Тишину, окутавшую уютную гостиную, разорвал звук вибрации, пронесшейся по стеклянному столику, что стоял напротив дивана. Вздрогнув от неожиданного звука, молодая девушка, сидевшая в мягком кресле, чуть было не облила своим чаем и себя и книгу, что покоилась на ее коленях. Телефон на миг перестал издавать пугающие звуки, что эхом отталкивались от стен, и вновь зазвонил, вынуждая хозяйку встать и взять трубку.
Неизвестный номер.
С лёгкой опаской и из неоткуда взявшейся тревогой она подняла телефон и ответила:
- Алло?
- Здравствуйте, вас беспокоят из больницы Святого Рудольфа, вам знаком мужчина по имени Джеймс Николсон? – на том конце провода прозвучал монотонный женский голос, будто его обладательницу уже все достало.
- Да, это мой муж. Что-то случилось?
- Вашего мужа сбила машина, в данный момент он находится в тяжёлом состоянии в реанимации. Вы приедете? Миссис Николсон?
Новость о том, что произошло с ее мужем словно в поддых ударила, вмиг выбивая весь воздух из лёгких. Страх за человеческую жизнь, ощущение ужаса, ползущего по спине гигантскими мурашками, и эхо отцовского голоса в голове.
«Ты должна стать ему идеальной женой каким бы отвратительным мужем он не был. Заботиться о нем, готовить еду, поддерживать порядок дома и уют, чтобы очаг вашей семейной жизни не погас».
- Миссис Николсон! – громкий голос нетерпеливой медсестры больно стукнул по перепонкам, заставив поморщится.
- Я скоро приеду, - единственное, что смогла произнести Джессика охрипшим голосом.
Короткие гудки на том конце провода стали ей ответом.
Дженнифер.
Приборы монотонно пикали, отображая тихое биение сердца моего мужа, что лежал сейчас на кушетки, окутанный проводами. На лице его была кислородная маска, скрытая под одеялом грудь мерно вздымалась, доказывая, что он все ещё дышит. Вечно нахмуренные брови сейчас были разглажены, от чего лицо выглядело нежнее и расслабленнее, таким как никогда не было, когда мужчина находился рядом со мной. Вот уже как две недели Джеймс лежит в коме, после того как машина сбила его.
Я до мельчайших подробностей помню тот день, когда мне позвонили из больницы и попросили приехать. То, каким предстало предо мной идеально сложенное тело мужа, вызывало неподдельный ужас: слишком бледное лицо искривленное болью, перемотанная бинтами голова, крепко зафиксированные ребра и рука в гипсе, и слова врача набатом стучавшие в голове:
- У вашего мужа было кровоизлияние в мозг из-за сильного удара, но нам удалось успешно предотвратить все последствия, сломаны два ребра, открытый перелом правой руки. Мы также подозреваем сильный перелом позвонков поясничного отдела, но сможем узнать все точно только после того как он очнётся. Но будьте готовы к тому, что возможно его нижняя часть тела будет парализована.
- Он сможет ходить? – его мама, Элизабет, сама еле стоявшая на ногах от беспокойства за сына и державшаяся за сердце, задаёт вопрос.
- Если вдруг диагноз подтвердится, то восстановиться будет очень сложно, но возможно. Потребуется очень много времени и сил, и денег: витамины, таблетки, физиотерапии и массажи, которые необходимо будет делать на дому, перед и после сна. Но все подробно вам сможет рассказать другой врач, который будет заниматься лечением вашего сына, если все окажется правдой. Пока остаётся лишь ждать и надеется на лучшее, а вам миссис Николсон необходимо отдохнуть и выпить лекарство, ваше сердце слишком слабо для столь сильных переживаний.
- Дженнифер, милая, – Элизабет вцепилась в меня, со слезами на глазах, крепкая хватка ее рук, болью отдавалась во всем моем теле. – Пообещай мне, что позаботиться о моем сыне, что не бросишь его, если все будет совсем плохо. Пообещай!
- Конечно, миссис Николсон, я позабочусь о нем. Не переживайте, он же мой муж.
Мне ничего не оставалось. Я должна быть идеальной женой, таков наказ моего отца…
Хриплый вздох прервал мои воспоминания о том ужасном дне, а после послышался кашель и шепот «Воды».
Я тут же оказалась рядом с койкой, где лежал Джеймс, из под прикрытых век виднелись серые глаза, на дне которых плескался отголосок боли. Очнулся. Взяв с тумбочки стакан воды, в который предусмотрительной медсестрой была вставлена пластиковая трубочка, я поднесла его ко рту мужчины. Небольшими глотками он опустошил стакан, изредка останавливаясь.
- Подожди немного, я позову врача.
Спустя минуту началась беготня: врач и медсестра тут же причалить и начали осмотр, который неожиданно прервался, после вопросы, заданного тихим хриплым басом:
- Почему я не чувствую своих ног?
Тишина палаты оглушала.
Дженнифер.
- Наши опасения подтвердились, МРТ показал перелом 22 позвонка поясничного отдела с повреждением спинного мозга. Повезло, что не было разрыва, - врач с сожалением взирал на Джеймса, по чьему лицу было не понятно о чем он сейчас думает, лишь сжатая в левом кулаке простынь жалобно скрипнула.
- Мы уже пригласили врача, который специализируется на похожих травмах позвоночника. Он сможет помочь вам.
- Я смогу когда-нибудь ходить?
- Это будет зависеть от вашего желания и сил, которые вы потратите на лечение. Я уже говорил вашим родителям и жене, что надо будет необходимо проходить назначенную физиотерапию, принимать лекарства, а самое главное витамины, придерживаться диеты. Хорошо, что у вас крепкое телосложение и руки, будет легче, когда ваш позвоночник срастется, и вы начнёте заново учиться ходить. Людям, что плохо подготовлены физически сложно с этим справляются, вам будет легче.
- Легче? – сарказм так и сочится из его голоса, - в каком, блять, месте, мне будет легче. Я долбанный инвалид, который под себя ходит, в ебанный памперс, а вы говорите легче!?
Рычание, по-другому его высказывания не назовешь, вырвалось из его груди. Серые глаза его метали молнии и напоминали сейчас небо, заполненное грозовыми тучами. Желваки на его лице напряглись, а на шее отчаянно пульсировала вена. Джеймс был в бешенстве.
- Джим, успокойся, пожалуйста, - тихо говорю я, осторожно приближаясь к нему. – Все будет хорошо, мы поставим тебя на ноги.
- Мы!? – его яростный взгляд обжигает, а последующие слова бьют, словно пощечины. – Ты мне, блять, никто, и вот не надо мне заливать, что мы женаты! Я никогда этого не хотел, ни свадьбы, ни тебя. И не смотри на меня так, я тебя сразу предупредил, что никогда тебя не полюблю!
Вдох-выдох. Дыши, Дженнифер, просто дыши.
- Может быть я для тебя и не жена, и вообще пустое место, но ты Джеймс Николсон сейчас же перестанет вести себя как последняя истеричка и выслушаешь специалиста которого пригласили сюда.
Приблизившись к его уху, я тихо прошептала:
- И тебе придется принимать мою помощь, если ты хочешь встать на ноги. Потому что твою шлюшку я не потерплю в нашем доме. Да и не думаю я, что она захочет возиться с, как ты выразился? Ах, да, инвалидом, который ходит под себя.
Серые глаза его казалось, потемнели ещё сильнее, хотя сильнее было невозможно. Рычание сорвалось с губ.
Мы не заметили как врач, наблюдающий Джеймса сейчас, тактично удалился.
- С каких пор тихая серая мышка научилась показывать зубки?
- Ты просто не хотел этого знать и замечать, - я пожала плечами.
Притворяться хорошей девочкой я научилась уже очень давно, ещё с тех пор как отчаянно пытался привлечь внимание отца. Играть, надевая различные маски, быть плохой, или хорошей, глупой или умной, стало со временем для меня очень лёгкой задачей. Я делала это так часто, что уже и не знаю, какая из этих масок является настоящей мной.
- Тебя всегда больше заботила твоя любовница, чем я, так что не удивительно, ты не знаешь какая я.
- Ревнуешь? – как быстро он меняется свои эмоции, от ярости до насмешки.
- Упаси Господи, - я подняла руки, - сдался ты мне. Я лишь играю роль идеальной жёнушки, и позабочусь о тебе, как и пообещала твоей матери. И тебе бы тоже не помешало, ну знаешь, притворятся хорошим мужем нормально, а то все эти взгляды долбанного светского общества уже в кишках сидят.
- И какие же взгляды? Я тебя не понимаю, - потёр свою щетину, прикрывая усмешку.
- Да что ты, прям, не понимаешь?
Я вновь приближаюсь своим лицом к его, стараясь придать себе как можно больше уверенности – его сильная аура всегда подавляла меня.
- Взгляды полные жалости, презрения и насмешки, - мое лицо искривляется, словно от зубной боли. – Меня от них уже тошнит. А ещё все эти щепотки за спиной..
«Бедная Дженнифер, выйти замуж и терпеть измены, которые муж даже не скрывает».
«Дженнифер совсем себя не любит, так унижается, улыбаясь этой девчонке прямо в лицо. Она же знает, что мисс Уайт его любовница».
Меня передёргивает. И словно кто-то уберегает меня от того чтобы я еще что-то не сказала, в дверь раздается стук.
Дверь открывается и в палату заходит мужчина, очень красивый: платиновые волосы аккуратно зачёсаны назад, мягкий взгляд синих глаз взирает на мир с добротой, пухлые губы чуть улыбаются, подтянутое тело, скрыто под светло-голубой рубашкой, белым халатом и светло-серыми брюками.
- Здравствуйте, меня зовут Теодор МакКалистер, я врач-травматолог, моя цель помочь вам вылечиться и после заживления позвоночника восстановится и встать на ноги, - его голос растекался как патока по всему телу, даруя успокоение.
Джеймс лишь фыркает, не смотря не мужчину, но он даже бровью не ведёт, видимо привыкший к такому отношению от пациентов.
- Здравствуйте, я Дженнифер Николсон, жена этого несносного болвана, правильно делаете, что не обращаете на него внимания, - я улыбаюсь врачу, протягивая руку для рукопожатия, его крепкая ладонь осторожно сжимает мою и он тоже улыбается мне. – Он просто не понимает, что вы хотите помочь ему.
- Ничего страшного, миссис Николсон, все в порядке. Ваш муж не первый, кто так реагирует. Поверьте, путь к выздоровлению будет сложным, но я обещаю, что на ноги мы вас поставим. Давайте приступим к осмотру.
Джеймс.
Последнее, что я помню из того дня, когда я возвращался домой от Мелиссы – это капли начавшегося дождя, что довольно быстро намочили и меня и одежду, то как я вышел на пешеходный переход, следом за этим где-то справа от меня раздался громкий гудок. А после лишь дикая боль во всем теле, скручивающая все внутренности в один сплошной комок. Я чувствовал себя мясом только что пропущенным через мясорубку, у меня болело все, начиная от макушки и заканчивая кончиками пальцев на ногах.
Еще помню, как кто-то кричал, поднимал меня, причиняя еще больше боли, кто-то что-то говорил, но я совершенно не мог разобрать что, так как из-за этих адских ощущений мозг словно плавился, превращаясь в кашу. Кажется, прошла целая вечность, прежде чем спасительная тьма накрыла меня, спасая от боли.
Не знаю, сколько прошло времени с тех самых пор, но очнулся я с ощущением пустыни во рту и ломотой в верхней половине тела, что-то сдавливало мои ребра, и рука правая была неожиданно тяжелой, так же как и голова, что просто раскалывалась на части.
- Воды, - хриплю я.
Буквально через полминуты к губам прижимается соломинка через которую я наконец, могу ощутить спасительную влагу, следом слышится тихий ласковый голос, и вскоре начинается осмотр как я понял врачей. Меня насторожило только одно, мои ноги, я не мог ими пошевелить, не чувствовал… Паника подкралась не заметно, стараясь дышать через раз и не показывать ужас, что всколыхнулся во мне, я задал волнующий меня вопрос:
- Почему я не чувствую своих ног?
Казалось, после сорвавшегося с моих губ вопроса я вдруг оглох, настолько оглушительной тишина стояла в палате.
***
Последующие процедуры прошли для меня как в тумане, я ничего не хотел слышать, никого видеть: взгляд матери, наполненный невероятной болью, жёг меня изнутри, заставлял ощущать себя маленьким жалким мальчиком, каким я был в детстве. Мама смотрела на меня также, когда я возвращался из школы с очередным синяком под глазом, порванной одеждой и ссадинами по всему телу – бедным сложно выживать в этом мире, каждый так и норовит ударить, поставить подножку и поглумиться. Я лишь отворачивал голову лишь бы не видеть матушку, не видеть насколько она была бледна, и сколько новых седых волос появилось за эти как оказалось несколько недель моей комы в ее черной шевелюре.
Голос лечащего врача звучал монотонно и откуда-то издалека, пока он рассказывал про мой подтверждённый диагноз; все это время пока он все это впаривал моим родителям и чертовой женушке, я смотрел в окно на оголяющиеся деревья, на ало-рыжие всполохи листьев и думал. Думал, что не заставь они меня женится на этой слабохарактерной идиотке, что словно послушная собачка исполняет каждый приказ своего папаши, то этого бы со мной не случилось. Я бы вообще не пошел домой от моей драгоценной Мелиссы – густые блондинистые волосы, лисьи глазки цвета молодой листвы, пухлые губы, подтянутая фигурка, и цветочный парфюм, что проник в мои легкие, казалось на веки вечные – я бы остался с ней и не рыпался. Но нет, родителям совершенно не нравилась моя девушка, видители не подходит она мне, блять!
«Ей нужны лишь наши деньги милый, она же совершенно не обращала на тебя внимания в школе, пока мы были бедны, а стоило разбогатеть, как она сразу объявилась» - голос матери до сих пор звучит в моей голове. Да ебал я если честно, что ей нужно, я люблю ее со времен старших классов, а они лишь о себе думают и долбанных деньгах, нет бы порадоваться за сына, так они его женить решили на пустоголовой бабе.
Как же меня все бесит!
Этого вообще не должно было со мной случиться, я же был хорошим сыном, выполнял каждый каприз матушки, слушался отца, да, даже блять женился на той, кого они сами выбрали. Ну да, изменял я своей жене с любимой женщиной, я ее сразу об этом предупредил, что верным не буду, что не полюблю ее, так какого черта, именно меня сбила чертова машина. Почему я? Неужели измена карается настолько жестоко… Я не заслужил. Этого не должно было со мной случиться.
- Я смогу когда-нибудь ходить? – стоило гулу на заднем плане затихнуть, я задал интересующий меня вопрос.
Когда этот долбанный врач сказал «легче» я уже не выдержал, сорвался, меня просто бомбануло. Я никогда не умел сдерживать свой гнев и агрессию, выливая все, что думаю на головы своих оппонентов. Чего я не ожидал, так это того, что тихоня Дженнифер покажет свои зубки – я понятия не имел, что они вообще у нее есть, чем я с ней и поделился.
- Ты просто не хотел этого знать и замечать, - огорошивает она меня своими словами и пожимает плечами. – Тебя всегда больше заботила твоя любовница, чем я, так что не удивительно, что ты не знаешь какая я.
- Ревнуешь? – этот вопрос так и просится.
- Упаси Господи, - она поднимает руки в жесте «сдаюсь», а следующие за этим слова меня задевают, в конце концов, я не урод, сильный и высокий, ну да, не уделял ей внимания, считал пустым местом, но насколько я помню в университете девушки из-за этого еще больше плыли и вешались на меня. – Сдался ты мне.
Упоминание светского общества заставляет сначала поморщиться, затем усмехнуться и притворится глупеньким. На что девчонка закатывает глаза, а после вмиг оказывается своим лицом в десяти сантиметрах от меня – я чувствую, как от нее исходит легкий запах лекарств, какого-то фруктового дезодоранта, и кофе. Смотрю в ее глаза, и столь обычные карие глаза уже не кажутся мне такими, видимо, это можно заметить лишь с такого расстояния – в кофейной гуще плещутся оттенки различной зелени с мелкими крапинками янтаря.
Завораживает.
Наш разговор прерывает очередной докторишка, и его слова заставляют меня фыркнуть. Напыщенный индюк, «я поставлю его ноги», не много ли на себя берешь?
Так и хочется задать этот вопрос, но что-то останавливает. Не хочу, что бы жена вновь приближалась ко мне, раздражает. Эта наигранная нежность и забота вызывают тошноту, но надо отдать ей должное – актриса из нее что надо. Скрывай я лучше то, что у меня есть любовница, высшее общество даже бы и не поняло, что у нас в семье все хреново, не было бы всех этих, как Дженнифер сказала? шепотков и взглядов.
Дженнифер
- Она хотя бы знает, что со мной? Приходила? – вынырнув из очередного увлекательного рассказа, в который я погрузилась с головой, я перевела взгляд на полулежавшего на кровати мужчину. Черные, словно крыло ворона волосы немного спутались, щетина, ещё пару дней и превратится в полноценную бороду, под глазами синяки размером с Марианскую впадину – плохой сон сказывается на нем, по телосложению видно, что на больничной еде, и до этого двух недельного внутривенного кормления через капельницу он заметно исхудал.
- Приходила, - скрывать я не могу, мне его даже жаль становится. Вроде бы умный мужик, все при нем – красота, сила, власть и деньги, а он выбрал ту, которой от него только последнее и нужно из всех этих пунктов.
Серьезно, в тот день, когда я впервые увидела его, Джеймса Николсона, а было это уже как три года назад, на какое-то мгновение подумала, что может быть из этого брака что-то да получится, хоть никто из нас двоих не желал этого союза. Тогда я еще не знала, что он по уши влюблен в свою бывшую одноклассницу. Думала, стерпится – слюбится, в конце концов, мой муж оказался редкостным красавчиком: грубоватые черты лица, мощная челюсть и острый подбородок, покрытый небрежной, но делающей его еще более привлекательным, щетиной, черные короткостриженые волосы и невероятно серые глаза, будто в душу глядящие. Что уж говорить об его высоком росте – я ему в грудь носом утыкаюсь – широких плечах, и подтянутой мускулистой фигуре, которую как влитой обтягивал костюм цвета стали. На запястье дорогие часы, длинные пальцы, украшенные парочкой колец, из под рукава белоснежной рубашки выглядывает татуировка в стиле какого-то племени.
«Дьявольски красив» - вот что я о нем подумала, пока он не раскрыл своего рта и низкий бархатный голос, пускающий мурашки по коже одним своим звучанием, не начал поливать меня отборной руганью перебрав моих родственников до седьмого колена.
- Твоей матери это не понравилось от слова совсем, - вижу, как он морщится от этого высказывания. – Чуть скандал не начался, серьезно, она бы хоть не хамила той, что тебе жизнь подарила, если уж так сильно любит тебя.
Джеймс зыркает в мою сторону своими серыми глазищами, на дне которых сверкают молнии.
- Не смотри на меня так, - хмыкаю. – На меня это не действует. Не моя вина, что тебя так сильно задевают слова о твоей девчонке.
Ох, знал бы он, что тут было, и как эта стерва пыталась унизить нас здесь всех и сделать больно, на себя-то мне пофиг – привыкла уже, если честно, да и от ее слов у меня не чешется, а вот Элизабет было жаль. Она и так здоровьем слаба, пытается своему сыну как лучше сделать, чтобы эта грымза его не облапошила и больно не сделала, так блонди ей еще и такое высказывает.
Это случилось через неделю после аварии.
Из дремы меня буквально выдернул какой-то крик и грохот. Еле продрав заспанные глаза и размяв ломившее тело – сон на кресле то еще удовольствие – поднялась, проверила состояние Джеймса и пошла посмотреть на то, что происходит в коридоре. А посмотреть было на что…
Симпатичное лицо блондинистой особы раскраснелось, волосы чуть ли не дыбом стояли, длинные ногти скребли по стойке медсестры, чье лицо тоже уже стремилось к цвету помидора. Кажется, эта мадам очень сильно разозлила и так не блещущую терпением миссис Коллинз – тучная женщина со сложным взрывным характером - до сих пор удивляюсь, как она в медсестры пошла, тут же спокойствие нужно недюжинное. Стараюсь как можно тише – лишь бы не привлекать внимание двух взбесившихся фурий – прикрыть дверь со стороны коридора и сходить за кофейком к автомату, что стоял неподалеку, и вроде щелчок их голосами заглушался, но все внимание тут же было обращено на меня.
- Ты, - зашипела блондинка, тыкая в меня пальцем, - это ты дрянь такая сказала меня не пускать!?
Громкий визг, на который девушка перешла в конце своей фразы, чуть не оглушает меня.
И как я сразу ее не узнала: тощая фигура, плоская как доска, не руки-ноги, а палки какие-то(и что в ней Джим только нашел?), обычно ухоженные волосы растрепаны, зеленые глаза метают молнии.
Мелисса Уайт.
Тридцатилетняя незамужняя женщина, являющаяся первой любовью и на данный момент любовницей моего мужа. Все еще думающая, что Николсон пойдет против воли своей болезненной матери и разведется со мной, лишь бы женится на ней. Глупая женщина. Нашла бы себе уже какого-нибудь другого богача, у которого нет жены или невесты, да жила бы себе припеваючи, или уже никто не клюет? Слишком стара?
Мои мысли заставляют меня усмехнуться, и женщина думает видимо, что это подтверждение ее вопроса и визжит еще больше.
- Да как ты смеешь, мерзавка, думаешь если выскочила за него, то тебе все можно!? – лицо ее еще больше краснее, а изо рта чуть слюни не летят. – Ты ему никто, он тебя не любит, какого хрена ты мешаешь нам?
- Я? – показываю пальцем на себя. – Я вам не мешаю, ну вообще ни разу, просто я также не могу пойти против отца, также как и Джим против своих родителей.
Вижу, как она дергается, когда я называю мужчину по имени, и еле сдерживаю усмешку – мне так нравится бесить ее, слишком предсказуемая реакция.
- И во-первых, для начала ты в больнице, в реанимации, так что будь добра не ори, здесь лежат тяжело больные люди, и если с ними вдруг что случится медсестры должны это услышать по реакции приборов, а из-за твоих визгов это будет невозможно. Во-вторых, сейчас никто для него ты, ну по правилам больницы, я же его законная жена, а ты не понятно, так что поэтому тебя пустить не могут – не надо меня в этом обвинять.
Делаю несколько шагов в ее сторону, маню ее пальцем, чтоб приблизилась. Нахально задрав нос, явно для того, чтобы показать, кто здесь круче, она приближается ко мне и я так, чтобы никто нас не слышал, говорю ей:
Теодор.
Направляясь к своему новому пациенту, Джеймсу Николсону с довольно обычной травмой после такой аварии, в которую он попал, я остановился около аппарата с кофе, надеясь, проснуться. Ночное дежурство даёт о себе знать, сказываясь на самочувствие. Краем уха слышу как медсестры – молодые и очаровательные, но совершенно не умеющие держать язык за зубами – пересыпают косточки жене моего пациента.
«Ты бы видела, что здесь пару недель назад было. Просто невероятно, - щебечет рыжеволосая девушка своей подруге, - помнишь того симпатичного мужчину из 609 палаты? Так вот, он же женат, как оказалось ещё и по расчету. Он пока в коме был сюда его любовницу прибегала. Такую сцену устроила, просто жуть».
«И что было-то, не молчи, - не выдерживает вторая, карие глаза ее нетерпеливо сверкают».
«Начала жену его обвинять, мол, эта она виновата в том, что она не могут быть вместе, потом маму его обвинила в том, что сын ее сейчас на больничной койке лежит – если я правильно поняла, это именно ее идея была сына женить. Так его жена не выдержала, когда миссис Николсон – матушку – начала эта мадмуазель обвинять в таком, такую пощечину ей закатила, что даже у меня в ушах зазвенело. Угрожала ей всю рожу расцарапать, да волосы повыдирать. Ух, такая сценка была».
«Блин, я бы хотела на такое глянуть. Но серьезно, любовница? Жаль его женушку, так унизительно наверно было» - вторая девушка качает головой.
Как же я не люблю все эти сплетни. Какая вам разница вообще, как люди живут, за собой бы так следили, как за чужой жизнью. Смотрю на них долгим взглядом и спустя пару минут они, наконец, меня замечают, ойкают, и, опустив головы, бегут по своим местам. Я прямо чувствую, как у меня глаза закатываются. Не люблю таких, лишь бы языком потрещать, а не работать.
Вздох срывается с моих губ. Как же я устал. Делаю пару шагов в сторону палаты, как мимо меня быстрым шагом буквально пролетает миссис Николсон, жена моего пациента. Замечаю пару слезинок, что скатываются по ее щеке, и первым делом думаю, что это все-таки не мое дело, мало ли, что у них там произошло, но воспитание матери даёт о себе знать.
Несколько минут трачу на поиски молодой девушки, пока не наткнулся на ее хрупкую фигуру около окна в самом дальнем коридоре. Осеннее солнце уже почти не греющее, осторожно ласкало ее русые волосы, мягко скользя по локонам, будто пытаясь ее успокоить. Маленькие плечики ее дрожали, а тонкие пальцы рук обнимали их, девушка словно пыталась спрятать свою боль даже от самой себя.
Я делаю осторожный шаг в ее сторону, тело ее вздрагивает, руки тут же протирают лицо и она поворачивается ко мне: красные глаза, искусанные губы, один только вид этой сломленной девушки вызывает желание приласкать и успокоить, забрать ее боль.
- Возьмите, - я протягиваю ей платок из своего нагрудного кармана, чуть дрожащими пальцами она принимает его и осторожно промакивает вновь набежавшие слезы. – У вас что-то случилось? Вы поссорились с мужем?
- Мужем? – она усмехается, и ухмылка эта отдает горечью. – Сложно назвать мужем человека, который только и делает, что унижает меня перед другими людьми, даже находясь в бессознательном состоянии. Вы ведь уже все слышали, да, доктор?
- Не желая этого, - я стараюсь говорить как можно более мягким голосом, лишь бы не ранить ее ещё сильнее. – Я не люблю лезть в чужую жизнь или слушать сплетни о ком-то.
- Тогда почему вы здесь? – огрызается Дженнифер, становясь похожа на маленького котенка, шипящего на опасность, не хватает только вздыбленной шерстки. – Решили пожалеть?
- Это не жалость, - вру, мне ее жаль, действительно, она явно не хотела этого брака, так ещё и муж козлом оказался. – Я просто хотел помочь вам, не более. Не буду вас ещё больше смущать, пойду, проведаю вашего мужа, но если вдруг вы захотите поговорить, то я готов вас выслушать, кажется, слушатель вам не помешает.
Делаю пару шагов назад, отступая, разворачиваюсь и только собираюсь уйти, как меня тихо окликают.
- Доктор? – я чуть поворачиваю голову, показывая, что внимательно ее слушаю. – А мы можем поговорить сейчас?
Я лишь киваю и приглашаю ее в свой кабинет. Усаживаю в кресло, что стоит напротив моего стола и завариваю ромашковый чай – пациенты часто впадают в истерики и слезы, когда я оглашаю им их диагнозы.
- Знаете, я не люблю своего мужа, - девушка чуть поправляет выпавшую прядку волос, от чего я замечаю, как в правом ухе ее блестит несколько сережек, и делает небольшой глоток обжигающего напитка. – Никто из нас не хотел этого брака, но он случится, потому что он слишком любит свою маму, а я всегда желала получить хоть капельку любви своего отца. Думала, что выполни я его просьбу, то он уделит мне внимания, поведет под венец, и хоть там я замечу проблески его отцовских чувств. Как же я была глупа.
С искусанных губ слетает тихий смешок, в котором отчётливо слышится отчаяние вперемешку с одиночеством.
- Я была лишь способом получить больше власти, в той сфере бизнеса, где он работает. Я даже не человек для него, игрушка, которой он управляет для достижения своих целей. И от этого так больно. Я бы ещё поняла, если бы мужа он выбрал подходящего, что стал бы опорой не только для его бизнеса, но и для меня. Но нет, гулящий мудак, который обвиняет меня во всех смертных грехах, начиная со свадьбы и заканчивая аварией, вот все чего я заслуживаю.
Тяжёлой вздох выходит из нее. Девушка трёт переносицу и смотрит на меня больным взглядом, губы ее искажаются в горькой улыбке.
- Не смотрите так, док, не надо меня жалеть, - она качает головой, и прядка вновь лезет ей в лицо. – Я уже давно не маленькая девочка, которая верила в мамины сказки про принцев. Свыклась с той мыслью, что таких не существует, и мне всю жизнь придется прожить с ужасным драконом, любящим лишь свою лживую ведьму. Так, что не надо.
Я отворачиваюсь к окну лишь бы не смотреть в карие глаза, на дне которых бездонная яма из боли и страданий. На какой-то миг мне хочется подойти к ней, сжать в объятиях и говорить, что принцы есть, просто он ещё не встретился ей, что он обязательно найдет ее и спасет от дракона, что умеет лишь разрушать. Мне хочется уверить ее в том, что она будет счастлива. Но этот миг столь краток, что я чувствую лишь его отголосок где-то в глубине моей души. Именно поэтому я ничего не делаю и не говорю, только из-за этого. А не из-за моих страхов вновь быть отвергнутым, а то, что именно так и будет, я знаю. Ведь, чтобы Дженнифер не говорила, такие как она, в конец концов выбирают злобных драконов, а не добрых принцев, потому что драконы никому не отдают свои сокровища – коим и являются принцессы – и любят их до самой смерти.
Дженнифер.
Ярко-рыжие, алые и жёлтые листья медленно плыли по воздуху, кружась в одном только им известном танце, мягко опадая на серый асфальт. Редкий, но жутко холодный ветер, забирающийся под пальто, пронизывал до косточек, взъерошивал волосы, превращая их в непонятное нечто, а мелкий дождь, что противно капал, оседая на одежде, не спеша образовывал лужи. Черные тучи грозным стражником нависали над городом, свисая до крыш многоэтажных зданий и давя своей тяжестью на плечи. Стаканчик кофе совершенно не согревал ни изнутри, ни снаружи, оставляя приторный вкус на языке – слишком много сахара; хмурые лица редких прохожих портили настроение ещё больше, и к тому моменту как я дошла до больницы мизерная его часть абсолютно растворилась в осенней хандре.
Недовольное лицо моего мужа, печальное лицо его матери и строгое отца – вот, что встретило меня в палате, воздух в которой удушающе пах антисептиком, больничными препаратами и бергамотом.
Рядом с кроватью стояла тумбочка, где расположился поднос с недоеденным завтраком: овсяная каша с фруктами, кусок хлеба с сыром, немного орехов и видимо чай из-за которого к больничным запахам примешался и аромат растения.
- Случилось что? – я удивлённо взираю на все семейство Николсонов.
- Ты случилась, - ворчит младший из мужчин.
- Джеймс! – восклицает его мама. – Что ты такое говоришь?
- Я ей уже все сказал по этому поводу, мама, - серые глаза его стреляют молниями похлеще, чем на улице вчерашней ночью, а губы растягиваются в саркастичной усмешке. – И думаю, она услышала все, что я о ней думаю.
- Дженни, - тихо шепчет миссис Николсон, бесцветные глаза ее взирают на меня с печалью.
- Не беспокойтесь, миссис Николсон, - я мягко ей улыбаюсь, в то время как все мое естество желает придушить этого наглого козла, являющегося ее сыном. – Я сдержу свое обещание. Нам с Джимом предстоит долгий путь, правда, милый?
Я вижу, как он злится, как все его тело подбирается, словно зверь, готовящийся к прыжку на глупую жертву, что посмела показывать свои зубки на более крупного хищника. Глаза его темнеют на несколько тонов становясь похожими на те черные тучи, что пару минут назад давили мне на голову; верхняя губа приподнимается, показывая клыки – точь-в-точь зверюга.
- О, да, милая, нам с тобой столько всего нужно будет сделать, - голос низкий, с рычащими нотками, вызывает мурашки размером со слона, что бегут сейчас от моего загривка и ниже по спине. Не будь он мне отвратителен и не вызывай он у меня тошноту одним лишь своим видом, то давно бы влюбилась. – Как…
Он не успевает ничего больше сказать, дверь открывается и в палату мягкой поступью заходит доктор МакКалистер. Скользит взглядом по всем здесь собравшимся, на секунду останавливается на мне, вызывая лёгкий румянец на щеках – до сих пор стыдно за ту свою слабость перед ним, за то, что видел слезы, за то, что слушал бред недолюбленной доченьки – и переводит его на Джеймса.
- Здравствуйте, - он всем нам кивает, из-за чего небольшая прядь платиновых волос подаёт ему на лоб, - мистер Николсон, как вы себя чувствуете?
- Серьезно, док? – он усмехается. – Просто чудесно, восхитительно, превосходно..
- Прекрати паясничать, - тяжёлый взгляд серых глаз Николсона-старшего ощущался даже на столь большом расстоянии, он давил на голову как пасмурная погода, заставлял сердце сжиматься в ужасе, а лёгкие в поисках воздуха. – Отвечай нормально, доктор здесь для того, чтобы ты вылечился, а не выслушать твои детские обидки на родителей.
Отчётливый цык был слышен в тишине комнаты
- Ребра болят, рука чешется, позвоночник ноет, ноги все также – абсолютно ничего ими не чувствую, - он отводит взгляд от матери, чьи плечи начинают подрагивать – их тут же приобнимает властная рука Редмонда Николсона, прижимая к все ещё крепкому телу – и натыкается взглядом на меня. Я чувствую, как его глаза скользят по мне, начиная от волос, на которых все ещё виднеются мелкие капли дождя, переходя на лицо, шею, сокрытую водолазкой, осматривает мое тело, чуть влажные сапоги и возвращается обратно к лицу. Брови его чуточку хмурятся, сходясь к переносице, нос морщится, а с губ слетает тяжёлый вздох, словно он не доволен одним моим видом. Ну, уж извините, сударь, что я не ваша плоскодонка на спичках.
- Как голова, болит? – переключает внимание мужчины на себя доктор. – Последствия кровоизлияния были предупреждены, но стоит поостеречься, чтобы не дай бог, не было осложнений.
- Иногда, - он качает головой, - когда проснусь. Но думаю, это из-за черепно-мозговой. И нет, меня не тошнит.
- Хорошо, - Теодор кивает, записывая что-то в свой блокнот, а затем продолжает, - так как ваши ребра ещё не зажили, вам придется находиться и проводить лечение в больнице, а не на дому. К тому моменту как вас выпишут, острый период будет снят, боль в позвонках должна будет уже пройти, но вас ждёт долгий курс реабилитации. Постоянные физиотерапии, витамины, а также массажи для восстановления кровотока в ваших ногах все это будет с вами не менее года.
Год. Мать твою, целый год я буду для него нянькой, если не больше. Как представлю – подай, принеси, помой, отвали – так вздрагиваю, а мурашки бегут уже не от его голоса, а от ужаса.
- Наши медсестры обучат вашу жену как правильно делать массаж и уколы, постепенно совокупность всех этих действий приведет к лечению спинного мозга, паралич пройдет. Как только проявятся первые признаки чувствительности ног, даже мельчайшие, сразу же необходимо будет начинать восстанавливать двигательную функцию. Это будет один из самых сложных периодов, и если первый этап зависит лишь от силы вашего организма и иммунитета, то последующий лишь от ваших сил и воли.
Он что-то ещё говорит, но его слова, словно проходят мимо меня. Поверить не могу, нет, я, конечно, предполагала, что лечение позвоночника требует много времени и сил, но, чтоб вас всех, нельзя было нанять ему профессиональную сиделку? На что рассчитывает Элизабет, что я влюблюсь в ее хама-сыночка пока буду заботиться о нем? Ну уж нет, чертсас два, ни за что на свете , не отдам свое сердце этому придурку. Обещаю. Не влюблюсь. Поставлю его на ноги и разведусь к чертовой матери.
Джеймс.
Ласковое перебирание волос и аккуратные поцелуи то в щеку, то в уголок губ выдернули меня из лёгкой дрёмы, в которую я погрузился от действия лекарств. Первым делом после того как разлепил глаза я увидел блондинистые локоны, что мягко щекотали мои ключицы, а следом за ними наткнулся на нежный взгляд самых красивых глаз в мире. Невозможно зелёные, они светились изнутри каким-то светом, что согревал, а не превращал в ледышку как глаза моей жены. Тонкие пальцы поглаживали мою заросшую щеку, а я словно кот ластится к ней; сладкий аромат цветов наполнял мои лёгкие и я будто возрождался из мертвых.
- Лисса, - хриплым шепотом зову ее. – Ты, наконец, пришла.
- Да, любимый, - она мне улыбается, и уголки моих губ дёргаются в ответной улыбке. – Смогла наконец-то, подобрать момент, когда этой стервы не будет, немножко подкупила медсестер и вот я с тобой. Как ты, милый?
Тихий стон срывается с моих губ. Вот это то самое милый, который я хотел слышать. Голосом, наполненным любовью и заботой, а не тем саркастичным ядовитым звуком, что издает моя жена.
- Теперь намного лучше, - я смотрю на нее и не вижу жалости как во взгляде медсестер, что следят за мной, или беспокойства матери, удушающей строгости отца, там только любовь. И я не рискну признаваться ей, что не могу ходить. Не хочу видеть то же самое, что и в глазах других людей, окружающих меня. – Только пока вставать нельзя, немного повредил позвоночник, но ничего страшного.
Немного лжи, немного правды. Так будет лучше.
Она как-то странно вздыхает, отводит взгляд, а после вновь смотрит на меня.
- Я так рада, - чуть поглаживает по волосам, - ты не представляешь, как я испугалась, когда узнала, что ты тут. А потом ещё и эта истеричка меня не пускала, она мне ещё и угрожала, что если я приближусь к тебе, то все лицо мне исцарапает и волосы повыдирает. Милый, что она вообще о себе возомнила?
Маленькая сука. Так вот почему Лисса не приходила ко мне, из-за этой лживой дряни, что посмела угрожать ей.
Я прямо чувствую, как гнев пульсирует во мне, течет в моей крови, разгоняя его по всему телу – здоровая рука начинает подрагивать, и чтобы не показывать этого, я сжимаю ее в кулак. Но судя по тому, как на меня смотрит моя любимая все мое раздражение и ненависть к коварной стерве написано у меня на лице.
- Все хорошо, Джеймс, - блондинка легко поглаживает меня по руке, стараясь унять мою злую дрожь, а следом целует меня прямо в губы.
Довольное рычание зарождается прямо в грудной клетке и выходит наружу тихим, но пробирающим до марашек звуком. Пару секунд спустя моя не загипсованная рука зарывается в ее густые волосы, чуть царапая кожу головы короткострижеными ногтями. Мои губы жадно сминают ее, языки переплетаются, худое тело впечатывается в мое и я даже не обращаю внимания на тупую боль, возникшую в моих рёбрах от столкновения.
Щелчок открытой двери нас совершенно не смущает, пока не слышится голос моей «женушки»:
- Какого хера ты здесь забыла? – довольно спокойный голос огорошивает нас, но Мелиссу он абсолютно не пугает и она с довольной улыбкой поворачивается к ней.
- Пришла проведать своего мужчину, - она нахально усмехается и я горжусь своей девочкой, тем, как она противостоит этой мегере думающей, что сможет разлучить нас. – А вот, что ты здесь забыла, псинка?
- Ох, я-то? – она изящно показывает на себя. – Да, я вот, своего мужа навестить пришла. Так, о каком твоём мужчине речь идёт?
Дженнифер усмехается, складывая руки на груди. Она откидывает голову на стенку позади нее, открывая вид на тонкую шею не скрытую сегодня очередной водолазкой – свободный свитер с широким V-образным вырезом делает ее фигуру ещё более хрупкой – несколько цепочек прекрасно ее подчеркивают. Русые волосы заколоты в неряшливый пучок, и пару прядок выбиваются из него, обрамляя лицо девушки. Прищур карих глаз, кажется, пустым и холодным, но я-то уже знаю, какое на самом деле пламя горит на дне этой беспощадной бездны. Тихий смешок срывается с розовых губ, когда в коридоре слышатся шаги – одни лёгкие и частые, другие тяжёлые и длинные – Мелисса отчётливо бледнеет, что на ее загорелой коже довольно заметно.
- Доктор МакКалистер скоро подойдёт, кажется, ещё пару дней и сына выпишут, - мягкий голос матери слышится из коридора, настолько близко, что блондинка уже не успеет выбежать, да и спрятаться не получится, моя женушка тут же всех спалит.
- Это очень.. – дверь открывается и голос отца прерывается, когда он видит Уайт.
Все его тело разом каменеет, огромной скалой он закрывает матушку от того, что происходит в палате, серые глаза темнеют на несколько тонов и мечут молнии, размером с Эверест. Сильная рука сжимает ручку двери так, что она издается жалобный треск и скрип, тонкие губы кривятся в презрительной гримасе.
- М-Мистер Николсон, - голос моей возлюбленный заикается, ей страшно, да и мне что-то тоже уже, потому что я отца в таком состоянии ни разу не видел, и от этого ситуация становится ещё опаснее. – Я-я..
- Потрудись объяснить сын, какого черта эта сука делает здесь, когда твоя жена прямым текстом сказала ей не приближаться ни к больнице, ни к нашей семье? – громом среди ясного неба звучит его голос, а я и не знаю что сказать, потому что совершенно не понимаю, что произошло между всеми пока я был в коме. Нет, они и до этого не ладили, отец поддерживал матушку во многих вопросах, в том числе и что Лисса мне не подходит, но чтобы такое отношение, да ещё и с таким убийственным взглядом.
- Молчишь паршивец, - ага, словно язык проглотил. – Ну, молчи. Я с тобой потом поговорю. А тебе дрянь такая, советую исчезнуть со всех радаров, пока я твою жизнь не превратил в ничто. Тебя не возьмут работать не в одну приличную компанию, да даже в самое захолустное кафе официанткой. Ни один богатый мужик, перед которым ты жопой крутишь, тебя не захочет, потому что я сделаю все для этого. И останется тебе работать на трассе, где тебе самое место.