назад. В лифт к своей незнакомке. Кровь в венах снова вскипает, телу опять голодно.

После смерти Виты женщин у меня не было долго. Не мог предать покойную жену. Да и с маленькой дочкой на руках времени на какие–то отношения просто не было.

Потом физиология стала требовать свое. Случился один короткий эпизод, третий, другие. Каждый раз я представлял Виту и только так мог удовлетворить свои мужские потребности.

Сегодня все было по–другому. Сегодня я был именно с ней – той брюнеткой. И хочу теперь только ее. Себе. Насовсем.

Найти бы.

Она замужем! – зудит внутренний голос.

Херово она «замужем», значит! – парирую я.

Телефон издает тихий звук, извещая о входящем сообщении.

Это Максим Лукашин – мой друг и крестный Таськи. По совместительству – коллега. Только я уехал сюда, а он остался на прежнем месте.

«Спишь?» – пишет.

Давно мы не болтали по душам, с этим переездом и новой должностью времени совсем не было.

Набираю его.

– Привет, дружище, – приветствую тихо, чтобы не разбудить дочь.

– Ну наконец–то! – ликует он. – Куда пропал, старина?

– Работа, работа, еще раз работа. И дочь. Сам понимаешь.

– Как устроились? Невесту себе не приглядел часом на новом месте? Секретарша у тебя как? Хоть бы фотку скинул.

Макс в своем репертуаре. Тот еще бабник. Все разговоры о женщинах.

– Фото секретарши завтра скину. Она у меня зачетная. В следующем году на пенсию выходит. От прежнего руководителя осталась, не выгонять же.

– Оу, не надо тогда фото. Ну, а кроме нее есть достойные молодые красотки?

А кроме нее перед глазами только моя брюнетка. Я даже запах снова ее чувствую. Тело реагирует мгновенно. Хочу, хочу, хочу!

– Тим, ты тут? Алло!

– Да тут я, тут.

– Признавайся, кто она?

– Она… прекрасна, – выдыхаю.

– Та–ак, – заинтересованно тянет Макс. – Подробности будут?

– Нет подробностей. Имени ее не знаю. Предполагаю, что замужем…

– Нет, это не наш вариант, Тим. Выкинь ее из головы. Нафиг связываться с несвободной женщиной.

– Не могу. Запала.

– Только не говори, что вы уже того…

Молчу.

– Да ну нах! Вершинин! С ума сошел?

– Сошел, Макс. Со мной после Виты впервые такое. И Тасе она понравилась.

– Обалдеть. Ты ее и с дочкой уже познакомил!

Глава 13

В салоне сижу до самого закрытия – до десяти вечера.

С Викой выпили по несколько чашек чая, я поделилась горем, получила порцию сочувствия, стало легче. Единственное, я умолчала о собственной измене. Зато немного успокоилась и наметила план действий.

Сегодня домой не вернусь. Я же не сдержусь, вывалю мужу, что видела его с секретаршей. Его мать, конечно же, будет присутствовать, разразится скандал. Вряд ли Алла Васильевна примет мою сторону, да мне ее поддержка не больно–то нужна.

Что будет делать Борис? Оправдываться, просить прощения, кляться, что это первый и последний раз, бес попутал, секретарша соблазнила, не смог устоять?

Или обвинит во всем меня?

Я могу его обвинять после того, что сделала Я?

Не знаю!

У меня было помутнение на фоне стресса, а у него? Может быть, он влюблен в свою секретаршу и просто ждет момента, чтобы сообщить мне о разводе?

Завтра у него будет повод для признания.

Сегодня я переночую в гостинице, а утром, на свежую голову, сообщу Борису, что подаю на развод. Детей у нас нет, из имущества… Я знаю, что могу претендовать на то, что приобретено в браке, но попрошу оставить мне мой салон, а больше мне ничего не надо. Разведут нас быстро, и моя измена потеряет актуальность.

Вроде бы план простой и понятный, но на сердце тяжело. В груди ворочается предчувствие, что все только начинается. Не знаю, выплыву ли, а если выплыву – то с какими последствиями? Мне казалось, я знаю мужа на отлично, а теперь в этом не уверена. Реакция его может быть непредсказуемой.

Невидящим взглядом смотрю в окно. Оно выходит во двор, огней практически нет. Темно. Прямо как у меня на душе.

Как круто изменилась моя жизнь за какие–то несколько часов! Еще недавно у меня была семья, я планировала беременность, все мысли, мечты, желания были только об этом.

Теперь мой брак развален, а будущее мрачно.

Я изменила мужу.

Я!

Та, которая едва ли не с рождения осуждала измену.

Боря изменил первый!

Это не оправдание!

Он хотя бы знал, с кем мне изменял, а я…

Бо–оже–е…

Закрываю ладонями лицо.

Ни о чем не жалей Люба! – приказываю себе.

Не жалей! – пытаюсь договориться сама с собой.

Не жалей, – умоляю.

Значит, так надо было. Вспомни, как больно тебе было, когда ты увидела своего мужа с любовницей. Что ты почувствовала? Жизнь померкла.

Да этот случайный секс, можно сказать, спас тебя от непоправимого!

Спас, а на душе все равно гадко.

На тумбе вибрирует телефон. На экране надпись «Любимый муж».

Надо переименовать.

Отвечать не хочется.

– Да? – все–таки отвечаю.

– Ты где? – чувствую тихую ярость в голосе мужа. – Я заезжал в салон, там закрыто и никого нет.

– Я не приеду домой, Борис, – стараюсь не дрожать ни голосом, ни телом.

– Почему?

– Мне нужно побыть одной.

– Так, Люба, в чем дело? – наливается тяжестью его интонация. – Быстро говори где ты, я приеду.

– Не надо приезжать. Мне нужно время. А потом мы спокойно обо всем поговорим.

– О чем?

О твоей измене! – хочется крикнуть в трубку. – И о том, что я тебя больше видеть не могу. Меня стошнит!

Вдох, выдох.

– Я сегодня приходила к тебе на работу…

– Да? – с едва заметной запинкой. – И что? Я был весь день в офисе, тебя не видел.

Еще бы!

– Зато я видела тебя с твоей секретаршей, – под конец предложения голос предательски ломается.

Увиденное обрушивается на меня снова. И я такая же, как в первое мгновение там, в приемной – растерянная и преданная любимым человеком.

– Это ничего не значит, – через паузу. – Возвращайся.

– Для меня значит много, Боря.

Я не из тех, кто закатывает скандалы, орет и бьет посуду. Я за мир во всем мире. Но сегодня, боюсь, об этом забуду. И в порыве могу признаться, что изменила тоже.

– Имей в виду, развод я тебе не дам.

Он даже не отпирается!

– Мы поговорим об этом позже. Пока.

Дрожащим пальцем несколько раз тыкаю на красный кругляш на экране. Несколько секунд еще слышу гневный голос мужа, но слов не различаю.

Наконец отшвыриваю от себя телефон, падаю навзничь на кровать. Невидящий взгляд устремляю в потолок гостиничного номера.

Развод он мне не даст. Все равно разведусь!

Можно мне стереть из памяти этот день?

Заставляю себя подняться с кровати, иду в душ. Раздеваюсь, долго и критично рассматриваю себя в зеркале.

Фигура у меня красивая, стройная. Все подтянуто, упруго, гладко. Чего не хватало Боре, не понимаю.

На шее и груди остались розовые пятна от губ незнакомца. Если не присматриваться, вполне похоже на аллергическую реакцию. У меня иногда бывает летом на цветение какой–то травы.

Пальцами пробегаюсь по каждому пятнышку. Внизу живота снова вспышка. Пусть я не видела того мужчину, но мне с ним было хорошо.

Кто он? Работает в том же здании, что мой муж или пришел туда по делам? Увы, теперь не узнать.

Долго принимаю душ. Надеваю халат. Как есть, в халате, ложусь в кровать, поджимаю колени к груди. Обняв подушку, проваливаюсь в сон, в котором намешано все: от кабинета мужа, где он занимается любовью со своей помощницей, до кабинки лифта, где любовью уже занимаюсь я.

Только наблюдаю я как будто со стороны.

Мне хочется крикнуть, что все это неправда. Сон. Измен не было. Ни моей, ни мужа. Верю, что проснусь и буду удивляться, куда меня завела буйная фантазия.

Просыпаюсь от того, что кто–то стучит в дверь. Довольно–таки громко и требовательно.

Включаю телефон, он показывает два часа ночи. Обвожу взглядом помещение – я в гостинице.

Увы, измена – не сон.

Стук продолжается.

Кто может стучать в мой номер посреди ночи? Только Борис.

– Люба, открой! – колотит он со всей силы. – Я знаю, что ты здесь.

Глава 14

За дверью Борис с кем–то ругается. Еще бы, так стучать и орать, весь этаж разбудил, персонал взбудоражил.

Запахиваю халат, завязываю узел крепче. Расчесываю пальцами волосы.

Выбора нет, надо открывать, иначе кто–то начнет вышибать дверь. Что я и делаю – открываю. Но прежде включаю свет.

Миронов влетает в номер ураганом.

Как ищейка осматривает помещение, шкаф, санузел.

– Что–то потерял? Под кровать загляни.

И он почти приседает, чтобы заглянуть в указанное место, но вовремя очухивается.

Между кроватью и полом расстояние сантиметров в десять.

Только сейчас оборачивается ко мне.

Несколько долгих секунд смотрим друг другу в глаза. Борис для меня чужой. Абсолютно. А ведь я его любила! И он говорил – тоже.

Я хотела от него детей! А у него блеск от помады на шее! Стирал, да не все стер.

– Люба, – делает шаг ко мне.

Выставляю руку вперед, останавливая. С трудом справляюсь с подступившей тошнотой.

Смотрю на мужа в упор и не могу поверить, что все это время он врал. И что любит. И что хочет наших с ним детей.

Больно! Боже, как же мне больно! Не столько от предательства, сколько от собственной наивности, слепоты, глухоты.

И вместе с тем абсолютно безразлично, что будет дальше. После разрыва нашего брака.

Борис оскаливается. Ноздри нервно вздрагивают, в глазах искры. Замечаю, что лицо его явно уставшее. Не спал. Искал.

Но несмотря на его гнев, страха не чувствую. Мне просто неприятно его видеть. Противно и брезгливо.

Потому что слишком явно помню, как он насаживал на себя секретаршу.

Между нами метров пять. Мне кажется, я чувствую запах женских духов. Передергивает от отвращения.

Еще увеличиваю расстояние.

– Собирайся домой, – цедит сквозь зубы.

– Я с тобой жить больше не буду. Мы разводимся.

Мой голос ровный, хотя внутри все далеко не стабильно.

– Люба, прекращай нести чушь!

– Чушь? То, что ты мне изменил, это чушь? Я вас видела! – взрываюсь. Спокойно говорить не получается.

– Она для меня ничего не значит!

– С этого дня я тоже!

– Ты моя жена!

– Только ты об этом забыл, когда охаживал свою секретутку!

– Господи, Боря! – начинаю мерить номер шагами. – Я не понимаю, зачем! Зачем ты влюбил меня в себя? Столько лет добивался, ухаживал, добился и что? В одно мгновение спустить наш брак в унитаз – это твоя цель? – останавливаюсь напротив.

– Люба, не закатывай истерику на пустом месте, – морщится муж.

– Офигеть не встать! Изменять жене с секретаршей – пустое место! Давно ты это практикуешь?

– Прекращай делать мне мозг, Люба! – Борис срывается на рык. – У меня и так проблем выше крыши, еще твоих выкидонов не хватает! Я был в стрессе, мне нужна была разрядка, перезагрузка, а у тебя все по часам, дням, неделям!

– Я хотела от тебя ребенка!

– Я просил тебя подождать! У меня намечалась выгодная сделка, меня кинули на огромные бабки!

– И ты их искал в заднице своей секретарши?!

– Твою мать, Люба, прекращай!

– Не я начала, Боря. Но я закончу. Разводу быть!

Он закрывает глаза, шумно втягивает в себя воздух, пытаясь успокоиться. Меня подкидывает от эмоций. Правда за мной и это придает мне сил.

Борис садится на край кровати. Широко ставит ноги, опирается локтями о бедра, массирует пальцами виски. Я опираюсь спиной о стену. Мне легче от того, что между нами приличная дистанция. Хорошо, что взяла просторный номер.

– Если тебе ТВОЯ измена не повод для развода, то я хочу тебе сообщить кое–что. – Набираю в легкие побольше воздуха. Чувствую, как отливает кровь от лица. Сейчас я сделаю это – шагну в бездну, скажу правду. Лишь бы получить развод и свободу. – Я тоже тебе изменила, Борис. Сегодня. Сразу после того, как увидела вас. Считай, отомстила. Поэтому не вижу смысла сохранять дальше наш брак.

Пусть почувствует хоть толику того, как больно было мне. Если у него остались хоть какие–то чувства ко мне.

Борис криво ухмыляется:

– Что за бред.

– Это правда.

– И… с кем? – снова обводит взглядом номер, теперь более детально.

– С одним из твоих коллег. В лифте.

Он не верит. Конечно, я же всегда в рот ему заглядывала, других не замечала, шорохалась и смущалась, если кто знаки внимания оказывал, особенно в присутствии мужа. Прикасаться к себе не позволяла.

А тут сразу измена.

Фантастика.

Но мне это уже не важно. Я сказала. Все. Совесть моя чиста.

– Ты хотела ЭКО. Завтра же поедем в клинику, будем сдавать все, что надо. Деньги я найду.

– Ты не слышал, что я сказала? Я тебе изменила!

– Я тебе не верю. Ты назло мне это говоришь. Обиделась, я понимаю. Ты не можешь мне изменять. Не смогла бы. Ты любишь меня.

Наивная простота! Едва сдерживаюсь, чтобы не захохотать.

– Уже нет, Борис. Не люблю. И мне больше от тебя ничего не надо. Детей от тебя тоже больше не хочу. Уходи. Твоя секретарша хотела, чтобы я вас увидела, застала на самом пикантном моменте, значит, и родить тебе захочет тоже. Скажи ей, место свободно.

– Я люблю тебя, Люба. Всегда любил и буду любить.

– Странная какая у тебя любовь, – усмехаюсь с сарказмом. – Но это ничего не меняет, Боря. Я. Тебя. Не люблю.

– Дай мне шанс все исправить.

Качаю головой. Не могу. Не смогу сделать вид, что ничего не было. Жить как прежде уже не получится.

Миронов продолжает сидеть. Горбится. На миг мне становится его жаль. Но только на миг.

Тишина в номере такая, что воздух звенит.

Телефон мужа звонит. Эта мелодия стоит на звонок от матери. Потеряла, наверное, сыночка своего драгоценного. Три часа ночи как–никак.

– Да ответь ты уже, – прошу, замечая, что муж не шелохнулся.

Нехотя достает. Заторможенно смотрит на экран, принимает вызов.

– Да? … – слушает, подскакивает на ноги, меняется в лице. – Что? … Когда? ...

Глава 15

– Папа, вставай, надо ломашки найти, – теребит мой нос дочка, шепча на ухо.

– М–м, – мычу. Просыпаться неохота. Нутром чую, что как минимум полчаса до будильника у меня есть. – Какие лохмашки?

– Ломашки. Цветочки такие. Беленькие.

– Где их искать?

Честно пытаюсь проснуться, но все тщетно. Веки словно свинцом налились, а в черепушке еще кисель. Надо ложиться раньше.

– На футболке.

– М–м… – мозг отказывается соображать. Опять проваливаюсь в дрему. Где–то там была моя зеленоглазка. Я не досмотрел.

– Папочка… – жалобно. И как будто спустя час.

– А? Что? – резко выныриваю из сна. – Который час? Черт! Проспали! Тай, ты чего не разбудила?

– Я будила, – сонно хлопает ресничками, – ты не лазбудился.

Будила, да. И уснула сама. Будильник какого–то черта не сработал, или мы его просто не услышали.

Времени – в обрез.

– Давай скорее одеваться, опаздываем, доча.

Вскакиваю. Ничто так не бодрит с утра, как осознание, что проспал и опаздываешь. Плохой пример для дочери и подчиненных.

– Папа, ломашки! – чуть не плачет, сидя на краешке кровати. Маленькая такая, в пижамке с клубничками, лохматая.

Хьюстон, отставить суету, у нас проблема!

Отбрасываю взятую было в руки рубашку, присаживаюсь на корточки перед малышкой.

– Ромашки? – переспрашиваю, чтобы понять правильно ли я расслышал.

– Да, – кивает.

– До вечера подождут твои ромашки?

– Нет. У нас… – морщит лобик, – флешмоб, – старательно выговаривает новое для нее слово.

– Что за флешмоб? По какому поводу?

Почему я не знаю?!

– У нас на площадке ломашки ласцвели, – выразительно машет ручонками с растопыренными пальчиками. – Илина Васильевна сказала, будет праздник, надо всем надеть футболки с ломашками.

– Хороводы вокруг клумбы водить будете?

Пожимает плечиками.

– Почему с вечера не сказала, Тай?

– Я забыла… – шмыгает.

– Забыла, – передразниваю. – Где нам теперь твои ломашки искать?

Футболка с ромашками у нас где–то была, я точно помню. Вопрос – где. После переезда часть вещей еще лежит упакованная, все руки не доходят разобрать и разложить.

Идем искать. Я вскрываю коробки, Таська, выставив попу кверху, вываливает из них вещи прямо на пол.

– Нашла! – визжит и машет синей футболкой с белыми ромашками.

Осматриваю бедлам из тряпок на полу.

– Бардак! Вечером будем убираться!

Пусть не вздумает слинять! Так–то ее косяк, что не предупредила с вечера.

– Маливанна сказала, чтобы дома был полядок, нам нужна любовь.

Они вчера болтали перед сном по телефону.

– Да? А Мариванна не сказала, где ее взять, эту любовь?

– В палке! – даже глазом не моргнула.

Ладно. Будем искать в парке. Авось повезет.

– Футболка мятая, давай поглажу, – включаю утюг. – Беги умывайся. Юбка хотя бы готова?

– Шолтики будут.

– Ок, пусть будут шортики.

Пока утюг греется, по–быстрому одеваюсь сам, благо у меня брюки и свежая рубашка готовы с вечера. У Таськи тоже готовы несколько комплектов одежды, но именно сегодня нужны ромашки.

Задача стоит наипростейшая – погладить футболку. Я их за эти годы перегладил… несколько десятков точно. БОльшая часть досталась Мариванне. Она, помимо присмотра за Тасей, взяла на себя и часть домашней работы – стирка, готовка, глажка, уборка. Чудо, а не женщина.

Бросила нас ради какого–то мужичонка, – ворчу про себя.

На самом деле я за нее рад. Все заслуживают семейного счастья, а наша няня особенно.

Утюг тихо щелкает, оповещая, что нагрелся.

Вроде бы ничего не предвещает беды. Привычным движением ставлю утюг на ткань.

Пам–пам–пам–па–ам…

Мысленно даю себе подзатыльник.

Такой подставы от ромашек я не ожидал.

Принт прилип к подошве и там остался. Утюг теперь может похвастаться гламурным украшением. На самой футболке во весь перед – прожжённый треугольный след от утюга. Вещицу только выбросить или определить на тряпки.

– Папочка…

Таськины рыдания и крокодиловые слезы рвут душу на части.

Клянусь купить еще пять–семь–десять футболок с ромашками. И я бы рванул прямо сейчас в магазин, но они работают с десяти. Вряд ли в этом городке есть круглосуточные.

– Зайчонок, давай другую наденешь, а?

– Не–ет! Эту хочу! – заливается слезами.

– Эту носить уже нельзя.

Таисия в последнее время капризничает чаще. Догадываюсь в чем причина, только сделать ничего не могу.

– Вот, смотри, как насчет такой? – на глаза попалась майка с собачьей мордой. Кажется, это болонка. Между лохматыми ушами – розовая гербера. – Почти ромашка. И гладить не надо, – к счастью! – Только представь – все девочки придут с ромашками, а ты с собакой. Ты же хотела собаку? Смотри, какая классная.

– Стлашная–я.

Но с горем пополам соглашается надеть эту.

Еще десять минут тратим на поиски заколки. Таська с ней не расстается. Потом делаем хвост.

Едва не опаздываем к завтраку. Дети как раз выстроились парами и шагают в здание.

И не на всех девочках футболки с ромашками!

Но меня это не утешает и не оправдывает. Звание отец года успешно провалено. Неприятный осадочек от утра остался несмотря на то, что Тая повеселела и зайкой поскакала к подружкам.

Еду на работу.

Можно мне сегодня приятные новости, а? В знак компенсации за утро?

Из–за утренних поисков ромашек опаздываю на работу аж на целый час.

Начальники не опаздывают, верно? Они задерживаются.

Едва переступаю порог бизнес–центра, вижу Семена. Он явно меня ждет. Его аж подкидывает от возбуждения. Чувствую, есть новости о моей таинственной брюнетке.

Глава 16

Всю эту неделю у меня был информационный вакуум.

У Семена смена два через два и мне приходилось ждать и надеяться, что за это время незнакомка моя не натворит глупостей. В тот день состояние ее было странным, нельзя было отпускать, нужно было приводить в чувство, разговаривать, помогать.

Чтобы не думать о зеленоглазой брюнетке, с головой ушел в работу. Копался в отчетах, изучал документы, беседовал с коллегами, выуживая информацию по действующим и нерентабельным процессам, созванивался с головным офисом, запрашивал файлы за прежние года.

Много вопросов к предыдущему управляющему. Такое ощущение, что Антон Вальков намеренно банкротил «дочку». Но ни дозвониться до него, ни достучаться. Исчез в неизвестном направлении, хоть объявляй его в розыск. Повода нет.

И все мои подозрения – это только подозрения и догадки. Мои личные. Ничем существенным не подкрепленные. А низкие показатели… они могут быть просто плохой работой руководителя и его команды.

Хотя команда на самом деле не так плоха. Просто разленилась и расслабилась при Валькове. Сейчас немного ворчат, что надо работать. Отвыкли.

Раздавая кому люлей, кому пряники и корректируя процессы, присматривался к сотрудникам, гадая, кто мог бы быть близок с Вальковым и обладать хоть какой–то информацией о его делах. Упрямо игнорировал интерес Елены, которая так и норовила прописаться у меня в кабинете.

Девушка прибегала на аудиенцию по любому поводу, даже незначительному, в обход своего прямого начальника. Пришлось прямо и несколько грубовато сказать, что перепрыгивать через голову – неверный ход. Не приемлю, не потерплю, иначе будем прощаться. Вроде дошло и паломничество прекратилось.

Выдохнул и опять погрузился в работу.

Через два дня Семен заступил на смену, но еще на расстоянии я видел, что ничего он про девушку мою не узнал. Незаметно качал головой, я кивал – понятно. Шел дальше, мимо, точнее ехал на лифте на свой этаж.

Каждый раз, оказываясь в кабинке, носом жадно жрал воздух, а вдруг почувствую ЕЕ духи? Но их больше не было, ОНА не приходила.

В один из дней, когда створки разошлись в стороны, являя моему взору цифру моего этажа, я уверенно нажал другую кнопку. Поехал выше. На пять этажей вверх.

Зачем? Моей брюнетки там точно нет, но мне нужно было убедиться в этом лично.

Тут много дверей. Изучив предоставленный мне план здания, я уже знаю, что почти за каждой – отдельная фирма. Небольшая, но действующая.

У меня не было существенного повода зайти ко всем. С чем? Что говорить, что спрашивать? И праздников не намечается, чтобы поздравить по–соседски.

Да и вообще – глупо все.

Вернулся к себе.

Осталось так же нетерпеливо, как Таська, поглядывать на календарь и мысленно поторапливать субботу. Чтобы прямо с утра мчаться в парк и встречать девушку.

Понимаю, шансы увидеть ее там ничтожны, но о–очень хочется, чтобы пришла.

Одержимый, поехавший крышей и душевнобольной, – так охарактеризовал мое поведение и меня самого Макс.

Он прав, я даже не отпирался.

Запала девчонка. Но главное в этой ситуации – Тасе она понравилась. Последний раз такое было… никогда.

Едва переступаю порог бизнес–центра, вижу Семена. Он явно меня ждет. Парня аж подкидывает от возбуждения. Чувствую, есть новости о моей таинственной брюнетке.

Спешу к нему.

Уединяемся в каморке охраны.

– Нашел? – вместо приветствия меня подкидывает тоже.

– Нет.

Только утро после "лохмашек" раскрасилось всеми цветами радуги, как сразу опять все померкло, потухло.

– Но?

Не случайно же охранник меня позвал на разговор.

Семен, как специально, держит интригу и не спешит делиться с информацией.

– Тимур Александрович, сегодня ко мне подходил один чел. Просил показать запись с лифта. Его интересовал тот же день, – многозначительно вращает глазами парень. – Сказал, жена брошь потеряла, хотел посмотреть, уходила она с ней или нет. Типа памятная вещь. Переживает.

Меня бросает в холодный пот. Во–первых, от того, что она все–таки замужем, а я лелеял надежду, что нет. Во–вторых, и это главное – она рассказала мужу? Видимо да. Надеюсь, он ничего ей не сделал. Я не хочу, чтобы девушка пострадала.

– Что… – голос осип. Прочищаю горло. – Что ты ему сказал?

– Сказал, что с утра камера барахлила, чинил, настраивал. Как раз в тот промежуток времени запись не велась.

– Мхм… хорошо… – задумчиво чешу подбородок. – Спасибо! – спохватываюсь.

– Повезло, что он именно ко мне подошел, а не к Палычу, – Семен довольно улыбается. – Хотя мы же запись удалили, они все равно бы ничего не нашли.

– Буду должен, Сем, – хлопаю его по плечу. – Проси что хочешь.

Предлагать деньги как–то неудобно, но если они парню нужны, то без проблем.

– Тимур Александрович…

– Можно просто Тимур.

– Тимур, у меня матушку сократили, без работы сидит, может, можно ее к вам устроить? Она бухгалтер, если что, пятнадцать лет на заводе отработала.

– Я подумаю, что можно сделать, обещаю.

– Спасибо!

Пожимаем друг другу руки, собираюсь уходить.

– Семен, а ты этого мужика знаешь? Кто он?

– Миронов его фамилия. Он директор «Атона».

Видел я вывеску этого «Атона».

– Чем они занимаются?

– Точно не знаю, поговаривают, какими–то госзаказами.

– А как зовут жену Миронова?

– Увы, то мне неведомо.

Не густо, но хотя бы дело сдвинулось с мертвой точки.

Еще раз благодарю охранника, поднимаюсь на свой этаж.

В офисе вместо работы насилую интернет, выискивая информацию о Миронове.

Вот, Борис Миронов, директор ООО «Атон», все, как говорил Семен. Женат, детей нет. На фото – тот самый мужик, что был за рулем серой машины, когда я впервые увидел свою брюнетку, правильнее говорить – его жену.

На лицо некрасивый. С несколько высокомерным взглядом, большими губами.

Не за внешность ты его полюбила, да, красавица?

Глава 17

Кормлю свекровь супом с ложки. Лицо у нее привычно недовольное. Негатив после больницы прет с удвоенной силой, особенно когда Бориса дома нет. При нем выражение лица у нее страдальческое.

Не обращаю внимания на ее недовольство, абстрагируюсь, мысленно выстраиваю зеркальную стену, чтобы не принимать на себя флюиды свекрови. Она теперь на меня влияния не имеет. Раньше я старалась быть хорошей женой и невесткой, теперь – без надобности.

– Невкусно? – спрашиваю не из участия, а чтобы разбить эту оглушающую тишину, которая разбавляется только чавканьем женщины.

– Нет, – проглотив, морщится.

Я даже рада, что ей не нравится.

– Скажу Борису, чтобы заказывал в ресторане.

Забираю поднос с почти полной тарелкой супа, нетронутым хлебом. Оставляю на тумбочке чай и печенье в вазочке.

Левая рука у свекрови почти не двигается, зато правая – вполне рабочая. При желании – и поест, и попьет. Но она вредничает и отказывается шевелиться вообще хоть как–то. Почти не разговаривает.

Оставляю поднос на кухне, возвращаюсь в комнату Аллы Васильевны. Здесь сильно пахнет лекарствами, от запаха мутит. Но нос быстро привыкает, если находиться тут больше минуты.

– Сейчас придет Валентина Петровна, присмотрит за вами. Мне нужно съездить в салон.

Свекровь мычит и трясет головой – не хочет оставаться с сиделкой, нанять которую заставила Бориса я.

А я не хочу оставаться с ней. И вообще в этой квартире.

Я не подписывалась сидеть лично!

Я вообще жду развода!

Я просила развести нас немедленно. Нам дали месяц на примирение. Борис настоял на трех. Раздел имущества – только через суд – тоже по настоянию Миронова. Он вообще против развода. Твердит, что любит.

От большой любви грозит оставить ни с чем, даже без салона, ага.

Но я же понимала, что просто не будет.

Вика говорит, мне нужен адвокат, но к кому бы я ни обращалась, как только они слышат фамилию, отказываются даже консультировать.

Хорек недоделанный! Везде подсуетился.

Как муж и жена мы больше не живем. Ничего общего у нас, кроме нажитого в браке имущества, нет.

Карточка больше не пополняется. Я, если требуется, трачу выручку с салона. Это Борис таким образом хочет показать, что без него я не проживу, ждет, когда начну просить. Уверен, что я привыкла к хорошей жизни, а без мужа – пропаду.

Я с ним пропадаю, а не без него!

А еще оказалось, что все имущество записано на его мать. Даже салон. Борис сказал, это чтобы налогов меньше платить. Но я ему не верю. И корю себя за то, что не проверила документы раньше. Кто ж знал, что бывший любимый так подставит.

Мне пришлось идти на компромисс с Мироновым. Я живу в нашей квартире, присматриваю за его матерью, веду хозяйство. А как только ей станет лучше – он даст мне развод и переоформит салон на меня.

Месяц уже прошел, осталось еще немного.

Раньше Борис с утра до поздней ночи пропадал на работе. Дела были чуть ли не государственной важности.

Теперь–то я знаю, какие у него были дела! Но меня это больше не трогает. Внутри меня – выжженая пустыня. Чувств к мужу кроме брезгливости нет.

Мы почти не разговариваем. По крайней мере я. Не хочу общаться с мужем. Тошнит каждый раз, когда Борис перед глазами маячит. Он же пытается помириться – признания, цветы, подарки, приглашения в рестораны. С моей стороны полный игнор. Он бы и на море путевки взял, но мать больна. Нельзя оставить.

Мать или любовницу? – подмывает съязвить. Только зачем мне знать ответ?

Алла Васильевна в одной поре. Не хуже, не лучше. И я в тупике, но надеюсь, что салон рано или поздно будет моим. Борис обещал.

Теперь вдруг у него много свободного времени. На работу ездит по необходимости. К моему сожалению.

Если мне нужно куда–то отлучиться – подрывается ехать со мной. И мне проще отказаться от своих планов, чем сидеть с ним в одной машине.

Стараюсь делать дела, когда мужа дома нет. Сбегаю при первой же возможности. Чаще всего – на работу. И возвращаться домой не хочу, но приходится. Потому что я экономлю и готовлю себе финансовую подушку безопасности. Втихаря от Миронова.

В салоне, среди цветов, я отдыхаю от мужа, свекрови и дома. В компании Вики, с которой мы сдружились. Все силы вкладываю в свою «Камелию». Она – моя отрада.

Сейчас собираюсь туда.

Рядом с чаем и печеньем кладу пульт от телевизора. Захочет – включит.

Как раз звенит дверной звонок.

– А вот и Валентина Петровна. Все, я ушла. Когда буду – не знаю.

Все равно свекровь не разговаривает, поэтому не церемонюсь.

Я вообще стала жесткой, наглой, уверенной. Даже самоуверенной. Дерзкой.

Больше не заглядываю в рот мужу. Не боготворю его.

Его это задевает. Он бесится, но ничего сделать не может. Я не могу простить, забыть, полюбить заново.

Впускаю сиделку, даю кое–какие наставления. Женщина и без меня все знает и умеет. Прощаюсь с ней, беру ключи, сумочку, спускаюсь во двор.

– Любаша, ты, что ли? – окликает меня женский голос.

Оглядываюсь.

– Баба Катя? – узнаю в пожилой женщине отцовскую соседку. Ковыляет, переваливаясь с боку на бок, ко мне. В руке тощая цветастая котомка. – Вы какими судьбами здесь?

– Внук тут квартиру снял, приезжала с ревизией, – поясняет с одышкой. – А тебя сразу и не узнать, – осматривает с ног до головы. – Похорошела как, – одобрительно. – Красавица. Живешь тут?

– Живу.

– Муж, детишки есть?

– Детишек нет, – отвечаю односложно. Не хочу посвящать постороннего человека в свою жизнь.

– У отца–то давно была?

– Давно… Мы созваниваемся.

Иногда. На праздники.

– А–а, так и тебя с его жинкой мир не берет? Ох и вредная баба, – старушка недовольно трясет головой. – Давеча сцепились с ней. Старшой ее мне всю дверь краской измазюкал. Это, говорит, баба Катя, как его… графин, графит...

– Граффити.

– Вот–вот. Оно. Стирать наотрез отказался, поганец. А дверь–то у меня новая, металлическая. И такой срам теперь. Ох, как мы с матерью его разругались. Весь дом слышал, участковый даже приходил.

Глава 18

Подъезжаю к светофору на мигающий зеленый. Торможу у стоп–линии.

Душно сегодня, обмахиваюсь ладошкой. В последнее время из–за жары чувствую себя овощем.

Вроде молодая еще, чтобы на магнитные бури реагировать, – усмехаюсь про себя.

Бездумным взглядом скольжу по идущим перед машиной пешеходам: бабка какая–то с хозяйственной сумкой–каталкой, парень в наушниках, Таечка.

Таечка?

Маленькая девочка с взлохмаченными волосами, в синих гольфиках, платьице в цветочек. И что–то круглое темное крепко прижимает к груди, похожее на моток ниток.

Нет–нет, не может маленькая девочка так сильно походить на мою знакомую, которую я вспоминаю почти каждый день. Желтый шарик Петруша давно сдулся, но выкинуть его рука не поднялась. Убрала его в коробочку с безделушками, периодически натыкаюсь, гадая, как поживает его бывшая маленькая хозяйка.

Мне очень хотелось сходить в парк в субботу или воскресенье, вдруг мы с Тасей еще бы встретились, пообщались, но из–за болезни свекрови за весь месяц ни разу вырваться не получилось.

С кем идет Тася – с бабкой или с парнем? С бабкой, наверное. Разговаривает она с девочкой. Малышка, нахмурившись, отвечает. Бабка недовольно качает головой.

Можно бы успокоиться, что девочка с родственницей, но…

Неотрывно смотрю на малышку, интуиция подсказывает: что–то тут не то.

Бабка перешла дорогу, повернула к магазину, парень – налево, а Тася, я уже не сомневаюсь, что это она, остановилась и в замешательстве крутит головой, раздумывая куда ей идти дальше.

Она одна!

Почему ребенок один на улице? Куда смотрят родители?

А если они ее обидели, и она убежала? Потерялась?

Множество вопросов роятся, наслаиваются друг на друга, предположения пугают жуткими картинами.

Возле магазина стоят двое патрульных, бабка подошла к ним, что–то сказала, махнула в сторону девочки.

Поспешно открываю окно, хочу окликнуть Тасю. Но вдруг девочка испугается и сбежит?

Сзади сигналят. Показываю левый поворот, перестраиваюсь с правой полосы в левую под новый гвалт недовольных сигналов. Сворачиваю в ближайший карман, чудом избежав столкновения со встречной машиной.

Выскакиваю из машины, бегу к малышке.

– Тася!

Она оборачивается, смотрит на меня, вижу – узнает! Личико разглаживается, появляется робкая улыбка.

– Девочка моя, – подбежав, опускаюсь перед ней на корточки. – Ты меня помнишь? Я тетя Люба. Ты мне в парке шарик подарила. Петрушу. Помнишь? – Кивает. – Ты почему одна? Где твои родители? – глажу ее по распущенным волосам, плечикам.

Господи, какая же она маленькая! И одна!

Пальцы нащупывают в волосах заколку. Мою! Держится на честном слове.

– Папа на лаботе, – шепчет мне доверительно, пока я перецепляю украшение, прихватив волосы со лба и боков на макушку, – а няня злая. Она не лазлешила заблать Кузю, сказала, у нее на собачек чих, и папа будет лугаться.

Раскрывает ручки, показывает мне темный комок с черными глазками–бусинками. На животике девочки грязное пятно и ручки в пыли.

– А еще она сказала, что собачка стлашная.

Страшная. Но говорю обратное:

– Очень милый песик. Его зовут Кузя?

– Да, – уверенно кивает. – Видишь, какой он чельненький? Как домовенок Кузя. Он потелялся и плакал, – опять прижимает щенка к груди.

– Но почему ты гуляешь по городу одна, Таечка? Где твоя няня?

О маме ни слова не сказала. А вдруг ее нет… От этой догадки сердце сжимается от боли и жалости. Нет–нет, у такой крошечки обязательно должна быть мама. Непременно хорошая, добрая и красивая, иначе в кого тогда Таечка?

– Я пошла к папе на лаботу сплашивать лазлешение, а няня уснула.

Вот же… няня!

И куча вопросов к папе. Но об этом позже.

– Папа где работает?

– Там, – махнула в одну сторону. Поводив глазами вокруг, махнула в другую.

– Ты тоже потерялась? – осторожно спрашиваю. – Как твой Кузя?

Глазки наливаются слезками. Кивает. Вот–вот заревет.

– Не расстраивайся, – ободряюще улыбаюсь, – найдем мы твоего папу.

К нам приближаются полицейские.

Внутренне напрягаюсь, оцениваю расстояние между ними и машиной. Глушу в себе порыв схватить Тасю и убежать с ней, запереться в машине, уехать, спрятаться и уже из убежища искать родителей девочки. Только как?

Подходят.

– Дамы, проблемы? – козырнув, спрашивает один.

Поднимаюсь с корточек, не зная, как себя вести в данной ситуации.

– Нет, – Тася прижимается к моей ноге.

Растеряно глажу ее по головке.

– Нет, – повторяю за ней.

– Девочка, ты знаешь эту тетю?

– Да…

– Кем вы приходитесь девочке?

– Я…

– Это моя мама, – вдруг выдает малышка.

Сердце падает куда–то вниз и резко подскакивает к горлу. Тася назвала меня мамой! Мамой! Господи! Да я уже готова удочерить эту малышку!

– Да? – с сомнением поднимает на меня глаза. Вместо слов часто киваю, не в силах выдавить из себя хоть какой–то звук. – А как твою маму зовут?

– Тетя Люба.

Лица мужчин вытягиваются. В глазах – вопросы.

– Документы, гражданочка, – меняется с вежливого на официальный тон второго полицейского.

– Они у меня в машине...

– Пройдемте.

Поднимаю Тасю вместе со щенком на руки. Идем к машине.

– Лугать будут? – спрашивает настороженно, крепко обнимая меня за шею одной ручкой. Другой держит дрожащего щенка. Он пачкает мою блузку. Но это такой пустяк по сравнению с тем, что Тася потерялась!

Внутренне я вся дрожу, точь–в–точь как Кузя, и раз за разом умираю от страха. Воскресаю только благодаря малышке. Она будит во мне какие–то необъяснимые чувства. Потребность защищать. Любить. Заботиться. Давать отпор всем, кто позволит себе расстроить малышку.

– Пусть только попробуют! – решительно цежу я. – Не бойся, я тебя в обиду не дам. Как мне папу твоего найти, Таечка? Как его зовут, знаешь?

– Тиул.