Пересечение прямых

Глава 1. Элиза

Шкрябанье чужих ногтей по стеклу — не самый приятный звук на свете. Но учитывая тот факт, что патроны у меня закончились еще вчера, предпочитаю тихо сидеть в обветшалом магазинчике и не отсвечивать перед зомбаками. Их, как назло, сегодня на улице больше обычного, видимо, какое-то животное потревожило их покой, вот и рыщут теперь, кем бы поживиться.

Я уже давно научилась не обращать внимания на подобный шум — за три года видала вещи и похуже. Например, как мою ровесницу разодрала толпа оживших мертвецов. Или как старика утащили в озеро, а он всего лишь хотел порыбачить. Поэтому чьи-то когти на стекле для меня банальная мелочь.

Из запасов у меня осталась фляга воды и пара банок мясных консервов. Лучше, чем ничего. Только вот огонь разжечь невозможно, придется есть так, прямо из банки.

Щелкаю крышкой и, ощущая аромат переработанной говядины, достаю из рюкзака мятую карту. Она за два года многое повидала: на ней и брызги крови, и след от кофе. Пальцем веду линию от города до города, которые я уже успела прочесать. Сен-Мало, Рен, Нант. Ни в одном из них моей сестры не оказалось.

Надин была со мной, когда все началось. Мы целый год скитались по Франции, стараясь выжить и не попасть в зубы зомбаков, а потом нас разделили. Случай с группой Дэйва я предпочитаю не вспоминать, слишком больно. Наверно, если бы мир уже не рухнул к тому моменту, я бы наложила на себя руки после всего, что со мной сделали эти мужчины. Но теперь я не могу себе позволить ныть и страдать — важнее найти мою сестренку, нежную и милую Нэдди.

Шкрябанье становится громче и уже начинает напрягать. Если так продолжится, то вряд ли я усну этой ночью, а отдых мне очень важен. Каждый день прохожу десятки миль, а иногда и бегаю, когда натыкаюсь на людей или мертвецов. Они одинаково опасны, особенно для тех немногочисленных женщин, что уцелели после начала апокалипсиса.

Почему-то нас выжило очень мало. Может, все дело в природной слабости? Женщинам труднее справиться с теми, кто не думает о половой принадлежности своей добычи. Хрупкие, слабые, их ловили быстро. А потом они вставали, присоединяясь к бесчисленной армии мертвецов.
Могли ли нас спасти? Могли. Просто не стали.
Думать об этом не особо хочется, да и смысла нет, ведь если бы можно было как-то лечить людей, это уже давно бы сделали.

Три года вполне достаточно для изобретения вакцины, это и дураку понятно, не то что девчонке, которая и школу-то не сумела закончить.

Когда все рухнуло, мы с Нэдди только перешли в старшие классы, родители нас отправили на каникулы во Францию. Тут мы и застряли. Так себе каникулы получились, учитывая то, какой хаос творился. Как мы выжили, я даже и не знаю. Наверно, везения мне боженька отсыпал много.

Теперь раздается не шкрябанье, а стук. Ясно. Зомби чуют меня, вот и пытаются всеми способами добраться. Но когда стекло трескается, подскакиваю с насиженного места. Закидываю недоеденную консерву в рюкзак, карту максимально аккуратно сворачиваю и отправляю в карман джинс. Фонарик снимаю с полки — без него ночью на улице придется совсем худо, да и батарейки там совсем новенькие, мне повезло их найти неделю назад в одном из разрушенных магазинов канцтоваров. Сразу становится темнее, и это бередит мою душу неприятными воспоминаниями. В такой же темной комнате Дэйв меня трахнул. Первым.

Успокоиться. Вздохнуть и выдохнуть. Ну вот, вроде бы мантра работает. Иду в сторону коридора, по которому и пришла в этом место, поворачиваю сначала направо, затем дважды налево. Стараюсь не смотреть по сторонам, потому что на полу давно засохшие бурые пятна крови, а на стенах чьи-то мозги и следы от пуль. И наконец оказываюсь около двери со сломанной ручкой. Наваливаюсь на деревянную поверхность плечом, при этом ручку приподнимаю вверх и немного вправо, замок щелкает, открываясь.

Теперь у меня нет времени на раздумья. Сразу же бросаюсь по переулку, вдоль стены, к следующему зданию. У мусорного бака с давно сгнившими отходами зомбак хватает меня за ногу своими когтистыми пальцами. Хорошо, что ношу высокие сапоги, иначе сукин сын меня бы поцарапал и заразил. Его голову я разбиваю двумя ударами каблука. Черные мозги расплескиваются по асфальту, как чернила неудачливого писателя — яркой кляксой из теста Роршаха. Если бы меня спросили, что я вижу, то сказала бы, что своих родителей, которые обнимаются. Именно об этом я мечтаю, не зная, что с ними случилось, не имея связи три года, что они были вместе в момент апокалипсиса.

С левого угла вижу еще одного мертвяка. Он подшаркивает левой ногой, значит, её сломали еще до обращения. Белая кость отвратительно торчит, но мне сейчас не до жалости. Пинаю прямо в нее, ходячий труп падает, продолжая рычать, а я бегу дальше. Эмоций никаких нет, я уже давно научилась не думать об этих существах, как о людях. Даже дошнить при виде гниющих кишок меня перестало.

Подходящую для ночлега конуру я нахожу через четыре здания от первоначальной, здесь даже лучше, чем было там, потому что в закромах чужой квартиры есть еда. На полках в шкафчике консервы: мясные, рыбные, равиоли, томатный суп. Боже, как же я скучаю по нормальным продуктам. Времена, когда можно было зайти в любую кафешку, давно прошли, а я до сих пор не могу забыть о цивилизации, канувшей в небытие. В кладовке пара бутылок воды, и пусть она по запаху не очень, с удовольствием пью, переводя дыхание. А вот пара оплывших свечей, что стоят на тумбочке в спальне, радуют меня неимоверно, как и полки, забитые книгами. Как же я обожала читать в прошлой жизни...Может, задержусь в этом чудесном и гостеприимном месте на подольше, чем одна ночь.

Тут по крайней мере никто не шубуршится, даже крысы, и это меня расслабляет. Я спокойно подогреваю суп прямо в банке, допиваю остатки воды и, проверив, что квартира заперта, ложусь в кровать. Пыльным одеялом укрываюсь, сдерживая дрожь. Ведь когда-то здесь кто-то жил. А теперь ничего почти не осталось. Так, размышляя о том, какая же сука эта судьба, я проваливаюсь в тревожный сон.

Глава 2. Даниэль

Больше всего я ненавижу тех, кто считает себя правым, пробираясь в чужой дом. Стоило отлучиться на пару часов, как по возвращению обнаруживаю в квартире самую настоящую захватчицу. Девчонка и мои запасы подожрать успела, и в мою постель улеглась. Спит без задних ног, на шум, который я издаю, не обращает ни малейшего внимания, развалилась звездой на грязном белье и в ус не дует. Вот же засранка.

Не зная, на что она способна, следует себя обезопасить к моменту её пробуждения. Поэтому, взяв веревку, начинаю связывать сучке руки. Хах, и она при этом просыпается, ну кто бы сомневался. Брыкается, бьет меня в грудину, причем, так жестко, что я не верю, что такая хрупкая девица на подобное способна. Визжит, как свинья на бойне, у меня даже уши закладывает.

— Пусти, урод, — рычит она, сопротивляясь изо всех сил, — ты кто, черт подери, такой?!?

— Это ты, сучка, кто такая и что делаешь в моем доме? — отвечаю тем же тоном, что и девчонка.

И какого хрена она возмущается, когда знает, насколько сейчас опасны люди, пожалуй, даже опаснее мертвяков. Если только...Надеюсь, что ошибаюсь в собственных выводах.

Девка продолжает истерить, приходится ей отвесить пощечину. Кажется, этот жест более понятен, чем болтовня языками, потому что она наконец затыкается и больше не верещит.

— А теперь сядь и успокойся, — твердо приказываю я ей. С такими невропатичками только так и можно, раз человеческого языка не понимает. Она послушно плюхается обратно в постель. — На пол, дура, это моя кровать. Или хочешь её вдвоем со мной испытать на прочность? — ха, сдувает за секунду. И мои подозрения только крепнуть. — Ну вот, видишь, можешь быть и адекватной. А теперь слушай сюда.

— Ага, с разбегу, — хмыкает девчонка и отворачивается.

Вот значит как. Спесивая и гордая, хотя в сложившейся ситуации виновата она, только она.

— Если разговаривать не желаешь, то дверь вон, можешь прямо сейчас идти. И барахло свое не забудь, — мне тоже есть, что сказать. Тетешкаться с лялькой, которой по виду лет шестнадцать, я не собираюсь, да и не связываюсь с людьми после начала апокалипсиса. Она хлопает глазами, словно та кукла Бэби Борн. Я даже засматриваюсь на них: голубые-голубые и вокруг густые светло-русые ресницы. Черт. — Чего застыла? Вали!

И вновь она меня удивляет, потому что сразу же подхватывается с места, берет рюкзак и выбегает вначале в коридор, а потом и прочь из квартиры, захлопнув за собой дверь с таким громким хлопком, что, наверно, все зомби в округе услышат.

Что ж, груз с телеги — вознице легче. Я слишком долго был один, чтобы вот так быстро к кому-то в группу вступить, пусть она и была бы из двух человек.

Девка сожрала не так уж и много, поэтому волноваться не о чем, ведь то, ради чего я выходил, как раз-таки добавило еды в мою копилку. Еще и свежую зелень раздобыл, уже представляю, каким кайфом будет есть тупое равиоли с петрушкой. Может, даже наконец полюблю это блюдо.

Пока кипятится вода, сажусь на развороченную постель, пытаясь понять, где же я в этой жизни свернул не туда, если все идет в ней через гребаную задницу. Кручу фенечку на руке, обычно меня это успокаивает, но, видимо, не сегодня. Потому что штормит так, что тошно становится, блевать тянет. Давно такого не испытывал.

С фотографии, которую я достаю из-за пазухи, на меня смотрит девушка. Острый носик, пухлые губы и невозможно карие глаза. Длинные каштановые волосы заплетены в свободную косу.

Эмили. Так её звали. И она была любовью всей моей жизни. Ключевое слов — была. Потому что её больше нет в этом мире. Я до сих пор вспоминаю тот момент, как она обратилась. Свет в глазах потух и появилась бессмысленная пустая ярость, присущая лишь ходячим мертвякам. Это был худший день в моей жизни, и он продолжается до сих пор.

В бессилии бью кулаком в стену. Раз, другой, третий. Пока кожа на костяшкам не лопается, и белые обои не пачкаются в крови. Но это не приносит облегчения. Потому что в душе покоя нет. Наверно, такими темпами, терзаясь муками совести, я совсем скоро окончательно сойду с ума.

Лучший способ отвлечься от душевной боли для меня, это конечно же выйти на улицы. Убить пару десятков мертвых и тем самым выпустить пар. И плевать, что опасно, сейчас, думаю, даже дышать без угрозы жизни невозможно.

Железная труба ложится в руку как и всегда идеально. Я взвешиваю ее, взмахиваю пару раз. А потом надеваю плотную куртку, которую укрепил специальным скотчем от укусов зомбаков, и выхожу на улицу.

Первого дохляка отправляю окончательно на тот свет, проткнув его гнилую голову. Брызги крови веером летят на кирпичную стену дома. Новая форма искусства.

Два других зомби подходят ко мне сзади, пытаются схватить, но я, наученный горьким опытом, резко приседаю, а после, оттолкнувшись ногами от твердой земли, прыгаю на них. Еще два удара, и бошки разлетаются на части, как перезрелые арбузы. От вони даже не морщусь.

Шум привлекает еще нескольких. Они шаркают ко мне, явно надеясь полакомиться свежим мяском. Одежда на них ветхая, видно, что бродили не только по городам. В оголенной груди некогда живой блондинки застрял строительный штырь, видимо, кто-то пытался ее убить, но не вышло. Я выдергиваю его резким рывком, а потом всаживаю в подбородок. Да, детка, иногда жизнь совсем не сказка.

Мертвяков все больше. Я не рассчитал, что их может столько стащиться на шум. Окружают меня со всех сторон. Приходится экстренно искать укрытие. Хоть какое-то. И оно находится — высокий мусорный бак.

На котором стоит девица из моей постели. Недалеко она успела убежать. Впрочем, места нам хватит обоим. На бак я буквально взлетаю, покачиваюсь от резкого движения, почти падаю в толпу мертвых, но девчонка хватает меня за руку, помогая удержать равновесие.

— Ну вот нас тут и двое теперь, а то думала, что со скуки сдохну, — самоиронии незнакомке не занимать.

Предпочитаю не отвечать. Бередит мою душу одним только своим видом. Она живая, а Эмили — нет.

— Так и будешь молчать? — продолжает наседать девчонка.

Глава 3. Элиза

Сама судьба столкнула нас снова. Иначе как объяснить, что мы оба оказались на этом чертовом баке. Стоит рядом со мной и играет в агрессивную скромность. Так я называю его нежелание не то что общаться, но и сотрудничать. Как маленький ребенок, ей богу.

Богам нам все-таки стоит помолиться, потому что насчитываю семьдесят три трупака, которые хотят пожрать наши тела. Если хотим выбраться живыми из этой жопы, то нам стоит скооперироваться.

— Всех убить у нас не выйдет, — выношу вердикт, снова пересчитав гнилые головы, — значит, кому-то придется побыть приманкой, чтобы увести хотя бы часть из них.

— Очень оптимистично, — хмыкает косматый, усмешка едва касается его губ, но глаза все также холодны. — И кто возьмет на себя на эту незавидную роль?

— Ты?

Я предлагаю наивно, наверно, потому что знаю, каким будет ответ. Легко предположить, что незнакомец сам меня скинет в толпу, а пока зомби будут жрать, сбежит от них. Но мужик меня неслабо так удивляет, когда кладет в мою руку трубу, а сам прыгает вначале на лестницу на стене здания. По ней он взбирается на крышу и пропадает из виду. Черт подери, получается, он меня кинул.

И вдруг откуда-то сбоку раздается пронзительный свист. Сразу три трупака идут на него. Свист приближается, и вот я уже вижу того, кто, как я думала, меня бросил. А еще у него в руках большая кастрюля и половник. Быстро становится ясно, зачем они ему — он принимается стучать, продолжая свистеть. Маневр работает, рядом с баком все меньше зомби, и теперь у меня появляется шанс уйти живой.

— Эй, суки, сюда идите, за мной, — кричит во всю мощь легких незнакомец и начинает отходить все дальше от бака и меня.

Я воспринимаю это как сигнал. Одного-единственного мертвяка пронзаю трубой, убирая со своего пути, а после спрыгиваю на асфальт и бегу, куда глаза глядят.

В боку колет, но останавливаться нельзя, потому что знаю — это верная смерть. Через пару улиц немного сбавляю темп, тут почти никого нет, можно не бояться. Теперь главный вопрос состоит в том, где переночевать сегодня. Очень жаль ту квартирку мужика, мне там очень понравилось.

Конечно же я не могу навязывать свое общество настолько странному человеку, да никто и не гарантирует, что если я попрошу его о помощи в поисках сестры, то он не попросит в качестве оплаты мое тело. А ничем другим я расплатиться не могу, ведь любые деньги и ценности потеряли смысл для этого мира. Теперь ценности другие: еда, вода, оружие, безопасные места, коих немного. И ни одной из них у меня не осталось, даже воды.

Черт.

Не самый приятный расклад. Я так не то что сестру не найду, но еще и свою жизнь потеряю.

Ночевать на улице — верная погибель. Нужно найти хоть какое-то подобие укрытия. В голове лихорадочно перебираю варианты: заброшенный магазин, разбитая машина, подъезд многоэтажки. Последнее — самый рискованный вариант, но и самый привлекательный. Больше шансов найти что-то полезное, да и от непогоды спасет. Решено, иду к ближайшему многоквартирному дому.

Подхожу к подъезду, заглядываю внутрь. Темно, пахнет сыростью и смертью. На полу валяются какие-то обрывки бумаги, пустые бутылки и прочий мусор. Прислушиваюсь. Тишина.

Мертвяков нет.

Медленно вхожу внутрь, стараясь не издавать ни звука. Сердце бешено колотится в груди. Поднимаюсь на первый этаж, осматриваю квартиры. Все открыты, разграблены. Иду выше.

На третьем этаже, возле одной из квартир, замечаю слабую полоску света, пробивающуюся из-под двери. Замираю, прислушиваюсь. Ни звука. Может, мне показалось? Осторожно подхожу ближе, прикладываю ухо к двери. Слышу приглушенные голоса. Кто-то есть внутри. Живые? Или мертвые?

Воспоминания о мужике с кастрюлей заставляют принять решение. Стучу.

— Есть кто живой?

Тишина. Стучу еще раз, настойчивее.

— Кто там? — раздается из-за двери дрожащий женский голос.

— Я. Мне нужна помощь, — отвечаю самой глупой фразой, которую только можно было придумать. Надеюсь на лучшее. Затем добавляю, — я безоружна.

Что не совсем правда, потому что в сапоге у меня припрятан нож, а в кармане лежит пистолет. Но без пуль, последние три штуки я потратила неделю назад, уходя от толпы мертвецов.

Дверь медленно приоткрывается, в щели показывается перепуганное женское лицо. Глаза расширены от страха, в них плещется отчаяние.

— Кто вы? Что вам нужно? — голос ее все еще дрожит, но в нем появляется подозрительность.

Новая веха человеческих чувств — постоянный страх.

— Я ищу убежище. И еду. Я уже несколько дней в пути, — отвечаю честно, стараясь выглядеть как можно более измученной и безобидной. — Клянусь, я не причиню вам вреда.

Женщина колеблется. Видно, что она боится, но и одиночество, видимо, ее тяготит. Наконец, она делает шаг назад и распахивает дверь шире.

— Входите, — говорит она тихо. — Но я предупреждаю, у меня почти ничего нет.

Я переступаю порог. Квартира выглядит запущенной, но чистой. В углу комнаты горит свеча, отбрасывая пляшущие тени на стены. В комнате, кроме женщины, вижу еще двоих детей, мальчика лет десяти и девочку помладше. Они смотрят на меня с опаской, прижавшись друг к другу. В их глазах - такой же страх, как и у их матери.

Как же давно я не видела детей. Живых, а не зомби. Думала, что их уже всех пожрали.

— Меня зовут Анна, — представляется женщина, — это мои дети, Энди и Мишель.

— Очень приятно, Анна. Меня зовут Элиза, — отвечаю я, стараясь улыбнуться. — Спасибо, что пустили меня.

Давно я уже нормально не общалась с людьми. Анна щебечет о чем-то, а я и не вслушиваюсь, мне достаточно звука ее голоса, тихого, проникновенного. Женщина разжигает огонь, ставит на него небольшой котелок, наполненный почти до краев водой.

Анна бросает в котелок горсть каких-то сушеных трав и кореньев. Запах получается слабый, но хоть что-то. Я оглядываю комнату. Мебель старая, обшарпанная, но видно, что раньше здесь был уют. На стенах висят детские рисунки, пожелтевшие от времени. На подоконнике стоит горшок с увядшим цветком. Маленькие островки прежней жизни, уцелевшие в этом море хаоса.

Глава 4. Элиза

Я просыпаюсь от криков. Первое, что вижу, это пустые глаза уже мертвой Анны. Ее простенькое грязноватое платье залито кровью, шея и руки искусаны. Ей уже не помочь, а если не вышибить мозги, то совсем скоро в полку мертвецов будет пополнение в ее лице.

Кричат дети. Энди пытается защитить сестру, но что он может сделать сразу с тремя ходячими? Верно, ничего.

Передо мной стоит выбор: попытаться спасти детей, рискнув жизнью, или же сбежать, спасая себя. Мерзко, но мне и в голову не приходит кинуться к ходячим, оттаскивать их. Я бросаюсь к двери. Но так ли должен поступать человек? Нет. Чертыхаюсь и несусь обратно, хватаю мелких за руки и тащу за собой.

— Скорее, Энди, Мишель, быстрее за мной! — буквально умоляю их, и дети, на удивление, слушаются. Наверно, понимают, что, кроме меня, никто не поможет.

Скрип петель режет слух, заглушая детский плач. Нужно быстрее. За спиной хриплое рычание и чавканье, пожирающее плоть. Ад разверзся прямо здесь, в этой проклятой квартире, больше похожей на бомжатник, чем на нормальное жилье.

Слезы застилают мои глаза, сердце сжимает в тиски. Но мне страшно, так страшно.

Выскакиваю наружу и захлопываю дверь. Бежать, бежать не оглядываясь. Совесть грызет изнутри, но инстинкт самосохранения сильнее. Я не герой. Я просто хочу выжить.

— Вы знаете, какие тут есть квартиры жилые? — спрашиваю у мальчика, когда он наконец перестает плакать.

— В соседнем здании есть резерв. Мама так называла.

Ну вот и отлично. Значит, эти дети выживут.

Веду их, стараясь не шуметь, туда, куда сказано. Мишель хнычет, но уже не так громко, видимо, давно научилась тому, что в этом мире выживает тот, кто не издает ни звука. Мне ее жаль. Такая маленькая, а уже увидела все ужасы жизни.

В новой квартире и правда все чисто и убрано. Мебель аккуратно расставлена и прикрыта простынями, а когда заглядываю на кухню, то обнаруживаю там невероятный запас еды. С ним мелкие долго проживут.

Попросить пару банок я не осмеливаюсь, потому что в ближайшее время возвращаться не планирую.

— Вам не нужно выходить. Вот, — показываю Энди на многочисленные дверные замки, — запретесь на них и сидите тихо, как мышки. Хорошо?

Мальчик кивает. И тогда я, мучимая совестью, выхожу из квартиры.

Я помню, что должна сделать — найти сестру. Даже если она к этому моменту будет уже гнилым трупом. Просто мне надо знать точно.

Нужно убраться поскорее из этого проклятого города. Провела здесь всего пару дней, а столько всего уже случилось.

Лес встречает меня угрюмой тишиной. Ветви хлещут по лицу, коряги цепляются за одежду. Ноги вязнут в мокрой листве. Так приятно слышать лишь звуки природы.

Добегаю до реки. Холодная вода обжигает кожу, но я бросаюсь в нее, не раздумывая. Течение уносит меня от этого кошмара, от мертвой Анны, от плачущих детей. От собственной трусости. Смывает с меня дикий стыд, который захватывает все мое существо.

Выбираюсь на берег, дрожа всем телом. Я жива. Но какой ценой? Смогу ли я когда-нибудь забыть их лица, их крики? Смогу ли простить себя за то, что оставила их умирать? Ответ очевиден. Но сейчас, здесь, на этом берегу, я просто хочу выжить. А потом я придумаю, что делать дальше. Если вообще останется что-то, что можно делать.

Самое удивительное то, что в хаосе не забыла свой рюкзак. Думаю, сработал тот самый пресловутый инстинкт самосохранения. А вот запасов в нем немного: зажигалка, фонарик, немного лекарств, карта. Зажигалка это хорошо, можно будет развести костер, если найду достаточно количество сухих веток. Их, если что, можно попытаться ножом распилить.

Чем сидеть без дела, собираю себя в кучу и иду глубже в лес — там вероятность встретить мертвецов куда ниже, они редко выходят из городов.

Лес принимает меня в свои объятия, словно древний хранитель, укрывающий от беды. Шаг за шагом пробираюсь сквозь чащу, стараясь не сломаться под гнётом воспоминаний. Каждая трещинка коры, каждый шорох листьев напоминают о случившемся. Но я иду. Иду, потому что должна.

Меня мало чем можно сломать, это факт.

Солнце клонится к закату, и лес наполняется сумраком. Нахожу небольшую поляну, окружённую вековыми соснами. Идеальное место для костра. Собираю сухие ветки, разжигаю огонь. Пламя жадно пожирает хворост, даря тепло и надежду. Смотрю на огонь, и в голове роятся мысли. Лучше бы вообще ни о чем не думала, мне кажется, что это опустошает.

Пока костёр горит, достаю карту. Нужно понять, где я нахожусь, и куда двигаться. В голове пустота. Никаких планов, никаких целей. Только желание выжить. Обвожу пальцем незнакомые названия, пытаясь сориентироваться. На карте вижу небольшую деревню, до неё несколько километров. Может, там найдётся помощь, еда, хоть какой-то шанс на спасение.

Именно на фермах изначально выжило больше всего людей, потому что они были изолированы от общения с другими.

Голод, сжимающий желудок, гонит меня вперед. Я тушу костер, забрасывая огонь землей, подхватываю рюкзак и отправляюсь вперед.

Утро встречает меня первыми лучами солнца. Лес уже не кажется таким угрюмым. Он словно приободряет меня, даря силы. Птицы поют, пробуждаясь ото сна, река шумит. А я вслушиваюсь в совсем другие звуки — за ближайшим кустом какое-то шебуршание. Достаю снова нож, приготовившись, если что, вонзить его в гнилую черепушку, но из-за листвы показывается маленький белый кролик.

Прости, ушастый, но голод важнее жалости. Тебе просто не повезло меня встретить.

Кровь пропитывает почву, шкурку я растягиваю на паре ветвей, а из тушки вытаскиваю потроха. Я уже знаю, что часть из них съедобна, поэтому избавляюсь лишь от кишок. И только закончив с потрошением, я иду к деревне, привязав свою добычу к рюкзаку. Уверена, со стороны это все выглядит жутко, но новый мир это совсем другая реальность.

Дорога до поселения тянется мучительно долго. Каждый шорох, каждый сломанный сучок заставляет меня вздрагивать и хвататься за нож. Паранойя стала моим постоянным спутником. Я боюсь не только живых мертвецов, но и мародеров, таких же отчаявшихся, как и я. В новом мире человеческая жестокость стала страшнее любой инфекции.

Глава 5. Даниэль

Видимо, и правда судьба нас с ней сводит снова и снова, сталкивает лбами, как двух баранов. Я ведь далеко тогда не ушел, добрался до квартиры, доел остатки консервов, а потом пришлось снова выйти на улицу в поисках съестного. Тогда-то и попался этой группе, мнящей себя повелителями Франции. Иначе не назвать тот факт, что перед одним из них остальные преклоняются. В смысле реально на колени бухаются, как рабы.

Высокие отношения, что б их.

И, судя по всему, меня или зажарят и съедят, или хотят обратить в свою «веру».

Жарка меня, конечно, не прельщает, я же не баран или корова. Обращение в веру – тоже так себе перспектива. Хотя, с другой стороны, может, в этой их «вере» есть какие-то плюшки? Бесплатное пиво по пятницам, к примеру, или освобождение от работы по понедельникам. Надо будет разузнать.

Но сперва надо выжить. Группа этих фанатиков, судя по их лохмотьям и голодным глазам, давно не ела ничего, кроме собственных иллюзий величия. Я же, как назло, только что слопал банку кильки в томате. Ну, то есть как «назло»? Мне-то хорошо. Но им явно прибавило злости.

Я достал ее у них на глазах, вскрыл и прямо руками вытаскивал рыбу, клал себе в рот.

Лидер их, здоровенный детина с проплешиной на макушке и безумным взглядом, что-то вещает о новом порядке и грядущем величии Франции. Я слушал вполуха, прикидывая, как лучше сбежать. Окно выглядело неплохо, но далековато. Дверь явно охраняется двумя самыми откормленными членами секты.

Внезапно лидер замолчал и уставился на меня своими безумными глазами.

– Ты, – прорычал он, – станешь одним из нас! Ты будешь служить Франции!

Я вздохнул. Кажется, план с бесплатным пивом придется отложить.

А потом в «мою» комнатушку притащили ту самую девчонку. Ее явно хорошо приложили по голове, потому что на затылке у нее рана, а рот весь в крови. Вот так теперь в новом мире обращаются с женщинами, даже скорее детьми, потому что незнакомке больше лет восемнадцати не дашь, скорее даже меньше.

Сейчас, когда она без сознания, и мы не ссоримся по пустякам, я могу наконец рассмотреть девушку. Даже не смотря на многодневную грязь и потрепанную одежду, можно сказать без преувеличения, что она красива.

Ее лицо, с тонкими чертами и чуть вздернутым носиком, сейчас искажено болью, но даже так в нем проглядывает что-то светлое и невинное. Длинные темные волосы спутались в колтун, а на бледной коже видны следы побоев. Интересно, что она пережила? И почему именно ее притащили сюда?

Я невольно касаюсь ее руки. Холодная. Надо бы чем-то укрыть, но у меня и у самого ничего нет, кроме рваного одеяла. В животе урчит от голода, но я отгоняю эту мысль. Ей сейчас хуже, чем мне. Если девчонка очнется, надо будет хоть чем-то ее накормить. Вспоминаю, что вчера у меня украдкой получилось стащить пару сухарей из общей миски. Заныканы под половицей.

Вдруг девушка стонет и пытается перевернуться. Я отпрянул, словно меня ударило током. Что делать? Как себя вести? Никогда раньше не приходилось сталкиваться с подобным. Да и вообще, я всегда сторонился людей. А теперь вот, нежданно-негаданно, ко мне в комнату закинули, похоже, сломанную куклу.

Она открывает глаза. Взгляд мутный, ничего не понимающий. Губы шепчут что-то неразборчивое.

— Тише, — прошу я, сам не зная зачем. — Все хорошо. Ты в безопасности.

И тут же понимаю, как глупо это звучит. В какой, к черту, безопасности? Но что я мог еще сказать?

А она еще и огрызается, будто маленький волчонок. Подозреваю, что последние три года из всех выживших сделали волков.

— Мне нельзя здесь оставаться, — девушка впервые выглядит испуганной.

Что весьма странно, ведь даже толпа мертвецов ее не смогла испугать. Стало быть, тут замешаны личные чувства. Подозрения вновь захватывают меня. Кажется, мелкая пережила в недавнем прошлом что-то воистину ужасное, и я, если признаться, даже не хочу знать, что именно.

— Раз нельзя, значит, вытащу тебя, — даю ей обещание, понимая, что сдержать его будет тяжело, но иначе не могу.

Ее глаза, наконец, фокусируются на мне. В них плещется страх, смешанный с недоверием. Я вижу отблеск надежды, быстро гаснущий, как уголек под дождем.

— Ты не понимаешь, — хрипит она, пытаясь сесть. Я осторожно помогаю ей, подкладывая скомканное одеяло под спину. — Они придут за мной. И тогда...

Она замолкает, не в силах выговорить то, что стоит за этими словами. Я вижу ужас в ее глазах, и меня пробирает дрожь. Кто "они"? Неужели настолько твари? И что они с ней сделали? Вопросы роятся в голове, но я понимаю, что сейчас не время для расспросов.

— Не волнуйся, — говорю я, пытаясь придать своему голосу уверенность. — Я тебе помогу. Выберемся отсюда.

Она смотрит на меня с сомнением. Я знаю, что выгляжу не самым надежным спасителем. Забитый, вечно голодный, сторонящийся людей.

Косматый, как бомж.

Но в глубине души, где-то далеко, еще теплится искра человечности. И сейчас она разгорается, подпитываемая страхом и отчаянием этой незнакомой девчонки.

Я достаю из-под половицы сухари и протягиваю ей. Она берет их дрожащими пальцами и жадно глотает, словно не ела несколько дней. В этот момент кажется совсем ребенком, испуганным и потерянным. И я понимаю, что не могу ее бросить. Что бы ни случилось, я должен ей помочь. Даже если это будет стоить мне жизни.

Замечаю краем глаза что-то на рюкзаке незнакомки. Присматриваюсь...И поражено вскрикиваю.

— Это кролик что ли?

— Был несколько часов назад, — она безразлична к собственной добыче.

А я вот приятно удивлен. Думал, что умеет лишь ворованные консервы жрать, а из нее неплохая охотница вышла. Еще и так профессионально разделана тушка, что даже не верится.

— Откуда такие навыки? — спрашиваю, не в силах скрыть восхищение.

Она пожимает плечами, продолжая жадно есть сухари. Иногда посматривает на свою добычу.

— Научилась. Когда жрать хочется, всему научишься.

Что ж, в логике девчонке не откажешь.

Глава 6. Элиза

Все-таки хорошо, когда рядом есть кто-то, кто на твоей стороне. Мужчина и правда умудряется не только свои руки развязать, но и мои, и вот, соорудив маленький костерок из разломанного стула, мы уже жарим на нем кролика.

Такое ощущение, что Дэйв забыл о собственных пленниках, потому что от них ни слуху, ни духу. И даже воды не оставили, будто хотят жаждой заморить.

Кролик шкворчит на самодельном вертеле, аппетитный запах перебивает спертый воздух подвала. Незнакомец сосредоточенно вертит мясо, его лицо сейчас задумчиво и напряжено. Я чувствую, как его плечо касается моего, и это тепло давало мне какую-то странную уверенность.

Раньше бы я отскочила, испугавшись близости, но сейчас не до этого. Понимаю, что нам надо налаживать контакт. Даже если потом наши пути разойдутся, сейчас надо действовать заодно, чтобы сбежать, обезопасить свои жизни.

А еще я не хочу, чтобы его завербовала группа Дэйва. Он делает из нормальных людей настоящих скотов. Ведь все в его группе когда-то были другими: любящими отцами, братьями, мужьями. А стали насильниками и убийцами.

— Как думаешь, они все еще здесь?" – нарушаю нестерпимую тишину.

Мужчина жмет плечами, не отрывая взгляда от огня.

— Возможно. А может, их уже сожрали. Не знаю, что у них в голове, у этих крыс. Было бы здорово, если бы прямо сейчас ходячие напали на лагерь. Нам бы дало это шанс, — он с улыбкой об этом говорит, и я понимаю, что он тот еще авантюрист.

Такие люди мне нравятся, с ними не заскучаешь.

А еще я знаю, что мы не единственные в этом лагере.

Зябко ёжусь. Мысли о других пленниках не дают мне покоя. Наверняка они тоже страдают от жажды и голода. Нельзя просто так сидеть и ждать, пока нас спасут.

Или пока меня снова не изнасилуют. Боюсь, что второй раз я же не смогу оправиться.

Незнакомец, словно прочитав мои мысли, кивает.

— Надо что-то придумать. Как только подкрепимся, осмотримся. Может, найдем способ выбраться отсюда. И им поможем, если они еще здесь.

В его словах твердая решимость, которая передается и мне. Мы не одни. Способны поддержать друг друга. И это уже немало. Кролик наконец-то относительно дожаривается. Мы разделяем его пополам, жадно набросившись на еду. Каждый кусок кажется божественно вкусным. Силы возвращаются.

— Так какой план? — обглодав последнюю косточку, похрустев хрящиком, интересуюсь у мужчины.

— Начнем с того, что попытаемся довериться друг другу. Меня зовут Даниэль, — представляется он.

И протягивает руку.

Черт. Вот уж не думала, что когда-нибудь услышу имя из уст еще кого-то, кроме сестры, после начала апокалипсиса.

— Элиза.

Я пожимаю его руку, ощущая шершавость кожи и твердость мышц. Даниэль. Звучит как имя героя из старой книги. И сейчас он и есть мой герой, мой единственный союзник в этом кошмаре.

Я ведь могу ему доверять?

— Приятно познакомиться, Элиза, — говорит он с легкой улыбкой. — Теперь, когда формальности соблюдены, осмотримся. Посмотрим, что это за место и где выход.

Мы встаем, и Даниэль первым направляется к стене, ощупывая каждый сантиметр. Я следую за ним, внимательно осматривая пол. Кажется, это просто маленькая каменная комната, без окон и дверей, кроме той, через которую нас притащили.

Внезапно мужчина останавливается и стучит по стене. Звук отличается от остальной поверхности. Глухой.

— Здесь что-то есть, — говорит он, прикладывая ухо к стене. — Похоже на пустоту. Может, тайный ход?

Мы начинаем вместе искать механизм, который откроет эту стену. Проводим пальцами по каждой щели, надавливаем на камни. Наконец, я чувствую, как один из камней поддается. Слышен тихий щелчок, и часть стены отъезжает в сторону, открывая узкий проход. Внутри темно и сыро.

— Как думаешь, это просто убежище или оттуда есть выход? Не хотелось бы застрять, — только представляю такое, и сразу мурашки по коже разбегаются, как тараканы.

Мужчина задумчиво чешет подбородок.

— Рискнуть стоит. Сидеть здесь и ждать, пока за нами вернутся – худший вариант. Если это ловушка, по крайней мере, будем знать.

Он достает из кармана зажигалку, чиркает ей, и маленький огонек освещает проход. Свет дрожит, едва рассеивая мрак, но достаточно, чтобы увидеть – проход ведет вниз, под небольшим углом.

— Я первый, – предлагает Даниэль, решительно шагнув в темноту.

Следую за ним, стараясь не отставать. Воздух становится все более влажным и холодным, пахнет плесенью и сырой землей. Проход сужается, приходится идти, слегка согнувшись. Вскоре мы оказываемся в небольшом туннеле, стены которого выложены грубым камнем. Зажигалка Даниэля едва освещает путь.

— Аккуратнее, – предупреждает он, – пол неровный.

Невовремя, потому что именно в этот момент я спотыкаюсь. Но лицом в камень не приземляюсь, мужчина меня ловит своими руками, а потом вдруг прижимает к себе.

Странно, но отторжения не чувствую.

Тишину нарушает лишь звук наших шагов и капающая откуда-то вода. Не знаю, сколько времени мы идем, но туннель кажется бесконечным. И тут, вдалеке, появляется слабый свет. Сердце замирает в предвкушении.

И падает в пятки. Это свет от ручных фонариков.

— А кто это у нас тут вышел погулять? — Дэйв собственной персоной.

Он ухмыляется, а его приспешники смыкают кольцо вокруг нас. Даниэль не выпускает мою руку, его хватка становится крепче. В глазах – решимость, но я вижу и тревогу. Мы в ловушке.

Так глупо.

— Не ожидал увидеть тебя здесь, Элиза. Думал, ты будешь немного сговорчивее, — говорит Дэйв, приближаясь. — А ты, Даниэльчик, какими судьбами? Решил помочь даме в беде? Зря. Это плохо кончится. С ней всегда плохо кончается.

И ржет, словно лошадь, довольный своей двусмысленной шуткой.

Даниэль выходит вперед, заслоняя меня.

— Оставь ее в покое, Дэйв. Она не имеет к этому никакого отношения.

— О, правда? А я думаю, имеет самое прямое. Но не будем спорить, — Дэйв щелкает пальцами, и один из его людей достает оружие. — Предлагаю закончить это здесь и сейчас. Без лишних разговоров. Как-то я уже устал.

Глава 7. Даниэль

Она смелая. Элиза смелая настолько, что даже страшно. Теперь я точно знаю, что с ней сделали, но никак не могу изменить прошлое. Однако, сейчас моя неспособность здраво рассуждать привела к тому, что Элиза снова в опасности. Нет, она не умрет, но будет желать этого, потому что понятно, что делают с женщинами в новом мире.

Я должен был ее остановить. Видел же, как она рвется туда, в самое пекло, с этим своим безумным блеском в глазах. Думал, накричу, припугну, удержу... но разве можно удержать ветер? Элиза – это стихия, неукротимая сила, заключенная в хрупком теле. А я всего лишь старый, сломленный ублюдок, наблюдающий за тем, как рушится мир, который когда-то защищал.

Если она что-то решает, то делает.

Боюсь представить, что с ней сделают. Эти твари, восставшие из пепла старого мира, не знают жалости. Они видят в женщине лишь инструмент, средство для продолжения рода, не более. Резиновую куклу, которой можно попользоваться и выбросить. И Элиза с ее дерзким взглядом, непокорностью, она станет для них главной мишенью. Они сломают ее, попытаются вырвать из нее эту искру, этот огонь, который так меня восхищает.

Мы ведь только познакомились. Я после гибели Эмили ни на одну женщину не смотрел, а этой неожиданно восхитился. Да, почувствовал себя за это виноватым, но...может, пора уже отпустить прошлое и простить себя?

«Да ни черта. Никогда не смогу искупить свой грех», — стучит набатом в голове.

Я снова связан, стою на коленях на ледяном каменном полу, а Элизу куда-то увели. Чем дольше не действую, тем больше проблем.

Я должен вырваться. Прямо сейчас. Каждая секунда промедления – это удар кнутом по ее истерзанному телу, плевок в ее душу, оскорбление ее чести. Как я мог допустить это? Зачем позволил себе увлечься этой юной искрой жизни, когда вокруг – лишь тьма и смерть? Эмили... Она бы презирала меня за слабость. За то, что позволил повториться кошмару.

Рывок. Боль в плечах, веревки впиваются в кожу, но я не останавливаюсь. Адреналин – единственное, что сейчас имеет значение. Он гонит кровь по венам, заставляя забыть о боли, о страхе, о надвигающейся старости. Я должен найти ее. Должен успеть.

А вдруг мертвецы придут?!

Кажется, что-то хрустнуло. Веревки ослабляются, но руки все еще скованы. Ничего, я справлюсь. Сейчас главное – двигаться. Найти хоть какой-то обломок, что-то острое, чтобы перерезать остатки пут. Ползу, как раненый зверь, по холодному полу, ощущая, как каждая клеточка тела протестует против этого насилия.

Ненавижу себя за жалость к самому себе. Отвратительно.

Вот оно. Осколок стекла, застрявший между каменными плитами. Похоже, ангелы все-таки существуют. Хотя какие ангелы в этом проклятом мире? Скорее, жестокая ирония судьбы. Неважно. Главное – свобода. Не для меня. Для нее. Я освобожу ее, даже если это будет последним, что я сделаю.

Вбиваю осколок стекла в затылок одному из охранников. Он даже удивиться не успевает, как его настигает смерть. Второго душу, чтобы не кричал и не привлекал внимания.

Тьма поглощает сознание, но я не могу позволить себе потерять контроль. Нужно действовать быстро и бесшумно. Забираю у охранника оружие, проверяю обойму. Патронов немного, но хватит, чтобы проложить себе путь.

Двигаюсь по коридорам, прислушиваясь к каждому шороху. Зловоние гнили и разложения пропитывает воздух, напоминая о том, в каком аду мы оказались. Сердце бешено колотится, но я стараюсь сохранять спокойствие. Элиза где-то здесь. Я чувствую это.

И вот, слышу ее душераздирающий крик. Короткий, полный боли и отчаяния. Он разрывает мою собственную душу на части. Бегу на звук, не обращая внимания на предостерегающие голоса разума. Врываюсь в комнату и замираю от ужаса. Элиза привязана к столу, а над ней склонились двое из этих тварей. Их лица искажены похотью и жестокостью.

Не помню, что произошло дальше. Все как в тумане. Выстрелы, крики, хруст костей. Ярость переполняет меня, превращая в машину для убийства.

А ведь я никогда таким не был, считал жестокость по отношению к другим худшим проявлением чувств. И Эмили именно за это меня полюбила по ее словам.

Когда все кончено, стою над телами поверженных врагов, тяжело дыша. Элиза смотрит на меня заплаканными глазами, в которых смешались страх и благодарность.

Освобождаю ее от пут, прижимаю к себе. Она дрожит всем телом.

— Все кончено, маленькая. Теперь все будет хорошо, — шепчу я, хотя знаю, что это ложь. В этом мире ничего хорошего уже не будет. Но я сделаю все, чтобы защитить ее. Чего бы мне это не стоило.

Вывожу Элизу из комнаты, стараясь не смотреть на изуродованные тела. Она цепляется за меня, как утопающий за соломинку. Нужно выбираться отсюда. Быстро. Я не знаю, сколько еще тварей рыщет по этим коридорам.

Пробираемся через лабиринт комнат и переходов. Каждый шорох заставляет вздрагивать. Элиза почти не говорит, только изредка всхлипывает. Я понимаю ее. Пережитое оставит шрам на всю жизнь. Но я рядом. Я не позволю ей сломаться.

Внезапно, впереди слышатся голоса. Тихонько выглядываю из-за угла. Группа вооруженных людей. Не твари. Живые. Но наши ли? Поднимаю руки, показывая, что мы не представляем угрозы. — Не стреляйте! Мы свои! — кричу я, надеясь, что они не нажмут на курок.

Они приближаются, настороженно оглядывая нас. Один из них кивает.

— Проходите. Здесь небезопасно. Мы тоже пытаемся выбраться.

Сколько же людей уцелело? И почему в последние дни я их так часто встречаю?

Присоединяемся к ним. Вместе у нас больше шансов. Элиза прячется за моей спиной, боясь поднять глаза. Я обнимаю ее, стараясь передать хоть немного уверенности. Впереди – неизвестность. Но пока мы вместе, мы будем бороться. За нее. За себя.

Вливаемся в группу, стараясь держаться в тени. Их лица суровы и измучены. Видно, что они прошли через многое. Их оружие – не просто защита, а продолжение их самих. Каждый жест выверен, каждое движение наполнено настороженностью. Они – воины, закаленные в этой мясорубке.

Глава 8. Элиза

Он спасает меня. Просто берет и спасает, как если бы я была ему дорогим человеком. Успевает именно в тот момент, когда один из уродов почти лежит на мне. И сейчас, идя с ним рядом, я наконец понимаю, что не все мужчины такие, как из группы Дэйва, есть и нормальные.

Жан — тот, кто возглавляет эту группу — по большей части молчит. Иногда все-таки открывает рот, когда сообщает о привале или новом направлении.

— Мы долго с ними будем? — спрашиваю у Даниэля на третий день сотрудничества с Жаном. Оно, кстати, было плодотворное, потому что зомби штук пятьдесят убили уже. — Мне надо в совсем другую сторону.

— Я помню. Надин где-то там, твоя сестра совсем одна, и ты боишься за нее, — Даниэль не пытается утешить, просто констатирует факты.

Киваю, чувствуя, как знакомая тревога снова подступает к горлу. Надин. Я не видела ее с самой пропажи, когда все полетело к чертям. Отчаянно по ней скучаю. По ее дурацким шуточкам, по глупой улыбке, по рассказам о всяких мелочах. Я тогда поклялась, что найду ее, чего бы это ни стоило.

— Жан хороший тактик, — продолжает Даниэль, словно читая мои мысли. — С ним у нас больше шансов добраться до безопасного места. А оттуда ты сможешь отправиться на поиски сестры. И я с тобой пойду, если ты захочешь.

Вздыхаю, понимая, что он прав. Одной мне не выжить. А с Жаном и его группой, возможно, у меня действительно есть шанс. Но каждый день, проведенный с ними, отнимает драгоценное время, которое, возможно, жизненно необходимо Надин.

Вечером, сидя у костра, я наблюдаю за главным в группе. Он немногословен, но в его движениях чувствуется уверенность. Умело распределяет обязанности, следит за тем, чтобы у всех было достаточно еды и чтобы периметр был надежно защищен. Возможно, Даниэль прав, и он действительно тот, кто поможет мне выжить.

Несмотря на благодарность, я не могу отделаться от мысли о Нэдди. Она наверняка напугана и растеряна. Мне нужно добраться до нее как можно скорее. И я сделаю все, что в моих силах, чтобы найти ее. Даже если для этого придется задержаться с Жаном и его командой.

А еще душу грызет червячок сомнения. Пусть группа пока не проявила себя, как отъявленные мерзавцы, но, может, это просто хитрая маска. Не хотелось бы проснуться среди ночи из-за того, что тебя связывают. Единственный, кому я здесь доверяю — Даниэль.

— Не хочу ждать, — все-таки сообщаю ему свое решение.

— Я понимаю, — повторяет он. — Знаю, что ты чувствуешь и чего боишься, но нельзя же вот так, с наскока, просто бежать.

Еще как можно. Я так и поступала последние три года. Бежала, бежала и бежала. От людей и нелюдей, от собственных воспоминаний.

— Можешь остаться с ними, — еще одно предложение. — То, что ты мне помог, не говорит о том, что должен таскаться и дальше. Ты же не собачка на привязи, Дани.

От последнего слова мужчина вздрагивает, и вид у него становится настолько открыто-уязвимым, что дрожь пробирает и меня.

— Я хочу, и я пойду, — с нажимом отвечает он.

А затем замолкает на весь вечер. Без единого слова ест свою похлебку, а затем укладывается спать у костра, даже не пожелав спокойной ночи. Кажется, я его задела.

Но решать не приходится. Ночью просыпаюсь от криков. Прямо дежавю какое-то.

— Вставай, живо, — Даниэль не церемонится. Схватив меня за руку, дергает с земли.

Земля пропитана кровью. То тут, то там лежат оторванные конечности, кишки и другие внутренности. Семь ходячих занимаются Жаном, вспарывая ему своими гнилыми руками живот. Отвратительное зрелище.

В голове мелькает мысль о том, что группа все-таки оказалась не такой уж и дружной, раз их так быстро перебили. Но некогда думать, нужно бежать. Даниэль тащит меня в лес, подальше от этого кошмара. Адреналин бурлит в крови, заставляя сердце биться быстрее.

Бежим долго, не останавливаясь, пока не выбиваемся из сил. Завалившись под ближайшее дерево, тяжело дышим, пытаясь восстановить дыхание. Вокруг тишина, лишь вдалеке слышны хрипы ходячих.

— Что это было? — спрашиваю, когда немного прихожу в себя.

— Не знаю, — отвечает Даниэль, — они просто появились из ниоткуда. Слишком много для одной группы.

В его голосе слышится тревога. Похоже, даже он не ожидал такого.

— Нам нужно уходить отсюда, — говорю я. — Чем дальше, тем лучше. И Нэдди. Я должна ее найти. Это был знак, что не надо оставаться рядом с другими группами.

Мужчина кивает в знак согласия. В его глазах читается решимость. Кажется, он действительно готов идти со мной до конца. И, возможно, именно это сейчас мне и нужно.

— Костер разводить не будем, возможно, именно он и привлек внимание мертвецов, — Даниэль озвучивает мои мысли. — И вообще нам лучше забраться на деревья. Привяжем себя к стволам, подремлем. Ходячие не умеют лазать вверх, слишком тупые.

Поднявшись на ноги, осматриваюсь. Лес густой, мрачный. Ветви деревьев переплетаются, образуя плотную завесу, сквозь которую едва пробивается свет. Идеальное место для того, чтобы спрятаться, но и идеальное место для засады.

Взбираемся на одно из самых высоких деревьев, выбирая развилку поудобнее. Даниэль помогает мне закрепиться, обвязывая веревкой вокруг ствола. Сама не знаю, откуда у него веревка, наверно, из рюкзака. Удобно устроившись, прикрываю глаза, пытаясь уснуть. Но сон не идет. В голове снова и снова всплывает картина кровавой бойни. Жан... Его крики до сих пор звучат в ушах.

Просыпаюсь от толчка. Даниэль трясет меня за плечо.

— Слышишь? — шепчет он.

Прислушиваюсь. Вдалеке доносится приглушенный вой. Не один, несколько. И они приближаются.

Боже, хоть одни сутки пройдут спокойно?!

— Надо уходить, — говорю я. — Они идут сюда.

Слезаем с дерева, стараясь не шуметь. Мужчина ведет меня вглубь леса, выбирая самые глухие тропы. Идем быстро, но осторожно, прислушиваясь к каждому шороху. Вой становится все громче, и я понимаю, что мы бежим наперегонки со смертью.

Внезапно Даниэль останавливается.

Глава 9. Элиза

Сколько уже людей мы вместе с Даниэлем встретили, а потом потеряли тем или иным способом? Честно говоря, я сбилась со счета. Вот и охотник, который нам помог уйти от волков, спастись, был растерзан зомби через пару часов после того, как мы с ним познакомились. Только садимся поесть, приготовив на костре постную похлебку из кореньев и трав, как на нас нападает сразу пять мертвецов.

Даниэль молча смотрит в огонь, подбрасывая в него сухие ветки. Его лицо, обычно такое открытое и приветливое, сейчас омрачено тенью. Я знаю, о чем он думает. Что зря связался со мной.

Такое ощущение, что смерть следует со мной рука об руку.

Страх стал нашим постоянным спутником. Страх потерять друг друга, страх быть съеденными заживо, страх умереть в одиночестве, вдали от дома. Но еще страшнее – привыкнуть к этому. Привыкнуть к смерти, как к неизбежному явлению. Перестать чувствовать боль от потери. Превратиться в тех самых мертвецов, только живых.

Я помню, как Даниэль плакал, когда мы хоронили того охотника. Он не стеснялся своих слез, не прятал их. Он говорил, что это знак уважения к ушедшему, что это значит, что мы еще живы, что мы еще люди. Сейчас он молчит. И это пугает меня больше, чем рев зомби за ближайшим холмом.

Я его еще недостаточно знаю, но отлично понимаю, что есть воспоминания, которые не дают мужчине идти дальше, держат его, мучают.

Но есть и другое осознание. Сердцем.

Что мы должны держаться вместе. Мы должны помнить о тех, кого потеряли. Мы должны продолжать бороться за жизнь, за надежду, за то, чтобы однажды снова увидеть солнце, не омраченное пеплом и страхом. Мы должны остаться людьми.

Даже когда вокруг лишь мертвецы.

— Я даже не представляю, как ее искать, — признаюсь ранним утром того дня, когда мы собираемся снова в путь.

Проснулись недавно, но уже успели у ручья убить пару мертвых.

— Ну давай подумаем логически. Вы не из Франции, так? — киваю. — Потерялись где-то в пригороде? — еще раз киваю. — И вам было по пятнадцать лет? — да, совсем еще дети. А кажется, будто столетие назад, так я повзрослела после начала апокалипсиса. — Почему ты все еще не посетила Париж?

— Если в мелких городах столько ходячих, то что же творится в столице? Там наверняка целые стада, — даже представлять не хочу, с чем там можно столкнуться.

— Логично, — соглашается он, почесывая щетину. — Значит, искать надо где-то в радиусе ста километров отсюда, в небольшом городке или деревне. Пятнадцать лет... Это значит, что сейчас вам около двадцати. Помните что-нибудь о том лете? Куда вы собирались? Любое воспоминание может стать ключом.

— Восемнадцать. Кажется, у тебя не очень ладно с математикой, — смешно на самом деле.

Закрываю глаза, пытаясь выудить из глубин памяти хоть что-то полезное. Мы собирались с сестрой на очередную экскурсию по побережью. Но вряд ли она туда отправилась, чтобы посмотреть на плавающих зомби.

— Ничего, — произношу с разочарованием. — Только обрывки воспоминаний. Ни имен, ни названий.

Он кладет руку мне на плечо, ободряюще сжимая. — Не отчаивайся. Мы будем искать. Может быть, по дороге встретим кого-нибудь, кто тебя узнает. Или найдем какой-нибудь знак, который приведет нас к Надин. Главное — не сдаваться.

В его словах звучит такая уверенность, что мне становится немного легче. Он прав, нельзя опускать руки. Даже если шансы на успех минимальны, нужно бороться за свое прошлое, за свою идентичность. Ведь без прошлого нет и будущего.

Мы идем от города к городу, дорога становится моим постоянным спутником, как если бы я была рождена для этого. Моя одежда покрывается пылью и грязью, волосы насквозь сальные. Под ногтями кровь гнилых. Да и сами руки по локоть в ней. Даже в пятнадцать у меня не было такое неухоженное тело, а ведь я была тем еще подростком.

Голод тоже нас с Даниэлем мучает. Иногда у нас получается поймать зайца, один раз даже оленя завалили, но по большей части перебиваемся растительной пищей. С водой попроще: ее мы набираем в ручьях и родниках, потом кипятим, делая пригодной для питья. Но все равно я чувствую, как стремительно худею, хотя казалось, что дальше уже некуда. Даниэль также истощается, теряя мышечную массу.

— Так больше не может продолжаться, — присев на поваленное дерево, пытаюсь отдышаться. Снова бежали от мертвецов, — мы скорее сдохнем, чем найдем мою сестру. Нам нужно время, чтобы отдохнуть, отъесться, набраться сил. И для этого надо найти какое-то тихое, но защищенное место. Есть что на примете?

Даниэль задумчиво чешет подбородок, усеянный щетиной.

— Есть одно место, — наконец произносит он. — Недалеко отсюда, в горах. Там старый заброшенный скит. Говорят, что монахи покинули его еще до того, как началась вся эта катавасия. Место тихое, уединенное, и, что немаловажно, окружено высокими стенами.

Я с надеждой смотрю на него.

— Идём! Чем скорее мы там окажемся, тем лучше.

Дорога до скита оказывается неблизкой и трудной. Мы идем через густые леса, перебираемся через горные реки, карабкаемся по скалам. Один раз я срываюсь, слава Господу, что с небольшой высоты, и ничего себе не повреждаю.

Но мысль о безопасном убежище дает нам силы двигаться дальше.

Когда мы наконец добираемся до скита, я поражаюсь его величием. Высокие каменные стены, увитые плющом, возвышаются над нами, словно стражи, оберегающие покой этого места. Войдя внутрь, обнаруживаем, что скит находится в довольно хорошем состоянии. Здания целы, хотя и требуют уборки. Внутри церкви сохранились иконы и фрески, покрытые слоем пыли.

Мы решает остаться в ските на какое-то время. Даниэль занимается укреплением стен и ворот, а я принимаюсь за уборку. Надеемся, что здесь мы сможем отдохнуть, набраться сил и спланировать дальнейшие действия по поиску Надин. И, возможно, в тишине и уединении этого места, ко мне вернутся утраченные воспоминания.

Первую ночь в ските я сплю как убитая. Тело, измученное долгим переходом, требует отдыха, а утомленный разум, кажется, отключается от всего внешнего мира. Проснувшись утром, я чувствую себя немного лучше. В теле появляется легкость, а в голове — ясность.

Глава 10. Даниэль

Мы буквально играем в постапокалиптическую семью. Добираемся до скита и живем там. Каждый день выходим на «охоту», разбирая все встречающиеся магазины до винтика, тащим в наш новый дом все, что только можем: от еды и питья, до книжек, которые потом читаем при свете костра. Элиза приободряется немного, когда не приходится голодать и постоянно куда-то бежать. Она отсыпается и набирается сил, как и я.

Новые книги – это вообще отдельная радость. Находим всякую всячину, от потрепанных романов до технических руководств. Элиза обожает читать вслух, её голос приятно резонирует в полумраке нашего скита. Я слушаю, и иногда мне кажется, что мы не в руинах мира, а в уютной гостиной загородного дома. Наверное, это и есть то, что мы пытаемся построить.

Хотя бы на время.

Охота, конечно, выматывает. Опасность подстерегает на каждом шагу: одичавшие животные, мародеры, да и просто обрушившиеся конструкции зданий. Но с каждым удачным вылазкой мы становимся опытнее, сильнее, сплоченнее. Девушка научилась стрелять из старого дробовика, который я нашел в оружейном магазине. Теперь она моя надежная напарница, и я знаю, что она прикроет мою спину в любой ситуации.

Скит постепенно преображается. Мы заколачиваем окна досками, укрепляем стены, создаем небольшой огород. Выращиваем какие-то овощи, которые удалось найти в семенах. Это мелочи, но они дают надежду. Надежду на то, что жизнь может вернуться, пусть и в измененном виде. А ведь когда-то я хотел так время проводить со своей невестой.

Вечерами, сидя у костра, мы мечтаем. Мечтаем о будущем, о том, что однажды найдем других выживших и построим новое общество. Мечтаем о том, что Элиза сможет снова увидеть море, а я – вернуться в свой родной город. Эти мечты – наша главная сила, то, что не дает нам сломаться и опустить руки.

Про Надин, сестру Элизы, мы почти не говорим, потому что осознаем — каждый наш день задержки и отдыха здесь это потеря драгоценного времени. Но иначе нельзя. Мы слишком уставшие и измотанные, чтобы куда-то идти.

Пока же мы просто играем в семью, как простые мужчина и женщина, но с каждым днем эта игра становится все более реальной, все более настоящей.

Меня это пугает. В последний раз, когда я подобное делал, мир еще не захватили зомби, и все равно все так себе получилось. Вспоминать об Эмили все еще тяжело, но у меня есть ощущение, что общение с другой девушкой вытащит все это долбаное дерьмо из меня наружу. Однажды мне придется поговорить с Элизой, надеюсь, мы оба доживем до этого момента, а не оставим кишки на очередной дороге.

Она все еще отслеживает дни. Знает, какое число и день недели.

— Если бы она шла с моей скоростью, то могла бы дойти или сюда, или досюда, — тыкает пальцев в карту в один из вечеров.

Сегодня по ее слова среда — у нас по традиции затвердевший зефир жарится на костре.

— Или ее могли довезти, — пожимаю плечами.

Осознаю страшную правду: Надин уже давным-давно лежит где-нибудь мертвой или ходит не совсем живой, превратившись в ходячего. Слишком много времени прошло. Но, боже, неужели, если бы я думал, что Эмили жива, то я не искал бы?! Сложно обвинять после таких мыслей Элизу в вере и надежде.

Я смотрю на девушку, на огонь в ее глазах, когда она говорит о сестре. И понимаю, что лишать ее этой надежды – все равно что вырвать последний осколок тепла из замерзшего сердца. Поэтому я молчу. Поддерживаю ее игру. И даже сам начинаю верить, что Нэдди где-то там, тоже выживает, тоже ищет свою родственницу. Эта вера помогает нам обоим.

Зефир шипит, подрумяниваясь над огнем. Элиза поворачивает палочку, следя, чтобы не подгорел. Запах сладкий, приторный, но сейчас он кажется ароматом свободы. Мы едим в тишине, каждый погруженный в свои мысли.

Я думаю о том, что мне придется сказать моей новой знакомой о Эмили. О том, что я до сих пор ношу ее обручальное кольцо на шее, под рубашкой. О том, что я боюсь полюбить снова, потому что боюсь потерять.

Но нужны ли вообще мои чувства этой девушке? Есть вероятность, что она воспринимает меня скорее как защитника и помощника, а не мужчину. Да и молодая она еще совсем, надо ли ввязываться во все это?

После зефира мы садимся читать. Сегодня очередь Элизы. Она выбирает потрепанный любовный роман, найденный в одном из магазинов. Ее голос льется, как ручей, наполняя скит теплом и уютом. Я закрываю глаза и представляю, что мы действительно в загородном доме, с камином и пледом. И что за окном не руины мира, а заснеженный лес.

Но реальность возвращается быстро. Снаружи раздается вой. Сначала один, потом к нему присоединяются другие. Волки. Или одичавшие собаки. Или что-то еще хуже. Элиза замолкает, ее рука тянется к дробовику. Я поднимаюсь, беру свой топор. Игра в семью заканчивается. Начинается охота.

Это не волки, не собаки, не люди. Это странного вида существа, будто бы зомби, но явно соображающие, потому что окружают наше жилище явно со знанием дела.

Видок у них отвратительный: вдавленные с затылка черепа, оскаленные морды с длинными клыками, странные наросты на головах, руках и шеях. Это явно были люди когда-то, но что с ними случилось, черт подери? Неужели может быть участь хуже, чем стать зомби?!

Сердце бешено колотится, адреналин затапливает тело. Я выглядываю в щель между досками, оценивая обстановку. Тварей не меньше десятка, и они явно настроены решительно. Тихо переговариваюсь с Элизой:

— Держи дробовик наготове. Бей наверняка. И целься в голову.

— Поняла, — шепчет она в ответ, бледная, но собранная.

Они начинают ломиться в дверь. Хлипкая конструкция содрогается под их натиском. Я занимаю позицию у окна, топор наготове. Первый удар, второй. Дверь трещит, но пока держится. Элиза стреляет. Грохот дробовика разрывает тишину. Одна из тварей падает, дергаясь в предсмертной агонии. Остальные озлобленно рычат и наваливаются на дверь с новой силой.

Я понимаю, что долго так не протянем. Надо что-то придумать. Вспоминаю про старый колодец во дворе, заваленный мусором. Может быть, сможем их туда заманить?