Парадокс исключений, или Горячая маска Vendettы

Глава 1. Предложение, от которого невозможно отказаться

Я захлопнула «Триумфальную арку» Ремарка, словно дверь в другой мир — мир пронзительной меланхолии и завораживающей красоты. Ах, эта немецкая проза! Она как старый коньяк — согревающая, пьянящая, заставляющая видеть мир в оттенках сепии. Классика — это моя отдушина, мой личный портал в царство вечных истин и изящных словес.

И вот я сижу на своей любимой лавочке в Александровском саду, словно королева на троне из опавших листьев. Осень шепчет мне на ухо стихи, навевает мысли о быстротечности бытия и хрупкости любви. Листья кружатся в вальсе, будто напоминая, что и нам не вечно танцевать на этой земле. Осень — моя муза, мой личный поставщик вдохновения...

И вдруг — идиллия нарушена! В моё царство тишины и рефлексии вторгается девичья стайка, щебечущая, словно воробушки на ветке.

— Ух ты, новая Донцова! — восклицает одна, и в голосе её столько восторга, будто она только что нашла философский камень.

Поднимаю бровь. Донцова? Серьёзно? Они держат в руках этот яркий томик, как будто это Священный Грааль.

— А у меня ещё и автограф есть! — добавляет другая, прижимая книгу к груди, будто это последняя надежда человечества. — Говорят, он приносит удачу!

— Машка, да ты сама ходячий талисман! Повезло же тебе побывать на презентации, — с лёгкой завистью вздыхает третья.

— Ничего страшного, Алина, и у нас всё впереди! — ободряет её подруга.

Проходят мимо, оставляя за собой шлейф юношеского энтузиазма. А я… а я чувствую себя немного обескураженной. Донцова? Ну, что тут скажешь. Конечно, читать — это хорошо, это как чистить зубы для мозга. Но где Ремарк? Где Олдингтон, чьи строки обжигают, как первый поцелуй? Где Бальзак, чьи романы — это целый мир в миниатюре? Эти современные бестселлеры — как сладкая вата: вроде и вкусно, но никакой пользы. Они не учат думать, не питают душу. Эх, молодёжь…

Простите, занесла меня нелёгкая. Я ведь даже не представилась! Глафира Александровна Разумовская, к вашим услугам. Родилась и выросла в интеллигентной семье — мама и папа, преподаватели, привили мне любовь ко всему прекрасному. В роду, говорят, даже аристократы затесались (наверное, от них у меня такая любовь к красивым оборотам речи!).

Пошла по стопам родителей — стала учительницей. Работа, скажу я вам, не для слабонервных. Современные дети — это просто фейерверк свободы самовыражения! Говорят, что думают, одеваются, как хотят… А я… я была тихой и прилежной девочкой, зубрила наизусть стихи Пушкина и мечтала о роли Татьяны Лариной. Золотая медаль, педагогический институт — всё по плану. Пока мои однокурсники отплясывали на дискотеках, я погружалась в мир Теккерея, Диккенса и Джойса.

После института вернулась в родную школу. Личная жизнь как-то не сложилась — моим верным спутником стал кот Базиль, настоящий аристократ в кошачьей шкуре. А потом… потом судьба решила, что мне слишком спокойно живётся. Сначала ушёл отец, потом, не выдержав тоски, мать... А потом директор школы попросил меня «уступить место» молодому дарованию. Вот так я и оказалась в частном колледже на окраине города.

Работа в колледже казалась вполне сносной — грех жаловаться: зарплата позволяла не считать копейки, да и коллектив подобрался вполне симпатичный. Как всегда, в бочке с мёдом обнаружилась и ложка дёгтя под названием «ученики». Отпрыски богатеньких Буратин, мнящие себя пупами земли, порой выводили из себя своим высокомерием. И что я только ни делала! Пыталась найти подход, грызла умные книжки по психологии, вела душеспасительные беседы… Но то ли я — не Цезарь, умеющий находить общий язык со всеми и каждым, то ли дети нынче пошли какие-то не такие. Коллеги, правда, как-то с ними справлялись, и я чувствовала себя этакой двоечницей, не постигшей дзен педагогического мастерства.

Близких подруг среди учителей не завела, но, честно говоря, и не стремилась. Зато финансовая подушка безопасности была вполне себе упругой: хватало и на платья от кутюр, и на деликатесы, и на милые безделушки для души и дома. Жила я, как королева, — одна в трёхкомнатной квартире в самом сердце златоглавой Москвы. Конечно, можно было бы ютиться и в скромной однушке, но, знаете ли, к хорошему быстро привыкаешь!

Родители учеников порой отжигали не по-детски. То телевизор плазменный подгонят (вот только я сериалы не смотрю!), то ключи от машины вручат… Машины, Карл! Да я от одного вида московских пробок в холодный пот бросаюсь! Уж лучше родное метро, где можно спокойно почитать или, на худой конец, послушать аудиокнигу.

И вот, когда жизнь начала казаться вполне предсказуемой и даже немного скучноватой, грянул гром среди ясного неба. Вызывает меня как-то директриса, Ольга Германовна, — дама видная, строгая, но обычно вполне благожелательная.

— Глафира Александровна, — начинает она сладко, словно пирожок с повидлом предлагает, — вы наш лучший преподаватель! Просто клад! Но, сами понимаете… финансирование у нас… того… поёт романсы. Придётся, к сожалению, пойти на болезненные меры… Сокращаем вам зарплату!

Я чуть не подавилась воображаемым пирожком. Вот тебе и здрасьте! Стараюсь держать лицо, изображаю невозмутимость, хотя внутри всё кипит.

— Понимаю, — говорю, как можно более ровным голосом, а в голове уже рисуются мрачные картины голодного будущего.

Директриса протягивает мне листок с новой цифрой оклада. Смотрю и понимаю: с такими доходами мне придётся питаться святым духом и одеваться в секонд-хенде.

С тех пор я подалась в репетиторы. Поначалу, конечно, расстроилась — перспектива сидеть с богатенькими детишками за копейки не вдохновляла. Но, как ни странно, ученики попались вполне воспитанные. Моя дисциплина — мировая художественная культура — особой популярностью у школьников не пользовалась, но я твёрдо убеждена: каждый уважающий себя интеллигент должен хоть что-то знать об искусстве! Ну как можно называться интеллектуалом, если не читал «Войну и мир» или знаешь Айвазовского только по одной картине?!

Постепенно ученики нашлись. Занималась с двумя подростками из очень обеспеченных семей. Их родители оказались людьми, уважающими искусство, и охотно поддерживали обучение детей. Начинать приходилось с азов, но через полгода результаты стали очевидны. Маша — дочь крупного олигарха — поступила на филологический факультет МГУ. Алекс, отпрыск аристократической семьи (мама — историк, папа — банкир), подал документы в медицинский. Гордость распирала!

Глава 2. Собеседование

Мужчина молча проводил меня в дом, настоятельно порекомендовав расстаться с обувью у порога. Мы начали восхождение по винтажной лестнице, украшенной такими вычурными завитушками, что у меня невольно возник вопрос: «А это вообще законно?». Затем, лавируя по узкому коридору, мы преодолели ещё один лестничный пролёт и, наконец, оказались в просторной комнате, где можно было бы вполне комфортно припарковать небольшой самолёт.

— Садитесь, — буркнул он, указывая на стул, словно делая мне огромное одолжение.

Я, стараясь не навлечь на себя ещё больший гнев этого цербера, послушно опустилась на стул и робко поинтересовалась:

— Когда состоится моя встреча с хозяевами?

— Это исключено, — отрезал он, не дрогнув ни единым мускулом на лице.

— Почему? — не удержалась я от изумлённого вопроса.

— Видите ли, у нас тут правила: только избранные, обладающие особым доступом и прошедшие жёсткую проверку, могут удостоиться чести лицезреть господ Федоркиных лично.

От такого заявления во мне закипел праведный гнев, приправленный изрядной долей раздражения.

— Позвольте, но я же репетитор! Меня пригласили сами господин и госпожа Федоркины на десять утра! Это что, розыгрыш такой? — попыталась я объяснить, сохраняя остатки самообладания.

— И что? — равнодушно пожал он плечами, словно я рассказывала ему анекдот про колобка.

— Они ждут меня! Я нужна им для работы! — я чувствовала, как во мне поднимается вулкан возмущения.

— Ну, ждут… Может быть. А мне-то что? — его флегматичность просто выводила из себя. Он лениво почесал свою блестящую лысину и уселся поблизости, будто моя ситуация его интересовала не больше, чем прошлогодний снег.

Ну всё, терпение лопнуло! Я не выдержала и воскликнула, чувствуя, как пар начинает вырываться из ушей:

— Как вы смеете? Если вы отказываетесь проводить меня к ним, я сама пойду! — выпалила я, решительно направляясь к двери.

Охранник, словно по мановению волшебной палочки, мгновенно возник на моём пути, преграждая дорогу.

— Не положено! Даже не думай, — прорычал он, мягко, но непреклонно разворачивая меня обратно в сторону стула.

И тут дверь, как в фильме ужасов, с тихим щелчком закрылась на замок. Всё, предел! Я просто закипала от ярости! Слова застряли в горле, а в голове крутилась лишь одна мысль: «Да что тут вообще происходит?!» Я рухнула обратно на стул, наблюдая за медленным, издевательским течением времени.

Спустя полтора часа томительного ожидания замок издал ещё один щелчок. Ожидание сменилось взрывоопасным гневом, который готов был вырваться на свободу. Дверь отворилась, и я, как разъярённая фурия, бросилась в атаку:

— Это просто возмутительно! Вы вообще в своём уме? Разве так обращаются с приглашёнными людьми?

Но в дверях стоял вовсе не этот злобный цербер-охранник. Вместо него появился пожилой мужчина с добрым, но слегка озадаченным лицом. Он окинул меня оценивающим взглядом с головы до ног, а затем вежливо извинился:

— Простите за это досадное недоразумение. Геннадий просто выполнял свои обязанности: он проверяет всех посетителей. Видите ли, нам важно быть внимательными к вопросам безопасности. Прошу понять нас правильно. Добро пожаловать! Прошу вас, давайте пройдём в столовую, обед уже подан. Поговорим и перекусим заодно. Вы, наверное, проголодались и устали с дороги.

Ошарашенная такой учтивостью после пережитого, я лишь кивнула:

— Да… немного устала. Хорошо, пойдёмте.

Мужчина представился:

— Меня зовут Борис Васильевич. Ещё раз прошу прощения за это нелепое начало.

Он уверенными шагами повёл меня через лабиринт извилистых коридоров к огромным резным дверям. С непроницаемым спокойствием почти театральным жестом он распахнул их, и мой взгляд невольно застыл на столе — гигантском, растянувшемся, наверное, метра на три, а может, и больше! Я была просто ошеломлена открывшимся великолепием.

Покрытый безупречно белой скатертью, ровной, как гладь озера в безветренный день, стол был уставлен бесчисленными блюдами и подносами, которые просто услаждали взор своим разнообразием. Всё было расставлено с таким вкусом и точностью, что невольно казалось частью тщательно продуманной инсталляции. Здесь были изящные салатницы с замысловатыми узорами, тарелки всех форм и размеров; элегантно расставленные бокалы, чьи хрустальные грани переливались в лучах дневного солнца; высокие кувшины с вином и соками, напоминающие акварельную палитру художника... На подносах красовались закуски с икрой, дымились борщ и ароматный харчо; горы свежих фруктов сияли всеми оттенками спелости, а овощи выглядели так, словно их только что сорвали с грядки. Мясные деликатесы разных текстур соседствовали с мягкими сырами и изысканными десертами. Просто гастрономический рай!

Борис Васильевич с безукоризненной вежливостью настоящего хозяина отодвинул для меня стул. Этот жест подчеркнул его заботливую натуру, но моё восхищение открывшимся великолепием вырвалось наружу прежде, чем я успела его сдержать. Невольный вздох сорвался с моих губ, когда я увидела всё это изобилие:

— Такое великолепие… У вас наверняка сегодня какой-то особенный повод?

Однако ответ был не менее обескураживающим, чем вся эта сцена.

— Обычный обед, — произнёс Борис Васильевич с таким спокойствием, будто не замечал, какое впечатление производит вся эта феерия.

Это лишь усилило моё замешательство. Может, я слишком пристально всматриваюсь в эту семью, или они сами провоцируют своим эксцентричным поведением? Поражает то, как в одном доме могут уживаться столь разные личности. Передо мной разворачивалась целая вселенная, каждый обитатель которой был уникален, словно персонаж из альтернативной реальности.

Глава семейства, Борис Васильевич, словно сошёл с обложки журнала «Власть и деньги» — высокий, статный, с гривой каштановых волос, слегка поредевшей у висков, что придавало ему этакий шарм умудрённого жизнью льва. Костюм сидел безупречно, словно сшит по личному заказу у самого Джанни Версаче (ну, или у его русского кузена, не суть). Белоснежная рубашка кричала о безупречном вкусе и маниакальной любви к порядку. Но стоило ему приняться за еду… Ох, это было зрелище! Порции росли на тарелке, словно грибы после дождя. Я невольно задалась вопросом: «Он что, готовится к зимовке?» Вскоре я убедилась — да, он вполне способен вместить в себя недельный рацион обычного человека!

Глава 3. Первый контакт

На первое занятие с Настей я отправилась в строгом брючном костюме и элегантной блузке. Уже к десяти утра я стояла перед огромным особняком. Дверь мне открыла милая девушка лет двадцати пяти, блондинка с васильковыми глазами.

— Добрый день, — сказала она с улыбкой, словно солнышко выглянуло из-за туч.

— Добрый… А вы, собственно, кто? — настороженно уточнила я, подозревая очередной подвох.

— Гувернантка Насти, — спокойно ответила девушка.

Её появление меня, мягко говоря, удивило. Никто не предупреждал о гувернантке! «Ну и ну, — думаю, — вот это сюрприз!»

— Так и было задумано? — пробормотала я себе под нос, пытаясь выведать хоть что-то.

— Нас зачастую и за людей не считают вовсе… — грустно произнесла она, глядя в пустоту, но я-то всё слышала.

— Бывает, — тихо согласилась я, последовав за ней вглубь дома.

Поднимаясь по винтажной лестнице, я узнала, что её зовут Аня. Она начала рассказывать, как благодарна хозяевам за работу.

— Всё наладится, — попыталась я её подбодрить, хотя сама не верила в это.

— Надеюсь. Вот комната Насти, — Аня указала на массивную дверь с изысканной резьбой.

— Спасибо. Дом просто невероятный! Без вашей помощи я бы точно заблудилась.

— Ничего страшного, привыкнете со временем, — ответила она с доброй улыбкой. — Через пару часов приходите на кухню. Посидим, попьём чайку или кофейку, побалакаем о жизни.

— Договорились, — ответила я и, полная предвкушения.

Я вошла в комнату, и меня сразу же обдало теплом детской энергии. Настя сидела за столом, её глаза сияли неподдельным любопытством.

— Привет, Настенька! Я Глафира, и сегодня мы с тобой отправимся в удивительное путешествие по миру красок и волшебных историй! — воскликнула я, присаживаясь рядом.

Настя захлопала в ладоши.

— А мы будем рисовать единорога с радужной гривой?

— Единорога? Отличная идея! — я улыбнулась. — Но сначала давай посмотрим на картинки, которые нарисовали другие волшебники, то есть художники! Видишь эту даму в смешной шляпе? Это Фрида Кало! Она любила рисовать себя с обезьянками и попугаями, представляешь?

— Обезьянки в шляпах? — Настя хихикнула, закрывая рот ладошкой.

— Почти! Шляпу носила Фрида! А вот, смотри, это Винсент Ван Гог. Он рисовал звёзды, которые кружились в небе, как будто танцевали вальс! Видишь, какие у него мазки? Как будто маленькие солнышки! — я показала на репродукцию «Звездной ночи».

Настя сощурилась, разглядывая картину, будто оценивая её на предмет съедобности.

— Они щекочутся? – пропищала она.

— О да! Только представь, как защекочут, если подержать их в ладошках! А потом… мы с тобой слепим из пластилина самого Пикассо! У него такие смешные носы на картинах, прямо умора! — я театрально извлекла из сумки яркий альбом с репродукциями. — Итак, Настенька, ты готова к феерическим приключениям в мир искусства, где нет нудных правил, а есть только безудержное воображение, танцующее танго на холсте?!

— Неть! — категорично отрезала она и, подпрыгивая, забегала по комнате, чьи ядовито-розовые стены, казалось, кричали мне в самое лицо.

Ладно, план «А» провалился с треском, переходим к плану «Б»!

— Почему нет? Твои родственники мечтают, чтобы ты выросла настоящей леди: с осанкой королевы, манерами герцогини и энциклопедическими знаниями обо всём на свете!

Настя нахмурилась, посопела, как маленький паровозик, и после мучительных раздумий всё-таки согласилась:

— Ну ладно-о-о…

Она плюхнулась рядом со мной на диван, и я бросила взгляд на её книжную полку. Русский язык, арифметика, животный мир, чтение… Учебники, словно солдаты, выстроились в ровный ряд. Но моё внимание привлекли «Религия» и «Древние цивилизации». Ничего себе! Это впечатляет… Но, может, для семилетнего ребёнка с небольшим нюансом это перебор? Ладно, будем действовать осторожно. Возвращаемся к нашим баранам, то есть к художникам! Никаких перегрузок, только лёгкий бриз искусства, дующий в паруса её воображения!

— А зачем это всё? — Настя окинула меня подозрительным взглядом.

— Чтобы узнавать больше о мире. Чем больше ты знаешь, тем интереснее становится жить: можно путешествовать по самым невероятным местам, понимать разных людей и их культуры! Это же настоящее приключение, кругосветное плавание в океане знаний!

Настя снова нахмурилась и энергично замотала головой. Чем больше я её изучала, тем яснее становилось: напором тут не возьмёшь. Нужен хитрый манёвр, тонкая игра, чтобы разбудить в ней жажду знаний… Пока я лихорадочно соображала, девочка вдруг выдала:

— Хочу орешков!

И тут мою физиономию озарила улыбка — шире, чем у Чеширского кота. «Эврика!» — воскликнула я про себя. Вот он, тот самый золотой ключик, что отпирает дверь в сердце ребёнка! Значит, пришло время для маленькой, но чертовски полезной хитрости.

— Ну что ж, тогда отправляемся на поиски орехового Эльдорадо! — заявила я, полная энтузиазма.

Настя радостно закивала. Мы спустились по лестнице в этот огромный, помпезный коридор и вскоре оказались на кухне. У плиты колдовал внушительных размеров мужчина в белоснежном переднике. Он был настолько сосредоточен на своих кулинарных заклинаниях, что казался отшельником, добровольно запершимся в царстве кастрюль и поварёшек.

— Ла-ла-ли, ла-ла-лай… — мурлыкал он под нос, размешивая нечто загадочное в огромной кастрюле, из которой валил пар.

— Простите за беспокойство… Добрый день! — начала я осторожно, стараясь не спугнуть гения кулинарии.

— Ой, а я ведь никого не звал… ну, э-э… — начал он мямлить, немного растерявшись, словно его застали за кражей пирожков. — А вы, собственно, кто такая будете?

— Меня зовут Глафира Александровна. Я репетитор Насти по мировой художественной культуре. У нас, знаете ли, первое занятие, полёт фантазии, так сказать... Пока всё идёт просто замечательно: успели и книжки почитать, и порезвиться, но немного устали, решили развеяться. Заглянули вот к вам за орешками, подкрепиться энергией для творчества. Будьте добры, не откажите юному дарованию. Как вас величать?

Глава 4. Дом рептилий

Дверь распахнулась, являя взору зал, настолько необъятный, что он начисто опровергал скромное обаяние домика снаружи. Это был настоящий террариумный Эдем, где вместо райских кущ высились стеллажи, доверху набитые стеклянными хоромами для змей, игуан и прочей экзотической братии. И посреди этой холодной стеклянной симфонии, словно лучик солнца, пробившийся сквозь тучи, гордо возвышался бонсай — вековой мудрец, застывший в вечном танце.

Идиллия момента была нарушена какофонией звуков, будто в зоопарке забыли закрыть вольеры! Резкое «ква-ква» вперемешку с шипением грозилось перерасти в полноценный бунт. В воздухе повис гул, пока Ольга, словно дрессировщик, не рявкнула:

— Тише!

И, о чудо! Её властный тон подействовал моментально: змеи свернулись в грациозные узлы, игуаны замерли, словно статуи, и в зале воцарилась почти гробовая тишина.

— Простите их, день сегодня нервный, — пролепетала хозяйка с лукавой улыбкой. — Ну что, знакомить вас с моими детками?

Перспектива «знакомства» с этими зубастыми чешуйчатыми «детками» меня, признаться, не вдохновляла.

— Э-э… может, я сама поброжу? Не хочу вас утруждать.

Но Ольга нахмурилась, и дружелюбие мигом испарилось с её лица, сменившись неподдельной обидой.

— Как это — не хотите узнать о моих питомцах? Вам всё равно?!

Тут я поняла, что дипломатический провал неизбежен, если я сейчас же не возьму себя в руки.

— Нет-нет, что вы! Просто не хотела вас утомлять… Давайте начнём осмотр!

Её лицо тут же озарилось счастливой улыбкой.

— Отлично, тогда вперёд! Это африканская полосатая игуана, живёт на скалах у побережья, питается мухами и комарами…

И понеслось! Экскурсия затянулась, наверное, часа на два. Ольга с горящими глазами рассказывала о каждой чешуйке, о каждой косточке своих любимцев: игуаны, хамелеоны Джексона, тритоны, индонезийские вараны, летучие ящеры... Их происхождение, рацион, повадки… Можно ли гладить? Насколько опасны? К концу «тура» я насчитала около пятидесяти аквариумов! Мозг уже отказывался воспринимать этот непрерывный поток информации, и я, словно мантру, повторяла про себя этикетки на витринах. И вот, когда я уже смирилась с участью быть заживо замурованной в террариуме, Ольга радостно объявила:

— А теперь во второй зал!

«Второй зал?!» — её энтузиазм поверг меня в состояние, близкое к отчаянию.

Следуя за Ольгой в новое помещение, я обнаружила, что оно чуть меньше первого, но принцип остался тем же: аквариумы, аквариумы, аквариумы, только теперь с песком и галькой. И, что странно, многие из них казались совершенно пустыми. Ольга начала очередную лекцию, но мой взгляд зацепился за один из аквариумов. Сквозь стекло я наблюдала за неподвижным песком, пока он вдруг не зашевелился, словно живой, и не пополз вниз. И тут из этой песчаной пучины, словно торпеда, вылетела огромная чёрная змея! Инстинктивный крик ужаса вырвался из моей груди, прежде чем я успела сообразить, что происходит. Ольга подскочила ко мне с обеспокоенным видом.

— Что случилось?!

— Эта… э-э… — я дрожащим пальцем указала на аквариум, — прыгнула на меня!

Ольга отмахнулась с лёгкой улыбкой.

— Да ты что? Тут же стекло! И, кстати, не «эта», а «этот».

— Что?

— Ну, это мальчик. И мой любимчик! Я ещё ничего тебе про него не рассказала — он у нас главный экспонат! Знакомься: Валентин. — Она легонько постучала пальцем по стеклу аквариума. — Добрый, ласковый… Гораздо лучше людей! Я в нём души не чаю!

Наблюдая за её восторженным лицом, я подумала: а ведь у каждого свои друзья. Оля, увлечённая рептилиями, прекрасно ладит со своей змеёй. И что тут такого? У меня, знаете ли, тоже есть друзья со странностями: один, помню, с тараканами разговаривал! В общем, чему тут удивляться?

Тем временем Ольга тараторила без умолку, как из пулемёта! Она порхала по своему террариуму, рассыпаясь в комплиментах своему любимцу.

— Ах, мой красавец! Золото, а не змея! Кстати, это последний подарок от Эдика… Эх, ну да ладно, зато теперь у меня Боря! Хотя, надо признать, Эдик был милашкой, умел же задаривать! Взять хотя бы этих черепашек — китайские бронзовые, раритет из раритетов!

Слушая этот словесный водопад, я чувствовала, как мои мозги вскипают, словно чайник на максимальном огне! Всё звучало настолько чуждо и непонятно, что я не выдержала:

— Постойте! Кто такой Эдик? Почему вы по нему грустите? И причём тут черепашки? Я ничего не понимаю! Можно, пожалуйста, помедленнее?

Ольга театрально вздохнула, грациозно опустилась на плюшевый диванчик в углу и поманила меня к себе.

— Ну ладно, слушай сказ про то, как я докатилась до жизни такой. История стара, как мир, но, возможно, тебе будет интересно. В восемнадцать лет я, дурёха, впервые выскочила замуж! Молодая, зелёная, ума — палата! Думала, найду мужа — и все проблемы как рукой снимет. Как же я ошибалась!

Моим первым муженьком стал серпентолог Эдуард Петрович Кулешов! Денег тогда было кот наплакал, поэтому свадьбу сыграли скромную, почти тайную. После мы переехали в его трёхкомнатную квартиру на Арбате. По тем временам — круче только звёзды! Просторные комнаты, центр города, рукой подать до МИДа… Но сказка быстро закончилась: мне с мужем досталась каморка, а всё остальное пространство было забито рептилиями, амфибиями и прочей живностью.

Эдуард был влюблён в свою работу по уши! Эксперименты днём и ночью, скрещивания, наблюдения, никакой личной жизни! Когда он всё-таки выползал из своего НИИ, то только ворчал, что «жена обязана»: готовить, убирать, стирать, ублажать… Я крутилась как белка в колесе, а он только ел, устраивал хаос и снова нырял в мир змей и ящериц. Постепенно он начал приучать меня к своим питомцам. Сначала я с воплями бежала от клеток, потом начала коситься на них издалека, а через пару месяцев почти смирилась: гладила змей по чешуе, кормила черепах капустой и даже плакала над умершими питомцами.

Со временем я и сама втянулась в эту серпентологическую секту! Не буду врать, мне стало нравиться. Особенно когда Эд приносил домой на праздники какие-нибудь эксклюзивные экземпляры! Вот так мы и обменивались «подарками» к нашему общему удовольствию.

Глава 5. Эта занимательная химия

Утро ворвалось в комнату нахальным лучом солнца, напоминая о неумолимо приближающейся первой паре. Сегодня у меня их целых четыре! И вишенка на этом торте страданий — химия! Ну кто меня за язык тянул? Ах, да, точно, я же самонадеянная отличница. Ну ничего, материал вызубрен, как стихи Пушкина, параграф для нерадивых студентов разжую и в рот положу. А потом… попрошу их самостоятельно осилить следующий. Педагогичностью тут, конечно, и не пахнет, но, надеюсь, студенты войдут в моё положение и не закидают каверзными вопросами.

Первые три пары пролетели на удивление гладко, как по маслу. На большом перерыве я, предвкушая гастрономический восторг, направилась в столовую. Наша столовая — это не просто место, где разогревают вчерашние котлеты. Это храм вкуса, гастрономический оазис! Повара у нас проходят строжайший отбор, будто их готовят в секретной лаборатории Мишлен. Сюда на обед ломятся не только студенты и преподаватели, но и сотрудники окрестных офисов, а иногда даже заблудшие туристы, привлечённые ароматом домашней выпечки. Проникнуть в нашу обитель знаний не так-то просто: директор аки Цербер охраняет репутацию колледжа, выставив на проходной не бабушек с вязанием, а настоящих секьюрити. Эти ребята фиксируют опоздавших с точностью швейцарских часов и отсекают посторонних. Зачем такие меры предосторожности? Тайна, покрытая мраком. Но столовая расположена у самого входа, гостеприимно распахивая двери для всех желающих. Просторная, светлая, всегда есть свободные места, и очереди практически не наблюдаются — пять касс работают, как слаженный оркестр. А для преподавателей вообще выделили отдельную — просто рай!

Я взяла салат из хрустящей свежей капусты и аппетитный бефстроганов, от которого так и веяло домашним уютом. К счастью, я не из тех коллег, кто страдает от навязчивых диет и калькулирует каждую калорию в обеденном подносе. Моя фигура — результат сбалансированного питания и любви к жизни, а не изнурительных тренировок и ограничений.

— Глашенька, можно к вам присесть? — услышала я знакомый до боли голос директора.

— Конечно, Ольга Германовна, — ответила я, стараясь не выдать своего волнения.

— Ну что, слышали последние новости? — спросила Ольга Германовна, увлечённо жуя салат.

— Какие?

— В этом месяце у нас аттестация! — заявила она трагическим шёпотом. — И проверять будут не только студентов, но и… педагогов. Сегодня проверяющие решили нагрянуть на заниятие химии.

Я почувствовала, как по спине предательски побежали мурашки, а сердце совершило кульбит.

— Химии? — едва выдавила я. — В какую группу?

— ДФ-1. Хотела предупредить Светлану Егоровну, но она куда-то запропастилась…

В голове моментально образовался хаос. Этого просто не может быть!

— Простите… вам известно… где она? — дрожащим голосом поинтересовалась я.

— Она что-то говорила… про свадьбу подруги, вроде. Но я ей категорически запретила уезжать! Велела найти замену. Хотя кто её заменит? У нас ведь экономический колледж — химиков, как снега летом, не найдёшь. Разве что физик из соседнего кабинета согласился её подменить...

— Она-таки нашла замену… — пробормотала я себе под нос, пытаясь унять дрожь в коленях.

— Да? И кого же? — директор подозрительно прищурилась.

Я бросила обречённый взгляд на свою недоеденную тарелку и тихо произнесла:

— Меня.

— Вас?! Вы согласились заменить химичку? Вы уверены… что справитесь? — пытаясь замаскироваться смешок кашлем, уточнила Ольга Германовна.

Собрав всю свою волю в кулак, я мысленно процитировала Дарью Донцову: «Из любого безвыходного положения всегда найдётся минимум два выхода!»

— Справлюсь! — твёрдо заявила я и, подхватив сумочку, пулей вылетела из столовой, преисполненная решимости и отчаянной надежды на чудо.

В химической лаборатории, пропитанной коктейлем реагентов, мои руки дрожали как осиновый лист на ветру, когда я лихорадочно набирала номер Светланы. В ответ — лишь надменный голос автоответчика: «Абонент временно недоступен…». Ну, Глафира, ты вляпалась по самое не хочу! Оставался последний шанс — самой вести урок. Что ж, вперёд! Не лыком шита.

Проглотив параграф залпом, я глубоко вдохнула и, перекрестившись на всякий случай, распахнула дверь аудитории.

— Здравствуйте, ребята, — прозвучал мой голос, на удивление, ровно. — Прошу садиться.

Сразу же в глаза бросились незнакомые лица. «Проверка, собственной персоной», — пронеслось в голове. Спокойно, Глафира, держи лицо!

— Сегодня у нас тема «Щелочные и щелочноземельные металлы», — начала я, чеканя каждое слово с напускной уверенностью.

Текст учебника, вызубренный за считанные минуты, лился из меня как по маслу. И чем больше я говорила, тем яснее становилось: студенты знают химию примерно на том же уровне, что и я. Отлично! Есть шанс выкрутиться. Я продолжала бомбардировать их терминами, приправляя скучные реакции соусом из сравнений, метафор и эпитетов. Калий превратился в «красивый кусочек», медь заиграла «оттенком летнего заката», а поваренная соль удостоилась эпитета «аккуратно проваренная в кипяточке». Мой словесный фонтан, к счастью, иссяк минут через двадцать. Вытерев со лба предательские капельки пота, я обессиленно плюхнулась на стул.

И тут, как гром среди ясного неба, с задней парты раздался солидный бас:

— Очень содержательный рассказ… Право, захватывающе! Такой интерпретации темы металлов я даже на международной конференции в США не слышал… Уважаемая Глафира... э...

— Александровна, – пролепетала я, чувствуя, как леденеет в жилах кровь.

Конференция в США?! Это просто невозможно!

— Да, Глафира Александровна, а не могли бы вы продемонстрировать какой-нибудь опыт? Детям было бы интересно посмотреть!

Земля ушла из-под ног. Опыты?! Светлана Егоровна про них ни словом не обмолвилась! Паника, как цунами, накрыла меня с головой. Я отчаянно рылась в закоулках памяти, выуживая обрывки школьных знаний. Вспомнила! Учитель химии добавлял прозрачную жидкость в раствор, и он становился ярко-красным! Но у меня же металлы...

Глава 6. Поминки

Наутро, ровно в десять, я стояла на пороге впечатляющего особняка Федоркиных. Повод для визита был тяжёлым — похороны. На мне был чёрный шёлковый костюм, подобранные туфли и шляпка с пером черного гуся. Дверь мне открыла домработница Елена. Обычно жизнерадостная, сегодня она выглядела угнетённой и задумчивой.

— Проходите, — коротко кивнула она.

— Спасибо, — ответила я и вошла в дом.

В большой гостиной все собрались с крайне мрачными выражениями лиц. Атмосфера была напряжённой; никто не проронил ни слова, вместо этого глядя в пол. Я изрядно нервничала. Попробовав привлечь внимание деликатным кашлем, заметила Бориса, который тут же встал и подошёл ко мне.

— Простите за неудобство... Анна приболела, а Настя захотела остаться только с вами. Вы понимаете наши обстоятельства? Настя — девочка непростая, но вы явно можете найти к ней подход. Другие репетиторы её травмировали своей грубостью и чёрствостью, а вы — душевный человек!

Я лишь улыбнулась и посмотрела на слегка смутившегося Бориса. Он жестом пригласил меня пройти к девочке. Настя встретила нас в сером кружевном платьице. Подойдя ближе, она заговорила:

— Тётя Глаша, давайте играть! Но не будем будить Олю — мама сказала, что ей нужно отдохнуть.

Мама? Почему Настя так называет Оксану? Я точно знала, что родители девочки давно погибли...

— Родители Настюшки погибли, когда девочка была очень маленькой, после тех событий с ней и случилась такое... С тех пор она зовёт меня мамой. Я просто не смогла травмировать её ещё сильнее... — объяснила Оксана тихим и печальным голосом.

Когда мы покинули гостиную, я ощутила явное облегчение. С раннего детства не выношу похороны — они кажутся мне чересчур тяжёлыми и утомительными. К тому же публичное выступление под давлением собравшихся людей — точно не мой конёк. В такие моменты неизменно теряюсь, сбиваюсь на какой-то бессвязный поток слов. Когда я узнала, что мне не придётся идти ни в церковь, ни на кладбище, невольно вздохнула с облегчением. Гораздо комфортнее было провести время с Настей за игрой в куклы и домики.

Мы отправились в её комнату, где, как всегда, царил идеальный порядок. Сначала поиграли с куклами в ярко-розовых нарядах, затем Настя угостила меня вкусным чаем из своего пластмассового чайника. После этого мы вместе посмотрели несколько мультфильмов. Было очевидно, что девочке не хватает внимания: она без устали делилась всем, что приходило ей в голову. Мы говорили обо всём на свете: о цветах, о животных, о радуге... Беседа продолжалась до тех пор, пока домработница Елена не пригласила нас спуститься в гостиную. Очевидно, остальные уже вернулись с похорон. Не торопясь, мы направились вниз. Там челноком двигались родственники, переодевая траурные костюмы.

Оксана вытирала заплаканное лицо платком; Андрей (на удивление прилично одетый) тихо брёл с опущенной головой. Борис держал в руках фотографию Ольги в чёрной рамке и выглядел совершенно апатичным к окружающему. Зинаида всхлипывала, сжимая мятый платочек; её старомодный наряд придавал ей забавное сходство с лесной феей. Даже прислуга откровенно скорбела: повар украдкой вытирал слёзы, домработницы сжались друг к другу для поддержки, садовник хмуро стоял в стороне с потухшим взглядом. Несмотря на всё это печальное зрелище, я не ощущала грусти. Напротив — мне казалось, что Ольга наконец обрела покой; там, куда она ушла, ей стало гораздо лучше.

Через час начались поминки. Среди собравшихся я заметила двух незнакомых мне людей. Каждый старался сказать тёплые слова о покойной, горестно вспоминая её жизнь. На столе стояли блюда: кутья, куриный суп, пироги с мясом и капустой, кисель. Но я почти ничего не ела — ком застрял внутри от общей атмосферы. Просто разглядывала присутствующих.

Первым, кто бросился в глаза, был высокий мужчинa почтенного возраста — массивной комплекции, но невероятно нескладного вида: огромные плечи соседствовали с короткими руками и узкими глазами под выдающимся носом. Он держался словно неуверенно: жадно уплетал пироги так, будто месяцами не видел еды. Крошки щедро осыпали его новый костюм; я откровенно наблюдала за ним, но он даже не замечал моего внимания.

Рядом сидела Оксана — печальная и потерянная. Перед ней стоял едва притронутый стакан киселя; девушка то и дело пасмурно обводила взглядом всех собравшихся. Возле неё нахохлился брат. Он пытался выглядеть спокойным или, скорее всего, просто скрывал свои эмоции за фасадом привычных манер. Но по его взгляду легко читалось внутреннее опустошение.

В главе стола одиноко «трудился» старший Фёдоркин: молча вливал в себя водку стаканами, словно был один в помещении. Потеря жены действовала на него явно разрушительно.

Соседом Бориса оказался ещё один мужчина лет пятидесяти. На первый взгляд он выглядел скромно и даже бедновато: одежда была изношенной, но тщательно выглаженной. Однако внимание мгновенно привлекала его брошь — сверкающая золотая змея грациозно обвивала лацкан пиджака. Необыкновенная красота! Даже в пасмурный день она сияла ярче солнца. Наверняка это именно тот самый серпентолог Эдуард, бывший муж Ольги. Кажется, его тема!

Эдуард сидел молча и ел овощи, запивая их киселём. На мой взгляд, уж слишком странное сочетание. Лицо его отражало смесь глубокой скорби и тягостной грусти. Гости за столом казались подавленными, атмосфера была напряжённой, разговоров практически не велось. Несмотря на изобилие еды, почти никто не притронулся к угощению.

Обменявшись парой формальных фраз, взъерошенный дядька покинул столовую. За ним ушёл печальный Борис, скрывшись в своём кабинете. Зина сослалась на головную боль и уединилась в гостиной, чтобы посмотреть оперу. Рок-певец сдержанно извинился и отправился в туалет, откуда так и не вернулся. Все разошлись, а я смотрела на Эдуарда, прихлёбывающего свой странный кисель.

Глава 7. Ещё одна смерть

Утром я решила обязательно встретиться с Людмилой. Но день начался лениво: я долго валялась в кровати, наслаждаясь тишиной и временной свободой. Больница, из которой я сбежала? Нет уж, туда я точно не вернусь. Сделав нехотя необходимые утренние дела, я попыталась составить план действий.

Людмила пока была в больнице. Подозреваю, охранники могут задержать меня, если я появлюсь слишком рано. Решила приехать к указанному времени — надеюсь, её состояние позволит провести разговор.

Тем временем мне нужно было уточнить кое-что у профессора Морозова. Набрав номер, я терпеливо ждала ответа среди длинных сигнальных гудков, пока наконец трубку не поднял чуть раздражённый человек.

— Я вас слушаю. — раздался в ухе старческий голос.

— Олег Робертович? Нам нужно поговорить.

— Кто это? — голос стал осторожным.

— Меня зовут Глафира Разумовская. Вчера на поминках Ольги Федоркиной мы говорили — я репетитор Насти.

— Понятно... Что вам нужно?

— Это связано с рептилиями... а точнее, с Валентином, — неуверенно начала я.

— Хм... Вы хотите купить змею? Или черепаху? — усмешка была явно слышна даже сквозь телефон.

— Нет-нет, змей мне не надо... пока что... Давайте встретимся лично?

После недолгой беседы профессор предложил приехать хоть сейчас, пообещав, что будет лично ждать меня в своей лаборатории. Я поспешила туда. Лаборатория оказалась небольшим помещением с множеством клеток и аквариумов, куда едва уместились все рептилии. Проведя меня в свой кабинет с минимумом мебели — лишь пара стульев, стол и старый шкаф — Олег Робертович удивлённо уставился на меня.

— Ну? Почему вы здесь? Я думал, вы привезли Валю, а теперь вижу, что вы с пустыми руками. Или вы додумались поместить змею в сумку?! — лицо профессора постепенно наливалось краснотой.

— Нет-нет, извините. На самом деле я пришла к вам по другому вопросу...

— Так когда же вы назовёте истинную причину вашего визита?! — резко перебил меня серпентолог, уже предельно раздражённый.

— Я хотела задать вам несколько вопросов, в том числе и касательно Валентина. Откуда он у вас?

Профессор вздохнул и будто нехотя ответил:

— Гадюки Рузеля — редчайший вид змей. Их можно найти только на Шри-Ланке, да и то сделать это крайне сложно. Эту змею мне доставили по специальному заказу.

— Кто именно?

— Вам обязательно знать имя и фамилию человека? Это мой давний приятель.

— Всё же, кто? Или это секрет?

— Да нет, не секрет, — сухо отозвался он. — Дима Песков.

— И он занимался вашей просьбой лично?

Выражение лица профессора резко изменилось на гневное.

— Да что вы тут устроили за допрос?! — резко произнёс он, явно теряя терпение.

Общаться с такими людьми всегда сложно. Что за раздражение на пустом месте? Я ведь даже ничего личного не спросила. Объяснять истинные причины моего интереса ему всё равно бессмысленно — не поверит. Понемногу становилось понятно, почему Олег Робертович посвятил жизнь рептилиям: каждая подобная беседа убеждала — только с ними он чувствует себя комфортно.

Вдруг профессор достал белый платок и промокнул вспотевший лоб.

— Извините, — тихо заговорил он, опустив голову. — Что-то давление скачет из-за перемен погоды... Иногда срываюсь на людях. А тут ещё эти трагические новости у Федоркиных... — На секунду замолчав, он продолжил уже более спокойным тоном. — Да, Дима занимается тем, что помогает находить экзотических животных и доставлять их в Россию. Это его основной бизнес. Но мне он оказывает подобные услуги бесплатно: знает о моём увлечении рептилиями, ведь мы с ним друзья с детского сада. В детстве нас даже называли «неразлейвода». Правда, с возрастом общение стало реже, но дружба осталась. Иногда я подкидываю ему клиентов из тех, кто мечтает о редкой змее, а он в ответ привозит мне редкие экземпляры для коллекции... — Он сделал глубокий вдох и замолчал.

Я терпеливо ждала, пока он продолжит свой рассказ.

— Поймите, Валентин не мог этого сделать, это исключено! Несмотря на то, что гадюка Рузеля — действительно очень ядовитая змея, Валентин обладал спокойным нравом. Мы с ним быстро нашли общий язык. Змеи — как люди: бывают злыми и мстительными, а бывают добрыми, покладистыми. Валентин был из последних. Признаюсь, в первый день я немного побаивался его, но очень быстро понял, что бояться нечего. Он чувствовал мои эмоции, всегда был рядом в трудные минуты. А когда я радовался — кажется, даже улыбался мне! Хотя вы, наверное, думаете, что я рассказываю глупости... С Ольгой он тоже сразу поладил. Когда я продал Валентина Эдику (о чём долго жалел), то каждую неделю приезжал к ним домой: боялся, что в новой обстановке у него начнётся агрессия. Но и у Кулешовых он адаптировался моментально. Более того, Валентин и Ольга стали близкими «друзьями».

— Все знали о том, как Ольга привязана к Валентину?

— Конечно. Она этого не скрывала. Даже малознакомых людей водила в террариум и хвасталась своей гадюкой.

Я вспомнила, как настойчиво она потащила меня, совершенно чужого человека, показать свою коллекцию рептилий, и осознала неловкость своего вопроса.

Глава 8. Что скрывают Федоркины?

Однако даже во сне не было покоя — мне снова снился захватывающий фильм. На этот раз меня похитили те же грабители и увезли в неизвестность на пустынный остров. Им понадобился секретный пароль от банковской ячейки, который внезапно оказался у меня. Спасаясь от непрекращающейся погони через густые джунгли, услышала позади звуки выстрелов... я внезапно проснулась.

В комнате царил знакомый полумрак. Базиля рядом не оказалось. Всё ещё погружённая в забытьё сна, я отправилась на кухню. Там мой кот, безмятежно играя с маленькой игрушечной мышкой, на миг развеял мои мысли, вызвав лёгкую улыбку. Налив ему воды, я снова вернулась к своим размышлениям. Сегодня мне предстояла встреча с Настей, но меня беспокоило другое: может быть, стоит поговорить с семьёй о Людмиле или Марке? Быть может, именно через эти разговоры я смогу окончательно понять их запутанную историю.

Ровно в десять утра я стояла у знакомой двери. Она открылась почти мгновенно, и передо мной возникла Зинаида Яковлевна. Её лицо выглядело измождённым и заплаканным, словно груз переживаний сделал её старше.

— Здравствуйте, — сказала я, стараясь звучать бодро. — Я пришла позаниматься с Настей.

— Да-да, проходите, — ответила женщина с явной тоской в голосе. — Извините, Борис Васильевич не смог вас встретить. Сейчас он не в себе… — она помедлила и грустно продолжила: — Нет смысла скрывать: вы знаете о нашей трагедии… Боря был как родной сын для меня, а его жена Оля… Как бы это сказать... Несмотря на её сложный характер, я всегда уважала выбор сына. И вот Олюши больше нет... Как теперь жить дальше? — Её голос дрогнул. — Хорошо, хоть Настенька ещё не понимает всей тяжести случившегося. Она думает, что мама просто спит и скоро проснётся. Пожалуйста, будьте с ней осторожны.

Я поспешила её успокоить:

— Конечно, я всё понимаю. Можно я пройду?

— Да-да, конечно. Настюша ждёт вас.

В комнате девочка стояла у окна, погружённая в свои мысли. Несмотря на то что она не осознавала до конца смысл потери, её настроение отражало общую унылую атмосферу дома. Я пыталась отвлечь её историями о причудливых французских домиках и величественных замках Германии, показывала красивые фотографии и рассказывала местные легенды. Но всё было напрасно: Настя слушала внимательно, но так ни разу и не улыбнулась. Поняв, что сегодня работать с ребёнком не получится, я решила поговорить с Борисом Васильевичем о том, чтобы сделать небольшой перерыв в занятиях.

— Настёнка, ты можешь показать мне кабинет дедушки? — тихо спросила я.

Девочка печально вздохнула:

— Нельзя… Деда плохо.

— Почему? Что с дедушкой? — удивилась я.

Малышка невнятно пробормотала:

— Деда плачет.

Меня настолько поразили её слова, что на несколько секунд я потеряла дар речи. Борис Васильевич, строгий бизнесмен с железной хваткой, и слёзы? Это было трудно представить. Видимо, он действительно глубоко любил свою жену.

Поняв, что поговорить с ним не удастся, я обратилась к Насте вновь:

— А можно мне повидаться с Оксаной?

— Да-да! — отозвалась девочка и уверенно повела меня по узким коридорам дома.

Мы вышли к резной двери. Настя вошла без стука и объявила: «Воть», а затем стремительно улизнула.

За столом сидела Оксана и, склонясь над листом бумаги, что-то писала.

— Извините за беспокойство, но мне нужно поговорить о Настеньке… — начала я.

— Конечно, садитесь… — слабо откликнулась девушка, кивая в сторону дивана.

Её голос прозвучал непривычно хрипло. Кажется, она простудилась — не удивительно, учитывая постоянные сюрпризы погоды в последнее время. Будто услышав мои мысли, Оксана продолжила:

— Простите, заболела где-то. Температура утром поднялась до 39 градусов, но сейчас удалось немного сбить…

— Может, лучше я зайду как-нибудь позже? — предложила я осторожно.

— Нет-нет, мне уже полегче, честно. Хотя, если вы боитесь заразиться, то уходите, я не обижусь. Это было бы разумно.

— Не волнуйтесь, я совсем не боюсь бацилл. Недавно сделала прививку от гриппа, — улыбнулась я.

— Вот как? Ну ладно… Так о чём вы хотели поговорить? — хрипло осведомилась Оксана.

— Это насчёт Настеньки. Ребёнок пока тяжело воспринимает информацию. После того, что произошло в вашей семье… кажется, девочка переживает это так же остро, как и вы.

— Да… Настя необычный ребёнок. Я это прекрасно понимаю. Вот деньги за занятие.

— Когда удобнее прийти в следующий раз?

— Думаю, через недельку. Настрою её морально.

Я на мгновение задумалась и всё же решилась уточнить:

— Оксана Борисовна, можно задать вам один... личный вопрос? — осторожно начала я.

Её лицо слегка напряглось, но она всё же кивнула.

— Кто такая Людмила Сафоненко?

Девушка растерянно посмотрела на меня.

— Откуда вы о ней знаете? — губы Оксаны плотно сомкнулись.

— Боюсь, вы даже не поверите…

И я рассказала всё: о шкатулке, больнице и внезапной смерти. По мере моего рассказа лицо девушки будто вытягивалось от удивления.

— Вы серьёзно? Неужели? — её глаза блестели.

— Да… Мне кажется, Людмила имеет какое-то отношение к вашей маме. Возможно, она знала что-то важное… или даже хранила какой-то секрет.

— Людмила… она дочь Михаила Сафоненко, папиного партнёра по бизнесу. Когда Михаил и его жена погибли в автокатастрофе пару лет назад, папа часто помогал Людмиле.

— Что конкретно она имела в виду под «грехом» в письме? Почему упоминала деньги?

— Если честно, я так ошеломлена вашим рассказом... Спасибо, что не передали письмо сразу. У Людмилы были трудности после смерти родителей. У неё начались странные вспышки: агрессия, безумные поступки… Иногда доходило до рукоприкладства. Все знали об этой проблеме и старались помочь ей в сложные моменты. Но моё состояние тогда не позволяло как-то реагировать…

— Понятно… — протянула я, понимая, что нужная мне зацепка снова ускользнула. — А имя Марк вам ни о чём не говорит?