Переводчица

Глава 1. Цена одной ошибки

Вера ненавидела вечерние заказы. После семи город менялся — воздух становился плотнее, тени ложились иначе, а люди... люди превращались в хищников. Они дымили прямо в лицо, говорили сквозь зубы, смотрели так, будто раздевали не только одежду, но и кожу, добираясь до самых страхов.

Но три ставки — это три ставки. А когда в холодильнике пусто, а до зарплаты еще неделя, выбора не остается.

Это был складской район. Здание без вывески, окна заклеены газетами. Код от двери пришел за две минуты до встречи — шесть цифр и ноль шансов, что это легально. Вера прислонилась лбом к холодному металлу двери, закрыла глаза. Сосчитала до трех. Открыла.

На входе стоял мужчина с лицом, словно высеченным топором — грубым, угловатым, безразличным. Проверил паспорт, сверил фото, посмотрел на нее так, будто оценивал мясо на рынке. Кивнул на лестницу. Ни "здравствуйте", ни "проходите". Просто кивок.

Вера поднималась по ступеням, и с каждым шагом сердце билось громче. В ушах пульсировала кровь. Ладони вспотели. Она сжала ручку сумки так, что ногти впились в кожу.

Дверь на третьем этаже была приоткрыта.

Внутри — табачный дым, приглушенный свет, запах кофе и чего-то металлического. Четверо мужчин.

Латиноамериканец с золотой цепью толщиной с палец развалился в кресле, будто это его гостиная. Рядом — нервный тип в пиджаке, листал документы дрожащими руками. Еще двое — русские.

Один молчал. Сидел неподвижно, и от этого казался еще более опасным.

А второй...

Он обернулся, когда Вера вошла. И мир качнулся.

Не потому что он был красив — хотя был. Резкие черты, жесткая линия скул, темные глаза. Но дело было не в этом. Дело было в том, как он смотрел. Не оценивал. Не изучал. Он просто видел. Все. Сразу.

Вера почувствовала, как холод расползается по спине.

— Переводчица? — голос низкий, спокойный, но каждое слово ложилось как печать.

— Да.

Она едва узнала свой голос.

Он продолжал смотреть. Секунда. Две. Три. Потом кивнул и развернулся к остальным.

— Начнем.

Вера отступила к стене, достала блокнот. Телефон положила на край стола — так, чтобы видеть экран. Стандартная процедура. Два свайпа, одно касание — диктофон включен.

Она делала так всегда. На каждом заказе. Защита. Если клиент потом скажет "ты перевела неправильно" или "ты что-то упустила" — у нее будет доказательство. Запись. Ее страховка.

Никто никогда не замечал. Никто не спрашивал.

Разговор начался обтекаемо. Латиноамериканец заговорил первым — размашисто, с акцентом:

— So, about the shipment. Twenty containers, correct?

Вера машинально перевела:

— Итак, насчет груза. Двадцать контейнеров, верно?

Главарь кивнул. Ответил коротко:

— Да. Но маршрут меняется.

— Yes. But the route is changing.

Латинос нахмурился:

— Why? We agreed on Miami.

— Почему? Мы договорились на Майами, — перевела Вера.

— Майами паленый, — ответил молчаливый русский, впервые подав голос. Грубый, с хрипотцой. — Там коп один... как его... Моралес. Слишком много вопросов задает.

Вера перевела:

— Miami is compromised. There's a cop... Morales. He's asking too many questions.

Латинос резко сплюнул на пол.

— Morales is a problem? I can make him not a problem.

— Моралес — проблема? Я могу сделать так, чтобы он перестал быть проблемой, — перевела Вера, стараясь не думать о том, что именно имеется в виду.

Главарь покачал головой:

— Нет. Лишнее внимание. Меняем на Хьюстон.

— No. Too much attention. We change to Houston.

— Houston? — латинос не выглядел довольным. — My people aren't there.

— Ваших людей там нет, — перевела Вера.

— Мои — есть, — сказал главарь просто. — И таможня у нас в кармане. Две недели назад передали.

— Mine are. And we own customs there. We bought them two weeks ago.

Латиноамериканец откинулся на спинку кресла. Усмехнулся.

— You bought customs? Expensive.

— Вы купили таможню? Дорого.

— Окупится, — главарь пожал плечами. — Один груз — и мы в плюсе. Остальное — чистая прибыль.

— One shipment and we're even. Everything after is pure profit.

Вера переводила, но руки начали потеть. "Груз". "Купили таможню". Это было не оборудование. Совсем не оборудование.

Молчаливый русский наклонился вперед:

— А что с Бристолем? Прошлая партия застряла.

Вера замялась. Переводить или нет? Вопрос был на русском, к латиносу не обращен...

Главарь ответил, тоже по-русски:

— Бристоль решен. Человека, который тормозил, больше нет.

Вера почувствовала, как холодок прошелся по спине. "Больше нет" прозвучало слишком... окончательно.

Латинос нахмурился:

— What are they saying?

Вера быстро перевела:

— They're discussing a previous issue in Bristol. It's been resolved.

— Resolved how? — латинос не отставал.

Главарь посмотрел на него долго. Потом усмехнулся.

— Quietly.

— Тихо, — перевела Вера, и ее голос прозвучал глухо даже для нее самой.

Нервный тип в пиджаке наконец заговорил — быстро, сбивчиво:

— And the documentation? Clean?

— А документация? Чистая?

— Безупречная, — ответил главарь. — Все оформлено как медицинское оборудование. Сканеры, томографы. Таможня пропустит без вопросов.

— Perfect. Documentation is clean. Everything's registered as medical equipment. Scanners, tomographs. Customs will wave it through.

Медицинское оборудование. Конечно. Вера почти поверила бы — если бы не все остальное. Не "купленная таможня". Не "человека больше нет". Не то, как они смотрели друг на друга. Как волки, делящие добычу.

Латинос потянулся, достал сигару:

— So, money. When?

— Итак, деньги. Когда?

— Половина при отгрузке, половина при получении, — главарь говорил так, будто речь шла о покупке мебели. — Стандартные условия.

Глава 2. Кофе со зверем

Вера проснулась от тишины.

Не от шума, не от страха, не от кошмара — от отсутствия всего этого. Тишина была плотной, обволакивающей, почти физической. Город за окном молчал. Или его просто не было слышно отсюда, из этого дома, который стоял где-то на краю мира.

Она открыла глаза. Потолок — белый, высокий, чужой. Одеяло тяжелое, пахнет стиральным порошком и чем-то еще — чистым, строгим, мужским. Не его одеколоном. Просто... им.

Вера села. Комната залита утренним светом. Минималистичная. Нейтральная. Никаких фотографий, никаких личных вещей. Словно здесь никто не живет. Только ночует между делами.

Дверь была приоткрыта.

Она замерла. Прислушалась.

Тишина. Потом — тихий звук. Шаги внизу. Что-то металлическое звякнуло о керамику.

Вера встала. Босиком. Пол холодный под ногами. Она подошла к двери, толкнула её осторожно. Коридор пуст. По лестнице вниз — медленно, бесшумно.

И тогда она почувствовала запах.

Кофе. Свежий хлеб. Апельсины.

Завтрак.

Он готовит завтрак.

Вера остановилась на последней ступеньке. Кухня — просторная, светлая, с огромными окнами. А у плиты стоял он.

Черная футболка облегает широкие плечи. Джинсы сидят низко на бедрах. Татуировка проглядывает из-под короткого рукава — что-то темное, графичное. Волосы слегка растрепаны. Он переворачивал что-то на сковороде, и от этого простого, домашнего жеста внутри Веры что-то сжалось.

На столе — две кружки. Тарелки. Апельсины. Масло. Джем.

И пистолет.

Черный, матовый, лежит рядом с ножом для масла, как будто это совершенно нормально.

Вера сглотнула.

— Доброе утро, — сказал он, не оборачиваясь.

Как он узнал, что она здесь?

Она не ответила. Просто стояла в дверях, босая, в чужой футболке (он принес её вчера вечером, бросил на кровать, сказал "надень это", и ушел), со спутанными волосами.

Он выключил плиту. Переложил гренки на тарелку. Повернулся.

Его взгляд скользнул по ней — быстро, жадно, а потом остановился на лице.

— Садись.

Она не двинулась.

Он вздохнул. Поставил кружку с кофе на стол. Подвинул её к одному из стульев. Сам сел напротив.

Смотрел.

Долго. Спокойно. Невыносимо.

Вера подошла. Села. Руки сжала на коленях под столом, чтобы он не видел, как они дрожат.

Он взял свою кружку. Сделал глоток. Не отрывая взгляда.

— Ты не спрашиваешь, зачем я это делаю, — сказал он наконец.

— А есть смысл? — Вера подняла голову. — Ты всё равно не скажешь правду.

Он усмехнулся — едва заметно, одним уголком рта.

— Умная девочка.

Взял ложку. Медленно помешал чай в её кружке. Один раз. Два. Движения неспешные, почти гипнотические.

— Я не держу тебя здесь, Вера.

Пауза. Тяжелая. Обманчивая.

Она почувствовала, как сердце ёкнуло.

— То есть я могу уйти?

Он поднял глаза. В них плясали блики утреннего света.

— Ты можешь попробовать.

Его голос был спокойным. Слишком спокойным.

— Или ты можешь сесть и выпить чай. Съесть завтрак. Поговорить со мной. Всё зависит от того, насколько ты хочешь дожить до обеда.

Вера почувствовала, как воздух застрял в горле.

— Это угроза?

Он наклонился вперед. Локти на столе. Пальцы сплетены.

— Это завтрак, солнце.

Слово прозвучало почти нежно. И от этого стало еще страшнее.

Он поднялся. Обошел стол. Остановился рядом с ней — слишком близко. Вера почувствовала тепло его тела, услышала, как он дышит.

Он наклонился. Губы почти коснулись её уха.

— Ты не понимаешь, — прошептал он. — Я не хочу тебе зла. Я не хочу тебя убивать.

Пауза. Его дыхание обожгло кожу.

— Но я не отпущу тебя, пока не решу, кто ты для меня. Угроза... или что-то другое.

Он выпрямился. Отошел. Направился к двери.

— Ешь. Мне нужно сделать звонок.

Дверь закрылась за ним. Тихо. Окончательно.

Вера осталась одна за столом.

Кофе остывал. Гренки лежали на тарелке, нетронутые. Апельсиновый сок блестел в стакане, как жидкое золото.

Но её взгляд всё время возвращался к пистолету.

Он лежал на краю стола. Просто лежал. Как будто забыт. Как будто случайно оставлен.

Но ничего здесь не было случайным.

Вера посмотрела на закрытую дверь. Тишина. Он ушел. Она одна.

Рука потянулась сама.

Пальцы скользнули по столу. Коснулись холодного металла.

Пистолет был тяжелым. Гораздо тяжелее, чем она представляла. Черный, матовый, с гравировкой на затворе — что-то на латыни, слишком мелкое, чтобы разобрать.

Она провела пальцами по рукояти. Шершавая. Нескользящая. Тёплая от того, что недавно лежала рядом с ним.

Вера взяла пистолет двумя руками. Ощупала. Нащупала курок. Холодный. Гладкий.

Смерть в руках. Простая. Обыденная.

В его руке это был инструмент. В её — вопрос.

Что, если?..

— Он заряжен.

Вера вздрогнула так резко, что чуть не уронила оружие.

Обернулась.

Он стоял в дверях. Прислонился к косяку. Руки скрещены на груди. Футболка чуть влажная — видимо, умывался. Волосы мокрые, зачесаны назад.

Смотрел на неё. Не мигая.

— Почему ты оставил его? — спросила Вера, стараясь, чтобы голос не дрожал.

Он не ответил сразу. Просто смотрел. Изучал.

— Хотел посмотреть, возьмешь или нет.

— И?

Он оттолкнулся от косяка. Пошел к ней. Медленно. Каждый шаг отмерен. Взвешен.

Хищник, который знает — добыча никуда не денется.

— Взяла, — сказал он, остановившись в шаге от неё.

Вера всё ещё держала пистолет. Крепче, чем нужно. Пальцы побелели.

— Значит, ты хочешь почувствовать, что такое контроль. — Он наклонил голову, изучая её лицо. — Хочешь знать, каково это — держать чью-то жизнь в руках.

Она не ответила. Не смогла.

Он усмехнулся.

— Не все женщины умеют обращаться с оружием. — Его взгляд скользнул по её рукам, потом вернулся к лицу. — Но ты держишь его правильно. Уверенно. Будто уже знаешь, куда целиться.