Закатное солнце растекалось по коже, а ветер запутывал пальцы в её волосах. В этот миг казалось, будто сама Вселенная затаила дыхание, подарив им передышку — крохотный осколок свободной жизни, выпавший между ударами судьбы. Казалось, что впереди ждёт самое заветное - свободная жизнь. Мимолётные мгновения, чудом вырванные у судьбы-злодейки, радовали сейчас и обещали разорвать сердце в клочья после. Они сидели на старом деревянном причале, ноги свесив над тёмной водой, в которой отражались последние лучи солнца. Его ботинок слегка касался её сандалии, и это крошечное соприкосновение казалось важнее любых слов. Она закинула голову назад и рассмеялась — звонко, беззаботно, так, как смеются только те, кто уже давно переступил через страх. Её смех смешивался с криками чаек и шумом прибоя, создавая странную, но прекрасную мелодию. Её речь лилась на его языке, обрываясь на сложных словах, спотыкаясь о непривычные звуки — не хватало практики. Акцент, который она так старалась скрыть, делал её речь особенной — будто она говорила не просто словами, а открывала сердце и прятала в каждой фразе частичку своей души. Он ловил каждое её слово, каждую интонацию, и когда она запиналась, терпеливо поправлял её. Ему нравилась эта маленькая игра, а она упрямо повторяла трудные фразы снова и снова, пока произношение не становилось идеальным, гладким, как отполированная морскими волнами галька под их босыми ногами. Иногда, слыша критику, она корчила смешные гримасы, а он шутливо ударял её кончиком пальца по носу.
Он рассказывал ей о своём городе, рисуя словами картины, которые она видела лишь в своём воображении. Мосты, омытые бесконечными дождями, их чугунные перила, холодные на ощупь даже в самый жаркий день. Узкие переулки, где воздух был пропитан ароматами жареного миндаля, свежего хлеба и старых книг, пылящихся на полках букинистических лавок. "Отвезу тебя туда", — обещал он, и в его голосе звучала такая уверенность, будто война, разделявшая их мир на до и после, была всего лишь дурным сном, который обязательно закончится с рассветом. "А потом — Париж. Мы увидим его вместе". Эти слова звучали как заклинание, как молитва, как обещание, которое он намерен был сдержать любой ценой.
Она в ответ рассказывала о своём детстве, перенося его в мир, столь непохожий на его собственный. В её рассказах леденели снежные равнины, где ветер выл, а тёплый свет в окнах прорывался через морозные узоры. Она вспоминала дом, пахнущий чёрным чаем с лимоном, вареньем и имбирным печеньем. «Я переведу тебе свои любимые стихи», — говорила она, и в её глазах вспыхивали звёзды надежды, хотя оба знали — завтрашний день не принадлежит им. Никогда не принадлежал.
Мир вокруг них был одной большой, бесконечной и нелепой войной, которая не спрашивала разрешения, врываясь в жизни и ломая всё на своём пути. Они могли лишь украсть эти мгновения покоя, как воры крадут драгоценности, зная, что рано или поздно за это придётся отвечать.
Уже завтра ей снова предстояло сесть за шахматную доску, где вместо деревянных фигур были живые люди с их судьбами, надеждами и страхами. Ему? Снова брать в руки оружие, ощущая его холодную сталь вместо тёплых пальцев любимой. Снова выполнять приказы, заглушая голос разума и сердца. Снова молиться — не о победе, не о славе, а о простой возможности просто увидеть её снова. Они избегали разговоров о том, что ждёт их после. Не решались строить планы. Боялись верить в счастливое "после", потому что знали — война не оставляет места для иллюзий. И только в тишине, когда ночь накрывала их своим чёрным покрывалом, усыпанным звёздами, он шептал ей на ухо: "Мы увидимся снова". И эти слова становились единственной молитвой, в которую она ещё позволяла себе верить.