Санкт-Петербург. 1865 год.
«Здравствуйте, Ада!
Не передать словами, как я был рад узнать о Вашем возвращении в столицу. Надеюсь, дорога домой не отняла много сил, и Вы находитесь в добром здравии!
Мне известно о постигшей Вас утрате. Приношу глубочайшие соболезнования. К сожалению, слухами земля полнится, и весть о случившемся дошла и до меня.
Я очень хочу встретиться с Вами лично. Нам есть что наверстать за эти пять лет, проведенные в разлуке. Они были омрачены мыслью, что Вы могли позабыть обо мне…
Наверняка я вас смутил. Простите. Не смог сдержаться. Ведь место для вас всегда будет в моем сердце. В моем сердце и академии, куда я приглашаю вас в качестве преподавателя.
У Вас будет время обдумать мое предложение. В субботу я буду в городе и нанесу Вам официальный визит, о котором уже уведомил Марию Максимилиановну. С нетерпением жду нашей встречи.
Искренне ваш, Давид К.»
Письмо возникло прямо из воздуха, мерцая серебристой дымкой остаточного колдовства, и бесшумно опустилось на стол перед девушкой как раз в тот миг, когда она осталась одна. Дверь за служанкой закрылась; Адалина собиралась провести следующие полчаса за чтением свежей повести «Леди Макбет Мценского уезда» однако конверт с витиеватым знакомым почерком мгновенно завладел всем её вниманием.
С непроницаемым лицом она сжимала в тонких пальцах лист бумаги, вновь и вновь перечитывая чернильные строчки. Давид, её давний друг, тактично умолчал, как сильно ранила она его пять лет назад, перед отъездом в Париж. Но это послание было доказательством: никакой обиды с его стороны не осталось. И это могло бы её искренне обрадовать, если бы она вообще была способна что-либо чувствовать в полной мере.
Не желая погружаться в тень прошлых лет, Адалина убрала письмо. Вернувшись на широкий подоконник, она устроилась поудобнее, пытаясь снова погрузиться в повесть. Суровый мир Лескова захватил её так сильно, что на время смог вытеснить даже образ Давида и его откровения.
Через некоторое время в комнату вернулась Катерина - служанка, что работала в их семье не один десяток лет, - и позвала барышню к ужину. Адалина кивнула, поблагодарила хрупкую с виду женщину и сказала, что спустится через четверть часа. Едва дверь закрылась, она осмотрелась вокруг, решая, с чего начать подготовку к вечернему туалету. Помощь служанки здесь не требовалась, бытовое колдовство давалось ей с невероятной легкостью.
Адалина Де Кюстин, в девичестве - Моретт, происходила из древнего рода первооткрывателей, тех, кого в семейных хрониках называли «Озаренными». История её рода уходила корнями на пять столетий назад, когда ее предок, французский торговец и искатель приключений Пьер Моретт, во время экспедиции в затерянные ущелья Тибета нашел то, что впоследствии стали называть «Колыбелью Эфира».
Это была скрытая от глаз долина, где сама природа нарушала известные законы: камни парили в воздухе, ручьи текли вверх по склонам, а воздух мерцал серебристой дымкой. Проведя там всего несколько дней, Пьер и его спутники обнаружили, что их сознание изменилось. Они обрели способность чувствовать скрытые энергии мира и влиять на них силой мысли. Они не изучали магию - они ею преисполнились, как сосуды, наполняющиеся водой из источника.
Вернувшись в Европу, путешественники обнаружили, что этот дар не только не исчез, но и передается по крови. Их дети рождались с врожденной колдовской энергией - нестабильной, дикой, требовавшей усмирения и жесткого контроля. Так началась новая эра для их рода. Они больше не были просто людьми; они стали проводниками силы, взятой из самого сердца мира. Их жизнь превратилась в постоянную практику и изучениеи новых способностей, в попытку обуздать тот океан энергии, что бушевал в их крови, и передать знания следующим поколениям.
Для Адалины колдовство было не набором заклинаний, а наследием того самого путешествия - врожденной, почти инстинктивной силой, которую приходилось с детства учиться направлять и контролировать, чтобы она не поглотила само существо.
Их семья была уважаема благодаря открытиям, совершенным тем или иным предком. Например, прадедушка Адалины, Максимилиан Афанасьевич - специалист в области трав и зелий, вывел уникальную формулу, благодаря которой можно было лечить бесплодие. А до этого его отец научился создавать колдовские круги, дающие возможность перемещаться в пространстве.
Почти все открытия с радостью передавались от одной семьи к другой, за исключением тех знаний, которые считались тайными или постыдными. Адалине, увы, не было известно ничего, что подходило бы под одно из этих определений. Однако, ступая по пути прадедушки, она много экспериментировала, и однажды у неё получилось создать сыворотку, которая в неправильных руках могла бы навредить людям и даже изменить мир. Но для Адалины эта сыворотка стала спасением после смерти её мужа - Жака.
Жак… При одном его имени кольнуло под ребром. Действие выпитого в обед зелья ослабевало. Девушка торопливо распахнула массивные дверцы шкафа. Её пальцы скользнули между аккуратных стопок белья, нащупывая один из изящных флаконов, увенчанных золотистой цепочкой. Она откупорила крышку, одним движением выпила густую сыворотку и закрыла глаза, чувствуя, как знакомое безразличие разливается по жилам. Так было легче. Гораздо легче.
Через минуту еле заметные морщинки на лбу разгладились, и Адалина, наконец, принялась за смену одежды. Сначала вынула из массивного шкафа небесно-голубое и бежевое платья. Взмахнула рукой и с помощью колдовской силы пустила их в полет по комнате, да так, что шелковые ленты на поясе запорхали, как бабочки. Вслед за одеждой из шкафа выскочили домашние туфли и начали отбивать четкий ритм по деревянному полу. Адалина отстраненно улыбнулась устроенному представлению и, поведя плечами, скинула с себя одежду, в которой была до этого. Тут же наряды, что летали по комнате, замедлились, но кружиться не перестали. Девушка серьезно задумалась и провела ладонью то по одному, то по другому платью. Выбор пал на более яркую ткань. Она напоминала ей ясное небо Франции, такое отличное от серого неба Петербурга.