Папа в подарок, или Шанс на новую жизнь

Глава 1

Ника

— Милый, я дома!

Кричу с порога, только слова почему-то застревают в горле и превращаются в свистящий шепот.

Женские сапожки на тоненькой шпильке, стоящие рядом с тумбочкой в коридоре, притягивают взгляд и заставляют сердце тревожно екнуть. Кожаные, не какой-нибудь дешевый заменитель. Изящные.

По-моему, именно в таких щеголяла вчера дочка начальницы. Дорогущие…

— Вадик, я сегодня раньше освободилась. Думала, пообедаем и поедем вместе к маме.

Пытаясь дозваться мужа, я стаскиваю растоптанные ботинки и убираю в шкаф пуховик. Натыкаюсь ладонью на чужую шубу, висящую на крючке, и впадаю ступор.

В голове звенящая пустота. Ничто. Вакуум.

И если затуманенный разум пока еще запаздывает с выводами, то организм сразу все понимает.

Кровь приливает к щекам. Желудок липнет к позвоночнику. Зубы начинают мелко стучать.

— Вадим…

Выталкиваю кое-как немеющим языком и иду на звуки, раздающиеся из гостиной. Пытаюсь убедить себя, что это странные стоны издает не выключенный телевизор, но предчувствие катастрофы захлестывает меня с макушкой.

Забивается в ноздри. Отравляет все существо. Опутывает незримой паутиной.

— Вадик…

Преодолев кажущееся бесконечным расстояние, я натыкаюсь на фантомный барьер и застываю прямо в дверном проеме. Словно отъявленный мазохист, изучаю открывающуюся взору картину и впечатываю детали в подкорку.

Жилистая спина моего дражайшего супруга. Огромный волк, вытатуированный на лопатке. Россыпь из родинок вдоль ребер. И женские щиколотки, покоящиеся у него на плечах.

Он двигается мощно, резко, уверенно. А я лечу в разверзающуюся подо мной бездну и захлебываюсь едким отвращением.

В один миг вся моя жизнь переворачивается вверх тормашками и катится в тартарары. Становятся прозрачными причины частых командировок Вадима и его постоянная «сверхурочная» работа. И я чувствую себя полнейшей дурой, не замечающей ничего дальше своего носа и не желающей распахнуть глаза и принять очевидное.

— Все, Ника. Хватит.

Ругаю себя хриплым шепотом и никак не могу отвернуться. Словно загипнотизированная, продолжаю смотреть на похотливый танец сплетенных тел, и срываюсь с места только тогда, когда муж с любовницей достигают пика и наполняют пространство протяжными громкими стонами.

Щелчок. Паралич. Гнев.

— Никакой ты не волк, Вадик! Шакал!

Вернув себе способность говорить, я выкрикиваю, надрывая связки, и несусь в ванную. Падаю на колени перед унитазом и откидываю вверх крышку, опустошая содержимое желудка.

Полощет меня дико. Буквально выворачивает наизнанку. Как будто организм таким образом старается избавиться от мерзкого зрелища, засевшего в мозгу.

Только вот бесполезно. Невероятно яркие картинки, которые раздирают тело на части, останутся со мной навсегда.

— Урод! Ненавижу!

Поднявшись, наконец, на ноги, я наклоняюсь над раковиной и включаю кран. Полощу рот. Умываю лицо. Держу запястья под ледяной водой. И цепенею, когда за спиной раздаются тихие вкрадчивые шаги, а горячие ладони ложатся на талию.

Дергаюсь, как от высоковольтного разряда. Поворачиваюсь на сто восемьдесят градусов. И что есть силы толкаю Вадима в грудь.

— Не смей ко мне прикасаться!

Он даже не удосужился застегнуть рубашку. Просто накинул ее на голый торс и толком не пригладил топорщащиеся в разные стороны волосы. Треш!

— Ну, чего ты, глупышка. Могла бы позвонить, и мы бы с тобой избежали этого недоразумения.

— Недоразумения?!

Вскипаю, как чайник на плите, и судорожно сжимаю и разжимаю пальцы. Ну а Вадим небрежно ведет плечами и беспечно ухмыляется, как будто ничего страшного не произошло, и это не он раскладывал на нашей постели какую-то телку всего пару минут назад.

— Недоразумения. Все мужчины полигамны. Абсолютно все. К тому же, Викин отец…

— Вика?

За какое-то мгновение мой мир снова переворачивается и демонстрирует неприглядную изнанку, где человек человеку — враг. Где нет ничего ценного, кроме денег и статуса. Где предают все, даже самые близкие, стоит тебе расслабиться и потерять бдительность.

Вичка. Викуля. Тори. Девчонка из соседнего двора, с которой мы играли в казаков-разбойников и лопали черешню, которую покупала ее мама. Девчонка, которая разбила нос однокласснику, потому что он меня дразнил. Девчонка, у которой я плакала на коленях на выпускном, потому что Валерка Игнатов ушел танцевать с другой. Та, кому я доверяла больше, чем себе.

Зря…

Дрожа, как осиновый лист, я резко втягиваю ноздрями воздух и принимаю единственное возможное решение.

— Я с тобой развожусь.

Выстрел себе в грудь. Кровотечение. Адская боль.

— Ника, котенок…

Глава 2

Ника

Кап.

Слеза падает с ресницы и катится вниз по щеке.

Кап.

За ней падает вторая. Крупнее и горше. Сползает за шиворот.

Кап.

Это кровоточит бьющееся в агонии сердце.

Меня нет. Есть только оболочка, которая на автомате переставляет ноги. Врезается в случайного прохожего. И ревет так громко, что сердобольная бабуля с батоном хлеба в руках останавливается и сочувственно охает.

— Деточка, что за горе у тебя приключилось? Может, родным позвонить? Или скорую вызвать?

— Не надо ничего. Спасибо.

Сиплю я едва слышно и всхлипываю. Но встревоженная старушка не двигается с места и предпринимает еще одну попытку поделиться теплом.

— Пойдем ко мне, милая. Я чай заварю с липой. Пряники достану. Отогреешься. Расскажешь.

— Не могу. Дочку забрать надо. Спасибо вам. И с… наступающим.

Растерянно качаю головой и отклеиваюсь от земли, оставляя позади добрую женщину и свою прежнюю жизнь.

Никто не бежит за мной. Не кричит ничего в спину. И не бухается на колени, пытаясь загладить вину и вымолить прощение.

И это ранит примерно так же, как такое редкое и такое искреннее участие постороннего человека.

— Как же так?

Бормочу я под нос, останавливаясь на углу дома, и проклинаю то ли нелепое стечение обстоятельств, то ли заглючившее приложение такси. Пытаюсь озябшими пальцами вбить в строку нужный адрес, но телефон нещадно тупит на морозе.

И я продолжаю глупо стоять, покачиваясь с пятки на носок, и глотаю все еще текущие слезы.

— Девушка, у вас что-то случилось? Помощь нужна?

Теряю счет времени, умирая внутри, и не сразу реагирую на звучный голос, раздающийся из приоткрытого окна черного внедорожника. За рулем сидит мужчина, чьего лица я не могу разобрать из-за застлавшей все пелены, и нетерпеливо постукивает пальцами по оплетке руля, пока я пытаюсь сложить слоги в слова.

— Те-те-телефон замерз. Не могу такси вызвать. А мне к дочке надо-о-о.

Заикаюсь, захлебываясь рыданиями, и боюсь, что незнакомец примет меня за умалишенную. Но он лишь плотнее сжимает губы и распахивает пассажирскую дверь.

— Садитесь. Подвезу.

— С-с-спасибо. Я заплачу.

— Не нужно ничего. Праздник все-таки. Время чудес.

Басит добрый волшебник, а я неуклюже вскарабкиваюсь в автомобиль и некрасиво размазываю влагу по щекам, почему-то не думая о том, что мужчина может оказаться маньяком или насильником.

— Далеко ехать?

— Не очень. Минут пятнадцать, наверное.

Диктую несмело адрес и обессиленно откидываюсь в кресле. Внутренности покрываются изморозью, хоть в салоне очень тепло, а я не произношу больше ни слова, пока мы медленно катимся по заснеженной дороге.

Оплакиваю несбывшиеся мечты и тлеющие надежды и так же неповоротливо выползаю из автомобиля, когда он притормаживает у нужного дома.

— Вот, возьмите, пожалуйста.

Протягиваю выручившему меня незнакомцу купюры, но он отрицательно машет головой и мягко улыбается.

— Не нужно, девушка. Не плачьте больше никогда. А если будете плакать, то только от радости. Счастливого Нового года.

Желает он искренне и стартует с места, наверняка направляясь к семье. А я бреду к подъезду и поднимаюсь пешком по лестнице, потому что лифт не работает. Жму на кнопку звонка и встречаюсь взглядом со свекровью.

— Ника, дочка, что произошло?

— Ничего.

Ее голос наполнен тревогой и беспокойством, но я не могу выцарапать из себя и толики ужасающих подробностей. Поэтому бочком протискиваюсь в коридор и медленно разуваюсь.

Не раздеваюсь, шмыгая в ванную комнату, и долго умываюсь, пытаясь привести в подобие порядка зареванное краснющее лицо. Кожу покалывает от ледяной воды, сердце царапает теми же острыми иголками, но я не позволяю истерике взять верх.

Покидаю свое убежище с фальшивой улыбкой, приклеенной к лицу, и направляюсь в зал, где моя ничего не подозревающая дочка клеит бумажную гирлянду.

— Мамочка приехала!

— Привет, солнышко.

Ловлю свое маленькое чудо в объятья и крепко прижимаю ее к себе. Глажу медные волосы, волнами рассыпавшиеся по маленьким плечикам, и ненавижу себя за то, что вскоре сломаю ее хрупкий детский мирок.

— Сонюшка, котик, иди к себе в комнату и собери игрушки, пожалуйста.

— Но зачем, мама?

— Я тебе все потом объясню, хорошо?

— Хорошо.

Сдавшись, Соня уступает и, бросив гирлянду на полу, уносится в спальню, пока я нервно сминаю край пуховика и до крови закусываю саднящие губы. Пытаюсь заглушить душевную боль болью физической и напоминаю себе о том, что я не имею права на слабость.

Глава 3

Гордей

Новый год – своеобразный рубеж. Время подводить итоги и строить планы на будущее.

Что я имею в свои тридцать два? Немало.

Адвокатскую контору, которая берется за самые сложные дела. Процветающее агентство недвижимости. Роскошные апартаменты в престижном районе Москвы.

Конечно, все это досталось мне с помощью родителей. Без них я вряд ли бы что-то из себя представлял.

Сейчас, когда годы и обстоятельства отсеяли прилипал и паразитов, меня окружают уважаемые люди. Бизнесмены, депутаты и даже научные деятели. У нас много общих тем для разговоров, схожие взгляды и одинаковый статус. Никто из них не пытается разбогатеть за мой счет или урвать лакомый кусок с моего стола, и это расслабляет.

Как и то, что со мной рядом находится потрясающая женщина, при виде которой прохожие роняют челюсти и сворачивают шеи.

Диляре двадцать девять. У нее два высших образования, она в совершенстве владеет английским и испанским языком и неплохо играет на скрипке. Она знает все тонкости этикета и никогда меня не опозорит.

Идеальная.

– Диль, я готов. Ты скоро?

Поправляю запонки на манжете кипенно-белой рубашки и двигаюсь к трюмо, где Диляра заканчивает наносить макияж.

Справляется с этим лучше любого стилиста.

– Поможешь?

Улыбаясь краешком губ, Диляра указывает подбородком на колье, лежащее на темно-синем бархате, и я охотно надеваю украшение на ее длинную изящную шею.

Касаюсь пальцами бронзовой кожи и с удовольствием отмечаю, как она покрывается мурашками.

Мы с Дилей идеально друг другу подходим. Единственное, что пока не вписывается в идеальную картину моего мира – это то, что у нас нет детей.

Я бы хотел воспитывать озорного бойкого мальчугана. Или двух.

– Диль, результаты из клиники прислали?

– Нет еще. Наверное, после праздников.

Поморщившись, произносит Диляра и отвлекается на трель дверного звонка. Поднимается, разглаживая несуществующие складки на платье, и спешит в коридор.

– Я открою.

Не знаю, что заставляет меня идти следом за ней. То ли неясное предчувствие, то ли хваленая интуиция, но инстинкты меня не подводят.

Грубоватое Дилино «вы ошиблись» режет слух и настораживает. Так что я решительно шагаю к едва не захлопывающейся у меня перед носом двери и превращаюсь в каменного истукана, сталкиваясь с призраками прошлого.

На пороге квартиры стоит та, кого я меньше всего ожидал увидеть в канун праздника. В дешевом пуховике, который ей совершенно не идет, в сбитых растоптанных ботинках, она переминается с ноги на ногу и прижимает к себе девчонку примерно пяти-шести лет.

– Вероника? – удивлённо вытаскиваю из себя я, пока малышка изучает меня настороженным взглядом, и старательно прокашливаюсь.

Потому что голос отчего-то меня подводит и начинает хрипеть.

– Здравствуй, Гордей.

Тряхнув копной густых каштановых волос, откликается Ника и по старой привычке полосует зубами нижнюю губу.

И я так глубоко окунаюсь в водоворот памяти, что не сразу соображаю, как сильно не нравится Диле наши с Вероникой молчаливые переглядки и мой ступор.

Только вот дверь перед Солнцевой закрыть не могу. И у меня на это масса причин…

Ненадолго между нами повисает тяжелая пауза, которую первой нарушает Ника.

– Я бы никогда к тебе не обратилась…

– Но ты обратилась.

– Хотела попроситься к тебе на пару дней, пока буду искать жилье. Но теперь вижу – зря.

Опуская подбородок, твердо чеканит она и почти успевает развернуться, но ее дочь оказывается быстрее и смышленей.

Отклеившись от Солнцевой, кроха подбегает ко мне и храбро цепляется за рукав, выпаливая.

– Дяденька Гордей, пустите нас с мамой переночевать, пожалуйста.

– Переночевать? – повторяю за мелкой болванчиком и, поддавшись порыву, сажусь на корточки, изучая ее густые волосы цвета спелой пшеницы и огромные, на пол лица, голубые глаза.

– Ага.

– Неужели вам больше некуда пойти?

– Некуда.

– Совсем?

– Совсем-совсем. Я знаю, вы добрый. Вы не выгоните нас на улицу в канун Нового года, правда? Там холодно и темно.

Жалобно частит малышка, бессознательно прибегая к женским уловкам, и окончательно растапливает мое сердце, покрытое коркой льда. Да, у меня немало вопросов к самой Веронике, но я совершенно точно не выпровожу ее дочь в лютый мороз.

– Тебя как зовут?

– Соня.

– Приятно познакомиться, Соня. И добро пожаловать в мой дом.

Потрепав девчушку по щеке, я поднимаюсь на ноги, и протягиваю ей руку. Она робко вкладывает пальчики в мою огромную ладонь, делает несколько шагов вглубь квартиры и торопливо разувается.

Глава 4

Ника

– А папа нас больше не любит.

Наклонившись к Гордею, доверчивым шепотом сообщает ему Соня и думает, что я ничего не слышу. У меня же как будто вся кровь в организме приливает к щекам и окрашивает их в помидорный цвет.

Сердце сжимает невидимыми тисками. Ребра стискивает стальной обруч. И я отчаянно виню себя во всем.

В том, что не нашла более прибыльную и перспективную работу, с которой бы меня не турнули. Что зарабатывала недостаточно и мало тратила на свою внешность и гардероб. Что упустила тот момент, когда Вадим увлекся Викой и нашел в ней отдушину. Богиню.

И особенно, в том, что все это отразилось на моей дочери, вынужденной сидеть на кухне в чужом доме и рассказывать постороннему человеку о том, что она не нужна отцу.

– Почему ты так решила, милая?

Подыгрывая Соне, так же тихо уточняет Гордей и попутно кладет ей на тарелку кусочек пиццы. Тонкое тесто. Сочная начинка – ветчина, сыр и грибы. Такую Соня просто обожает.

– Потому что он не переживает, что мы с мамой пропали. Не ищет нас. И не хочет встречать с нами праздник.

Аргументы из уст моей дочери звучат железобетонно и вновь решетят пулями мою ноющую грудь. Совсем еще не зажившая рана опять кровоточит. И если я недоумеваю, как оправдать Вадима в глазах Сони, то Северский ловко смещает акценты и переключает ее внимание на себя.

– У взрослых иногда бывают форс-мажоры, и это вовсе не значит, что они тебя не любят.

– Форс-мажоры?

– Ага. Всякие там землетрясения, извержения вулканов, кораблекрушения. Визиты налоговой. В общем, непредвиденные обстоятельства, которые никто не ждал, – Гордей увлеченно объясняет моей Соньке смысл нового слова и выдает совсем уж внезапное. – А хочешь я ненадолго заменю твоего папу, пока он решает свои проблемы? Нарядим елку, купим мандаринов и напишем письмо Деду Морозу. Ника, вы писали письмо Деду Морозу?

– Да, – произношу онемевшими губами и понимаю, что подарок дочке остался у свекрови, и я ни за какие коврижки не заставлю себя вернуться в их дом.

По крайней мере, не сейчас, когда картинки измены до сих пор выжигают каленым железом нутро.

И, если я со вкусом продолжаю предаваться самобичеванию, то у детей все немножечко проще.

– И бенгальские огни зажжем? И снеговика слепим? И на санках будем кататься? – задвинув свои обиды на второй план, воодушевляется Соня и смотрит на Гордея такими восторженными глазами, что у меня перехватывает дыхание и щемит за грудиной.

– Обязательно.

Абсолютно искренне обещает Гордей, и я очень надеюсь, что он не подведет мою крошку. У него ведь красавица-невеста, влиятельные друзья и обязательно должны быть планы на самый грандиозный праздник в году, которого с нетерпением ждут и взрослые, и дети. А он возится с нами и заглядывает в рот моей дочери.

Он всегда был таким. Защищал слабых. Наказывал задир и гордецов. И ставил на первое место чужие интересы – не свои.

– Конечно, хочу.

Поразмыслив пару секунд, соглашается Соня. А Гордей, покончив с остатками пиццы и половиной мясного рулета, предлагает показать ей игровую.

Вскоре они вдвоем скрываются в недрах его необъятной квартиры. Я же расфокусировано пялюсь стену и сильнее стискиваю десертную ложку. Кусок шоколадного торта лежит в моей тарелке нетронутым. В чашке остывает заваренный Северским чай.

А мне невероятно стыдно. За то, что свалилась мужчине, не способному бросить девушку в беде, как снег на голову. И эгоистично не рассчитала, как много неудобств доставлю ему.

– Соня нашла занятие минимум на полчаса. Так что теперь мы можем спокойно поговорить. Начинай.

Гордей возвращается в кухню спустя пять минут и садится на диван рядом со мной. Тарабанит длинными, как у пианиста, пальцами по столешнице, а я любуюсь его мужественным профилем.

У Северского квадратный подбородок. Упрямые скулы. Широкий ровный нос, который никому не удавалось сломать в драке. Обветренные губы. И тяжелый пронзительный взгляд, от которого хочется спрятаться. Забиться в дальний угол, или нырнуть под кровать, и ни в коем случае не отсвечивать.

Но я не прячусь. Я с шумом набираю легкие воздух и выталкиваю его со свистом.

– Вадик мне изменил. И я от него ушла.

– …

– Я застала его сегодня в постели с моей лучшей подругой.

– …

– Соня пока не знает, что я хочу подать на развод.

– А я ведь предупреждал, что он не лучшая партия для тебя, Ника.

Жестко чеканит Гордей, а у меня от его бескомпромиссного тона кислотой заливает нутро. Им с братом никогда не нравился Белов, только я была слишком глупа, молода и зла на весь белый свет, чтобы к ним прислушаться.

Слезы обиды на саму себя душат и вырываются на волю буйным потоком. Крупные капли стекают по щекам к шее. Пропитывают влагой футболку.

И самое странное во всем этом не то, что мне постепенно становится легче, а реакция Гордея на мою истерику.

Глава 5

Гордей

– Ты рано. Еще и одиннадцати нет.

Бросаю я Диле через плечо и отворачиваюсь к кухонному шкафчику. Она любит кофе по-турецки, поэтому я достаю зерна и принимаюсь их молоть.

Таким образом, я заглаживаю вину, которую испытываю. Ведь любая нормальная женщина затаит обиду, если ей предпочесть другую. А я забил на вечеринку, куда мы были приглашены, и остался в квартире утешать подругу юности.

Но Диляра вроде справляется. Перекидывает через плечо безупречные локоны. Опускается на стул и улыбается. В общем, держится молодцом.

Не истерит, не пускает шпильки, не сыплет претензиями, как могла бы любая другая на ее месте.

– Мне стало без тебя скучно. Вот я и решила вернуться.

Разгладив складки на подоле платья, поясняет она и тарабанит наманикюренными пальчиками по столешнице, пока я слежу за медленно закипающим кофе в турке.

Напиток получается крепкий, бодрящий и ароматный. И я с удовольствием составляю Диле компанию, неторопливо выпивая свою порцию. Правда, мыслями то и дело мечусь к Нике.

Восемь лет назад ее угораздило выбрать не того человека, и теперь она пожинает плоды. Наверное, тогда она слишком хотела поскорее встать взрослой и независимой, и ничего хорошего ей это не принесло.

– Лебедевы передавали тебе привет. Приглашают к ним на Рождество.

– Хорошо.

Нейтрально роняю я и не спешу ничего обещать. Странно, но привыкший планировать все заранее, я сейчас живу одним днем. Какой смысл загадывать, если завтра может случиться очередной форс-мажор?

Метеорит упадет на землю. Грянет обильный снегопад, и весь город встанет в дичайшую пробку.

– Кофе ты варишь божественно, Северский, – отвлекая меня от раздумий, облизывает губы Диляра и поднимается, чтобы сгрузить чашки в раковину. – Пойдем спать?

– Пойдем.

Соглашаюсь я и первым направляюсь в спальню. Диля присоединяется ко мне чуть позже. От нее пахнет ванилью, шоколадом и еще чем-то сладким. На ней короткая атласная ночная рубашка, подчеркивающая идеальные формы.

В любое время суток она умудряется выглядеть потрясающе. И раньше я всегда восхищался этим ее умением и ставил его в пример, но не сейчас.

А вот сейчас мне почему-то хочется лежать рядом с обычной земной женщиной, а не топ-моделью с обложки глянцевого журнала.

– Я соскучилась по тебе, Гордей.

Нырнув под одеяло, томно шепчет Диляра и перекатывается на мою половину кровати. Ее ладони нетерпеливо исследуют мои предплечья, пальцы очерчивают кубики пресса, ведь сплю я всегда без футболки в одних боксерах, а губы находят пульсирующую вену на шее.

От подобных действий возбуждение непременно растекается по телу, но не сегодня. Сегодня все идет наперекосяк.

– Я устал, Диль. Давай отдыхать.

Длинно выдохнув, я отцепляю Дилины руки от своего торса и переворачиваюсь на спину, недвусмысленно намекая на то, что не настроен на любовные игры.

На самом деле, энергия во мне плещется через край, но заниматься сексом с Дилярой там, где через стенку от нас спит Ника с маленькой дочерью, кажется чем-то неправильным.

Поэтому какое-то время я тупо пялюсь в потолок, пока Диля шумно сопит, и все-таки закрываю глаза, уплывая в объятья к Морфею.

Несмотря на сумбур в голове, утро я встречаю на позитиве. Размеренно потягиваюсь, жмурясь от проникающего в комнату солнца. А рядом безмятежно спит Диляра.

Даже сонная она – само совершенство. С длинными угольными ресницами, которые она наращивает в салоне, с пухлыми чуть приоткрытыми губами она даже так украшает мир.

Стараясь ее не разбудить, я тихо выскальзываю из постели и иду в ванную. Смываю с себя дремоту и, словно загипнотизированный, двигаюсь на запах, ползущий из кухни.

– Привет.

– Доброе утро.

С растрепанными волосами, скрученными в тугой пучок, в футболке и болтающихся на бедрах штанах, Ника колдует у плиты.

– Блинчики?

– И омлет. Да.

– Не помню, чтобы в холодильнике были яйца и молоко.

– Я сбегала в магазин, пока вы спали.

Отчитывается Вероника, не отвлекаясь от сковороды, на которой подрумянивается золотистое ажурное солнце, а я невольно залипаю на этой картине.

Без грамма косметики на лице Ника выглядит по-детски просто. Это, наверное, и называется естественная красота. Она не ослепляет и не отправляет в нокаут, но от нее по какой-то необъяснимой причине очень тепло.

Как от пушистого пледа в непогоду. Или от бабушкиного вязаного свитера с оленями. Или от маминого липового чая с медом.

Зависнув на этих сравнениях, я гулко сглатываю вязкую слюну, наполнившую рот, и не сразу замечаю, что мы с Вероникой больше не одни. В реальность меня возвращает выразительное покашливание.

– Доброе утро.

Здоровается успевшая навести марафет Диляра и преодолевает разделяющее нас расстояние, целуя меня в щеку. Ника же суетливо перекладывает последний блинчик на тарелку и торопится ретироваться.

Глава 6

Гордей

— Что-о-о?! — истеричный возглас раздается на том конце провода и вынуждает меня поморщиться.

— Не ори так, Диль. У нас ребенок в машине спит. К тому же, ты можешь прекрасно провести время в ресторане с друзьями, где у нас забронирован столик.

— Нет, Гордей, ты реально издеваешься, — прислушавшись ко мне, Диляра все же сбавляет громкость, но ее голос по-прежнему звенит и ломается. — Все девчонки придут с мужьями или с парнями, на худой конец. Будут веселиться, пить, танцевать. А я буду сидеть одна, потому что мой мужчина повез в глухомань другую женщину. Просто блеск!

— Диль, не разгоняй. Так сложились обстоятельства. И моей вины уж точно нет в том, что весь город засыпало.

— Северский, ты испортил мне праздник…

— И очень об этом сожалею. Прости, Диль, и счастливого Нового года.

Отключившись на середине Диляриной фразы, я избавляю себя от потока претензий, которые непременно должны были посыпаться, и устало растираю виски, пока Вероника нервно ерзает на пассажирском сидении и пытается собраться с мыслями.

— Гордей, прости меня, пожалуйста. Свалилась тебе, как снег на голову. Причинила массу неудобств. Еще и поссорила с невестой. Мы с Соней съедем при первой возможности. Я пройду собеседование, устроюсь на работу, сниму жилье…

— Хватит.

Не дав Нике договорить, я ловлю ее за запястье и долго смотрю в ее снежно-голубые глаза. Поглаживаю подушечками пальцев прохладную кожу и молчаливо ругаю Диляру за несдержанность.

Веронике и так вчера знатно досталось. Не хочу, чтобы она корила себя из-за наших с Дилей глупых терок.

— Во-первых, ты не доставляешь мне проблем, Ника. Это целиком и полностью мой выбор поехать с вами сначала в магазин, а потом на дачу. Я должен был удостовериться, что вы нормально устроились. Иначе весь вечер не находил бы себе места.

— А…

— Во-вторых, ты останешься у меня столько, сколько потребуется, пока не найдешь нормальную вакансию. Уборщицы, вахтерши, дворники в этот перечень не входят. Хорошо?

— Но…

— Никаких «но», Ника. Твоей дочери нужна здоровая отдохнувшая мама, а не полудохлый зомби, пропадающий на двенадцатичасовых ночных сменах.

Твердо отрезаю я и глушу, наконец, двигатель. Запахиваю плотнее полы пальто и выскальзываю наружу, чтобы забрать пакеты с продуктами из багажника, пока Ника разбудит Соню.

Закинув еду в дом, я возвращаюсь на улицу и с третьей попытки отцепляю с крыши автомобиля елку. Снег валит так сильно, что ничего не видно на расстоянии больше пяти метров. И я уже не рассчитываю, что завтра нам удастся откопаться.

Судя по прогнозу, мы застряли здесь на несколько дней. В лучшем случае — на два, в худшем — на все пять. И, как ни странно, меня этот факт ничуть не расстраивает.

— Дядя Гордей, ты — настоящий Дед Мороз!

Восклицает Соня и громко хлопает в ладоши, когда мы с зеленой красавицей протискиваемся в тамбур. Ну а Ника помогает мне раздеться и протягивает полотенце, чтобы я вытер с лица превращающийся в воду снег.

— Только не простудись, Гордей.

— Не простужусь. Завтра баньку затопим, попаримся как следует. Купальник взяла?

— Какой купальник, Северский?!

— Ну, значит, в майке пойдешь.

Лукаво подмигиваю зардевшейся Веронике я и аккуратно прислоняю елку к стене, чтобы она оттаяла. Именно здесь, на этой затерянной в глуши даче я чувствую себя беспечным и свободным от всяких условностей.

Поэтому первым делом я меняю строгие брюки с рубашкой на демократичную футболку и джоггеры и, проверив, исправно ли работает отопление, спускаюсь в кухню.

— Ника, с готовкой помочь?

— Нет, спасибо. Сама справлюсь. Ты лучше Соню забери и проведи ей экскурсию.

— Окей.

Соглашаюсь на Никино предложение с энтузиазмом и, подхватив Соню с дивана, усаживаю ее себе на шею, бросая «короткое» держись.

У меня совсем небольшой опыт общения с чужими детьми, но, как ни странно, коммуникация с Вероникиной дочкой дается мне очень легко. Как будто мои дремавшие отцовские инстинкты проснулись и теперь направляют по верному пути.

По крайней мере, я предусмотрительно пригибаюсь, чтобы Соня не задела макушкой балку, и внимательно контролирую траекторию нашего передвижения, чтобы малышка ни в коем случае не упала.

— Ты коллекционируешь самолетики?

— Да. У нас это семейное. Мама собирает суккуленты, а бабушка фанатела от виниловых пластинок.

Не без гордости я демонстрирую Соне полку в моей комнате, где выставлен ВВС Туполев, Конкорд, Сухой суперджет и прочие летательные аппараты в миниатюре, а после мы залазим на чердак и перетряхиваем несколько коробок, прежде чем найти гирлянду и елочные игрушки.

Сонины глаза, такие же небесно-голубые, как у Вероники, светятся от счастья, и я радуюсь вместе с ней. Подсаживаю малышку, чтобы она водрузила золотую звезду на самый верх елки, и опускаю Соню на пол, ненадолго отвлекаясь на вибрирующий в кармане штанов телефон.

Глава 7

Ника

Гордей уводит Соню на экскурсию по дому, как я его и просила, а я долго смотрю в одну точку и силюсь понять, как быть дальше.

Мой телефон упорно молчит. Никто, кроме Тамары Николаевны, мне не пишет. Свекровь интересуется, все ли в порядке у нас с Сонечкой, и заверяет, что она всегда будет нам рада.

А вот Вадиму наплевать, где мы и с кем. Достаточно ли у меня с собой денег, все ли в порядке с моей картой и нашелся ли в гостинице свободный номер для одинокой мамаши с ребенком. У него сейчас другие приоритеты — всячески ублажать Вику и заглядывать ей в рот.

Тряхнув головой, я собираю волосы в пучок и тщательно споласкиваю руки прежде, чем приступить к готовке. Домашние хлопоты всегда действуют на меня успокаивающе — помогают найти баланс и хоть ненадолго избавиться от грустных мыслей.

Так что картошку я чищу с особым энтузиазмом, курицу режу с необычайным вдохновением. Укладываю все тщательно слоями. Посыпаю ломтики картофеля сыром. И отправляю мясо по-французски запекаться в духовке.

На самом деле, большое счастье, что звезды выстроились так, что Гордей не улетел отдыхать на какой-нибудь курорт на праздники и вообще оказался в городе. Счастье, что после Сережиного предательства пустил меня на порог. Счастье, что отправился вместе с нами на эту заснеженную дачу.

— Прекрасно. А бутерброды я сделаю позже.

Вымыв посуду, я убираю терку с тарелками в шкаф, убираю оставшиеся продукты на полки в холодильник и иду на звук голосов, доносящихся из гостиной.

Здесь практически ничего не изменилось с моего последнего визита. Добротная массивная мебель. Громадный шкаф с книгами, которые так любит читать мама Гордея. Декоративный камин. И густой темно-коричневый ковер с длинным ворсом, на котором удобно сидеть и пить горячий какао.

Только вот я другая. Если не сломленная, то потерянная и выбитая из привычной колеи.

— Вот вы где!

Подкравшись на цыпочках к стоящей ко мне спиной Соне, я подхватываю ее на руки и, развернув к себе, целую в маленький вздернутый нос. Ее глаза сияют ярче гирлянды, которую они с Гордеем нашли на чердаке, а губы растягиваются в мягкой искренней улыбке.

Что ж, Северский сделал все, чтобы моя малышка не грустила в этот вечер, и я ему за это благодарна до Луны и обратно.

— А мы елку нарядили, смотри!

Восклицает Соня, трогая меня за рукав, и рассказывает о коллекции самолетиков, которые ей, конечно же, продемонстрировал Гордей. А я невольно переношусь мыслями в далекое прошлое, где на моем безымянном пальце еще не было кольца, и вспоминаю все в мельчайших деталях.

И игрушечный «Туполев». И алого блестящего оленя с ветвистыми рогами. И гордый корабль в бушующем море, оживший на холсте.

Эта картина до сих пор висит у Северских на стене. Гордей купил ее когда-то на выставке только потому, что тогда я грезила путешествиями и мечтала отправиться на какой-нибудь затерянный в океане остров.

Десять лет назад мы с ним ожесточенно спорили, что лучше — дайвинг или прыжки с парашютом. Играли в правду или действие. И уничтожали курник, который приготовила его бабушка.

— Вы молодцы. Красивая.

Задохнувшись от яркости образов, я растрепываю Сонины волнистые волосы и улыбаюсь так широко, что начинают болеть скулы. Не хочу тонуть в болоте жалости к самой себе — хочу начать писать новую историю новым карандашом на белом листе.

Хотя, как пела небезызвестная певица, с чистого листа не получится. Надо поменять карандаш.

Смакую этот наполненный щемящей нежностью момент, а дальше время несется, словно на быстрой перемотке. Скоро садиться за стол, а мне нужно привести себя в порядок. Принять душ, разобрать вещи и выдохнуть.

Когда я сбегала от свекрови, я как-то не думала о том, чтобы положить с собой фен и плойку. Поэтому вымытые волосы просто просушиваю полотенцем и оставляю так досыхать. Макияж практически не наношу, только трогаю ресницы тушью — глаза устали от слез, и критически оцениваю свое отражение в зеркале.

Единственное, что говорит о празднике — это мой наряд. Струящееся платье длиной в пол изумрудного цвета скрадывает недостатки и подчеркивает достоинства.

Но я все равно комплексую. Гордей наверняка привык к компании стильных ухоженных женщин — чего одна его Диляра стоит.

— Замечательно выглядишь. Естественность тебе к лицу.

Вопреки моим опасениям, Северский окидывает меня нечитаемым взором и отпускает комплимент, от которого у меня тут же начинают гореть щеки.

Пока я купалась, он развлекал Соню и даже успел нарезать бутерброды и вымыть фрукты. Так что мне остается вытащить мясо из печи и расставить тарелки.

Благодаря стараниям Гордея, атмосфера на даче царит непринужденная. Он перемежает рассказы о курьезных случаях из адвокатской практики шутками, изображает своих чудаковатых клиентов и громко смеется вместе со мной.

Достает купленные нами в супермаркете свечи, зажигает их и щелкает выключателем. Теперь комнату заливает мягкий приглушенный свет и создается ощущение приближающегося волшебства.

Глава 8

Гордей

Ника уходит укладывать Соню спать, а я только сейчас проверяю отправленный в режим «вибро» телефон. Там куча пропущенных звонков и сообщений. Коллеги и друзья поздравляют и по традиции желают здоровья и семейного благополучия, шлют видосы, записывают пьяные голосовые и заваливают пестрыми картинками.

Кто-то пьет тропические коктейли на Бали. Кто-то греет бока в жаркой Доминикане. Кто-то тусит в нашем родном Сочи и профукивает целое состояние в казино на Красной Поляне.

А мне хорошо здесь. Вдали от цивилизации. В глуши, куда сегодня не доберется ни один автомобиль. И я намерен взять максимум от этой внезапной изоляции и хоть пару дней не контактировать ни с кем, кроме Вероники, Сони и разве что родителей.

— Привет, мамуль. С Новым годом!

Набираю маме, а она берет трубку после третьего гудка и, судя по затихающим голосам, удаляется от шумного застолья.

— С новым счастьем, сынок! Пусть у тебя в этом году все сложится. И на работе, и в семье. Может, внука нам, наконец, подаришь…

— Мам!

— Что?

— Передавай бате мои самые искренние поздравления. Как он?

— Веселится. Еще пару рюмок, и будет мучить любимую гитару Смирновых.

В красках представив картину, которую нарисовала мама, я прыскаю от смеха. Она же выдерживает небольшую паузу и переходит на взволнованный шепот.

— Сын, а это правда, что ты оставил Дилечку одну встречать праздник?

— Так получилось, мам. Друг застрял на трассе, пришлось ехать его вытаскивать.

— Надо же, как неудачно. У тебя все в порядке? Ты сейчас где?

— У вас на даче, тут недалеко был, когда началась метель. Не волнуйся, мамуль.

Я чувствую, как от беспардонного вранья горят уши, но лишь крепче стискиваю трубку и отчитываюсь маме, что с отоплением и электричеством все в порядке, а у «Димы» был полный багажник продуктов, и мы совершенно «точно не голодные».

— Люблю тебя. Возвращайся за стол.

Говорю совершенно искренне и отбиваю вызов. Не признаюсь в том, что на самом деле у нас гостит Ника, потому что у родителей на фамилию «Солнцевы» аллергия с тех самых пор, как испарился Серега.

И, если батя обещал открутить моему бывшему приятелю голову, если он вдруг вернется, то мама твердо верит, что Вероника причастна к исчезновению денег. Сколько бы я ни утверждал, что это не так.

Тряхнув головой, я швыряю мобильник в самый дальний угол дивана и ретируюсь на кухню, чтобы забрать остатки закусок и недопитую бутылку вина. Возвращаюсь в гостиную с добычей, расставляю все аккуратно на полу и сажусь на ковер, наблюдая за тем, как переливаются огни гирлянды на елке.

В комнате царит таинственный полумрак, и все видится волшебным, как в детстве.

Я знаю, что в таком состоянии, в каком Ника находится сейчас, она не сможет уснуть, поэтому просто терпеливо ее жду. Широко расставляю ноги, облокачиваясь на диван. Подкатываю рукава рубашки до локтя. И расстегиваю несколько верхних пуговиц.

А вскоре за спиной слышатся легкие едва различимые шаги, и я невольно оборачиваюсь, впечатываясь взглядом в изящный силуэт. Простое, но стильное платье превращает хорошо знакомую мне девчонку в самую настоящую принцессу из сказки.

Или это у меня сегодня такой настрой?

— Присоединяйся.

Зову я Нику, когда она нерешительно застывает в паре шагов от меня, и принимаюсь изучать ее заново. Густые каштановые локоны. Высокий лоб. Ровный маленький нос. Губы идеальной формы — не большие и не маленькие. Кокетливая ямочка на левой щеке. И пронзительные небесно-голубые глаза.

Красивая она. Очень. Хоть наверняка в этом сомневается после измены мужа. А я вот в толк не могу взять, как можно было променять ее на кого-то другого?

Нарекаю мысленно ее благоверного ослом и дебилом и, залипнув на точеный профиль, не сразу реагирую на Никино извинение.

— Еще раз прости, что сломала тебе все планы…

Подобрав под себя ноги, Вероника заламывает от волнения запястья, а мне хочется как следует встряхнуть ее за плечи и велеть, чтобы навсегда исключила из лексикона слово «прости». Но я ни делаю ни первого, ни второго.

С шумом выпустив воздух из легких, я осторожно, но требовательно обхватываю пальцами ее подбородок и заставляю повернуться ко мне.

— Ника, ты знаешь меня, как никто другой. Если бы я не хотел находиться рядом с тобой, я бы нашел тысячу и один способ, чтобы здесь не находиться.

Проговариваю все это четко и внятно по слогам, надеясь, что Ника усвоит, наконец, прописную истину и перестанет чувствовать себя виноватой, а сам тону в ее пронзительных омутах.

Аквамариновый водоворот затягивает меня все глубже и глубже. Тащит на самое дно. И на секунду мне даже кажется, что я не смогу выплыть. Тону в них, захлебываясь, и не хочу спасаться.

Не вырываясь из моего захвата, Солнцева что-то мне отвечает, но я не могу различить ни единого звука. Завороженно смотрю, как она облизывает приоткрытые губы, и непроизвольно сокращаю и без того крохотную дистанцию, разделяющую нас.