Пари на недотрогу. Часть вторая.

Пролог

Марика. Апрель

— С добрым утром, Мариша, — знакомый до боли голос вторгся в сознание, заставив меня проснуться. Открыв глаза, замерла. Прислушалась.

Нет, мне не почудилось. Это был Андрей. В моей комнате, на моей кровати. Но как такое возможно? Его здесь не может быть. Чисто физически не может.

Но все мои ощущения говорят об обратном. Я чувствую знакомый аромат парфюма, прикосновения рук, обнимающих мое тело. Жар губ, нежно касающихся виска.

— Просыпайся давай, лисенок… Пора вставать.

Какой еще, нафиг, лисенок? Сбросив с себя наглые конечности, поворачиваюсь на другой бок. И сразу замираю. Андрей лежит рядом и выглядит до ужаса реальным. Настолько, что я почти захлебываюсь воздухом, пытаясь сделать вдох. Моргаю, мотаю головой. Надеюсь, что странное видение исчезнет.

Но нет, Андрей никуда не исчезает. Он лежит на боку, в одних шортах, и неотрывно смотрит на меня. Так, словно пытается насмотреться на всю жизнь вперёд.

Невольно отмечаю, что с момента нашей последней встречи парень сильно изменился. Сильно похудел, черты лица стали более острыми. Вместо привычной короткой стрижки теперь была копна волос до плеч. Как будто он не стригся все эти месяцы. Возле правой ключицы красовался длинный шрам, заставивший меня вздрогнуть.

Рука потянулась к этому шраму сама собой. Прикоснувшись, провела пальцами по всей длине шрама. Не переставляя удивляться реальности происходящего.

Я чувствовала тепло кожи и ощупывала неровные края шрама.

— Нет, — помотала головой. — Тебя здесь нет, Андрей. Ты нереальный. Ты призрак.

— Неправда, Мариш. Я живой. Очень даже живой. — взяв мою ладонь, прикладывает ее к своей щеке. Трется как кошак, давая почувствовать жесткость двухдневной щетины.

Затем прикладывает ладонь к своей груди и прижимает крепко-крепко. Вздрагиваю всем телом, чувствуя уверенный, быстрый ритм его сердца. Которое начинает колошматиться так сильно, словно хочет вырваться из грудной клетки и попасть в мои ладони.

— Мое сердце бьется только для тебя, Мариш. Отныне и навсегда.

Андрей говорит тихо и смотрит с такой затаенной грустью в глазах, почти безнадежной черной тоской, что у меня невольно что-то отзывается внутри.

Что-то не совсем умершее и жаждущее поверить ему. Поверить, принять и простить. Но это мимолетное желание я душу в себе на корню.

Спасибо, ученая уже. Поверила один раз. И куда это меня привело? Моя жизнь после предательства Андрея покатилась кувырком по склону. Больница, долгая реабилитация, вынужденно взятый академический отпуск, побег из Москвы. По-моему, передряг с меня хватило, и в новые влезать совсем не хочется.

Со злостью отнимаю у парня руку. Нет, теперь меня не проведешь печальными голубыми глазами. Все, что я вижу в них — наигранное. Андрею незнакомы понятия любви, совести и чести. И этого уже ничем не исправить.

Папа учил меня, что предательство прощать нельзя. И предавший раз, непременно сделает это снова. Я не поверила этому девизу.

Наивная девочка во мне верила, что каждый может исправиться. Каждый достоин второго шанса. Но судьба показала мне неприглядную изнанку жизни. Буквально ткнула в нее лицом. Некоторые люди не изменятся никогда. Хоть сто шансов ты им предоставь. И Андрей как раз из их числа.

— Эти сказки будешь другой наивной дурочке рассказывать, — прошипела я, садясь в кровати. — Я на это больше не куплюсь.

— Не веришь, да? — по красивому лицу прошла судорога. Андрей скривился так, будто ему было мучительно больно. Но нет, в эту боль я тоже не верю.

— Не верю и не поверю уже никогда. Так что выметайся отсюда. Оставь меня в покое, если сохранил хоть каплю совести!

— Не могу я уйти, Мариш, — шепчет он. — Не смогу уже без тебя. Просто сдохну. Да и ты не сможешь, лисенок. Ни с кем кроме меня не сможешь. Других мужчин у тебя не будет. Только я. Смирись с этим.

— Да пошел ты, — со всей силы начинаю его пихать, заставляя убраться с моей кровати, но добиваюсь обратного эффекта.

Парень подается вперед, ближе ко мне. Действует настойчиво, лишая меня возможности сопротивляться, и в какой-то момент я оказываюсь распластанной на постели, прижатая к ней телом Андрея.

— Если я куда и пойду, то только поближе к тебе. Смирись, лисенок. Ты моя навсегда...

Пролог. Продолжение

Андрей парализует меня своим горящим взглядом. Подчиняет мою волю своей. Ощущаю себя бабочкой, пойманной в сачок, и что делать дальше — не представляю. Как избавиться от этого странного морока?

А дальше началось настоящее сумасшествие. Моя сорочка оказалась сдернутой до талии, а руки Ковалевского начали исступленно исследовать мое тело.

Он каким-то непостижимым образом запомнил все мои чувствительные точки, и теперь активно нажимал на них, заставляя изголодавшееся тело изнывать от удовольствия. И сопротивляться было невозможно.

Я полностью поплыла под настойчивыми ласками и уже была близка к разрядке, когда услышала вкрадчивый шепот:

— Мариш, скажи, что любишь, а? Ведь все еще любишь меня?

Все. Мое возбуждение будто волной смывает. Внутри не остается ничего кроме ярости и беспредельной обиды.

— Нет, Андрей! — кричу и начинаю отпихивать его от себя. Со всей дури молочу кулаками, не особо смотря куда бью. — Ненавижу! Как же я тебя ненавижу!!! Исчезни к чертям отсюда!

Ору до изнеможения, срывая голос. Окончательно сбрасывая путы наваждения, которыми меня успел опутать Андрей. А после затыкаюсь на полуслове, замечая, что что-то идет не так.

Андрей вдруг бледнеет, истончается, а потом его плоть начинает рассыпаться в моих руках. Превращаясь в синеватого цвета пепел.

Я открываю рот в попытке закричать и… просыпаюсь. На этот раз по-настоящему.

Резко сажусь в кровати, ошалело осматриваюсь. Никого. В комнате пусто. Да и откуда Ковалевскому здесь взяться? Между нами пролегли почти две тысячи километров. Не стал бы он рваться ко мне в такую даль, даже если бы знал адрес, по которому меня можно найти.

Ему незачем. В те слова, что Андрей говорил мне в больнице, я не верила. Наверное, его совесть замучила. Вот и все. Или головой сильно ударился при аварии. Так бывает после травм головы, я читала. Люди некоторое время ведут себя странно, но после лечения это проходит.

Спустя четыре месяца он и думать обо мне забыл, я уверена. Это я все еще не могу выбросить его из головы. Идиотка.

Падаю на кровать и закрываю глаза. Пытаюсь осознать, что это был сон. Всего лишь сон, пусть и очень реалистичный. С полным погружением. Проклятые игры подсознания.

Как же это несправедливо! Столько времени прошло, я сменила не только город, но и страну, но от Ковалевского избавиться так и не смогла.

Он продолжает мучить меня до сих пор. Только теперь уже в моей голове. Ведь это не первый сон. Похожие были и раньше, но не такие реальные, не такие многослойные. Обычно мне просто снился его голос. Который звучал непонятно откуда и звал меня к себе, а я упорно шла в противоположном направлении.

Но сегодня было нечто из ряда вон. Для меня реальность и сон слились в единое целое. Я же все чувствовала! Чувствовала, слышала, осязала. Как будто мы и правда были в постели вдвоем. Это уже что-то из территории сумеречной зоны. И мне это не нравится. Очень не нравится.

По телу все еще продолжают гулять отголоски возбуждения, которое зародилось во сне. Грудь сильно ноет, а внизу слишком уж горячо и мокро. С силой сжимаю бедра и тихонько хныкаю.

Чувствительный бугорок в промежности нестерпимо сильно пульсирует. Я пытаюсь погасить пыл пошедшего вразнос тела, но не могу! Не получается. Я умру сейчас, если не получу удовлетворения.

Сдавшись, потянула руку вниз. Сжала грудь, постанывая от прикосновения пальцев к соскам. Они напряглись настолько сильно, что выпирали камушками сквозь тонкую ткань сорочки. Раздвинув бедра, дотронулась до распаленной промежности и застонала. Огненный поток прошил тело насквозь.

Боже, это невыносимо. От прикосновений пальцев начало потряхивать, а перед глазами стояли картинки с участием Андрея. Кадры нашей единственной ночи, которые намертво въелись в память, как я ни пыталась их вытравить.

Особенно плохо было в первые дни, когда тело еще помнило каждое прикосновение, но со временем стало полегче. Яркие краски воспоминаний поблекли, оставив после себя полустёртый, выцветший от яркого света негатив.

А после этого сна время будто повернулось вспять. Стрелки часов отмотались назад, вернув меня в ту темную декабрьскую ночь. Когда казалось, что мы вдвоем. По-настоящему, всерьез. Когда представлялось, что делим один огонь на двоих, переплавляясь в нем в единое целое. Которое разрушить не под силу никому и ничему.

И хотела бы я сейчас переключиться на кого-то другого, представив в мечтах какую-нибудь кинозвезду, но в сознании упрямо маячил только Андрей. Его глаза заново вспарывали мне душу, его пальцы ласкали так жадно и неистово, от прикосновений его языка меня разрывало на частички.

Оргазм был на удивление сильный и долгий. Выматывающий и забирающий силы. Но душевного облегчения он так и не принес, скорее сделал хуже.

С трудом перевернувшись на живот, стыдливо уткнулась лицом в подушку. Телу было более чем хорошо, а вот душа болезненно ныла, пытаясь избавиться от ненормальной зацикленности на прошлом.

Было до ужаса обидно. Ведь несмотря на все то, что он сделал со мной, на все то унижение, что пережила, подсознательно я все еще тянулась к Андрею. Хотела его прикосновений, желала, чтобы у нас все сложилось по-другому. Отсюда и этот глупый сон.

Глава 1 Жизнь с чистого листа

Марика. Апрель.

— Ты чего так рано поднялась? — тетя удивленно на меня посмотрела, когда я зашла на кухню.

В ответ я лишь вздохнула, украдкой покосившись на настенные часы. На самом деле уже было почти девять часов. Ранью тут и не пахло. Я ведь вставала раньше в шесть тридцать утра, чтобы успеть на пары. А в последние месяцы все расклеилось.

Я ложилась поздно, с трудом засыпала после долгого переворачивания с боку на бок. Чаще всего спала беспокойно, одолеваемая странными снами. Просыпалась не раньше одиннадцати в состоянии легкой разбитости. И только к часу приходила в себя настолько, чтобы выйти из дома. Поэтому удивление тети вполне объяснимо. Привыкла уже к тому, что я веду себя как медведица в спячке.

После выписки из больницы я так и не смогла вернуться в обычный режим дня. Только ради экзаменов еще держалась поначалу, с которыми мне крупно повезло. По четырем из восьми предметов оценки в зачетку получила автоматом. Да и по остальным препода особо не мучили. Так что сдала быстро и сразу же написала заявление на академ.

Сначала, правда, хотела просто забрать документы и перевестись в ВУЗ родного города. Потому что возвращаться в группу после всего случившегося желания никакого не было.

Меня не успокоили ни рассказы Наташи, ни тот факт, что Андрей закрыл всем сплетникам рты. Это все пустая видимость. Все равно ведь обсуждать и посмеиваться за моей спиной будут. Оно мне надо? Я не настолько пофигистка, что ходить и улыбаться в ответ на издевки и тихие подколки.

Да и Ковалевский? Терпеть его рядом еще два с лишним года было выше моих сил. Я бы просто сломалась. Поэтому выход видела только один — вернуться под крылышко к отцу. Начать все сначала на новом месте. Только к папе у меня осталось абсолютное доверие. Он единственный, кто не предаст и всегда поддержит.

Но, как это ни странно, отец не принял моего решения и предложил компромиссный путь. До сих пор помню тот наш разговор. Он произошел в тот же день, как я вернулась домой. Вернулась после трех с лишним недель пребывания в стационаре.

С детства не любила больницы, особенно когда надо было сдавать кровь или идти к стоматологу. А после этих жутких недель невзлюбила еще больше.

Тяжелый разговор завела сразу после ужина. Боялась, что если не скажу сразу, то потом и вовсе не смогу.

— Так, — папа откинулся на спинку дивана и внимательно на меня посмотрел, — и в чем причина такого внезапного решения? Ты же так рвалась в Москву, ночами не спала, просиживая за учебниками и сборниками тестовых задач. Ходила к репетиторам после школы. Чтобы только грант выбить. Добилась в итоге своего. Потом полтора года тебя все устраивало. Так почему теперь хочешь вернуться назад? Что случилось?

— Ничего, пап, — попыталась выкрутиться. — Просто я поняла, что Москва — это не мой город. Слишком здесь тяжело.

— Мариш, — отец внезапно нахмурился и подался вперед. — Кажется, мы уже лет так десять назад выяснили, что врать — плохо. Так что не надо этого. Говори прямо, что случилось. Тебя кто-то обидел? Покажи мне этого урода, и я его закопаю.

Ну вот. Чего я и боялась. Папа очень остро реагировал на вранье, каким-то непостижимым образом понимая, когда я лгу. Поэтому пришлось ходить по краю, говоря полуправду.

— Не то чтобы обидел, — начала осторожно. — Ничего страшного мне никто не сделал. Но отношения в группе не сложились, понимаешь? С Наташкой только общаемся. А все остальные это просто кошмар. В столице люди другие. И дети у них такие же. Надменные, жестокие, циничные. Готовые обсуждать за глаза и плюнуть в спину при случае. Или пойти по головам, если понадобится. Не могу я так больше. Хочу домой. Там все проще.

— Милая моя, — папа покачал головой. Потом притянул к себе и крепко поцеловал в макушку. — Паршивых людей в мире предостаточно. Ты не сможешь спрятаться от них в идеальном месте. Такого просто нет. Подонки и стервы есть везде. Так что побег —это самое последнее дело. Ты же не знаешь какой коллектив тебе попадется в новой группе. Там тоже может быть несладко. Что тогда? Куда потом побежишь? Или бросишь учебу?

— Нет, но… — я отстранилась, начав нервно покусывать нижнюю губу.

— Ты же так мечтала учиться в столице. И теперь просто так дашь каким-то сволочам разрушить свою мечту? Так нельзя, Мариш. Нужно уметь держать удар. Иначе тебя однажды просто загонят в угол, из которого не будет выхода.

— Один раз, пап. — вскинула на него глаза в отчаянии. Надеясь, что папа поймет. — Пожалуйста. Не хочу я возвращаться в ФЭНУ. В Каменке все будет по-другому. Мне проще будет начать сначала. И убегать я больше не буду. — замолкла, решив прибегнуть к маленькой хитрости: — Пап, ты же говорил, что по мне скучаешь? Если я вернусь, то буду рядом. Каждый вечер буду приходить домой. Или ты этого не хочешь?

— Я-то этого хочу, — хмыкнул, отец, потрепав меня по макушке. — Но вот хочешь ли этого ты? Я очень сомневаюсь. Такое ощущение, что ты пытаешься от чего-то сбежать. И мне это не нравится.

— Нет, пап, не пытаюсь я сбежать. Правда.

Я замолкла, понимая, что сказать больше нечего. Обхватив себя руками, уставилась невидящим взглядом в стену. Ложь отец учует, всю правду сказать не могу. Но и вернуться в группу для меня равносильно приговору. Наверное, я слабачка. Не смогу выдержать такой удар. Я и так получила мощный нокаут. Второй даже не все опытные боксеры выдерживают.

Глава 2 Серьезный разговор

— Мариш, ау? Ты меня слышишь? — озабоченный голос тети вырывает меня из не самых веселых воспоминаний. — С тобой все хорошо?

— Да, прости, — я попыталась беззаботно улыбнуться, но, судя по тому как укоризненно тетушка покачала головой, улыбка вышла скорее вымученной. — Я еще не до конца проснулась. Торможу немного.

— Тогда иди еще поспи, — махнула она рукой в сторону коридора. — А я пока завтрак приготовлю.

— Да не усну я уже, теть Зой. Пойду лучше в душ схожу. И вообще, пора мне уже переходить на нормальный режим дня. Не хочу как зомби ползать до обеда.

Тетя сначала недоверчиво на меня покосилась, глубокомысленно постучала пальцами по столешнице, а потом улыбнулась:

— Если так, то это замечательно, Мариш. А то скоро превратишься в маленького сурчонка.

— Неужели я так потолстела? — притворно ужаснулась, приложив ладони к щекам.

— Да какой там потолстела, — тетя Зоя укоризненно на меня посмотрела. — Тебя откармливать еще пару месяцев надо, чтобы хоть чуть-чуть жир на костях завязался. А то на анатомическое пособие скоро будешь похожа.

— Ну спасибо большое, мне очень лестно.

— Живо в ванную, — замахнулась тетя на меня полотенцем. — А потом завтракать. Будешь откармливаться.

— Уже бегу, — на этот раз улыбка вышла полноценной. Настроение мое немного поползло вверх, и это не могло не радовать.

Когда я вернулась, стол был уже накрыт. Тетя как обычно наготовила на целую роту, и это еще дядя был в командировке. Тут были и яичница с беконом и помидорами, и салаты с гренками, и сырная нарезка. А еще мое самое любимое лакомство — стопка аппетитных панкейков с бананами и шоколадной пастой. Ну, не считая фисташковых эклеров, конечно. Те стояли особым пунктом в листе моих десертных пристрастий.

— Это нечестная игра, — облизнулась, глядя на вкусняшки.

— Нечестно себя голодом морить. Ешь давай, — и тарелки весьма недвусмысленно были подвинуты ближе ко мне.

— Спасибо, — пробормотала я, разрезая гренок. — И приятного аппетита.

Так странно. Только когда начала жевать первый кусочек, поняла насколько сильно голодна. Желудок довольно урчал, готовясь проглотить целого слона. В последние месяцы за собой такого не замечала. Налегала в основном на супы, легкие салаты и кофе. И этого мне казалось с избытком. А теперь, кажется, организм решил пуститься во все тяжкие и получить все съестное, что только есть в близком доступе.

***

— Все, я больше не могу, — с сожалением отодвинула от себя тарелку с панкейками. Там оставалась еще треть порции, но в меня больше не лезло.

Погладив живот, отодвинула стул подальше. Уф. По-моему, кое-кто задался целью превратить меня в колобка.

— Марика, — тетя допила свой кофе и отодвинула чашку. — Мне кажется, нам с тобой нужно поговорить.

— О чем? — сыто потянулась, подавляя остаточный зевок.

— О твоем состоянии, милая. Которое мне очень не нравится.

— В смысле? — моментально напряглась, уже подозревая, о чем начнет спрашивать тетя Зоя.

— В прямом, Мариш, в самом прямом. Ты очень изменилась после болезни. Стала скрытной, замкнутой. Полдня бродишь сонная по дому и нехотя выходишь на улицу. И так уже два месяца.

— Ну я не только дома сижу. Я уже месяц хожу в бассейн. И по парку гуляю. Мне же прописали врачи бывать почаще на воздухе. И даже записалась на курсы для начинающих художников. Пока, правда, учусь по роликам на YouTube, набиваю руку. Мне нравится.

— Я видела твои рисунки, Мариш. Они очень красивые. У тебя с детства талант к рисованию. Я еще помню, как ты с большим упоением рисовала кукол на обоях.

— Хорошо, что я этого не помню, — рассмеялась от души. — А то мне было бы стыдно.

— Так вот, Мариш, — продолжила тетя. — Я не верю, что все дело в болезни. Тут что-то еще кроется, так? Все дело в парне?

— Нет, что ты. Нет никакого парня, — от неожиданности я поперхнулась и вынуждена была допить остывший чай, чтобы прокашляться.

— Ай-яй-яй, — погрозила она мне пальцем. — Нехорошо обманывать, милая.

— Теть Зоя, я, — нервно облизнула губы. Говорить с тетей было страшновато. Да и не хотелось, чтобы папа потом узнал обо всем. Но похоже, что меня приперли к стенке и теперь ждут правдивого ответа.

— Мариша, я тоже когда-то была молодой и творила глупости. Очень много глупостей. Твой папа называл меня безбашенной оторвой и после каждого косяка грозился отправить к родителям под замок.

— Не может быть, — мои брови поползли вверх. Я конечно, знала, что моя тетушка та еще неугомонная затейница, но не до такой же степени.

— Еще как может. Один раз Косте пришлось нас с подругой вытаскивать из КПЗ, куда мы с Таей попали после концерта.

— Кошмар, — удивленно протянула я и посмотрела на тетю. В ее глазах мелькала явная тоска по прошлому. — Папа, наверное, был зол?

— О, еще как. Думала, он убьет и меня, и Таяну.

Глава 3 Отпустить прошлое

Марика. Апрель.

— Мариш, а знаешь, что? Давай сегодня погуляем по городу? Как раньше, помнишь? По Наплавке походим? Перекусим там же? Или в район Карлова моста? В Градчаны? Помнишь, как ты любила гулять по «Дороге Королей»?

— О да, — я хорошо помнила наши прогулки по старой Праге. — А еще я тебя каждый раз тащила в зоопарк.

— А что нам мешает и сегодня туда сходить? Полюбуемся на полярных медведей, слонов и розовых фламинго?

— По-моему, я уже выросла из того возраста, в котором ходят по зоопаркам. — грустно вздохнула.

— Да брось, — фыркнула тетя. — Я же не отправляю тебя в песочницу куличики лепить. А наблюдать за животными можно в любом возрасте. Так что иди собирайся. Погода как раз хорошая для прогулок.

— Уже бегу, — быстро чмокнув тетушку в щеку, побежала одеваться.

***

Целый день мы провели на ногах, бродя по городу. Ходили по старым улочкам и площадям с весьма богатой историей. Пару раз спускались в метро, несколько раз прокатились на трамвае, но в основном передвигались на своих двоих. Умудрились и в зоопарк заглянуть, и покататься на фуникулере.

А еще много фотографировались. Просто безумно много. И вместе, и поодиночке. Делали и серьезные фото, и дурашливые. И снимки для своего блога тетя делать не забывала. Клянусь, мне казалось, что сегодня она будто бы вернула себе молодость и переживала ее заново, потому как энергии и энтузиазма у тети было больше, чем у меня. Особенно в самом начале.

Это все было здорово, конечно, но я настолько отвыкла от такой долгой ходьбы, что под конец просто потащила тетю в ближайшее кафе, где обессиленно плюхнулась на первый попавшийся на пути стул. Несмотря на удобную обувь ноги жутко гудели, а икроножные мышцы подрагивали.

— Домой поедем на такси, — устало выдала, когда официант принес нам меню. — На большее сегодня меня не хватит.

— А как насчет завтра? — хитро подмигнула мне тетя Зоя. — Восстановишься, я надеюсь?

— В каком смысле? — озадаченно похлопала ресницами. Вроде на завтра мы еще ничего не планировали.

— Давай устроим набег на торговые центры? Как раз коллекции Весна-Лето должны были уже поступить.

— Теть Зоя, — закатила я глаза. — У меня от вещей шкаф скоро треснет. Зачем новые покупать?

— Шопинг – лучшее средство для лечения души! И вообще, когда ты обновки в последний раз покупала?

— Не помню.

— Вот! И собираешься ходить в том, что вышло из моды? Нет уж. Завтра мы с тобой разойдемся на всю катушку.

— Ага, а потом папу хватит инфаркт, когда я покажу ему счета. — усмехнулась я.

— Не выдумывай! — отмахнулась от меня тетя. — Он тебе сам годовой лимит выдаст. Лишь бы ты выглядела так как сейчас.

— А как я выгляжу? — даже в зеркало на себя посмотрела. Благо, оно висело на стене рядом с нашим столиком. Странно, вроде все как обычно. Те же губы, глаза, нос. Что должно так обрадовать папу?

— Живой ты выглядишь, Мариш, — с нежностью посмотрела на меня тетя. — А не восковой куклой, как все эти месяцы. Румянец появился, улыбка. Глаза ожили. И я надеюсь, дальше будет только лучше.

— Я тоже на это надеюсь. — вскинула голову повыше и машинально сжала в кулак левую ладонь. Мне тоже надоело чувствовать себя неприкаянной тенью, не знающей куда бы приткнуться. — Ладно, я согласна на походы по бутикам. Но если папа будет ругаться, то всю вину свалю на тебя.

— Если Костя будет ругаться, я первой дам ему в зубы. — пробурчала тетя, вызвав у меня довольную улыбку. — Ладно, давай сделаем заказ. А то официант уже скоро глаза о наш столик сломает.

Мы сделали заказ, а потом неторопливо и с аппетитом поглощали вкусности. И опять я подметила, что ем как не в себя. Организм, похоже, наверстывал калории, потерянные за месяцы своеобразной диеты.

— Теть Зой, — спросила, когда мы уже приступили к десерту. — А что случилось с твоей подругой? Ну, с той, с которой вы попали в участок?

Не знаю, почему об этом спросила. Любопытство ведь оно такое, никогда не знаешь, в отношении кого или чего оно проснется. Сама история с КПЗ меня зацепила, да и тетя вспоминала о подруге с ностальгией. Но никого с именем Таяна среди ее подруг я не знала.

— Да ничего. — пожала плечами. — Дружили еще много лет, а потом жизнь нас развела по разным дорогам. Отчасти в том была и моя вина. Не очень хорошо я повела себя в свое время. Подробностей не расскажу, тебе они ни к чему. А Тая уже много лет живет с семьей в Москве. Стала очень успешным фотографом.

— Серьезно? — и снова память начала зудеть, посылая какие-то сигналы. Но расшифровать я их не могла.

— Да. Знаешь, — тяжелый вздох. — Когда-то я не понимала ее зацикленности на фотографии, а она смогла себя реализовать в этой отрасли. Сама. Без помощи со стороны своего мужа. Я смотрю репортажи со всех ее выставок. У Таи действительно сильные работы.

— Можешь сказать полное имя? Ну или псевдоним, под которым твоя подруга работает. Я бы тоже посмотрела.

Глава 4 Боль

Андрей. Декабрь.

Сознание возвращалось медленно, рывками. Я выныривал из глубин небытия, начиная понемногу ощущать свое тело. Глаза открыть не пробовал, пытался сначала осознать себя. Чувствовал, что лежу на кровати, ощущал мягкость подушки под головой и странную тяжесть в правой руке и ноге.

Потом снова черный провал. И повторное всплывание из глубины. Теперь до меня доносились отрывки фраз. Я узнавал голоса, но ответить по-прежнему не мог.

Слышал нежный голос мамы, чувствовал ее прикосновения. Она поправляла простыню, целовала меня в лоб и плакала. Много плакала. Ее слезы почти что прожигали мне кожу, но я ничего не мог сделать, чтобы успокоить ее. Тело все еще не поддавалось контролю.

Слышал глухой, измученный голос отца. Он рассказывал, как они с мамой переживают, говорил, что Лилька постоянно спрашивает обо мне, а они не решаются ей рассказать, что я попал в аварию. Просил возвращаться быстрее.

Кир тоже приходил, я различал в потоке бурчания отдельные фразы про то, какой я дурак, и что он обязательно надерет мне задницу, как только оклемаюсь.

Слышал вроде бы голоса тети Кары и дяди Леши, но это уже совсем смутно, на самой грани восприятия. А потом снова проваливался в темноту…

***

— Ааа, твою ж мать, — просыпаться было чертовски больно.

Едва разлепив глаза, тут же зажмурился и скривился от боли. Болело буквально все. Даже то, что болеть не может по определению. Мое тело будто прокрутили через насадку огромного блендера, а потом получившиеся кусочки попытались собрать в единое целое. И сделали это крайне неудачно. А вдобавок к этому было ощущение скованности, тяжести с правой стороны тела.

Когда снова открыл глаза, то обнаружил причину этой скованности. Правая рука была прижата к груди, а поверх нее наложена плотная иммобилизующая повязка. На правой ноге красовался гипс.

Попытался приподняться, опершись на здоровую руку, и чуть не заорал от боли. Стало трудно дышать, на глазах выступили слезы.

— Андрюха! Очнулся! — Артем, вошедший в палату со стаканчиком кофе в руках, мгновенно кинулся ко мне. — Живой!!!

— Это ненадолго, если ты продолжишь так давить, — простонал я. Слишком уж крепко меня стиснул друг.

— Прости. — Артем тут же отстранился. — Как ты себя чувствуешь?

— Хреново. Поможешь мне сесть?

— Да, погоди. Тут должен быть пульт. — Тема пультом приподнял изголовье кровати, а затем подложил мне под спину подушки. Так стало получше. Только в груди болело.

— Спасибо, — выдохнул сквозь стиснутые зубы. — Так лучше. Сколько часов я был в отключке?

— Часов? — друг вытаращил на меня глаза. — Каких часов? Ты три дня провел в реанимации. После того, как в тебя напихали кучу металла во время операции. В эту палату перевели только утром. Предки твои сейчас с лечащим врачом разговаривают. Наверное, мне надо к ним сходить, сказать что ты пришел в сознание?

— Да подожди ты, не суетись, — Артем начал было метаться по палате, но я почти сразу его тормознул. Краем сознания отметил, что бедолага выглядит хреново. Осунулся весь, лицо заросло щетиной. Волосы напоминали свалявшуюся шерсть. Здорово, видимо, за меня испугался.

А я? До меня, кажется, еще не совсем дошло случившееся. Откинувшись на подушки, попытался собрать воедино отрывки воспоминаний и вновь полученную информацию. Три дня в реанимации… Жесть

А до этого? Пару минут помаявшись, все же сумел вспомнить. Поездка на мотоциклах. Авария. Ощущение полной беспомощности и неподвижности. Голое сознание, запертое в каркасе костей, мышц и кожи.

Передернулся всем телом, вспомнив, как прощался с жизнью, лежа в снегу на перекрестке улиц. Мне ведь тогда казалось, что я и правда умираю. И почему-то даже страшно не было, я воспринимал смерть как грядущую неизбежность. А вот сейчас начало потрясывать. Когда пришло осознание того, что могло произойти.

— Тебе повезло, Андрюх, — дрожащими руками Тема потянулся к своему кофе, отхлебнул напиток. Скривился.

— Что, совсем отвратный? — усмехнулся я.

— Да какая, к дьяволу, разница? — вспылил друг. — Ты же чуть коньки не отбросил прямо там. Я едва не чокнулся, пока твой пульс прощупывал. И реакции добиться пытался. Но все было впустую. Врач сказал, что у тебя был какой-то там ступор. Правда, я так и не понял, что это такое.

— Я тебе поясню. Я все чувствовал, Тем, понимаешь? Все слышал, осознавал, но пошевелиться не мог. Даже губы не шевелились. Представь себе состояние полного паралича. Вот примерно так я себя ощущал.

— Твою ж мать, — Темыч побледнел от такого откровения и чуть ли не залпом выпил остававшийся в стакане кофе. — А сейчас чувствуешь же, да?

— Ну да, ты же разговариваешь со мной. И видишь, что я шевелюсь, — в доказательство своих слов повертел здоровой рукой, подвигал не загипсованной ногой.

— Там был такой жуткий список травм и переломов, — вздохнул Артем, выбрасывая пустой стаканчик в мусорку. — Ты сломал ключицу, лодыжку, ребра, грудину. Сотрясение было, даже шлем не уберег.

Глава 5 Сердце матери

Андрей. Декабрь.

Медсестра делает уколы и боль потихоньку отступает. Нет, не исчезает полностью, просто размывается, уходит на дно, давая временную передышку. Она похожа на затаившегося хищника, который на время уходит в кусты, но при этом наблюдает за тобой и выжидает удобный момент, чтобы накинуться и вгрызться в плоть с новой силой.

— Андрюша, — сквозь плотный туман, начавший затягивать сознание, до меня доносится ласковый голос матери. — Сынок, посмотри на меня, пожалуйста.

— Привет, мам, — с трудом приоткрыв глаза, посмотрел на мать. — Ну не надо, не плачь из-за меня. Я же живой.

Выглядела мама плохо. Бледная, с синими мешками под глазами, растрепанная. Ее губы подрагивали, а в глазах плескались слезы. Сердце кольнуло острое чувство вины. Мать в таком состоянии из-за меня.

— Андрей, — мама всхлипнула, потом закрыла глаза, потрясла головой. Видимо, так пыталась успокоиться. —Ты хоть представляешь, как мы с отцом испугались? Я думала, что уже все. Ты не выкарабкаешься. У меня чуть сердце не разорвалось от страха. Ты это понимаешь?

— Прости, мама, — я нашел ее тонкую ладонь и крепко сжал. Слова шли с трудом, голос дрожал, но я должен был сказать все, что чувствовал. Раз уж представился такой шанс. — За все прости. И за аварию эту. И за то что вел себя раньше как придурок. За то, что расстраивал тебя, за то, что редко приезжал. Я был плохим сыном, мам. Может быть, самым худшим из всех.

— Эх, Андрей, – покачала она головой, подалась вперед, поцеловала в лоб. Раньше я бы возмутился, но сейчас мне очень нужна была материнская нежность. Ее поцелуй был лучше данного мне обезболивающего, он прогнал отголоски боли, скребущиеся внутри. — Я люблю тебя и всегда буду любить. Несмотря ни на что. Но я бы очень хотела, — долгий вздох, — чтобы ты, наконец, взялся за ум! Хватит растрачивать жизнь попусту, хватит пить, хватит устраивать черте что. Ты же прекрасно знал, что я против мотогонок, но все равно сел на байк! И это в декабре!

— Прости, — все, что я мог сказать. — Мам, я больше близко не подойду к байку. Обещаю.

— Еще бы ты попробовал. —нахмурилась она. — Это еще папа ничего не высказал. И Кир. А им есть, что сказать. Как только поправишься — выслушаешь всего сполна. И не только это. Артем тоже свое получит.

— Мам, а где Тема? — напрягся, вспомнив, что просил друга позвонить Наташке, но тот так и не пришел.

— Не знаю, мы встретились в коридоре, он сказал, что ты очнулся и я сразу полетела сюда. А что такое?

— Да так, — постарался унять свою тревогу. — Спросить у него кое-что хотел. Мам?

Машинально потрогал грудь, будто хотел что-то нащупать. Чувство было такое, словно мне чего-то не хватало. Собрав в кучку остатки мозгов, попытался вспомнить. Я потерял что-то важное, какую-то вещь, что была на мне в день аварии.

Оглядев себя, увидел, что нахожусь в больничной рубашке. Наверняка мои вещи сняли в больнице и передали родным. И эта вещь должна быть среди них. Но не могу же я попросить маму принести мне то, сам не знаю что.

— Андрей, что с тобой? — мама встревожилась и подалась вперед. — Тебе плохо? Где болит?

— Нет, просто я потерял ….

И тут меня накрыло воспоминание. Гитара. Тот кулон, что подарила мне Марика. Только его я обнаружил в спальне, в то злосчастное утро после вечеринки. Он лежал на тумбочке, куда сам я его и положил. Я тогда схватил его и надел не раздумывая. Да и потом не снимал, вертел в руках весь вечер, пока с Темычем бухали. Рассматривал его и вспоминал, с каким удовольствием и радостью Марика мне его дарила. Там же еще и секрет обнаружился. Внутрь гитары Мариша вставила свою фотографию.

Вот и все, что мне от нее осталось — серебряный кулон и маленькая фотография. Подаренные с любовью. Возможно, эта гитара и уберегла меня в тот день от смерти.

Вообще, я никогда в такие вещи не верил, они казались мне глупыми суевериями. Но теперь глупостью мне кажется то, как я жил раньше. Все, к чему так рвался, видится пустым, грязным и омерзительным.

А самое светлое и чистое, что обнаружил, сам оттолкнул от себя, растоптал, выбросил на обочину. Бросился ломать с ярым остервенением. Как же теперь починить то, что сломал? Как?

Мариша, лисеныш мой. Как же хочется сейчас увидеть ее, услышать голос, слова сочувствия. Чтобы поцеловала, обняла, сжала руку в своей ладони. Я даже не поморщусь, если станет больно. Главное, чтобы она была рядом.

Интересно, приедет ли Марика навестить меня, если узнает, что я в больнице? Приедет же, да? Хотя бы на пару минут и из жалости? Может, это наш шанс поговорить? Да, о прощении мне не стоит даже и помышлять. Но вдруг? Вдруг я смогу достучаться до нее? Если она оставит мне хоть крошечную лазеечку, я проберусь внутрь. Исправлю все свои ошибки. Научу ее заново мне верить.

В душе вспыхивает свет новой надежды, и это действует почище укола адреналина в сердце. Внутри начинает бурлить от переполнившей покалеченное тело энергии.

— Мам, можно попить? — горло внезапно пересохло так, что язык стал ощущаться куском наждачной бумаги.

— Да, милый. Держи. — через минуту мама подала мне стакан и я с жадностью его осушил.

Глава 6 Плохие новости

— Андрюх, ты только в руках себя держи, ладно?

Да бля! Как можно себя держать в руках, когда слышишь такую фразу? Особенно вкупе с бледным и тревожным выражением лица, с которым друг вошел в палату.

— Тема, что стряслось? — естественно, я тут же напрягся. Гримаса на роже друга явно не сулила ничего хорошего. — Что с Марикой?

Сердце тут же бешено заколотилось, а кожу покрыла липкая пленка страха. Мои нехорошие предчувствия сбывались. Я же еще в тот проклятый день чувствовал, что Марише нужна помощь.

Какая-то неведомая сила тянула меня к ее дому, нашептывала на ухо, не давала покоя.

— Что с ней, Артем? — взорвался я. — Скажи уже, не молчи!

Мысли лихорадочно метались, пытаясь сообразить, что же произошло. Неужели? Нет, нет нет!!!

В мозгах пульсировало страшное подозрение: попытка суицида. Неужели Марика могла наглотаться таблеток или…

Воображение рисовало картинки одну страшнее другой. Такие, что сразу же захотелось сдохнуть.

Что я натворил? Что же мы натворили?

— Марика в больнице, Андрюх. — Артем сел на стул. Сжал руки в кулаки и посмотрел на меня тяжёлым, мрачным взглядом. Ему явно было не по себе. — Ее госпитализировали с пневмонией утром в понедельник.

Господи! Закрыл глаза, пытаясь справиться с бешеным сердцебиением. В висках запульсировало, сквозь шум в ушах я едва разбирал слова друга. Он говорил, что состояние средней тяжести и она пока находится в отделении интенсивной терапии.

Не суицид, это хорошо. Но пневмония — это плохо. Очень плохо. Особенно если есть риск попадания под ИВЛ.

— Это из-за нас, Тем, — прохрипел я. — Ты понимаешь, что она заболела из-за нас. Если бы не этот проклятый спор, то Егор не вынес бы все в общий чат и Марика была бы в порядке.

— Ты не можешь быть в этом уверен. Может, это совпадение? — Артем пытается успокоить нас обоих, но я вижу, что он сам мало верит собственным словам.

— Ну да, конечно! — рявкнул я, чуть изменил позу и тут же сморщился. Боль начала возвращаться. Она накатывала приступами, похожими на приливы. Боль — передышка —снова боль. — Совпадение? Я даже представить боюсь, в каком состоянии она шла по улицам. Мать твою!!!

Откинувшись на подушки, зажмурился. Отгонял подступающую со всех сторон боль и пытался придумать, что делать дальше. Хотелось как-то помочь Марике, хоть и понимал, что это не в моих силах. Я не врач и не маг, чтобы исцелять наложением рук.

Я хотел к ней. Немедленно. Сейчас. Душа рвалась прочь из больничной клетки, а чертово тело не хотело слушаться, закованное в повязки и гипс. Проклятье!

— Что еще сказала Наташа?

— Это все, что я смог выпытать. — вздохнул друг и потер глаза. — Она орала так, что было слышно медсестрам в коридоре

— И правильно делала, Тем, — застонав от боли, схватился за больную руку, которая стала нестерпимо ныть. — Мы с тобой два ублюдка, вот и все. Еще что-нибудь она сказала?

— Что если ты или я вздумаем приблизиться к больнице или расстраивать Марику своими звонками, то она все расскажет ее отцу. Который с радостью свернет шеи нам обоим.

— А знаешь, что? Давай, — жестокая волна раскаяния внезапно захлестнула с головой. А еще отвращения к самому себе и жажды наказания. — Отвези меня к ней в больницу. Я сам все расскажу ее отцу. Пусть выносит мне приговор. Я заслужил.

— Совсем спятил? — вытаращился на меня друг. — Ты как добираться собираешься? Ползком по снегу?

— Достань мне коляску, ее можно в любой аптеке купить. — выдохнул с отчаянием и приподнялся, опершись на здоровую руку. Даже корпус смог немного сместить к краю кровати. — А на ней докатишь до машины.

— Какой машины? — рыкнул Артем. — Забрал у меня отец ключи. Говорил же. А на своем горбу тебя не дотащу. Тем более с такими травмами. Уж прости.

— Значит, наймем такси. Ну или это, как его…— пощелкал пальцами, вспоминая. — Мама говорила, что есть такие фирмы, которые оказывают услуги по перевозке лежачих больных. Можно поискать в интернете и нанять машину.

— Андрей, — Артем начал смотреть на меня как-то странно. Как на шизофреника, у которого пошел сдвиг по фазе. — Ты сам себя слышишь? Ты хочешь, чтобы я помог тебе сбежать из больницы? После того как ты чуть не отправился на тот свет? И ради чего? Чтобы тебя придушил разъярённый отец? А мне потом что делать? Отвезти твой труп родителям и повеситься на ближайшем столбе?

— Я заслужил наказание, заслужил, понимаешь? — прошипел я, вскидываясь. Артем же попятился от моей кровати на пару шагов. — Будет справедливо, если отец Марики узнает, по чьей вине его дочь в таком состоянии. За все в этой жизни нужно отвечать, Тем.

— Андрюх, это не выход, понимаешь? — Артем подошел к стене, пару раз стукнулся о нее лбом. — Ну сдохнешь ты. А дальше что? — развернулся ко мне, тяжело дыша и сверкая глазами. — А о родителях ты подумал? О сестре, в конце концов? Ты знаешь, что твоя мать сутки под капельницами лежала? Она упала в обморок, когда ты был на операции. Не выдержала шока.

— Проклятье, — схватившись рукой за голову, застонал. На этот раз не столько от физической боли, сколько от душевной. Понятно теперь, почему мама так плохо выглядела.

Глава 7 Что же ты наделал?

Александр

— Яна, тебе бы домой поехать, — присев на подлокотник больничного кресла, привлек к себе жену. Она тяжко вздохнула, посмотрела на меня печальными глазами и покачала головой.

— Нет, Саш. Я побуду с Андреем. Мало ли, что случится. А то пока ходила за тобой, видишь, что случилось. Хотя врач осматривал его и сказал, что все нормально, нет никаких осложнений.

Жена вздрогнула и крепче прижалась ко мне. Не переставая при этом наблюдать за кроватью, на которой спал наш сын. Лекарств ему вкололи столько, что до утра будет отдыхать.

Страх Яны вполне объясним. Мне и самому стало жутко, когда я вошел в палату и увидел сына, истекающего кровью, и перепуганного Тему, держащего его на руках. Долго еще эта картина перед глазами стоять будет.

Как только Яна выдержала и не сорвалась снова в истерику, не знаю. Но она держалась, цепляясь за меня, и мы оба буквально лезли на стену, пока ждали результаты новых обследований. Боялись внезапного внутреннего кровотечения.

К счастью, результаты пришли обнадеживающие. Кишечник сына был цел, легкие тоже. А вот с сосудами носовой полости и ротоглотки беда. Полопались от напряжения артерии, что и вызвало обильное носовое кровотечение. А в ротовую полость кровь большей частью затекла по дыхательным путям.

Крови он потерял прилично, но как сказал Владлен, могло быть гораздо хуже. При профузных кровотечениях, особенно когда повреждается сонная артерия, кровь теряется так быстро, что помощь зачастую оказывается бесполезной. Андрею же сделали переднюю тампонаду носа, очередное переливание крови и накачали лекарствами. Главное теперь, не допустить рецидивов и разрыва более крупных артерий.

— Родная моя, — приподняв ее голову за подбородок, заглянул в любимые глаза. Которые за все эти годы ничуть не потускнели. — Ты же слышала, что сказал Владлен, перенапрягся парень, сосуды полопались. Это поправимо. Терапия поможет. А тебе нужно отдохнуть, а то опять свалишься с ног. Я присмотрю за Андреем.

— Дай мне еще час, ладно? Не могу я сейчас уехать. Изведусь же вся еще в дороге.

— Хорошо, – сдался я. — Посиди с Андреем, успокойся. А потом поезжай домой. Лиля там заждалась уже. Она и так нервничает все эти дни, не понимая, что происходит.

— Надо ей обо всем рассказать, наверное. — Яна с нежностью сжала руку нашего сына и вздохнула.

— Вот завтра и расскажем с утра. А после школы заедем с ней в больницу. Чтобы не переживала сильно. Идет?

— Идет. — жена повернулась ко мне, подарила поцелуй и крепко обвила двумя руками. — Люблю тебя.

— И я тебя, родная. Ты же знаешь. – втянул носом любимый запах, позволяя себе немного расслабиться. Последние дни выдались неимоверно тяжелыми. Причем для всех.

Последний раз подобный кошмар мы пережили больше двадцати лет назад, когда в этой же больнице Карина отчаянно боролась за жизнь. И надеюсь, что больше такого не повторится.

— Ладно, Ян. Ты пока сиди тут, а я пойду Тему успокою. Бедолагу трясет как в лихорадке. Расскажу, что с Андреем все в порядке и сдам на руки отцу. Через час я тебя отправлю домой, а сам посижу часов до одиннадцати. Потом меня сменит Карина, а я поеду к вам с Лилькой.

— Кир обещал приехать с утра. — кивнула жена. — Побудет тут до обеда, пока мы не заберем Лилю из школы.

— Ну вот видишь, — улыбнувшись, чмокнул любимую в нос. — Наш сын без присмотра не останется. Так что расслабься, все самое страшное уже позади.

— Надеюсь, что так, Саш. Надеюсь, что так. Ой…

— Ты чего?

Яна неожиданно от меня отстранилась, присела на корточки и начала искать что-то под кроватью Андрея.

— Это что? — с любопытством посмотрел на зажатую в руке у жены миниатюрную металлическую гитару.

— Это подвеска Андрея. Он ей очень дорожит. Сказал, что чей-то подарок. — повертела кулончик в руках. Вздрогнула. — Наверное, она упала на пол, кода ему плохо стало. Тут кровь осталась.

Яна достала из сумочки салфетки и тщательно оттерла пятна крови с металла. Потом снова ойкнула, когда гитара неожиданно раскрылась в ее руках. И сразу же расплылась в счастливой улыбке. Что меня несколько озадачило. В последние дни жена забыла, что значит улыбаться.

— Что там? — любопытство одолело, честно сказать.

— Сам посмотри, — все с той же улыбкой протянула мне кулон. — Кажется, наш сын нашел себе девушку, наконец-то. Нормальную девушку, я имею в виду, — тут же поправилась, заметив мой скептический взгляд.

Покачав головой, всмотрелся в миниатюрную фотографию и вздрогнул. Почему-то даже тени сомнения не возникло в том, что эта девочка на снимке — та самая Марика. О которой рассказал Кир и на которую поспорил мой сын.

— Саш, что не так? — улыбка сползла с лица Яны. — Я, конечно, не знакома с этой девушкой, но она даже на фото отличается от всех тех пигалиц, с которыми Андрей обычно путался. По-моему, они красивая пара.

— Все в порядке, Яна, — отвертелся, бросив еще один взгляд на фотографию. — Устал просто, нервов нет никаких.

А девушка действительно была очень похожа на Янку в юности. Кир не ошибся. Просто до нереальности похожа. Такая же воздушная, улыбчивая и какая-то неземная.

Глава 8 Жестокая правда

— Пить, — простонал я, не особо соображая, что происходит. Тело плохо слушалось, болело, да и общее состояние было каким-то разбитым.

— На, держи.

С трудом продрав глаза и проморгавшись, узнал Кира, который стоял у кровати и с хмурым видом подавал мне стакан воды.

Благодарно кивнув, попытался протянуть руку, но взять стакан не получилось. Ладонь отчаянно дрожала и никак не желала сжиматься. Кир, чертыхнувшись, помог мне приподняться и поднес стакан прямо к губам. Томимый жуткой жаждой, я тут же приник к стеклянной кромке и начал жадно пить. Ощущение было такое, словно неделю без воды торчал в пустыне.

— Спасибо, — напившись, обессиленно упал на подушку. Попытался собрать в кучу разрозненные отрывки мыслей и воспоминаний. Получалось плохо. В голове царила полная неразбериха.

— Как ты себя чувствуешь? Болит что-то? Врача позвать?

Пуф!!! Слово «врач» сработало как триггер. Сознание немного прояснилось, и я вспомнил заново череду трагических событий. Больница. Я нахожусь в больнице, куда меня доставили после падения с мотоцикла. У меня тяжелые переломы. Три дня я провалялся в отключке.

Последнее, что помню, это то, как разговаривал с Артемом. Потом были боль, головокружение и кровь. С трудом поднеся дрожащую ладонь к лицу, дотронулся до носа и губ. Все было чисто. Значит, кровотечение остановили. Только вот в ноздрях торчало что-то непонятное, то ли турунды, то ли тампоны. Впрочем, не так уж это и важно.

Так, о чем мы с Темой говорили? Точно! Марика! Она тоже в больнице. И все из-за нас, козлов! Тема обещал наведаться в больницу и узнать как у нее дела. Стоп, а когда он это обещал?

В моей памяти все случилось будто пять минут назад. Но сколько времени прошло на самом деле??? День, два, неделя?

— Кир? — в панике повернул голову к крестному, который все так же стоял у кровати. — А какой сегодня день? И число?

— Четверг, двадцать восьмое декабря.

Слава богу! Значит, в отключке я провел всего ночь. Так, надо бы сесть и достать телефон. Артему написать.

— А ну стой! — Корс на корню пресек мои попытки. — Прекрати дергаться! А то опять кровотечение откроется! Ты вчера всех до смерти напугал! Снова! Хочешь опять в отключку? Или, быть может, родителей до инфаркта довести?

— Нет. Конечно, нет, — провел рукой по лицу. Вздрогнул под тяжелым, суровым взглядом крестного. — Не хочу. Я не знал, что вчера так получится.

— Теперь будешь знать. — внезапно Кир смягчился, и теперь выглядел скорее усталым, чем злым. Он подвинул к кровати кресло, опустился в него и осуждающе на меня посмотрел. — Лежи смирно и не делай резких движений. А то опять сосуды полопаются. Или швы разойдутся.

— Ладно, — падаю на подушку, глубоко дышу ртом и пытаюсь взять себя в руки. Смотрю в серьезное лицо Корса и понимаю, что не могу молчать. Мне надо выговориться: — Кир, я сожалею, правда. Мне жаль, что все так вышло.

— Да? — крестный скептически приподнимает вверх левую бровь. — И о чем же ты сожалеешь?

— О том, что сел на этот гребаный байк в нетрезвом виде. О том, что заставил переживать родителей. Мне жаль, что маме стало плохо из-за меня.

— А о споре не сожалеешь? — вдруг жестко спросил крестный. — Девчонку тебе совсем не жаль?

Я нервно сглотнул и уставился на Кира. Он знал. Очевидно, во всех подробностях. И оттого был на меня зол. Что и следовало ожидать.

— Артем? — единственное, что спросил. Хотя и так знал ответ. Впрочем, на друга зла я не держал. Все равно пришел бы потом к Кириллу с повинной. Не смог бы держать все в себе.

— Ну а кто еще? — фыркнул Корс. — Раскололся, стоило Сане на него надавить.

Твою ж мать. Еще и отец теперь в курсе. Впрочем, так ли это важно теперь? Все что мог, я уже потерял. А любая взбучка от отца будет вполне заслуженной.

— Я знаю, что ты теперь обо мне думаешь, — тихо сказал, отведя глаза в сторону. Видеть отвращение и презрение в глазах крестного было невыносимо.

— Да? А я вот думаю, что даже не представляешь. Я ведь считал, что ты умный парень, хоть и чересчур упрямый. Думал, что сможешь разобраться со своими чувствами и сделать правильный выбор. Но ты своим поступком опустился почти на самое дно. Понимаешь это?

— Я…

— В глаза мне смотри, Андрей! В глаза! Если поступил как мудак, то имей мужество хоть признать это. Не добавляй к своим грехам еще и трусость.

С большим трудом, но я все же смог посмотреть в глаза Корсу. Поежившись при этом от целой тонны льда, которая царила в его взгляде. О, этот взгляд был сродни лезвию толедского меча. Резал он буквально до костей. Мне даже снова померещился запах крови в носу.

— Да, Кир. Ты во всем был прав тогда. А я по факту не только мудак, но и полный кретин. — вздохнул, потерев начавшую ныть грудь. — Я не хотел, чтобы все вышло так. Старался держаться от Марики подальше, но не смог. Не хотел принимать то, как сильно она запала мне в душу. Игнорировал это. Но при этом так бешено ревновал, что готов был глаза выцарапать Теме. Похерить всю дружбу. Потому и не смог отойти в сторону. А в итоге загнал нас всех в ловушку.

Кир слушал молча, пока я рассказывал всю подноготную этого спора, включая его плачевные последствия. Лишь в конце спросил почти обреченно: