Перед разводом

Глава 1

Кругом суета, но она скорее приятная, нежели несколько часов назад.

Стол ломится от закусок, отдельная столовая зона для детей, намеренно оборудованная на кухне, уже пережила катарсис из нападок на блюда. Но большая часть родителей в полном расслаблении размеренно допивает второй бокал шампанского.

Этот Новый год мы впервые встречаем в нашем доме огромной компанией из нескольких семей и коллег мужа. И несмотря на то, что переехали мы еще в позапрошлом году, ремонт не был готов, чтобы можно было здесь устраивать такие массовые мероприятия.

Но сегодня все, как я и мечтала: дом украшен гирляндами красиво мигающими белым холодным светом. Во дворе стоит наряженная елка, вокруг которой будут вестись хороводы с Дедом Морозом. У камина в гостиной висят забавные носки и стоят подсвечники, обернутые в имитацию елочных веток.

Мой уют и та жизнь, к которой мы шли годами.

Озираюсь по сторонам, контролируя приглашенный кейтеринг и замечаю дочь в платье снегурочки. Она резвится с ребятами и ей совершенно не до пустяков. Представляю, как она ждёт Деда Мороза, ведь загадала не самый дешевый, но самый желанный подарок.

Ко мне подходит Ульяна с двумя бокалами шампанского. Первоначально она наша соседка через три дома от нашего, но вскоре после переезда в коттеджный поселок стала моей близкой подругой.

— Успокойся уже, и расслабься, — улыбается она, замечая, что я пытаюсь держать все под контролем.

Впервые такое, и конечно, как хозяйке мне хочется, чтобы все прошло идеально.

— Идеально не бывает, поверь, — тут же шепчет она со смешком: — Я бывалая, так что смирись заранее.

Да, в прошлом году мы праздновали Новый год у них, поэтому можно сказать она ас. Выдыхаю, принимая ее совет, и делаю глоток пузырящегося напитка.

— Выглядишь обалденно! — шепчет она и подмигивает на мой вид.

Я долго выбирала среди множества блестящих нарядов, отделанных пайетками и люрексом. Но по итогу, остановилась на лаконичном наряде глубокого зеленого цвета с изюминкой в виде неширокой полосы в зоне декольте.

— А где Виктор то? — оглядывается Уля: — Или не он будет дедом? — тут же хмурится.

У нас есть традиция, даже если праздник не дома, Дед Мороз это всегда наш папа. Не знаю, догадывается ли девятилетняя дочь, но надеюсь, что нам удается держать интригу.

— Отдал бы он кому эту честь, — качаю головой с улыбкой: — Был тут, — сама начинаю тревожиться, но действительно, ведь несколько минут назад видела Витю, стоящего с Костей, мужем Ульяны.

— Ладно, не паникуй, как раз может переодевается, время же, — озвучивает подруга.

А внутри меня что-то определенно не дает мне расслабиться. И если с утра я думала, что причина в подготовке и встрече гостей.

Сейчас, по существу, уже нет смысла переживать?!

— Я пойду гляну, — улыбаюсь ей: — Может помощь нужна…

Уля играет бровями, но я отмахиваюсь со смешком. Не скажу, что я настолько раскрепощенная, как она, но ее прямолинейность порой бьет все рекорды.

— Тебе лишь бы об одном, — цокаю на нее, а она в ответ пожимает плечами.

Следую в сторону выхода из столовой зоны, и вижу гостей, что в ожидании шоу для детей разбрелись в кружки по интересам.

Не успеваю пройти к лестнице, посылая улыбки тем, кто кивает мне, как слышу, что меня кто-то окликает.

— Радочка, у нас ЧП, — подходит ко мне жена одного из Витиных сотрудников.

Хотя, что уж, я знаю их всех, потому что работаем мы вместе. Но, как и положено, главный то муж.

— Что случилось? — участливо улыбаюсь женщине.

— Дочь костюм порвала, может быть есть у вас что-то… Не успеем к началу. --- она с досадой оборачивается на настенные часы.

— Да, конечно! Давайте посмотрим и выберем, — указываю наверх, чтобы уйти в детскую и выбрать что-нибудь из вещей Мирославы.

— Простите, мы конечно чуть старше, но может хотя бы юбка, — Ледкова выдыхает и устало качает головой.

— Да не переживайте, — пытаюсь успокоить, а сама буквально ощущаю напряжение в каждой клеточке своего тела.

Однако, мне удается усмирить свои нервы и в течение получаса мы собираем неплохой костюм гнома. Из-за имеющегося набора аксессуаров это не так уж сложно и дается. Все довольны, а главное — ребенку праздник мы спасли.

В момент, как мы умиляемся глядя на дочь Ледковых, слышим, как громко что-то стучит по дому.

— Началось! — срывается подросток вперед, и мы сами с детским предвкушением спешим увидеть Деда Мороза.

Что уж скрывать, я тем более.

Вся подготовка сегодня заняла целый день. Витя тоже готовился, подключал все гирлянды, утрамбовывал место для фейерверка.

Мы только после сна клюнули друг друга в губы, пожелав доброго утра. Ну а вечерние переодевания впопыхах, когда звонок входной двери уже бренчал на весь холл, я не считаю. И все время между этим лишь круговорот дел и забот.

На самом деле, от этого звука приближающегося деда Мороза у меня от сердца отлегло. Я действительно подумала, что что-то пошло не по плану. Но теперь я с полным умиротворением спускаюсь по лестнице, беру новый бокал. И терпеливо замираю в ожидании со всеми остальными.

— Помогла? — рядом оказывается Уля.

Молча киваю и вижу фигуру мужа в полном обмундировании под Деда Мороза.

Он, заметив толпу, театрально удивляется, и тут же открывает раздвижные двери. Дети сходят с ума: визжат, кричат, хлопают в ладоши. Да даже взрослые ждут дальнейших действий с искренними теплыми улыбками.

— Так, так, так, — начинает Дед Мороз: — И кто это тут у нас собрался?!

В конце он добавляет характерное “охохо”, а у меня кровь стынет в жилах.

В ужасе наблюдаю за ним, а затем нервно перевожу взгляд с макушки на макушку каждого присутствующего здесь мужчины. Бокал в руках начинает немного трястись, но я не позволяю панике взять вверх.

Пока дети выкрикивают ответы, а актер сегодняшнего вечера молчит, я двигаюсь ближе. Краем глаза замечаю и растерянный взгляд Ульяны. Уж точно не мне одной показалось.

Глава 2

Я паникую, когда проходит час, два, а ответа от мужа так и нет. Ульяна оглаживает мои плечи, успокаивая. Ну что с ним могло случиться?

Да, многое. Например, что-то забыл на работе и поехал срочно в офис, а там попал под снегопад, который обещали синоптики, и сейчас застрял посреди трассы.

Но внутри что-то подсказывает, что это не так… И с ним все в порядке. А вот с моим бьющимся невпопад сердцем нет.

— Надо в больницы и в морги позвонить. На всякий.

Я хватаюсь за телефон и убегаю в комнату, где меня никто не услышит. Я не хочу портить праздник гостям своими переживаниями и паранойей, но ко мне уже несколько Витиных коллег подходили и спрашивали, где же хозяин. Да бог его знает где…

— Рада, дорогая. Да все хорошо, — Ульяна идет следом, прикрывает дверь и решает остаться со мной, чтобы поддержать. Мы обзваниваем с двух телефонов, каждый раз боюсь услышать то, что уже придумала в своей голове, но благо таких мужчин не поступало.

— Ничего не понимаю, — обессиленно падаю на диван, руки потеют от нервного напряжения, — Был человек и резко пропал. Как такое возможно?

— Может поехал и правда в офис, сел телефон… Зарядку забыл. Не знаю, всякое бывает, как новости посмотришь, так люди и не в такие приключения попадают.

— Но почему же он мне ничего не сказал?

— Ты крутилась как белочка в колесе, пыталась сделать все по высшему разряду. Не хотел тебя отвлекать. Пойдем к гостям, Рада, доча твоя почувствует твое настроение, а это плохо. Уверена, что Виктор скоро вернется.

Я тоже провела остаток семейного праздника, успокаивая себя и уверяя, что скоро вернется. Но это скоро случилось в девять утра, когда я выплакала море слез и чуть ли не похоронила мужа.

Он просто заходит в нашу спальню, выспавшийся, с хорошим настроением. Достает чемодан, игнорируя меня, и начинает складывать туда вещи.

— Вить, — шмыгаю носом, — Ты где был?

— Я был с другой женщиной.

Я ощущаю резкий толчок в середине груди, переспрашиваю вопрос, может я ослышалась. Он какую-то ерунду сказал.

— Рада, ты все правильно услышала, — аккуратно кладет брюки по стрелочке, — У меня другая. И я ее люблю. Пиздец, как люблю.

— Это очень несмешная шутка, Вить. Твой новогодний розыгрыш затянулся.

— Да не розыгрыш это. Блядь, я всю ночь трахался с другой, ты слышишь? Я пил с ней шампанское, смотрел голубой, мать его, огонек. А потом уснул.

Он откидывает свой свитер в угол кровати, заламывая шею.

— Давай разведемся, Рада. Нет смысла строить счастливую семью, которой нет.

— Господи, — ловлю воздух открытым ртом, — Пока я тут думала, что ты умираешь, ты просто бросил семью и ушел к другой? Да лучше бы ты сдох!

Осознание приходит. Очень медленно, но жестко, словно гвоздь вбивается.

— Как ты смеешь? Если ты меня разлюбил, за что ты так поступаешь с дочерью? Она же обожает тебя…

— Ну от дочери я не отказываюсь, — пожимает плечами, — Просто с тобой жить не хочу. Я сниму вам на первое время квартиру, а пока вы вещи собираете, я поживу у своей женщины.

— Какую еще квартиру? Это наш дом, Витя.

— Это мой дом, Рада. И я хочу здесь жить со своей семьей. С любимой женщиной. Ты думаешь я все эти двести квадратов тебе оставлю? Неплохо ты устроилась…

Смотрю на него в упор и не узнаю. Сейчас передо мной не тот ласковый и любящий мужчина, а циничный моральный урод.

— Убирайся! — хватаюсь за ручку чемодана и волочу его незакрытым по полу, — Уходи, пока дочь не проснулась. Никакого тебе дома не будет, Виктор! Я и на метр не сдвинусь с этого места.

— Ладно, — усмехается, — Дам тебе время оклематься от новостей. Но я не шучу, Рада. Моя женщина будет жить со мной в моем доме. А ты нет.

Выталкиваю его из спальни, меня всю трясет, кулаки сжимаются. Я чертовски сильно хочу его ударить, но сдерживаюсь из последних сил.

Как можно было не замечать такого говна вокруг? Как можно было отыгрывать роль примерного семьянина, чтобы потом выдать такое?

Как это вообще возможно?

— Мамочка, — заспанная дочь выглядывает из детской, смотрит на чемодан, потом поднимает взгляд на отца, — Почему вы кричите?

— Все хорошо, маленькая моя, — тут же подбегаю к ней, — Папа уезжает в срочную командировку.

— Как? — расстроенно дует губки, — А как же прогулка на пони?

Видимо мой муж решил оседлать другую кобылу.

— Я с тобой схожу, мармеладка. У папы много работы.

Он даже не удостаивает ее взгляда, позорно хватает свои вещи и уходит. Я на грани, чтобы разрыдаться, но перед своей девочкой так делать не буду.

Как там говорят… Как Новый Год встретишь, так его и проведешь. Чувствую, что самое стремное еще впереди.

Такую боль я еще не испытывала. Боль от предательства просто разрывает на куски, забирая весь воздух из легких.

Визуализация главных героев

Дорогие наши, не будем тянуть и покажем как мы видим героев!

Рада Дубова, 37 лет

Ее муж - это ее единственная любовь, она от многого отказалась в юношестве из-за него. А сейчас...потеря этого уверенного и стабильного чувства любви будет для нее болезненным процессом.

Виктор Дубов, 37 лет

В какой-то момент жены для него стало слишком много и, чеку сорвало. А может быть...ему этого хотелось давно, но он играл роль идеального семьянина и замечательного отца для дочери?

Листаем дальше, там мы познакомимся с новой женщиной Виктора....

Визуализация

Марина Астахова, 45 лет

Есть двое детей от предыдущего брака, Виктору об этом известно.

Если вам нравится начало нашей истории, поставьте звездочку книге!

Одно действие, но оно сделает наш день ярче!

А в 00:00 ждем следующую проду!

Глава 3

Перед глазами все плывет, но я отчаянно жмурюсь, пытаясь совладать с собой и тем адом, что разворачивается сейчас в моей душе.

«Трахался с ней всю ночь, смотрел, мать его, голубой огонек»

Эти слова прокручиваются непрерывно и оглушительно громко в моем сознании.

Сколько я так уже сижу даже и не знаю. Но за окном темнеет, а в доме все еще отголоски праздника. Праздника, который стал для меня началом конца.

Приглашенные заранее сотрудники клининга хоть и убрали всю посуду и столы, начисто вымыли полы…только избавить меня от той грязи, что осталась в сердце уже не выйдет. Ни одно чистящее средство не поможет.

Мутный взгляд заторможено ведет по роскошному дому, в который я вкладывала наш комфортный, красивый уют, и горький смех слетает с губ.

Какая же я идиотка…

Когда это началось? Почему я не увидела? Почему не почувствовала?

Да, дел стало больше, но мы ведь даже из офиса порой вместе уезжали. У Виктора бывали встречи с партнерами, но это нисколько не выглядело подозрительным.

Сжимаю виски от дикой мигрени и пытаюсь собрать себя по кускам. Невыносимо болит в груди, потому что я честно и искренне любила своего мужа. Ровно также, как и в семнадцать лет.

Помню, как ждала его из армии, письма писала…, рассказывала все новости нашей компании. Плакала от того, как сильно переживаю и как отчаянно скучаю.

Вот и сейчас слезы вновь срываются с глаз, а я резко смахиваю ненужную влагу.

Он уничтожил меня.

Взял и сломал пополам как чертового шоколадного деда мороза. После двадцати лет отношений, счастья и неудач, которые мы решали вместе и шли рука об руку.

Его апатия и поиск дела, когда он не знал чем заниматься, как подняться. Поддержка и минуты маленьких радостей, которыми я пыталась вернуть его и вселить веру в самого себя. Потом годы бесконечных анализов и процедуры эко, и наконец, рождение желанной дочери. Лечение его мамы, с которой я сидела, и даже была не против, чтобы она пожила у нас.

Это не сотрешь за раз…

Просто не существует гребанного ластика, который может подчистую избавить человека от всех этих воспоминаний. И плохих, и хороших.

Господи!

Тру лицо, пытаясь кожу с себя содрать, и не понимаю, что делать дальше.

В этот момент слышу щелчок замка, и резко веду головой в сторону холла. Он, вздёрнув бровь, сжимает челюсти и мгновенно двигается в мою сторону.

Отворачиваюсь глядя на мигающие огоньки гирлянды у окна.

— Где Мира? — холодный и равнодушный тон совсем не соответствует вопросу.

— У Ульяны с Костей, — глухо отвечаю, но в глаза лжецу не смотрю.

— Рад, — слышу его и осознаю, что сейчас он будет со мной договариваться: — Я не хотел, чтобы так вышло.

Озвучивает, а я киваю как болванчик с улыбкой сквозь собирающиеся слезы.

— Ты даже не осмелился прийти и сказать честно, Витя… Ты решил сообщить мне это первого января, просто потому что не ночевал дома, — наконец, смотрю на него с болью и разочарованием.

Дубов не выглядит раскаившимся или хотя бы сожалеющим. Скорее, я чувствую в нем облегчение. Такое, когда человек звучно выдыхает, а потом на его лице расплывается немного сумасшедшая улыбка.

— Ты вынудила меня сообщить так, — беру бокал вина, что стоял на подлокотнике кресла и делаю смачный глоток.

Я сейчас отчаянно не хочу казаться слабой и оплакивающей свою, как я думала, счастливую жизнь. Хотя, признаться, на минутку мне этого правда хочется. Но я быстро вспоминаю его утренние слова, что холодным лезвием прошлись по мне наживую.

— Я полюбил другую, Рад. Я не искал, не думал, просто так случилось. Я хочу с ней жить здесь…в моем доме. Засыпать и просыпаться, делиться планами…

— Заткнись! — цежу сквозь зубы, вскакивая с места.

Разъяренная как самка богомола пальцем тычу в его грудь, а из ушей буквально готовы сорваться клубы дыма.

Яростным взглядом прожигаю эту высокомерную физиономию, и черт возьми, до безумного не верю, что это мой Витя Дубов.

Тот самый, что рисовал сердечки на полях измятых писем, возил меня в Геленджик с палатками на свои первые заработанные. Витя, который защищал меня от всего, и позволил считать его своей стеной с самых первых мгновений.

— Ты можешь грезить о своей прекрасной жизни с любовницей в НАШЕМ доме только после того, как обеспечишь ребенка жильем!

Акцент на нужном слове дает мне его ответную реакцию в виде желваков на лице и сверкающих глаз.

Черт с ним, что он считает обо мне, я не претендую на его лавры. А точнее лишь на их небольшую часть. Но любой суд наложит на него обязательства в отношении несовершеннолетнего ребенка, а до того времени…я не сдвинусь со своего места пока еще законной жены.

Глава 4

— Хорошо, Рада, — усмехается он, но эта усмешка такая чужая, колючая.

Прячет руки в карманы брюк и смотрит на меня исподлобья, будто судья, который давно вынес приговор.

— В таком случае тебе придется делить жилплощадь с моей женщиной и ее детьми. Кстати, как думаешь, Мира отреагирует на такое?

Слова звучат громом среди ясного неба, и я инстинктивно отшатываюсь. Передо мной не Виктор, которого я знала и любила. Нет, это кто-то другой. Кто-то чужой, холодный и жестокий. Сердце будто сжимается в тиски, и эта боль больше не моя личная — она за дочь.

За нашу девочку.

Как он мог?

Как может так хладнокровно манипулировать ребенком, которого сам безумно хотел? Ребенком, который стал для нас чудом после всех преград и испытаний?

Она ведь его копия. Целиком и полностью. Даже привычки у них одинаковые. Я вижу, как она, нервничая, накручивает локон на макушке — один в один, как он. Они так близки, так похожи, и сейчас все это как нож в сердце.

— Ты больной? — голос звучит глухо, будто слова проходят сквозь слой густого тумана.

Он только хмыкает, недовольно прищуриваясь.

— Ты не идешь мне навстречу, Рада… В чем сложность собрать вещи и съехать?

Я почти задыхаюсь от его слов.

— Сложность в том, что это наш дом! — мой голос повышается, я больше не могу сдерживаться. — Наш с тобой, черт возьми! Не только твой! Это еще и дом твоей дочери, Витя. Ее! Или ты уже забыл об этом?

Его лицо искажается в раздражении. Он отмахивается от меня, как от надоедливой мухи.

— С тобой бесполезно разговаривать. Я приведу сюда Марину. Наверное…только так ты поймешь.

Его слова разрывают меня на части. Это уже не просто обида — это ураган ярости, который сносит все на своем пути.

Я хватаю первый попавшийся предмет — пульт от телевизора — и со всего размаха целюсь в его голову. Трясущимися руками я почти бросаю его, но замираю в последний момент.

— Ты ненормальная?! — резко отступает он, хватая меня за запястье, но я не сдаюсь.

— Только попробуй, только попробуй привести ее сюда! — голос срывается на крик, губы горят от слез. — Я убью тебя! Понимаешь? Убью!

Я не узнаю себя. Слова, которые я произношу, звучат как чужие, но они обжигающе правдивы. Я ловлю соленые капли слез, что текут по щекам, и ярость сменяется леденящей болью.

— Какое же ты дерьмо, Дубов. Ты клялся мне в вечной любви. Говорил, что мы навсегда. Что я для тебя - единственная. Лгун!

— Да, говорил, — его голос становится почти мягким, но от этого еще больнее, — Но что мне сделать, если я влюбился в другую женщину? Как мальчишка влюбился… Никогда такого не было, Рада.

— Влюбился?! — я почти задыхаюсь от этих слов, — Ты просто перепутал гормоны с любовью!

— Нет. Это… другое. С ней впервые такие эмоции, понимаешь? До встречи с Мариной я и правда думал, что люблю тебя, что у нас идеальная семья, охуенный секс… А потом один ее поцелуй…выбил меня из реальности. Я как наркоман подсел.

Каждое слово - удар. Внутри раскалывается мир, но снаружи я пытаюсь сохранить лицо.

— Что она сделала с тобой, Витя? Это, может, приворот? — цепляюсь за соломинку, любую, лишь бы это оказалось неправдой.

Он смеется, его смех холодный, безжалостный.

— Нет. Просто она другая. Яркая, взрослая, открытая…

Я перебиваю, не выдерживая.

— Старше тебя?

— Какая разница? Да, старше, но это не играет роли. С ней я чувствую себя живым.

Его слова продолжают лупить по мне, как раскаленные угли, оставляя ожоги.

Я стою в гостиной, пытаясь собрать себя по кусочкам, когда раздается звонок в дверь.

Сердце сжимается. Это должно быть Уля с Мирославой.

Мое дыхание неровное, но я быстро вытираю мокрые дорожки слез с щек и натягиваю что-то похожее на улыбку. Дергаю ручку двери на себя, но вместо ожидаемых лиц вижу ее.

Она стоит на пороге, улыбаясь приветливо, будто только что пришла за солью к соседям. Длинное пальто цвета мокрого асфальта, красные ногти, пышные ресницы, которыми она почти хлопает, глядя на меня сверху вниз.

— Здравствуйте, — произносит так спокойно, словно перед ней вовсе не женщина, чью жизнь она уничтожила, — А Витя долго еще? У нас театр скоро.

Она смотрит на часы с таким видом, будто каждый миг ее времени стоит миллионы. Как будто она здесь хозяйка, а я — незваный гость.

— Пошла вон отсюда! — слова срываются сами собой, острым ножом разрезая воздух, — И Витю своего забирай!

Она не уходит. Даже не вздрагивает. Только чуть склоняет голову набок, изображая наивное непонимание.

— Зачем же вы так, Рада?

Мое имя в ее устах звучит как яд.

Она знает, не только как меня зовут. Я это чувствую кожей, слышу в каждой ее интонации. Значит, она давно здесь. Слишком давно.

— Ты и имя мое знаешь… — выдыхаю, чувствуя, как мои пальцы сжимаются в кулаки.

Она улыбается еще шире, почти довольная своей маленькой победой.

— Витя делился секретами семейной жизни, — подмигивает.

Ее жест - последняя капля.

Я теряю контроль.

Все внутри меня, все то, что я так долго пыталась сдерживать вырывается наружу, подобно внезапному извержению вулкана. Я вылетаю на крыльцо прямо в домашних тапочках, и цепляюсь в ее пальто.

— Ты… сука! — с криком валю ее в сугроб, ощущая, как холодная снежная крупа забивается в рукава.

Я никогда не дралась. Никогда не думала, что смогу так. Но сейчас мое тело движется само, кулаки чешутся, горло сжимает ярость, а в глазах плещется огонь.

Она кричит громко, отчаянно, но я не слышу ее. Я просто хочу, чтобы она исчезла.

Виктор вылетает на крыльцо почти мгновенно. Он хватает меня за плечи, резко отрывает от нее и толкает прочь.

Я теряю равновесие, падаю на колени. Мокрый снег обжигает кожу, но я ничего не чувствую. Боль внутри настолько сильна, что внешние раны просто не имеют значения.

— Ты психопатка! — голос этой женщины снова режет слух. — Теперь понимаешь, почему Витя ушел от тебя?!

Глава 5

Я не знаю сколько проходит времени пока я живьем сгораю изнутри. Будто опасный костер где-то в районе сердца даже и не собирается затихать.

Когда сквозь вату в ушах слышу звонок в дверь вяло веду головой в сторону входа. Это не могут быть они…

Он бы размашисто вошел в дом и продолжал бы усмехаться и кромсать меня. А его раскрашенная стерлядь с наслаждением бы наблюдала.

Ощущение, что я вдруг оказалась в закрытой бочке, кислород еще есть, но ты уже знаешь, что его не будет достаточно. В один прекрасный момент он закончится, и ты исчезнешь.

Виктор сделал нечто подобное. Он не убил, он смертельно ранил и просто оставил умирать.

Пытаюсь подняться на ноги и добрести до входа. О своем внешнем виде совершенно не думаю, хотя до поломанного сознания доходит то, что Уля обещала привести Мирославу.

И как я сейчас покажусь такой перед ребенком?!

Останавливаюсь, прикрывая глаза, а затем бросаю взгляд направо, где стена украшена зеркальными панелями.

Подхожу ближе, пытаясь рассмотреть степень кошмара. Красные опухшие глаза вряд ли скроют сейчас хоть какие-то капли или средства. А от изможденного вида, будто меня перекрутили пару раз в барабане стиральной машины, невозможно избавиться.

Когда звучит второй сигнал звонка, приглаживаю волосы, и пытаюсь стереть с лица остатки косметики. Подхожу, и прежде, чем открыть замок старательно натягиваю на лицо хотя бы подобие улыбки.

— Привет, — улыбаюсь глядя на Миру, дочь тоже улыбается в ответ.

Вижу, что вопросы в ее взгляде всплывают, но она не спрашивает. Обнимает меня, прижимаясь, и проходит в дом.

— Ма, мы такую крутую игру придумали, — тут же верещит, пока я чувствую испытующий взгляд подруги.

— И что же это? — Уля заходит следом, а я вижу, как она цепляет челюсти.

Я знаю, что она сейчас не уйдет, да и мне, по существу, хочется поддержки. Нет, я обязательно соберусь с силами, просто в одиночку противостоять тому человеку, которого безоговорочно любила, это…даже не знаю, сложно. За одни сутки невозможно переключить эмоции только на ненависть. Но я отчаянно буду стараться.

— Мира, сладкая моя, если ты голодна, там в холодильнике…

— Тетя Ульяна накормила, — киваю с улыбкой, а дочь уже скрывается в коридоре.

Ульяна стоит скрестив руки на груди.

— Вернулся? — вздернув бровь, спрашивает она.

Наконец, смотрю на нее в ответ и киваю.

— Да, — горькая улыбка тянется на губах, пока я пытаюсь сообразить как озвучить тот цирк, что мы здесь устроили: — Не один...

Подруга хмурится, а я иду к бару в гостиной и показываю на бутылку вина. Она кивает, и я разливаю его нам по бокалам.

— Он с новой семьей. — наконец, выдаю и подношу ей бокал.

— В смысле?! — Уля делает глоток, а я тем временем раскрываю шоколад и оставляю его на журнальном столе вместе с бутылкой.

— В прямом, — беру дольку, закидывая в рот: — Он хочет, чтобы мы уехали, а он здесь будет со своей дамой и ее детьми.

Слышу как подруга закашливается, и смотрит на меня выпученными глазами.

— Он охренел?! — единственное, что она выдает шепотом: — Что за шутки, Рада?! Как?! Он что, в Новый год свалил к ней?!

Молча киваю, допивая свой бокал, и мгновенно наливаю следующий.

— Марина, — растягивая звуки, произношу имя этой женщины, которая не побоялась влезть в семью и прийти в мой дом: — Я даже имела честь познакомиться с ней сегодня…

Ульяна отборно матерится и залпом допивает вино, уже самостоятельно наливая себе еще.

— Вот гандон! Мразь же! — шипит она в перерыве: — Ублюдок! Собственную дочь…

— Я не уеду, Уль, — твердо озвучиваю, глядя на подругу: — Я не отдам так просто все то, что мы сделали вместе. И не оставлю ребенка на улице. Витя прекрасно знает, что я продала свое имущество еще тогда. Давным-давно, чтобы появилась компания… И сейчас, черт со мной, но Мира… Понимаешь?! Девочка, которую он хотел, просил и молился вместе со мной. Когда уговаривал пойти на второе эко, когда молил, чтобы я не переставала верить, не опускала руки. А теперь… Он лицемерно, с холодным равнодушием ждёт когда мы молча соберем вещи и уберемся, лишь бы его жизнь здесь била ключом с другой бабой и чужими детьми?! Ну н-е-е-т! — качая головой, пополняю нам обеим бокалы и ставлю бутылку на пол: — Только через мой труп они здесь останутся!

Ульяна, поджав губы, смотрит в мою сторону, а потом пододвигается ближе и обнимает меня. Держусь, чтобы вновь не зареветь, но все же не удается. Даю себе минутку в объятиях подруги, потому что знаю, что завтра я обязана буду собраться.

— Ты справишься, Рад! Справишься. Если что, я Костю подговорю, — слышу ее улыбку и сейчас я благодарна за ее поддержку и подпитку моей шаткой веры в это.

Но даже неуверенность в победе над ними не изменит моего решения сражаться.

Глава 6

— Давай найдем ее в соцсетях, — Улька уже изрядно пьяна.

Мы с ней до четырех утра рыдаем, утирая слезы по очереди то салфетками, то рукавами. Иногда просто необходимо выплакаться, до истощения, чтобы вроде как стало легче. Хотя легче не становится. Боль продолжает грызть изнутри, будто сотни острых иголок под кожей. Это такая боль, что даже передвигаться трудно, все тело будто надламывается.

— Посмотрим на эту суку, — добавляет она с пьяной решимостью, прищуриваясь, как будто собирается выйти на дуэль.

— Я уже сегодня насмотрелась на нее, — кривлю нос, и горечь тут же выливается в голос, — Ничего не понимаю, Уль. Ну как так… столько лет вместе. У нас же семья. Желанная дочь… — бокал в моей ладони трясется, вино едва не выплескивается через край, — А он говорит, что она любимая женщина.

— Да и пошел в жопу! — вдруг вскрикивает Уля, ее жесты становятся резкими, почти театральными. Она хватается за мой телефон, быстро лазит по странице Виктора, открывая его подписки, — Ты что, не знаешь, сколько классных мужиков вокруг ходит? А ты красивая, веселая, добрая! С руками и ногами оторвут.

— Нет, — перебиваю ее и со звоном ставлю бокал на стол, — Никаких больше мужиков в моей жизни. Не хочу ничего. Ни любви, ни этих игр. Я займусь дочерью и собой. И точка.

— Ну тоже верно, — соглашается Улька, но уже рассеянно. Её внимание полностью поглощено экраном телефона. Она щурится, сдвигая брови, активно листает подписки, прокручивает все ниже и ниже. Внезапно останавливается, — Вот! Нашла!

Мое сердце тут же ускоряет ритм, словно кто-то сжал его ледяными пальцами. Как бы я ни хотела забыть лицо этой женщины, все равно что-то внутри разрывается от любопытства. Я тянусь к экрану.

На фотографиях, казалось бы, ничего особенного. Обычные селфи, кадры из отпуска, и множество снимков ребенка. Не одного. Милый мальчик, возраст определить не могу, но не очень маленький, с большими голубыми глазами. И еще девочка, улыбчивая, с хитринкой в глазах. Получается у нее двое детей…

Мы пролистываем три последних месяца. Ничего. Никаких компрометирующих снимков, никаких намеков. Но Уля не сдаётся. Она заходит в закрепленные сторис.

И тут я замечаю, как ее лицо искажает гримаса.

— Бля… — говорит она, кладя телефон экраном вниз. Смотрит на меня, и в глазах горечь, смешанная с жалостью.

— Что там? — мой голос дрожит, а в груди всё сжимается, будто вокруг меня невидимые тиски. Скручивает так сильно, что становится трудно дышать, — Покажи, Уль.

Она мотает головой, закрывая глаза. Но я не сдаюсь, выхватываю телефон. Какая-то часть меня знает, что не стоит этого делать. Но мазохистка внутри толкает вперед. Гляжу на экран.

Сторис. Просто вытянутая женская рука со свежим маникюром, всё идеально. На безымянном пальце блестит кольцо — большое, с крупным камнем. Оно словно ослепляет меня, пробивает насквозь.

И подпись.

«Витя сделал мне предложение. Спасибо судьбе за то, что свела нас с тобой».

Я хватаю воздух ртом, будто утопающий. Желудок скручивает так, что не выдерживаю. Резко бегу в ванную, почти падая на плитку. Белый фаянс становится моим спасением.

Всё, что было во мне — вино, боль, злость — выходит наружу, перемешиваясь с истерикой. Слёзы текут без остановки. Я содрогаюсь от рыданий, почти не замечая, как Улька становится рядом, держит мои волосы, шепчет что-то ободряющее.

— Мы еще не разведены, — выдавливаю я, облокотившись о холодный край раковины, — А он ей уже предложение сделал. Как это возможно? Как он мог? Только недавно мы… Мы ведь спали вместе!..

В памяти всплывают фрагменты. Его руки на моем теле, его голос, его взгляд, полный привычной теплоты. Ложь. Всё это было ложью.

— А ей как? — спрашиваю я, поднимая голову, всматриваясь в отражение. Моё лицо — чужое. Распухшее от слёз, с пятнами на щеках, — Ей не противно? Не мерзко брать кольцо от мужчины, который ещё вчера лежал в постели с женой?

— Рада, это пиздец, — произносит Уля, заключая сухой, но точный вердикт.

— Нет, это больше, чем пиздец, — отвечаю, утирая мокрое лицо ладонью. Внутри меня поднимается что-то новое, жесткое. Это уже не боль. Это злость, — Я не позволю этим двоим затянуть меня в их грязь. Не дам им повода для сплетен.

Я выпрямляюсь, ощущая, как с каждым словом в груди разгорается решимость.

— Мы с Мирой справимся. Мы будем счастливы. И этот дом я не отдам. Пусть ютится у этой крысы или вообще на улице живёт. Мне плевать. Завтра же сменю замки. Все. Даже охранную систему обновлю. Чтобы он не смог войти.

— Вот это я понимаю, — хмыкает Улька, но в ее взгляде теплота. Она понимает, что я только что взяла курс на войну.

— Думал, я сломаюсь? — говорю я, глядя в свое отражение, — Нет. Я стану сильнее. Такой, которую уже никогда и никто не сломает.

И пусть судьба попробует сделать еще один удар. Я готова.

Глава 7

Наблюдаю за тем, как трудится сотрудник охранной компании. Вязаный свитер совершенно не греет, а перед глазами все еще тот камень.

Блестит и переливается на руке с ярко-алым маникюром.

В момент собственного срыва, когда только увидела ее, было не до деталей. Но сейчас мозг будто нарочно выискивает мелочи, которые собирают ее в слишком живой образ.

Прикрываю глаза, вдыхая морозный воздух через приоткрытую дверь. Ворота рабочий собирался делать после дома, поэтому когда я вижу, что они разъезжаются, меня окутывает яростью, смешанной с болью и страхом.

Хреновый коктейль, если учесть, что вино из бара мы вчера выпили подчистую.

Глубокий вдох, и скрестив руки на груди, я выхожу из дома. Запирая дверь, встаю прямо на крыльце.

— Все хорошо? — тут же подает голос сотрудник, который менял замки, а теперь настраивает внешний блок от сигнализации.

— Да, нежеланные гости…

Тихо озвучиваю, а сама смотрю четко в лобовое стекло наглухо тонированной машины.

— О, незваные гости хуже татарина, — усмехается дядечка.

Тем временем дверь машины открывается, но двигатель он не глушит. Вижу, как вылезает из машины и уже качает головой в упреке. Окидывает взглядом все происходящее, а я вздергиваю бровь с наигранной улыбкой.

Даже если внутри сейчас кровоточит так, что впору захлебнуться этой кровью. Даже если сейчас я понимаю, что он грязно и мерзко убивает мою любовь. То чувство, которое помогало, когда я ждала его со службы, когда мы варили макароны и ели их с кетчупом, считая, что это наш ужин с деликатесами. Когда он целовал и шептал, что лучше меня никого не существует. Что он благодарен миру за нашу встречу.

Как, черт возьми, человек может настолько измениться?! Взять и отказаться от всего? Уйти от своих убеждений и от той жизни, которую мы создавали вместе?! Как это может сделать здоровый, адекватный мужчина, понимающий, что у него есть, и обязанности, и обязательства?!

— Рада, что ты делаешь? — он устало звучит поднимаясь по ступеням.

—Зачем приехал? — прячу то, как этот чертов парфюм, который я недавно покупала сейчас щекочет ноздри, и отчаянно заставляю себя не вдыхать его с наслаждением как раньше.

Витя останавливается напротив и прожигает недовольным взглядом. На темное пальто опускаются снежинки, а я резко вспоминаю нашу первую зиму.

Нам по семнадцать было вроде, в обнимку катались с горки во дворе как дети. Так счастливо, беззаботно и с любовью.

Не выдерживаю и увожу глаза в сторону.

— Ты не ответишь?!

Он делает шаг ближе, а я инстинктивно отхожу назад, бросая яростный взгляд в него.

— Не приближайся, — цежу сквозь зубы, несмотря на предательскую боль.

— Я задал вопрос…

— А я не обязана тебе на него отвечать, — усмехаюсь, а в это время глаза ловят какое-то движение у автомобиля.

Молниеносно веду ими к его джипу, и замечаю ее. Шерочка с машерочкой…

Смех сам собой рвется наружу, и я даже не сдерживаюсь. Дубов хмурится и озирается по сторонам, а потом я слышу его шумный вдох.

— Так, это уже идиотизм, — хрипит он: — Я предлагаю тебе поговорить как взрослые люди, спокойно обсудить дальнейшие…

— Нечего обсуждать, — перебиваю, успокоившись: — Ты на разговор даже в одиночестве приехать не можешь….Это с каких пор ты не в состоянии вопросы решать? Поддержка нужна, милый? — снисходительно спрашиваю и только, что из-за шума двигателя не слышу хруст его зубов: —Разговаривать мы будем только через адвокатов, а сюда… — оборачиваюсь на дом: — Ни тебя, ни твою любимую женщину я не впущу.

— Рад, подумай, — предостерегающим тоном он отвечает: — Ты работаешь в моей компании, одно движение и ты не способна оплачивать ни содержание ребенка, ни даже ЖКУ. А собственность на дом пополам, я просто могу выкупить твою долю… два миллиона…

Щурю глаза, а от обиды горло буквально горит, но я ни на йоту не покажу истинных эмоций. Пусть считает меня стервой и сукой, к тому же лишь благодаря ему это все сейчас происходит со мной.

— Мы полжизни вместе, — медленно проговариваю слова: — Нашему ребенку девять… А тот факт, что будучи еще женатым ты сделал предложение своей… — шумно выдыхаю воздух, потому что назвать ее по имени не могу: — Я убеждена, родной, что суд будет на моей стороне, а все имущество будет поделено в равных долях. Я же продала свою квартиру, чтобы мы внесли все подчистую для развития ТВОЕЙ КОМПАНИИ, помнишь?!

Он злится, челюсть напряжена так, что кажется вдвое квадратнее. Я же не чувствую ни триумфа, ни победы в словесном противостоянии.

Внутри меня лишь черная гладь мрака, которая окутала каждую частичку моей души. А сознание тем временем вопит, что от нас с дочерью откупаются какими-то жалкими двумя миллионами, когда стоимость коттеджа превышает не один десяток. Это так он оценивает нас? Тех людей, что помогали ему поддержкой и верой дабы он построил эту жизнь…

Гнусно и мерзко понимать, что мне объявлена война самым родным человеком, которого я имела в своей жизни.

— Как скажешь, Рада, хочешь биться - будет битва, — выдает он сквозь зубы спустя паузу: — Где Мира?! Я хочу ее увидеть.

Вскидываю брови в удивлении, и хоть запретить не могу, но огромного желания нет. Потому что мне еще предстоит разговор с моей девочкой на тему нашей дальнейшей жизни.

— Позвони ей. Если проснулась, выглянет в окно…

— Рада, мать твою! Кончай этот цирк! — выкрикивает, и все таки приближается ко мне.

Хочет дать понять, что давит. Что у него власть, а я лишь дура, что полюбила человека, способного на чудовищные поступки.

— Витюш, — противный голос с придыханием звучит слишком заискивающим: — Опоздаем…

— Мне надо забрать кое-какие документы, — наконец, он видимо признает истинную цель визита.

— Нет, — пожимаю плечами: — Ты не заберешь ничего из этого дома, потому что я не знаю на что вы оба…— перевожу глаза на прищуренный взгляд брюнетки: — способны, а ты наглядно показал, что никому не стоит доверять.

Глава 8

Все праздники меня окружает гнетущая, тягучая тишина, которая будто впивается в стены и в меня саму. Это не просто тишина — она давит, как груз, как тяжелое одеяло.

Я стараюсь отвлечься, провести это время с Мирой, своей маленькой радостью, но даже её смех иногда звучит, как будто издалека, приглушенно. Мы смотрим старые советские фильмы, которые я любила в детстве, и рождественские американские комедии, надеясь, что хоть немного светлого праздника проникнет в нашу жизнь.

Ночью я почти не сплю. Слежу за каждым шорохом, каждым звуком на улице. Тихий хруст снега под чужими шагами заставляет сердце ухнуть куда-то вниз. Страшно, до ужаса страшно, что он может внезапно появиться, стоять под дверью, требовать что-то. Каждый раз, когда шторы чуть колышутся от сквозняка, я замираю, вслушиваясь.

Мира... Она совсем ничего не знает. И это режет меня изнутри. Она спрашивает про папу снова и снова, её маленькие глаза смотрят на меня с таким доверием, что я чувствую себя предательницей. Приходится врать. Я нагло, безбожно вру своему любимому ребенку, придумывая невнятные объяснения и пытаясь замять тему. Но я знаю, что нужно будет сказать. Нужно найти слова, которые объяснят всё её сердцу, но я до сих пор не могу их собрать.

К работе я возвращаюсь измотанной, как будто вместо отдыха тянула за собой мешок с камнями. Уставшая, помятая, чужая даже самой себе, я врываюсь в офис одной из первых. Тишина пустого помещения встречает меня холодным равнодушием. Это немного помогает — никто не видит, как я пытаюсь восстановить лицо, словно надевая невидимую маску.

Я так мечтала выйти на работу, думая, что это спасёт меня, вытащит из гнетущих мыслей. Но даже здесь, за рабочим столом, они подступают ко мне, как тени, незримо присутствуя за спиной. Все кажется зыбким, ненадежным, как тонкий лед, который может треснуть в любую минуту.

— Дубова, — голос вырывает меня из вязкой паутины мыслей. Я поднимаю голову и вижу, как Ксюша, коллега из эйчар отдела, буквально летит к моему столу. Её глаза широко раскрыты, лицо нервное, она пододвигает стул к моему рабочему месту и усаживается без приглашения.

В другой ситуации это могло бы показаться мне слишком смелым, но сейчас я вижу, что она взвинчена. Это не любопытство или болтовня ради развлечения. Её дыхание прерывистое, волосы, которые она нервно закручивает за ухо, выдают состояние девушки.

— Что случилось, Ксюш? — спрашиваю, стараясь, чтобы голос звучал ровно, хотя внутри уже скручивается тревожный узел. Её паника начинает передаваться и мне.

— Рада... — она глотает воздух, как будто готовится выпалить нечто страшное, — Не знаю, что именно происходит, но мне сегодня поставили задачу уволить тебя по статье. Рада, что вообще творится?

Слова обрушиваются на меня, как лавина.

— Чего? — выдыхаю я, чувствуя, как всё внутри обрывается. Господи, неужели он пошёл на это? Неужели настолько потерял разум? На войне все средства хороши, Витя? Серьезно?

— Виктор Сергеевич назначил нового директора, — Ксюша продолжает, теребя свой браслет, — Ты её, наверно, не видела. Она из другого филиала. Марина, брюнетка с каре. Вот, она сказала уволить тебя.

Слышу, как она произносит имя и описывает её внешность, но смысл слов не укладывается в голове.

Эта женщина? Здесь работает?

Неверие накрывает с головой, как ледяная волна. Это больше похоже на дурной сон, тот, в котором ты бежишь, но не можешь сдвинуться с места, а всё вокруг рушится. Только я не могу проснуться.

— Рада, ты куда? — Ксюша вскакивает, когда я стремительно поднимаюсь, но я лишь машу рукой. Потом. Всё потом.

Внутри ураган эмоций: злость, отчаяние, страх. Это не просто работа — это моя жизнь. Моя дочь. Её школа, одежда, еда. Всё держится на мне. Я не могу остаться без дохода из-за того, что мой муж не удержал свой член в штанах.

Какая же сука.

Я нахожу ее в кабинете. Она сидит, развалившись на кресле с телефоном в руке. Ее смех — громкий, неприятный, почти карикатурный. Она хохочет так, будто вокруг никого нет, будто мир принадлежит ей. Фигуру в облегающем костюме сложно не заметить. Сразу понятно, что акценты расставлены намеренно.

Смотрю на неё, и внутри всё сжимается. Она неприятна до дрожи. Её ухмылка, тон голоса, самоуверенные жесты. Я пытаюсь понять, что он в ней нашёл.

Фигура? Эти выпяченные бёдра? Или этот наглый рот, который, кажется, всегда готов сказать что-то развязное?

— Что, Витя? — мысленно спрашиваю я, сжигая взглядом эту сцену перед собой,— Чего ты хотел? Этого?

Но у меня нет времени на раздумья. Эта игра закончится по моим правилам.

— Погоди, Ритуль. Ко мне зашли, — она тянет слова медленно, словно смакуя каждую букву, и тут же переводит на меня взгляд, полный ледяного высокомерия. Её идеально уложенные волосы ни на миллиметр не сдвигаются, даже когда она убирает айфон от уха. Бровь взлетает вверх, а алый рот растягивается в недоуменную гримасу, словно она удивлена, как я посмела сюда прийти.

— Какие-то вопросы? — голос ровный, почти ленивый, будто ей скучно, хотя глаза сверкают хищным интересом.

— Ты не имеешь права меня уволить, — я говорю это твердо, но внутри все кипит.

— Кто такое сказал? — её губы складываются в насмешливую букву “о”, а взгляд становится еще более колючим, — Могу. Вы, Рада, не очень исполнительный сотрудник. Мы легко найдем вам замену… Но так уж и быть, я готова принять заявление по собственному, чтобы ваша трудовая не пострадала.

На секунду у меня перехватывает дыхание. Такое спокойное, почти дружелюбное хамство выбивает почву из-под ног.

— Ты охренела? Ты кем себя возомнила?

— На двери висит табличка… — она делает нарочитую паузу, как будто хочет, чтобы каждое слово разрезало воздух, — Прочитайте, Рада. Вы же умеете читать?

Лицо этой суки остается бесстрастным, но тон…этот спокойный, насмешливый тон, заставляет кровь кипеть. Я чувствую, как пальцы сами сжимаются в кулаки. Если бы можно было, я бы схватила её за тонкую шею и задушила прямо здесь, чтобы этот противный смех больше никогда не звучал.

Глава 9. Виктор

Смотрю в документы, а сам ни черта не понимаю. Расходы за месяц на оборудование, обеды для сотрудников, еще что-то.

Внутри неспокойно уже несколько дней, и знаю в чем причина. Зря она так…

Я ведь действительно не думал, что такое возможно в жизни. И намеренно никогда бы не искал какой-то эйфории на стороне.

Мира звонит, видимо со школы, а я в ступоре не знаю, что сказать.

Вчера играли с детьми Марины в настолки, и на секунду хотелось бы, чтобы моя дочь тоже была рядом в этот момент. Но я не уверен, что пока мы не разберемся с Радой, стоит ли вообще общаться с дочерью.

Она ведь могла уже ей наговорить тонну неправды, и сделать все, чтобы ребенок отвернулся от меня.

Надо будет обдумать эту мысль…

Слышу стук в дверь, и откашливаясь, позволяю войти.

— Ксения? — удивленно смотрю на нашего менеджера по персоналу.

Не сказать, что мы не пересекаемся, но подобные встречи вне совещаний нонсенс. К тому же, только ради моей собственной свободы от сотрудников ниже этажом сидит Юрец, а точнее Юрий Алексеевич, что официально является генеральным директором.

— Простите, Виктор Сергеевич, — блеет она, а я хмурюсь и откладываю бумаги.

— В чем дело?

Девушка явно нервничает, теребит пальцы и на дверь оглядывается.

— И? — ситуация начинает раздражать.

А нервы и так на пределе. Заявление на развод я уже подал, Рада пока не знает, но скоро ей придет уведомление.

— Марина Васильевна приказала уволить одного сотрудника по статье, — вообще ничего не понимаю.

Положение Марины сейчас в офисе изменилось, но это совершенно не потому что у меня чувства. Ее опыт больше и разностороннее. Полагаю, что даже тот факт, что она некоторое время сидела в декрете во время своего кошмарного брака, а потом работала не по своей специфике, не влияет на ее компетенцию.

— И? Вы не согласны? Или нарушений не было?! — пытаюсь уловить связь и вообще разобраться о чем, мать его, речь.

— Это Рада Дмитриевна… — наконец, она озвучивает хоть что-то конкретное.

Застываю в кресле, а шумный выдох все же срывается наружу. Едва заметным кивком головы выпроваживаю сотрудника, а сам прикрываю глаза.

Дерьмо собачье.

Говорил же не нужно пока ей знать, пока мы не урегулируем вопросы развода и имущества.

Вздыхаю, и набираю секретаря.

— Вызовите ко мне Астахову.

Лицо держать здесь нужно, но Марина в силу искристого характера иногда перебарщивает. С Радой так нельзя. Да и в целом, она не мужик, чтобы лезть на рожон, я сказал ей, что решу, значит, я решу.

Пытаюсь остудить злость, потому что на почве моего брака, у нас уже случались конфликты. Несмотря на мудрость этой женщины, наша страсть, она сейчас не на руку. Мы как подростки хотим тонуть друг в друге. Мне мало ее, ей мало меня.

И это охренительное чувство.

Крышу сносит лишь от одного взгляда и грации воинственной кошки, когда она соблазнительно двигается на меня. Вот прямо, как и в эту минуту ее силуэт появляется в дверях.

— Я соскучилась, — тянет она с улыбкой.

Вижу, как уже расстегивает единственную пуговицу на пиджаке, открывая обзор на прозрачное кружево ее белья. Я его уже видел сегодня утром, и срывал.

Пытаюсь собраться с мыслями. Встаю из-за стола и иду к ней на встречу.

— Сейчас мы на работе, — озвучиваю мягко, касаясь ее щеки костяшками пальцев: — Зачем ты это делаешь?

Я не хочу давить на нее, потому что знаю каково ей. Она рассказывала, каким был ее муж, каково ей было. И вновь открыться мне, это очень дорогого стоит. Она знает, что уязвима и, от того произошла такая ситуация.

Марина прикрывает глаза на мое прикосновение, а я с нежностью прижимаю ее к себе.

— Я не знаю, что тебе донесли, но я лишь сделала замечание, — говорит мне в грудь, прижимаясь теснее: — Вить, я…

— Не нужно с ней так. Я понимаю это сложно, — пытаюсь подобрать слова и звучать убедительно: — Но я тебе говорил, что готов на сложности ради тебя, слышишь? — обхватываю ее лицо ладонями отрывая ее голову от груди: — Только ты, Марина. Есть только ты.

Она прячет улыбку, закусив губу, и я не удерживаюсь от того, чтобы коснуться их в трепетном поцелуе.

Знаю, что в следующую секунду огонь может поглотить нас в настоящий пожар. И, черт возьми, хочу этого.

Марина стонет прямо мне в рот, ноготки проходятся по рубашке, и хочется чувствовать их на своей коже. Распахиваю полы ее пиджака, нагло и бесцеремонно сжимая яркую налитую грудь. Она выгибается, с горящим взглядом рассматривает, как я оттягиваю ее сосок.

— Встань к столу! — приказываю рыком, срывая галстук.

Она, облизывая свои губы, идет к столу и скидывает жакет, оставаясь лишь в этом гребанном кружеве. Смотрит мне прямо в глаза, гипнотизируя, дразнит.

И я, сука, горю как подросток.

Скидываю пиджак, освобождаясь от рубашки, и расстегиваю ремень брюк. Марина поворачивается спиной, и плавно качая бедрами, стягивает обтягивающие ее кожу брюки.

Охуенная женщина.

Подхожу ближе, прижимая ее к себе, и кусаю шею, от чего ее стон разлетается на весь кабинет. Хватаю за волосы, чтобы увидеть пульсирующую вену на шее, и одновременно оттягиваю резинку ее стрингов. Звонкий звук раздается песней для ушей, а она трется своей задницей об мой готовый член.

Безумие и похоть в секунду берет тотальный контроль и я грубо врываюсь в нее, зная, что она готова. Для меня она всегда готова.

Замираю на пару секунд, чтобы насладиться и подарить нам то самое ощущение, о котором мы оба мечтали.

— Жестче хочу, — шепчет она, обхватывая руками мою шею.

И дважды просить не нужно, вколачиваюсь в нее с рычащими звуками и прикрытыми глазами. У меня никогда такого не было. Грубо, безумно, и на грани.

Глава 10

Мы с ним столько лет прожили вместе, столько пережили, прошли через трудности, радости, испытания. Разве это ничего не значит? Разве после всего у нас не получится нормального разговора, как у двух взрослых людей?

Нужно просто ещё раз всё обсудить. Без криков, без взаимных обвинений, без обид. Да, мне больно. Не просто больно — разрывающе, до пустоты в груди.

Да, я потеряна. Я не знаю, как жить дальше, не знаю, как дышать, когда кажется, что мир рушится. Но я не собираюсь опускать руки. Я буду бороться. За дом, за эту работу, за своё будущее.

И, в первую очередь, я должна поговорить с ним. Он пока всё ещё мой муж, даже если уже не надолго.

Делаю глубокий вдох, подхожу к двери его кабинета. Рука тянется к ручке, но я замираю. В коридоре, где сейчас ни души, внезапно становится слишком тихо. И одновременно с этим слишком громко.

Стоны.

Сдавленный звук ладоней по коже.

Я не сразу понимаю, что это. Или, может быть, просто не хочу понимать. Сердце начинает бешено колотиться, дыхание сбивается, ноги словно приросли к полу. Я не могу сделать шаг, даже чтобы уйти.

Мне не нужно видеть, что происходит за дверью, чтобы знать.

Там он. С ней.

Каждое слово, прерываемое их тяжёлым дыханием, звучит слишком отчётливо. Каждое движение, каждый шорох — всё это отзывается глухой, ноющей болью где-то внутри меня. Их голоса полны страсти, которая, наверное, когда-то была между нами.

А я просто стою и слушаю.

Слушаю, как за этой дверью моя жизнь с окончательно рушится.

Что-то внутри меня ломается с треском, с хрустом, как тонкий лёд под ногами. В груди боль разрастается черной пустотой, как будто сердце вырывают с кусками, оставляя лишь обрывки.

В этот момент я понимаю…

Между нами больше нет ничего. Не осталось ни любви, ни уважения, ни даже попыток сохранить то, что было. Теперь мы абсолютно чужие друг другу люди.

Слёзы выступают на глазах, но я не позволяю им скатиться. Не здесь. Не сейчас.

Я стою в коридоре, сжимая кулаки, и жду. Жду, пока они закончат. Маска безразличия прилипает к лицу, потому что так надо. Пусть Виктор не думает, что у него получится окончательно меня сломать, уничтожить, стереть с лица земли.

Нет. Не будет так, как ему хочется. Не будет так, как хочет его новая пассия.

Дверь кабинета открывается, и она выходит. Улыбается победно, с вызовом, словно этот цирк — соревнование, где она уже объявила себя победительницей. Почему ей это надо?

Мне это не нужно. Совсем.

Но запах — этот отвратительный, сладковатый, удушающий запах похоти, грязи и предательства — бьет в нос сильнее, чем могли бы слова. Слава богу, у неё хватает ума промолчать. Ничего не говорит, просто идет дальше, виляя округлыми бедрами, демонстративно медленно. В её движениях столько самодовольства, что становится противно.

Я жду, пока она скроется за углом, и резко захожу в кабинет. Виктор как раз застегивает штаны, и его лицо кривится в недовольной гримасе, когда он видит меня.

— Думаю, тебе известно, что твоя… — я делаю паузу, пытаясь подобрать слово, но в голову лезет только отборный мат, — Твоя женщина хочет меня уволить.

Я стою прямо, смотрю ему в глаза. Не дрожу, хотя внутри всё пылает.

— Вить, это жестоко. Это несправедливо. Зачем ты так поступаешь?

Он смотрит на меня, как будто это я должна оправдываться. Как будто я не человек, а назойливая проблема, от которой он устал.

— Я не знал, — отвечает он, и голос вроде бы честный, но в нём такая холодная отстраненность, что от этих слов становится ещё больнее, — Увольнять не стану, понимаю, что работу найти тяжело.

Я уже почти начинаю думать, что он хоть немного меня понимает, но тут же слышу:

— Может, перевести тебя в другой отдел, Рада? Я готов пойти навстречу. Понимаю, что тебе тяжело будет видеть нас с Мариной вместе.

У меня перехватывает дыхание.

Видеть вас вместе?

Ты даже не представляешь, Виктор, какие вы оба мерзкие. Но моя работа мне нравится, я люблю её, мне нравится коллектив, и я знаю, что хорошо справляюсь. Почему я должна уходить? Почему я — та, кто должен делать шаг назад?

— И ещё, Рада, — продолжает он, словно нож в сердце с удовольствием втыкает, — Твоя шалость с замками полный бред и абсурд. По закону это и мой дом тоже.

Я смотрю на него, чувствуя, как кровь приливает к лицу.

— Так что, прекрати вести себя как истеричка, — говорит он с раздражением, устало потирая виски, — Я предлагаю полюбовно разойтись. Для тебя и для Миры так будет лучше.

— Надо же, — я чувствую, как слезы подступают к глазам, но я их не выпускаю, — Ты вспомнил про дочь.

— Не передергивай. Дочь я люблю. Просто вас двое. Мирка, конечно, не останется жить со мной и Мариной, это понятно. А вам с Мирой…

Он продолжает что-то говорить, но я уже не слышу. Злость закипает, становится почти физической, будто я вот-вот сорвусь.

— По твоей логике, — перебиваю я, едва сдерживая дрожь, — Если бы я встретила мужчину с детьми, нам бы с ним этот дом тоже был нужнее?

Он качает головой, будто я сказала что-то нелепое.

— Это вряд ли.

Я моргаю, не сразу осознавая, что он сказал.

— Что, прости?

— Вряд ли ты кого-то можешь встретить, — говорит он холодно, и в его голосе — та же жалость, что в глазах, — Во-первых, ты всю жизнь любила только меня.

Каждое слово, как пощёчина.

— А во-вторых, — продолжает он, — Ты хороший человек, Рада. Правда. Но как женщина…

Он делает паузу, и мне хочется заорать, чтобы он заткнулся.

— Как женщина ты пресная. Скучная. И неинтересная. Одной внешности недостаточно. В тебе огня нет, жизни нет. А мужики такое не любят.

Я замираю. Слова будто ударяют молотом по голове. Он смотрит на меня и, кажется, не понимает, что только что сказал.

Нет. Диалога тут не выйдет.

Я ненавижу его. В эту секунду — больше, чем кого-либо.

Глава 11

Окей.

Натягиваю на лицо холодную улыбку, а внутри колотит так, как никогда. Будто я несколько суток сижу на морозе.

— Благодарю тебя за честность, — голос звучит со скрытой яростью и нарочитой вежливостью: — Жаль, что ты слишком долго шел к этой мысли, мы бы оба не тратили время друг на друга.

Он качает головой, облокачивается на стол, и не сводит взгляда.

Разворачиваюсь, чтобы выйти из кабинета, но на секунду останавливаюсь в дверях.

— Будь добр, или угомони свою пламенную пилотку или я за себя не отвечаю. — нажимаю на ручку двери: — И еще, впредь сообщай о своих визитах. Не хотелось бы, чтобы ты заморозил ту часть, которая требует огня, ожидая, пока я открою входную дверь.

Громко хлопнув дверью его кабинета, я выхожу, и глубокими размеренными вдохами пытаюсь себя успокоить. Кулаки сжаты до побелевших костяшек, но я этого даже не чувствую, лишь замечаю в отражении зеркала в лифте.

Ты сделал достаточно, Витя. Ты переполнил даже мою чашу.

В глазах горит огонь, я вижу. Но он прав, это не тот огонь, который он хочет видеть. Это бушующий ураган ярко-красной ярости и злости.

Даже если его слова больно бьют меня и задевают, одно сейчас я понимаю точно. Виктор трус и оказался слишком ведомым, готов плясать под дудку стервы. Так может быть ему изначально нужна была сука в жены?! Чего ж он с дурочкой с соседнего двора замутил?! Еще ведь и терпел бедный с семнадцати лет…

Отключи эти мысли, Рада. Просто отключи.

Выхожу на нашем этаже, и прямиком иду в кабинет Ксюши. Она сейчас — моя та самая спасительница, которая даст информацию.

— Привет, — сажусь напротив и судя по глазам, коллеги, я выгляжу слегка безумно: — Нужно личное дело.

Ксюша опускает глаза…

— Мы разводимся, как понимаешь, — пытаюсь в двух словах обрисовать ситуацию: — Но помимо прочего, он готов оставить ребенка в съемной квартире…а все остальное забрать, — многозначительно замолкаю, пока вижу ошарашенные глаза напротив: — Мне очень нужно личное дело этой Марины.

Ксюша сглатывает и лезет в тумбочку, тут же достает папку. Я даже слегка в замешательстве от готовности документа.

— Я заранее распечатала, — говорит она с печальной улыбкой: — Мне жаль, Рад.

Киваю ей мимолетно улыбнувшись.

— Мне тоже… Но это самое последнее чувство сейчас. — встаю кивая ей, и закрываюсь в своем кабинете.

Только здесь, закрыв жалюзи, я позволяю себе откинуться на спинку кресла и прикрыть глаза.

Чертов кобель. Мразь, в которой нет ничего человечного.

Резко открываю папку и вижу фото явно молодой девушки, но не того возраста, что она сейчас и не с тем количеством косметологических процедур. Из обычной скромной семьи, к тому же не местная.

Пропускаю дальше перечень образовательных учреждений и вижу начало ее жизни в столице. Скоро она после переезда конечно замуж выскочила. И не за абы кого, какой-то предприниматель, что-то связанное с сетью магазинов. Губа, значит, у огненной Мариночки не дура.

Дальше первый ребенок, а через четыре года второй. И что странно, спустя несколько месяцев развод.

Хотя, разве странно…тут средь бела дня собственный муж готов украсть у тебя жизнь.

Но, что удивительно, как раз в это время она появляется в его компании. Причем совершенно не в том отделе, в котором она находится сейчас. Возвращаюсь на предыдущую страницу, просматривая образование и едва ли оно связано с общественностью, пиаром, журналистикой или чем-то подобным.

Хм.

В голову закрадываются разные мысли. Но я не имею права на ошибку, даже на самую мелкую. А еще не могу и раскрыть своего недетского интереса. Иначе это может стоить мне очень дорого.

Тру виски, пытаясь обдумать дальнейшие действия. Знаю, что дом будет поделен пополам, но вот вопрос может ли повлиять на мою компенсацию вклад в развитие компании много лет назад. Наверняка адвокат спросит доказуемо ли это… Не помню, да и признаться, не знаю было ли что-то из документов на тот момент.

Черт.

Решаю не гадать и звоню адвокату, которого мне посоветовали ребята.

— Здравствуйте, Прохор Геннадьевич.

— А, Радочка, доброго дня, я как раз собирал информацию о вашем супруге, — озвучивает он чуть скрипучим голосом.

Опыта у этого мужчины больше двадцати лет, и более того, у него не одно громкое дело, где он оставлял мужчин кусать локти при разводе.

И нет, я не кровожадна. Просто мне сделали очень больно и грязно унизили. После всего, что было.

— Как успехи? — вяло улыбаюсь.

— Ну…успешный успех вскружил голову, видимо, да? — посмеивается он.

— Не могу знать…

— Мы пока незримо готовимся, мы ведь обсуждали с вами, да? Ведите себя спокойно и максимально подыграйте в беспомощности. Пусть он и не подозревает насколько вы можете быть подкованы и вооружены.

— Да, да. Помните, я когда описывала имущество и рассказывала о нашей жизни, я не упомянула. Я продала квартиру, чтобы Витя построил свою империю…Это может помочь?

На том проводе молчание. Мужчина явно обдумывает, а я пытаюсь не мешать и жду его вердикта.

— Вы наверняка не знаете что и как было приобретено на эти деньги, так? — я тут же согласно угукаю, и стараюсь не кусать губы: — Давайте так, отправьте мне в контору документы, что остались или если есть возможность привезите.

— Я могу прямо сегодня вечером отправить с курьером, — тут же воодушевленно заявляю, потому что в доме осталось все как и было до его ухода в Новый год.

— И Рада, вам стоит понимать одну важную вещь, — серьезно говорит он: — Может случится так, что победит он, учитывая его влияние и финансовые возможности. Вы получите лишь малую часть, и это при лучшем раскладе.

Киваю, хоть и осознаю, что этого никто не видит.

— Я понимаю, очень хорошо понимаю.

Отключаю звонок, вновь глядя на фотографию брюнетки в личном деле.

Когда ты в красках осознаешь, что сделал, будет очень поздно, Дубов…

Глава 12

Нужно забрать Мирку с продленки, но я совершенно ничего не успеваю. Пробки, как непроходимый лес, обволакивают город, а я пытаюсь пробиваться сквозь них, скользящая вдоль ряда машин, словно селёдка в тесной банке.

Пальцы сжимаются на руле до боли, ногти впиваются в ладони. Свитер с высоким горлом трёт шею, вызывая раздражение и жгучую красноту, а щеки пылают не хуже, чем в минуты позора.

Злость накатывает волнами, я отмахиваюсь от нее, но она становится только сильнее. Эта ярость захватывает меня, как пожар в сухом лесу, и я уже не могу остановить её. Никогда бы не подумала, что способна на такую бурю. Никогда бы не подумала, что еще вчера могла так сильно любить человека, видеть с ним всю свою жизнь, а сегодня... ненавидеть. До зубовного скрежета, до трясущихся рук. Желать забыть его навсегда.

Я продолжаю лавировать по улицам, сердце грохочет в груди, каждая секунда кажется вечностью. До школы всё же доезжаю без происшествий. Слава богу.

Бросаю машину на парковке, почти не думая, и бегу к зданию. Лестницы будто издеваются, ноги подкашиваются, но я лечу на четвертый этаж, где продленка и вся малышня.

Мира ненавидит оставаться одной из последних. Она такая у меня... нежная, ранимая. Боится, волнуется, если ее вовремя не забрать. Глаза девочки всегда начинают блестеть, если я задерживаюсь хотя бы на пять минут, и это ощущение её обиды меня убивает.

— Марина Константиновна, я за Мирочкой, — бросаю на ходу, буквально врываясь в класс.

Классная руководительница поднимает на меня глаза из-за стола. Милая женщина, божий одуванчик, всегда улыбается тепло, но сейчас её лицо немного растерянное. Она снимает очки, аккуратно кладет их рядом с журналом.

— Ой, а Миру папа уже забрал, — произносит она спокойно, будто бы ничего страшного не случилось.

Комок чего-то вязкого и тягучего подступает к горлу, застревает так, что становится трудно дышать. Я прокашливаюсь, будто это поможет избавиться от неприятного ощущения, и невольно вдавливаю каблуки сапог в линолеум. Колени чуть подгибаются, но я заставляю себя выпрямиться, чтобы не показать слабости.

Рука инстинктивно тянется к дверной раме — она кажется единственной стабильной точкой в этом шатающемся мире. Пальцы цепляются за холодный металл, и это немного отрезвляет.

— А давно? — спрашиваю, но голос звучит хрипло, словно его сжали тисками. Мне нужно знать ответ, но одновременно — страшно услышать его.

Марина Константиновна, с её всегдашней мягкостью, смотрит на меня внимательно. Её лицо чуть хмурится.

— Минут тридцать назад. У вас всё нормально?

Она приподнимается из-за стола, её доброжелательность, которая обычно успокаивает, сейчас только раздражает.

Моя первая реакция — спрятать свои эмоции, спрятать всё это далеко. Ей не нужно видеть, что творится у меня внутри. Это слишком личное. И постыдное.

— Да, всё в порядке, — улыбаюсь, хотя лицо словно затянуло маской. Не знаю, где беру на это силы, но улыбка выходит достаточно убедительной, — Я что-то заработалась и совсем забыла, что муж сегодня должен был забрать Мирочку.

Пальцы дрожат, когда я прикладываю руку ко лбу. Слова звучат так непринужденно, что сама едва верю им. Но внутри всё горит тревогой и страхом. Он, конечно, не тронет её. Он урод, но… не чудовище. Правда?

Но в голове одна мысль громче других. Главное, чтобы он не манипулировал нашей девочкой. Чтобы её имя, её доверие не стали разменной монетой в его грязных играх.

— Простите за беспокойство, — добавляю я, извиняясь перед учительницей, — Спасибо.

Ухожу, оставляя позади её обеспокоенный взгляд. Как только оказываюсь за пределами школы, напряжение вырывается наружу. Ноги несут меня к машине быстрее, чем успеваю думать. Руки дрожат, когда я хватаюсь за руль, и, слыша двигатель, я уже знаю — поеду быстро.

На территории коттеджного поселка практически нет машин, дороги широкие, поэтому я игнорирую внутренний голос, кричащий о правилах. Сейчас мне плевать. Сердце стучит где-то в горле, словно не помещается в груди.

Одной рукой сжимаю руль так сильно, что костяшки белеют. Второй, почти судорожно, набираю его номер. Звонок идет, но...

"Абонент временно недоступен".

Классика жанра. Конечно, он недоступен.

Руль предательски скрипит под моими пальцами. Я жму сильнее на газ. Нужно быстрее домой. Нужно видеть её. Убедиться, что с Мирой всё в порядке. Убедиться, что он не успел сделать что-то, за что я никогда не прощу.

Бросаю машину прямо у ворот, не желая тратить время на паркинг. Всё это сейчас неважно. Важна только одна мысль… Она должна быть дома. Она должна быть в порядке.

Свет на первом этаже бьёт в глаза, как маяк, но вместо облегчения вызывает новую волну тревоги. Как он вообще туда попал? Я меняла замки. Неужели… И тут до меня доходит. Ключ. У Миры в портфеле всегда запасной ключ.

— Ловко придумал, — выдыхаю с нервным смешком, — Когда надо, котелок у тебя варит.

Врываюсь в дом, быстро скидываю пальто и сапоги, даже не утруждая себя аккуратностью. Едва дверь захлопывается за мной, я слышу голос Миры — звонкий, радостный, как всегда, когда она довольна.

Сердце сжимается, но я тут же выдыхаю. Она дома. Она в безопасности.

— Мамочка! — радостно кричит она, выбегая в коридор. Глаза блестят, щеки раскраснелись, — Смотри, папа привёз мне куклу! Это просто вау!

Дочь подбегает, прижимая куклу к груди, и начинает её демонстрировать, щебеча с восторгом: как у игрушки двигаются руки и ноги, как её можно кормить, укладывать спать, одевать. Я киваю, улыбаюсь, но почти ничего не слышу.

Голова гудит от злости. Этот звон заглушает её слова. Мира говорит, что они с папой после школы ели наггетсы и картошку фри. И тут я чувствую, как во мне закипает настоящая ярость.

Она не может это есть. У неё аллергия. Он знает, черт побери. Но ему всё равно.

— Зайчонок, — выдавливаю из себя с улыбкой, которая кажется натянутой до боли, — Давай выпьем таблеточку от аллергии? На всякий случай.

Глава 13. Виктор

Смотрю на нее, и охреневаю от того, что слышу. Это на грани абсурда…

Однако, когда я выжидаю и молчу с уверенностью, что она остынет и скажет хотя бы нечто вразумительное, этого, мать ее, не происходит.

— Какая, к чертям собачьим, доля, Рада? — наконец, выдаю.

Хотя даже переваривать эту мысль не собираюсь.

— Моя, — скрестив руки на груди, заявляет она решительно.

Ощущение, что в ней что-то поменялось. Что-то стало иначе, хотя я знаю свою жену, как облупленную. Не зря же мы столько лет потратили друг на друга.

— Рад, послушай, — пытаюсь быть спокойным и объяснить ей, как устроен этот мир.

— Нет, Вить, твое время говорить прошло, так что еще раз повторяю, — она подходит ближе, но на лице такая брезгливость, словно она стоит у мусорного бака: — Предложение жалких двух миллионов мой адвокат расценил, как неудачную шутку. Во-вторых, оценку дома я проведу без твоего участия, не переживай. А то, что упростил мне задачу и подал на развод, благодарю, я как раз оформлю мои ходатайства, — хмуро вглядываюсь в женщину, а у самого, кажется, мозги сейчас закипят.

В кармане вибрирует телефон, но, черт возьми, откуда все это взялось?! Игнорирую звонок, вглядываясь в Раду.

— Ходатайства?! И на что же ты претендуешь, могу поинтересоваться? — ироничный тон сейчас лишь бы скрыть собственное недоумение.

Удивила, так удивила. Сомневаюсь, что осознает, ей ведь это не поможет. Правда, не скрою, хотя бы попытка и настрой достойны восхищения.

— Ты ведь помнишь, Дубов, не строй из себя дурака. Я продала свою квартиру, чтобы твоя компания не загнулась от конкуренции. Квартира была моей и приобретена была не в браке, а деньги я все передала тебе. Вот теперь настала очередь их вернуть… — она говорит это все с вежливой улыбкой, а меня буквально смех раздирает.

Блядь. Давно я так не смеялся от души и с чувством.

— Рада, — качаю головой, пытаясь прийти в себя: — И сколько по тем временам было? Три миллиона? Я хоть сейчас готов перевести эту сумму…

Она мотает головой, и ее будто не трогают мои слова. Не выдает никакой реакции. Ее словно подменили.

— Мира, малышка, давай за уроки, ладно? — мягко она оборачивается к дочери, спешащей к нам из кухни.

— А мы еще успеем с папой поиграть? — с надеждой в глазах дочь смотрит на мою бывшую, а затем на меня.

Я вижу, что ей это не нравится, но киваю ребенку. Мы и правда не виделись очень давно, все сумбурно навалилось и так резко случилось.

— Учитывая, что сумма с продажи моей квартиры пошла, как выяснилось, на закрытие долгов и кредитов твоей фирмы, то сейчас цифра будет в пару раз больше.

— Рад, ты сделала это добровольно, ни один суд не примет…

— Да, только ты забываешь свое условие. Я будучи в браке сделала это добровольно, а ты при разводе выгоняешь нас из дома… Хм, тебе не кажется, что есть здесь некая несуразица? Моя компенсация, Виктор, будет заявлена в максимальном объеме, в том числе, и за моральный ущерб.

Вот же упертая!

— Тебе и деньги небось эти не нужны?! — встаю надвигаясь на нее, кулаки сами собой сжимаются: — Лишь бы доставить мне сложности и лишний геморрой, так?! Скажи, что так? Хватит разыгрывать комедию!

— Нет, — глухо отвечает, но своих глаз не сводит: — Ты уничтожил мои чувства, мое уважение, мою душу… И за это я требую ответ. Кроме материального, мне у тебя нечего взять, потому что гниль, что есть в тебе…я хочу избавиться от нее. Я будто пахну ей, и этот запах…он вызывает тошноту.

Она говорит спокойно и тихо, правдиво и больно. Это задевает. Она видит желваки на моих скулах, видит, как белеют кулаки, но не боится. И это обескураживает.

Рада никогда такой не была воинственной, возможно решительной в вопросах воспитания или образования ребенка, но не в отношении себя.

— Скажи сумму, я тебе все переведу. Не делай из меня монстра, — отчего-то кажется, что это правильные слова, но она лишь с издевкой усмехается.

— Я назову ее, Вить, не сомневайся, — кивает она: — Но и ты запомни, в этот дом или войдут новые жители, или не войдет никто, кроме нас с дочерью. Услышал?

Стискиваю челюсти, и чертова вибрация в кармане уже осточертела. Не отвечаю на ее реплики, и понимаю, что она тупо слила сейчас свои козыри. Хотя, я и не собираюсь, твою налево, топить мать своего ребенка.

Как вообще все, блядь, так повернулось?!

Нервно достаю телефон, и рявкаю в трубку.

— Да!

— Родной, — волнующийся голос Марины звучит с паузой.

— Прости. Я занят, давай позже, — пытаюсь прервать, потому что все еще хочу договориться на мирный расход с Радой.

— Извини, но это, мой сын… — она слышится действительно обеспокоенной.

Хмурюсь и отхожу от бывшей, поворачиваясь к ней спиной.

— Что случилось?!

— Я толком и не знаю, еду сейчас в школу, сказали скорую вызвали, — она всхлипывает, а я с силой тру лицо.

Черт!

— Так ты говорила с ними?

— Да, но директор просто коротко сказал срочно приехать.

На Раду не оборачиваюсь, потому что знаю, что она скажет.

— Окей, я еду, — глухо бросаю, а Марина благодарит меня в течение еще секунд пятнадцати.

— Мне пора, — наконец, убираю телефон и веду глазами на женщину.

Только она уже стоит с раскрытой дверью на выход. Скрываю удивление, а ей буквально все равно, что я пообещал дочери поиграть.

— Рад?

— Уезжай, Виктор, — твердо озвучивает она: — И впредь не давай никаких обещаний. Это твоя слабая сторона.

Глава 14. Виктор

Я вхожу в больницу, и воздух тут тяжелый, словно сгустился, чтобы задержать мою тревогу. Каждый шаг по стерильным коридорам отдается в голове, словно удар по вискам. Ощущение, что стены сужаются, что мне не выбраться отсюда — этот адский лабиринт больничных залов.

Марина сидит в коридоре, ее лицо потухло, глаза заплаканы. Она не выглядит такой, какой я помню ее раньше — уверенной, яркой. Сейчас она вся растерянная и будто потеряна. На ее плечах тяжело лежит груз беспокойства. Вижу, как она вся сжалась, как будто хочет исчезнуть в своем одиночестве.

— Виктор… — голос невыносимо тихий, как если бы она боялась, что даже звук ее слов разобьет все вокруг. — Он… Виктор, у него так много планов было… С ним все будет хорошо, правда?

Ее слова бьют мне в грудь. Мой взгляд скользит по ней, и я не могу найти никаких правильных слов. Мне хочется обнять ее, но я чувствую, что моя собственная тревога так сильно меня зажимает, что я едва могу вдыхать.

Пиздец… Как я раньше мог жить, если в ней не было этой женщины?! Меня просто кроет от нее, слишком ахуенная. Моя.

— Все будет хорошо, — говорю, стараясь звучать как можно более уверенно, чтобы она хоть немного успокоилась. Но у меня в душе все так же буря. Мальчик — не мой сын, и все, что я могу сделать сейчас, — это быть рядом с Мариной. И пусть даже мои слова не помогают, я знаю, что это хоть немного облегчает ее душевную боль.

— Он упал во время уроков. Это было так неожиданно, Виктор… Он сказал, что все нормально, но потом начал жаловаться на головокружение, и его рвало, — ее голос срывается, и в глазах снова появляются слезы. — Я не знаю, что мне делать. Я так боюсь…

Беру ее руку, пытаюсь передать ей хоть какую-то поддержку. Но внутри меня тоже паника. Как же так? Почему это должно происходить сейчас, когда все и так слишком тяжело и запутанно?

— Все будет хорошо, Марин, — повторяю, пытаясь подавить страх в голосе. — Мы с ним поговорим. Врачи, наверное, разберутся.

Идем к кабинету врача, и я чувствую, как сердце начинает биться быстрее. Я не знаю, что меня больше пугает — состояние ребенка или то, что все это происходит на фоне той самой ситуации с Радой. Но я постараюсь не думать о ней сейчас.

Бесит своей самоуверенность.

Врач встречает нас с профессиональной настороженностью, но его спокойствие передает какое-то успокоение. Мы рассказываем ему, что с мальчиком произошло, и он внимательно выслушивает.

— Сотрясение легкое, — говорит, кивнув на монитор. — На фоне травмы ребенок чувствует головокружение и тошноту — это нормально для такого случая. Нам нужно будет следить за его состоянием, но на данный момент ничего страшного. Главное — не допустите дополнительных нагрузок и следите за его самочувствием. Я рекомендую вам оставить его под наблюдением хотя бы на ночь.

Я не чувствую облегчения. Легкое сотрясение — это все равно травма. Это все равно боль, с которыми я не могу ничего сделать. Но, по крайней мере, теперь я знаю, что ситуация не критична. Я киваю врачу, благодарю его и возвращаюсь к Марине.

— Все не так плохо, — говорю, подходя к ней. — Но нужно будет еще подождать, чтобы точно все проверили. Это сотрясение, но не сильное. Он будет в порядке. Ты услышала?

Она делает вид, что успокаивается, но я вижу, как красивое лицо все равно напряжено. Она шмыгает, а после молча прижимается щекой к моей груди.

Сердце тут же отстукивает сбитый ритм, настолько кроет от ее запаха…

— Спасибо, — она кивает, но не отпускает мою руку. Мы стоим молча, поглощенные собственными мыслями, пока я не слышу, как из палаты доходит слабый голос ее сына.

— Виктор, — вдруг Марина обращается ко мне. Ее голос тихий, но в нем есть что-то решительное. — А как у тебя? Ты ведь ездил к бывшей?

Я вздрагиваю, и внутри что-то сжимается. Я уже думал, что сегодня смогу забыть обо всем этом, но она снова затронула эту тему. Я не знаю, как ответить. Не знаю, как в этих условиях говорить о разводе, о деньгах, о Раде.

Быстро собираю мысли, пытаясь не выдать свои внутренние терзания. Но не могу обмануть ни себя, ни Марину. Рада, с ее требованиями, ее угрозами, с тем, что она все больше становилась для меня не просто женщиной, а настоящим врагом — это было слишком.

— Рада… — начинаю я, нервно сглотнув. — Она настроена решительно. Она требует свою долю, и просто так она уезжать не будет. Она не согласится на мирное соглашение, как я думал. Пиздец… Я хер знает, на что давить, малыш.

Марина молчит несколько секунд, все еще держа меня за руку. Я вижу, как ее глаза становятся чуть ярче, как будто в них появляется интерес. Она собирает в голове мысли, и я понимаю, что она уже решает, как мне действовать.

— Виктор… — делает шаг назад, как будто размышляя вслух. — Ты ведь знаешь, как она переживает за Миру. Ты всегда был для нее опорой, для Рады Мира — это самое главное. Но если ты будешь действовать через нее, ты сможешь заставить ее пересмотреть свои требования. Ты знаешь, как ей важно не потерять дочь. Если ты поставишь все на карту через Мирочку, она может сдаться. Ты же знаешь, как это работает.

Я замолкаю, не зная, что сказать. Это действительно кажется выходом. Но использовать свою дочь как козырь в этой игре… Я никогда не думал, что буду в такой ситуации. Но Марина права — Рада готова на все ради Миры.

— Ты думаешь, это сработает? — спрашиваю я, хотя уже чувствую, что выбора у меня нет.

Марина смотрит на меня с той самой уверенной, чуть хитрой улыбкой, которая всегда заставляла меня восхищаться ей.

— Если ты все сделаешь правильно, она сдастся. Она ничего не сделает, если почувствует, что теряет контроль над дочерью. Ты не знаешь, как сильно она боится этого.

Я понимаю, что Марина права. Я понимаю, что эта жестокая игра с Радой — единственный способ вернуть контроль. Но я не уверен, что я готов поставить на карту самое важное — свою дочь.

Глава 15

Уже несколько дней я пытаюсь собраться с силами, только едва ли это получается. Но и понимаю, что тянуть больше нельзя. После всего того, что было сделано и сказано, назад пути нет, а главное нет желания возвращаться на исходную точку.

Я, правда, пыталась найти тот самый момент, когда он стал таким циничным и мерзким лицемером. Но не нашла.

И нет, это не рефлексия, это попытка понять, а действительно ли я столько лет прожила с человеком, которого совершенно не знаю? Правда, что я в упор не видела его истинное лицо и те желания, которые он сейчас открыто демонстрирует?

Вряд ли я та самая пассия, за которую стоило бы держаться: ни богатства, ни наследства, всего то уважение и любовь. Но и это оказалось лишним.

Наконец, вдыхаю в грудь побольше воздуха, останавливаясь у двери в комнату Миры, и с улыбкой стучусь, медленно приоткрывая дверь.

— Чем занята? — спрашиваю у дочери, что сидит за своим школьным столом.

Рядом аккуратно сложенные тетради, а перед ней лист, на котором я вижу свежий рисунок в процессе.

— Рисую, — гордо отвечает она: — Нам в школе задали нарисовать свою семью, чтобы потом рассказать о каждом ее члене у доски.

Твою же…

Прикрываю глаза, и поджав губы, с искусственным энтузиазмом киваю.

— Мира, я хотела поговорить с тобой, — мягко зову ребенка, а она тут же отвлекается от своего занятия и поворачивается на своем розовом стуле лицом ко мне.

Господи, как сложно то…

— Это касается папы, — пальцами расправляю домашние брюки, хотя в этом совершенно нет необходимости: — Дело в том, что…

— Вы поругались, — констатирует факт моя дочка, а я изумленно смотрю на нее: — Я видела, как вы разговаривали, — понуро объясняет.

А мне не остается ничего, как согласиться и кивнуть.

— Да, и эта ссора — она слишком серьезная, — беру ее за руки, подтягивая к кровати, и сама сажусь на нее так и не выпуская ладони ребенка.

— Как это слишком серьезная? — тут же спрашивает Мирослава.

— Это значит, что как прежде, уже никогда не будет, доченька.

Вижу, как она хмурится пытаясь вникнуть во взрослые проблемы, но не до конца осознает значение моих слов.

— Мы с твоим отцом больше не будем вместе. И я не хочу, чтобы ты надеялась, поэтому говорю это прямо и настолько грубо, — сердце обливается кровью, когда я вижу как ее глаза наливаются слезами: — Твой папа, он… — наверное это нехорошо говорить девятилетнему ребенку о другой семье, но я не хочу, чтобы она хотя бы на сотую долю думала о нашем воссоединении: — Мы больше не любим друг друга.

Пусть будет так. Когда придет время, она сама все узнает и поймёт. А пока, я не буду топтать в грязи созданный образ отца. В любом случае, половина правды уже хорошо.

Мира шмыгает носом, и качает головой. Хочу прижать ее к себе, но ребенок отстраняется.

— Прости нас, — шепчу я, пытаясь сдержать собственную лавину эмоций.

— Папа говорил, что ты это скажешь, — шепчет она, а у меня медленно волоски на коже встают дыбом.

Та, подступающая лавина резко останавливается, будто нашла препятствие. А препятствием стало собственное изумление.

— Что это значит? — глухо задаю вопрос дочери, и всматриваюсь в ее глаза.

Я не вижу там обиды, но и не чувствую связи. Будто кто-то раз и оборвал нашу нить. И это мне крайне, крайне…не нравится. Потому что, если эти двое решили действовать так, то все то, что он услышал — это лишь цветочки.

Я, мать его, разорву им глотки собственными зубами, если его мозг действительно додумался до того, чтобы настраивать ребенка против меня.

— Папа звонил, рассказывал как у него дела, спрашивал про мои, — нехотя озвучивает Мира: — А потом говорил о вас. Я, правда, ответила, что ничего не знаю и он предупредил, что ты не хочешь о нем даже слышать. Но мам, — глаза ребенка настолько искренние и чистые: — Он же ничего не сделал… Ты зря на него злишься!

Тру виски руками и глубоко дышу короткими вдохами.

Ты снова удивил, Дубов… Шмара советы раздавала?!

Успокойся, Рада. Дыши.

Пытаюсь не срываться, но нервы в последнее время ни к черту, а о спокойствии и вовсе стоит забыть. Как понимаю, на долгое, долгое время.

— Доченька, твой отец очень, очень сильно обидел меня, — говорю правду, а сама еле сдерживаюсь, чтобы не разреветься: — Он буквально уничтожил нашу жизнь за один день. И он не остался с тобой поиграть в тот день, когда обещал, потому что у него другая жизнь. С другими людьми. — выдуваю воздух из легких, утирая бегущие слезы: — Тебе сейчас сложно понять и принять, я понимаю. Но другого выхода у нас нет.

— Мама! Не плачь! Мне больно, когда ты плачешь! — Мира прижимается ко мне, а я ломаясь окончательно содрогаюсь в рыданиях, зарыв голову в длинные волосы дочери.

Какая же ты мразь, Витя. И ты заплатишь за это, я еще пока не знаю как, но обязательно дорого и больно!

Глава 16

Я закрываю за собой дверь в комнату Миры, и в груди тяжело оседает комок, будто кто-то сжал сердце ледяной ладонью. Сколько бы раз я ни убеждала себя, что не позволю Виктору сломать меня, каждое его новое движение бьет точнее и глубже. Он, как охотник, выслеживает мои слабости, будто давно изучил меня как карту и знает каждый уязвимый уголок.

Но на этот раз всё будет иначе. Я не позволю ему разрушить то немногое, что осталось между мной и дочерью. Не позволю стереть то тепло, что ещё держит нас вместе. Внутри меня, под давлением боли и обиды, вдруг вспыхивает тихая, но упрямая ярость. Это не буря, а ровное, горячее пламя, которое горит всё ярче, пока я стою у окна в гостиной. Сквозь мутное стекло я смотрю на тёмный сад, где голые ветки качаются, как тени в танце.

Тянуть больше нельзя.

Словно кто-то подталкивает меня вперёд, я хватаю телефон. Пальцы дрожат, когда я пролистываю контакты, пока не нахожу имя Прохора Геннадьевича. Ещё мгновение — и я нажимаю на вызов. В комнате так тихо, что гулкие гудки в трубке звучат как удары сердца.

Он берёт трубку почти сразу, его голос спокойный, уверенный, как якорь посреди шторма:

— Рада, привет. Что случилось?

На мгновение я замираю, как заяц в свете фар, не в силах выдавить ни слова. Но потом, с глубокой затяжкой, впуская в лёгкие побольше воздуха, я начинаю говорить. Слова срываются с языка так быстро, что я сама не успеваю за ними. Словно боюсь, что если остановлюсь, то передумаю. Я рассказываю обо всём: о разговоре с Мирой, о холодной, жёсткой манере Виктора, о том, как он медленно, методично отравляет наши отношения с дочерью.

— Он хочет выселить нас из дома, — мой голос ломается, но я тут же выравниваю его. — Мне кажется, что земля просто уходит из-под ног, понимаете? Я не могу это допустить.

Прохор Геннадьевич молчит несколько секунд. Слышно только, как шуршит что-то в трубке — он, наверное, делает пометки. И вдруг:

— Ты уверена, что это всё не слова ребёнка? Что он действительно этим занимается?

Этот вопрос будто бьет по мне. Горячая волна поднимается изнутри — обида, гнев, страх. Мне хочется закричать, но я знаю, что он прав. Всё это нужно доказать. Слова недостаточно.

— Прохор Геннадьевич, я это чувствую. И вижу. Он давит. Она уже начинает сомневаться в том, что я говорю правду. Вы бы только видели ее глаза сегодня... — мой голос дрогнул, словно задетая струна, но я быстро беру себя в руки. Нельзя показывать слабость, нельзя дать себе сломаться. — Мне нужно что-то предпринять. Я не могу просто сидеть и ждать.

В трубке раздается глубокий вдох. Его голос остаётся спокойным, почти нейтральным, как будто он прикидывает что-то в уме:

— Ладно. Давайте встретимся завтра. Но сразу предупреждаю: с домом ситуация непростая. Виктор успел неплохо подстраховаться.

Эти слова режут по-живому. Напряжение мгновенно пронзает всё тело, как ток.

— Что значит "подстраховаться"?

— Дом был куплен в браке, — начинает он, — Значит, он считается совместно нажитым имуществом. Но есть нюанс: Виктор утверждает, что внёс большую часть денег на покупку. Если он сможет это доказать, у него будет возможность требовать раздела дома, причём не в равных долях. Это может сильно осложнить ваше положение.

Меня бросает в жар.

— Но он ничего не вкладывал! Мы вместе брали ипотеку! И все эти годы я платила большую часть, пока он... — Я запинаюсь, стараясь не выпалить лишнего. Но злость всё равно прорывается, и голос становится громче. — Он только тратил деньги на себя!

Прохор Геннадьевич выдерживает паузу, как будто специально даёт мне время успокоиться.

— Я вам верю, — произносит он наконец. — Но суду нужны доказательства. Документы или свидетели. Похоже, у Виктора есть план, и он, скорее всего, будет ссылаться на финансовые бумаги или даже... — он делает паузу, прежде чем договорить, — на поддельные свидетельства. Завтра принесите всё, что у вас есть: выписки, чеки, квитанции. Всё, что может подтвердить ваши слова. Даже мелочи могут быть важны.

Разговор заканчивается, и я опускаю телефон на стол. На секунду закрываю глаза и пытаюсь поймать равномерный ритм дыхания. Но чувство, что меня сжимает невидимая петля, только усиливается.

Я подхожу к окну и опираюсь руками на подоконник. Снаружи всё то же: сад, мрачный и застывший, как на картине. Дома тишина, но я слышу, как слабо скрипит старый шкаф в углу гостиной, будто протестует против моего напряжения.

И всё же в этой тишине есть нечто важное: я знаю, что не одна. Прохор Геннадьевич поможет. Он всегда помогает. Теперь дело за мной. Нужно собраться, перелопатить все бумаги, найти доказательства.

Я не собираюсь сдаваться.

Весь вечер я провожу в попытках найти хоть какие-то улики. Старые папки, стопки бумаг — всё, что когда-то откладывала на «потом», теперь разложено вокруг меня хаотичным хаосом. Бумаги, которые казались ненужными, теперь приобретают другое значение. Но время играет против меня. Виктор унес с собой больше, чем я думала.

Час за часом я перебираю документы, опустошая себя всё больше. Наконец, я сижу посреди комнаты, окружённая разрозненными листами, с пустыми руками и комом в горле. Грудь сдавливает, будто кто-то поставил туда тяжёлый груз.

Как он мог подготовиться так тщательно?

Мысли роятся, жалят, будто сотни шершней. Неужели он планировал всё это с самого начала? Ледяной ужас перемешивается с гневом, заставляя меня стиснуть зубы до боли.

Но сдаваться я не могу. Я поднимаюсь, разогреваю руки — они словно одеревенели — и включаю ноутбук. Глухой шум вентилятора заполняет комнату. Я начинаю искать. Как бороться за дом, если документов нет? Какие доказательства можно предоставить в суде? Как защитить себя, когда на кону стоит всё?

Я записываю каждую мелочь, всё, что может пригодиться. Пункт за пунктом, методично, как если бы от этих строк зависела моя жизнь. И в каком-то смысле так и есть. Когда глаза начинают слепаться, и пальцы уже едва двигаются, я закрываю ноутбук и смотрю на исписанные страницы.

Глава 17. Виктор

Вхожу в подъезд, хотя откровенно хочется взять и пропустить стакан другой. Обмозговать, придумать.

Адвокат сказал, что наш процесс будет не таким простым, как он рассчитывал. И хотелось бы мне знать, что это значит. Но разговаривать с моей бывшей, это что подкидывать дров в разгорающиеся пламя.

Поднимаюсь на лифте, сегодня день платежа за ипотеку Марины, пришлось отправить не со своего счета, а со счета компании. Благодаря все тому же адвокату, что сразу запросил взнос в пятьдесят процентов за сложность дела.

Тру лицо, расслабляя ворот рубашки, и пытаюсь понять как и что будет дальше. Учитывая спад на рынке, прибыль сейчас не идет в рост, как прогнозировал мой эксперт по продажам, а как поднять ее пока нет ни единой мысли.

Однако, полагаю, сегодняшнее совещание дало понять всем, чего я жду от их работы, иначе сокращу всех к чертовой матери.

Останавливаюсь, наконец, перед дверью, а внутри опять это чувство дискомфорта… у Марины шикарная квартира, двушка с хорошим ремонтом. Только, после дома, где двести квадратов свободы, личный кабинет, терраса для чашечки кофе и свой бар - едва ли это то, к чему я привык.

— Вить, ты? — слышу голос женщины, как только оставляю портфель на банкетке.

— Привет, — с улыбкой отвечаю, а она тут же выплывает из кухни в шелковом домашнем наборе.

— Ужин уже на столе, — подходит, поглаживая лацканы пиджака, и вся льнет ко мне.

Тону в этом запахе, прижимая женщину ближе, и в эту минуту все отходит на второй план. Вдыхаю ее немного сладковатый аромат, касаясь губами кожи на шее, а она уже стягивает с меня пиджак.

— Сначала ужин, родной, — улыбается кошкой и тянет меня за собой: — Скоро Ваня приведет Свету с кружка, — добавляет она, а я глянув на часы понимаю, что да, скоро ее дети будут здесь.

Проходим на кухню, а там уже накрыто на два блюда. Пожарены стейки и овощи, все это с какими-то салфеточками и прочей атрибутикой.

— И когда ты успела? — удивляюсь я с восхищением.

Раньше мы с Радой бывало вместе приезжали, а даже если она первая покидала офис, то никогда не успевала приготовить и сервировать стол. Если только это было не что-то простое, но подобной подачи не было, приходилось еще ждать ужина после работы.

— Ой, да брось, — отмахивается Марина: — Вон посуды целая гора, — касаюсь ее подбородка, а затем оставляю короткий поцелуй на губах.

Смущается кокетливо, но тут же агитирует приступать к трапезе, что мы и делаем. На вкус, конечно, божественно. Мясо той самой прожарки как я люблю, и специй как надо. Качаю головой, все больше удивляясь этой женщине.

Несмотря ни на что, эта ситуация с Радой, она наоборот показывает мне что я теряю, откладывая кардинальные действия для того, чтобы в спокойствии жить с Мариной.

— Очень вкусно, — она смотрит на меня тепло и с любовью в глазах.

Но я вижу, что она хочет поговорить. Марина может быть прямолинейна, но только со мной она ведет себя иначе. Будто позволяет себе быть слабой, и это то, что сводит с ума.

— В чем дело? — откладываю нож и вилку.

— Я не хочу портить тебе настроение, — говорит, глядя в стол: — Просто помнишь наши планы…

Немного хмурюсь, не понимая к чему она.

— Семья, дом, новая жизнь… полная любви и радости, —улыбается она, и касается своей рукой моей: — Здесь нам тесно, я же вижу твои переживания. Тебе неудобно и неловко, имея такую постройку в собственности, — участливо замечает, а я поджимаю губы.

Смотрю на нее, признавая, что эта женщина настоящая волшебница. Чувственная, понимающая, мудрая, удобная...черт, она как иллюзия! Таких точно больше не существует.

— Я восхищаюсь тобой, — беру ее руку целуя костяшки пальцев, — Скоро процесс начнет греметь, и мы все вместе будем жить самой счастливой жизнью..

Не буду вдаваться в подробности Марине. Пусть лучше будет спокойна, а я решу вопрос с Радой. Надо будет со счета компании перечислю ей то, что она хочет, но ту жизнь, которую я вижу с Мариной, я ей покажу. И ничто, а тем более никто не сможет меня остановить.

Она широко улыбается и кивает.

— Я уверена, что у тебя все получится, мой сладкий, — она пересаживается со своего стула ко мне на колени: — А если тебе нужна будет помощь, знай, я всегда рядом и сделаю все, что потребуется.

Она вглядывается в глаза, а меня буквально заводят ее слова. Да так, что кажется мозги напрочь отключаются.

Обхватываю ее шею и провожу рукой по позвоночнику, а Марина рисует бедрами восьмерку на мне.

Черт.

— Нам нужно потерпеть, — шепчет она прямо у моих губ, и я киваю за секунду до того, как забираю их в свой горячий и влажный плен.

— Мама! — раздается резко и звучно в коридоре, и она, хихикая, встает со своего места.

А у меня жгучая неудовлетворенность, предвкушение, и даже злость смешиваются в коктейль, который сегодня ночью не даст ей спокойно поспать. И я вижу, что она это осознает. В полной мере.

Глава 18

Я стою на кухне, нарезая овощи. Лезвие ножа ритмично стучит о разделочную доску, почти сливаясь с озорным смехом Мирославы из соседней комнаты. Она смотрит мультфильмы, и этот чистый, беззаботный смех звучит как лучик света, пробивающийся через тяжелую пелену моих мыслей. Его мелодия заставляет меня удерживать слезы, наполняющие глаза. Каждое движение ножа будто помогает заглушить неумолкающий рой беспокойства в голове.

Вдруг резкий звонок в дверь пробивает мою хрупкую сосредоточенность. Я вздрагиваю, роняя нож на стол. Поспешно мою руки, стягивая с них остатки влажности полотенцем, и направляюсь к двери.

На пороге стоит Тамара Ивановна. Она всегда появляется неожиданно, будто гроза в ясный день, и так же быстро захватывает всё внимание. В её образе — непоколебимая уверенность: строгая прямая спина, взгляд с легким оттенком высокомерия и сумочка, которую она держит обеими руками, словно там спрятаны её главные козыри.

— Рада, здравствуй, — говорит она с холодной вежливостью, натянуто улыбнувшись. — Я зашла проведать Мирославу.

— Здравствуйте, — отвечаю я, чувствуя, как к горлу подступает ком. На секунду замираю, прежде чем сделать шаг в сторону, пропуская ее внутрь.

Она проходит мимо, её духи оставляют в воздухе легкий шлейф резкого цветочного аромата.

— Где моя внучка? — спрашивает она, уже направляясь в гостиную, словно гостит у нас каждый день.

— В своей комнате, смотрит мультфильмы, — отвечаю я, пытаясь не показать своей нервозности. На автомате вытираю руки о передник, хотя они уже давно сухие. — Хотите пройти к ней?

— Позже, — бросает она, опускаясь на диван с видом человека, пришедшего решать важные дела. — Сначала я хотела поговорить с тобой.

Сажусь напротив, чувствуя, как напряжение растёт с каждой секундой.

— О чём? — мой голос звучит ровно, но внутри всё сжимается.

Я знаю, зачем она пришла. Это не про "навещать внучку". Слишком очевидно. Виктор наверняка жаловался на меня, рисуя меня в самых темных красках. А она, как "мать года", пришла защищать его честь. Она не злая, но, в её глазах, её сыночек — совершенство, а я лишь камень преткновения на его пути.

Тамара Ивановна чуть наклоняется вперёд, её голос становится мягче, но это только усиливает чувство подвоха.

— Ты не волнуйся, — начинает она, кладя сумочку рядом на диван. — Я просто хочу понять, как вы с Мирославой справляетесь. Ей ведь нелегко, я понимаю. Столько всего происходит вокруг.

Я чувствую, как мышцы на моём лице напрягаются, но стараюсь держать себя в руках.

— Мы справляемся. Как можем, — говорю я, глядя ей прямо в глаза.

Она кивает, будто соглашаясь, но её взгляд изучающий, словно ищет трещину в моей уверенности.

— Знаешь, Рада, я всегда считала тебя хорошей матерью, — продолжает она, делая паузу, чтобы мои сомнения успели пустить корни. — И сейчас считаю. Но ты ведь понимаешь, что и Мирославе, и тебе было бы лучше, если бы все эти скандалы закончились? Ты ведь не хочешь, чтобы она росла в атмосфере постоянной вражды?

Её слова бьют по мне, как волна, сбивающая с ног. Скандалы. Это слово будто эхом отдаётся в моей голове, вызывая неприятные образы Виктора и его взбалмошной пассии.

— Конечно, не хочу, — отвечаю я, стараясь держать голос твёрдым. Но внутри всё горит. Почему она делает вид, будто это только моя вина? Как будто Виктор не врывается в нашу жизнь, не устраивает сцены, не подрывает мой авторитет перед ребенком?

Тамара Ивановна чуть склоняет голову, её взгляд становится сочувствующим, но в этом сочувствии больше укоризны, чем настоящего понимания.

— Вот и я об этом. Виктор тоже переживает за вас. Он ведь хочет, чтобы Мирослава росла счастливой. Может, тебе стоит пересмотреть своё отношение? Уступить где-то. Ради неё. Ради её будущего.

Её слова проникают под кожу, как заноза, но я сохраняю спокойствие.

— Вы о чём конкретно? — спрашиваю я, стараясь держать голос ровным.

— Я понимаю, тебе больно, — продолжает она. — Но Виктор сделал свой выбор. Ты его не изменишь. А пока ты цепляешься за этот дом, страдает не только он, но и ты. И Мирослава.

Слова звучат будто заботливо, но я чувствую под ними другое. Руки начинают сжиматься в кулаки, благо удается ухватиться за передник, чтобы сместить на него свою злостью. Благо ткань не начинает трещать по швам…

— Что вы предлагаете, Тамара Ивановна? — спрашиваю я, глядя ей прямо в глаза. — Чтобы я сама собрала вещи и ушла?

Она отклоняется назад, будто собираясь с мыслями, а потом снова смотрит на меня.

— Я предлагаю проявить мудрость. Виктору нужен этот дом. У него теперь новая семья, дети, которые тоже нуждаются в стабильности. Ты же понимаешь, что это справедливо. Да, это тяжело, но разве тебе не будет лучше начать всё сначала? А Мирославе… Мы все ей поможем. Я обещаю.

— Поможете? — переспрашиваю тихо. — А вы подумали, как она переживёт, если мы уйдём? Если её дом отнимут? Для неё это не просто место, где она живёт. Это ее безопасность, ее детство.

— Рада, ты ведёшь себя эгоистично, — укоризненно говорит она. — Ты думаешь только о своих чувствах, а не о том, как всё это скажется на девочке. Поверь, в новом месте ей будет даже лучше. Без всего этого негатива.

Я наклоняюсь вперед, чувствуя, как внутри поднимается волна гнева:

— Негатив? Этот негатив создали не мы с дочерью, а ваш сын. Он предал нас. И теперь вы предлагаете мне сделать его жизнь проще за счёт нашей?

— Не нужно драматизировать, — холодно отвечает. — Виктор готов помочь финансово. Вы сможете снять жильё, начать с чистого листа. Разве это не разумно?

— Деньги? — горько усмехаюсь я. — Вы правда думаете, что мне нужны его подачки? Мне нужна стабильность для моей дочери. Дом, в котором она чувствует себя в безопасности. А вы предлагаете нам уйти, чтобы освободить место для вашего сына и его любовницы.

Её лицо становится напряженным, а голос — более жёстким:

— Ты могла бы упростить всё, Рада. Сделать так, чтобы всё обошлось без скандалов. Это не делает тебе чести.

Глава 19

Нервно кусаю губу, а пальцы отбивают какой-то свой ритм.

В приемной Прохора Геннадьевича пахнет книжными страницами и деревом. Приятный запах дарит умиротворение и спокойствие, обычно. Правда не сегодня. Потому что я с дрожью в коленях жду, когда меня, наконец, к нему вызовут.

Знаю, что сегодня было заседание, на которое я не смогла пойти, потому что конечно же мне не согласовали отгул. Интересно и по какой причине, правда?

Снова злость берет, но я отчаянно ее гоню, как и целый день на работе. Несмотря на то, что адвокат уверил меня это напротив плюс, я пока едва ли с этим согласна.

Я готовилась к этому несколько дней, в постоянном напряжении и бесконечном потоке мыслей. Если честно, это ужасно выматывает и будто высасывает твою энергию, но я поклялась сама себе, что не сдамся. И из раза в раз, когда мне страшно, одиноко или я хочу опустить руки, я проговариваю это до мозолей на языке.

Ульяна, конечно, очень помогает, забирает Миру, развлекает детей и возит их по всяким развлечениям в выходные, и я безмерно благодарна ей, потому что пока из меня дерьмовый аниматор для дочери.

Наконец, слышу звонок телефона секретаря, и даже чуть привстаю с кресла. Она вежливо общается, а затем смотрит на меня с улыбкой и просит подняться.

Боже, наконец!

Хватаю сумку и следую за ней с гулко бьющимся сердцем. А когда оказываюсь у дубовых дверей, делаю глубокий вдох и приветливо здороваюсь с мужчиной.

— Здравствуй, Радочка, садись, — очки на крючковатом носу я вижу впервые, но как понимаю по нахмуренному лицу он весь в процессе.

Сажусь и говорить первая не решаюсь, жду пока он закончит, старательно себя заставляя не умереть от тихой паники.

— Что ж, — в конце концов, Прохор Геннадьевич снимает очки и обращает свой взор на меня: — Все в лучших традициях, - печально улыбается он: — Никаких уступок, предложение в пять миллионов, как полная компенсация и отступные.

Изумленно смотрю на мужчину.

— Пять? — он изначально говорил о двух, что поменялось, или это он якобы посчитал мой вклад в его компанию.

— Да, — кивает он, и смотрит в бумаги: — Цитата: на эту сумму мать ребенка сможет оформить квартиру в ипотеку, а также обеспечить девочку всем необходимым. Учитывая алименты, которые будут исправно платиться после оформления развода - это выгодное предложение.

У меня даже дар речи пропадает, если честно.

— А все остальное заберет он, так? — хмуро смотрю на адвоката.

— На счет вашей машины он готов к обсуждениям, а дом, его автомобиль и компания, соответственно, остаются у него.

Киваю, опуская взгляд.

— А образование ребенка? Я с ее четырех лет вношу средства во вклад для дочери…

— Об этом та сторона даже и не в курсе, Рада, — короткий истеричной смешок звучит с моих уст, потому что я говорила ему об этом и неоднократно.

Глубоко вздыхаю, и обреченно смотрю на адвоката.

— Просто скажите каковы шансы?

Он трет подбородок поджав губы.

— Если вам удастся кое-что уточнить для меня по бухгалтерии, то вероятно шансов будет больше, Рада…

— О чем вы?

— Вы предоставили сумму, которую передали ему после продажи квартиры. Если мы подтвердим наличие долгов в компании на тот период не только из открытых источников, а фактическими внутренними документами, суду ничего не останется, как признать наш иск и требуемые нами средства, вполне обоснованными. Это исключая вероятность подкупа судьи, Рада.

Резко расширив глаза, смотрю на него, а он кивает.

— Система имеет много изъянов, к моему большому сожалению. Но попробовать оставить ребенка без места прописки, это нужно быть полным отморозком, простите.

Слова Прохора Геннадьевича отчего-то вызывают смех, и я позволяю себе вяло посмеяться.

— Он был там? — интересуюсь вдруг.

Даже не знаю зачем, просто понять для себя, чувствовал ли он триумф сидя королем в здании суда.

— Нет, вы что, — отмахивается юрист: — Такие как он, дай боже, придут на последнее «победное» слушание.

— Спасибо вам, Прохор Геннадьевич, — киваю мужчине: — Я постараюсь все выяснить в ближайшее время.

Он кивает, затем мы договариваемся о дальнейших действиях, и я слушаю его указания. А когда оказываюсь на улице, то выискиваю в закромах памяти кого-нибудь из бухгалтерии, с кем можно было бы мило поболтать.

Не вспоминается особо, но я не отчаиваюсь, ведь у меня есть Ксюша, этот человек знает все про всех, а это значит, что моя миссия состоится. Даже если и самой придется перерыть все архивы.

Глава 20

— Рада, стой! — Ксюша перехватывает меня во время обеденного перерыва, когда я как раз направляюсь с контейнером домашний еды на кухню. Резко торможу на каблуках, вздрагивая от удивления брови вверх, — Мне очень нужно с тобой поговорить.

— Что-то случилось?

Она закусывает губу, озирается по сторонам, словно боится, что нас могут услышать.

— Не совсем. Но точно есть, что обсудить. Ты на обед? — она кивает в сторону еды в моей руке, — Пошли, я с тобой.

Благо на кухне никого нет, я люблю чуть позже обедать, как раз в одиночества, остальные уже закончили с трапезой. Мы усаживаемся за дальний стол, я разогреваю куриные бедрышки с картошкой, пока Ксюша заваривает себе крепкий кофе с жирными сливками, как она любит.

Коллега облокачивается бедрами о столешницу рядом с микроволновкой, закусывает губу, явно тянет время, не найдя в себе силы начать разговор. Хватате длинным ногтями печенье из вазочки и задумчиво надкусывает.

— Твое молчание нагоняет на меня тревогу, — честно признаюсь ей.

— Прости, — отмахивается, — Просто не знаю, как ты воспримешь информацию. Но я немного влезла не в свое дело, Рада. Просто желая тебе помочь, ты очень хорошая, и я ценю тебя.

Скупо улыбаюсь, хоть слова и приятны. Просто сейчас самый тяжелый период за всю мою жизнь, я боюсь любого вмешательства на свою хрупкую почти незащищенную территорию.

— Говори, — киваю, — Все самое страшное уже произошло.

Микроволновка издает звук и готовности, я достаю горячий и вкусно пахнущий контейнер и усаживаюсь за стол, Ксюша остается стоять на месте.

— Я немного порылась, — прокашливается, — Скажем так, я как и любая девушка, умею доставать нужную информацию. И вот я нарыла некую информацию, которая будет тебе полезна.

— Ого. И что же это?

— Про бывшего мужа этой суки, — Ксюша не подбирает слова, но в данный момент, мне даже приятно, что коллега на моей стороне по всем фронтам.

— Даже боюсь представить, откуда у тебя она…

Опускаю в рот сочный кусок курочки, живот призывно урчит, но от волнения к горлу подкатывает тошнота.

— Что я могу сказать… — Ксюха утаскивает из вазочки еще одно печенье, — Маринка походу та еще охотница. Чтобы ты понимала, Рада, ее бывшй муж не простой человек. И знаешь что? Она с ним судилась. Вот она, конечно…

— Хочешь сказать, что…

— Да. Я думаю она и Виктора твоего пасла из-за этого же. Бабки ей нужны.

— Возможно, — пожимаю плечами, — Но я знаю, когда у моего мужа влюбленный взгляд. Он и правда по уши погряз в ней, а она… Понимаешь, это ведь не оправдывает его поведение! Он мог бросить меня, как женщину. Но то, как он поступает с дочерью, выгоняя нас из дома. я не могу простить такое никак. Пусть это будет для него уроком, Ксюш. Если Марина действительно не та, за кого себя выдает.

— Я понимаю, тебе больно, Радушка, — наконец она подходит ближе и садится за соседний стул. Аппетит пропадает, а вкус курицы кажется пластмассовым, — Но нужно ее ставить на место. Может это ее отработанная схема. Свяжись с ее бывшим. Поделись своей ситуацией, может он подскажет, что делать.

— И где я его найду, Ксюш?

— А я уже все нашла, — подмигивает мне, — Номерочек телефона есть.

— Даже боюсь представить, где ты его нашла…

— Я бывшего в прошлом году пробила, когда он с другой кувыркался в отеле в лругом городе… О чем ты, — улыбается, — Я даже нашла ее страничку, узнала, кто ее подружки и как они познакомились с моим.

— Вау, — ответно улыбаюсь ей, — Спасибо тебе, Ксюш! Большое.

Кладу руку поверх ее, сжимая и даря всю свою благодарность.

— Я на стороне справедливости. Все уроды и козлы, а также их суки, должны быть наказаны!

Она воинственно поднимается указательный палец вверх, и мы начинаем смеяться, разряжая тяжелую обстановку.

Глава 21

Бумажка с номером телефона некоего Астахова Кирилла Романовича так и подзывает взять и позвонить. Но я отчаянно терплю, чтобы подойти к этому звонку более обдуманно.

Перед глазами папки из архива, которые мне удалось утащить. Все примерно в тот промежуток времени, когда я, глупая, хотела помочь своему мужу.

Раскрываю очередную папку, пытаясь разобраться в бухгалтерских отчетах, тут больший спец Ульяна, она обещала помочь, как появится минутка. Я же пока только нашла два платежа по закрытию кредитных обязательств, и вероятнее всего это как раз были вырученные деньги с продажи моей квартиры.

— Мам? — слышу голос дочери, что заглядывает в гостиную: — Что делаешь?

Осматривает мракобесие устроенное мной из множества бумажек.

— Работаю, малыш, — закрываю их и подзываю к себе: — Скучно стало, да? — улыбаюсь, потому что только в такие моменты она выходит за вниманием.

— Немного, — тянет она, вяло опускаясь на пол рядом со мной: — Раньше папа…

Закусываю губу, пытаясь скрыть истинные эмоции.

— Твой папа… — ищу слова, которые выдадут степень цинизма ее отца, но при этом не будут звучать грубо: — У него другая семья. Я тебе говорила.

Мира хмурится, глядя на меня, а я натягиваю искусственную улыбку.

— С нами жить он не хочет.

— Почему? — с расширенными глазами дочь смотрит на меня в поисках ответа: — Мы же хотели летом в отпуск, в Африку, помнишь? — она улыбается и определенно отказывается верить в мои слова.

Опускаю взгляд в пол и глубоко вздыхаю.

— Мы поедем, — убежденно заявляю: — Только вдвоем. Ты даже можешь предложить отцу, но, малыш, я уверена, что он не захочет с нами.

На глаза дочери наворачиваются слезы, а я пытаюсь удерживать свою волну страданий, чтобы не добавлять ей эмоционального потрясения.

— Прости, — шепчу, поджимая губы: — Мне жаль, что тебе приходится это проживать.

— Он больше не любит нас? — сипло спрашивает мой маленький ребенок, а я знаю, что моя горькая правда способна ее убить.

Но я бы и сама предпочла бы снова узнать первого января, что он подлец и гнилой человек, нежели пребывать в неведении и имитировать счастливую семью.

— Не любит, Мира. — твердо озвучиваю, хотя смотреть в глаза ей не решаюсь: — У него новая женщина и ее дети.

Она хнычет, я слышу, но отчаянно пытается держаться.

— Он поэтому не остался со мной играть? Несколько дней назад… — сглатываю и киваю.

А потом она прижимается ко мне и горько так, громко плачет в грудь. Поглаживаю мягкие волосы, пахнущие малиновым шампунем, и все еще отчаянно стараюсь быть сильной.

Лезу рукой в карман, доставая бумажку с номером телефона. Я сделаю это. Прямо сейчас. Возьму и позвоню, чтобы вывести на чистую воду эту манерную стерву. Но даже больше для того, чтобы потом посмотреть в глаза тому, кто без слов, молча отвернулся от собственного ребенка. Кто готов уничтожить нашу жизнь, только для того, чтобы бессовестно и безобразно использовать и опорочить этот дом.

— Мам, а можно ему позвонить? — сквозь всхлипы раздается тихий голос.

Отрываю заплаканное лицо дочери.

— Я не собираюсь запрещать тебе с ним общаться, но я стараюсь уберечь тебя от боли… — горько отвечаю, а Мира, кивнув, клюет меня в щеку и уходит в свою комнату.

Я должна держаться. Не реветь, не ломаться и делать то, что должна.

Достаю телефон, набирая нужные цифры, а сама дышу короткими вдохами. Не факт, что ее муж вообще отреагирует на меня. Но я должна приложить все усилия, чтобы убедить его.

Гудки идут один за одним, а я нервно сжимаю бумажку пальцами.

— Слушаю, — хриплый рокот раздается слишком неожиданно, когда я уже отвожу телефон от уха.

— Здравствуйте… — мямлю, пытаясь вспомнить то, что хотела сказать: — Пр…простите, мы с вами незнакомы, но мне очень нужно с вами поговорить.

Боже. Что за чушь я несу.

— Я работаю с вашей бывшей супругой… — наконец, подбираются слова: — И мой муж, он…они…

Мужчина молчит, и кажется, что и вовсе звонок отключился.

— Алло?? — повторяю в трубку, и проверяя идет ли время звонка: — Алло? Кирилл Романович…

— Я перезвоню вам, — снова резко раздается в трубке.

Сглатываю, а сама даже не заметила, как вскочила с пола. Он сбрасывает, а на моем лице полный ужас, который я вижу в отражении зеркальной панели.

Черт!

Тру лицо, считая, что это был полный провал. Одна попытка и провал. Учитывая его торговую сеть и средства, которыми он владеет, вряд ли ему интересна моя дешевая драма.

Слышу как в это время звенит звонок, и вяло иду открывать подруге. В конце концов, другие задачи никто не отменял.

Ничего, Рад, ты попробуешь еще раз…

Глава 22

Я стою на кухне, моя посуду после ужина. Шум воды кажется успокаивающим, но мои мысли словно застряли в замкнутом круге. Всё это время я пытаюсь понять, как можно было так легко предать. Человек, с которым я делила жизнь, строила планы, воспитывала ребёнка, вдруг оказался совсем другим. Его поступок разрывает не только мою душу, но и мир моей дочери.

Я сжимаю губку до побелевших пальцев. На самом деле, посуду я уже давно вымыла — осталось всего две тарелки, но я продолжаю бессмысленно тереть их, лишь бы не думать о вчерашнем звонке.

Кирилл Романович Астахов.

Я набралась смелости и позвонила ему, но наш разговор был коротким и странным. Он сухо заявил, что перезвонит. И всё. С тех пор в голове крутится множество вопросов.

Перезвонит ли он вообще? Судя по тому, как он воспринял меня, разговоры о бывшей жене вести он не особо хочет.

Дверь на кухню приоткрывается, и я оборачиваюсь. На пороге стоит Мира с большим блокнотом в руках. Она долго смотрит на меня, словно раздумывая, стоит ли заговорить.

— Мам, можно я порисую в гостиной? — тихо спрашивает она.

— Почему ты спрашиваешь? Конечно, малыш, — улыбаюсь я, стараясь, чтобы голос звучал бодро.

Она пожимает плечами и быстро уходит, а я снова остаюсь одна со своими мыслями. В гостиной она включает тихо мультики, чтобы хоть как-то оживить атмосферу дома. Иногда я слышу, как скрипит её карандаш по бумаге. Хоть бы это помогло ей справиться.

На подоконнике завибрировал телефон. Номер незнакомый. Я стираю воду с рук, беря трубку. Сердце вдруг начинает биться быстрее.

— Алло?

— Это Астахов, — раздаётся низкий, хриплый голос.

Моё сердце сжимается. Он всё-таки перезвонил.

— Спасибо, что нашли время, — я стараюсь говорить ровно, но в голосе чувствуется напряжение.

— У вас есть три минуты, — его тон сухой, даже жесткий. — Говорите, что хотели.

— Я не могу объяснить всё по телефону, — отвечаю торопливо. — Вы могли бы встретиться со мной?

На той стороне повисает молчание. Мне кажется, он слышит, как громко я дышу.

— И откуда у вас мой номер? — наконец, спрашивает он.

— Коллега помогла найти, — честно отвечаю я.

— Коллега… — повторяет он с явным сарказмом. — И зачем вам всё это?

Этот человек совершенно немногословен. И я уже жалею, что решилась на эту авантюру… Только вот предчувствие, что Марина не так проста, не покидает. А ответы мне сможет дать только он.

Я сглатываю, пытаясь найти подходящие слова.

— Это касается моей семьи. Моего мужа. И вашей бывшей жены.

После короткой паузы он отвечает:

— Ладно. Завтра в два часа. Я сам выберу место и пришлю адрес. Не опаздывайте.

Он кладёт трубку, не дожидаясь ответа. Я остаюсь стоять с телефоном в руке, стараясь успокоить бешеный пульс. Это случится. Я встречусь с ним.

Всю ночь мне не дают покоя мысли, атакую со всех сторон. Засыпаю только к утра, когда будильник заставляет просыпаться. Быстро собираюсь, отвожу Миру в школу и сама еду в назначенное место.

Подхожу к небольшому кафе в центре города. Руки дрожат от волнения, но я стараюсь держаться уверенно. За одним из столиков у окна сидит Кирилл Романович. Он между прочим в смс мне написал, за каким именно столиком будет сидеть, настолько этот человек собранный.

Высокий, подтянутый, с резкими чертами лица, он сразу привлекает внимание. Его строгий взгляд на мгновение останавливается на мне.

— Рада? — спрашивает он, поднимая бровь.

— Да, — киваю я, чувствуя, как внутри всё сжимается.

Он жестом указывает на стул напротив. Я сажусь, стараясь держать спину прямо.

— Вы сказали, что это касается моей бывшей жены, — говорит он, складывая руки на столе. — Ну так что вы хотите мне рассказать?

Он не выглядит сильно заинтересованным, однако в глазах все же что-то м inелькает.

Я кладу перед ним папку с документами, которые утащила из архива.

— Мой муж… он использовал деньги от продажи моей квартиры, чтобы погасить какие-то кредиты. Эти платежи связаны с вашей фирмой. Я уверена, что он как-то связан с Мариной.

Сначала он просто скептически поднимает брови вверх, смотрит на меня прямо, разглядывая вдоль и поперек. Под таким изучающим взглядом, я тут же ощущаю себя той, что сказала глупость. Однако, он все же берёт папку, перелистывает бумаги, но его лицо остается равнодушным.

— Конечно, связан, — говорит он спокойно, откладывая документы и хмыкая. — Она всегда использовала людей, чтобы добиваться своего. Ваш муж — просто очередная пешка.

— Что вы имеете в виду? — спрашиваю, чувствуя, как внутри всё холодеет.

Он наклоняется вперед, его голос становится ниже, а взгляд — тяжелым.

— Марина начала работать на меня сразу после свадьбы. Она была умной, амбициозной. Казалась идеальным партнером. А потом… — он делает паузу. — Потом я понял, что она использует мою фирму как личный банкомат.

— Как?

— Липовые счета, откаты, фиктивные платежи. Деньги, которые якобы шли на оплату услуг, исчезали на ее личных счетах. Она строила свою жизнь на моих деньгах, а я сначала даже ничего не замечал.

— Но она же ваша жена…

— Жена? — он усмехается. — Она была актрисой. Когда я понял, что она натворила, было уже поздно. Она уничтожила мою репутацию, оставила меня с долгами и ушла в закат.

— А ваши дети?

Он снова скептически улыбается, а потом на миг замолкает, задумываясь и уходя вглубь себя.

А я просто жду. Жду хоть что-то… Хоть какую-то зацепку. Я не хочу как он, остаться разбитой и брошенной. Я хочу оставить себе дом и свое достоинство, чего бы мне это не стоило.