Паранойя. Почему он?

Глава 1

Глава 1

Конец 90-х годов

- Я в шоке! У неё уже реально старческий маразм. Поставить тебе неуд – это немыслимо! Да ты английский знаешь лучше неё, - возмущалась мама, поправляя макияж, хотя на мой взгляд, он был безупречен. Но у Жанны Борисовны критерии безупречности разительно отличились от моих, поэтому (не считая еще тысячи других причин) мы редко находили общий язык.

- Ну, она, как видишь, придерживается другого мнения, - отозвалась я совершенно индифферентно, так как эта тема за два часа набила оскомину. Я вообще-то пришла обсудить возможность моей поездки на тату-конвенцию в Париж, а не мыть кости англичанке, которая и без того достала в колледже. Но маму больше волновали мои баллы, нежели мечты.

- Да кому интересно её мнение?! Все знают, что уровень твоего английского выше среднего! – вполне предсказуемо взорвалась она, я же приготовилась к очередному разгромному спичу в адрес некомпетентности наших преподавателей, устаревшей системы образования и конечно же, закостенелости папы Гриши, не позволяющего отправить меня учиться заграницу. Всё это я уже слышала пятьсот тысяч раз, поэтому не особо вслушивалась.

Откинувшись на прикроватный пуфик, вытянула ноги к потолку и стала рассматривать новенький педикюр. Мне не нравился красный цвет, но мама настояла.

«Красный лак – это классика, он подойдет ко всему.» - говорила она.

Спорить же из-за такой мелочи сейчас было ни к чему. Я безумно хотела поехать на фестиваль, поэтому старалась маму лишний раз не бесить. С меня не убудет походить неделю с красным лаком. А вот для мамы все эти мелочи крайне важны. Раньше меня ее придурство в духе «аля светская львица» выводило из себя, сейчас отношусь к нему гораздо спокойней и на многое закрываю глаза.

«Жизнь состоит из мелочей!» - любит повторять мама.

И, пожалуй, теперь, когда моя поездка вполне может сорваться из-за неправильного выбора лака и тому подобных тонкостей, я склонна согласиться с ней.

Речь мамы, меж тем, достигла кульминации, и когда прозвучало сакраментальное: «Я это так не оставлю!», я обратилась в «слух» и решила вмешаться. Мамина скандальность и без того уже стал притчей во языцах. Не хватало еще и мне оказаться участницей этого Марлезона.

- Мам, давай, ты не будешь вмешиваться в мои дела. Это всего лишь оценка за контрольную, - вполне миролюбиво попросила я, поднимаясь с пуфика.

- Настя, сегодня это всего лишь оценка за контрольную, а завтра – это вся жизнь! – обернувшись, жестко припечатала мама. Что-что, а лозунги в стиле Дейла Карнеги(1) были её коньком, и следующая фраза это только доказывала. – За своё, чего бы это не касалось, нужно бороться, зубами вырывать, по головам идти и шеи сворачивать – так и только так достигаются цели в нашем мире и исполняются мечты! А если будешь на всё закрывать глаза и отмахиваться, то и Вселенная их закроет, и отмахнётся от тебя и твоих желаний.

Пожалуй, я бы посмеялась над столь вопиющим пафосом. Но когда сей пафос исходит от женщины, прошедшей путь от девочки из неблагополучной семьи до жены генерал – майора авиации через переезд из глубинки в столицу, раннюю беременность, неудачный брак, безденежье и кучу проблем, то согласитесь, вряд ли это уместно, а учитывая мой жизненный опыт, равный нулю, и вовсе глупо. Глупостями же я не занимаюсь от слова «совсем». Да и как иначе, когда твой отчим - старый вояка советской закалки?! Дисциплина, порядок и благоразумие – наше всё. Поэтому спорить с мамой на тему выживания я не собираюсь. В том, что касается достижения целей она профессионал, иначе мы бы по-прежнему жили в комнатушке на подселении в Печатниках, а не в шикарном доме на Рублево - Успенском шоссе. И всё же, несмотря на непоколебимый авторитет мамы в данном вопросе, мне хочется верить, что общество не настолько примитивно и жестоко, как она расписывает. Но с ней я, естественно, не стала делиться своими наивными мыслишками, а решила просто подразнить.

- Отлично! Тогда разреши поехать на фестиваль, иначе я сбегу из дома и поеду автостопом, - подмигнув, поставила я в шутку ультиматум. А чего ходить вокруг да около? Раз мама говорит, что своё надо зубами вырывать, значит - буду зубы показывать. Я девочка послушная: советами мамы не пренебрегаю.

- Ой, ну уела, - закатила она глаза и снисходительно улыбнулась. – С папой Гришей поделись своими планами, пусть посмеется.

- А мы еще посмотрим, кто будет смеяться последним, - продолжала я гнуть свою линию.

Мама же замерла с карандашом в руках и скосила на меня свои кошачьи, зеленые глаза. Если бы её сфотографировать в это мгновение, то фото можно было смело помещать на обложку журнала, мама была великолепна. Я в который раз поразилась, насколько она красивая женщина: высокие, ярко-выраженные скулы, пухлые губы, изящный носик и копна густых, слегка вьющихся волос когда-то темно-русого цвета, ныне же эффектного платинного. Не мудрено, что папа Гриша потерял голову и ушёл из семьи: мама неотразима. К сожалению, мне из этого с ног валящего арсенала досталось немного: только цвет глаз, чувственные губы и мои шикарные, золотистые волосы, всё остальное – папино: симпатичное, милое, но не более. Такая вот несправедливость.

Пока я сетовала на природу, создавшую не самую удачную генетическую комбинацию, мама делала тоже самое только в адрес моего «зэковского» хобби, собирая в кучу всевозможные стереотипы и небылицы.

-Боже, вы как с аула какого-то, честное слово! – не выдержав, воскликнула я. – Уже давно во всём мире тату является одним из видов авангардного искусства, вышедшего за пределы преступной среды.

Глава 2

Глава 2

- Настя, ты вообще меня слышишь?! – отвлёк меня от моих умозаключений возмущенный мамин голос.

- А? Что ты говорила? Я задумалась.

- Я вижу. Летаешь вечно в облаках, как твой папаня. Тот тоже всё где-то не в реальной жизни находился, - завела мама свою любимую шарманку. День прожит зря, если она не послала моему отцу хотя бы один словесный кирпич в голову. Естественно, все они летели через меня.

Когда я была помладше, мне казалось, что мама меня ненавидит, я чувствовала себя ненужной, более того, обузой. С возрастом это ощущение никуда не делось, но я стала лучше понимать маму.

Ей ничего не далось на голубом блюдечке. Всё, что она имеет, вырвано у этой жизни теми самыми зубами, про которые она так любит говорить. Расти они у неё начали аж с пятнадцати лет, так как моя бабушка (которую я никогда не видела) из любительницы выпить превратилась в алкоголичку, и маме пришлось подрабатывать, чтобы прокормить себя и младших сестер. Где она работала для меня до сих пор загадка, мама не любит распространяться о своей юности, а Лиза просто отмахивается, что наводит на определенные мысли, которые хочется гнать от себя подальше. В восемнадцать мама переехала в столицу и поступила в медицинский колледж. А потом, на одной из студенческих вечеринок встретила моего папу и пропала. Он учился на художника – мультипликатора, был творческой натурой в вечном поиске вдохновения, смысла бытия и работы. Мама влюбилась без памяти, как и он, будучи ценителем всего прекрасного. Она была его музой, он – её счастьем. Но через девять месяцев родилась я, и на смену романтике пришла реальная жизнь: «Счастье» оказалось совершенно не приспособлено к труду, а «Муза» напрочь лишена какой-либо глубины, будучи «приземленным, алчным созданием, пекущемся лишь о хлебе насущном». Но, тем не менее, их брак продлился семь лет. Мама, взвалив на свои плечи всю материальную ответственность, пахала в три смены, папа пребывал в творческом поиске, доучивался и занимался мной.

Для меня это было чудесное время. Папа всегда был рядом, играл со мной, учил меня всему. Именно он привил мне любовь к рисованию и музыке, научил читать, писать и считать. Он был моим лучшим другом, которого мама однажды просто взяла и выкинула из нашей жизни, собрав вещи и переехав из бабушкиной квартиры в комнату на подселении. Разрыв родителей я переживала очень тяжело. Винила во всем маму, более того, ненавидела ее, о чем ни раз говорила и за что серьезно огребала. Мама не гнушалась меня бить, и за это я ненавидела её еще больше. Но стоит признать, пощечины, разбитые, порой, в кровь губы и ремень поубавили во мне спеси: больше я не позволяла себе высказывать маме какое-либо недовольство в грубой форме, научилась в семь лет быть самостоятельным ребенком и всю работу по дому взяла на себя. Как ни странно, но злобы и обиды на мать я не затаила, хотя понять и смириться с тем, что она бросила папу смогла только сейчас.

В восемнадцать лет начинаешь задумываться об отношениях между мужчиной и женщиной, мечтать о любви и представлять того самого - единственного и неповторимого. Оригинальной в этом вопросе я не была: как и все хотела видеть рядом с собой сильного мужчину, на которого всегда можно положиться, опереться, усесться и свесить ноги, а не мальчика, которого придется кормить и воспитывать на ряду с собственным ребенком. Поэтому маме можно было только посочувствовать. Папа, он хоть и хороший человек, но на идеал мужчины вообще ни разу не тянул. К счастью, судьба, точнее – мамины острые «зубы» подарили ей папу Гришу, который в общем-то тоже идеалом не был, но имел такое «плечо», на которое опираться можно было хоть всей толпой. Большего моей маме и не требовалось. У неё вообще, как и у Оскара Уайльда, был абсолютно непритязательный вкус: ей вполне хватало самого лучшего.

Закрепив свое положение на «плече» папы Гриши рождением моей сестры Каролинки, она, наконец, успокоилась и кажется, даже почувствовала себя счастливой.

Хотя в такие моменты, как сейчас я в этом сильно сомневалась. Не знаю, что маму так задевало, но когда дело касалось папы Андрея, она вскипала моментально. А уж с тех пор, как он женился, и наконец, начал хорошо зарабатывать, устроившись на детском канале, вообще рвала и метала, заявляя, что папина Лида получает её дивиденды.

Если бы не знала маму, решила, что она ревнует. Но причина гораздо прозаичней: просто моя мамочка самая настоящая стерва, и меня часто подмывает сказать ей об этом. Вот только мои губы до сих пор помнят, каково это быть разбитыми, поэтому приходиться помалкивать в тряпочку, что я и делаю, пока мама в очередной раз проезжается катком по папе.

- Настя, ты опять меня не слушаешь, – раздраженно заметила она.

- Слушаю, - машинально заверила я её и взглянула на себя в зеркало, которое тут же обличило меня даже в такой мизерной лжи: уголки губ предательски подрагивали в попытке сдержать невольную улыбку. И вот вечно так - как дура лыблюсь чуть что.

Мама тоже в курсе моей этой неконтролируемой мимики, поэтому недовольно вздыхает, качая головой.

- Ладно, я пошла,- посчитала я за лучшее, наконец-таки, ретироваться. Необходимо было продумать, как штурмануть папу Гришу, ибо всё всегда зависело именно от него. Если папа Гриша против, то уже неважно, кто разрешил.

- Переоденься к ужину, возможно приедет Елисеев, - предупредила мама, я кивнула и бросила взгляд на свои золотые часики Longines – подарок, кстати, вышеупомянутого Елисеева на совершеннолетие.

До ужина оставалось всего лишь полчаса, поэтому о том, чтобы прокатиться на велике и обдумать план, как подступиться к папе Грише, не могло быть и речи. Опоздание на ужин в нашей семье приравнивалось к семи смертным грехам.

Глава 3

Глава 3

- Проходи, Владислав Петрович. Жанна в кабинете очередной ремонт затеяла, так что пока моя вотчина здесь, - раздался громоподобный голос папы Гриши, от которого у меня поджилки затряслись.

Господи, если отчим меня здесь обнаружит, то мне не то, что тату-конвенция не светит, я вообще света белого больше не увижу! Но выползать из своего укрытия с моим «талантом» врать – фатальная идея. Папа Гриша в момент поймет, что я затеяла какую-то фигню, раз спряталась на подоконнике. И он ведь не успокоиться, пока не докопается до сути, так что лучше сидеть и надеяться, что пронесет.

- Ох, уж эти женщины: вечно им что-то надо, - поцокал Владислав Петрович, усаживаясь, судя по звуку, в кресло.

- Не говори, дурная голова рукам покоя не дает, - поддакнул папа Гриша и предложил. – Выпить что-нибудь хочешь?

- От коньячка не откажусь.

Вскоре зазвенел хрусталь, зачиркали зажигалки и воздух наполнился густым ароматом кубинских сигар. Мне стало дурно. Если они решат проветрить библиотеку, можно не раздумывая, прощаться с жизнью. Но пока, к счастью, мужчины были заняты своими маленькими радостями, к которым уже в следующее мгновение подключили большие и серьёзные дела.

- Гриша, ты обдумал моё предложение? – перешел Елисеев к цели своего визита. – Медлить нельзя. У этого гада, знаешь, сколько лоббистов в Кремле? Пока мы здесь с тобой языками чешим, они пашут вовсю.

- Думаю еще, Петрович. Поразузнал я на досуге… Там не подкопаешься, глухо со всех сторон. Не зря его Берлинской стеной зовут: он там устроил государство в государстве, – отозвался папа Гриша с тяжелым вздохом. – Один в поле не воин.

- А ты и не один будешь, Гриша. Там Назарчуки спят и видят, как бы всё к рукам прибрать, у них двадцать семь процентов от комбината, и сколько Долгов не бьется, а выкурить их не получается. Тебе главное раскачать лодку, а шакалы набегут, не волнуйся. То, что он Ишутина турнул – это серьёзная ошибка, огромная трещина в его непробиваемой стене. Он её, конечно, будет всеми силами сейчас залатывать. И залатает, если мы не используем эту возможность. Ты личность известная, тебя народ любит, Гриша, избирательную кампанию я оплачу да ты любого его кандидата на раз два сделаешь. А там…

- А там председатель Законодательного Собрания его тесть, начальник МВД края - его зять и вся местная элита в кармане, - насмешливо перечислил папа Гриша. – Что ты мне против этой железобетонной системы предлагаешь сделать? Башку об неё разхерачить? Я, Петрович, еще пожить хочу.

- И поживешь, Гриша! Так поживешь, что тебе и не снилось, если мы завод отвоюем. Там, Алексеич, такие деньжищи крутятся, что не в сказке сказать.

- Большие деньги – большие проблемы, - задумчиво протянул папа Гриша и с усмешкой добавил. - А он матёрый волчара: такую жилу урвал и столько лет держит.

- Не то слово «матёрый». Такая алчная зверюга, что я бы и не рыпнулся, если бы они с Ишутиным не разосрались. Вообще не понимаю. Как так? Ишутин же все его делишки покрывал. Видать, совсем он от власти ошалел, раз бортанул его. Думает, вывезет в одного. Ну-ну…

- Так может, и не рыпаться? – со смешком предложил отчим.

- Нельзя такую удачу упускать. Да и пора уже раскулачивать его, жирновато в одну харю такой кусь жевать. А с ним, Гриша, только тебе и по силам тягаться. Ты – не просто депутатишка, ты - герой, тебя страна любит, и так запросто не нагнешь, а ему шумиха не нужна. Это остальных он в бараний рог сразу же скрутит, с тобой этот номер не проканает. Так что будь спокоен, борзеть с ходу не станет, приглядываться будет еще с пару месяцев, а там и ты приглядишься. Может, что-то и высмотришь. Нам бы только одну зацепку, чтоб его засадить хотя бы на месячишко, а там, за этот месяц можно вверх дном перевернуть всю его вотчину. Он тогда сам, как миленький, нам комбинат вручит, еще и отступные выплатит, когда вся грязища из-под него всплывет. Ты же понимаешь, парни из ниоткуда заводы просто так под себя не подминают. Там на кровище всё стоит, - распинался Елисеев, мне же стало жутко – вот тебе и ужастики на ночь, Настенька. Лучше бы спалилась с порнухой, чем окунулась во все эти подковерные игры.

Я, конечно, в курсе, что в стране беспредел, но одно дело смотреть сводку новостей, а другое – оказаться в самом эпицентре этого беспредела, стать свидетельницей передела власти и экономических ресурсов. Это пугало и очень сильно. Пусть я мало что понимала, но от речей Елисеева дико фонило опасностью. И мне совершенно не хотелось, чтобы папа Гриша ввязывался во всё это.

В конце концов, зачем? Денег - куры не клюют, власти и полномочий тоже с избытком. Но, видимо, наш генерал за тридцать с лишним лет так и не навоевался, и хочет кому-то что-то доказать, иначе я просто не знаю, как объяснить его бравый ответ, в котором отчетливо были слышны нотки азарта.

- Ладно, собирай команду. Полетим штурмовать «Берлинскую стену».

- Вот и правильно, давно пора опустить этот Железный занавес, - недвусмысленно хохотнул Елисеев, папа Гриша поддержал его смех. Меня же перекорежило от всех этих сальных намеков. Что у мужчин за тяга к содомии?

- Ты главное смотри, чтобы нашу Стену на сувениры кто попало не разобрал, когда она рухнет, а то ушлых -то много набежит.

- Не переживай, главный сувенир будет у нас, а за остальные пусть его шакалье догрызет, - пообещал Елисеев таким тоном, что у меня мороз по коже пошёл. Я попыталась собрать в единый образ этого жуткого типа за портьерой и милого, улыбчивого дядечку, который дарил мне шикарные подарки и шутливо целовал ручки при встрече, но как ни напрягалась, не смогла.

Глава 4

Глава 4

- Что ты творишь?! Чего ты добиваешься, Серёга? Я твою логику вообще не пойму. Тебе проблем было мало? Чего тебе спокойно не живётся?!- истерично вопил тесть, бегая взад – вперед.

Лицо его побагровело, губы дрожали от негодования. Казалось, еще чуть – чуть и бедолагу долбанёт очередной инфаркт. Я бы ему посоветовал поберечь свои недавно установленные коронарные стенты, всё-таки какие бы чудеса не обещали америкосы, а никакая железка уже не поможет, если сердцу хана, но мне было лень. Моё что ли здоровье?!

Вообще весь этот цирк начал порядком утомлять. Я, конечно, мог послать Максимыча на хер и не париться. Тестю не впервой, так что не заблудился бы, но даже это мне было в лом, за что спасибо Грей Гусу: пара рюмок оказывала поистине чудотворный эффект, расслабляя и настраивая на вполне миролюбивый лад. Поэтому, откинувшись на спинку кожаного кресла, я продолжал краем уха слушать бестолковый треп и дурачиться, пуская кольца дыма в попытке создать олимпийскую эмблему. И так меня увлекло, что в какой-то момент я вообще потерял нить разговора.

Видимо, тестя это окончательно вывело из себя, и он взорвался:

- Серёжа, ё* твою мать! Что ты как дитё?!

- Максимыч, угомонись уже, - отмахнулся я, с досадой наблюдая, как последнее кольцо на несколько миллиметров отклоняется от намеченной цели, портя всю картину.

- Это тебе пора угомониться! Можайский – не какой-то там хрен с горы…

- Я в курсе, кто такой Можайский, - туша сигарету, спокойно парировал я, хотя паникёрство старого дурня уже сидело у меня в печёнках, как и необходимость разжевывать очевидные вещи.

Стареет, однако, Прохода, теряет хватку, а заодно и тупеет.

Отставив от себя пепельницу, сажусь ровнее и перевожу взгляд на тестя. Он продолжает бегать туда - сюда, нервируя меня.

- Максимыч, сядь, не мельтеши, башка от тебя уже болит, - поморщился я и кивком указал на его кресло.

Тесть, поколебавшись пару секунд, все же сел и, облокотившись на стол, с тяжёлым вздохом зарылся руками в свою и без того всклоченную, рыжую шевелюру, которой наградил обоих моих детей, что по молодости дико бесило.

Мои дети должны были быть похожи на меня или в крайнем случае на жену, но никак не на этого рыжего гада. Но против приколов природы не попрёшь, поэтому пришлось смириться. Смирялся же я с чем-то в своей жизни крайне редко. Свои интересы, убеждения да всё, что я назвал своим готов был отстаивать насмерть.

В детстве такую позицию рассматривали, как непослушание. У отца же с ним разговор был короткий: чуть что он хватал ремень и херачил меня до посинения, пока однажды у него не отнялась рука. Моя бабка по матери, будучи верующей, тогда заявила, что я святой ребёнок, и что сам Господь схватил отца за руку. Пожалуй, это самая смешная шутка, которую я слышал за всю мою жизнь. Отец на этот счет придерживался более адекватного мнения, а потому пришел к выводу, что об мою «дурь», как об каменную стену скорее расшибешься, чем хоть на миллиметр сдвинешь, не говоря уже о том, чтобы выбить её из меня. И был, как никогда прав.

Но всё же, кое - что выбить ему удалось, а именно страх. Любой адекватный, нормальный страх, присущий каждому человеку. Я не боялся ни боли, ни опасности, ни последствий, ни даже смерти. У меня напрочь отсутствовал инстинкт самосохранения. В психологии это называют «гипофобией», в народе – без царя в голове или отбитый наглушняк, что в моём случае в полной мере соответствовало действительности. Во дворе, а позже и во всём городе меня прозвали Серёжа Беспредел. Сути это не меняло, но в отличие от «отбитый наглушняк» для двенадцатилетнего пацана звучало охренеть, как круто.

В четырнадцать, после смерти отца, своё прозвище я оправдал с лихвой. Но вовсе не потому, что как озлобленный зверёныш сорвался с отцовской цепи. Нет. Я просто со всей силой, на которую способен сын, любил его, а потому смириться с потерей у меня не получалось. Пусть он бил меня, как собаку, был строг и зачастую перегибал палку, но он же научил меня плавать, играть в футбол, стрелять из ружья, ездить на машине, менять кран, защищать себя – короче всему, чему отец должен научить сына, а потому своё детство я считаю вполне счастливым. И благодарен за все уроки, даже за самые жестокие, а возможно, за них в особенности. Именно они научили меня быть стойким, готовым пройти через любые трудности, чтобы отстоять своё мнение и рискнуть всем, чтобы достичь поставленной цели.

Свою по-настоящему осознанную и, как оказалось, главную, жизненную цель я поставил на похоронах отца. Помню, сжимал в объятиях плачущую сестру и смотрел на мать. Она была такой беззащитной, потерянной, раздавленной горем и навалившимися проблемами, но, тем не менее, держалась, не давала волю ни слезам, ни истерике, хотя причин было предостаточно: отец связался с какими-то мутными типами. Эти ублюдки заявились прямо на похороны и тут же принялись запугивать мою мать, требуя денег, которые отец якобы должен.

Помню, смотрел, как бритоголовая сука наезжает на неё, и задыхался от бессилия, меня всего наизнанку выворачивало от ярости. Именно тогда со всей горячностью четырнадцатилетнего, озлобленного мальчишки я поклялся, что уничтожу каждого, кто причастен к смерти отца и отберу этот проклятый, металлургический завод, из-за которого моя семья лишилась всего.

Мне потребовалось шестнадцать лет, чтобы достичь своей цели. На пути к ней я был похож на летящий лом, а потому ни разу за те годы, как бы не было тяжело, безнадежно и рискованно, ни пошел никому на уступки, даже самому себе. И уж тем более, я не собирался этого делать сейчас из-за какого-то столичного ухаря, будь он хоть трижды героем.

Глава 5

Глава 5

Спустившись в столовую, где собралась вся родня Проходы, нашёл взглядом жену. Она тут же повернулась, словно почувствовала моё присутствие.

- Собирайся, Лар, - бросил я, прерывая рассказ какой-то двоюродной тётки. Тёща неодобрительно поджала свои тонкие губёнки и покачала головой, горестно вздыхая.

Да-а, тяжела доля интеллигента, когда зять отъявленный люмпен, хотя у неё и муженёк не далеко уехал. Пожалуй, я бы посочувствовал, если бы не знал, как эта двуличная паразитка любит зелёненькие, скрывая свою алчность за вечно кислой физиономией.

- К чему такая спешка? Где папа? – поинтересовалась жена, подойдя ко мне.

- Поехали, я устал, - напустил я на себя вид вселенской усталости, чтоб Ларка не доставала вопросами.

- Опять что-то не поделили, – тяжело вздохнув, резюмировала она.

От необходимости отвечать избавил сын, влетевший в столовую, словно ураган, а точнее ошалевший свинёныш: огненные волосы торчали в разные стороны, как у Эйнштейна, глазёнки по пять копеек лихорадочно горели, а лицо и одежда были измазаны то ли шоколадом, то ли какой-то грязью, как и руки, в которых он держал брыкающегося кота. В общем, нормальный такой видок десятилетнего пацана. Но у моей жены были другие представления о том, как должен выглядеть наш сын, поэтому она недовольно поджала губы, становясь точной копией своей мамаши. Меня аж передёрнуло, стоило только представить, как проснусь однажды с двойником тёщи.

- Денис, что за вид?! – воскликнула Лара, но сын, будто не слыша её, повернулся ко мне и протараторил:

- Пап, можно я у бабушки останусь? Никичу разрешили.

- Нет, никаких… - начала было жена, но я тут же прервал её.

- Оставайся, сына, - заговорчески подмигнув, потрепал его по всклоченным вихрам.

- Серёжа! – возмутилась Лара, но её голос потонул в восторженном вопле Дениски. Перепугав беднягу-кота, сын помчался к выходу из столовой, где его поджидал двоюродный брат.

- Денис, вернись сейчас же! - сделала жена попытку достучаться до сына, но это был дохлый номер. Получив своё, Дёня поспешил слинять.

- Спасибо, пап! Пока, мам! – крикнул он напоследок и скрылся за дверью.

- П*здец! – психанув, ёмко высказалась Ларка, одарив меня взбешенным взглядом.

- Лариса! – ахнула тёща, хватаясь за сердце. Вся родня застыла в изумлении, я же едва сдерживал хохот. В кои-то веке жёнушка сделала мой день.

Она явно собиралась сказать мне еще пару ласковых, но сдержалась: в очередной раз поджала дрожащие от ярости губы и круто развернувшись на каблуках, быстрым шагом покинула столовую, ни с кем не попрощавшись. Я решил добить это тухлое сборище и театрально провозгласил:

- Вот, тёща, это всё твоё воспитание! Красней мне теперь из-за твоей доченьки.

- Долгов, когда ты покраснеешь, случится всемирный потоп, - сыронизировала Ларкина бабка, хотя «бабкой» её можно было назвать с огромной натяжкой. В свои восемьдесят она выглядела намного лучше тёщи и вела настолько активный образ жизни, что оставалось только позавидовать её энергии. Из родственников жены она была единственной, к кому я испытывал симпатию. Поэтому, улыбнувшись, сердечно распрощался с ней. Расцеловал в обе щёки, на что она выдала:

- Дочу будешь так нацеловывать, целуй нормально.

- В засос что ли? – подразнил я её.

- А хоть бы и так, - хохотнула она. - Или что, уже обделался?

- Бабуля, да я саму смерть целовал, - насмешливо закатил я глаза. Нашла тоже, чем пугать.

- Какая я тебе бабуля, засранец?! – воскликнула она возмущенно. Я же решил не тратить время на препирательства и притянув к себе, смачно чмокнул бабку в её тонкие губенки, намазанные шлюшно-красной помадой. Она тут же расхохоталась мне прямо в рот.

- Серёжка, ты что творишь поросёнок эдакий?! – зарделась, ей богу, как девчонка. Вот что поцелуй животворящий даже с самыми прожжёнными бабами делает, а Родионовна была той ещё штучкой. Всех воротил края перетрахала в своё время.

- Взбадриваю тебя, бабуль, а то ты заскучала совсем, - парирую с ухмылкой.

- Ой, Долгов, как был наглецом, так и помрешь. Иди благоверную «взбадривай», а то совсем внучка дерганая стала.

- Ну, так не мудрено, - фыркнула тёща, недвусмысленно взглянув на меня, как бы говоря: «с таким-то муженьком».

- Не мудрено, - насмешливо согласился я. – Столько себя изводить этой веганской хернёй – свихнуться можно.

- Не говори, вообще не понимаю эту моду, - кивнула Анна Родионовна.

- Мода тут совершенно не при чём, - возразила тёща и принялась что-то разъяснять свекрови, но слушать я уже не стал. Махнув всем на прощание, направился к ожидающему меня на заднем дворе кортежу из трех машин. Сев в «Гелик», дал ребятам знак, что можно ехать, а после перевел взгляд на сидящую рядом жену.

Лариса, отвернувшись к окну, всем своим видом демонстрировала обиду. Я же только сейчас заметил, насколько она осунулась: и без того тонкие черты заострились, придавая лицу строгость, синева под глазами и бледность кожи не скрывали ни одну морщинку, а соответственно и возраст. Удручающую картину завершало каре, которое меня просто убивало. Короткие стрижки у баб я не признавал, как и ставшую столь модной худобу и андрогинность. Женщина должна излучать здоровье и красоту, чтобы её, прежде всего, хотелось трахнуть, а не накормить.

Глава 6

Глава 6

Я не стал ничего отвечать, считая тему исчерпанной, да и на горизонте замаячил продуктовый магазин, что было очень кстати: жрать хотелось люто. Я с утра не ел, а у тёщи вечно какая-то херь милип*здрическая, которой только врагов дразнить в голодный год.

- Лёха, ну-ка тормозни у магазина, - отдал я распоряжение, которое тут же было выполнено. –Сгоняй за орехово- фруктовой смесью.

- Так и называется, Сергей Эльдарович? – уточнил он, выходя из машины.

- Да откуда я знаю, у продавца спроси. И давай быстрее, - поторопил я его, когда он поплелся черепашьим шагом.

- Ты оголодал что ли? - удивилась Ларка. – Надо было поесть у мамы и не выделываться.

- Я не выделываюсь, а о здоровье пекусь. От взглядов твоей мамы можно запросто подавиться.

- Ой, я тебя умоляю, – отмахнулась она.

Я хмыкнул и отвернулся к окну. Через пару минут вернулся Леха. Ларка забрала у него упаковку со смесью и принялась быстренько выкидывать банановые чипсы, которые я терпеть не мог, она же бурчала себе под нос, что я капризный ребёнок и лентяй.

Меня её ворчание, как ни странно, успокаивало, поэтому откинув голову на спинку кресла, с наслаждением прикрыл глаза, вот только счастье моё длилось не долго.

Очистив смесь, жена протянула мне упаковку. Кивнув в знак благодарности, я сразу отсыпал горсть в ладонь и отправил в рот. Лара же помедлив, осторожно спросила:

- Что вы решили с папой?

От досады я едва не застонал. Твою мать, мне сегодня пожрать нормально дадут или нет?! У Ларки и её семейки прямо талант портить мне аппетит.

- А я с ним должен был что-то решать? – приподняв бровь, холодно уточнил, давая понять, что ей стоит поумерить своё любопытство.

- Ты прекрасно знаешь, о чём я говорю, - насупившись, продолжила она гнуть свою линию, как и всегда, не внимая намёкам.

- Я прекрасно знаю, что тебя это не касается, - отрезал я и насыпал вторую горсть, поражаясь, до чего же Ларка бестолковая баба: тридцать восемь лет, а до сих пор не знает, когда и как следует из мужика тянуть информацию. И разразившаяся в следующее мгновение буря это только подтверждала.

- Да что ты?! – взвилась жена, повышая голос. – Касается и еще как! Я не собираюсь больше трястись от каждого шороха, и бояться выйти из дома без охраны. Мне надоело жить, как на пороховой бочке! Если ты себя не бережешь, то подумай о детях! Сколько можно?! Чего тебе, бл*дь, не хватает?!

- Не ори, - поморщившись, осадил я её. На сегодня с меня истерик достаточно: её папаша исчерпал лимит.

- Хочу и буду орать! Не затыкай мне рот! – огрызнулась она, испытывая моё терпение.

- Я тебя тогда сейчас высажу возле леса и верещи там, сколько твоей душе угодно.

- О, ну конечно! Ты всегда проблемы решаешь где-то в лесах. Только сейчас, Долгов, время уже не то. И лучше бы тебе прислушаться к отцу, у него всё-таки образование и ...

-Забавная штука: ты открываешь рот, а я слышу твоего папашу, - оборвав её, издевательски протянул я, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не дать волю вспыхнувшей ярости. - По-моему, в твои годы пора бы уже генерировать собственные мысли, с высшим -то образованием.

- А по-моему…

- А по-твоему будет, когда научишься хотя бы ореховую смесь очищать, как следует! – рявкнул я, взбесившись.

Она хотела что-то ещё сказать, но я не собирался больше выслушивать эту херню, которой её нашпиговал папаша. Место бабы - в кровати, подо мной, а не в моих делах со своими советами.

- Всё, уймись! -отрезал я и швырнув ей на колени упаковку, велел водителю остановиться, после чего вышел из машины и сплюнув попавшийся банан, направился к остановившемуся позади «Крузаку», закидываясь по дороге орбитом, чтобы перебить тошнотворный вкус.

Навстречу тут же выскочили ребята из охраны, но мне хотелось побыть одному, поэтому я отправил их к Ларке. Сам же сел за руль и наконец, выдохнул с облегчением.

Конечно, будучи под градусом, отпускать водителя не стоило, но после жены и её родственников перспектива вписаться в столб казалась даже приятной.

Некоторое время я сидел и просто наслаждался тишиной. Мне редко выпадает такая возможность. Впрочем, я и сам не особый любитель одиночества, и всей этой интровертной мути, но иногда всё же возникает желание всё бросить и сбежать туда, где никто не будет доставать бесконечными просьбами и проблемами, где всегда рады и ждут.

К счастью, такое место у меня было, жаль только, что им не стал мой дом и ждала меня в нём не жена. Но, видимо, всё в жизни получить невозможно, как ни старайся.

Невесело усмехнувшись своим мыслям, я закурил и позвонил Зойке, чтобы предупредить, что скоро приеду. Когда в динамике раздался её низкий, хрипловатый со сна голос, стало как-то даже теплее, и раздражение медленно начало отпускать из своих цепких лапищ.

- Спишь? – зажав сигарету между зубами, выехал я на трассу.

- Вообще-то тебя жду, - зевнув, заверила она и со стоном потянулась, вызывая у меня улыбку.

- А ты как узнала, что приеду?

Глава 7

Глава 7

- Настюша, - тихонечко позвала сестрёнка, обдавая щеку тёплым дыханием с запахом клубничной зубной пасты.

- Мм, - со стоном зарылась я лицом в душистую подушку, не в силах открыть глаза.

Так хорошо спалось под легкий шелест штор, раздуваемых ветерком, который то и дело врывался сквозь открытые настежь балконные двери, наполняя комнату умопомрачительным ароматом соснового леса и заливистым пением каких-то птичек. Всё это действовало настолько умиротворяюще, что даже жаркое, июльское солнце, нагло светящее прямо в глаза, не могло вырвать меня из объятий Морфея.

- Просыпайся, - по слогам пропела Каролинка, легонечко толкая в плечо, но её очередная попытка оказала совершенно обратный эффект.

Всё-таки колыбельки не просто так придумали: под раскачивание и напев действительно спится просто потрясающе. И я спала, точнее – нагло дрыхла, не обращая внимание на сестру, пока она не подключила тяжелую артиллерию в лице самого избалованного и вреднючего существа – фаворитки гостившей у нас Риммы Георгиевны, - мальтийской болонки с пышным именем Розамунда – Аделаида – Стефания.

Да-да, вы не ослышались, именно Розамунда – Аделаида – Стефания и никак, мать её, иначе! На сей пафосной ноте и закончился мой блаженный сон, ибо заткнуть мелкую пустолайку, можно было только повторяя её идиотское имя.

- Каролина, зачем ты её сюда притащила? - поморщившись, спихнула я надоедливую собачонку с кровати.

Вы не подумайте, животных я очень люблю. Но нормальных животных! Сдувать же пылинки с чьей-то изнеженной, драгоценной игрушки меня совершенно не прикалывает. А с этой раскормленной королевишны их не просто сдувать надо, а еще в определенном ритме, чтоб не дай бог нежную Розамунду – Аделаиду - Стефанию не продуло. Поэтому я предпочитала держаться подальше от блохастой любимицы Риммы Георгиевны, как и от неё самой.

Мать папы Гриши – восьмидесяти трехлетняя старуха с крайне скверным характером нас с мамой не жаловала, впрочем, как и всех остальных.

У меня вообще было чувство, что окружающих она воспринимает исключительно, как объектов для осуждения, обличения и перевоспитания. Что-что, а нудные проповеди были её коньком. Читала их старуха с упоением и в такой суровой, не терпящей возражений, манере, что оставалось только пожалеть бедного папу Гришу и простить ему все эти заскоки с режимом. С такой матерью удивительно, как он вообще умом не тронулся. Мы вот с мамой были уже близки к этому, хотя прошла всего неделя со дня приезда Риммы Георгиевны. Обычно она гостила три, и это был сущий ад, особенно, для мамы. Ибо невыносимая старуха помимо привязанности к несравненной Розамунде, питала, как ни странно, тёплые чувства к бывшей супруге папы Гриши, о чём не переставала напоминать.

Раньше маму это безусловно раздражало, но она не слишком зацикливалась на замечаниях свекрови, списывая их на старческий маразм. Теперь же, взвинченная переездом, выборами и напряженными отношениями с папой Гришей, едва держала себя в руках. Точнее, вообще не держала и то и дело срывалась.

Доставалось всем, но в первую очередь, конечно же, мне. И хотя я привыкла быть виноватой во всех маминых бедах, её бесконечные психи меня порядком утомили за четыре месяца.

Как я и предполагала, грандиозные планы Можайского Жанна Борисовна не поддержала и закатила не менее грандиозный скандал, который длился не одну неделю и сопровождался бесконечными упрёками, нецензурной бранью и даже угрозой развода. Но на нашего генерала это не произвело ровным счётом никакого впечатления. Послав маму по известному маршруту из трёх букв, он посоветовал ей либо смириться, либо уже в самом деле подать на развод и не делать ему мозги.

Выбор, если это можно так назвать, был не ахти, поэтому маме пришлось наступить на горло своей гордости и начать готовиться к переезду. Чего ей это стоило, одному богу известно. Виду она, конечно, не подавала, но я знала, что пренебрежение Можайского задело её гораздо сильнее, чем казалось на первый взгляд. И мне было за неё обидно.

Хотя, если вдуматься, то в общем-то всё закономерно: за что боролась, как говорится, на то и напоролась. Хотела состоятельное «плечо» - получи, но не жалуйся, что работа и амбиции у него превыше желаний любимой женщины. Мама это, конечно, понимала, но всё равно бесилась жутко. У папы Гриши тоже нервы были ни к черту, так что жили мы, как на пороховой бочке, мечтая об одном – чтобы эти выборы поскорее прошли, и все успокоились.

Наша «мечта» сбылась две недели назад, и мы, наконец-то, переехали. Вот только покой в семью не вернулся, напротив, атмосфера стала еще более напряжённой: папа Гриша увяз в работе, бесконечно «висел» на телефоне и психовал, мама бесилась и капала на мозги: ужасный город, ужасный дом, ужасный салон, ужасные люди. Визит Риммы Георгиевны с Сонечкой (дочерью папы Гриши от первого брака) только подлил масло в огонь. Для полного «счастья» не хватало лишь Можайского-младшего, но и он, насколько мне известно, должен был вскоре заявиться. В общем, обстановка такая, что можно смело вешаться.

Но у меня, как ни странно, «суицидальных» мыслей не возникало. Более того, я была по-настоящему рада и предвкушала нескучную (в хорошем смысле) жизнь, так как мне вдруг несказанно повезло. Наверное, в качестве бонуса за несостоявшуюся поездку на тату-конвенцию.

Когда папа Гриша объявил город, в который нам предстояло переехать, я не поверила своему счастью, сидела и от шока не могла долго прийти в себя. В один момент незавидные перспективы трансформировались в нечто улётное и наверняка грандиозное, а всё потому, что в этом городе проживала моя лучшая подруга, самый заводной, солнечный человечек на свете – Олечка Прохода.

Глава 8

Глава 8

Так началась наша дружба. Соседки действительно посчитали за лучшее переселиться, и палатка на четверых осталась в нашем полном распоряжении. Олька, почувствовав поддержку, быстро пришла в себя, и мы с ней с удивлением обнаружили, что круто и весело может быть даже в православном лагере, если рядом «твой» человек.

Пожалуй, столько, сколько я смеялась в то лето, я не смеялась никогда. Мы бесконечно угорали: то пугали наших соседок, подсовывая им разную живность, то сбегали ночью купаться и горланили на берегу песни Бритни Спирс, то читали по ролям купленный в деревне любовный романчик, заходясь хохотом на особо томных сценах, за что нас не один раз выгоняли ночью на комары, заставляя читать по очереди псалтырь, но мы и это занятие превратили в очередную хохму: пока Олька напевала псалмы, я исполняла вокруг неё совершенно дикие танцы, отгоняя комаров, отчего подруга постоянно сбивалась, зажимая рот ладошкой, чтобы не начать смеяться в голос. Естественно, нас и тут словили, и даже обвинили в богохульстве, что на мой взгляд, было совершенно несправедливо. Мы, конечно, вели себя не лучшим образом, но наш протест никакого отношения к Богу не имел. Вот только это мало кого волновало. У этих людей вообще понятие справедливости было весьма своеобразным. Но, наверное, мне стоит быть благодарной за это, ведь именно оно подарило мне мою Ольку, и я узнала, что такое настоящая дружба.

Раньше у меня ни с кем не возникало таких доверительных отношений, хотя подруг и знакомых хоть отбавляй. Но всё было как-то поверхностно: сплетни, тусовки, приколы. Каждый играл свою роль, корчил из себя кого-то. С Олей же хотелось быть собой, ничего не скрывая и не выдумывая. И я была, а Оля отвечала мне тем же.

За те две недели мы узнали друг о друге больше, чем о ком бы то ни было за всю нашу жизнь. Мы постоянно о чём-то говорили: делились планами и мечтами, рассказывали о своих семьях, проблемах и страхах, рассуждали о жизни и любви, и конечно, делились секретами. Оля стала первым человеком, которому я рассказала об издевательствах и домогательствах Яши Можайского.

Раньше я стыдилась. Да и некому было рассказывать. Попробовала как-то раз, рассказала папе Грише. Он же только посмеялся и пригрозил своему сынку пальцем: мол, Яшка, не обижай Таську, и на этом всё. Зато сколько дерьма пришлось выслушать от мамы…

Да как я вообще посмела ныть?! Да как совести хватило беспокоить папу Гришу?! Да сколько я могу ей жизнь портить?! Ну, и всё в таком духе.

Мама тогда ужасно боялась потерять отвоеванное место и готова была на всё, лишь бы только Можайский оставался доволен, а потому всячески обхаживала его деток и всё им спускала с рук, не понимая, что они отрываются на мне за то, что она увела их отца из семьи.

Я же окончательно убедилась, что поддержки от неё ждать не стоит, поэтому обратилась к папе Андрею, надеясь, что хотя бы он поможет. Но папа не стал заморачиваться: позвонил маме, поорал в трубку, что она дерьмовая мать и вообще сука, и на этом успокоился. В оконцовке, мама взбесилась еще больше и с остервенением избила меня ремнём, пообещав убить, если я ещё хоть раз пожалуюсь кому бы то ни было.

«Сама с ним разбирайся или не связывайся!» - сказала она тогда. На этом тема была закрыта. Во всяком случае, для мамы.

Мне же было невыносимо обидно и больно. В тот вечер я особенно остро почувствовала себя обузой, «довеском» - как любила говорить Римма Георгиевна. Укрывшись с головой одеялом, я лежала на боку и, уткнувшись в подушку, рыдала навзрыд. У меня ужасно горела исполосованная ремнём спина, но я плакала не от боли, а от того, что никому не нужна: ни маме, ни папе, ни уж тем более, Можайскому. Открытием это безусловно не стало, но и принять, как должное, у меня в двенадцатилетнем возрасте не получалось. Впрочем, и сейчас не получается. Хотя за прошедшие годы мне удалось выработать иммунитет на пофигизм родителей.

В ту ночь появились первые «иммунные клетки» - я поняла, что рассчитывать и надеяться могу только на себя, поэтому больше никому не жаловалась. Яша же, получив карт-бланш на издевательства, упивался вседозволенностью и не упускал ни единой возможности меня достать. С каждым разом его выходки становились всё более мерзкими и приобретали сексуальную направленность. Это пугало, и я старалась, как можно меньше пересекаться с этим ненормальным. Надеясь, что однажды наступит тот день, когда я смогу по-настоящему дать отпор.

Этот день наступил. Помощь пришла оттуда, откуда её совершенно не ждали. Я ведь просто поделились своей обидой и страхами, ничего не прося и ни на что не рассчитывая. Прохода же, выслушав мой рассказ, пришла в такое бешенство, что пообещала прислать отцовских «быков». Она металась по берегу, как запертый в клетке зверь и придумывала одну месть за другой. Олька так негодовала, так рвалась в бой, готовая убить Можайского голыми руками, что я сначала растерялась, а после расплакалась, как дурочка.

Впервые кто-то по-настоящему услышал меня и искренни сопереживал. От этого щемило внутри и становилось легко, и радостно. Я была счастлива просто потому, что теперь не одна во всём этом кошмаре; теперь у меня есть человек, которому не всё равно, который поддержит, пожалеет и поймёт. Мне этого было более, чем достаточно, чтобы почувствовать себя нужной; чтобы открылось второе дыхание. Но как уже говорила, я ни на что не рассчитывала. В конце концов, что могла сделать пятнадцатилетняя девчонка, живущая в другом городе, если даже мои родители ничего не смогли?

Но, как оказалось, много чего. И Олька смогла. «Быков», конечно, не прислала, всё же Яша - сын генерала, и подобные методы были чреваты серьёзными последствиями, но Оля сумела-таки найти на этого отморозка управу.

Глава 9

Глава 9

- Насть, ну вставай, а то опоздаем на завтрак. Тамара Павловна, между прочим, готовит твой любимый бекон, - сообщила эта хитруля, зная, что перед беконом я не устою. Мама редко позволяет включать его в меню, заботясь о сосудах папы Гриши, так что приходиться ловить момент.

- Уже на разведку сходила, – усмехнувшись, потрепала я её по светлым кудряшкам. Каролинка так забавно скосила свои огромные глазки, становясь такой милой и хорошенькой, что я не выдержала и притянула её к себе. – Ты же мой глазастик, - просюсюкала я, чмокнув её в пухлую щечку.

- А ты губастик, - подразнила она, тринькнув указательным пальчиком по моим «вареникам», отчего раздался характерный звук. Мы засмеялись и, обнявшись, откинулись на подушку, попутно щекоча друг друга.

- Всё, встаём, - бодро заключила я спустя несколько минут, и поднявшись с кровати, устремилась на балкон.

Облокотившись на перила, запрокинула голову и зажмурилась от удовольствия, когда солнце ласково коснулось лица. День обещал быть знойным, поэтому я решила сходить на озеро. Оставаться дома в компании Сонечки и Риммы Георгиевны – боже упаси. Словно почувствовав, какое направление приняли мои мысли, Розамунда возмущенно тявкнула и слегка тяпнула меня за пятку, отчего я подскочила на месте и едва не перевалилась через перила.

Вот ведь зараза!

Отпихнув надоедливую собачонку, в последний раз сладко потянулась и тяжело вздохнув, поспешила в душ, чтобы не опоздать на завтрак. Слушать нотации Риммы Георгиевны, конечно, не хотелось, но куда деваться? Не голодной же из-за неё ходить.

Правда, когда из столовой послышался каркающий голос старухи, распекающей кого-то на чём свет, я передумала. Лучше всё – таки остаться голодной, чем выслушивать очередной бред. Но из-за поворота появилась Сонечка, и давать дёру стало поздно.

Скривившись при виде друг друга, мы нехотя вошли в столовую и наткнулись на колючий, словно тюремная проволока, взгляд. Римма Георгиевна критически оглядев нас и, похоже, удовлетворившись увиденным, продолжила отчитывать бедную «нянечку» Розамунды.

-Я ведь вам говорила, что соблюдение режима питания – это самое главное! Розамунда-Аделаида-Стефания чемпион национального клуба, и ей требуется особый уход! Если вы не способны справится с такой простейшей задачей, на что вы тогда вообще годны?! – чеканила она каждое слово, прожигая покрасневшую девушку презрительным взглядом.

Как по мне, это было уже через чур, но вмешиваться я не собиралась, ибо бесполезно. Бабка еще больше рассвирепеет, и достанется всем, поэтому тяжело вздохнув, прошла на своё место, стараясь не вслушиваться в происходящее, а то ведь взыграет моё чувство справедливости, и пиши пропало.

К счастью, в столовую вошли папа Гриша с мамой, и Георгиевна велела девушке заняться своими обязанностями. Я уже хотела выдохнуть с облегчением, и наконец, спокойно поесть долгожданный бекон, но как оказалось, бабуся выпустила не весь пар.

- Чёрте что! - резюмировала она и усевшись за стол, продолжила негодовать. – А потом ещё не понимают, почему живут в нищете. Несправедливость какую-то приплетают. Какая несправедливость, простите?! Самое место этим бездарям на дне социума, чтоб последний хэ доедали, глядишь, умишко заработает хоть немного! А то ведь никчёмные, тупые, ленивые, но туда же лезут: чего -то они якобы большего достойны.

- И тебе доброе утро, мама! – сыронизировал Можайский, и чмокнув Каролинку в макушку, принялся за свой кофе.

- Не язви, Гриша, - отрезала Римма Георгиевна и переведя недовольный взгляд на маму, заявила. – У вас бардак в доме: не понять кого принимаете на работу.

- Мы только переехали. Естественно, нанимали персонал впопыхах, - процедила мама, покрываясь красноватыми пятнами.

- Если я не ошибаюсь, переезд планировался с марта, - едко заметила старуха.

- Мама, ради бога, дай спокойно позавтракать, - скривился папа Гриша.

- Завтракай на здоровье, я разве мешаю? – возмутилась она с таким видом, словно и правда не понимала, чего это вдруг все на неё взъелись.

Поразительная женщина, честное слово.

Усмехнувшись про себя, я, наконец, принялась за завтрак. Пожалуй, мой аппетит столь же поразителен, как и Римма Георгиевна. Его ничем не проймешь: ни напряженной обстановкой, ни стрессом, ни болезнью, ни уж тем более, брюзжанием вредной старухи. Абсолютно невозмутимый товарищ, стабильно требующий своё, а порой, и лишка, что, естественно, сказывалось на фигуре. Пышкой я, конечно, не была, но и на модный «героиновый шик» совершенно не тянула, о чём Сонечка не преминула напомнить, когда я положила себе еще пару кусочков бекона.

- На твоём месте, я бы не слишком налегала, а то скоро щёки из-за ушей будет видать, - пропела она ехидно, кривя свои тонкие губёшки. Я хотела ей сказать, куда она может пойти со своими советами, но меня, как ни странно, опередил папа Гриша.

- Сонька, ты за собой лучше следи. Таська выглядит, как и положено женщине, а ты – хрен разберешь с этой модой: то ли девка, то ли пацан, - высказался он в своей бесцеремонной манере.

- А мне так нравится, - огрызнулась Сонечка, побагровев то ли от злости, то ли от смущения. Я, кстати, от неё не далеко уехала: тоже сидела красная, как рак. Было неловко и странно. Женщиной я пока себя не ощущала. И уж тем более, мне не хотелось ей быть в глазах отчима.

Глава 10

Глава 10

Наткнулась я на него совершенно случайно. Когда бродила по окрестностям в поисках вдохновения, забрела аж в соседний лес за посёлком, и наткнулась там на дырку в высоченном заборе. Естественно, меня обуяло любопытство. А как вы уже, наверное, поняли, против любопытства я совершенно бессильна. То, что это может быть частная территория, мне почему-то в голову не пришло. Посёлок был обычной деревенькой, так что мне казалось, что мы здесь единственные, кто может себе позволить свой собственный лес, точнее, его небольшую часть, которую я изучила за неделю «от» и «до».

В общем, я решила, что это какое-то заброшенное место, и без каких-либо угрызений совести воспользовалась возможностью попасть за забор. За десять минут пути ничего особенного я не увидела и хотела уже возвращаться обратно, однако услышала кряканье уток, что означало лишь одно – неподалёку есть водоём. Я пошла на звук. Вскоре деревья расступились, и у меня дух захватило от красоты.

Солнце ослепительно сияло, превращая водную гладь в россыпь бриллиантов, на поверхности которой небольшими группами реяли нежные кувшинки – лилии под заливистое пение птиц, стрекотание кузнечиков и тихое покрякивание уток, то и дело выныривающих то тут, то там. Я была очарована этим неподдельным волшебством. Огонь вдохновения вспыхнул во мне с яростной силой. Все последующие дни я просыпалась на рассвете и бежала к озеру, чтобы запечатлеть восход солнца в своих этюдах.

Сегодня же хотелось просто посидеть в тишине, привести мысли в порядок и сделать парочку набросков, жуя кисло – сладкие яблоки, которые я повадилась рвать по дороге.

Всё-таки хорошо в деревнях летом: чего только не налопаешься, пока по улице пройдешь. Вот и я лопала, врубив в плеере «Повеяло юностью»(1). Песня Нирваны попадала под моё настроение идеально. Мне хотелось убежать далеко-далеко, чтобы стать свободной от непонимания и необходимости держать себя под замком.

Погруженная в свои мысли, я дошла до окраины посёлка и только там обнаружила, что за мной увязалась Розамунда- Аделаида - Стефания. Сказать, что я удивилась – ничего не сказать. Но поразил меня не столько неожиданный эскорт, сколько безалаберность «нянечки». И это после разгромнейшего спича Георгиевны? Обалдеть! Похоже, старуха была права в отношении этой девицы.

Усмехнувшись собственным мыслям, я выключила плеер и повернулась к королевишне.

- Ну, и что мне с тобой делать? – озвучила я проблему. Возвращаться обратно по такой жаре совершенно не хотелось.

Собачонка уставилась на меня, чуть склонив голову на бок, будто что-то понимала. Меня это позабавило, и я вдруг подумала, а почему бы не взять её с собой? Пусть бедняга немного хлебнёт свободы, а то ведь у неё вся жизнь расписана по часам. Не мудрено, что она такая вредная и злая. Да и мне будет не скучно. Дома, конечно, поднимется переполох, но думаю, им полезно немного встряхнуться.

Улыбнувшись своим коварным замыслам, я сложила яблоки в рюкзак и вновь включив плеер, позвала Розамунду.

- Пошли, горе луковое, покажу тебе большой мир.

Королевишна с энтузиазмом тявкнула, и перебирая своими коротенькими лапками, посеменила следом, виляя задом в такт музыки, что вызвало у меня смех.

Так, посмеиваясь и пританцовывая, мы почти дошли до озера, пока навстречу нам не выскочило НЕЧТО…

Честно, я не сразу сообразила, что происходит. Застыла, хлопая ресницами, как дура и не верила собственным глазам. Я смотрела на это огромное чудище с широченной пастью и взглядом убийцы, и холодела от ужаса, понимая, что это не какая-то собака, а настоящая, дикая зверюга, которая собирается на меня напасть.

Не знаю, о чём думают люди перед смертью, у меня в голове было совершенно пусто. От страха парализовало каждый нерв, поэтому, когда эта махина помчалась в мою сторону, я просто зажмурилась и заорала дурниной, не в силах что-либо сделать. Я орала так истошно, ожидая неминуемой боли, что уши заложило, но вместо этого на меня вдруг обрушился отборнейший мат.

Ничего не понимая, я открыла глаза и ошарашенно замерла. Навстречу мне неслась другая… махина. Загорелая, разъярённая, мокрая и… в одних трусах. Да ни в каких-то там купальных. О, нет! На мОлодце были обычные, кричаще - красные Армани. Естественно, мой взгляд зацепился за эту яркую «точку», и я потеряла дар речи. Мокрый хлопок обрисовал причиндалы мужика, как… как… Короче, ничего не скрывая. Но вместо того, чтобы отвернуться, ну или хотя бы отвести взгляд, я продолжала пялиться, попутно отмечая, что природа мужчинку не обделила. Моя Лиза, по мнению которой, маленький член – это приговор, наверняка впечатлилась бы и выдала что-то типа: «Вот это агрегат!».

Я же была просто в шоке. Член в моей жизни случился впервые (картинки и порно не в счёт), и я к этому событию оказалась совершенно не готова. От сей бредовой мысли у меня вырвался какой-то полувсхлип - полусмешок, кровь с размаху ударила в лицо, и оно моментально стало такого же цвета, как эти проклятущие брифы.

Капец! Дожила: стою и оцениваю прибор какого-то мужика. Радует, что это, скорее всего, последствия стресса, иначе я даже не знаю, к какому специалисту обращаться.

- Ты чё орёшь, как резанная?! – раздался тем временем глубокий голос, прерывая мои идиотские размышления и абсолютно нездоровый интерес.

От неожиданности я вздрогнула и вновь залилась краской стыда. Втянув побольше воздуха, постаралась прийти в себя и собрать мысли в кучу, но не особо в этом преуспела, поэтому осторожно подняла взгляд, отстраненно скользя по крепкому, будто вылитому из бронзы, тренированному телу, попутно отмечая кошмарную татуировку на плече и шрам, как от ножевого ранения, в области печени, что вызвало неприятный холодок опасности.

Глава 11

Глава 11

Опустив меня на какое-то полотенце возле дерева, он бесцеремонно раздвинул мои ноги, и устроившись между ними, с сосредоточенным видом осмотрел укус.

- Вода есть? – снимая с меня кроссовки, кивнул в сторону моего рюкзака, брошенного неподалеку.

Я показала пальцами «ок», он же быстро нашёл бутылку, и открутив крышку, без предупреждения стал поливать ранки газировкой. Ногу задергало, и я зашипела. На глаза навернулись слёзы.

- Не реви, куколка, - закончив экзекуцию, нахально похлопал он меня по бедру.

- Никакая я тебе не куколка! – огрызнулась, взбесившись. Терпеть не могла всю эту попсу. Мужик же на мою грубость отреагировал смешком.

– Ладно, как вас тогда величать, юная леди? – снисходительно протянул он.

- Анастасией Андреевной, будьте добры, - съязвила я и поморщилась от боли. Ногу опять задёргало.

- Потерпи, Анастасия Андреевна, сейчас всё сделаю и отвезу тебя в больницу.

- Нет, я с тобой не поеду, вдруг ты маньяк какой, - отозвалась я слабым голосом, понимая, что несу откровенный бред. Но мне в моём состояние было простительно.

Его, похоже, это заявление, как и всё происходящее, только позабавило.

- Я бы тогда так не заморачивался, - заметил он с усмешкой, укладывая мою ногу себе на плечо. - Оприходовал бы тебя под этим деревом да и все дела.

- Оприходовал? - шокировано хохотнула я, приходя потихонечку в себя и в очередной раз становясь одного цвета с его трусами.- Ты это так называешь?

- Нет, я это называю по - другому, но боюсь, тебе не понравиться, - подмигнул он, скользнув взглядом между моих ног и сделав глоток воды, коснулся холодными губами горячей кожи, отчего меня пробил озноб, а потом и вовсе потемнело в глазах от пульсирующей боли, когда он начал с силой высасывать яд.

- Я умру...- всхлипнув, простонала я, откинувшись на дерево. Нога горела огнём.

- В следующий раз зато будешь знать, как шляться, где попало, - «подбодрил» он, сплюнув воду вперемежку с моей кровью. Снова сделав глоток, протянул бутылку мне, жестом заставляя пить.

И я послушалась, поздно сообразив, что даже не протёрла горлышко, а ведь всегда брезговала, но сейчас почему-то вообще не напрягалась на этот счет. Да и, собственно, какие могут быть церемонии, когда лежишь, бесстыдно раскинув ноги перед мужиком, который сосёт из тебя кровь?! Не первая помощь, а какие -то вампирские хроники. Пожалуй, я бы посмеялась, если бы не была так смущена, и взволнованна.

В какой-то момент всё вдруг изменилось. Боль стала утихать, занавес паники и страха пал, и я, будто прозрела. Огляделась вокруг: мы были на берегу озера, прохладный ветерок приятно обдувал разгоряченное тело, неподалёку в теньке расположился Жора, он с какой-то тоской наблюдал за утками, и это было так мило, и смешно, что вызвало у меня улыбку.

Удивительно, как страх искажает наше восприятие.

Жора больше не казался мне чудовищем, я смотрела на него и видела прекрасное, невероятно – грациозное, величественное животное. Мне хотелось дотронуться до него, погладить, приручить…

Горя этими желаниями, я повернулась к его хозяину, и у меня возникло чувство, будто мир замер, стал размытым, словно на него набросили мятый, полиэтиленовый пакет.

Знаю, это звучит пафосно, но оказывается, так действительно бывает: один взгляд, и бах – твоё сердце споткнулось, сбиваясь с привычного ритма. Это не про любовь сейчас, а про ту самую пресловутую искру, когда человек попадает в твой «фокус», и что-то внутри тебя щёлкает, подобно затвору фотоаппарата. Ты вдруг начинаешь смотреть не вскользь, а по-настоящему: вглядываясь в каждую черту.

И я смотрела, как прикованная, не в силах оторваться от этого мужественного лица. Он был обалденно – красив, но совершенно не в моём вкусе. Во всяком случае, до сегодняшнего дня мне нравились светловолосые, «сладенькие мальчики», как звала их Лиза. Он же мальчиком не был, да и на «сладенького» не тянул.

У него были крупные даже грубые черты лица: густые брови, придающие ему суровый вид, массивная челюсть, широкий нос, и сверкающие, словно сапфиры, темно-синие глаза в обрамлении длинных, по - девчачьи изогнутых ресниц. Его иссиня -черные волосы были подстрижены по-спортивному коротко, без всяких изысков, но это лишь добавляло брутальности в его образ. В общем-то, если так перечислять, то красивого во всём этом немного, но вкупе с бешеной энергетикой, нахальным взглядом и по-мальчишески открытой улыбкой получался сногсшибательный коктейль. И меня уложило. С размаху так. На лопатки.

Радости по этому поводу я совершенно не испытывала, напротив, чувствовала себя идиоткой. Никогда бы не подумала, что пополню ряды цыпуль, текущих при виде красивого мужика, но жизнь, как известно, веселая штука.

Когда он отстранился, чтобы сплюнуть воду с кровью, я забыла, как дышать. Взглянула на эти влажные, вишнёвые губы и окончательно пропала. Они были такие красивые: четко-очерченные, чувственные, с умилительно - капризным изгибом, что совершенно не вязалось с его мужественным лицом и в тоже время добавляло ему пикантную нотку, позволяя разглядеть даже в таком суровом мужчине «сладенького мальчика».

Эта мысль вызывает веселье, но оно тут же сменяется волнением, стоит ему склониться к моей ноге для очередного захода. Когда его горячие губы накрыли место укуса, и он стал с силой его посасывать, легонечко касаясь языком кожи, низ живота лизнула обжигающая волна, вызывая табун мурашек. Меня никогда раньше не возбуждал какой-то конкретный мужчина, и сейчас это чувство ошеломило.

Глава 12

Глава 12

Всё-таки привычка – вторая натура. Казалось бы, что может быть кайфовей, чем целый месяц без жены и детей? Никаких тебе «Серёжа, то, Серёжа, сё», «Пап, а можно то, а можно это», бесконечных бытовых проблем, глупых споров, выяснения отношений, навязчивых «Ты где? Ты с кем? Когда будешь?» и прочих прелестей семейной жизни.

Тишина, покой, ничего не раздражает и не мешает. Хоть выходи и как Иван Васильевич умиляйся: «Красота-то какая, лепота!». Месяц свободы: друзья, сауны, шалавы…

Ладно-ладно, шучу. Шалавы и сауны давно в прошлом. Но и без этих разгульных радостей самое время наслаждаться отъездом жены.

И я наслаждался. Целую неделю кайфовал, не видя её кислой физиономии. Так она меня достала за последнее время, что каждая мелочь в ней до невозможности раздражала. Впрочем, это было взаимно: Ларку тоже от меня трясло, и мы бесконечно друг друга цепляли. Обстановка в доме накалилась до такой степени, что я едва держал себя в руках при детях, поэтому, когда они с Ларисой уехали, выдохнул с облегчением, и подумал, что месяц – это даже мало.

Но вот прошло семь дней, и как ни странно, я заскучал. По Ольке с Дениской, по суете, по шуму в доме и даже по Ларкиному нытью. Приезжал вечером и прямо тоска брала, странно как-то без движняка, скучно, хотя скучать по сути было некогда: с приездом этого вояки навалилась куча дел, и я уставал, как собака. Мне бы после всей этой кутерьмы спать без задних ног, так нет же херь какая-то меланхоличная прёт, того и гляди на разврат со скуки потянет.

К счастью, предаваться хандре и страдать почём зря я не собирался, поэтому в тот же вечер отправился к сестре. Зойка всегда знала, что мне нужно, и не успел я приехать, как они с Женькой тут же организовали баню, шашлыки, позвали наших общих друзей, и мы душевно посидели прямо, как в молодости: под гитару, Хеннесси, придурковатые Жекины шутки и Альбинкины танцы на столе. Хохот стоял, наверное, на всю округу.

Правда, утром многим было не до смеха. Стенали в обнимку с айраном да, как обычно, причитали на тему того, что некоторые неприлично бодры, свежи и готовы к новым свершениям.

- Долгов, вот что ты за танк?! Больше всех вылакал и хоть бы хны! – возмутилась Алька, когда я объявил, что иду на пробежку.

- Завидуй молча, тётя, - подмигнув, насмешливо парировал я.

- Ой, блииин. А ты у нас прямо бравый мОлодец.

- А чё нет что ли? Ты у кого ещё такой пресс в сорок лет видела? – задрав футболку, продемонстрировал я свои кубики, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться. Алька же, не выдержав, зашлась страдальческим хохотом, когда я для пущего эффекта снисходительно добавил. – Можешь потрогать, а то когда тебе еще такая возможность выпадет.

- И правда, - подыграла она, и похлопав меня по животу, театрально вздохнула. – О, сердце, успокойся и не рвись! Прямо стиральная доска.

- То-то же! Это тебе не ВиктОровскую пузень наминать.

- Ой, иди давай, бегай, Аполлон хренов, – отмахнулась она со смешком.

- Пошли, тоже взбодришься, телеса растрясёшь, - предложил я, ласково шлёпнув её по пышной заднице, за что тут же получил тычок в солнышко.

- Я уже ночью всё растрясла, так что без меня.

- Ну, и клуша.

- Да куда уж нам до вас – вечно молодых да красивых.

Я улыбнулся и махнув на прощание, отправился подтверждать гордое звание. Правда, это оказалось не так уж просто после попойки. Хватило меня минут на десять, уж больно было жарко да и не особо кайфово после бессонной ночи, поэтому пробегая мимо озера, решил, что лучше поплаваю. И разомнусь заодно, и взбодрюсь. Жора был только рад такому повороту событий. Бегать за мной по лесу в тридцатиградусную жару его вообще не прикалывало, а тут тебе и прохладно, и утки плавают – идеально одним словом.

Намотав несколько кругов по озеру, я перевернулся на спину, и блаженно прикрыв глаза, понял, что счастье есть. Тихонечко покачиваться на воде под палящим солнцем, когда тебя обдувает прохладный ветерок, и ни о чём не думать – это прямо райское наслаждение. И я наслаждался, даже почти задремал, пока не услышал истошный девчачий визг. Не увидев на берегу Жоры, мне сразу стало всё понятно.

Видимо, какая-то деревенская Дунька забрела в поисках приключений. И точно: стоит, зажмурилась, уши зажала и орет, как резанная. Жора уже с перепугу слинял давно, а она всё вопит.

Ну, Дунька и Дунька, хоть и не деревенская.

А уж, когда она глазищи свои вытаращила и открыв рот, уставилась на мой пах, словно увидела восьмое чудо света, так я и вовсе чуть со смеху не помер.

Но добила меня Розелайда -Стефания. Услышав сей бред, я хохотал, как ненормальный, девица же бегала вокруг и пыталась мне втолковать, что неподалёку ходит дикий и ужасный зверь. Я, конечно, мог её успокоить, сказав, что Жора выдрессирован и в принципе не опасен, но она так забавно истерила, что не хотелось раньше времени лишать себя развлечения.

Впрочем, можно было не переживать: с этой ходячей катастрофой скучать не приходилось. Не успела она успокоиться из-за своей Розелайды, как вновь начала визжать. Я уж подумал, она припадочная какая-то, но оказалось, её змея тюкнула. Повод, конечно, веский, но не в обморок же из-за него падать?! Хотя я и сам, надо признать, немного напрягся, не зная, за что хвататься первым делом. Путь до нормальной больницы был не близкий. А если змея всё-таки ядовитая, то лучше бы, конечно, яд хоть немного откачать.

Глава 13

Глава 13

- Сергей, ты… вы, - поправила она себя, видимо, вспомнив, что негоже «тыкать» дядьке на двадцать лет старше. -Передайте, пожалуйста, мои извинения вашим друзьям. Я, правда, не подумала…

- Да ладно тебе, я бы тоже залез, - подмигнув, успокоил я её, а то уж очень она загрузилась. И чтобы окончательно разрядить обстановку, насмешливо уточнил, возвращаясь к вопросу моей «сытости». – Ты лучше скажи мне, Анастасия Андреевна, кормить меня собираешься или нет? Я по твоей милости, между прочим, без завтрака остался, а ты мне тут всё какие-то «спасибо» да «извините» втираешь.

Естественно, она опять залилась краской смущения, я же едва сдержал смешок.

Умиляло меня это чудо. Я уже и забыл, что от женщины может пахнуть не только сексом, пресыщенностью и корыстью, но и стыдливостью, нежностью и искренним, не прикрытым никакими масками интересом.

- У меня яблоки есть, сойдёт? – выкрутилась она. Я не стал смущать её ещё больше и согласно кивнул.

- Сойдёт. Яблоки я люблю.

- Только они не мытые, я их по дороге на озеро нарвала, - предупредила она, зашуршав рюкзаком.

- Ну, оботри их там чем-нибудь.

- Да в том и дело, что нечем.

- Об топик свой оботри, - бросил я без задней мысли и только после вспомнил, что он у неё коротенький, и ей придется обтирать яблоки об свою прелестную «двоечку». Меня это повеселило. Однако фортуна ко мне благоволит. Опробовал Настьку со всех сторон: и ножки облизал, и кровушки хлебнул, осталось только яблоки со вкусом её сисичек пожевать и счастье есть.

- Может, водой полить? – предложила она, с сомнением взглянув на меня через зеркало.

- Так сойдёт, - усмехнулся я, и не оборачиваясь, протянул руку.

- Я себя прямо Евой ощущаю: со змеёй пообщалась, теперь вот яблоки раздаю, - весело заметила Настёна, вложив «запретный плод» в мою ладонь. Я хохотнул, поражаясь символизму ситуации.

- Ну, будем надеяться, что из Рая нас не выпрут, - сыронизировал я и надкусил яблоко.

Настя хмыкнула, а потом как-то тяжело вздохнула.

- Чего вздыхаешь? Нога болит?

- Нет, с ногой, кстати, всё нормально. Похоже, действительно медянка. Я за Розамунду переживаю.

- А чего за неё переживать? Найдут, никуда она не денется.

- Хорошо бы, а то мне лучше тогда от змеиного яда помереть, - призналась она со смешком, в очередной раз повеселив.

- Что, всё так печально? – сочувственно уточнил я, хотя можно было и не спрашивать. Назвать собаку на полном серьёзе тройным именем – это действительно печальный случай. Настька, видимо, собиралась сказать то же самое, но запуталась в обращении.

- А ты… ой, то есть вы…

- Да ладно уж церемониться. Мы теперь, можно сказать, одной крови, - ухмыльнувшись, дал я добро на фамильярность.

- А вот это совсем не смешно. Вдруг я каким-нибудь СПИДом болею, – вполне резонно заметила она.

- А ты болеешь? – насмешливо отозвался я.

- СПИДом – нет, но ещё кучей всяких заболеваний вполне могу, - не растерявшись, продолжила она гнуть свою линию, но малость просчиталась.

- Так и я могу, Настенька, а слюна на открытую рану – не есть хорошо.

- Ну –у… будем надеяться, что пронесёт.

- Понятное дело. Что тебе ещё остается, если ты сразу не сообразила?!

- Мне простительно, я растерялась.

- А в том и смысл, чтобы не теряться. Так что не далеко ты от меня уехала: тоже сначала делаешь, а потом думаешь, - подвел я итог.

Настёна собиралась что-то ответить, но позвонила Зойка, чтобы сообщить, что она обо всём договорилась, и в больнице нас уже ждут, а также, что парни нашли собачонку. Наказав, чтобы Леха подъехал с ней к больнице, я поспешил закончить разговор.

- Ну всё, нашли твою Розелайду. Скоро подвезут, - отложив телефон, сообщил я.

- Ой, как хорошо, – выдохнула Настя с облегчением. – Спасибо большое! Даже не представляю, что бы я делала…

- Лучше расскажи, каким ветром тебя в наши края занесло, - прервав её причитания, задал я главный вопрос.

- Э… ну, я… к бабушке приехала - погостить, - как-то не очень убедительно сообщила она. Я взглянул в зеркало, но Настя что-то с сосредоточенным видом стала искать в рюкзаке, поэтому лицо разглядеть не удалось, и я решил, не заострять внимание. В конце концов, какая вообще разница?!

- Значит, бабуля у тебя восьмидесятитрехлетняя любительница бразильских сериалов, - резюмировал со смешком.

- Не-ет. «Любительница» – это… бабушкина приятельница. Она тоже гостит.

- Весёлое у тебя лето.

- Есть такое дело.

- Ну, а в лесу ты что забыла? Бабушка разве не говорила, что это частная территория?

- Нет, конечно, иначе я бы не полезла.

- Вот так уж прям и не полезла? – подразнил я её.

Глава 14

Глава 14

- Ну, как? – раздался её тихий голосок, отвлекая меня от моих размышлений. Подняв голову, встретился с напряженным, немного взволнованным взглядом.

- Красиво, - ответил на автомате, Настя нахмурилась, явно неудовлетворённая таким ответом, поэтому пришлось включать режим дилетанта. – Хотя я во всём этом вообще не секу. – открестился я. С творческими натурами хер угадаешь, что нужно сказать, чтобы не обидеть, поэтому лучше отвертеться.

- А что тут «сечь»? – улыбнувшись, села она рядом, отчего меня окутал нежный, едва уловимый аромат парфюма, который захотелось распробовать – зарыться носом в шелковистые волосы и понять, чем же именно пахнет эта девочка, какая она на вкус… Но я тут же оборвал эти мысли, и приняв серьезный вид, вернулся к теме нашего разговора.

- Ну, как что, – сыронизировал я. – А как же все эти поиски концептуальности, контекста, формы?

Настька фыркнула.

- Меня, конечно, закидают тапками, - с усмешкой заявила она, - но я считаю, что весь анализ должен сводиться к «нравится» или «не нравится». Читать же биографию художника, изучать эпоху, в которой он жил, чтобы понять контекст его картин – чистейшее придурство. Искусство должно говорить само за себя и быть понятным каждому. Как говорил Лев Николаевич Толстой: «Великие предметы искусства только потому и велики, что они понятны и доступны всем.»

Я хмыкнул и весело уточнил:

- Значит, можно смело присваивать статус «говна» всему, что я не понял?

Настька рассмеялась.

- Резонно. Но да. Искусство, оно, как ни крути, субъективно. И если тебя что-то ни коим образом не зацепило, значит, это произведение не имеет для тебя никакой ценности, а следовательно – говно. Другое дело, что твоё мнение не всегда истина в первой инстанции.

- А чьё же тогда истина?

- Большинства.

- Ну, у толпы, обычно, вкусы еще те.

- А в том, наверное, и смысл, чтобы отвечать потребностям общества и быть отражением своей эпохи.

- Мне всегда казалось, что гениальность заключается в том, чтобы быть актуальным во все времена, - подразнил я её, с удивлением отмечая, как легко и ненавязчиво Насте удалось вытянуть меня на разговор о вещах, которые никогда не были мне интересны.

- Возможно… Но, к сожалению, многим из тех, что опередили своё время, пришлось дожидаться его не в самых комфортабельных условиях, поэтому я предпочитаю быть востребованной, нежели гениальной, - резюмировала она, в очередной раз переворачивая мое представление о себе. Я –то думал она из мечтательниц – идеалисток, но нет, эта девочка, судя по всему, на вещи старается смотреть реально. Конечно, не без налёта наивности, но это лишь добавляло ей толику очарования. И я с каждой минутой очаровывался всё больше и больше. Особенно, когда она достала из папки рисунок, на котором было изображено Зойкино озеро, и протянув мне, весело поинтересовалась:

- Ну что, готов присвоить моей работе что-то повыше статуса «говна»?

- Да без проблем, если расскажешь, что нужно делать, - усмехнувшись, забрал я у неё набросок.

- Ничего особенного, Сергей Эльдарович. Просто смотреть и говорить всё, что в голову приходит, - рассмеялась она, но тут же облегчила задачу. – Какие три наречия тебе приходят на ум, глядя на этот этюд?

- Три наречия… - пытаясь принять серьезный вид, задумчиво отозвался я, всматриваясь в «этюд».

Боже мой, слова –то какие! Однако я со Сластёной за эти пару минут культурно обогатился больше, чем за всю жизнь походов с Ларкой по театрам, галереям и выставкам.

- И? – протянула Настенька взволнованно. – Если ничего на ум не идёт, то это тоже нормально. Значит, всё-таки «говно».

- Не тарахти, Настёна, дай сконцентрироваться. Надо же вдуматься, всмотреться, в конце концов, - дурачась, провозгласил я.

- Да ну тебя, - отмахнулась она немного обиженно и протянула руку, чтобы забрать рисунок, но я увернулся.

- Не мешай новоявленному эксперту.

Настька закатила глаза и улыбнувшись, покачала головой.

Я же, отбросив шутливый тон, поделился впечатлениями, понимая, что для неё это действительно важно:

- Однозначно, твои работы цепляют. Есть в них что-то живое. И этот рисунок не исключение.

Настя замерла и кажется, даже дышать перестала, я же закончил наречиями, как она и просила:

- Я бы охарактеризовал как: робко, загадочно, нежно.

- А говоришь, не сечёшь, - пожурила она меня, пытаясь скрыть смущение и довольную улыбку. Глазки же так радостно засверкали, становясь зелёными - зелёными, словно изумруды, что я засмотрелся, в то же время поражаясь самому себе.

Никогда раньше не обращал внимание на такие мелочи. Помнится, Ларка даже развела из-за этого целую трагедию. Какого бреда я только не наслушался, когда она обнаружила, что я не в курсе, какой у неё цвет глаз: и не любил я её никогда, и не ценил, и скотина вообще бесчувственная, и как так можно, и что я за муж такой, и… В общем, повеселила она меня тогда знатно.

Всё –таки бабы забавные существа: то, что я с ней двадцать лет прожил – это как бы не считается, а вот цвет глаз – это да, это показатель! Интересно, то, что я этот цвет у Настьки заприметил означает что-нибудь? По Ларкиной логике я уже должен быть по уши, но поскольку женская логика – вещь крайне сомнительная, то...

Глава 15

Глава 15

- Настька, а ты мясо–то ешь? – хватился я, когда подъехали к ресторану. – А то ты, может, веган, а я тебя в мясной ресторан притащил.

- О, нет, это не моя история! – открестилась она, выходя из машины. – Я ем всё и много, так что со мной лучше по ресторанам не ходить.

- А кто сказал, что я собираюсь за вас платить, Анастасия Андреевна? – подколол я её.

- Я, - просто отозвалась она, и подмигнув, насмешливо добавила. – Вот прямо сейчас говорю: позвали меня в ресторан – значит будьте любезны платить.

- А как же женская эмансипация, феминизм?

- Исключительно в разумных пределах.

- «Разумные» - это случайно не те, которые выгодны?

- Случайно? – невинно уточнила она, и лукаво ухмыльнувшись, покачала головой. – Ни в коем случае, Сергей Эльдарович.

- Я так и понял, Настён, - рассмеялся я. Обожаю женщин с их очаровательнейшими ужимками.

Так, шутя и посмеиваясь, мы вошли в ресторан. Настька пришла в восторг от вида на реку, я же был удивлён, что она ни разу здесь не была. В городе не так уж много мест для людей с достатком выше среднего, а Настенька определенно из мажоров - один рюкзачок от Луи Витон чего стоил, - поэтому мне это показалось странным, но я не стал заострять внимание.

Нас проводили за стол на террасе, где всё уже было накрыто, разговор зашёл о высокой кухне, и экзотических блюдах, которые мы пробовали. Настьке, конечно, удивить меня не удалось, но повеселить – определенно. Рассказ о том, как она пыталась съесть скорпиона был великолепен. Я давно так не смеялся, да и вообще уже забыл, что с женщинами можно по-настоящему хорошо проводить время. С женой сплошная бытовуха, с любовницей только секс, с сестрой в последнее время одна работа да деньги, даже с дочерью и то только «папа, можно», «папа, дай», про остальных и говорить нечего, а чтобы вот так: душевно, тепло, уютно… так давно не было, поэтому я смотрел на Сластёнку, с аппетитом уплетающую стейк, и прямо кайфовал.

- Ну, расскажите о себе что ли, Анастасия Андреевна. Сколько лет, где учитесь? - предложил я, пока мы ждали десерт.

- Учусь? – поперхнувшись, переспросила она.

- Ну, да. В каком университете?

- Э… ну… В Сельском, на пятом курсе, - выдало это чудо.

Несколько секунд я смотрел на неё немигающим взглядом, и пытался изо всех сил сдержать хохот, она же краснела всё больше и больше, убеждая меня в том, что врёт паразитка. Благо, принесли десерт, иначе я бы не выдержал и начал ржать.

Это надо такое отмочить – в «Сельском» она учится.

- «Сельский» - это который Йельский или который Сельхоз? – прикололся я, делая глоток чая. Сластёнка, сообразив, что ляпнула, зашлась смехом, мне же стало любопытно, как она выкрутиться, а главное – зачем ей понадобилось засовывать себя хрен пойми куда. Люди, когда врут, обычно замахиваются на что-то более перспективное, а тут - Сельхоз. В общем, заинтриговала девочка.

- В Сельскохозяйственном, - просмеявшись, с покаянным видом подтвердила она, видимо, решив, что я купился. Конечно, я мог бы ей сказать, что из неё студентка «Сельскохозяйственного», как из меня балерина, но за её потугами было забавно наблюдать, поэтому продолжил веселиться.

- И как тебя угораздило в … «Сельский»? Ты же художник.

- Ну-у… мне было в общем-то без разницы куда, я уже давно решила, что открою тату–салон, а тут бюджет и напрягаться сильно не надо, да и родителям важны только корочки, поэтому вот… - уже более успешно прокатилась она мне по ушам. Скорее всего, доля правды в этом была, так что объяснение столь лютой дичи, как Сельхоз, я засчитал. Как говорится, next level.

- Ну, а факультет какой?

- Пчеловодство, - на удивление быстро и уверенно ответила она, у меня даже закралась мысль, что я поспешил с выводами, но Настька не дала в этом убедиться, перейдя в наступление. – Ну, а что мы всё обо мне да обо мне?! Твоя очередь рассказывать.

- А что ты хочешь узнать? – насмешливо уточнил я, прекрасно зная, что её интересует в первую очередь, но она вновь удивила, точнее, постеснялась, наверное, сразу спросить про семейное положение.

- Да хотя бы можно и с роста начать, - «припомнила» она мне, весело поблёскивая глазками.

- На пять сантиметров выше тебя, так что про каблуки можешь забыть, - отшутился я.

- Как?! –ахнула она. - А куда же подевался мужчина без комплексов?

- Пал, Настенька, жертвой твоей сказочной красоты.

Сластёнка зарделась и улыбнувшись, скептически закатила глаза.

- Чую, еще парочка комплиментов, и комплексов не останется у меня, - заметила она со смешком. –Ты, случайно, психологом не подрабатываешь, Сергей Эльдарович?

- Случайно подрабатываю, если кому-то надо мозги вправить.

- Ну, а не случайно кто по специальности?

- По специальности… - протянул я, мысленно потирая руки, ибо пришла моя очередь отправлять в нокаут. – Газосварщик я, Анастасия Андреевна.

- Шутишь? – не поверила она.

- Почему это? Ты же пчеловодом будешь, а мне почему газосварщиком нельзя? – подколол я её, хотя газосварщиком был самым что ни на есть настоящим в отличие от её липового пчеловодства.

Глава 16

Глава 16

- Не заёб*вай! – скривившись, оборвал я её. И сев за стол, принялся за документы. Сестра, конечно, ненадолго опешила, но уже через пару секунд пришла в себя.

- Чудненько, - съязвила она, сев напротив. – И чем тебе эта девица не угодила? Что ты вообще с ней полдня делал?

- Кстати, - вспомнил я, игнорируя её вопрос. – Скажи охране у главных ворот, чтобы завтра пропустили девчонку, она рисует озеро.

На несколько минут повисло молчание, я даже решил, что продолжения не будет, и успел полностью сосредоточиться на делах, когда Зойка возмущенно процедила:

- Серёжа, ты вообще соображаешь, что несёшь?

- Вполне, - невозмутимо отозвался я, подписывая бумаги.

- Я херею! - резюмировала она с тяжелым вздохом, зная, что бесполезно вступать в полемику.

- Займись лучше делами. И не забудь предупредить охрану!

- Я ничего не забываю, - раздражённо огрызнулась сестра и сварливо добавила. – Сейчас вот самое время заводить очередную интрижку. Кто такая эта девица? Сколько лет? Что ты вообще о ней…

- Да успокойся ты! Не собираюсь я никакую интрижку заводить, - перебил я её, пока она не подключила всех ищеек. Зойка просто помешана на безопасности и конфиденциальности. Была б её воля, она проверяла бы даже воздух, которым дышит наша семья.

- Не смеши меня, пожалуйста, Серёжа. Чего ради ты тогда носишься с ней?

- По доброте душевной.

- Ах, вот как это теперь называется! - хохотнула она. – А девочка в курсе, что к твоей «доброте» прилагается жена, двое детей и ещё парочка таких же «обездоленных» красавиц?

- К моей доброте, дражайшая сестрица, в данном случае прилагается исключительно разрешение посещать твою вотчину и не более, поэтому кончай молоть чепуху, и займись уже делом, - холодно процедил я и сделал знак рукой, чтобы выметалась из моего кабинета.

Зойка фыркнула, не скрывая скептицизма, но взглянув на меня внимательней, поняла, что я абсолютно серьёзен, и удивлённо приподняла бровь.

- Боже мой, да ты и правда нынче «добрый»! - ухмыльнулась она. – Чего это вдруг? Для экзистенциального кризиса вроде рановато.

- А причем тут кризис какой-то?

- Не какой-то, дражайший братец, а среднего возраста, - ехидно пояснила она. – И при том, что я скорее поверю в жизнь на Луне, чем в то, что ты будешь просто так возиться с какой-то девицей. Так что не пугай меня, ради бога, скажи, в чём прикол.

- Захотелось. Душевный порыв.

- Понятно, - заключила она, с шумом втянув воздух, и покачав головой, добавила. – Да уж… чую, начинается весёлое времечко.

- Ну, ничё, взбодришься, а то расслабилась, - насмешливо бросил я, поняв, что она –таки поставила диагноз.

- Когда мне расслабляться, Серёжа?! Не успели от твоего пубертата отойти, как кризис среднего возраста жахнул.

- Это я тебя сейчас чем-нибудь жахну, если не уберёшься отсюда. Иди мужа пили, а у меня своя «Дружба» (1) имеется.

- Почаще бы ты о ней вспоминал.

- Зойка!

- Да всё, ухожу.

- Давай, иди работай, а то раскудахталась тут, - выпроводил я её.

Остаток дня прошёл относительно спокойно. По крайней мере, меня никто не доставал, но настроение от этого ничуть не улучшилось, поэтому я, как и собирался, поехал к Арине. Необходимо было развеять хандру, да и просто навестить крошку, а то она наверняка уже заскучала. В последнее время я не слишком баловал её вниманием. То дел по горло, то Ларка, как с цепи сорвалась со своими проверками. Не то, чтобы я шифровался, но в конце концов, должны же быть какие-то рамки. Хотя, порой, мне начинало казаться, что эти игры в «Казаки–разбойники» - единственное, что поддерживает в нас хоть какой-то интерес друг к другу. Я убегаю, она –догоняет, но я всегда на шаг впереди – так и живём. Естественно, напрашивается вопрос: «Зачем?».

А что делать, если не осталось ни страсти, ни теплоты, но в остальном человек тебя вполне устраивает? Развод? Ну, не будешь же каждые десять лет разводиться. Понятное дело, что брак – это тяжелый труд, кропотливая работа и прочее. Все эту истину знают. Но ходить каждый день с работы на работу – так можно и умом тронуться, поэтому я, лично, спасаюсь, как могу.

Такие вот мысли крутились в голове, пока добирался до Арины, но стоило ей открыть дверь, как весь этот псевдофилосовский бред улетучился.

Ариша своё дело знала, поэтому без лишнего трёпа сразу же прильнула ко мне, чувственно целуя. В нос ударил терпко – сладкий аромат её парфюма, и тут со мной начала твориться какая-то непонятная херня: я вдыхал этот кричащий запах, и чувствовал раздражение, скользил ладонями по охренительно – сексуальному телу и понимал, что всё не то, всего слишком. И хотя всегда предпочитал баб с огромными сиськами, сочными задницами и ненасытным желанием трахаться, сейчас, как ни странно, хотел «скромности» в формах и проявлениях страсти. А, впрочем, кого я пытаюсь обмануть? Не «скромности» я хотел, а её – сладкую девочку с золотыми косами, аккуратной грудью, обалденными ногами и манящими губами, которые так и стояли перед мысленным взором, когда Ариночка опустилась передо мной на колени и начала умело работать ротиком.

Глава 17

Глава 17

Кажется, я влюбилась. Точнее, не кажется, а влюбилась. По уши. С первого взгляда. Вот прям с него! Иначе просто невозможно объяснить, почему я – человек, который никогда не врёт, - вдруг начала врать напропалую: и насчет своего возраста, и насчет учебы, и даже бабушки. Можно было, конечно, списать на укус змеи, пробудивший во мне доселе спящий мёртвым сном «талант», но в любовь с первого взгляда как-то верится больше, хотя я всегда считала, что это выдумки сентиментальных дурочек.

Теперь же… Признаю, можно в одночасье из нормальной, здравомыслящей девушки превратиться в самую что ни на есть сентиментальную дурочку, да ещё и врушку. Магия сия просто и незатейлива: берёшь одного очумительно – классного, запредельно - красивого волшебника в красных труселях с огромной, разящей наповал волшебной… харизмой. Да-да, именно с ней. Добавляешь к волшебнику парочку страшных чудовищ, от которых он спасает юную деву, и вуаля – сказочное порно на берегу озера.

Шутка, конечно. Пробивает меня на странный юморок, когда волнуюсь. А волнуюсь я теперь каждое утро, решая такую масштабную проблему, как – что надеть, чтобы было уместно на озере и в тоже время сногсшибательно. Сергей Эльдарович наверняка сказал бы, что ничего. Но у него вообще всё просто и без заморочек. Я так, к сожалению или к счастью, не умею.

Поэтому торчу уже полчаса перед зеркалом и не могу выбрать, какой купальник мне надеть: слитный или бикини. То, что я на него решилась – уже подвиг, но не искупнуться напоследок сродни преступлению, хотя не буду лукавить, это не главная причина.

С главной же «причиной» у нас сложились довольно… необычные отношения: что-то между чем-то… Звучит странно, но конкретного слова не подберу. Когда он две недели назад попрощался со мной на парковке ресторана, я испытала смешанные чувства. С одной стороны, понимала, что у него может быть масса причин. А с другой - мне было до безумия стыдно и не по себе. Ещё никогда я не чувствовала себя такой... второсортной что ли. Словно не дотянула до какого-то уровня, и меня отсеяли за ненадобностью.

Знаю, полнейший бред, но в тот момент я была так разочарованна, что в голову лезли всякие глупости. Мне было до слёз обидно, ведь я так хотела понравиться, заинтересовать этого мужчину, и была уверенна, что мне это удалось. В конце концов, чего ради тогда он позвал меня на обед? А эти взгляды, флирт? Неужели ничего не значат?

Наверное, взрослая, опытная женщина расценила бы всё правильно, я же, хоть меня все и считали на порядок старше сверстников, а все равно оставалась наивной девчонкой, которая ни черта не понимала в этих взрослых играх.

Всю обратную дорогу до дома я пыталась успокоить себя тем, что так даже лучше. Не стоит начинать отношения с обмана, особенно, если этот обман грозит реальными проблемами. Любой нормальный мужчина средних лет будет в бешенстве, узнав, что девушка соврала насчет возраста. А я себе целых пять годочков прибавила. К тому же всё осложняется моим социальным положением. Встречаться с юной падчерицей губернатора – это беда бедовая. Чтобы на такое решиться надо быть либо очень смелым, либо чокнутым.

В общем, с какой стороны не посмотри, а одно сплошное, жирное «нет». Вот только сколько я не приводила разумных доводов, а всё во мне кричало «да», и от того было очень плохо.

Я ведь и в самом деле с первого взгляда, и с каждой минутой всё больше и больше… Да и по- другому было просто невозможно. Я таких, как он не встречала никогда. А уж всех этих высокопоставленных дядечек, приезжающих к папе Грише, и непременно флиртующих со мной во время ужина, было не счесть, но все они были какими-то напыщенными, замороченными, уставшими, словно всё им наскучило и жить надоело. От них, даже от молодых, веяло старостью, и это отталкивало. Он же был другой. В нём каким-то неведомым образом уживался серьезный, загадочный мужчина и задорный, эмоционально - открытый мальчишка, обожающий жизнь.

Обычно, людей я ассоциирую с каким-то определенным цветом. Например, маму с коричнево-красным, Римму Георгиевну с горчичным, едким, как желчь, папу Гришу с чёрным. Серёжа же был разноцветным. Фонтаном ярких, насыщенных цветов: кроваво -алый, солнечно-жёлтый, небесно-голубой, интригующе-фиалковый, могильно-черный, апельсиновый, и так до бесконечности… Он играл всеми красками, словно сама жизнь. И я, как и всякое живое существо, тянулась к этому буйству цветов.

Поэтому, когда на следующий день он появился на озере и застал меня уже собирающейся домой, я, несмотря на то, что меня очень коробил мой обман, почувствовала себя такой счастливой и окрыленной, что не смогла скрыть своей радости. Наверное, выглядела я, как дурочка, улыбаясь во все тридцать два, но мне было всё равно. Просто смотрела на него такого еще немного сонного: с припухшими вишневыми губами, осоловелым взглядом и едва заметным следом от подушки на щеке, и понимала, что в моей жизни начинается новый этап. Непростой, и даже очень сложный, учитывая все нюансы, но несомненно увлекательный.

И точно: всё как-то странно завертелось. Виделись мы исключительно на озере, иногда ездили завтракать. У нас не было никаких договоренностей о встречах и даже номеров телефона. Мы сохраняли видимость того, что я рисую, а он просто заглядывает ко мне во время пробежки. Иногда он не появлялся несколько дней, и я сходила с ума от страха, что он больше не придет. Без него всё вокруг становилось каким-то тусклым. Когда же он приходил, казалось, будто солнце появилось на небосклоне. Он сам воздух заряжал своей необузданной энергетикой и меня вместе с ним. Поэтому, несмотря на неопределенность, я была счастлива. Мне вполне хватало наших разговоров, ласкового подтрунивания друг над другом, легкого флирта и чувственных, но осторожных прикосновений, ибо большего я не позволяла.

Глава 18

Глава 18

Сегодня был особенный день. Переломный. Он должен был определить дальнейшее развитие. Я закончила картину и теперь делать вид, что встречаемся мы исключительно в силу обстоятельств не получится. Так что я с волнением и страхом ждала нашей встречи.

Интересно, какой Серёжа сделает шаг? И сделает ли вообще? Надеюсь, что да. Но на всякий случай у меня припасён свой план. Да-да, мамины уроки не прошли даром. Я запомнила, что моя судьба только в моих руках. Так что пускать дело на самотек не собиралась, ибо мне, как бы не звучало смешно и пафосно, почему-то казалось, что Сергей Эльдарович и есть моя судьба. Такие вот странные мыслишки бродили у меня в голове, пока я всё никак не могла определиться с купальником. Промаявшись еще минут десять, решила просто бросить монетку. Решка – слитный белый, орёл – раздельный голубой.

Выпала решка.

Взглянув на себя в зеркало и удовлетворившись открывшейся картиной, надеваю поверх купальника сарафан, а после, подхватив картину, спешу на озеро, пока не проснулась мама и не начала устраивать очередной допрос. Лишившись привычной светской жизни, она переключила всё внимание на нас с Каролиной, и начала сходить с ума: следила за каждым нашим шагом, контролировала каждую минуту и бесконечно читала нотации на тему жизни, мужчин, денег, кето-диет и прочих своих любимых тем.

Даже если бы мы не встречались с Серёжей по утрам, я бы всё равно сбегала из дома. Слушать мамины разглагольствования не было никакого желания. Вскоре мысли о маме и доме остались далеко позади, зато вновь вернулись волнение и страх. Чем ближе я подходила к озеру, тем сильнее скручивало диафрагму. Я ужасно волновалась. Руки тряслись, как у алкоголички, а сердце бухало с такой силой, что отдавалось даже в ушах. Сама не знаю, чего боюсь, но боюсь дико, до дрожи в коленях и каждой части моего тела. Особенно, когда подхожу к главным воротам.

Тут меня, как всегда, встречают странными взглядами. И это привычно бесит. Не понимаю, что странного в том, что человек рисует с натуры? У меня бы больше вопросов вызывало то, что Сергей Эльдарович проживает у друзей. Но для охраны почему-то в порядке вещей, что он тут распоряжается всем, как у себя дома, да и сам Серёжа ничего странного, судя по всему, в этом не находит.

Ему просто скучно одному. Что здесь такого?

Пожалуй, наверное, ничего. В конце концов, люди живут по-разному и отношения с друзьями у всех разные, так что я не спешила судить, да и хотелось верить в лучшее.

Поздоровавшись с охраной, я поспешила на уже ставшее родным место. Мне не хотелось с ним прощаться, поэтому сейчас ощущала легкую грусть.

На озере привычно пели птицы и квакали лягушки, водная гладь светилась в рассветных лучах и это было безумно красиво. Расстелив плед, я решила немного поваляться в ожидании Серёжи. Он был любителем поспать, поэтому ждать его рано не стоило. Сама не знаю, зачем притащилась на рассвете, но я так нервничала, что не находила себе места. В один из дней зачем–то решила подарить ему свою работу. И теперь ко всем прочим переживаниям прибавилось еще и это...

Как он отнесется к моему подарку? Не покажется ли ему этот жест по-детски смешным? Я очень надеялась, что нет. Конечно, можно было не заморачиваться и оставить картину себе, но мне очень хотелось, чтобы у него было что-то от меня, так что ничего иного не оставалось, как преодолевать своё смущение и страх.

Преодолевать получалось из рук вон плохо, поэтому я попыталась отвлечься. Надев наушники, включила плеер и устремив взгляд в небо, стала подпевать Сестрам Эндрюс.

И так меня завело, что я даже начала отплясывать ногами в такт, пока с меня не сняли наушники.

- О, Господи! – вскрикнула от неожиданности.

- Ну, почти, - нахально улыбнувшись, завалился Серёжа рядом. Меня сразу же окутал бодрящий аромат его лосьона после бритья, и повело, как пьяную. Внутри будто пружина сжалась и тут же оборвалась, отдаваясь где-то внизу сладкой болью. Поежившись, я перевернулась на живот, чтобы хоть как-то прийти в себя и приподнявшись на локтях, заглянула Серёже в лицо.

- Что это было? Поиски вдохновения? – насмешливо поинтересовался он, мазнув взглядом по моим губам.

- Нет, просто зажигательная песенка. Я не думала, что ты так рано выйдешь на пробежку, - смущенно улыбнулась я.

- Если бы знал, что ты устраиваешь такое шоу на рассвете, вставал бы пораньше.

- Не волнуйся, ты ничего не пропустил.

- Ну, слава богу, я бы не пережил, - театрально выдохнул он, и достав из кармана пачку сигарет, закурил.

- Продолжаешь себя травить? – осуждающе покачала я головой.

- А ты быть занудой?

- Я не зануда, просто…

- Зануда самая что ни на есть. А это, знаешь ли, проблема посерьезней курения.

- Если человек о тебе заботиться, это не значит, что он зануда.

- Это не забота, а п*здаболия ни о чем, Настька, - высказался он, как всегда, без обиняков и сделав затяжку, продолжил. – Хочешь заботиться – отбирай сигареты, бей по губам, вози во всякие центры Аленна Карра, читай вслух «Легкий способ»…

Он что-то еще говорит, а у меня внутри будто тумблер переключили, вскипело всё, и я сама не поняла, как в следующее мгновение выхватила у него сигарету, смяла в руке, не замечая боли от ожога, и яростно выдохнула: