Пепел за границей карт. Чужая среди своих

Глава Первая. Последние дни

Саркома лёгкого.

Третья стадия, метастазы, терминальное состояние. Диагноз, который произносили шёпотом даже врачи с двадцатью годами практики. Александра не обманывалась.

Она давно уже не считала дни. У неё их просто больше не было - стались часы, отмеренные капельницами да сменой медсестёр.

Александре было сорок пять. Она точно знала свой срок, как точную дату в календаре. Родные давно забросили идею хоть как-то наладить контакты еще пока она была здорова, болезнь же перечеркнула все жалкие попытки окончательно. Единственная дочь от мимолетного романа давно живет за груницей - о матери за последние три года вспомнила лишь единожды. когда родилась внучка.

Неделя? Может, две. Хотя, возможно, меньше.

Тело уже начало сдавать — вес ушёл, кости вылезли наружу, кожа поблекла и натянулась, как пергамент. Рак оказался терпеливым зверем. Он не спешил, смакуя каждую победу над её клетками.

Она лежала на кровати в палате, где пахло сыростью, лекарствами и слабым ладаном из соседской комнаты. Вчера умерла соседка, суеверные медсестры вызвали батюшку освятить палату по канону. Давно устаявшемуся канону таких заведений, где подобные Саше дотягивали свои последние часы. Кровать, окно, тумбочка. В этом мире ей осталось только это.

— Чаю? — спросила медсестра Катя, совсем молодая, с веснушками и руками, которые дрожали, когда она меняла капельницы. Стажёрка. Ещё не привыкла к умирающим.

— Давай, — прохрипела Александра. Голос стал тихим и сиплым, будто сорванным ветром. Александра взяла кружку, чувствуя, как пальцы дрожат от слабости. Она не любила ромашку. Никогда не любила. Но сейчас пить или не пить — не имело значения. Сделав глоток неприятного терпкого варева, отдала обратно медсестре. Практикантка, сразу видно, или после училища, еще горит в глазах жалость , которой нет у прожженого медперсонала.

Катя нервно поставила кружку на край тумбочки, сама села рядом, будто пытаясь найти слова.

— Я вам книжку принесла. Чтобы, ну… — Она потупила взгляд и сунула в руки Александре потрёпанный любовный роман, сказочница, видно что о частенько читает подобное бульварное чтиво, что продается в каждом переходе.

— Тут про любовь. Про другую жизнь. Вдруг… поможет.

Александра мельком взглянула на обложку — яркие краски, принц в камзоле, девушка в оборках, искусственные улыбки, одним словом любоффф...

— Хочешь, чтобы я умерла с улыбкой? — слабо усмехнулась она. Внутренний циник покачал головой - не издевайся над девочкой, ты уйдешь, а ей же еще работать , хотя такие сердобольные долго не держутся.

Катя густо покраснела, замялась, но Александра подняла ладонь, чтобы остановить её бестолковое оправдание. Не стоит , все понимает, что девочка хотела как лучше.

Катя ушла, а Александра устало перевернула книжку, разглядывая корявые строки аннотации. Смешно. Когда-то она презирала такую чепуху.

Свою первую аптеку она открыла в двадцать пять — маленькое дело в спальном районе. Через пять лет у неё уже была сеть аптек — с контрактами, знакомствами, весомым словом в фармацевтическом бизнесе. Она знала составы наизусть, умела предугадать любую тенденцию рынка. Холодный ум, точный расчёт.

«Фармацевт с головой бизнесмена» — так её называли в узком кругу. Только рак смеялся над титулами. Не дал пощады ни бизнесвумэн, ни врачу.

Катя вернулась, протянула кружку нормального чая. Заметила как Сашу перекривило от ромашки, молодец, наблюдательная. Ее бы наблюдательность и сердобольность да в правильное русло.

— Держите.

Александра взяла её, но пальцы дрожали. Руки стали слабыми, костлявыми, почти прозрачными.Кружка накренилась — тонкая струйка обжигающего чая пролилась на обложку книги.

— Ах! — Катя подскочила, но Александра лишь смотрела, как бурое пятно медленно растекается по бумаге, размывая принца и его даму.

— Похоже, конец для них наступил раньше, чем для меня, — усмехнулась она, поставим новую кружку рядом с товаркой.

Вдруг её скрутил приступ кашля. Сначала сухого, но вскоре он стал надрывным, тяжёлым, раздирающим изнутри. Катя в панике подбежала, но Александра остановила её взглядом. Она знала этот кашель. Тонкая алая струйка крови потекла из уголка рта.

— Воды… Обычной воды...— выдавила она.

Катя поднесла стакан, но Александра вдруг оттолкнула его.В голове четко прострелило понимание: нет смысла. Пока Катя металась в поисках врача, Александра снова взяла в руки испачканную книгу, словно в ней вдруг возникла важность.

Разворот. Страница. Девочка-целительница — та самая, что во второй роли, невидимая для всех, палочка выручалочка для главной героини. Та, что отдаёт силы главной героине ради её счастья, а сама умирает в четвёртой главе. Она читала о героях, но в голове стоял образ целительницы, и с каждым словом сердце било всё тише, дыхание срывалось, но взгляд оставался ясным.

Это была она. Её отражение. Не принцесса, не героиня бала. Та, кто спасает, оставаясь тенью. Та, о которой забудут после пары страниц. Стало необыкновенно смешно, даже тихо засмеялась, превозмогаю боль в грудной клетке. Даже сейчас, на смертном одре, она узнала себя не в героине, а в статисте.

Приступ снова сдавил грудь. Темнота заползала в глаза, тяжесть опускалась на тело.Александра сжала книгу, и в последний момент её губы едва заметно шевельнулись:

— С этого начнём…

Она проваливалась куда-то, сквозь кашель, боль и холод.Капельница ритмично щёлкала — будто метроном на её собственных похоронах.Последнее, что она услышала — это голос Кати, далёкий и испуганный:

— Она… она не дышит!

И всё исчезло

Глава Вторая. Серые страницы

Темнота не имела веса, ни формы, ни даже страха. Она была как пустота между вдохом и выдохом. Покой, которого Александра не искала, но который всё равно пришёл. Вот еще немножко, и все окончательно исчезнет.

Что странно — она чувствовала себя… лёгкой. Никакой боли. Ни холода, ни огня. Просто тишина, не хватало лишь желанного забвения, как достойнешего из концов истории жизни одной недалекой сорокапятилетней женщини.

Но стоило ей захотеть забыться — как где-то, будто издалека, послышался голос. Сперва словно сквозь вату, но после все ярче послышались приближающиеся шаги. Громкость голоса с каждым грузным шагом нарстала.

— Вставай. Живо, лентяйка! — резкий, визгливый, с металлическими нотками.

Боль ударила мгновенно, словно ножом провели по лёгким. Горло сжалось от кашля, и в нём отозвалась едкая, знакомая железная горечь. Кровь.

Но тело было чужое, пропала возрастная обвизшая грудь , это Саша заметила едва обхватила себя за ребра. Пропала ее четверочка, здесь скорее подростковые "прыщи". Мозг отметил мимолетом, когда Александра резко распахнула глаза, ошарашенная, ещё не до конца веря, что снова может дышать.

Над ней склонилась женщина — худая, с вытянутым лицом и тонкими губами, стянутыми в вечную недовольную складку. Мимика очень говорящая, знала она таких, с ярлычком грымза обыкновенная.

— Проснулась, обуза? — женщина отдёрнула одеяло, к телу сразу хлынул холод. Похоже на отопление комнаты денег мадам зажала. Пустой, давно не топленный камин только подтвердил предположение.

— Довольно прикидываться. Твоё место — на кухне. Бери ведро и беги за водой, пока руки целы!

Но Александра не двигалась. Она смотрела на свои руки — тонкие, юные, с заусенцами и мозолями. Ногти обломаны, запястья худые, запавшие, как у нее во время болезни, но без возрастной дряблости. Ей было лет шестнадцать… нет, меньше. Или больше , но судя по синюшности кожи - хозяйку тела едой в этом доме не баловали, еще и гоняли в шею на износ. И она чувствовала это тело — болезненно слабое, измученное, но живое.

— Что за… — прошептала она сипло, не узнав собственного голоса. Детский, высокий, чуть хриплый от постоянного кашля. Повернула голову в сторону женщины , в памяти сразу четко вспыхнуло : отца нет в живых, погиб на войне. Мачеха, детей не нажила и наследство не заберет , потому что все ей как дочери погибшего капитана принадлежит , пока "заботится" обо мне , она здесь хозяйка.

Мачеха не ждала, когда она придёт в себя. Хлопнула её по щеке — звонко, по-деревенски.

— Я сказала — живо! Сдохнуть ты всегда успеешь!

Удар вернул реальность. Александра… нет. Её больше не звали Александрой. Она вспомнила. Понимание пронеслось подобно грозовому раскату : она девочка-целитель из книги. Та самая, что умерла в четвёртой главе.

Целительница, подруга главной героини. Её имя… Энджи. Энджи Бриоль, семнадцать лет, не замужем, не помолвлена. Она судорожно вдохнула, в груди тут же вспыхнула знакомая, острая боль, лёгкие будто сдавило. Это была та сцена, о которой она читала. Тело изношено, истощение, после которого героиня книги должна была погибнуть — тихо, на задворках сюжета. Об этом упоминалось лишь мельком , когда главная героиня приходила проведать болеющую бедняжку и оставив монеты на лекарства благородной мачехе. Ну ну...

И теперь она оказалась в этом теле, внутри дешевой книжки , которые в прошлом мире штамповали направо и налево. Мир, в который её затянуло, был не просто декорацией — он был живым. И боль здесь была настоящей.

Мачеха не отставала, словно комар , не нашедший свою жертву, звенела над ухом.

— Ты думаешь, я буду терпеть тебя задаром? Хочешь жрать — работай! Иначе продам тебя на рынок. Такие, как ты, хоть калеками, да пригождаются. Больных любят брать для развлечений — глядеть, как они дохнут.

Энджи — она — ощутила, как по спине ползёт ледяной пот. Этот голос, это лицо… Тело помнило его , но воспоминания словно из картона. Мачеха — одна из тех, кого в романе даже не называли по имени. Просто «мачеха». Она умерла в той же эпидемии, сгорев от чумы. И никто её не вспоминал.

Александра… Энджи… медленно поднялась с кровати. Тело дрожало, но она стиснула зубы и пошла, как привыкла когда-то — через боль. Мачеха же довольно хмыкнула, видя её покорность.

— Вот так-то лучше. Шевелись, ущербная, устала я готовить сама, не для моих ручек работа.

На кухне было грязно и сыро. В печи едва тлел огонь, стены в некоторых местах с дырами, края которых покрыты инеем. В углу стояло пустое ведро, явно видавшее виды. Руки Энджи действовали машинально — она взяла его, вышла во двор, подальшо от серости и вынужденной соседки.

Снег уже сошёл, но весна здесь была промозглой и долгой. Земля хлюпала под ногами, воздух резал и без того простывшее, воспаленное горло.

Деревня казалась до ужаса знакомой, как по описанию премыкающая к городской стене, не город и не часть, отдельная резервация для вдов и сирот. Имена, дома, лица — всё совпадало с книгой, которую она читала. Это действительно был тот самый мир. Королевство Америлия. Город Ашур — забитая дыра, где начинается роман, хоть и столица некогда великого королевства.

И вот она, та самая девочка, о которой никто не вспомнит после четвёртой главы. Она не просто читала об этом. Она знала, как здесь устроено всё до мелочей. Но теперь у неё был шанс начать все с начала без страшного диагноза в карте , без груза одиночество и бездарно потраченых лет жизни.

Вода из колодца была ледяной, но Энджи держалась. Она чувствовала, как старые рефлексы включаются, тащат ведро весом чуть ли не в половину хрупкой девочки . Как фармацевт, она знала про гипотермию, про переутомление, про болезни, - это и добило ребенка, холодного ума и условий проживания хватило для понимая всей плачевности картины. Этот мир был суров. Но она была к нему готова лучше, чем сама мачеха и все жители столицы этого "славного" со всех сторон королевства.