Парусник в бутылке

Парусник в бутылке

Оксанка на цыпочках подкралась к страшной двери и замерла возле нее, прислушалась. Тихо в хате: ни одного немца нет, все уехали куда-то — даже Ырка с ними. Тихонько потрескивал в руках огарок свечи, капелька парафина упала на пол. Вдохнув побольше воздуха, Оксанка решилась и толкнула дверь, приоткрыв ее немножко. Странно, что они не заперли ее — забыли, что ли? Оксанке сделалось не по себе: а что, если это какая-то хитрая ловушка? Как Петро говорит: дьявол ловит мышей…

«Трусливый заяц!» — мысленно обругала себя Оксанка — как же, она ведь партизанская связная, должна выполнить задание и найти шифровку, а она стоит на месте, трясется. Отринув ненужный страх, Оксанка проскользнула в горницу, неслышно притворила дверь и огляделась, освещая вокруг себя тусклым огоньком.

Неверный свет выхватил из мглы стол, стулья, три аккуратно заправленные кровати. На столе громоздилась их рация, навалены кучей бумаги, да пристроилась круглая пепельница с горкой пепла, окурками. Ырка не выкинул их — странно… К запаху табака Оксанка успела привыкнуть: татка дымит, фрицы дымят. Только страх остается непривычным — колет, кусает, навязчиво требуя, чтобы она уходила, да побыстрее. В глаза бросилась привинченная над столом массивная полка. Вернее диковиная бутылка на ней, которую опрокинули на бок, установив на подставочку, около походной аптечки. Огромная, похожая на таткины для первача, бутылка содержала в себе маленькую модель корабля. Вычурный парусник, несущий крестики на полосатых парусах, невесть каким образом был просунут в узкое горлышко, наглухо закупоренное деревянной пробкой. Вот ведь немчура — кроме пистолетов и танков умеет выделывать такие дивные вещи. Интересно, Эрих сам его туда засунул или у кого-нибудь стащил уже готовым? И снова Оксанка поймала себя на греховной мысли о том, что про себя назвала по имени немецкого командира и что вовсе не ненавидит его, как положено бы партизанке, будущей комсомолке, советской девушке, воюющей за родину, за Сталина. Хотя родина и Сталин далеко, и их деревушку эти чудища теперь называют какой-то «рейхскомиссариат». Оксанка хотела осторожно достать бутылку, разглядеть в ней парусник получше. Однако вспомнила о своем задании.

«Дуреха, черепаха!» — Оксанка вновь заругала себя за то, что глупо топчется на месте, бросилась к столу, поставила возле рации огарок так, чтобы не занялись немецкие бумаги. Аккуратно, стараясь не шелестеть, принялась Оксанка перебирать их, плотные, непонятные. В шифровке должны быть цифры написаны — так Петро ей сказал. Однако Оксанка уже почти всю кипу перебрала, но с цифрами бумагу так и не нашла — каждый лист исписан корявыми строчками, исчеркан размашистыми подписями, на некоторых виднеются нелепые следы грязных пальцев.

Внезапный шорох насторожил Оксанку, и она замерла, скованная ужасом. Что это? Скрип половиц? Шаги? Нет, это просто мышь поскреблась. Или крыса? Крыса страшнее — Оксанка обязательно вскрикнет, если увидит тут крысу — и выдаст себя с головой.

Нет, тут никого нет: батьки спят, немчура убралась. Поэтому и батьки так крепко уснули: высыпаются, пока некого бояться. Оксанка попыталась забыть про мышей и про крыс, вернулась к бумажной стопке.

Хлоп! — дверь хлопнула резко и оглушительно громко в ночной тишине, и у Оксанки сам собою вырвался сдавленный вопль. Она замерла над раскиданной кипой, будто окоченела, а в висках стучало, поднималась головная боль. Миг бедняжка старалась убедить себя, что это мамка сюда случайно зашла. Или татка забрел, сало искал.

— Менья иськать? — страшный немецкий голос прозвучал с едкой насмешкой, и Оксанка ощутила на щеках бессильные слезы. Чудовище прекрасно поняло, что она искала шифровку, возможно, оно стояло за дверью, наблюдая, как роется она в его бумагах.

Мучительно сглатывая ком, который мешал ей дышать, Оксанка медленно повернулась и украдкой взглянула на него, тотчас же отвела взгляд в угол, где зияла мышиная нора. Мыши повсюду в хате: немчура только отстроила ее, а они уже прогрызли.

Страшенный дьявол возвышался в дверном проеме, загородив его, таращился прямо ей в душу и изрыгал смешки. Серый китель был небрежно накинут на его широченные плечи, а в руках он теребил ужасную черную палку. Оксанка попятилась, решив, что чудовище сейчас сломает ей шею — так же, как тому несчастному солдату.

— Т-тебя, — едва пискнула Оксанка, топчась, надеясь на то, что он посмеется и прогонит ее «zu Mutter», как раньше.

— Und du bist mutig! (А ты храбрая), — непонятно протянул он, опершись ладонью о дверной косяк.

Оксанка вновь бросила быстрый взгляд в его сторону, сминая холодными пальцами передник. Дьявол улыбался ей, глядя сверху вниз, а потом вдруг сделал широкий, быстрый шаг, сгреб Оксанку в охапку, подняв над полом. Его китель свалился, бряцнув железками, но Эрих этого даже не заметил.

— Искать менья — найти менья! — громко прокаркал он в перекошенное страхом лицо Оксанки. — Я сказать — ти нрявисья zu mir!

— Отпусти, отпусти меня! — Оксанка попыталась вырваться, однако он прижал так, что она и шевельнуться не могла — только бестолково болтала ногами и беспомощно хныкала.