Переплет судьбы

Пролог

Этой ночью дождь в Атернуме обволакивал все вокруг холодной, пронизывающей сыростью, пробирающейся под самую плотную одежду и в самые затаенные уголки души. Именно здесь, в предрассветный час, когда город был лишь смутным нагромождением теней и тускло мерцающих фонарей, темная промокшая фигура юркнула в переулок в конце Ткацкой улицы.

Плащ, когда-то добротный, теперь мокрый и потрепанный, висел на ней тяжелым саваном. Капюшон был низко надвинут, привычно скрывая лицо. За плечами – недели бегства, опасные дороги, ночи под открытым небом, полные пугающих звуков, и постоянное чувство, что чей-то взгляд впивается в спину. Взгляд Комитета.

Ноги двигались сами по себе, подчиняясь последней, смутной надежде, вытянутой как нитка из клубка слухов. «Ищи Сильвана Фолио. Лавка «Переплет судьбы». Если книги примут…»

Больше ничего. Не было времени слушать, когда городская стража ввалилась в таверну. Попытка убраться подальше от инспекторов Комитета сделала лишь хуже – вместо тихого городка, дорога привела в столицу. Город был ловушкой, а силы – на исходе.

Дом в конце улицы выглядел, как и соседние – двухэтажный и темный. Отличался он только вывеской в виде раскрытой книги, едва различимой в сером мареве дождя. Ни огня в окнах. Ни признаков жизни. Только тяжелая дубовая дверь, украшенная резными узорами в виде драконов.

Что теперь? Стучать? Так рано? Что, если этот Сильван просто выгонит? Или тут же сдаст Комитету? Рука, сжатая в кулак, поднялась, но застыла в нерешительности. Отчаяние, тяжелое и липкое, как болотная топь, затягивало. Может, просто уйти? Исчезнуть в этом дожде, пока не поздно?

И тогда дверь скрипнула. Негромко, но для настороженных ушей звук был оглушительным. В слабо освещенном дверном проеме показался старик. Невысокий, несколько сутуловатый, с седой, всклокоченной бородой и невероятно светлыми глазами, которые казались слишком бодрыми для этого часа. На нем был стеганый домашний халат, в руке – кружка, над которой тут же завихрились белесые змейки пара. Сквозь холод резко, ощутимо прорвался запах душистых трав и пряностей, словно теплая рука, протянутая сквозь пустоту. И после изнурительного путешествия, после холода и страха к этой руке хотелось потянуться, схватиться и наконец позволить себе передохнуть.

Он не удивился. Не испугался. Просто окинул взглядом – быстрым, оценивающим, но без осуждения. Взглядом, который видел сквозь мокрый плащ, сквозь страх, сквозь измождение.

– Дождь-то какой, – произнес он голосом, похожим на скрип старого переплета. – Заходи, дитя, просохни. Холодно же.

Ловушка? Затравленный взгляд метнулся за спину хозяина. Внутри лавки виднелись танцующий отсветы пламени, невидимого снаружи, через открытую дверь неспешно выползал волной густой, сложный запах – старой кожи, пыли, сухих трав и… чего-то живого, трепещущего, как крылья мотылька. Странное ощущение вызвало покалывание в кончиках пальцев, занемевших от воды и холода.

Тепло выплывало наружу уютным обволакивающим облаком, заманивающим уставший разум и тело. Едва ли можно было сопротивляться после стольких дней и ночей в дороге. Дверь за спиной закрылась – не захлопнулась, как ловушка, а скорее, просто заперлась, отгораживая от невыносимого пронизывающего насквозь дождя.

Застежка щелкнула, и мокрый тяжелый плащ шлепнулся на пол. Влажные пряди темных волос прилипли ко лбу и щекам. Она чувствовала себя жалко, уязвимо, дрожа от холода и усталости. Тонкая потрепанная рубашка слипалась с кожей, потертые штаны были все в грязи. Но хозяин лишь махнул в сторону большого стола, на котором громоздилась стопка книг, свитки и какие-то инструменты.

– Там за занавесью есть старый халат. Он теплый, поможет.

Даже не обернувшись, он неторопливо направился к камину, где над огнем висел небольшой котелок, а на полке над ним белели кружки с узорами.

Дрожащие руки с трудом слушались, но все же позволили избавиться от одежды и сменить ее на теплый, пахнущий лавандой и бумагой халат. Но даже в этот момент, скрытая за тяжелой плотной занавеской, она ни на секунду не выпускала мужчину из виду, ее взгляд затравленно следил за движениями хозяина сквозь узкую щель. Хоть разносчица в таверне и сказала, что он поможет, но кто она, чтоб ей доверять? Седьмая вода на киселе, могла и к главе Комитета отправить, чтоб монет побольше получить.

Потуже затянув пояс, девушка шагнула наружу. Ее взгляд скользнул по тяжелым толстым шторам на окнах, столу, полкам, стопкам, сундукам и книгам, которые были повсюду. Напротив входной двери в нескольких шагах стоял массивный резной прилавок со стопками книг. С противоположной стороны помещения возле пылающего камина расположились два кресла и два небольших столика по бокам. Повсюду вдоль стен и вглубь лавки стояли высокие под самый потолок стеллажи, забитые книгами и свитками. Простая книжная лавка.

И тут обостренным от страха и напряжения чутьем она почувствовала внимание. Десятки, сотни незримых взглядов, устремившихся на нее. Шелест. Не просто шум старого дома. Настоящий шелест страниц. Тихий, настороженный. Как будто все книги одновременно приподнялись и уставились на незнакомку.

Она осторожно оперлась рукой на край рабочего стола. Тут же с самого верха высокой стопки книг на пол шлепнулся толстый фолиант, заставив девушку вздрогнуть и отшатнуться. Другая внушительная книга на столе слегка прикрылась, как бы отгораживаясь. Ещё одна, раскрытая на постаменте перед высоким книжным шкафом неподалеку резко захлопнулась, лязгнув металлическими защелками.

Глава 1. Наковальня и роза

Рассвет в городе наступал не спеша, размывая ночные тени. Туман, рожденный рекой и ночной прохладой, стелился по мостовой, цепляясь за подножья фонарей, еще не погасших, но уже бесполезных в набирающем силу свете. Он окутывал дома сонной дымкой, смягчал углы, приглушал звуки только начинающейся жизни. Город просыпался зевками печных труб, ленивым скрипом ставень, редкими шагами по мокрой брусчатке.

На краю переулка, там, где Ткацкая улица встречалась с Северной, висела вывеска: «Переплет судьбы». Буквы, когда-то золотые, потемнели от времени, выцвели, но не стерлись. Они хранили отблеск былого величия, как и сама лавка за дубовой дверью с вырезанными спящими драконами, потертой медной ручкой и колокольчиком, чей голосок знал каждый житель окрестных улиц.

Внутри царил полумрак, нарушаемый лишь слабыми лучами, пробивавшимися сквозь плотные шторы. Воздух был густым и насыщенным. Пахло вековой пылью. Пахло кожей старых переплетов – терпкий, чуть сладковатой запах. Пахло древесным клеем, тушью, бумагой – от хрупкой, пожелтевшей пергаментной до свежей, еще пахнущей древесной массой. И под всем этим – неуловимое, живое дыхание. Как будто само Время, уставшее бежать, присело здесь отдохнуть и выдохнуло теплом и мудростью.

Полки были повсюду. От пола до самого потолка с темными балками, куда едва доставал свет. Грудами, стопками, аккуратными рядами. Фолианты в коже с тиснеными гербами, потрепанные томики в картоне, груды свитков в тубусах. Они не просто стояли. Они населяли пространство.

Люция Аструм – представленная всем в округе как Астра – стояла у высокого окна, спиной к лавке, и смотрела, как туман медленно отступает, обнажая крыши, трубы, верхушки деревьев. Солнечный свет скользнул сквозь окно, отразившись в рыжеватых волнистых волосах – Сильван каждый месяц смешивал для нее жидкость, превращающую темные волосы и брови почти в рыжие – на всякий случай. В руках у нее была кружка с чаем, уже остывшим. Но теперь она не чувствовала холода. Тепло шло изнутри лавки, от ее обитателей, от самого камня этих стен, впитавшего бесчисленные истории.

Она пришла сюда пару месяцев назад, мокрая, дрожащая от страха и холода, с тенью Комитета Магического Урегулирования, дышавшей ей в спину. Тогда Сильван Фолио, хозяин этого мира, не задал лишних вопросов. Он дал чаю, кресло у камина и теплый халат. Книги, эти странные полуживые существа, сначала насторожились, как старые коты. Один фолиант – «Хроники Запретных Артефактов», которого Сильван звал Аквилоном – даже упал со стола в знак протеста. Но хозяин лавки позволил ей остаться, начав учить ее чинить, шить и склеивать.

Отвернувшись от окна, она вернулась к рабочему столу. Он был царством хаоса и порядка одновременно: ножи, шилья и иглы лежали в строгой последовательности на кожаном коврике, катушки с нитками всех цветов и прочности – в старинной шкатулке, баночки с клеем, красками, золотой фольгой – выстроились в ряд. Здесь творилась вся магия – под морщинистыми, но уверенными руками мастера переплеты сшивались, порванные страницы восстанавливались, а обездвиженные книги вновь наполнялись жизнью.

Астра осторожно провела пальцами по корешку внушительного фолианта, лежащего под тяжелым свинцовым прессом после починки. Книга ответила едва заметным теплом, словно спящая кошка. Девушка вздрогнула и отдернула руку. Это все еще пугало. Не то чтобы книги разговаривали – нет, слава всем мелким божкам, нет. Но они… чувствовались. Они ворчали легким скрипом переплета, когда их брали неловко. Они перешептывались едва слышным шелестом страниц, дышали, хлопали от недовольства обложками и иногда даже валились с полок, выражая свое негодование. Они теплели от внимания и холодели от пренебрежения. Они жили. И Астра, с ее странным, запретным даром, ощущала это живее, острее других. Иногда ей казалось, что она слышит не шелест, а тихий гул – гул тысяч голосов, тысяч историй, запертых в бумажных клетках. Как варенье из шепота, густое и насыщенное смыслом, которое она боялась распробовать до конца.

Для нее весь этот книжный мир пока был единым, сложным, дышащим местом, чей язык она лишь начинала смутно угадывать. Она чувствовала их настроение – волну тепла, идущую от романтического романа, когда к нему прикасалась молодая девушка; легкую дрожь страха от учебника по магической ботанике, когда его брал в руки студент, явно не готовивший урок; глубокое, почти сонное умиротворение старинных молитвенников. Но слышать? Это было пока недоступно.

Колокольчик над дверью мягко зазвенел, когда дверь приоткрылась, впуская еще не прогретый после тумана воздух. Астра вздрогнула и обернулась, заслышав недовольное клацанье где-то в глубинах стеллажей.

– Утро, пташка, – Сильван осторожно закрыл дверь, опустив на пол корзину, накрытую расшитым платком. – Как сон? Помогла микстура?

– Да, спасибо, – она кивнула, стараясь звучать убедительно.

Ее взгляд скользнул вглубь лавки туда, где за стеллажами притаилась узкая винтовая лестница на второй этаж. Хозяин лавки позаботился о том, чтобы превратить небольшой чердак в комнатку для молодой девушки. Туда смогли перенести добротную кровать, комод для нескольких скромных платьев, которые под заказ Сильвана сшила одна из соседских портних, а небольшое окошко было зашторено плотными занавесками, ткань для которых старик так же купил сам. Астра до сих пор не могла свыкнуться с мыслью, что старик позаботился о ней, как о собственной дочери.

Небольшой пузырек с сонным снадобьем, о котором спрашивал хозяин лавки, стоял там на невысоком стульчике у кровати девушки нетронутым – она все боялась к нему прикоснуться, боялась по-настоящему уснуть, боялась почувствовать больше. Хотя здесь в окружении сотен книг и их историй она уже привыкла видеть едва заметные следы связи между Сильваном и ее обитателями. Сотни едва заметных золотистых искр окружали старика, как только он переступал порог. В его присутствии всегда было светло и спокойно. От его взгляда, от его голоса. И от искренней и крепкой связи душ. И без дара Астра понимала, что у него не было заветного желания – он достиг его исполнения и без нее, связав свою жизни с этим местом и его обитателями.

Глава 2. Роза и мята

Утро началось с каприза. Эол после починки до сих пор был не в духе. Он тоскливо скользил к краю полки всякий раз, когда Астра проходила мимо, заставляя ее ловить его с завидной регулярностью, пока она смахивала пыль с полое. Сильван, наблюдая за этим, лишь усмехался в седые усы.

– Он не на тебя ворчит, пташка, – пояснил он, не отрываясь от реставрации миниатюрного молитвенника с позолотой, осыпавшейся, как осенние листья. – Ему кажется, что Капитан вчера вечером получил больше внимания.

Действительно, роман о пиратах «Капитан Блад», но для них просто «Капитан», после вчерашней чистки и укрепления корешка вел себя особенно бодро, периодически издавая короткие, энергичные щелчки переплетом, будто поощряя сам себя. Девушка весь вечер помогала Сильвану с работой, стараясь исправиться после ошибки с предыдущим обитателем лавки.

– Я думала, он на меня злится, – тихо пробормотала Астра, разглядывая собственноручно криво приклеенный уголок.

– Он просто ревнует. И давно уже не держит зла.

В ответ на слова Сильвана, книга в руках девушки недовольно шлепнула обложкой, издав звук, больше похожий на фырканье. Астра вздохнула, водворяя Эола на место в пятый раз за утро. Она осторожно провела пальцем по его бархатной обложке, теплой и чуть ворсистой, пытаясь мысленно в сотый раз извиниться. Книга слегка дрогнула, будто фыркнула вновь, но осталась на месте. На время.

Астра вернулась к работе, точнее к тому, чем она занимала себя, пока хозяин лавки занимался починкой книги в одиночку. Девушка старалась не навязываться, когда он молча приступал к работе, но каждый раз с облегчением присоединялась, когда он приглашал ее посмотреть или чем-то помочь. Совсем как вчера вечером, когда они до поздней ночи возились с непоседливым Капитаном.

Но сегодня с утра старик занялся молитвенником, велев ей привести дальние стеллажи в порядок. Астра не противилась. Вмешательство, пусть и косвенное, в чужую судьбу все еще отдавалось в ней легкой дрожью, напоминанием о спящем звере внутри – даре, который нельзя было выпускать на волю. Она ловила себя на том, что прислушивается к шагам за дверью, ожидая увидеть Эльду. Но дверь с колокольчиком открывалась для других.

Сильван, казалось, уже забыл о визите. Он возился с позолоченным молитвенником с самого утра, что-то насвистывая под нос – старинную, бесхитростную мелодию, которая странно контрастировала с мудреной вязью символов внутри.

– Пташка, – окликнул он, не отрываясь от работы. – Подай-ка мне ту баночку с золотой краской. Нет, не со стола, а там, за занавесью. Пыльная такая баночка на верхней полке. Она для возраста подходит.

Девушка кивнула, торопливо выполнив просьбу. Проходя мимо стеллажа с книгами о растениях, она почувствовала, как воздух вокруг них все еще дрожал. Книги на полках будто притихли, прислушиваясь к чему-то за стенами лавки, к чему-то, что происходило далеко отсюда. Она ловила обрывки ощущений: упрямство старого дуба, терпкое нетерпение молодого винограда, доносящиеся от книг по садоводству. Они волновались. Они ждали.

– Она ведь что-то поняла, да, мастер? – осторожно спросила Астра, пока Сильван рассматривал баночку на свет.

– Книги, пташка, они ведь не только на полках живут, – медленно проговорил он, откручивая крышку и принюхиваясь. – Они и в головах. Поселяются там. Иногда одной картинки достаточно, чтобы запустить целую историю. Ты же чувствуешь, да? Как они шепчутся? Все они сейчас про одно. Про сад, которого нет. Про крышу, что протекает. Про решение, которое должно быть принято.

– А что, если она... не сделает того, что нужно? – спросила она, понизив голос, будто боялась, что книги осудят ее за такое малодушие.

– Тогда книга закроется. Остынет. И желание – то самое, настоящее, что ты почувствовала, – так и останется маленькой искоркой под грудой шлака. И когда-нибудь потухнет окончательно. Мир от этого не перевернется. Просто в одном конкретном месте его станет чуть больше серости, чуть больше тяжести. А здесь все немного расстроятся. Особенно «Дух», он добродушный.

Он говорил об этом так спокойно, с таким принятием, что Астре стало почти не по себе. Для него это была естественная часть жизни, как смена времен года. Посеял – не взошло. Жаль, но что поделать. Для нее же каждое такое невзошедшее семя отзывалось легкой болью, крошечной трещинкой. Она ведь видела ту искру. Она знала, что она там есть.

– А мы? Мы можем что-то сделать? Еще как-то подтолкнуть? – в ее голосе прозвучала отчаянная надежда.

Сильван наконец оторвался от работы и посмотрел на нее поверх очков. Его взгляд был мягким, но непреклонным.

– Нет. Никогда. Ты же понимаешь почему. Магия, которая напрямую ломает волю – а любое принуждение есть слом воли – она запрещена не потому, что Комитет такие злодеи. Ну, не только поэтому. А потому, что она ядовита. Для того, кто ее применяет, и для того, на кого ее направляют. Ты можешь указать дорогу. Можешь даже подсветить ее фонарем. Но идти по ней человек должен сам. Своими ногами. Или остаться на месте. Выбор – его единственная настоящая магия. Все остальное – иллюзия или насилие.

В этот момент дверь лавки снова распахнулась. Но на этот раз не с осторожным звонком, а с оглушительным треском, от которого вздрогнули все книги на нижних полках. Несколько тонких поэтических сборников дружно и обиженно захлопнулись.

На пороге стоял Риккард Гримболд, городской глашатай и сборщик слухов. Весь его вид – растрепанные волосы, жилет навыпуск, быстрые, бегающие глаза – кричал о последней новости, которую он нес как закипевший котел несет крышку.