Пережить и простить

1

– Тебе, кажется, вообще стоило родиться немой, ты не представляешь, как глупо сейчас выглядишь, – он буквально плевался ядом, высоко поднимая подбородок, ухмылялся. Для Димы это было развлечением, в принципе для всех, кто сейчас меня окружал.

– З-зз-зо... замо... замо...

– З-ззз... Че ты жужжишь-то? Да даже насекомое сейчас звучало бы ровнее тебя! – что именно они сегодня от меня хотели, я не поняла. Меня отловили во дворе после школы, им не нужна была причина для своих действий. Но даже если бы я знала причину, могла ли я выйти сухой из воды? Какие есть способы решения конфликтных ситуаций в 12 лет?

– Подождите, я сейчас камеру включу, пхаха! Ну ты даешь, Дим! – для Насти сейчас был самый подходящий момент, чтобы включить телефон и начать снимать.

– Хахаха.

Я пыталась выдавить хоть слово, выкрикнуть, сказать «прекратить», но при любой попытке сказать слово у меня в горле как будто что-то замыкало, и всё горло сводило до такой степени, что я не могла вдохнуть воздух, не то что выдавить слова. Мне казалось, что они говорят правду. Для меня, которая даже не умеет нормально выговорить хоть одно слово из-за своей никчемности, это было правильно.

«Ты ничтожество» — билось в голове. «Ты ничтожество». Сердце начало бешено стучать, руки тряслись, ладони холодели и потели, в горле стоял ком, и я стояла и ничего не могла сказать.

— Ска... ска...ска... скажи уже что-то! Что, слова проглотила? — хохотнул кто-то, и остальные подхватили.

«Ты ничтожество».

Но что я сделала? Почему я? Что во мне вызывает такую ненависть? Обида тогда впервые превратилась в ненависть настолько сильную, что моё тело действовало на автомате. С агрессивным криком я набросилась на Настю, выхватила её телефон и с ненавистью кинула на асфальт. Тот, издав звук сломленного стекла, отскочил, как мяч, потом упал снова — уже без экрана. Трещины побежали по стеклу — именно этот противный звук, который создала я сама, и привёл меня в чувства, и теперь я уже смотрела на толпу с нарастающим страхом.

Они, вероятно не ожидавшие подобного от меня, которая постоянно лишь опускала голову, смотрели на меня в немом шоке и осторожно. Но, к моему сожалению, и они быстро пришли в себя. Настя стала угрожать мне, говорить, что я должна перед всеми ними извиниться, в ногах валяться, ноги им целовать. Толпа одобрительно гудела, Дима, что был организатором этой встречи, отмалчивался. Они считали, что я заслуживаю быть униженной.

Не терпя того, что я не отвечаю, а тем более не спешу падать на колени, они решили перейти к наступлению. Когда на меня напал один из этих уродов, я смогла двинуть ему тяжеленой сумкой, вероятно, адреналин ещё действовал. Поскольку он запнулся и зашагал назад, потирая ушибленное место. Кажется, ему было больно, а мне удалось убежать.

- Я отстояла, – с бешено стучавшим сердцем думала я, – от меня отстанут. Я смогла, теперь всё закончилось. Надо мной не будут смеяться, перебивать, никто не скажет мне гадости, не выбьет из рук мои вещи, не станут кидать в меня мокрой тряпкой. А учителя, – усиленно представляла я – учителя наконец будут на меня смотреть, обратят внимание. Теперь, в конце концов, хотя бы один день из моей школьной жизни пройдёт тихо. И, возможно... возможно, я даже, даже смогу заговорить нормально, без запинки.

На тот момент мне казалось, что это всё. Мечты 12-летней девочки могли казаться странными. Если бы не одно исключение — я была изгоем, ничтожеством.

Точно вспомнить, когда именно начался этот кошмар, я не могла. Когда они увидели моих обеспеченных родителей? Когда я ярко улыбалась и училась на отлично? Или когда после тех летних каникул я начала заикаться — в классе третьем? Может, после моих попыток заговорить с ними? Но ведь каждая моя такая попытка заканчивалась тем, что я заикалась. Меня тогда начинали дразнить? Но ведь я сидела, опустив глаза, мне казалось, что весь класс только обо мне и думает, что я заикаюсь. Холодный мороз по коже, как-то внутри всё сжималось всё сильнее.

Меня зажимали за школой, по пути домой, даже в классах в отсутствие учителя. У меня отнимали деньги, просто доставали из рюкзака кошелёк и опустошали его, зная, что я ничего не смогу сделать в ответ. Даже если и попытаюсь — они злились ещё сильнее, ведь у меня богатые родители. Казалось, той порой, что я никогда нормально не говорила — такого никогда не было.

Какой бы ни была причина, я тогда слишком замечталась.

Следующий день была суббота, учебный день. Когда я вышла из школы, человек десять-пятнадцать из класса пошли за мной, выкрикивая оскорбления. Меня окружили, агрессия нарастала, я не сомневалась: сейчас начнут бить.

Хотя до этого до откровенного избиения не доходило, но, походу, они решили, что нужно повысить уровень моей выживаемости.

У них получилось, ведь теперь надо мной издевались не только мои одноклассники, но и другие школьники. Но я молчала и не могла ответить им, ведь чётко запомнила, что в прошлый раз мне «досталось» после попытки отстоять себя. Ни учителя, ни взрослые не реагировали, а мне было постоянно страшно. Надо ли говорить, что в школу мне ходить, мягко говоря, не хотелось?

На фоне этого у меня ухудшился логоневроз. Я начала заикаться так сильно, что легче и правда было не разговаривать. Мои оценки резко ухудшились, даже зная ответ, я тихо, задыхаясь, молвила: «Я не готовилась». Мне так было спокойнее. От учителей понимания не ждала, поэтому в некоторых случаях радовалась даже тройке.

Я предпочитала не высовываться, сидеть на заднем ряду, быть хотя бы секунду в тени, а не центром внимания. Постепенно я стала бояться людей, не любила выходить на улицу, не могу смотреть им в глаза, хожу с опущенной головой, не могу даже на улице к прохожему подойти, чтобы уточнить улицу. Слово «простите» я произносила намного быстрее и без запинок — наверное, потому что произносила его через каждое слово?

~~~

Заикание (логоневроз) – это повтор либо растягивание одного или нескольких звуков из-за непроизвольных сокращений лицевой мускулатуры.

2

Иногда мне казалось, нет в этом мире места, где я бы чувствовала себя хорошо. Даже сейчас, вернувшись домой, я мысленно готовилась перед тем, как зайти во двор.

Нет, дома никто надо мной не издевался, никто не бил меня. Ничего такого не происходило, но я чувствовала стойкое ощущение небезопасности. Вроде бы всё хорошо – солнышко светит, всё, что я хочу, покупали, игрушек у меня ведь было много, но в любой момент тебя могут словесно “укусить”. Сделать какое-то замечание. Обвинить в чём-то. Поэтому я постоянно на взводе и слежу за сменой настроения окружающих людей.

Раньше меня забирали родители, потом водитель, но я сама отказалась по дурости от водителя, когда видела, как смотрели на меня другие. Теперь же добиралась сама, иногда, как сегодня, еле держась на дрожащих ногах. Рука болела до невозможности — вероятно, там расцветал большой синяк. Но я с трясущимися руками пригладила волосы, глазами пробежавшись по одежде. Грязь можно было объяснить тем, что упала. Их, как ни старалась, я не могла убрать, поэтому, крепко вцепившись в рюкзак, дёрнула за ручку двери.

Двухэтажный частный дом в тихом районе. Снаружи он выглядит почти идеальным: аккуратно подстриженные кусты, чёткие линии забора. Дом светло-серый, с белыми рамами окон и тёмной крышей. На крыльце — пара горшков с цветами.

Из прихожей дверь ведёт в гостиную, где как раз и сидела мама — работала. Значит, мне можно просто тихо подняться наверх, успею сменить одежду, прежде чем она заметит. С этими мыслями я быстро сменила направление в сторону лестницы. Лестница деревянная, ступени скрипят. Поэтому, когда мама повернула голову и окликнула меня, я мысленно обозвала её всеми возможными словами.

— Лера? Ты уже вернулась? — не идти к ней означало, что она сама придёт. Расспросов станет больше, как и требований.

— М-м... М-мама, да.

— Недавно закончился экзаменационный период. Как у тебя обстоят дела с оценками? Надеюсь, мне не придётся опять выслушивать, что твои оценки ухудшились? — не поднимая головы от планшета, проговорила она. А у меня в голове пронеслось: лучше, когда она не смотрит на меня, или когда смотрит, но с толикой раздражения?

— Прости, — эти слова, как ни странно, мне давались легче произносить. Мама сморщила нос и наконец подняла взгляд. Говорят, я внешне сильно похожа на маму. Но, кажется, мне, ей мой внешний вид не нравился никогда. И, видя её взгляд чуть с презрением и раздражением я уже знала, что она скажет.

— Хватит мямлить. Ты же не глупая девочка, а выглядишь как испуганный мышонок. И перестань уже извиняться. Что случилось с твоей одеждой? Исправь своё поведение уже. Или мне опять сменить репетитора? — она задавала вопросы, не ожидая ответа, просто сыпала меня ими. — Надеюсь, в следующий раз твои оценки станут лучше. Они должны быть лучше.

Закончив свой монолог, она опять вернулась к своей работе, показывая, что она закончила диалог. И нет того самого интереса, что я надеялась увидеть от своей мамы.

Почему она не спросила, как прошёл мой день? Что интересного я узнала? Кто из подруг самая близкая? И в чём причина моих плохих оценок? Почему она не спросила как дела? Почему она хотя бы не дождалась от меня ответа?

Этому ли завидовали мои одноклассники?

Я с детства была стеснительным ребёнком, замкнутым. Но открытая к общению с родителями. Отец — хирург, а у матери был успешный бизнес. Мягко говоря, говорить со мной у них времени не было. Мама родила меня, когда ей только исполнилось 22. Пропускать свои лучшие годы из-за ребёнка они не хотели, поэтому у меня всегда была няня, ответственная за меня. Возможно, они любили меня по-своему, пытались направлять и исправить. Но шестилетней девочке не нужно было знать, как именно сидеть, как разговаривать и какой рукой правильно держать вилку. Ведь ей просто хотелось играть в куклы.

Придирки были мягкими, но ежедневными. Потом они начали ругаться между собой, а при виде неё выливали на неё своё недовольство. То не так стою, не так сижу, не ту одежду одела сегодня. Да и в принципе: сколько уже можно шестилетней играть в куклы?

Поначалу они пытались быть тихими, чтобы не напугать. Потом их крики можно было услышать и на улице. Когда она начала заикаться, её таскали по больницам. Логопед пытался найти дефекты в моём речевом аппарате, невролог пытался меня успокоить.

— Ты нервничаешь, поэтому заикаешься. Успокойся, не волнуйся!

Будто всё так просто. Будто она не пыталась. Будто она не сидела на уроке, не повторяла про себя каждое слово, не сжимала кулаки, пока шёл её черёд. Правда была в том что она заикалась не потому, что нервничала. Она нервничала, потому что знала — сейчас придётся говорить.

— Мы не понимаем, в чём дело, — начала мать, скрестив руки и постоянно оглядываясь на часы. В её сегодняшний план не входило долго задерживаться у психолога. — Мы даём ей всё. У неё лучшая школа, репетиторы, стильная одежда. Но она просто...

Ей было очень тяжело смотреть на меня, задыхающуюся в попытке что-то ей сказать. Началось много конфликтов с её стороны по типу:

— Зачем говорить то, что ты не можешь сказать? Говори то, что можешь, и не мучай себя.

А что я, соответственно, могла сказать без затруднения? Правильно — практически ничего.

Поэтому и сейчас я старалась молча подняться к себе, кивнув, и была уже у двери, как она меня окликнула.

— Кстати, я закажу тебе новую… что это такое? — её строгий, полный холода голос заставил меня вздрогнуть и попятиться назад, когда она резко поднялась и подошла ко мне. Она, схватив за плечо, молча развернула меня и со спины что-то отцепила. Услышав шуршащий звук бумаги, я уже представила, что там, и пришла мысленно в ужас.

— Лера, что это такое? — вкрадчиво спросила, показывая лист, в котором было написано «З-з-заика». «Заика» это прозвище который придумал Дима, а остальные быстро подхватили.

— М-м-мама э-это н-н прости не з-з знаю прости — в горле образовался ком. Чтобы ни происходило в школе, я боялась рассказывать это родителям. Не хотела добавлять проблем, расстраивать или раздражать. В последнее время они постоянно ругались, я не хотела, чтобы они видели во мне ещё одну проблему. — Н-нничего м-м-мама.

3

С того дня моя жизнь изменилась. На тот момент я училась в 6 классе, но после того дня мама решила перевести меня на домашнее обучение. Моя жизнь стала намного спокойнее, учителя приходили домой, мои оценки намного улучшились. Но не моя речь.

Хотя дома я из своей комнаты особо и не выходила, всё равно находилась в напряжённом состоянии постоянно, от родных особой поддержки тоже не получала.

Бывали ли у вас ощущения, что, находясь дома, вам хотелось домой? Отношения с родителями ухудшились, постоянное нахождение под одной крышей напрягало не только меня, позже я перестала спускаться на совместный ужин, ссылаясь на усталость.

Но когда мне исполнилось 14, я стала ощущать тоску. Обычно в такие дни я спасалась, внахлёст погружаясь в книги, но потом и это перестало меня спасать. Я хотела общения с ровесниками, наконец хотела ощутить волшебство дружбы. Но внутри меня всё ещё был страх, я пыталась найти интернет-друга, но всё было не так.

Я начала ощущать усталость только от мыслей, что всю жизнь буду заикаться, иногда настолько, что задумывалась, а стоит ли вообще тогда так жить? Мне это стало надоедать. И всё чаще во мне просыпалось желание жить, именно жить, а не выживать. Тогда я задумалась: неужели моя речь вечно будет меня так сдерживать? Нет, решила, никогда, ничего не будет мешать мне наконец наслаждаться жизнью.

Решение принять оказалось легче, чем реализовать его в жизни. Ведь я всё ещё испытывала некий страх и волнение от того, что мне нужно сейчас говорить. Но с чего-то начинать стоило, чтобы всю жизнь не волноваться, я решила попытаться ещё раз улучшить свою речь.

Однажды я решила сказать об этом маме. Тем более за это время я хотя бы научилась высказывать свои желания более уверенно, чем раньше. Начала меньше извиняться, буквально сдерживала себя, чтобы не говорить слово "простите".

Могу ли я уверенно сказать, что в тот вечер во мне многое изменилось? Да.

— М-мама, я хотел-ла п-п-поговор-риить, — дёрнув подбородком, сказала я.

— Да, что ты хотела? — в кои-то веки мама просто смотрела сериал, а не как всегда в планшете работала.

— Ккак д-д-думаешь, ес-сли я п-пр-продолжу уч-чебу в шк-коле? — присев рядом, не поднимая головы, проговорила. Мама молчала достаточно долго, когда я уже думала, что ответа всё-таки не дождусь, она заговорила:

— Лера, ты не можешь даже это предложение нормально высказать. Зачем тебе переживать всё это заново? Ты в любом случае закончишь школу, а так тебе хотя бы будет спокойнее.

— Н-но я в-ведь нн-не б-буду в-всю жизнь д-д-дома находиться. Я х-хочу н-након-нец...

— Лера, до твоего выпускного ещё достаточно времени. Тем более ты не поступишь туда, где будешь много разговаривать, — перебила меня она. Пока не продолжила свою речь, я положила свою руку на мамину, останавливая. Если я хотела изменений, стоило начать хотя бы с отношения родных.

— М-мама, н-н-не пп-перебивай меня, — она вскинулась и посмотрела мне в глаза. Я не знаю, что именно она увидела, но в её глазах зажглись искорки интереса, и она молча кивнула.

— М-мама, я х-х-хочу д-друзей. Х-хочу б-быть об-бычным п-п-подростком. Х-хочу проводить в-вечера н-не в об-бнимку с к-книжкой, а с д-друзьями, н-не хочу я п-проф-фессию, где б-буду меньше р-разговаривать, а ту, ч-что я с-с-сама хочу. П-поэтому я я хочу с-снова п-попробв-в-ать п-поработать с в-врачам-ми.

— Но за это время мы... — снова перебила меня мать, я сжала её руку, что всё ещё находилась в моей. И она остановилась.

— З-зн-наю, н-но поп-пытаться ещё р-раз м-мне н-никто не з-запрет-тить ведь.

В тот вечер, наверное, впервые в моей памяти мы с мамой так долго разговаривали. Мама сказала, что сперва я должна хотя бы начать меньше заикаться, только в таких условиях она готова была рассматривать такой вариант. Я согласилась, ведь за моё обучение и лечение будут платить они, но я выдвинула встречное условие:

— Х-хорошо, м-мама, но как только я начн-ну уч-чится в ш-школе, я б-бы хотела начать ж-жить отдельно. Я уж-же д-д-дост-таточно буду взрослая на тот м-момент.

Я не строила иллюзий насчёт своей речи и знала, что это не произойдёт за несколько месяцев. Мама сказала, что вот как поступлю — она подумает.

Возможно, переезд был моим способом бегства, ведь как бы тогда ни прошёл наш разговор, несколько летняя обида не хотела так просто уходить. А с каждым разом я всё сильнее ощущала, что не хочу, не хочу оставаться там, где даже не чувствую безопасности.

Вот так и началась моя упорная и трудная для меня строка жизни. Но я каждый раз, твердя себе, что это для моей лучшей жизни, всё упорнее старалась. Тянулась всеми руками и ногами к той жизни, о которой я мечтала.