Переводчица для Босса

Глава 1

В детстве я не любила уроки физкультуры, но вынесла из них один полезный навык для себя — перепрыгивать через всяких козлов.

Дверь директорского кабинета захлопывается с таким грохотом, будто внутри взорвался атомный реактор.

Не удивлюсь, если за моей спиной взмывает огненный гриб до самого неба!

Секретарша моментом превращается в черепаху, вжав голову глубоко в плечи.

Я же размашистым шагом направляюсь на школьную парковку для педагогов.

Вспоминаю, как мне вчера было нехорошо.

Я стою, прислонившись спиной к этой дубовой панели, одной из тех, что обшита учительская в приватной и очень дорогой частной школе.

Я вся дрожу, пытаясь поймать и успокоить учащённое дыхание. Это не от страха, это от гнева.

Страх перед руководством улетучивается последними остатками терпения.

Левая ладонь отчаянно пылает – на ней красовался невидимый, но гордый отпечаток моего решительного протеста, влепившего звончайшую пощёчину Анатолию Викторовичу Крылову.

Причина моего возбуждённого состояния проста, как осенний листопад, и отвратительна, как плесень в холодильнике.

Мой дорогой работодатель, который все последние три года строил глазки, отпускал «невинные» комплименты моим… нет, не профессиональным качествам, а внешним данным, сегодня окончательно перешёл все границы.

Он не просто намекнул. Он схватил меня за руку, когда я собралась уходить, и потянул к своему бархатному дивану для «доверительных бесед», бормоча что-то про «одиночество» и «взрослую симпатию».

Я вырываюсь. А потом моя ладонь, опередив мозг, наносит упреждающий удар по его «взрослой симпатии» и наглой самоуверенности.

В простонародье это называется «дать по морде».

И всё это происходит здесь, в «Академии Будущего» – закрытой школе для отпрысков самых богатых и влиятельных родителей страны.

За этими высокими заборами из кованого железа, под присмотром видеокамер и строгих охранников, кипит жизнь, которую я искренне люблю.

Мне до слёз жаль уходить отсюда. Жаль бросать моих учеников – этих избалованных, но по-своему гениальных детей, которые на моих уроках иностранных языков сначала морщили носы, а потом с азартом спорили, как правильно спрягать неправильные глаголы.

Читали признания в любви на разных языках мира и пели песни про настоящие чувства.

Мне нравится видеть, как в их глазах загорается огонёк понимания, когда они начинают понимать, что именно говорят носители языка.

Это моя профессия, моё призвание.

Но домогательства директора, эти постоянные, липкие, как сладкий сироп, намёки и «случайные» прикосновения, в конце концов, меня вконец достали.

Чаша моего терпения переполняется, выливается на его стол заявлением и презрительным отказом слушать извинения.

Он мерзкий, и я давно хотела так поступить.

Крылов из тех людей, которые выставляют статус в соцсетях «заболел» и тут же получают сотни нажатий на кнопку «мне нравится»!

Может быть, «комплименты» я бы ещё потерпела. Но прикосновения?

Обычно я молчу. Потому что с моим правдолюбием и прямолинейностью нужно хорошо драться или быстро бегать. А я ни того, ни другого не умею.

Сегодня я большая молодец, наконец-то даю отпор этому уроду. Давно нужно было так поступить!

Вчера меня трясло, я нервничала, а сегодня ловлю себя на том, это даже приятно ощущать во рту привкус от осознания собственной дерзости.

А может, это я просто прокусила себе губу на эмоциях?

Лада — первая кровь! Как в старом фильме со Сталлоне.

Теперь мне предстоит ещё одно серьёзное испытание.

Моя машина, верный Мини-Купер цвета спелой вишни, стоит на парковке, зажатая между громадным чёрным джипом какого-то олигарха и представительским седаном.

«Миник» маленький, юркий и самый недорогой автомобиль на этой парковочной территории, но он мой. Моя крошечная крепость на колёсах.

Взятый в кредит, служит уже полгода мне верой и правдой. Моя степень свободы. Но с одним ограничением: свобода передвижения вперёд. С задним ходом у меня обстоит всё плачевно.

Я ещё тот водитель. Опыт мой невелик, а уверенности – и того меньше.

Обычно я дожидаюсь окончания рабочего дня и спокойно уезжаю последней. Вся парковка в моём распоряжении.

Я могу совершать на ней любые, даже самые непостижимые с водительской точки зрения манёвры. Сейчас придётся как-то выруливать.

Брр, мурашки по телу. Но, поборов страх, сажусь за руль и захлопываю дверь.

Завожу. Включаю заднюю передачу. Машина дёргается. Чуть кручу руль, смотрю в зеркала, сердце колотится.

Чувствую, что не влезу.

Сдаю вперёд. Потом снова назад. Снова этот противный рывок.

От напряжения у меня в затылке начинает печь. Ещё одна попытка. Ещё один рывок, ещё один вздох облегчения, когда я наконец-то выныриваю из этого автомобильного капкана.

Осматриваю салон, не забыла ли ничего.

Автомобиль для женщины не роскошь, а просто большая сумочка, в которой, кроме всего прочего, можно ещё и ездить.

Тут читала недавно, что женщина поехала на своём авто в гости. У неё сел навигатор, а провод от зарядки забыла.

Свернула по «короткой» дороге через лес и на пять дней заблудилась.

У неё кончился бензин, и она питалась только тем, что было с собой: орешками, тортиком и вином.

Я вот еду, думаю, заблудилась ли она?

Проезжая мимо окна директора, показываю ему средний палец, покидая этот оплот показной роскоши.

Ладони влажные от волнения, но внутри начинает разливаться странное, горьковато-сладкое чувство свободы.

Да, я остаюсь без работы. С ипотекой и кредитом на машину.

Зато я получу расчёт. Все эти годы, все три года, что я проработала в этой школе, я не могла себе позволить нормальный отпуск.

Всё времени не было. Тетради, домашки, подготовка к учебному году.

А теперь… Теперь я, наконец-то, поеду. В Ялту. К морю, которое не видела целую вечность.

Глава 2

Водитель сигналит и не сбавляет скорость. Я инстинктивно дёргаю руль вправо.

Слышу ужасающий скрежет, мой «Миник» вздрогнул, подпрыгнул и с душераздирающим хрустом замер, наполовину въехав на газон, уперевшись в бетонную цветочную клумбу.

Вот гад! Так ездить нельзя! Здесь одностороннее движение, он был обязан мне уступить!

Из-под капота валит густой, ядовито-белый пар, заволакивая лобовое стекло.

У меня на глаза наворачиваются предательские слёзы. Пощёчина, увольнение, разбитая машина, и теперь — испорченный отпуск!

В этот момент Мерседес, как будто ничего не произошло, поравнялся с моим бедствующим авто.

И сквозь идеально чистое пассажирское окно я вижу пассажира.

Мужчина в дорогом костюме, откинувшись на кожаном сиденье, проезжает мимо и безразлично смотрит на мою мини-катастрофу.

Его взгляд абсолютно пустой, лишённый всякой эмоции – ни удивления, ни раздражения, ни даже любопытства. Он смотрит на меня и покорёженный «Миник», как смотрят на пыль на обочине: заметил, и тут же забыл.

Через секунду представительский лимузин скрывается из виду, а я даже не запоминаю его номера.

Белый пар из-под капота медленно рассеивается, словно дух моих амбиций, но чувство несправедливости разгорается всё сильнее.

Дрожащими пальцами я набираю номер ДПС.

— Да, авария, виновник скрылся, чёрный Мерседес... Нет, номер не разглядела, я была в шоке! — слышу я в ответ скучный голос оператора, посоветовавший ждать.

Я жду. Сначала сидя в машине, потом стоя на асфальте, опираясь на тёплый капот.

Соседские бабушки, словно стайка воробьёв, уже облепили балконы, с интересом наблюдая, как я терплю бедствие и иду ко дну моей московско-преподавательской жизни.

Проходит сорок минут.

Наконец, подъезжает машина ДПС.

Из неё неспешно выходят двое сотрудников: молодой, с безразличным взглядом, и постарше, с усами и выражением лица, ясно говорящим: «Опять эти неадекватные бабы за рулём».

Я, запинаясь и сбиваясь, начинаю объяснять:

— Выскочил из-за угла под знак, я резко дёрнула руль, чтобы избежать столкновения...

Молодой что-то лениво записывает в планшет, а его старший коллега, представившийся инспектором Громовым, скептически осматривает место происшествия.

— Мерседес, говорите? — переспрашивает он, подходя к моей машине, — а свидетели есть?

Я беспомощно оглядываюсь. Балконы моментально пустеют.

— Ну, видите ли, гражданка, — протягивает он, — никаких следов торможения или иных улик, подтверждающих вашу версию, нет. Похоже, вы просто не справились с управлением и въехали в газон.

У меня перехватывает дыхание.

— Как не справилась?! Он же прямо на меня вылетел! — почти кричу я.

— А где он, этот вылетевший? — разводит руками Громов. — Его нет. А ваша машина на газоне — есть. И разбитая клумба — тоже есть.

Они отказываются даже начинать поиски второго участника.

Мои слова для них просто фантазия расстроенной женщины.

Апофеозом же всего этого кошмара становится розовый листок, который инспектор с торжественным видом вручает мне вместе с протоколом.

— Штраф, — объявляет он, — за повреждение зелёных насаждений и выезд на газон. Оплатить в течение тридцати дней, в первые две недели скидка. Убирайте машину с проезжей части.

— Она не заводится, — говорю я.

— Тогда вызывайте эвакуатор. Всего доброго, — отвечает он.

Менты уезжают.

Что делать?

— Соберись, Лада. Это всё решаемо, — шепчу я себе.

Звоню в автосервис, в котором меняю масло, сообщаю о постигшей беде. Машину готовы принять и посмотреть, но нужен эвакуатор!

Пять минут в интернете – и я уже разговариваю с приятным мужским голосом из компании «БыстрыйБуксир».

— Стоимость от пяти до десяти тысяч, в зависимости от расстояния, — бодро отрапортовывает он.

Десять тысяч! Это, конечно, не копейки, но учитывая, что мой день уже превратился толи в трагедию, толи в полнометражную комедию положений, я соглашаюсь.

Себе на голову.

Два часа во двор въезжает видавший виды эвакуатор, с водителем, напоминающим медведя-шатуна после бессонной зимовки.

Я пытаюсь рассказать, что со мной произошло, но ощущение, что разговариваю со стеной.

Он молча, с профессиональным видом, цепляет мой бедный мини-купер и водружает его на платформу.

Когда «Миник» надёжно закреплён на платформе цепями и ремнями, эвакуаторщик обращается ко мне.

— С вас пятьдесят тысяч, — произносит он своим басом, от которого дрожат бархатцы на клумбе.

У меня перехватывает дыхание. Сказать, что я охренела от такой наглости — ничего не сказать. Да что же за день такой сегодня!

— Пятьдесят?! — я почти ору, — но мне по телефону сказали… от пяти до десяти!

— Вы, барышня, плохо расслышали, — без тени смущения заявляет он. — Услуга эвакуации пять-десят-тысяч-рублей. Или разгружаем?

В этот самый момент я осознаю, мой мини-купер и его эвакуатор полностью перегородили и без того узкий проезд.

На подъезде во дворе формируется длинная пробка из машин, жильцы которых спешат домой после работы. Вскоре слышу, как двор оглашает разноголосым, раздражённым хором клаксонов.

Из окон выглядывают любопытные соседи, я же готова сгореть от стыда.

Из ближайшей машины, которая выглядит как ржавое ведро, выходит мужчина.

— Ну, скоро вы? — бросает он, с ненавистью глядя на мой вишнёвый «Миник», — люди с работы, устали, а вы тут устроили цирк!

Эвакуаторщик, видя мою панику и растущее недовольство публики, вздыхает с видом великого гуманиста.

— Ладно, — говорит он, словно делая мне королевский подарок, — вижу, девушка ты неплохая, а день у тебя, похоже, не задался. Делаю скидку. Пятьдесят процентов. Двадцать пять тысяч, и мы едем. Иначе – разгружаю, а вы мне за вызов пять тысяч неустойки.

— Хорошо, — выдавливаю я, чувствуя, что меня очень нагло развели, — вот ваши двадцать пять. Везите. Адрес указан в заказе.

Глава 3

Я просыпаюсь от звука, словно в мою дверь ломом долбятся.

Не просто стучат — именно долбятся, с остервенением, с душой.

Как будто за дверью стоит не человек, а разъярённый бык с перфоратором. Нет, дьявол. Дьявол с кувалдой!

Открываю один глаз. Потом второй.

— Какого хрена? — На потолке блики, как в бассейне.

Спускаю ноги с кровати — и сразу по щиколотку в ледяной воде.

— Джованни, твою макаронного бога душу мать!!! На чём ты там сэкономил? На кранах, на трубах?

Где-то в глубине моего спутанного сознания всплывает мысль, что этот итальянский гений дизайна, которому я заплатил полмиллиона евро за «ремонт мечты», сейчас сидит где-нибудь в миланском кафе.

Потягивает эспрессо и пялится на симпатичную задницу туристки и даже не подозревает, что его шедевр итальянского дизайна превращается в русский филиал Венеции.

Аффидабиле, белле, ступендо! Что должно значить «надёжно, красиво, великолепно». На русский переводится как «очень дорого, потому что Джованни очень нуждается в деньгах».

Вижу я ваше итальянское аффидабиле. Весь мозг мне прожужжал этими словечками. Такие же прохвосты, как и все наши отделочники.

Даже хуже. Вот он хвалёный итальянский архнадзор!

Телефон на тумбе перевёрнут экраном вниз. Мигает. Он на беззвучном.

Семнадцать тысяч пропущенных вызовов от управляющей компании.

Ну, хорошо, не тысяч. Семнадцать сотен.

Ладно, семнадцать. Семнадцать пропущенных.

Дорогие мои, а что вы хотели? Ну уснул я, и что?

Чёрт побери эту дурацкую грозу. Из-за неё я почти сутки в самолётах и аэропортах.

Пока я сидел в этом проклятом самолёте Korean Air, который задержали на восемь часов из-за «неблагоприятных погодных условий», я не сумел поспать ни минуты.

Кстати, сюда нужно приплюсовать сам одиннадцатичасовой перелёт из Сеула, куда я летал по делам своей корпорации.

Всему виной старушонка лет восьмидесяти, соседка по бизнес-классу, матушка какого-то то ли олигарха, то ли финансиста, не смолкавшая всё время.

Её рот, будто подключённый к батарейкам «Энерджайзер», вообще не закрывался. Даже во время еды.

Тра-ля-ля, тра-ля-ля, тра-ля-ля. А я так воспитан, что не могу сказать: «Пошли вы, бабушка, на хрен! Вы меня уже задрали своим сыночком и его бывшими женщинами».

И беруши с наушниками тоже не могу, если человек говорит и смотрит тебе в глаза.

Нет, я вполне люблю поболтать с милыми старушками, но у этой был явный избыток информации, эмоций и событий для одной старушечьей жизни.

Может, кому-то и нормально. Для меня — перебор.

Потом по прилёте нужно было в офис, домой добрался к вечеру.

Вот почему получается, что не спал больше.

Смотрю на воду и даже не пытаюсь оценить масштабы бедствия. Ужасно хочу спать. Всё потом.

Я иду босиком по дорогому полу из палисандра, и вода хлюпает под ногами.

А что, даже прикольно. Джованни утверждал, что палисандр совсем не боится воды. Вот и посмотрим.

Блин, да кто же так ломится ко мне к невыспавшемуся и злому генеральному директору холдинга «Эй-Эн Групп»?

Охренеть, ощущение, что целый взвод ОМОНа штурмует мою входную дверь.

— Иду, блин, иду! — ору я и чуть не подскальзываюсь на мокрой плитке в прихожей.

Замираю. Упс. Удержался.

Мой верный пёс ротвейлер Гоша, на самом деле Гильермо ди Шильяно по собачьему паспорту, уже на ногах со вздыбленной холкой, как истребитель на взлётной полосе.

Обычно он спит на своём роскошном ковре, но сейчас ковёр под водой, и, видимо, псу совсем не в кайф водные процедуры.

Окидываю взглядом свою берлогу. Вода повсюду. Зашибись, водичка, прохладненькая, хорошо, что не кипяток.

Милейший пёс-трёхлетка сверлит тяжёлым взглядом дверь, в которую ломятся.

У него ещё свисающие веки, напоминающие взгляд стареющего мафиози, ещё не потерявшего гангстерскую бдительность.

— Спокойно, Гошан, отойди, — пихаю пса бедром в сторону и отстраняю за спину, — это не воры.

Хотя, может, и воры, если что, я тебе скажу. Скорее всего, сантехник из управляющей. Гоша, ты должен знать, что это не еда. Он не вкусный.

Из-за двери разносится разъярённый женский голос.

— У вас трубу прорвало, вы мне всю квартиру залили!

Да неужели?

Отпираю замки.

Дверь открывается с тоненьким, почти мелодичным скрипом.

Спасибо тебе, итальянский засранец, за «элитную фурнитуру». И сольную партию для двери с оркестром.

Зевая, поднимаю глаза. Понеслась.

Вместо сантехника стоит девица. Стройненькая, злая блондинка, мокрая и со шваброй в руке.

Косится на мои труселя.

Так-то она в принципе ничего, но я не люблю блондинок. Ни натуральных, ни искусственных.

Эта вся на взводе.

Чешу грудь и бороду. Надо дать ей денег, пусть отвалит. Моя берлога застрахована, мне по барабану.

Надо как-то её успокоить, но тут…

Я даже не успеваю открыть рот…

Её глаза округляются, на лице появляется страшное выражение, мне кажется, что я вижу в глазах натуральные отблески молнии.

Щёки пылают, блондинка издаёт какой-то боевой клич:

— А-а-и-у-и-а!

И бросается на меня с шваброй, словно в штыковую атаку!

Боксёрская реакция, выработанная годами тренировок, срабатывает мгновенно.

Захлопываю дверь так быстро перед её лицом, что она чуть не влетает носом в глазок.

И отправляюсь обратно.

Ни хрена себе воспитание! Всё понятно, ну её в баню!

Даже Гоша в шоке от такой наглости. Пёс замер. Молча наблюдает, охреневает, навострив уши.

Захлопываю дверь так же быстро, как и открыл, и отправляюсь обратно.

На самом деле надо было послушать партнёра по бизнесу Кирилла и лететь после Кореи на неделю в Доминикану вместе с ним.

Небось он уже половину отеля на уши поставил. Лежит себе под тенью пальм и пузо на солнышке нежит.

Девица снова начинает барабанить в дверь. Ничего, пусть постоит, постучит, вежливости поучится. Хамка!

Глава 4

Дверь шумно захлопывается в миллиметре от моего лица! По подъезду несётся эхо.

Вот сволочь, гад, какашка, попка-дурак, злючка-вонючка!

Чтоб тебя… Подняло да шлепнуло!

Ничего! Я ещё поставлю точку в этом самом ужасном дне моей жизни! Вы всё ещё пожалеете!

Я стою как вкопанная, глядя на полированную древесину.

Хорошо, что не в нос прилетело. Поход к пластическому хирургу добил бы меня окончательно.

Затем что-то во мне щёлкает. Нет, этого я так не оставлю.

Я поднимаю кулак и начинаю колотить в дверь с энергией дятла, страдающего мигренью.

— Эй, урод, ну-ка открывай! Мало того, что я из-за тебя… вас, машину разбила, так вы ещё и испоганили мою квартиру! Если не хотите, чтобы я…

Тут я думаю, что я могу предпринять против этого гада и не нахожу быстрого ответа.

— Чтобы я вас убила!

Понимаю, что это уж слишком, соседи смогут свидетельствовать, что я угрожала лишить его жизни. Хотя подавить это желание в душе очень сложно!

— Ну или чтобы я вас засудила, открывайте немедленно!

В ответ — гробовая тишина.

Я прикладываю ухо к двери. Ничего. Только отдалённый, издевательский звук капающей в квартире воды.

Этот мерзкий «кап-кап» похож на отсчёт секунд до моего полного цугундера.

Опять барабаню маленьким кулачком, часто-часто и снова прикладываю ухо к двери.

Похоже, что оттуда разносится храп! Нет, ну какую бессердечную душу надо иметь, чтобы так поступить?

И тут до меня доходит. Бесполезно. Этому гаду всё по хрен.

Я разворачиваюсь и, понурив голову, решительно направляюсь вниз. Возле своей двери меня встречает Пломбирчик.

Мой чёрный кот с белой грудкой и животиком, точь-в-точь как эскимо.

Он сидит на сухом участке коврика и смотрит на меня умными жёлтыми глазами, в которых читается немой вопрос: «Чего шумим? Уснуть не дали».

Я подхватываю его на руки, он утыкается холодным носом мне в шею, и с этим пушистым комочком тепла возвращаюсь в свой личный филиал Всемирного потопа.

— Ничего, Бирка, сейчас мы тут всё уберём! — говорю я коту.

Так я называю кота уменьшительно-ласкательно, когда давала кличку, не думала, что «Пломбир» слишком длинно и официально.

Если сравнивать, то это как называть кота Тошкой, от Антошки и Антуаном.

Оглядываю свою однушку-студию. Картина называется «Апокалипсис в однокомнатной на Красной Пресне».

Мой дом — моя крепость выглядит так: небольшой, но уютный холл ведёт в главное царство — совмещённую гостиную и спальню.

До потопа здесь царил светлый, выдержанный в тёплых бежевых и молочных тонах ремонт.

Теперь все стены в потеках.

Сразу слева — зеркало в раме из бука, где я смотрю на себя, кручусь и каждый день проверяю, не отвалилась ли моя красивая попа от всяких жизненных невзгод и передряг.

За дверью — моё главное царство, зал-спальня.

Центр комнаты занимает компактный, но мягкий диван, застеленный пледом с оленями, а напротив него — неглубокая, но стильная стена с телевизором и открытыми полками, где ровными рядами стоят книги на трёх языках и несколько скромных, но милых сувениров.

Узкий белый письменный стол у окна обычно завален тетрадями, конспектами и словарями — мой рабочий уголок.

Сегодня на нём идеальный порядок, свидетельствующий о том, что с прежней работой покончено.

С потолка льётся ровная, прозрачная струя. По полу плавают мои тапочки, весело покачиваясь на образовавшейся волне. Именно здесь эпицентр катастрофы.

А вот кухня — моя слабость. Она крошечная, всего девять метров, но когда я её обустраивала, я выверяла каждый сантиметр.

Бежевые глянцевые фасады, удобная столешница, где умещается и моя кофемолка, и любимый высокий чайник. По утрам здесь пахнет кофе, а вечером — травами из чая.

На холодильнике — детские рисунки моих учеников, прилепленные магнитами. Я их не сниму, несмотря на то что уволилась. Жалко. Хорошо, их не залило.

И отдельная моя гордость — санузел. После съёмного жилья с вечно текущими кранами я мечтала о своём уголке чистоты.

И он у меня есть! Светлая плитка, новая раковина и, главное — просторная душевая кабина со стеклянной дверцей.

Никакой старой ванны! На полочке — мои баночки и шампуни стоят ровными рядами. Порядок.

Порядок меня немного успокаивает, несмотря на то, что мой ремонт безнадёжно испорчен.

Первоначальная паника и злость исчезают, уступая место холодной, методичной решимости. Я подсаживаю Пломбирчика на антресоль – его личный нетронутый островок – и скидываю промокшие носки.

Закатываю штанины пижамы.

— Ничего, Пломбир Котофеич, сейчас всё наладим, — бормочу я и бросаюсь в бой.

Первым делом — техника. Я выдёргиваю все вилки из розеток.

Ноутбук — на антресоль, к коту. Потом начинаю великое переселение мебели.

Я поднимаю все стулья, какие есть, и водружаю их на стол.

Тумбочку из-под телевизора — на диван. Легкие пуфы — туда же.

Мой диван превращается в подобие Ноева ковчега, куда я сгружаю всё, что может пострадать от воды.

Затем — ёмкости. Я бегу за ведрами, тазами и даже большой кастрюлей для варенья.

Расставляю их под основными потоками и под свисающей выпуклостью с водой на потолке.

И вот, через полчаса, я останавливаюсь, чтобы перевести дух.

Комната выглядит всё ещё выглядит как сюрреалистичная инсталляция, но самое главное — с потолка больше не льётся.

Видимо, козлище-сосед всё же перекрыл краны.

Струя ослабевает до ручейка, потом до нескольких капель и вот сейчас… вот сейчас последняя капля с тихим «плють» падает в почти полное ведро. И всё.

Тишина.

Я стою посреди залитой квартиры, босая, в мокрой пижаме, с закатанными до бедра, как у футболиста, штанинами и чувствую дикую усталость.

Но на губах появляется улыбка. Да, здесь потоп. Но я справилась.

Я спасла что смогла. Кто молодец? Я молодец!

Надеюсь, не затопила соседей снизу. Я довольна собой.

Глава 5 Визуализация персон романа Переводчица для Босса

Она: Наша героиня - Рада Никитина.

Он: Мирон Сухоруков. Пассажир Мерса, из-за которого Рада въехала в клумбу. По совместительству сосед-хам.

Дорогие друзья, если вам нравится книга, то я прошу вас, пожалуйста, проставьте роману лайк(звездочку) и добавьте в библиотеку и подпишитесь на меня. Ваша обратная связь очень поможет писать интернесно и публиковать проды вовремя и регулярно.

Спасибо Вам БОЛЬШОЕ!

Глава 6

Хлюпаю босиком по затопленному паркету, размышляя о том, что даже самые прочные и стойкие материалы не выдерживают испытания нашей русской реальностью, которая ежедневно преобразует хаос в космос и обратно.

Вода весело плещется под стопами, и мне почему-то вспоминается детство — те редкие моменты, когда родители разрешали бегать по лужам.

Только тогда это было весело.

Воды везде много, можно удочки закидывать. Рыбалку тоже любил в детстве, сейчас нет.

Потому что с возрастом это мужское увлечение стало напоминать мероприятие, на котором люди с самого утра начинают путать закуску с наживкой.

Вспоминаю, где перекрывать стояк. Подхожу, чтобы закрутить вентиль. Меня всего обдаёт ледяной водой.

Спасибо, Джованни, что не кипятком.

Смотрю на свои мокрые кисти.

Моя фамилия Сухоруков, и в связи с наводнением в этом есть какая-то ирония.

Сам потоп и его последствия больше напоминают проверку и без того пошатнувшегося после перелёта самообладания.

Испытание. Заорёшь или нет. Не заорёшь. Мне плевать.

После того как я перекрыл источник этого ноева потопа, иду звонить в клининг.

Набираю номер фирмы, с которой у нас договор.

— Алло, — отвечает бодрый девичий голос, — «Элит-сервис», Надежда, чем могу помочь?

— У меня небольшой казус с водопроводом, небольшое наводнение, — говорю я сладчайшим голосом, — нужны специально обученные женщины, чтобы собрать воду и привести тут всё в порядок. При этом я очень хочу спать.

— Секундочку, Мирон Максимович, к вам уже выезжают, будут примерно в течение сорока минут.

— Спасибо, Надежда, жду с надеждой.

Чувствую, как она улыбается.

— Ещё есть пожелания, Мирон Максимович?

— Желаю вам счастья. Всего доброго, спасибо.

Вот это сервис. Видно, что люди не зря свой хлеб едят, в отличие от моих подчинённых.

Сама определила номер, сама направила по адресу, и ведь приедут. И сделают всё идеально.

Не девчуля, а чистое золото! Если бы гвозди делать из этих людей, крепче бы не было в мире гвоздей.

Ладно, надо как-нибудь шоколадку с цветами и шампанским послать им в офис.

У них есть ключи от берлоги, можно идти спать. Персонал вышколенный, будут летать на цыпочках и стараться не дышать.

Падаю на кровать, и Гоша тут же устраивается рядом, будто тоже только что вернулся из Кореи с важных переговоров.

— Ты же весь мокрый, Гошан! — замечаю я.

Он смотрит на меня взглядом, полным немого укора: «А ты?»

— Ладно, спи.

Вырубаюсь мгновенно.

***

Просыпаюсь от звука запирающегося замка.

Клинеры отработали тихо, с сосредоточенностью японских убийц-ниндзя, выполняющих ликвидацию самого главного феодала.

Квартира блестит, вещи из чемодана разложены, грязные постираны и выглажены.

Гоша положил морду на одну лапу. Открывает один глаз. Смотрит на меня.

— Ты тут можешь пока валяться, но только сегодня. Понял? А я в душ, — объявляю я и удаляюсь.

Вода в душе смывает всю тяжесть перелёта.

Делаю контрастный: врубаю ледяной, холоднее, чем в горном ручье, — потом тёплый.

Тело горит и благодарно отзывается приливом энергии.

Делаю медитативное дыхание: на четыре счёта вдох через нос, на семь задержка, выдох через рот на восемь.

Так пять сессий. Теперь я как новенький.

Стою под струями и размышляю о бороде.

— Может, сбрить? — спрашиваю себя, глядя в зеркало.

Отражение как воды в рот набрало.

Вытираюсь, накидываю полотенце на бёдра.

Гоша уже в коридоре.

— Что молчишь, брить бороду или нет?

Но собакен безразлично зевает.

— Ты прав, это не твоего ума дело, — соглашаюсь я, — борода — это статус. Сбривать не буду.

Завариваю кофе. О чём я думаю, пока жду, когда кофе-машина выдаст ароматный чёрный эспрессо?

Ну не о людишках, живущих этажом ниже точно. Их для меня не существует. Ни тех, что снизу, ни тех что сверху, ни тех что рядом.

Вся моя жизнь и опыт в бизнесе показали, что те, кто пытался относиться к людишкам «по-человечески», либо слабаки и размазня, либо уже сошли с дистанции и живут, довольствуясь малым.

Если вообще живут, а не влачат жалкое существование.

Я не из таких. Кто-то считает меня безразличным и холодным.

Меня это никогда не волновало. Мне по барабану.

Я не могу позволить себе «по-человечески». Человек человеку волк, не товарищ, не брат.

Сейчас все мои мысли заняты войной, которую развязал мой злейший конкурент против моей компании.

Давид Бессеребряников — этот арлекин российского бизнеса, как его любят называть за глаза журналисты и те, кто его хорошо знает.

Я его презираю и ненавижу.

Нарцисс, неуч, невежа и невежда. Десять лет назад купил себе статью и место в «Форбс». Тогда до миллиардера не дотянул, но вошёл в лигу «подающих надежды». Всё ещё подаёт.

Его компания «Сильвер» — наш главный конкурент.

Вопреки своей фамилии, он самый жадный мерзавец из всех, что я знаю.

Когда официанты приносят сдачу, то он всегда выгребает медную мелочь, приговаривая: «Копейка рубль бережёт».

Даже если платил не он.

На любых банкетах — требует положить с собой недопитый алкоголь и еду.

На женщин он тоже не тратится, придумал подлый трюк — заводит новую, молодую, матереющую, но ещё не опытную. «Дарит» ей свой «Бентли».

Признаётся в большой и чистой любви.

Бессеребряников обещает отписать виллу в Макао, иногда в Монако, иногда пентхаус в Эмиратах, показывает фотки, мол, ему нужен «нерезидент» для налоговых льгот.

Претендентка на заграничную недвижимость, как это заведено, старается изо всех сил.

Девчонка, не веря своему счастью, без памяти бросается в омут разврата. Первая неделя всегда самая страстная.

А потом он находит новую. Через недельку машину забирает, говорит, что пошутил. И всё по кругу.

Так что Арлекин знаменит своими приколами. Подлая сволочь.

Глава 7

Кто там?

Меня выдёргивает из объятий сна настойчивый, злой звонок в дверь. Сердце ёкает и куда-то проваливается. Мама!

Я уже совсем забыла, что она обещала приехать! В голове перечисляю, что у меня не так: потоп, мебель на столе и диване, Пломбирчик? Нет, с этим джентльменом всё в порядке.

Он атлетически изящно вытянул ногу и драит свои шары до блеска, будто собирается ими играть в бильярд.

Я подскакиваю, на ходу пытаясь придать своему лицу и пижаме вид «я только что проснулась, но у меня всё в жизни идеально».

Резко открываю дверь, готовясь к материнскому «Я же говорила!» без приветствий и объятий.

Но на пороге стоит не мама. Стоит бабушка, которая проживает этажом ниже.

Та самая, что всегда ходит в панамке с ромашками и пушистом вязаном жакетике, словно только что сошла с открытки под названием «Нежный одуванчик».

Её седые кудряшки обрамляют морщинистое, всегда умиротворённое личико.

Я уже собираюсь облегчённо выдохнуть и спросить, что привело её ко мне в столь поздний час, наверно, шалит давление, а у неё закончился корвалол.

Но упираюсь в её жёсткий взгляд. Это не глаза «божьего одуванчика».

Похоже, что это глаза голодной тигрицы, у которой только что отобрали её законный кусок добычи.

— Что уставилась?! — её голос, обычно тихий и дрожащий, теперь режет воздух, как циркулярная пила, — ты в курсе, что ты меня затопила! По самое «нихочу»!

Я замираю с открытым ртом.

Тут она злобно сверкает глазёнками и делает жест ладонью, который, как бы сказать…

Жест используют головорезы колумбийских наркокартелей, когда объявляют своим врагам, что готовы их уничтожить – проводит указательным пальцем правой руки по горлу от уха до уха.

Может быть, она не это имеет в виду, подобный жест ещё означает «вот ты мне где, вот куда меня достала».

Почему-то вспоминается почивший террорист Басаев.

У бабушки внешность ангелочка, а голос и взгляд – выжившего из ума полевого командира.

— Зинаида Петровна, здравствуйте, — пытаюсь я вставить слово, — меня саму сверху затопили. Я… Я же ставила тазы! Ведро! Пыталась спасти ситуацию, уже вода не течёт, вот посмотрите…

Я отшагиваю в сторону, чтобы дать ей самой убедиться, что мы с ней «братья по несчастью».

— Какие тазы! — фыркает она, и её пушистый жакет вздымается от возмущения, — у меня вся кухня плавает. Кап-кап! Прямо на новую плитку «под мрамор»! Я её в прошлом году положила, за тридцать тысяч! Включая работу!

От былой няшности не остаётся и следа.

Передо мной стоит финансовый каратель. Образ плюшевой бабушки куда-то испарился.

Она выдерживает драматическую паузу, давая мне осознать всю тяжесть преступления – капли на мраморной плитке.

— Мой сын, он у меня юрист, между прочим! — продолжает она, сверля меня взглядом, — он говорит, ущерб надо оценивать. А пока – ты мне должна пятьдесят тысяч. За моральный вред и за промокание. Я ночью теперь не усну, у меня бессонница! А за потолок надо будет платить отдельно.

Так и эта туда же. Наверно, сейчас подумает и предложит скидку в пятьдесят процентов, как тот эвакуаторщик.

Я стою, смотрю на наглую бабку и понимаю, что мир сошёл с ума окончательно.

Сверху – такой же ледяной монстр, снизу – бабушка-минотавр, требующая контрибуции за воображаемые страдания.

Где же тот милый одуванчик, которому я по доброте душевной мерила давление и угощала чаем с малиновым пирожным.

Нет, с меня хватит.

— А знаете что, Зинаида Петровна?

— Что?

Мысленно посылаю её в преисподнюю, в баню, в Караганду, но сдерживаюсь и вежливо отвечаю:

— Приезжайте утром с сыном и управляющей компанией, моей вины тут нет. Будем вместе с соседом разбираться.

Бабка испепеляет меня адским взглядом, её требование выплатить пятьдесят тысяч не удовлетворено с первого раза, и она судорожно размышляет, что ещё может содрать с меня.

— Ну, хорошо. Тогда пять тысяч.

— Только после того, как управляющая компания составит акт, — выдаю ей самую милую улыбку, на которую способна.

Бабка вспыхивает пурпурным румянцем. Нельзя давать ей опомниться, иначе это может продолжиться до утра.

— Спокойной ночи, Зинаида Петровна, мне утром рано на работу, — вру я ей и не краснею.

Пока она гоняет мысли в своей голове, аккуратно закрываю дверь.

Прислушиваюсь, слышу удаляющееся ворчание. Слава Богу, пока отстала.

Только добираюсь до своего ложа, снова звонок.

Ну что ей ещё надо?

Но на этот раз повезло. Открываю – там мама.

На меня обрушивается шквал эмоций.

Мама, не снимая пальто, парит, как буревестник перед штормом, расхаживая то тут, то там по квартире.

— Ладочка, родная! Что случилось? Я ехала и места себе не находила! — Она хватает меня за плечи, впивается взглядом в мою мокрую пижаму, затем переводит его на вёдра, тазы и стулья на столе. Её лицо вытягивается, — ой, что это тут у тебя… Боже мой, затопили! Сверху, наверное? Ой, смотри, пол-паркета вздулось! Это же навсегда!

— Мам, всё нормально, — пытаюсь я вставить свой самый бодрый голос, пока Пломбирчик, испуганно, прячется за диван, — это же не пожар, в конце концов! Всё высохнет! Отремонтируем! Ерунда! Мы же не сахарные, не растаем! Давай лучше чаю попьём.

— Нет, на ночь чай – это преступление. Как же это так?, — не унимается моя милая родительница, — нужно стребовать с верхнего соседа!

— Ничего, мам, — повторяю я, будто заклинание, — пару дней поработаю штукатуром и верну всё как было. Мы же в детстве с папой целую квартиру новыми обоями обклеили, помнишь? И ничего, живы! Ещё и весело было!

Мама смотрит на меня, качает головой, делает глоток валерьянки и изрекает приговор, который я слышу каждый раз, как что-то идёт не так:

— Лада, тебе мужика нужно. Солидного. С руками. Вот был бы у тебя мужчина, он бы и трубы проверил, и с соседом разобрался, и ремонт бы сделал. Пора уж, дочка! О внуках пора думать! Мне одной во дворе хвастаться нечем — у Анечки Сидоровой уже двое внучек, а у меня из новостей от тебя один кот да потопы!

Глава 8

Нетрудно догадаться, что на телефон никто не отвечает. Кто мог послать это анонимное сообщение?

Рабочий день начинается с того, что мой водитель Сергей, человек с лицом, будто высеченным из гранита, вежливо интересуется:

— Мирон Максимович, как спалось после дороги?

— Как в сказке, Серёж. Только без хэппи-энда, — вздыхаю я, разглядывая в затонированном стекле авто своё отражение.

Сергей молча кивает — он уже десять лет возит меня по Москве и знает: если я шучу про сказки, значит, настроение хуже, чем у медведя, разбуженного посреди января.

— Поехали в банк.

Он заводит двигатель. Тут совсем недалеко.

Иногда я хожу на работу из дома пешком. Поэтому и подбирал себе берлогу недалеко от офиса.

Формально у меня там две квартиры. Я купил однушку и трёшку, объединив их в одно пространство. Варианты искали долго, пока одна бабулька, владелица однушки, не покинула наш бренный мир.

Трёшка рядом продавалась давно, но из-за завышенных финансовых ожиданий прежних владельцев три года стояла без движения.

Они обрадовались, что хоть кто-то проявил интерес, и поспешили слить мне свою трёшку с большой скидкой.

Почти по рыночной цене — ну, может, на пять-семь процентов дороже. Для меня это не критично.

Кстати, интересно, откуда у той подтопленки квартира в моём доме? Небось бабка с дедом померли и оставили в наследство. Сейчас таких дармоедок и дармоедов — пруд пруди.

Разумеется, у меня есть, как у любого уважающего себя делового человека, загородный дом. Но я в нём редко бываю. Неохота ездить по этим бесконечным пробкам до Сити и обратно.

Знаю, что большинство моих соседей разного статуса и положения тоже тяготятся домами, но продолжают в них жить из-за жён-пустышек, которым нужна вся эта Рублёвка-Лакшери.

А мне — нет. И это прекрасно!

Фигуристые красавицы в зоне Приват-Банкинга мне как всегда рады — предлагают кофе или чего покрепче.

Отказываюсь. Куда в первой половине дня накидываться?

Меня быстро обслуживают, теперь пора в офис.

— Сегодня, наверное, опять до ночи? — осторожно уточняет Сергей.

— Нет, сегодня я себя побалую и уйду пораньше, с обеда. Хочу прогуляться с Гошей и поразмыслить о жизни и смерти, — отвечаю я и тут же ловлю себя на мысли, что фраза звучит как-то уж слишком пафосно.

Но чёрт с ним. Зачем сдерживаться, если хочется?

Сегодня мне действительно предстоит битва не на жизнь, а на смерть — сначала с цифрами продаж, потом с этим проклятым кротом, который сливает информацию Бессеребряникову.

Машина выруливает на Садовое кольцо, и я наконец-то могу расслабиться.

Нет, не так.

Я только лишь выгляжу расслабленным.

На самом деле мозг уже вовсю прокручивает варианты, кто из моих драгоценных сотрудников мог оказаться предателем.

Семёнов из IT? Возможно. Но он слишком труслив для шпионажа.

Лариса из маркетинга? Слишком умна, чтобы попасться. Нет. Да и не станет она рисковать…

Юристы?

Борис, который руководит департаментом продаж? Да он бы сам себя сдал за бутылку коньяка.

Ладно, доберусь до кабинета и рассмотрю каждого ещё раз.

Мысли прерываются, когда Mercedes плавно останавливается у подъезда башни «Эволюция».

— Встречаю в пятнадцать ноль-ноль? — уточняет Сергей.

— Если я не позвоню раньше, — киваю я и выхожу на улицу.

Мой офис в Сити — это стекло, сталь и вид на пол-Москвы.

Башня «Эволюция» встречает холодным блеском стекла и стали.

Её спиральная форма, напоминающая застывшую в бетоне ДНК, всегда казалась мне идеальной метафорой бизнеса — витки власти, капитала и амбиций, закрученные в бесконечную восходящую линию.

Я направляюсь к отдельному входу для топ-менеджмента, минуя общую очередь у турникетов.

Охранники в чёрных костюмах замечают меня за десять метров — перестают разговаривать между собой и склоняются в почтительном полупоклоне.

— Доброе утро, Мирон Максимович.

— Доброе, — киваю, даже не замедляя шаг.

Офисный планктон стоит в очереди справа и проходит через рамку металлоискателя.

Меня же пропускают без досмотра, хотя должны. Смотрю вопросительно.

Охранник, стоящий рядом, лишь вежливо улыбается:

— Всё в порядке, проходите, Мирон Максимович.

— Это кто такой? Почему его не проверяют? — возмущается какая-то мелочь.

— Тссс! — одёргивает его коллега, — это Сухоруков.

Моя фамилия звучит как заклинание. Вопросов больше не задают.

У руководства корпораций и компаний свой отдельный лифт.

Боковое зрение фиксирует справа интересный женский экземпляр в деловом костюме.

А эта что, тоже ВИП?

Юбка выше колен подчёркивает длинные загорелые ноги. Бёдра, узкая талия, вздымающаяся, на вскидку третьего размера, грудь — всё, как я люблю.

Определённо хороший экземпляр, даже настроение подняла.

Замедляю шаг, чтобы пропустить её вперёд — чисто из вежливости, конечно. Она бросает на меня быстрый взгляд, не скрывающий интереса.

Двери лифта, как по мановению волшебной палочки, бесшумно открываются. Пропускаю даму вперёд.

Если она работает в здании, то найду и познакомлюсь, как найду свободное время.

Лифт почти закрывается, и тут — бац! — как из-под земли вырастает Наталья Петровна, заместитель главного бухгалтера.

— Мирон Максимович! — восклицает она, словно я только что воскрес из мёртвых, — как хорошо, что я вас встретила! Мне срочно нужно обсудить отчёты в ПФР!

Я едва сдерживаю стон:

— Наталья Петровна, давайте после обеда.

— Но там же сроки! — тараторит она, не обращая внимания на мою спутницу, — и ещё эти новые требования ФНС, понимаете, они теперь требуют…

Я перевожу взгляд на незнакомку. Она прячет улыбку.

Лифт останавливается на тридцать пятом этаже. Она выходит, но перед этим призывно улыбается.

— Мирон Максимович, вы меня слушаете? — обиженно спрашивает бухгалтер.

Глава 9

Маркетологов с продажниками я разнёс в пух и прах так, что каждый из присутствующих двенадцати моих директоров департаментов имел бледный вид и худые ноги. На которых они уползли к себе.

После совещания задницы у всех горели знатно.

Можно считать, что я их простимулировал на ближайший квартал. Если не больше.

Пусть только попробуют не выровнять показатели и не вернуться к перевыполнению плана продаж. Прочувствуют мой гнев на себе.

А вот задача найти крота оказалась не такой уж и простой. Как ни странно, пройти детектор согласились все «подозреваемые».

Ну что же… Тем интереснее будет вычислить настоящую крысу и утопить.

Чтобы разгрузить мозги и проветриться, иду с Гошаном на вечерний променад.

Я возвращаюсь с прогулки с Гошаном, мы отлично погуляли с ним в парке. Анализирую и вспоминаю ответы всех опрошенных на детекторе лжи.

И вдруг слышу истошный женский визг! Добить наши нервные клетки решила девица, махающая руками.

— Сосед! Эй вы сосед! Подождите!

Причём не просто девица. А та самая ночная головная боль, долбящаяся в двери бросающаяся со шваброй в атаку.

Она меня раздражает. Останавливаюсь.

Девица меня догоняет.

— Вы! — она задыхается от гнева, — вы…

— Что «вы»?

— Вы не сосед, а сволочь!

— И вам всего доброго!

Разворачиваюсь, чтобы продолжить свой путь.

— Нет, вы никуда не уйдете! Из-за вас я вчера разбила машину, потом вы меня залили, потом чуть не убили дверью. Это просто так вам с рук не сойдет.

Она пытается перегородить мне дорогу

— Какая машина? Что вы несете? Отойдите, вы нервируете собаку! Ненароком еще укусит вас за… — оглядываю ее фигуру, задница ничего такая, — за плечо.

— Я несу?! Да вы…

Она не может найти слов.

— Психопатка! Рядом! — дергаю Гошу за поводок, кажется он собирается показать зубы. Мне это ни к чему.

— Я не боюсь ни вас, ни вашей собаки! И найду на вас управу. Вы еще пожалеете!

Обхожу ее и бормочу:

— Откуда такие только берутся? Решили бабла нахаляву срубить? Вряд ли получится!

— Да как вы смеете! — она чуть ли не с кулаками хочет набросится, — я вам про деньги ни слова не сказала!

Потом снова заводит избитую шарманку про Ноев ковчег.

Знаю таких — пытается набить себе цену.

Отправляю девицу восвояси, и жизнь сразу налаживается.

Возвращаюсь через полчаса с Гошей домой с прогулки — пёс доволен, я спокоен, мир прекрасен.

И тут — бац! — у моей двери опять торчит эта девица с затопленной квартиры в сопровождении женщины, которая выглядит так, будто готова разорвать меня голыми руками.

— Ну конечно, — вздыхаю, — пришли выбивать деньги. Как же иначе?

Мамаша, а это явно она — эталон «советской учительницы на пенсии»: причёска «гумёнцо», пронзительный взгляд и осанка, будто она вот-вот прочитает мне лекцию о моральном облике строителя коммунизма.

— Сосед! Вы что себе позволяете? — начинает она на повышенных тонах, будто я не человек, а ошибка в диктанте, которую нужно исправить красной ручкой.

Ставлю мамашу на место

— Стараюсь не жрать после девяти вечера, а так все себе позволяю.

— Вы знаете, что обязаны возместить ущерб моей дочери? — продолжает она, размахивая руками, как дирижёр оркестра, играющего «Ночь на Лысой горе» Модеста Мусоргского

— Так это ваша дочь? — говорю я, окидывая их обеих оценивающим взглядом, — ну тогда всё понятно. Яблочко от яблоньки недалеко падает.

Мамаша аж багровеет. Девица вздрагивает. Гоша мирно садится на задние лапы — видимо, уже предчувствует, что сейчас будет драма уровня «Игры престолов», только с участием разъярённой пенсионерки и её скромной дочки.

— Слушайте, соседушки — вздыхаю я, лезу в карман выуживаю пачку пятитысячных.

Глаза у мамаши округляются. У дочки — тоже.

Наугад отделяю тысяч двести.

— Нате вам компенсацию. Достаточно?

Тишина. Всовываю деньги в руки мамаше.

Даже Гоша перестал дышать.

— Вот и договорились. И больше, надеюсь, вас не увижу?

Разворачиваюсь с королевским достоинством, прошу мамашу отчистить территорию.

Жду ора, но мамаша совершает неожиданный стратегический манёвр — она молчит!

Не кричит, не матерится, не требует «воспитать меня, как следует». Что за чёрт? Неожиданно.

Гоша озадаченно смотрит на меня. Я озадаченно смотрю на него.

— Пардон, мадам. В сторонку, будьте добры.

И — о чудо! — она пропускает! Просто делает шаг в сторону.

Вставляю ключ в замок…

Захожу в квартиру, дверь закрывается, разуваюсь, снимаю с собаки поводок. Хочется пить, иду на кухню за стаканом, и тут чувствую взгляд с спину

Гоша укоризнённо смотрит на меня.

— Что? — зло огрызаюсь, — а что бы ты на моём месте сделал? То же самое.

Гоша отворачивается.

— С какого перепуга? Извиниться? Ты бы стал извиняться?

Пёс молча кладёт морду на лапы. Ответ очевиден. Он как бы говирит:

«Выглядишь как бородатый засранец. Сноб, хам потерявший берега!»

— Ладно, ладно… — бормочу я, — вкусняшек больше не проси! А вообще не тебе меня судить!

Гляжу на своё отражение в зеркале прихожей.

— Ну и что? — спрашиваю себя, — они вряд ли пришли с приглашение на пироги с картошкой и яблоками. Эти две так сказать «соседушки» и правда пришли за баблом. Понимаешь?

Но Гоша совсем не смотрит в мою сторону. Не одобряет. Чёртов пёс.

Глава 10

Лада

А кроме зарплаты вакансия хороша ещё тем, что находится совсем недалеко от дома в Москва-Сити.

Корейский мой второй язык, поэтому я сразу набираю указанный номер. Меня соединяют с руководителем отдела кадров.

— Добрый день, Светлана Валерьевна. Это Лада Никитина, я получила приглашение на собеседование!

— Здравствуйте, Лада, слушаю вас.

— А можно мне не завтра подъехать, а раньше? Я готова подъехать сегодня, простите, если нарушаю планы, очень хочется поскорее выйти на работу.

Надо хвататься за это место зубами и опередить всех конкурентов!

— Это похвальное желание, минутку, посмотрю график.

Повисает пауза, но уже через пару секунд сообщает, что у неё есть окно после двух часов дня.

— Ой, спасибо большое!

— Не за что, только не опаздывайте.

— Буду вовремя!

***

Я стою перед шкафом, а внутри меня начинает закипать маленький, но очень сердитый чайник. На кровати уже выросла гора отвергнутых вариантов.

Мама, сидя на краешке, смотрит на этот беспорядок с видом верховного главнокомандующего парадом моды.

— Это платье слишком яркое, — заявляет она, указывая на моё любимое васильковое платье, — будешь выглядеть, как попугай.

— Мам, это же синий! — пытаюсь я возразить.

— Синий-то синий, но кричащий, — парирует она, — сразу видно, что характер легкомысленный.

Я вздыхаю и достаю строгую серую юбку-карандаш и белую блузку. Классика жанра.

— Ой, нет, — мама качает головой, — слишком скучно. Как бухгалтер на пенсии. Молодой девушке нужно что-то… элегантное, но с изюминкой.

Чайник внутри меня свистит уже на самой высокой ноте. Я сжимаю зубы, чтобы не выдать раздражения, и лихорадочно перебираю вешалки.

Наконец, мои пальцы натыкаются на шерстяную ткань. Тёмно-синий, почти чёрный, брючный костюм. Я его почти не ношу, он казался мне слишком официальным.

Но сейчас – это последняя надежда.

Я надеваю его. Брюки с идеальной стрелкой, однобортный пиджак, под него – простая шёлковая блуза телесного цвета.

Смотрюсь в зеркало. Да. Это он. Строго, солидно, и… да, даже элегантно.

Мама обходит меня вокруг, изучая со всех сторон. На её лице – смесь одобрения и лёгкой доли скепсиса.

— Ну, вот это уже другое дело, — произносит она наконец, — смотрится… серьёзно. Хотя, конечно, в моё время женщины на хорошую работу надевали юбки. Брюки – это уж больно по-мужски. Но сейчас, видимо, времена такие.

Я ловлю себя на том, что закатываю глаза, но тут же опускаю их, делая вид, что поправляю манжет.

Спасибо и на этом, мам. Главное – я выгляжу как человек, который стоит зарплаты в пять раз выше обычной.

А с мамиными представлениями о дресс-коде я разберусь потом. После собеседования.

***

От дома до здания, где должно пройти собеседование, полчаса пешком.

Дохожу до небоскрёбов в «Деловом центре», и у меня перехватывает дыхание.

Не метафорически, а по-настоящему. Башня «Федерация» взмывает в небо двумя гигантскими стеклянными кристаллами, сверкая на осеннем солнце.

Останавливаюсь, запрокинув голову, и чувствую себя очень вдохновлённо у подножия невероятного творения инженеров и архитекторов.

Я смотрю на своё отражение в глянцевом мраморе стен — строгий костюм, собранные волосы, прямой взгляд.

Я здесь не случайная гостья.

Пришла за своим местом под этим стеклянным куполом, и моё скромное, но твёрдое чувство самоуважения говорит мне: ты это заслужила.

За стеклянными дверьми меня встречает новый неведомый мир, который, кажется, несётся на меня будущим.

Огромный, в несколько этажей атриум, залитый светом. Повсюду блестит полированный мрамор холодных, благородных оттенков — серый, бежевый, чёрный с тонкими прожилками.

Он везде: на стенах, на полу, даже у лифтовых шахт. Я иду по нему, и мои каблуки отстукивают чёткий, деловой ритм, который эхом разносится под сводами.

Вокруг — настоящий муравейник, но какой красивый! Молодые, подтянутые мужчины и женщины в безупречных костюмах несутся по своим делам с целеустремлённым видом.

От них веет такой энергией и уверенностью, что я невольно выпрямляю спину.

Воздух гудит от низкого гулка голосов, звонков телефонов и шуршания важных бумаг.

И он пахнет… пахнет дорогим кофе, свежими журналами и хорошим парфюмом.

Прямо здесь, на первом уровне, жизнь кипит и после рабочих часов.

Я вижу отделения банков, стильные кофейни, где за столиками обсуждают сделки, миниатюрные бутики с роскошными сумками в витринах.

Аптеку, больше похожую на салон красоты. Это не просто офисное здание. Это целый город в городе, где всё красиво и работает как часы.

Мне здесь нравится. Очень. В моей вчера затопленной хрущёвке с вздувшимся полом и подумать не могла, что всего в часе ходьбы существует такая параллельная реальность.

И у меня есть шанс стать её частью. Хотя бы на время собеседования.

Я подхожу к стойке ресепшен, и моё отражение в глянцевой поверхности кажется мне вполне подходящим для этого места.

К Светлане Валерьевне на собеседование я попадаю без четверти два.

Нормы вежливости и приличия соблюдены. Я показываю, что умею быть пунктуальной.

Само собеседование длится минут сорок. Оно состоит из беседы и тестов, которые я прохожу с изящной лёгкостью.

Видно, что руководитель кадров очень доволен. Она обещает сообщить о результатах позже.

Меня это немного расстраивает, но я стараюсь держать лицо.

Возвращаюсь домой так же пешком, настроение у меня хорошее до тех пор, пока я не встречаю соседа, виновника половины моих бед.

По всей видимости, он никого, кроме себя и своего пса, не замечает.

Пытаюсь вежливо завязать диалог, но ничего не получается. Он называет меня психованной, а его — сволочью!

Рассказываю маме. Зря. Она возмущена. Это она ещё не знает, что проблемы с машиной тоже его рук дело.

— Ну, это просто какая-то наглость! Феерическая наглость так себя вести. Вообще хоть какое-то человеческое сострадание должно быть в этом человеке?

Глава 11

Мирон

Спустя три дня.

Я сижу в офисе в большой переговорной, постукиваю пальцами по столу. Скоро встреча.

Передо мной – целый строй флажков на изящных подставках: Россия и Южная Корея.

Скрупулёзно осматриваю, чтобы все стояли идеально ровно. Сегодня должно быть всё безупречно.

Взгляд скользит по пустым хрустальным вазам, которые должны были украшать стол. Где же лотосы?

Я специально поручил Алине найти именно их — эти священные для восточной культуры цветы.

Вспоминаю, как впервые увидел их в Сеуле: нежные лепестки, парящие над водой, символ чистоты и духовного роста.

Хотелось создать для корейских партнёров атмосферу уюта, показать, что мы ценим их традиции.

Дверь приоткрывается, и появляется Алина. По её лицу сразу видно — присутствует проблема.

— Алина, у нас проблемы?

— Мирон Максимович, вы, наверно, насчёт лотосов... — она нервно переминается с ноги на ногу.

Вижу, что на ней лица нет. Понятно.

— Говори.

— В общем, тут такое дело, не велите казнить, велите миловать. Я объехала все цветочные салоны, обзвонила все сайты. Даже связывалась с ботаническим садом. Живых лотосов в Москве не достать. Хоть вешайся.

— А ты мне об этом сообщить не могла ещё позже, после встречи с корейцами? Я тебя всегда учу находить альтернативу.

— Да, Мирон Максимович.

— Что, да? Альтернатива есть?

Она косится на меня и пустые вазоны на столе. Видимо, просчитывает вероятность взрыва вулкана, то есть меня, а потом набирается смелости:

— Кувшинки.

Вижу, как она внутренне сжимается, ожидая беды. Я и так не стал бы орать. Но сегодня я в особенном, философском настроении.

— Кувшинки? — задумчиво переспрашиваю, — знаешь, Алина, в этом есть своя поэзия. Наши северные цветы, выросшие в суровых условиях, но не менее прекрасные. Пусть корейцы познакомятся с русской природой. Ты отлично поработала. Хвалю за сообразительность.

Ассистентка расправляет плечи, смотрит на меня с немым удивлением, явно ожидая другого исхода.

Она всё ещё не понимает — это сарказм или ею довольны.

Но я действительно считаю — иногда импровизация лучше плана. Особенно когда дело касается красоты.

— Кувшинки, надеюсь, живые? — добавляю уже строже.

Она радостно кивает:

— Вазы нужно надраить. Они должны играть на свету.

— Уже всё сделано, сейчас занесут.

Моя помощница сияет почище хрусталя.

Когда Алина выходит, снова смотрю на подготовленный стол.

Флажки, документы, блестящие канцелярские принадлежности — всё на своих местах.

Теперь ещё и кувшинки добавят природной гармонии. Может быть, это даже лучше — показать нашу искренность, а не слепое следование протоколу.

Телефон вибрирует в кармане. Достаю, смотрю на экран — названивает Алина. Значит, что-то не так. Просто так ей звонить запрещено.

— Алло.

— Мирон Максимович, у нас ЧП.

— Что такое?

— Смирнова нигде найти не можем.

— Это который переводчик?

— Да. Не отвечает ни на звонки, ни на сообщения. Даже жене позвонили.

— И что жена? — спокойно спрашиваю я.

В телефоне повисла зловещая пауза:

— Жена сообщила, что он у нас больше не работает и мы можем с ними судиться…

Вот тебе и смс с «переводчиком».

Чёрт! За час до прибытия корейской делегации…

— Алина! Быстро кадровичку ко мне в переговорку!

***

Дверь в переговорную распахивается с такой силой, что флажки на подставках взметаются и опускаются.

Врывается запыхавшаяся Светлана Константиновна, а за ней — сияющая Алина.

Мысленно ставлю плюс в карму моей ассистентке — доставила кадровичку быстрее, чем доходит правительственное донесение.

— Мирон Максимович, вы меня вызывали? Срочно? — Светлана Константиновна поправляет очки, которые съехали на кончик носа от спешки.

В её глазах читается паника: «Что пошло не так? Мы же крутая компания».

Алина же стоит рядом с таким сияющим видом, будто я не в кадры её послал, а в ЗАГС.

Интересно, она вообще осознаёт, что мы на работе?

— Садитесь, — указываю на кресло. — Смирнов. Переводчик. В курсе, что он увольняется?

Светлана Константиновна бледнеет так, что её белая блузка кажется рядом загорелой.

— Н-нет... Он не подавал заявление...

— Вот именно! — хлопаю ладонью по столу. Ваза с кувшинками вздрагивает, капли воды падают на полированную поверхность, — между тем, он не вышел и выходить не собирается! Он решил вот так безнаказанно слить свою работу.

Она ёрзает в кресле, как школьница на экзамене:

— Мирон Максимович, если он принесёт больничный и потом напишет заявление по собственному...

Хочу выругаться матом, но сдерживаю себя.

— Поднимите его трудовой договор! — перебиваю. — Проверьте каждый пункт! Позаботьтесь, чтобы вылетел с волчьим билетом.

— Хорошо, будет сделано, Мирон Максимович!

— Теперь второй вопрос: есть у вас на примете переводчик, владеющий корейским?

— Да.

— Вызывайте. Через час корейцы будут здесь!

Светлана пытается осмыслить задачу.

— Всё ясно?

— Да, конечно!

Кадровичка судорожно хватается за блокнот, пальцы дрожат, когда она листает страницы. Вижу, как на лбу у неё выступают капельки пота.

— Есть... три кандидата... — она заикается. — Но по итогам тестирования ни один не показал идеального...

— Чёрт возьми! — устало потираю глаза. — Мне не нужен идеальный! Мне нужен переводчик, который через час будет стоять здесь и переводить слова с русского на корейский и обратно!

— Какие слова, Мирон Максимович?

Блин, вот она тупит!

— Слова «миллиард долларов», Светлана Константиновна, нужно перевести «миллиард долларов», с русского на корейский и обратно. Я доходчиво объяснил?