Перепутанные невесты. В жарких объятиях льда

Глава 1

Не знаю, что больше меня удивило, сам факт появления молодого бургомистра нашего городка на пороге моего скромного жилища ровно в полночь, или то, в каком виде он явился. Он был голый… вернее, в накинутом на совершенно обнаженное тело чёрном дорожном плаще. Я узнала его по голосу, когда он кричал и барабанил в дверь. Малкольм Торнтон ворвался ко мне, едва я открыла щеколду замка, влетел в комнату и, рванув к камину, присел на стул, зябко протягивая к огню ноги.

- Драконьи потроха, как холодно!

Мои брови удивленно поползли вверх. Н-да, вечер обещает быть томным.

- Конечно, если разгуливать в начале осени в таком виде по городу, можно не только ноги отморозить, — я многозначительно кивнула в его сторону, но Торнтон поплотнее закутался в плащ, ниже глаз и носа все было скрыто плотным шарфом.

- Ты должна мне помочь!

- Бордель за углом, вы дверью ошиблись, — зевнула я, поправляя на голове съехавший на бок ночной чепец.

- Эвелин Майер! Ты обязана меня спасти!

- Ничего я никому не обязана, — хмыкнула я, но потом смягчилась. — Ладно, говори уж. Если какая срамная болезнь на тебя напала, могу предложить настойку…

- Да как ты смеешь? Я верен своей дорогой супруге!

- Ну да, поэтому и сидишь голый посреди моей гостиной.

- Я ванну принимал… — обиженно буркнул бургомистр.

- Ну и… пока мылся, решил вдруг: «А почему бы не нанести визит вежливости мисс Майер?» Так, что ли? И прям как был, мокрый и в душистой пене, рванул ко мне, да?

- Эвелин, — в голосе послышались плаксивые нотки. — На тебя одна надежда, спасай!

Малькольм с рывком сорвал с головы капюшон и размотал шарф. Я отшатнулась, едва не уронив свечу.

- Святые угодники! Да у тебя…

У него была розовая борода. И не просто розовая. Она была цвета утренней зари, переливалась и искрилась, словно кто-то щедрой рукой сыпанул блесток. В свете огня это зрелище было одновременно завораживающим и пугающим.

- Не борода, а позор всего рода! — простонал бургомистр, с отчаянием глядя на меня. — Она еще и в полумраке светится! Жена с перепугу чуть в обморок не грохнулась!

Я, преодолев первоначальный шок, подошла ближе и прищурилась.

- Интересный фасон. Сразу видно модного щеголя. Так что случилось?

- Я купил эликсир! — выпалил он. — В столичной лавке алхимии, что на Серебряной улице. «Для густоты и блеска бороды», сказали! Стоил, между прочим, как полтора породистых скакуна! Я перед вечерней ванной намазался, как в инструкции велено, полежал в воде… и вышел таким!

Он трагическим жестом провел рукой по своей сияющей растительности.

- А завтра — прием у лорда-наместника! Самого! В честь открытия новой дороги! Я должен произнести речь, а я… я буду похож на…на…

Я не смогла сдержать хриплый смешок.

- Эвелин!

- Ладно, ладно, — вздохнула я, усаживаясь в кресло напротив. — Давай посмотрим на этот «эликсир».

Он сунул руку в складку плаща и извлек из изящный стеклянный флакон с остатками вязкой жидкости нежно-перламутрового цвета.

- Вот. На этикетке написано: «Гарантированно придает бороде мощь и блеск, достойные воина севера».

Я взяла флакон, поднесла к свету и понюхала. Пахло мятой, медвежьим салом и чем-то неуловимо знакомым.

- Так. «Мощь и блеск». Они, можно сказать, не соврали. Блеску — хоть отбавляй. Дай-ка подумать… — Я задумалась на мгновение, перебирая в памяти знания по алхимии. — Похоже, в твой «эликсир» добавили порошок из перетертых крыльев светлячков-альбиносов и, судя по стойкости цвета, чешуйки розового слизня. Сочетание, скажу я тебе, адское. Обычным отваром крапивы тут не отмоешь.

Лицо бургомистра вытянулось, став по цвету похожим на парное молоко, что создавало сюрреалистичный контраст с его сияющей бородой.

- То есть… безнадежно?

- В нашем ремесле, дорогой мой, ничего не бывает безнадежно, — пафосно провозгласила я, хотя сама в это не очень верила. — Просто… это будет стоить тебе о-о-очень дорого.

- Назови цену! — тут же воскликнул он, ухватившись за соломинку. — Только сделай что-нибудь!

Я медленно обвела взглядом свою скромную, слегка закопченную гостиную, мысленно прикидывая, во сколько мне обойдется новая крыша и щедрый запас дров на предстоящую зиму.

- Пятнадцать золотых крон. Авансом. Плюс ингредиенты. И мое молчание — в подарок, — вынесла я приговор.

- Как-то… дороговато, — он сглотнул.

- Есть и бесплатный вариант, — тут же нашлась я. — Просто сбрей её.

Он побледнел так, что стал напоминать свежевыпавший снег, но кивнул с видом обреченного мученика.

- По рукам.

Хм… Странно. Слишком уж быстро он согласился. Не продешевила ли я часом?

- Погоди-ка, — сузила я глаза. — Говори сразу, о чем умолчал.

- Но я уже всё…

- Сдается мне, господин Торнтон, вы чего-то не договариваете, — в моем голосе зазвенела сталь.

- Эх… Да я это… — он истерически взвизгнул. — Я уже сбривал её! А через пару минут она отросла еще гуще и стала ярче! Вот! Довольна?!

Ого. Вот почему он примчался ко мне среди ночи, словно угорелый. Точно, продешевила.

- Дам пятнадцать золотых! Только сделай это до рассвета!

- И еще разрекламируешь мою лавку на церемонии открытия дороги, — окончательно обнаглев, добавила я.

Малкольм еле слышно зарычал, будто загнанный зверь, но, скрепя сердце, кивнул.

Обрадованная легким — как мне казалось — заработком, я уже деловито ставила на очаг котелок, а бургомистр, сидя на полу у камина и уныло кутаясь в плед, тихо и жалобно хныкал. Мой кот, возмущенный наглостью молодого градоначальника, отобравшего у него самое теплое место, недовольно шипел из-под стола, явно вынашивая коварный план мести.

В этот момент снаружи раздался настойчивый стук в окно. Затем еще, и еще — словно кто-то торопливо барабанил по стеклу. Я отдернула потертую занавеску и распахнула створку, впуская в комнату взъерошенного ворона. Птица, тяжело дыша, уселась на спинку стула.

1-2

- Здрас-сте, — пролепетал мельник, вмиг растеряв свой боевой пыл и смущенно потупив взгляд, будто школьник, пойманный на шалости.

- И вам захворать, — вежливо кивнула я, будто мы столкнулись на рынке в обычный будний день.

- Да чего вы стоите! — взревел местный цирюльник, он же — лекарь, вскидывая пылающий факел. — Хватайте ее и на площадь! Жечь будем!

Толпа, получив столь красноречивый призыв, снова загудела.

- Понимаете, я сейчас слегка занята, — парировала я, опершись о косяк. — Работа у меня…кипит. Может, перенесем мероприятие на завтра? Скажем, после обеда? У меня как раз окно в расписании образуется.

- Злыми делами промышляешь? С демоническими тварями прелюбодействуешь? Ведьма! — не унимался цирюльник.

«Демоническая тварь» за моей спиной испуганно охнула. Я сделала шаг назад и носком домашнего тапочка притворила дверь, наглухо отрезав бургомистру путь к бегству.

- Давайте ближе к делу, господа. Я реально занята, и, если мой прибыльный клиент сорвется, боюсь, прокляну я вас всех так, что потомки до седьмого колена вздрагивать будут.

- Вот! Сама призналась, что прокляла младенца! — пронеслось по толпе.

- Чего? — мои брови поползли к волосам. — Ну вы, дорогие соседи, это сильно загнули.

- Дочку мою! Невинное дитя не пожалела! — всхлипнул мельник. — Жена сегодня родила… девочку, прехорошенькую! Вылитая я! — рявкнул он с внезапной гордостью.

Я невольно поморщилась. Но, как говорится, о вкусах не спорят.

- Захворал ребенок? — деловито осведомилась я. — Давайте я осмотрю, жалко же дитя.

- Я уж осмотрел! — фыркнул цирюльник, надуваясь от важности. — Мой вердикт — дитя проклято!

- А я-то тут при чем?

- Ты единственная ведьма в округе!

- Я не то чтобы ведьма, а скорее предприниматель. Целебные эликсиры, мази, консультации… — начала я, но меня грубо перебили.

- Да чего вы с ней болтаете! Вяжите гадину и на площадь! Жечь!

Прелесть какая, ну вы только посмотрите на него.

- Я это… сейчас только коту инструкцию оставлю, как утром завтрак разогреть, и сразу к вашим услугам! — пообещала я. — Балованный он у меня, мужчина же, хоть и кошачьей породы. Ничего сам делать не умеет. Для красоты держу.

Не дав толпе опомниться, я юркнула в дом, метнулась к заветному ящику с особыми эликсирами, отперла его и извлекла один особенно увесистый флакон.

Бургомистр съежился у очага, сидя в обнимку с моим котом.

- Я, если что… это… котика приючу, —пообещал Торнтон, глядя на меня испуганными глазами.

- Ага, размечтался, — фыркнула я, суя ему в руки ложку. — Зелье помешивай. Я через три минуты вернусь.

Дверь содрогалась от новых ударов. Хлипкая, из дешевой сосны, она уже трещала по швам. Совсем мне ее всю покоцали.

Ну держитесь, разозлили!

1-3

Я вышла на порог, медленно и мстительно сощурилась, обводя взором разъяренную толпу. Мой взгляд выцепил главного зазывалу — цирюльника, и я изящно поманила его пальцем.

- Ну что, храбрые? Кто первый? — вкрадчиво поинтересовалась я. — Подходи, не стесняйся.

Толпа тактично замолчала. Мужество, подогретое коллективным гневом, начало стремительно испаряться под холодным дождем сомнений. И в этот момент ряды горожан расступились, пропуская мощную фигуру. Это был Маркус, старший сын кузнеца. Мускулы играли на его руках, а в сильной ладони он небрежно покачивал ручной молот, с которым обычно управлялся у наковальни.

- А что тут у вас происходит? — его бас без труда перекрыл гул толпы.

- Вечерок выдался жарким, — поздоровалась я.

- Да уж вижу, — кивнул он, его взгляд скользнул по моему лицу, а затем оценивающе — по собравшимся. — Помощь моя нужна?

- Нет, спасибо, — махнула я рукой. — Сама справлюсь. Делов-то — на три минуты.

Маркус хохотнул — густой, раскатистый смех, от которого у некоторых в толпе задрожали колени.

- Да я не про тебя, Иви. Я про них, — он указал молотом в сторону горожан. — А то опять, как в прошлый раз, придется покалеченных по домам разносить. Я завтра с утра в столицу собирался, некогда будет.

По толпе прошел нервный шепоток. Тут же послышались робкие голоса: «Да чего мы тут стоим...», «Завтра рано вставать...», «Пошумели и хватит...». Народ заволновался, готовый вот-вот дрогнуть.

- Да кого вы боитесь?! — внезапно взревел цирюльник, чье терпение лопнуло. — Тощей девчонки?!

Это оказалось фатальной ошибкой. Смертник рванул ко мне, занося факел.

Я даже с места не сдвинулась. Одним плавным движением я плеснула ему навстречу содержимое флакона. Прозрачная жидкость брызнула на кожу, и по ней пробежали синеватые искры.

- А-А-А-А! — его вопль внезапно оборвался, превратившись в нечленораздельный, горловой клекот.

Раздался негромкий хлопок, и клубы едкого дыма окутали его фигуру. Когда дым рассеялся, на месте мужичка стояло нечто... пернатое. Его лысая макушка украсилась алым, мясистым гребнем, а нос вытянулся в острый, костяной клюв. Он тыкал себя в грудь обросшими белыми перышками руками и непрестанно, с надрывом кричал: — Ко-ко-ко-ку-ка-реку!

Наступила зловещая тишина, которую нарушал только его панический петушиный крик.

А потом толпу словно ветром сдуло. Люди разбегались так стремительно, что казалось, они растворялись в полуночном сумраке. Через мгновение на пустынной улице остались лишь мы с Маркусом, смущенный Пенхерст, да безутешно кукарекавший петух-цирюльник.

Маркус усмехнулся, перекинул молот на плечо.

- Всего три минуты, говорила? — уточнил он.

- Я же обещала, — пожала я плечами, с удовлетворением глядя на пустующую улицу. — Точно по расписанию.

На мое плечо с легким шуршанием крыльев опустился ворон. Он деловито клювом поправил выбившуюся прядь моих каштановых волос из-под батистового чепца с кружевами.

- А ты что стоишь, оперенья ждешь? — каркнул он, уставившись на трясущегося мельника. Толстяк все еще стоял на месте, сжимая в дрожащих руках потухший факел.

- Доченьку мою расколдуешь, а? — жалобно выдохнул он, глядя на меня умоляющими глазами. — Заплачу сколько скажешь. Всю жизнь копил!

- Я детей не проклинаю, — устало пробормотала я, потирая переносицу. — Что стряслось-то? Говори уже.

- Да вот она, моя сладусенька… такая прехорошенькая родилась, а на пальчиках… перепонки, — всхлипнул мельник, размазывая слезы по щекам. — И за ушками, с краю, тоже, будто жабуля речная. Расколдуй, а?

Я вздохнула, представляя, сколько же возни предстоит.

- Ладно, — сдалась я. — Жди здесь. Глянем мы на твою дочурку. А ты, — я повернулась к петуху, который все еще нервно теребил рукой свой алый гребень, — пернатый, давай, шагай домой. К утру чары спадут. Но если еще раз сюда явишься… — я прищурилась, — …сделаю так, что ты яйца высиживать будешь. Вечно!

Цирюльник, издав пронзительный, полный ужаса клекот, припустился бежать, так что только пятки сверкали в ночи.

Я зашла в дом, где у очага все так же жался к коту перепуганный бургомистр.

- Марш за ширму! — скомандовала я, снимая с огня котелок и переливая зелье в глиняный кувшин. — Намажь этим все, что розовое и блестит. Сиди и жди.

Сунув кувшин в его похолодевшие руки, я повернулась к ворону.

- Следи за процессом. Если оттуда послышится хоть один стон или попытка сбежать — клюй нещадно.

Затем я быстро переоделась в более приличный для прогулок наряд, накинула темный, просторный плащ с глубоким капюшоном и взяла с полки небольшой флакон с чистой речной водой, настоянной на лунном свете. На шею я накинула амулет — выточенный из мореного дуба клык лесного духа, испещренный рунами забвения и защиты. На его вершине был закреплен небольшой, но совершенный опал, в глубине которого пульсировал холодный, обманчивый свет, способный окутать носителя иллюзией невидимости или исказить его черты для чужих глаз.

Готово. Я вышла к Пенхерсту, все еще стоявшему посреди пустой улицы.

- Ну что, поведешь меня к своей жабуле… прости, к дочурке? Или будем тут до утра стоять?

1-4

- Идем…те, вот, сюда, рядом, совсем близко… — суетился Пенхерст, мелкими шажками семеня рядом, в то время как я решительно шагала по булыжной мостовой, с каждым вздохом ощущая, как нарастает тяжесть дурного предчувствия.

- Ты… вы же поможете? Да? — снова, уже в который раз, с дрожью в голосе спросил он, и в его глазах заплясали отблески уличного газового фонаря.

- Угу, — буркнула я, кутаясь в плащ. Холодный опал амулета будто впивался в кожу, словно крохотная льдинка. Внутри все сжималось от знакомого, противного чувства — того самого, что неизменно предвещало грандиозный переполох. Только вот вряд ли это связано с мельником и его малышкой, скорее меня ожидало что-то другое, и эта неизвестность…нет, не пугала меня, скорее раздражала.

- Вот! Уже пришли! — облегченно выдохнул толстяк, указывая на свой дом.

В прихожей нас встретила встревоженная свекровь и проводила в спальню.

Картина, представшая моим глазам, была далека от ожидаемой. На широкой кровати, обложенная подушками, полулежала та самая красавица-жена мельника, о которой в городе ходили слухи один чудеснее другого. Городские кумушки шептались, будто Пенхерст заложил мельницу, чтобы приворожить девицу. Никто не верил, что такая красотка вышла замуж по любви за хоть и зажиточного, но все же недотепу толстяка.

Сейчас же миссис Пентхерст, румяная и полная сил, с аппетитом уплетала пирожок с мясом. Увидев нас, она ахнула, отодвинула тарелку и рухнула на подушки, изображая предсмертную слабость.

Я молча подошла к резной люльке. Младенец и впрямь был прехорошеньким — пухлые щечки, темные ресницы, будто бархатные. И тончайшие, словно паутинка, перепонки между миниатюрными пальчиками. Я провела подушечкой пальца по крошечной ладошке, затем медленно подняла взгляд на молодую мать.

- Ну что, — тихо спросила я. — Сама расскажешь, или мне придется устраивать представление?

Девица залилась показными, обильными слезами.

- Что вы! Я ничего не знаю! Дитя проклято… это все она, ведьма! — ее палец дрожа уставился на меня.

Мельник забеспокоился, залепетал что-то утешительное. Я же, не отводя взгляда от «несчастной», жестом выпроводила его за дверь. Когда щелкнул замок, я скрестила руки на груди.

- Последний шанс. Будешь признаваться?

- Ты ничего не докажешь! — прошипела она, и в ее глазах, еще секунду назад полных слез, вспыхнул настоящий, яростный огонь.

В ответ я лишь усмехнулась и достала из складок платья небольшой флакон с водой, отливавшей серебром лунного света. Не дав ей опомниться, я плеснула жидкость ей на ноги.

Воздух задрожал, зазвенел, словно натянутая струна. Сорочка на девушке натянулась, затрещали швы, и из-под белоснежной ткани явилось нечто удивительное — великолепный, переливающийся перламутром с изумрудной чешуей, мощный русалочий хвост.

Притворство разом испарилось. Девушка забилась в настоящей, горькой истерике.

- Только… только мужу не говори! — взмолилась она, захлебываясь слезами. — Умоляю!

- А ты что, собиралась вечно прикидываться человеком? — устало спросила я.

- Я хотела… я думала, смогу скрыть, — прошептала она, отчаянно глотая воздух. — Ты же знаешь, что люди творят с теми, кто на них не похож.

Я молча кивнула. Знала.

- Скажи честно, — тихо спросила я, — почему выбрала именно его? Пенхерст, конечно, не бедняк, но… не бравый генерал, да и не первый красавец в округе. Могла бы пристроиться получше, раз уж решила прикинуться человеком.

Девушка смахнула с ресниц остатки слез и слабо улыбнулась.

- Он… он готовит невероятно вкусно. А его пироги с мясом и диким луком… — она чуть не расплакалась снова, но все же взяла себя в руки. — А еще он добрый. Искренне добрый. А я… я так устала от вечного холода, от темноты глубоких вод. Я хотела тепла, уюта, простой человеческой жизни. Как все.

- Но у тебя не получится «как все», — мягко, но твердо заметила я. — Ты свою дочку видела? Она — часть тебя.

- Пусть уж лучше думают, что ее прокляли, — с горькой решимостью прошептала молодая мать. — Проклятие можно снять. А если узнают, что она русалка… она навсегда останется изгоем. Я не хочу для нее такой доли.

Мне стало до боли ее жаль. Этот страх быть не таким, как все, был мне слишком хорошо знаком. Я вздохнула, сняла с шеи амулет с опалом. Холодный камень замер у меня в ладони, а затем наполнился мягким, мерцающим светом. Я нашептала древние слова, проводя амулетом над спящей малышкой. Легкая, едва заметная дымка окутала ребенка и растворилась.

- Готово, — сказала я, возвращая амулет на место. — Морок скроет ее особенности до совершеннолетия. Перепонки будут невидимы. А там… пусть сама решает, кем хочет быть. Среди лицемерных людей или в прохладных глубинах, где честность ценится выше притворства.

Я помогла высушить мокрый хвост, и вскоре к красивой обманщице вновь вернулся человеческий облик.

Молодая мать смотрела на меня с безграничной благодарностью.

- Прости меня… — выдохнула она. — И спасибо. Я никогда…

- Ладно уж, - отмахнулась я.- Давай уже пускать твоего благоверного, а то он там поди в обморок грохнулся от беспокойства.

Я отперла дверь и впустила хозяина дома.

- Ну что? — выпалил он, с надеждой глядя то на меня, то на жену, которая уже снова повеселела.

- Проклятие снято, — торжественно объявила я. — Но оно может вернуться, если в вашем доме не будет царить любовь и согласие. Запомните это.

Счастливый отец не стал вдаваться в подробности. Он с громким возгласом кинулся обнимать жену, а затем, развернувшись, чуть не задушил в объятиях меня. Через мгновение он сунул мне в руки теплый, завернутый в полотенце пирог, от которого вкусно пахло специями, и тяжелый, туго набитый монетами кошель.

Довольная исходом дела, я покинула гостеприимный дом мельника. Я шла, наслаждаясь чистым прохладным воздухом. Ночь была удивительно тихой, на бархатном небе горели бесчисленные звезды, а из моих рук исходил божественный аромат свежей выпечки, способный пробудить мертвого. Я уже строила радужные планы, как потрачу нежданно свалившееся золото, и мысленно предвкушала поздний ужин, который, конечно, придется поделить с котом. Этот пушистый пройдоха непременно отожмет самый сочный кусок… как всегда, пока я буду накрывать на стол.

Глава 2

После недолгой, но шумной потасовки, в ходе которой я попыталась приложить булыжником к виску неведомого недруга, а он, ловко уворачиваясь, попытался обезоружить меня, выяснилось, что мой преследователь — Маркус, сын кузнеца.

- Да успокойся ты, фурия! Это я! — он, наконец, сумел поймать мою замахнувшуюся руку и прижать ее к себе. — Хватит уже, а? Рука у тебя тяжелая, честное слово.

В лунном свете я разглядела его смущенное и слегка испуганное лицо. Я выдохнула, разжала пальцы, и камень с глухим стуком упал на землю.

- А ты что, не знал, что по темным переулкам за одинокими женщинами не крадутся? — проворчала я, высвобождая запястье. — Можно было и окликнуть.

- Я и окликнул бы! — оправдывался Маркус, потирая плечо, куда пришелся случайный удар. — Но ты нырнула в кусты так стремительно, будто тебя демоны из катапульты выстрелили. Я только и успел, что за тобой последовать, а ты уже с камнем наперевес.

- Ладно, проехали, — отмахнулась я, наклоняясь, чтобы подобрать с травы свой пирог. — Так чего тебе надо то?

Маркус вдруг сник. Вся его обычная уверенность куда-то испарилась.

- Поговорить нужно, Иви. Важное дело.

Я внимательно посмотрела на него. Если Маркус искал уединенного разговора посреди ночи — дело и впрямь пахло большими проблемами.

- Предлагаю выбрать уютное местечко, — махнула я головой в сторону обочины. — А то стоя тут, как два столба, только внимание лишнее привлечем.

Мы присели на большой, отполированный дождями и ветрами валун, прятавшийся в тени раскидистых кустов. Я развернула полотенце, отломила от пирога большой, дымящийся душистый кусок и с наслаждением откусила. Затем, протянула вторую половину Маркусу.

- На, подкрепись. Судя по всему, разговор предстоит нелегкий.

Он молча взял угощение, но лишь беспомощно покрутил его в пальцах, даже не попытавшись поднести ко рту. Я перестала жевать. Ситуация была серьезнее, чем я думала, раз уж у вечно голодного, как волк в зимнем лесу, Маркуса пропал аппетит. Я отложила свою порцию.

- Ладно, выкладывай, — тихо сказала я. — Что стряслось?

Парень тяжело вздохнул, его пальцы сжали несчастный пирог так, что из него посыпалась начинка.

- Дело касается… твоей сестры. Селестины.

У меня замерло сердце, а затем провалилось куда-то в бездну. Кусок пирога, который я только что пережевывала встал в горле комом.

Селестина.

Моя старшая сестра была единственным безусловно светлым и кристально чистым существом в моей бурной жизни.

Мы были так непохожи. Я — вылитая мать: каштановые волосы, зеленые глаза, упрямый подбородок и такой же скверный характер. А она… она была копией нашего отца, Леонарда Вандермонда, наследника древнейшего и богатейшего рода в городе. Золотоволосая, голубоглазая, хрупкая фарфоровая принцесса.

Роман моего отца и мамы был похож на вспышку молнии в летнем небе — яркий, ослепительный и губительный. Папенька, скованный узами брака по расчету со знатной аристократкой, произвел на свет законную наследницу, Селестину, и погрузился в пучину несчастливого брака. Пока не встретил мою мать — огненную, язвительную и неотразимую ведьму, которая не признавала никаких условностей. Их страсть была бурной и короткой. Узнав, что ее возлюбленный женат, мать, разорвав с ним все отношения, оставила моего отца с разбитым сердцем.

В величественном особняке Вандермондов меня презирали. Я была живым укором, бастардом, чужаком с дерзкими глазами и дикой кровью. Родня смотрела на меня, как на испачканный ковер, который вот-вот выбросят. Но папа… папа любил меня. Он настаивал, чтобы я бывала в его доме, звал на все праздники, куда я ходила как на повинность. Но в этом холодном, чопорном мире у меня был один-единственный лучик света. Селестина.

Она никогда не видела во мне угрозы или соперницы. Для нее я была просто сестрой. Младшей сестрой, которой она с радостью делилась сладостями, которой читала сказки на ночь и которую бесстрашно защищала от колких замечаний кузин. В ней красота души и внешности слились в идеальной, неземной гармонии. Она была тем, кем я никогда не смогла бы стать, и я любила ее за это всей душой.

И теперь Маркус сидит тут и намекает, что с моей обожаемой сестренкой случились какие-то неприятности.

- Селестина? — наконец выдавила я, и мой голос прозвучал хрипло и чуждо, будто ворочал ржавые шестерни. — Что с ней? Говори быстрее, Маркус, или я этот пирог тебе засуну туда, куда даже солнечный свет не проникает…

- Тихо, Иви, не пыли! — он поднял руку в умиротворяющем жесте.

- Маркус…

- Ну, мы в общем… того… — он замялся, сжимая и разжимая свободную ладонь.

- Кто «мы»? — уже почти прошипела я.

- Я и Селестина… Я люблю ее. Вот! — выпалил он, и будто гора с плеч свалилась.

- Батюшки ! — ахнула я.

- Угу, — только и смог выдавить он, сгорая от стыда.

- Маркус, — начала я, стараясь говорить как можно мягче. — Ты парень что надо, сильный, честный, не чета этим выхоленным, пустотелым аристократам. Но, прости, ты — кузнец. А она — принцесса крови, наследница рода Вандермондов. У тебя нет шансов. Это не сказка.

- Она… она тоже любит, — прошептал он, и в его глазах вспыхнул огонь. — Сама сказала. И мы это…того…

- Ты что, обесчестил мою сестру?! — Кулаки сжались сами собой. Я почувствовала, как во мне просыпается цепной пес, готовый вот-вот разорвать на куски незадачливого ухажера сестры. — Я… да я тебя…

- Стой, Иви! — Маркус отпрянул, искренне испугавшись. — Мы только целовались, честное благородное слово! Я бы не посмел… Она такая чистая, нежная, хрупкая…

- Ладно, живи, — кивнула я, чувствуя, как волна ярости отступает, сменяясь леденящей душу тревогой. — И когда вы, голубки, успели?

Оказалось, во время своих редких визитов ко мне Селестина несколько раз сталкивалась с Маркусом. Сначала он просто вызывался проводить ее до кареты, потом осмелился пригласить на прогулку по окрестным холмам… Ну и завертелось. До такой степени, что влюбленные решили сегодня ночью сбежать и тайно обвенчаться в соседнем городке.

2-2

Когда я наконец переступила порог своего дома, меня встретил настоящий хаос. Весь дом заволокло едким дымом и пахло паленой шерстью. Мой кот, сидел самой верхней полке и истошно орал, а из-за ширмы, за которой скрывался бургомистр, валил густой серый пар.

- А-А-А! Горим! Борода! Она дымится! Лицо печет! — вопил Малкольм, мечась по комнате и размахивая руками.

Я проворно схватила со стола глиняный кувшин с водой и выплеснула ему прямо на голову.

ФШШШШ!

Раздалось шипение. Бургомистр замер на месте, закашлялся, а затем покачнулся, намереваясь видимо грохнуться в обморок, но тут же передумал.

- О-о-ой… — он ощупал щеки и подбородок. — Вроде… не горит? И борода… на месте?

Торнтон подлетел к небольшому зеркалу, висевшему у входа, и принялся придирчиво себя разглядывать.

- Цвет… цвет вернулся! Прежний! Мышиный, но зато свой! — он повернулся ко мне с сияющим лицом. — И кажется, даже погуще стала! Работает же, столичный элексир!

- Ага, работает, — флегматично ответила я. — А я тут, выходит, ни при чем? Просто так, для антуража, с котелком бегала? Ладно, неважно. Деньги на бочку, ваша честь. И проваливай! У меня тут важное дело нарисовалось, мне надобно отдохнуть, а я притомилась.

- Деньги? Ах, да, деньги… — Малкольм похлопал себя по карманам с таким театральным недоумением, что ему бы в придворный театр. — Э-э-э… Кажется, я в спешке… кошель дома забыл.

Я сложила руки на груди и посмотрела на него с таким леденящим душу спокойствием, что он попятился.

- Мистер Торнтон , — сказала я сладким голосом. — Если ты меня обманешь, я…

Он побледнел и затряс головой.

- Клянусь, пришлю с рассветом! Честное дворянское слово!

- Ну, смотри у меня, — проворчала я и, открыв дверь, буквально выпихнула его в ночь.

Надо признать, бургомистр искушать судьбу не стал и правда утром прислал с посыльным тугой кошелек с золотыми, еще и карточку вложил с подписью «Сирым и убогим на благотворительность», видимо для отвода глаз. Ну ладно, мы еще побеседуем с ним на эту тему.

Спрятав деньги, я надела дорожный плащ и взяла свою кожаную сумку со стратегическим запасом зелий, без которой к врагам ...тфу ты, к родственникам не ездила. К тому же, ведьма должна быть всегда во всеоружии, мало ли какая гадость в отчем доме со мной приключится.

Я вручила связку ключей Маркусу, который пришел проводить меня.

- Кормить три раза в день, — наставляла я. — Не обычной едой, а той, что в синем горшке на полке. Если откажется есть — значит, ты ему не нравишься, и я по возвращении с тобой поговорю. Если будет тоскливо мяукать у двери — чеши за ухом, но не переусердствуй, а то возомнит себя пупом земли.

- Не волнуйся, Иви, — Маркус кивнул с непривычной для него серьезностью. — Я ему даже свежей рыбы наловлю в реке. Буду угождать во всем.

- Молодец,- похвалила я.

- Кар-р-р, я тоже, пожалуй, останусь, - каркнул ворон, кружа над наемным экипажем. - Налови-ка мне паренек мышей полевых на завтрак.

Стоун был фамильярном. Не моим, конечно, а маминым, она состояла в ковене и ей положен был помощник. Для меня же старый ворон служил скорее нянькой, с детства присматривал за мной, охранял, а когда мамуля уезжала по делам (вот как сейчас, например) следил и докладывал ей, чем я занята.

- Я скоро вернусь, - пообещала я.- Нечего со мной мотаться.

- Ага, я твоей маменьке обещал, она мне все перышки выщипает и в супе сварит, живем! - каркнул ворон.

- Ладно, проводи,- кивнула я, и распрощавшись с Маркусом, села в экипаж.

- В путь! — крикнула я вознице, и экипаж тронулся, увозя меня навстречу новым неприятностям. Я даже успела задремать, прежде чем мы прибыли на место.

Еще издалека в окно увидела поместье Вандермондов. Оно буквально парило над окрестностями, словно корабль из белоснежного камня, плывущий по изумрудному морю садов. Роскошное четырехэтажное здание было щедро украшено лепниной: вьющиеся по стенам каменные плющи, гордые профили мифических существ на карнизах и легкие, ажурные балконы, с которых когда-то я украдкой наблюдала за игрой в крокет на идеально стриженых лужайках. Сад был творением искусного мастера, полный живых изгородей, здесь была взрывающаяся фейерверком роз аллея, гротескные топиары и таинственный грот с фонтаном, где в центре изваянный из мрамора тритон вечно трубил в свою раковину.

Все это богатство было обнесено высоким кованым забором, чьи острые пики, подобно копьям стражников, предупреждали: «Чужим – вход воспрещен». У главных ворот, неподвижные и бдительные, стояла охрана. Я же, будучи «чужой» в квадрате, даже не замедлила шаг. Обойдя участок, я нашла знакомое, скрытое плющом место, где узор решетки образовывал удобные зацепки. Ловко, как кошка, я перемахнула через ограду и бесшумно спрыгнула на мягкий газон, отряхнув ладони.

Я вышла к главному входу, поднялась по отполированным мраморным ступеням и, сделав глубокий вдох, подняла тяжелый дверной молоток в форме бронзового волка, вцепившегося в кольцо. Его глухой удар отозвался звонки эхом.

Дверь открыл дворецкий. Мистер Хартли. Он не постарел ни на день за прошедший год. Все тот же безупречный фрак, седые виски, подстриженные с геометрической точностью и вышколенное абсолютно безэмоциональное выражение лица.

- Мисс Майер, — произнес он без тени удивления, будто ожидал меня ровно в эту минуту. Его голос был ровным и холодным, как мрамор пола в холле.

- Мистер Хартли, — кивнула я, стараясь, чтобы мой тон был таким же невозмутимым. – Так и будем стоять на пороге, может пустишь?

- К сожалению, мисс, — он чуть склонил голову, и его взгляд скользнул куда-то мимо моего плеча, — лорд Гораций Вандермонд оставил категоричный наказ. Вас более не принимать. Приношу свои извинения.

Дверь начала медленно, но неумолимо закрываться. Но я уже успела вдеть ногу в щель, не позволяя Хартли завершить его изысканный маневр по моему изгнанию.

- Да что я, в конце концов, такого сделала? — возмутилась я, хотя в глубине души прекрасно знала, что список был длиной в свиток.

2-3

Я переступила порог роскошного, невероятно огромного холла. Один только этот зал с его мраморными колоннами и хрустальной люстрой на потолке был больше моего скромного домика. Однако ни величие золоченых канделябров, ни шепот шелковых драпировок не могли заставить меня променять уют своего тесного, пропахшего травами жилища на этот холодный мрачный дворец.

Не задерживаясь, я двинулась напрямую к массивной дубовой лестнице, чьи резные балясины помнили мои детские шалости. Я прекрасно знала дорогу: комнаты Селестины ждали меня в северном крыле на втором этаже. Ноги, обутые в лаковые сапожки на небольшом каблучке, утопали в густом алом ковре, расшитом золотыми узорами, вскоре я уже поднялась наверх и свернула в длинный, залитый мягким светом коридор. И вдруг, откуда ни возьмись, из-за громадной кадки с фикусом на меня бросилась тень.

Чья-то нервная, холодная рука с силой вцепилась мне в запястье. Я инстинктивно занесла свободную руку для удара, но в последний миг разглядела нарушительницу спокойствия.

- Трольи подмышки! — вырвалось у меня, пока я высвобождала свою конечность. — Я вас чуть не прибила на месте! Чего это вы тут…

Передо мной стояла моя мачеха, леди Изабелла Вандермонд. Обычно — воплощение безупречной элегантности, с идеально уложенными иссиня-черными локонами и взглядом, способным заморозить лаву, сейчас она напоминала потрепанную бурей птицу. Ее волосы выбились из сложной прически отдельными прядями, будто их долго и безутешно рвали, а под карими глазами, обычно светившимися надменным превосходством, залегли глубокие, синеватые тени.

- Эвелин! — воскликнула она. — Как я рада тебя видеть!

К моему величайшему изумлению, мачеха сделала резкий шаг вперед и обняла меня. Впервые в жизни. Миг длился не дольше вздоха, но за это мгновение я успела почувствовать, как мелко и часто дрожит ее стройное тело. Потом она отпрянула, словно обжегшись, снова схватила меня за руку и, не произнося ни слова, потащила за собой по коридору, в свои личные покои.

Переступив порог будуара, она втолкнула меня внутрь, захлопнула дверь и с глухим щелчком повернула ключ. Прижав палец к бледным губам, она затараторила, и ее взгляд беспокойно скользил по моему лицу, то и дело с опаской возвращаясь к запертой двери.

- Ты уже слышала? — прошептала она, и в ее голосе явственно звучали панические нотки.

- Что именно? — осторожно уточнила я, чувствуя, как по спине невольно пробегают мурашки.

- Ну как же… Ты же приехала сюда на этот… семейный совет… или как там обозвал его мой свекор, чтоб этому старому дура…— она запнулась, ее глаза расширились от собственной дерзости, но тут же сузились от гнева, — …негодяю пусто было!

Вот это номер. Раньше Изабелла никогда не позволяла себе не то, что таких слов — даже тени непочтительности в адрес Горация Вандермонда. Ясно было одно: дед умудрился провернуть нечто мерзкое, превзойдя самого себя.

- Нет, — отозвалась я. — Я приехала проведать Селестину.

- А… Вот как… — Изабелла на мгновение замялась, затем ее губы искривила горькая усмешка. — Ну да, тебя вряд ли сочли бы желанной гостьей на этом проклятом месте.

-Рассказывайте, — потребовала я, опершись о спинку стула. — Я вся во внимании.

История, которую она выложила, была мрачнее самых моих смелых предположений. Накануне вечером, за семейным ужином, глава рода Вандермонд, Гораций, словно, между прочим, обронил, что нашел для Селестины «блестящую партию». И будничным тоном приказал собирать вещи — мол, завтра предстоит дальняя дорога. В неизвестном направлении.

Изабелла сглотнула, подбирая слова, ее пальцы нервно теребили складки синего бархатного платья.

- Вот так, и заявил, словно гром среди ясного неба. Кто этот жених? Откуда? Почему мы, родители, ничего о нем не знаем? К чему такая спешка? Наша девочка, наша разумная Селестина, хоть и кроткая овечка… — голос Изабеллы дрогнул от гордости, — …нате вам — дала деду отпор! Заявила, что не намерена связывать себя узами брака с кем попало и выйдет замуж только по любви!

Мачеха прижала ладони к щекам, а ее глаза округлились от ужаса.

- А Гораций… он закричал, словно… словно вепрь которому воткнули в ж...! — она поправилась, стараясь сохранить остатки лоска. — То есть, выражался весьма эмоционально. Он даже тебя помянул, заявив, что это твое дурное влияние, раз безупречное воспитание Селестины дало сбой.

- Ясненько, — кивнула я, в душе мысленно похвалив сестру.

- Этот старый коз… — Изабелла едва не сорвалась, но поймала себя. — …негодяй, пришел в такую ярость, что приказал запереть Селестину в ее же спальне. Выставил у дверей двух своих громил-охранников. Никого не пускает! Даже нас, родителей! Твой отец… Леонард… — ее голос оборвался, наполняясь слезами и яростью. — Он бросился на них, пытался прорваться к нашей доченьке… Они его… они избили его, Эвелин! Оттаскали его, как последнего щенка!

У меня отвисла челюсть. Казалось, земля ушла из-под ног.

- Моего… папу? — я переспросила, не веря ушам. — КТО ПОСМЕЛ ЕГО ТРОНУТЬ?!

Изабелла закивала с таким жалким и в то же время торжествующим видом, что стало ясно — она ждала этого взрыва. Ждала моей ярости и сейчас захлебывалась от волнения, видя мою бурную реакцию.

- Гораций! — выдохнула она, подливая масла в огонь. — Ему, видите ли, наше мнение — пустое место! Этот старый, заржавевший гвоздь! Негодяй!

- Что тут у вас вообще происходит? — воскликнула я, чувствуя, как гнев закипает в жилах.

- Не знаю, Эвелин, честное слово, не знаю! — ее пальцы впились в мои плечи. — Все случилось так внезапно.

Оказалось, Гораций собрал под крышей особняка весь цвет семьи — основной состав, как на парад. Собирался толкнуть какую-то торжественную речь. Уже прибыл его младший сын, мой дядя Кадел, со своей юной, вечно беременной супругой.

- Что за спектакль — понятия не имею, — Изабелла снова понизила голос до шепота, ее глаза метались по комнате. — Но пахнет это все какой-то дрянью. Кто этот жених? Почему мы, родители, ничего о нем не слышали? И зачем, скажи на милость, запирать собственную внучку, как преступницу? Это не похоже на простой брак по расчету. Тут что-то гниет, и воняет от этой истории уже очень сильно.

Глава 3

Мы с Изабеллой ввалились в Главный зал, словно штурмовой отряд, состоящий из разъярённой ведьмы и аристократки с кочергой.

Огромный зал, обычно сиявший в свете тысяч свечей во время балов, сейчас был погружен в тревожный полумрак. Портьеры на панорамных золоченых окнах были спущены и лишь несколько бра у стен отбрасывали неровные тени на портреты надменных предков. В центре были расставлены резные стулья из темного дерева, свидетели бесчисленных праздников и церемоний, а сейчас напоминавшие зрительские места на предстоящем спектакле.

И спектакль уже начался. На небольшой возвышенности, где обычно располагался оркестр, в массивном, словно трон, дубовом кресле, восседал сам хозяин дворца — Гораций Вандермонд. Седовласый, с аккуратной бородкой, он был облачен в безупречный костюм дорогого сукна, расшитый аляповатым серебряным узором. Его руки с длинными пальцами лежали на резных подлокотниках, а холодные, выцветшие глаза, словно ледяные озера, обводили собравшихся с видом полновластного правителя, наблюдающего за своими вассалами.

Вокруг него, рассевшись на стульях, теснилась родня главной ветви рода. Слева, с выражением вечной обиды на лице, сидел его брат Эстеш. Справа, пригорюнившись, сидел на стуле мой отец, Леонард. Сердце у меня сжалось: под его правым глазом красовался внушительный фингал, переходящий в синюшный отек. Он нервно постукивал пальцами по колену и горячо о чем-то спорил, обращаясь к деду.

- Отец, я требую объяснений! Немедленно распорядись привести Селестину! Что за бесчинства творятся в этом доме?

Чуть поодаль восседал младший брат отца, дядя Кадел. Нестареющий красавец, он и в юные годы сводил с ума горничных и заставлял вздыхать замужних дам. Первые седины у висков лишь придавали ему шарм. Рядом с ним была его юная супруга, леди Алисия. Она громко, на весь зал, ныла, томно обмахиваясь веером.

- Кадел, милый, я так устала... Зачем ты притащил меня на этот скучный семейный совет? Мне бы на бочок, ножки поднять... – ее тонкий, писклявый голос резал слух.

На ее коленях, словно живой аксессуар, сидела крошечная белая болонка. Уставившись на меня выпуклыми глазками-бусинками, она принялась истошно тявкать, разрывая гнетущую атмосферу зала своим визгливым «тяф-тяф-тяф!».

Кадел, гордо выпятив грудь, бросил взгляд на свою супругу, а затем на отца, явно ожидая одобрения. Он-то дал семье не просто наследника, а сразу трех, и вот-вот должен был явить миру четвертого. И дед, конечно, ставил его в пример моему отцу, «не сумевшему» произвести на свет ничего, кроме «девчонки» Селестины. Мое же существование в этой бухгалтерии вообще не учитывалось.

- Лео, успокойся, ты наводишь панику на равном месте, – с напускным спокойствием сказал Кадел, поглаживая руку жены. – Не волнуй нашу драгоценную Алисию.

-Я ?! – взорвался Леонард, вскакивая с места. – Мою дочь запирают, как преступницу! Что творится в этом проклятом доме, может мне уже кто-нибудь объяснить?

- Я бы тоже хотела знать, ЧТО ЗДЕСЬ ПРОИСХОДИТ!?- мой спокойный голос эхом пронесся по залу.

Гомон мгновенно стих. Повисла звенящая, оглушительная тишина. Даже болонка, застигнутая врасплох, заткнулась, лишь беспомощно похрюкивая на руках у своей хозяйки. Все головы повернулись в нашу сторону. Лицо отца выразило сначала шок, а потом – безмерное облегчение. Дядя Кадел поднял ухоженную бровь. Его жена приоткрыла рот, а дед Гораций медленно, очень медленно перевел на меня свой ледяной взгляд. В его глазах не было ни удивления, ни страха. Лишь холодная, безраздельная ярость.

Великолепно. Представление начинается. И я как раз вовремя, чтобы устроить антракт.

Я невозмутимо прошествовала через зал, от которого, казалось, веяло ледяным сквозняком высокомерия, и подошла к отцу. Крепко обняла его, потом отстранилась, придирчиво оглядела его фингал.

- Ну-ну, - сощурилась я.- Ясненько…

Гораций, до этого момента напоминавший изваяние из гранита, вдруг истерично завизжал, словно наступили на его любимую борзую:

- Кто пустил сюда этого отпрыска дурной крови?! Хартли! Немедленно выставить эту… эту…

- Вы бы тактичнее выражались про свою кровь, дедуля, – парировала я, с наслаждением наблюдая, как его лицо начинает приобретать цвет спелой свеклы. – Все же здесь, помимо меня, достаточно других ваших отпрысков.

- Я про твою гулящую мать, ведьму! – рявкнул дед, окончательно теряя самообладание.

- Ой, – сладко протянула я. – Еще одно словечко про мою маменьку, и я укорочу вам язык. Безвозвратно. Будете мычать, хотя вам даже пойдет на пользу.

- Немедленно вышла вон! – задохнулся он, тыча в меня дрожащим пальцем.

- Она останется! – угрожающе потрясла кочергой Изабелла, вставая рядом со мной плечом к плечу. – Эвелин тоже член семьи!

- Ага! Так и думал, что это ты ее притащила! – прошипел Гораций. – Два сапога пара! Мой слабоумный сын Леонард и его супруга-пустоцвет!

Папуля с мачехой обиженно запыхтели, как паровозы на запасном пути.

- Я не буду при ней ничего говорить! – рявкнул дед, скрестив руки на груди с видом капризного ребенка.

- А говорить ничего и не надо, – хмыкнула я. – Чтобы вы там ни наплели, мне, в общем-то, на-чхать. Поэтому предлагаю радикально сократить эту бессмысленную церемонию. Считаем собрание оконченным. Все расползаются по своим норам. Деда общим собранием наследников признаем выжившим из ума и в срочном порядке отправляем в пансионат «Бережная Забота», где ему будут по часам давать кашу и водить на прогулки. А мы все продолжаем жить в мире, благополучии и тратить семейные деньги на что-нибудь приятное. Как вам идея?

Леонард и Изабелла, не сговариваясь, тут же подняли руки в знак поддержки. Юная леди Алисия, чей мозг, видимо, уже отключился от скуки, тоже дернула ручкой, но дядя Кадел резко шлепнул ее по ладони, и она, надувшись, убрала руку, прошипев: «Ну и ладно!»

Зал снова замер в ожидании. Дед Гораций медленно поднялся со своего трона. Казалось, пар вот-вот пойдет из его ушей.

3-2

К сожалению, остальная родня, за исключением моих прямых сторонников, инициативу не поддержала.

- Можешь хоть в змею меня превратить, фурия! – его голос сорвался на визгливый, почти истеричный шепот. – Это ничего не изменит!

- Или в петуха! – вдруг пискнула леди Алисия. – Чтобы он кукарекал на рассвете!

- Молчи, дура, не подавай ей идей! – резко шикнул на нее Кадел, бледнея.

- Селестину сегодня заберут. Точка! – заявил Гораций.- Даже если бы я... если бы я сам захотел это остановить, я бы не смог.

- Что все это значит, отец? – прохрипел Леонард. – Если ты, как глава семьи, заключил какой-то брачный договор, его можно расторгнуть! У нашей семьи достаточно денег и влияния, чтобы выплатить любую неустойку, замять любой скандал!

- Вот именно! – завопил Гораций. – Денег действительно много! Горы! Целое состояние! Но вы, неблагодарные слепцы, задавались хоть раз вопросом – откуда? ОТКУДА ОНИ У НАС?

Дядя Эстеш сдавленно крякнул в свою бородку, потупив взгляд. Несколько тетушек и кузенов постарше, те, что помнили прошлые поколения, заерзали на стульях, избегая смотреть на Леонарда и на меня. Ледяные щупальца дурного предчувствия сжали мое сердце. Они знали. Они все что-то знали.

А я нет…

И мне это ой как не нравилось!

- Так, – вкрадчиво проговорила я. – Выкладывайте. Все. Серьезно и обстоятельно. Прямо сейчас.

Старый Эстеш тяжело поднял голову и устало посмотрел на брата.

- Да, Гораций, хватит уже тумана. Расскажи им. Расскажи молодым всю правду. Может, это... это демоническое отродье, – он кивнул в мою сторону. – сможет их остановить. Чем, как говорится, дракон не шутит, пока солнце высоко? Если уж кому это и под силу, то только Эвелине.

- Ха-ха-ха! Остановить? – истерический, полный отчаяния смех Горация эхом отозвался под сводами зала. – Удалось остановить, когда они пришли за Офелией? А?

- При чем здесь наша сестра? – встрепенулся Леонард. Его брат, Кадел, тоже выпрямился, на его лице застыло недоумение, смешанное с растущим ужасом. – Офелия умерла от лихорадки больше двадцати лет назад!

- Ага, как же, «умерла», – горько хмыкнул дед. – Ее забрали. Они. Они пришли за ней. Так же, как пришли за моей старшей сестрой, Аделиной. Тогда, в первый раз, я и узнал. Все узнал! А уж когда пришли за моей собственной дочерью... я уже был готов. Думаете, я хотел отдавать им Офелию? Но кому есть дело до того, что мы хотим? Наш великий предок, Олдрич Вандермонд, три века назад заключил с ними Договор. Не на пергаменте, дурачье! Магический договор на крови!

В зале ахнули, леди Алисия собралась падать в обморок, но муж ее подхватил, удерживая на стуле, за что болонка тут же вцепилась зубами в лацкан его сюртука и зарычала.

- Кэш! Блохастая зараза…

- Тише Бусичка, - пропищала Алисия.

Остальные сидели молча, кто-то виновато потупил глазки, кто-то недоуменно смотрел друг на друга, пытаясь прочитать на лицах родни, что же все это означает.

Я тоже ровным счетом ничего не поняла.

- Чего-чего? – вспыхнула я, подходя ближе. – С кем? И что это, тролль вас всех тут раздери, означает? Давай подробнее, сейчас же!

Гораций Вандермонд, могучий и непреклонный патриарх, вдруг сник. Вся спесь, все величие с него разом слетело, обнажив сломленного, напуганного старика. Он тяжело вздохнул, словно воздух стал густым и ядовитым, и рухнул в свое кресло, беспомощно откинув голову на спинку.

- Отлично, все равно я собирался рассказать вам. Тайна нашей семьи, точно так же как состояние и власть передается по наследству. Так вот, слушайте…

3-3

- Раз в поколение... – начал он глухо. – Точного промежутка нет. Это всегда происходит неожиданно. За старшей дочерью в прямой, главной линии рода – от старшего сына к старшему сыну – является Посланник из другого мира. Он...или оно…не знаю, как точно назвать…в общем это не человек. Сегодня... сегодня вы все увидите сами. Уж поверьте, зрелище не забываемое…

Гораций тяжело вздохнул.

- А началось это, – он махнул рукой, – лет триста назад, может чуть больше. Наш прапрадед, заключил магический договор, с кем именно…я тоже сказать не могу, просто не знаю. Единственное что доподлинное известно- наш род отдает девушку, а взамен получает удачу. Не просто монеты в сундуках, нет. Сама судьба начинает играть на нас. За несколько веков мы стали самой богатой и влиятельной семьей в округе.

- Ну, раз предок заключил этот дурацкий договор, – фыркнула я, – то к нему и все претензии. Он не имел права распоряжаться судьбами всех своих потомков вплоть до скончания веков! Можно подать в суд...

- Ты себя слышишь дурочка?! – голос Горация сорвался на крик. – Это не люди! Вернее, не обычные люди…и мир их не похож на наш. Только боги ведают, зачем им девчонки рода Вандермонд, но сдается мне там дело не просто в договоре. Кое-что посерьезнее. В любом случае сегодня они все равно заберут Селестину! Силы нет такой, чтобы им противостоять!

- Пусть только попробуют! – выпалила я, сжимая кулаки.

- Думаешь, я ничего не предпринимал, когда пришла очередь моей Офелии? – в его глазах мелькнула настоящая боль. – Моя дорогая жена... она сразу слегла от горя и так и не поднялась. Мы прятали дочь! Наняли лучших боевых магов, отправили ее подальше, в самый глухой монастырь, под вымышленным именем! Но они... они нашли ее. В тот же час и в ту же минуту, что и было указано в их ледяном послании. Она просто... исчезла. Навсегда.

- И куда... куда их уводят? – тихо спросила Изабелла.

- Понятия не имею, – старик безнадежно покачал головой. – Никто... никто никогда оттуда не возвращался...

В этот момент со стороны дяди Эстеша раздалось сдавленное, нервное покашливание. Гораций метнул на него взгляд, полный такой свирепой ярости, что Эстеш мгновенно смолк, вжав голову в плечи, как испуганная черепаха. Но я уже успела заметить эту красноречивую панику.

- Так-так, – медленно произнесла я, подходя к Эстешу. – А ну-ка, дядюшка, выкладывай. Что это за танец с бубном? Что ты хотел сказать?

- Эстеш! – рявкнул Гораций, но было поздно.

- На... на самом деле... – залепетал старик, боязливо косясь то на меня, то на брата, – одна... одна все же вернулась...

- Что?! – ахнул Леонард.

- Эстеш, замолчи! – попытался вновь прикрикнуть на него Гораций, но дядюшка, все равно выпалил:

- Наша сестра... Аделина. Она вернулась.

А ведь точно! Хоть дед и упомянул Аделину, но все мы знали, что она живет в доме. До сих пор. У Горация была слабоумная сестра. Еще в юности ее заперли в дальних комнатах южного крыла. Она никогда не появлялась на людях, и мы, младшее поколение, никогда ее не видели. В детстве, во время редких визитов, служанки, понизив голос, шептались, что старая леди Аделина не разговаривает. Целыми днями она сидит у окна, смотрит в одну точку и иногда тихо мычит.

- Она вернулась, – скрипучим глухим голосом проговорил Гораций, понимая, что скрывать бесполезно. – Примерно через месяц после... исчезновения. Для нас всех это был шок. Но ее разум... ее разум пострадал настолько, что она безнадежно сошла с ума. От нее осталась лишь оболочка. Пустая кукла. Это уже не была наша сестра.

- Так может, спросить у нее? – с внезапной надеждой воскликнула я. – Если ей удалось сбежать, значит, есть способ! Значит, можно и Селестину спасти!

- Ты не понимаешь! – Гораций с силой ударил кулаком по подлокотнику кресла. – Она ни на что не реагирует! Мы лечили ее у лучших магов, приглашали светил медицины со всего континента! Ничто не помогло! Она не осознает ни себя, ни окружающих! Она – просто тихо сходящая с ума оболочка, которая медленно угасает в своих покоях! И даже если бы в ее безумии и скрывалась какая-то тайна, она унесет ее с собой в могилу!

В зале воцарилась абсолютная и зловещая тишина. Некоторое время все молча пытались осознать услышанное.

- Ну, если так... – дядя Кадел, первый нарушил молчание. – Значит, там их не убивают, вроде как? Может, в сущности, это и не такая уж большая плата за богатство и процветание всей нашей семьи? Да, слегка страдает один человек... но это жертва во благо всех! Так ведь?

Весь зал (кажется даже портреты предков), уставился на него с одним и тем же выражением немого осуждения. Но первой взорвалась Изабелла. Не говоря ни слова, с лицом, искаженным материнской яростью, она занесла над его головой тяжелую кочергу и со всей дури обрушила ее вниз.

ХРЯСЬ!

Кадел, к счастью для себя, инстинктивно отпрыгнул, и бронзовый наконечник с треском вонзился в резную спинку его дубового кресла, оставив в ней внушительную вмятину.

- Ах ты, ловелас недоделанный! – закричала мачеха, пытаясь выдернуть застрявшее оружие. – Как наивных девушек соблазнять – так ты первый, а как семью защищать – так сразу в кусты?!

Болонка Буся, вместо того чтобы защищать хозяина, с визгом кинулась на него, вцепилась зубами в штанину и повисла на ней, яростно рыча и мотая головой. Даже Алисия, чье лицо обычно выражало лишь сонную апатию, внезапно возмутилась. Она сжала крохотный кулачок и двинула мужу прямо под дых.

- Ага! – фыркнула она, с наслаждением наблюдая, как тот скорчился от боли. – А еще меня «глупышкой» называешь! – Для верности она пихнула его острым носочком туфельки под коленку. – Сейчас Селестину заберут, а через двадцать лет – мою внучку?! Я против!

Перестаньте! Дамы! – взмолился дядя Кадел, стоя на корячках под градом тумаков от обеих женщин, в то время как пес рвал его брюки. – Прости, милая, я как-то не подумал...

- Ты вообще головой думаешь когда-нибудь, или тем, что пониже?! – вопила Изабелла, нанося очередной шлепок плашмя кочергой. – Твою ДОЧЬ заберут!

3-4

Я вышла через черный ход для прислуги во внутренний двор поместья. Солнце, такое беззаботное и яркое, тёплыми лучами ласкало мои пылающие щеки, ветерок трепетал волосы, выбившиеся из прически. С легким шуршанием крыльев на мое плечо опустился Стоун. Ворон, внимательно посмотрел на меня, склонив голову на бок.

- Ну, как там дела? – каркнул он.

- Плоховато, – коротко бросила я, направляясь к дальнему крылу особняка.

- Что, все так серьезно? Никогда не видел тебя такой хмурой, – в его карканье вползла тревожная нотка. – Может, мамке твоей весточку отправим? Она ковен соберет, нагонит на этих мерзавцев такого страху…

- Не успеем, – перебила я его, сжимая кулак. – Да и там ребята посерьезнее деда с его родственничками.

Ворон нахохлился, каркнул и вспорхнул ввысь, кружась в голубом чистом небе.

Я же торопливо прошла через двор и отловила по пути молодую горничную, развешивавшую белье. Девушка, увидев меня, чуть не выронила простыню – видимо, слухи о моем появлении уже разнеслись по дому.

- Комнаты леди Аделины. Где? – спросила я без предисловий.

- В… в южном крыле, мисс, – залепетала она. – Самый дальний коридор, последняя дверь налево. Но вас туда не пустят…

Ну да, ну да…свежо предание.

Я деловито направилась в указанном направлении.

Южное крыло представляло собой старую часть дома. Здесь не было роскошных ковров и золоченых бра – лишь голый полированный паркет да стены, увешанные выцветшими старинными гобеленами. В самом конце коридора, виднелась массивная, обитая железными скобами дубовая дверь. Словно здесь содержалась орда троллей-преступников, а не хрупкая старушка.

Я постучала.

Отворила пожилая, сухонькая сиделка в темном строгом платье и белом чепце. Увидев меня, она растерянно заморгала.

- Мисс? У леди Аделины… у нее никогда не бывает посетителей. Да и она, простите, не в состоянии…

- Я ее внучка. Двоюродная, - представилась я.- Пришла вот навестить бабульку. Проводите меня к ней. Давно не виделись.

Сиделка, помялась, но, встретившись с моим взглядом, испуганно отступила, пропуская меня внутрь.

Комната была большой, но унылой. Воздух стоял спертый, с затхлым запахом лекарств, старости и немытого тела. Напротив, высокого украшенного резной кованной решеткой окна, в глубоком кресле-качалке сидела та, кого я искала.

Леди Аделина Вандермонд. Когда-то, судя по старым портретам, она была красавицей. С фирменным золотыми густыми волосами и сияющими голубыми глазами. Сейчас передо мной была лишь тень. Совсем седая, с тонкими, спутанными прядями волос, спадавшими на плечи. Кожа – пергаментная, покрытая сеткой морщин. На ней было достаточно ветхое платье, на коленях – плед. Но больше всего поражали глаза. Они смотрели в окно, но не видели ничего. Это был абсолютно потухший, мертвый взгляд, лишенный мысли, интереса, самой жизни.

- Простите, мисс, она не любит, когда ее расчесывают, – тихо проговорила сиделка извиняющимся тоном.

- Все в порядке. Оставьте нас.

Когда сиделка скользнула к двери и уселась на небольшой стул, я осторожно подошла ближе.

- Леди Аделина? – поздоровалась я тихо. – Меня зовут Эвелин. Я… дочь вашего внучатого племянника, Леонарда. Мы никогда не виделись…но вот наверно сейчас настал тот час, когда пришла пора познакомиться.

Никакой реакции. Даже зрачки не дрогнули. Она продолжала смотреть в окно, в мир, которого для нее больше не существовало.

- У меня есть сестра, Селестина. И нам очень нужна ваша помощь.

Я почувствовала, как внутри все сжимается от нехорошего предчувствия.

- Мою сестру сегодня, в полдень, должны забрать. Эти… – я запнулась, не зная, как их назвать. – Ну, вы сами знаете, кто.

Тишина. Лишь тихое поскрипывание кресла-качалки.

- Пожалуйста, – мой голос сорвался на хриплый шепот. Я опустилась перед ее креслом на колени, осторожно взяла ее холодные, иссохшие руки в свои. – Вы – единственная, кто вернулся оттуда. Вы должны нам рассказать. Как выбраться? Как их остановить? Помогите нам, умоляю вас!

Я смотрела ей в лицо, ища хоть малейший признак понимания. И вдруг… случилось нечто. Ее пальцы, до того лежавшие безвольно, слабо сжались вокруг моей руки. Она медленно, очень медленно повернула мою ладонь кверху. Ее потухший взгляд скользнул по линиям на моей коже.

Потом она провела вдоль моей линии жизни длинным, желтоватым, острым ногтем. Резко. Больно.

- Ай! – я инстинктивно дернула руку назад.

Там, где ее ноготь прочертил по моей коже, на секунду вспыхнуло и погасло короткое, ядовито-голубое, неоновое сияние. Словно под кожей на миг зажглась и потухла крошечная молния.

Я замерла, сжимая запястье, глядя на старуху.

- Разбить… – прошептал сухой, как осенний лист, голос, который, казалось, доносился не из гортани, а откуда-то изнутри, словно из глубокой бочки.

Сиделка, сидевшая у двери, ахнула и схватилась за сердце, ее глаза стали размером с блюдца.

- Святые угодники! – выдохнула она. – Она… она заговорила! Впервые за столько лет!

Я снова рванула вперед, присев на корточки у самого кресла.

- Что разбить? Говорите, леди Аделина, пожалуйста! Что именно?

Старуха медленно повернула ко мне свое безжизненное лицо. Губы шевельнулись, выталкивая хриплые, отрывистые слоги:

- Раз-би-ть… уль-ей-и…

- Улей? – переспросила я, стараясь не спугнуть хрупкую нить контакта. – Что, прямо настоящий улей? А как его разбить? Где он? Там, у них? И чей он? С пчелами? Не понимаю…

Но свет осознания, мелькнувший на секунду в ее потухших глазах, уже погас. Она снова отстранилась, ее взгляд уплыл в туман за окном, став непроницаемым и далеким. Сколько я ни взывала, ни пыталась осторожно прикоснуться, она замкнулась в своей раковине молчания, крепче прежнего. А время, беспощадное время, уже подползало к роковой черте.

- Трольи подмышки! – выругалась я и, отшвырнув со стула ни в чем не повинную вышитую подушку, бросилась бежать обратно.

Глава 4

Проворно выудив из своей кожаной сумки огниво и маленький мешочек с алым порошком, я, не вставая с пола, подползла к ледяной двери. Порошок был особым – «Искра гнева феникса», очень дорогой и весьма капризный. Я щедро высыпала себе на ладонь и дунула им на инеевую гладь.

Алые искринки, словно живые, рассыпались по поверхности, впиваясь в дверь и мерцая зловещим рубиновым светом.

- Ну ладно, сами напросились! – ворчливо пробормотала я и щелкнула огнивом.

БА-БАХ!

Вспышка алого пламени на мгновение ослепила, ледяная корка с треском испарилась, а массивные дубовые створки вырвало с петель. Волна жара и света на мгновение затопила коридор, но тут же испарилась, унесенная потоком холодного ветра, гуляющего в Главном зале.

- Перестаралась чуток, – флегматично резюмировала я, отряхивая с платья щепки и перешагивая через дымящийся порог.

И тут я увидела ее. Селестину.

Моя сестра, мое солнце, стояла в центре зала, похожая на затерявшуюся снежинку в янтарном солнечном свете. Ее золотистые волосы, обычно собранные в изящную прическу, теперь роскошным водопадом струились по плечам. Лицо с тонкими, будто выточенными из фарфора чертами было бледным, но решительным. Она была одета в невероятное бальное платье – множество слоев тончайшего перламутрового шелка с голубым отливом, которые переливались, как северное сияние. Корсаж и длинные, почти прозрачные шифоновые рукава были усыпаны кристаллами в форме изысканных снежинок. Она выглядела как ожившая зимняя сказка.

- Иви! – радостно крикнула сестричка.

- Тина!

Мы кинулись друг к другу, и я уже почти обнимала ее, как вдруг воздух в самом центре зала завибрировал от мощной энергии, а затем с оглушительным скрежетом раскололся. Из трещины хлынул ослепительный, холодный свет, а из разлома в реальности шагнул… он.

Человек? Нет. Существо, выточенное из цельного монолита прозрачного, голубоватого льда, пронизанного мерцающими жилками. Голем. На две головы выше самого высокого мужчины в зале и шире в плечах. Его формы повторяли человеческие, но были идеальными, гладкими, лишенными деталей. Он был подобен ожившей статуе божества из хрустального храма.

- Так и знала, что рост в мужчине – не главное, – раздался тонкий писк Алисии. –У него там ничего нет… пусто… – она, видимо, внимательно разглядывала фигуру ниже пояса. – Хотя он и голенький…

- Тише, дорогая! – зашипел Кадел, бледнея. – Это же не человек! Это типа… статуя ожившая, что ли… или ледяной дух…

Голем вышел из портала, и разлом за ним сомкнулся беззвучно. Он повернул голову – плавно, без суеты – обводя зал пустыми глазницами, в глубине которых мерцал тот же безжизненный свет. Его взгляд, холодный и тяжелый, прошел по перепуганным лицам родни и наконец уперся в нас. В меня. И в Селестину.

Он протянул руку. Совершенную, длинную, сверкающую, как хрусталь на зимнем солнце. Голос, который прозвучал, был не звуком, а вибрацией в самом воздухе – низкой, резонирующей.

- Прекрасная, сияющая невеста Снежного Зова. Я пришел за тобой.

- Они никуда не пойдет! – Я шагнула вперед, заслонив собой сестру. – Мы отказываемся! Слышишь? Проваливай обратно в свою…в общем откуда пришел.

- Невеста Снежного Зова, я проведу тебя через Врата Вечного Рассвета, – проигнорировал меня голем.

- Она. Никуда. Не идет! – я выкрикивала каждое слово. – Слышал, ледяной истукан? Ты мозги себе, что ли, отморозил? Хотя… откуда там мозги? Ребята! – обернулась я к притихшей родне. – Бейте его!

Мой призыв сработал, как искра в бочке с порохом. Леонард, с лицом, искаженным яростью, первым схватил тяжелый стул. Изабелла бросилась вперед, размахивая кочергой. Даже дядя Эстеш неуверенно взял подсвечник.

Началось светопреставление. Вокруг летели стулья и другие предметы интерьера – все это со звоном и грохотом обрушилось на ледяную фигуру. Но голем даже не дрогнул. Казалось, удары просто не достигали его, растекаясь по невидимому барьеру в снопах синих искр.

- Довольно…

Он плавно повел рукой. Легко, будто отмахиваясь от назойливой мошкары.

Невидимая силовая волна, холодная и плотная, с гулким «УФФ!» отшвырнула всех атакующих к стенам зала. Они попадали, закашлялись, но, к счастью, не пострадали серьезно.

Голем протянул руку к моей сестре.

-Время пришло. Прекрасная, сияющая невеста Снежного Зова.

- Эй, ледышка! – крикнула я, привлекая внимание голема. – А ты знаешь, что бывает с незваными гостями?

Я зашептала, призывая магию – древнюю, цепкую, как корни старых деревьев. Это была магия сотен искр ведьмовского ковена моей матери. Я не имела права призывать ее, но по праву крови могла это сделать. Надеюсь, меня не сильно накажут…Из моего поднятого кулака вырвалась не волна, а целая сеть из переплетающихся сияющих вихрей цвета темного янтаря. Она с шипением набросилась на голема, обвивая его с головы до ног, не обжигая, а сковывая, впиваясь в лед магическими жгутами и пригвождая его к паркету с таким давлением, что дерево под ним затрещало.

Голем замер, пытаясь двинуться, но магические путы держали его.

- Ну что, скушал? – торжествующе выпалил дядя Эстеш, вылезая из-за перевернутого стола. – Я же говорил! Если кто и справится, так это наша ведьма! Задала она ему перцу! А, Гораций? Что скажешь?

Дед, который до этого момента прятался за массивным креслом, привстал, отряхивая с лацкана сюртука ледяную крошку.

- Мы это… того… – начал он, глядя то на скованного голема, то на меня.

- Разрываем договор, – четко подсказала я.

- Да! – подхватил Гораций, набравшись духу. – Ты… вы… это…

- Сосулька-переросток! – звонко подсказала Алисия, с любопытством разглядывая голема.

- Ага! Вы это, того… уходите! – выпалил наконец дед. – Иначе…

- Иначе эта кочерга окажется у вас в вашем же ледяном… гм… естестве! – угрожающе закончила за него Изабелла, снова занося свое грозное бронзовое оружие.

- Все слышал? – я сделала шаг к голему, все еще сжимающемуся в моих магических оковах. – Уматывай отсюда. Селестина с тобой не пойдет. Договор аннулирован.