Лето достигло зрелости, уже без июльского жара, но всё ещё тёплое и густое, с таким светом, от которого асфальт казался бархатным, а листья становились прозрачными. Вечер растекался по дворам, воздух наполнялся теплом, ароматом пыли и ужинов из открытых окон.
Он шёл неторопливо, с рюкзаком на плечах, в футболке и лёгких брюках, ничем не выделяясь среди прохожих, хотя мысли уже были заняты другим: ожиданием, подготовкой, выбором маршрута. Завтра утром выезд, знакомый лес, рация в ухе, перчатки, первый ощутимый удар привода в грудь, к которому быстро привыкаешь.
Экипировка уже тщательно проверена, сложена и закреплена, без лишних предметов. Оставалась мелочь, почти глупая, электронная сигарета. Табачный вкус с мятой, тёплый вдох перед боем, похожий на выдох перед сигналом. Без этой привычки чего-то не хватало, будто сцена была незавершённой.
До магазина оставалось минут пять, сразу за рынком. Неоновая вывеска лениво мигала, словно чей-то сонный глаз в сумерках. Он прекрасно знал, что увидит внутри: того же продавца с зализанными волосами, те же полки и флаконы. Всё привычно, почти ритуально.
Пальцы незаметно пробежали по безымянному пальцу. Пусто. Кольцо он снял днём, не из забывчивости, а по привычке. Он уважал опасность и не раз видел, как кольца цеплялись за ремни или ветки, ломая пальцы и оставляя шрамы. Это была не трусость, лишь простая дисциплина.
Теперь кольцо лежало дома, на тумбочке у кровати, рядом с часами. Там, вероятно, шумит вентилятор и свет фонаря прорисовывает полосы на полу.
Он шёл дальше по полупустым улицам, ещё не погружённым в ночной ритм. Свет был мягким, молочным, лица прохожих казались размытыми, движения замедленными. Шаги становились ровнее и спокойнее, и всё лишнее постепенно отступало. Работа, новости, суета остались позади.
Теперь была только дорога, тёплый вечер и шаг за шагом приближение к той грани, за которой начиналась игра.
Дверь магазина открылась с мягким перезвоном, и сразу в лицо ударил густой, сладкий аромат тяжёлой клубники. Внутри свет был мягким, старомодным, жёлтым, словно он шагнул в остывающий чайник, где всё становилось плотнее и тише.
Он вошёл, прикрыл за собой дверь, стряхнул пыль с подошв и остановился у стойки, не оглядываясь по сторонам.
— Что-нибудь одноразовое с мятой есть? — спросил он ровно, привычно, без лишних интонаций.
За прилавком стояла девушка лет двадцати, с прозрачной кожей, ещё не знавшей бессонных ночей. Он отметил это мельком и тут же забыл. Уже несколько лет молодые девушки смотрели на него лишь как на обычного прохожего, чей возраст перестал быть интересным. Он принимал это спокойно, словно привычный вес на плечах, узнавая себя на фотографиях чуть увеличенным в масштабе.
Он не смотрел на неё, именно поэтому сразу ощутил заминку.
— Э-э… — голос девушки слегка дрогнул, будто зацепился за что-то невидимое. — Сейчас… мм…
Она замолчала, и он слегка повернул голову, глядя боковым зрением, стараясь не смущать. Он подумал: растерялась, забыла ассортимент или отвлеклась. Такое бывало в конце смены, когда посетителей мало, а ритм теряется. Он снова отвёл взгляд, ожидая спокойно.
Но молчание затягивалось.
Он продолжал стоять ровно. В стекле прилавка отражались её неловкие движения, когда она перебирала коробочки, но не доставала ни одной. Затем он услышал её глубокий внутренний вздох, словно девушка спорила сама с собой.
От неё не было привычного жеста или короткой фразы о том, что ему подойдёт. Только её спутанное, тихое присутствие, постепенно сгущающееся в пространстве.
Внутри него что-то слегка дрогнуло. Не от волнения, а от чувства узнавания, будто на него смотрят. Не глазами, а чем-то глубже, насквозь.
Наконец, она задвигалась, неловко, словно пробуждаясь. Её пальцы чуть дрожали, пока она выкладывала коробочки на прилавок, стараясь создать иллюзию выбора.
— Вот эта, с холодком. Чистая мята, без добавок, — произнесла она торопливо. — А вот тут… с лаймом немного, тоже освежает. Хотя… может, не лайм, — девушка запнулась и продолжила тише: — Если сладкое не любите, наверное, лучше вот эту.
Он медленно кивнул, глядя на коробки, и ощущал, что в воздухе повисло что-то неопределённое, давно забытое и смутно знакомое.
Когда-то такие взгляды его не удивляли, лет пятнадцать назад, когда мир был моложе и открытее. Тогда он знал, почему смотрят так, и умел отвечать взаимностью.
Теперь было иначе. Кольцо на пальце создало вокруг него прозрачную стену равнодушия, которую никто не пытался пересечь. Он привык к этому состоянию, не грустил, просто жизнь изменилась, время прошло другим путём.
Он выбрал ту, что без лайма, протянул деньги, кивнул на прощание и уже собирался отвернуться.
— Простите… — тихий голос, словно капля, упавшая в воду.
Он остановился. Не развернулся сразу, лишь слегка повернул голову.
Тишина натянулась между ними тонкой струной. В воздухе возникло напряжение, не как перед выстрелом, а как перед вопросом, который мог остаться незаданным.
Он молчал, ожидая. Впервые посмотрел на неё прямо. Девушка застыла за прилавком, губы слегка дрожали, не находя нужных слов.
Она была симпатичной. Не яркой, не той, за кем оглядываются, но в этой неподвижности лицо казалось особенно живым. Он отметил это без интереса, скорее со спокойствием человека, давно принявшего, что молодость уже не его, хотя всё ещё способна удивить.
В двадцать все девушки красивы. Особенно глазами мужчины, которому за сорок. Они будто светятся изнутри, даже когда робеют и путаются в словах. Именно поэтому он не понимал, зачем она окликнула его, обычного, грузного, давно переставшего ждать внимания.
Она продолжала молчать.
Тогда он чуть подался вперёд вниманием и первым заговорил:
— Вы что-то хотели?
Голос прозвучал низко, с лёгкой хрипотцой, чуть тягуче. Такой голос невозможно натренировать, он был с ним всегда, и когда-то стал мощным оружием. Сейчас он применил его без цели, лишь для того, чтобы внести ясность в молчание.