Перейти перевал - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Сергей Лысов (самиздат)

Предисловие

Книга, которую вы держите сейчас в руках, написана в художественном стиле, но она — не плод фантазии. Все истории основаны на реальных событиях. По сути, это литературный перевод стенограмм и записей фактических происшествий, случившихся в разное время и с разными людьми. Что их объединяет? Тема скрытых способностей и неписаных законов жизни, которые являются неизменными. Это повествование о том, что лежит в основе многих бед человека, и как он может изменить не только свою жизнь, но даже смерть…

Иными словами, эта книга — особая смесь авто- и нон-фикшн, завёрнутая в обёртку неких «тайных знаний», и направленная на развитие духовного потенциала человека.

Где мог, я излагал в формате автофикшн, где не мог — это был нон... Там, где было уместно, я делал рассказ, поскольку хорошо помнил, как всё происходило в деталях. При этом рассказы не связаны в единую сюжетную линию, но подчинены главной цели, заложенной в саму их ткань: «Просто читай, и знания о том, как удержаться «в седле» на крутых жизненных виражах, будут заходить сами».

Есть ещё кое-что общее для всех историй. Это присутствие некоего человека, о котором мало говорится, но роль которого чрезвычайно велика. У каждого из нас, наверняка, такой человек в жизни был, даже если встреча с ним носила мимолётный характер. А если вы не помните таких, то потрудитесь это сделать, ведь мало кому удавалось их избежать. Эти люди – наши посланники. Они передают нам знания, которые и указывают путь к Небу.

Мне самому не единожды довелось встречаться с такими, и в книге вы увидите их в одном собирательном образе. Но один ли это персонаж или разные – всё это люди, что называется, с большой буквы. Мы навсегда запоминаем их по тому особому послевкусию, которое они умеют оставлять после себя.

Книгу нельзя назвать развлекательной, хотя читать рассказы порой интересно также, как детектив или мелодраму, ибо они жизненны и произошли в действительности (только имена и места изменены). Дело в том, что я не писатель — я специалист по развитию определённых способностей, а писательское мастерство использовал, так сказать, в корыстных целях. Собственно, идея передачи навыков и являлась моим интересом при принятии решения публикации этих историй.

В конце книги я оставлю инструкцию по применению той способности, о которой вы узнаете из повествования. Это на случай, если вы захотите начать тренировать её. Ведь изменение качества жизни не происходит само собой, мастерство управления не появляется вдруг, а уж о «менеджменте смерти» и говорить не приходится! Но первый этап вы пройдёте, уже читая эти истории.

Удачи!

Бог VS Дьявол

К моменту, когда я начал разбираться, кто он такой на самом деле, этого не знал, скорее всего, даже сам господь Бог. Разве что дьявол. У этих двоих явно были отношения. Ведь лукавый не трогает не только тех, кто его не боится, но и тех, кто ему не потакает. Кого-то вроде Маргариты, но никак не Фауста.

Джордж был, как говорят, два в одном: дьявол и Бог. Во всяком случае, я узнал его именно таким. А потом, потеряв его, долго искал. Мучительно долго. И когда нашёл, увидел то, от чего смерть и жизнь преображаются в одну и ту же длину волны.

Он не был психологом. Он был скорее антипсихологом. Те ведь снимают боль, а Джордж будто добавлял её. Его фишка, которую я отчаянно хотел понять, состояла в том, что он менял жизнь человека.

Помню историю одной женщины. У неё муж пил. Беспробудно пил. Алкоголик. Но её проблема была не в этом. Пьёт да и пьёт, мало ли. Проблема была в том, что она любила мужа. Именно тогда «пьёт» становится адом. А если принять во внимание, что любила она его самозабвенно, то становится понятным и уровень её ада. Ад ведь бывает разным: слабым, средним, сильным.

Так вот, муж её перестал пить.

Джордж начал работать с этой женщиной, и тут до меня доходит информация, что её муж попал в аварию и лежит в реанимации. Врачи сказали: «Без шансов». «Это так, что ли, он делает, чтобы человек бросил пить»? – подумал я тогда, вытерев со лба резко выступивший пот.

Познакомились мы с Джорджем случайно. Меня попросили его привести к этой женщине, а поскольку она жила в месте, куда обычно незнакомцы не ходят, его нужно было сопроводить. Местность эта называется Слободкой — возле Второго кладбища, как его здесь нарекли. Раньше туда ходить никому не рекомендовали, а сейчас это экзотическое место для туристов. Одессу все знают по Дерибасовской, а не по таким районам. К тому же, найти дом женщины было сложно. Сама она выйти не могла, так как сильно заболела в тот самый момент, когда Джордж согласился взяться за неё.

И вот я узнаю, как муж этой женщины через месяц после их первой встречи попадает в реанимацию, и жизнь его висит на волоске. К моменту, когда мы приехали к ней во второй раз, она уже была на ногах. Я присутствовал при их разговоре. Точно знаю, что это не было моей идеей. Джордж как-то странно настоял. Зачем, я тогда не понимал.

Помню, как он её спросил:

– Ты понимаешь, что просишь? Он может бросить пить. Но ведь он — это ты. И если он это сделает без тебя, ты можешь получить ровно то, что просишь, но какой ценой?

Она не сразу поняла, что он сказал. Тем более, не понял этого я. Я тогда вообще ничего не понимал. Слышал какие-то слова, но не более. И вспомнил их уже, когда её муж оказался между жизнью и смертью. Так что, всё было в рамках… Она знала, на что шла.

– Тебе придётся принять его смерть сейчас — пока он живёт, – сказал Джордж тогда.

– Но как! Как это возможно? – посмотрела она на него с мольбой.

– Всё возможно, – сухо ответил он. – Но если ты не можешь, тогда не нужно желать, чтобы он бросил пить. Он пьёт — это твоё отражение.

«Ни хрена не понимаю, – отметил я тогда про себя. – Какое ещё отражение?» Не знаю, что происходило дальше. Мне нужно было уезжать, а Джордж ещё оставался. Позже я узнал, что её муж выжил. Да как! Вот что удивительно. Я заехал к ней за своей запаской, которую оставил тогда у неё во дворе, и спросил:

– А что он сделал?

– Не знаю, – ответила женщина. – Но я после разговора с Джорджем смогла принять смерть мужа.

В голове у меня всё перевернулось, и я тут же начал её расспрашивать, но по обрывочным и невнятным фразам что-то взять в толк было сложно. Я только понял, что ей было очень больно, когда Джордж что-то говорил.

– Он что-то спросит, а у меня внутри аж жжёт, так больно. Я говорю ему, что это невозможно переносить. А он: «Если хочешь, мы закончим». Мол, выбирай. Ну, я и выбирала. Он просил закрыть глаза, и я рассказывала ему какие-то страшные истории.

– Он ввёл Вас в гипноз?

– Нет. Он велел оставаться в настоящем времени. У него это называлось микширование – наложить прошлое на настоящее. В общем, с перерывами часа три так и говорили. Помню, вдруг возникла какая-то странная лёгкость и ясность, так что даже стыдно стало. У меня ведь муж при смерти, а мне так спокойно. Я спросила у Джорджа: «Он что, умер?» И он ответил: «Да». Но я по-прежнему была в каком-то странном спокойствии. И тут зазвонил телефон. На экране высветился номер больницы. Сердце ёкнуло. Я посмотрела Джорджу в глаза, и у меня мурашки по коже побежали. Нажимаю на кнопку, слышу голос врача, который что-то говорит, а я не могу врубиться. Какая-то кровь, группа, ещё что-то. А потом доходит: они просят поискать людей с третьей группой крови. Я спрашиваю: «Он жив?» И они отвечают, да, мол, появилась надежда. Ну, тут я не выдержала и в слёзы. Говорю Джорджу: зачем же ты, сука, так издеваешься-то над людьми? Даже хотела его выгнать из хаты. А он улыбается. Потом, видимо, понял, что я совсем не в себе, и говорит:

– Муж — это твой фантом. И убила ты его, а не мужа. Теперь у тебя его отражение будет совсем другим. Я позвоню тебе. – Попрощался и ушёл. Больше я его не видела.

И я тоже его больше не видел. Но ищу. Желание понять, как и что он делал, превратилось в навязчивую идею. Теперь, спустя годы, мне уже не кажется случайностью то, что он тогда настоял на моём присутствии. «Такие встречи не могут вот так закончиться: ничем», – не покидала меня мысль.

– Господи, – шептал я, – я же его даже в лицо не знаю. Необычно широкие солнцезащитные очки не оставляли ничего, что сохранилось бы в моей памяти. Только какая-то особенная энергия: тёплая, добрая, но сильная и стойкая. Словно я встретился с Илаем из одноимённого голливудского фильма.

Так я и прожил с этой энергией. Иногда кажется, что он неведомым образом наполнял меня ею. И пока я искал, он передавал. Так я и стал тем, кто пошёл по его стопам. Не даёт покоя только одно: по его ли стопам?

Лисички

Вопрос, как держать удар, когда всё рушится, интересовал меня чуть ли не с детства. Можно сказать, я исследовал его всю жизнь. Мой запрос, собственно, был в чём? Я искал способы, как оставаться «в седле». Понимаете? Когда вокруг бушует буря, а ты «в седле»…

«В седле» — не просто метафора. Это не значит кайфовать во время бомбёжки или не чувствовать боль, когда теряешь близкого. «В седле» — это нечто другое, более стоящее…

Я знал одного человека. У него в один момент рухнула вся жизнь. Случилась автомобильная авария, и сломанный позвоночник приковал его к постели. Человек этот был по современным меркам весьма успешным. Только взошёл на политический Олимп, но уже показал себя. В общем, как раньше говорили — воин. И всё это в один момент кануло.

А чуть позже ушла и его жена, прихватив с собой бизнес, который, естественно, был записан на неё. Женщина эта была красоты невиданной, но, как оказалось, и такой же смекалки. Прихватила бизнес она не сразу, а год спустя, когда вошла в дела и во вкус. У меня на этот счёт есть присказка: «Посади священника в танк, и он будет вынужден давить всё перед собой». Бизнес — это территория дьявола. Ступив на неё, ты будто надеваешь виртуальный шлем и подключаешься к стандартным программам рогатого. Не каждому удаётся ходить в этом шлеме и оставаться достойным человеком, а не просто успешным политиком или бизнесменом. Быть на одной ноге с дьяволом, но держать дистанцию — вещь для большинства недосягаемая.

У этого человека всё именно так и произошло. В конце концов, он остался один с больной матерью. Пока она жила, он держался, как-то рулил ситуацией. Но чуть позже ушла и она.

Мать похоронили в глухой деревне, где жила её сестра. Там он и остался. Квартиру сдали в аренду, друзья насобирали на инвалидное кресло, но жизнь потихоньку превращалась для него в ад. Одиночество, прикованность к постели, отсутствие любимого дела доканывали.

Когда я слушал его историю, у самого кадык ходил. Я только хотел побыстрее узнать, что же произошло после, и почему сейчас он сидит передо мной счастливый и не в инвалидной коляске.

Михаил, так он представился, пришёл ко мне на консультацию с каким-то вопросом по бизнесу, но мы оба отвлеклись и будто переместились в другое время.

– Я тогда лежал отрешённый на кровати, – начал он свой рассказ, – повернул голову к стене и обдумывал, как уйти из жизни. Подняться-то сам не могу. Только и слышу, как тётка без умолку тараторит: мол, как всё будет хорошо, как много людей выздоравливает, и что я не один, и всё это небезнадёжно. А у меня даже сил сказать, чтоб она замолкла, нет. Лежу я и чувствую смерть… прям по запаху, и одновременно больно, что расстаюсь с жизнью. Горько, что всё закончилось... Так сильно больно стало, что захотелось встать и крикнуть. Но ни то, ни другое сделать не мог. И я сдался: вошёл в эту боль, чтобы она забрала меня нахрен насовсем, и почувствовал такой непередаваемый ужас – сравнить его вообще не с чем! Но мне было всё равно — я уже согласился уйти. В какой-то момент я потерялся. Отключился, наверное, как в бреду. Вынырнул от сильного дверного скрипа.

Последние его слова вызвали у меня образ деревенской хаты и этого характерного звука несмазанных петель.

– Повернул голову, – продолжал он, – вижу, в дом заходит малец. Я его давно приметил. Мелкий такой, лет десять, не больше. Он время от времени к нам наведывался и что-то с тёткой обговаривал. Дверь аккуратно закрыл, в руках кошёлка, такой деловитый, лицо хмурое. Поставил всё хозяйство на стол, а тётка спиной к нему стояла. «К обеду получится?» — услышал я голос паренька. Помню, как тётка повернула голову, посмотрела на него сверху вниз, потом на кошёлку, подошла к ней, пошарудела там, высыпала содержимое в кастрюлю, а потом, потрепав его по волосам, говорит: «Как мама»? Пацан даже не посмотрел на неё, развернулся и пошёл к двери. И только тёткин взгляд провожал быстрый шаг этого маленького человека, пока тот не закрыл за собой дверь.

Михаил отпил из чашки, посмотрел куда-то в сторону и на мгновение замолчал. Вдали виднелась площадка летнего кафе в окружении вековых, руками не объять, деревьев. И на их фоне сервированные столики с красными скатертями и стульями из ротанга, отделенные горшками с драценами; чуть дальше – небольшой фонтан с писающим мальчиком. Продолжая разглядывать местность и не поворачивая головы, он заговорил:

– Я спросил тётку: «Кто это?», немного удивляясь своему интересу. Я ведь одной ногой был уже «там», но кто-то внутри меня подавал новые звуки, незнакомые мне ещё.

– Семён это. Мать у них умирает, — ответила тётка. Тихо так сказала, обречённо. – Уже как третий месяц болеет, вся высохла. А в доме он да младшая сестрёнка. Помогаем, конечно, чем можем. Но нас в деревне, сам знаешь, сколько осталось.

– Как сейчас вижу, – продолжал мой собеседник, – сидит, значит, тётка на табурете, вытирает глаза фартуком, а потом рукой махнула и говорит:

– В общем, в лес он ходит. Насобирает лисичек, а потом несёт ко мне и просит, чтобы я сварила маме суп. Прошлый раз, когда приходил, сказал, что еда ещё вчера закончилась. Но ведь каков малец! Не пришёл просить, а лисички принёс. Я еле сдержалась, чтоб не зарыдать при нём.

Я заметил, что к нам быстрой походкой идёт официант. Он двигался словно почтальон с важным письмом. Взглядом я дал ему понять, что мы заняты, и он резко остановился, словно затормозила машина.

— Тут меня как передёрнуло, – продолжал Михаил, не успев отвлечься на официанта. – Что это было, уж и не знаю. Только после этого дня всё как изменилось. Правда, не сразу. И только после уже я наткнулся на одного человека, видео которого мне друг показал. Но, видите ли, странность какая! До сих пор не могу понять... Технику, которую на этой записи я увидел, держу как святыню. Это просто какое-то волшебство, понимаете? Я ведь не сразу встал на ноги. И без неё, уж не знаю, что было бы. Но внутри себя поднялся я сразу… Вот с того момента, как дверь скрипнула. Сила какая-то появилась... Помню, начал подтрунивать над тёткой, шутить, она аж воспряла духом. Но я не об этом хотел сказать. Точно помню, что изменения начались не после техники из видео, а с того самого случая с мальцом. Вот в чём странность!

Пройти перевал

Чисто технически, ад никогда не выглядит замысловато. Ад — это не событие: не предательство, не болезнь, не дефолт, не увольнение. Ад — это то, что ты испытываешь. Это мост, который соединяет две стороны: с одной находится «Я», а с другой — событие. Мост между ними — состояние. «Я» и событие без моста существовали бы порознь.

– Вы знаете, что такое ад? – спросил он, глянув на меня украдкой. – Ад — это беспомощность! Вы смотрите на своего умирающего пса и ничего с этим поделать не можете. Понимаете? Я много раз слышал байки о том, как кого-то жарят на сковородке. А как ещё заставить человека поверить в то, что это невыносимо больно? Мальчиком я много раз спрашивал бабушку: каково это? Но сейчас точно знаю. Это не сковородка. Ад — это беспомощность.

Я слушал этого человека и спрашивал себя: «Как ему удалось выйти из ада?» Глядя на него, нельзя сказать, что он мученик. Случайно? Или он знал способ? Что-то исходило от него такое, что незримо указывало на то, что он понимал в этом больше, чем я.

Мы познакомились недавно. Я ждал в его доме, гостеприимно встреченный его матерью. Он запаздывал. А неделей раньше ко мне приходила девушка, его дочь. Высокая, стройная, эффектная. На вид лет 27 - 28. Звали её Олеся.

Ситуация поначалу была обычной: проблемы с отцом. Она его очень любила, а он не отвечал взаимностью.

– Он ведёт себя со мной, словно учитель. И меня это убивает!

– А что не так? – спросил я.

– Вы не подумайте, он запредельный учитель. Таких я не видела ни в жизни, ни в кино. Но именно это меня и выводит. Я обожаю его и горжусь одновременно. Наверное, горжусь всё же больше… Это очень странное чувство.

– Так что не так? – я продолжал не понимать.

– Он не ведёт себя как отец. Ну, как папа, понимаете? И я устала это выносить.

«Хм, что-то тут не так...» – пронеслось у меня в голове. Вроде бы простая ситуация, но я чувствовал, что за ней прячется что-то особенное.

Олеся пересказала один из случаев. По её мнению, он приоткрывал суть проблемы. Ей нужно было выехать по делам: что-то срочное на работе, а за окном пурга. Жили они за перевалом, дорога в такую погоду ничего хорошего не предвещала.

– Я сообщила об этом отцу, а он посмотрел на меня, встал, немного походил по комнате, взял кочергу, приподнял раскалённые кольца печки, заглянул туда, будто там находилось что-то важное, повернулся ко мне, посмотрел как-то странно и по-учительски сказал:

– Ты понимаешь, в какую погоду едешь?

– Понимаю, – ответила я.

– Как ты видишь эту поездку? С учётом того, что мы оба знаем, что сейчас за погода.

– Еду медленно, – говорю, – резина шипованая. Со мной мобилка и спутниковый. Запасной бак бензина. Тёплая одежда. А главное — там человек, которому нужна моя помощь. Я ведь врач, как ты знаешь.

А он мне в ответ:

– Ок. Будь внимательна. Доедешь — перезвони.

И ушёл к себе.

– Понимаете?

– Нет, – отвечаю. – Не понимаю.

– Но он же отец! – воскликнула Олеся. – Вы просто не знаете нашу местность. Ехать в такую погоду крайне опасно. А он мне: «Ок. Будь внимательна».

Она попыталась его передразнить.

– Разве любящий отец так ведёт себя? Я ему потом не перезвонила, как он просил. Приехала домой поздно вечером, а он даже не спустился. Будто меня в его жизни нет, или я квартирантка какая-то.

Я увидел её мокрые глаза и протянул салфетку.

– А что мать? Как с ней? – начал я «разведку боем».

– А мамы у меня нет. Она умерла, когда мне и трёх месяцев не было.

И тут я почуял, что передо мной открылась дверь в тот самый ад. Это не было аналитическое состояние. Это было животное ощущение. Молодая, милая девушка словно пригласила меня туда… И мне даже показалось, что она присела, как это делали дамы в старые времена, давая согласие на танец.

Я расспросил её о смерти мамы, но толком узнать так ничего и не смог.

– Много раз я спрашивала у папы, что произошло, но он всё отмалчивался. Скажет только — авария, а потом аккуратно переводит разговор на другую тему. Да так, что я только потом понимала, что произошло. Папа очень необычный. Понимаете? Очень. Как Бог. Словно окутывает пеленой…

Я чувствовал, что здесь прячется нечто особенное, и поэтому напросился на разговор с её отцом. Кто хорошо понимает этику психологии, знает, что делать это не рекомендуется. Но я уже решил, что встречусь с ним.

Был субботний зимний вечер, когда я поехал к нему домой. Снег валил с самого утра. Он жил где-то в глуши со своей матерью, бабушкой Олеси. Признаюсь, я не ожидал увидеть такой красивый дом, окружённый соснами. Он спрятался в лесу неподалёку от озера. Ворота были открыты, и я понял: меня ждут.

Его не было дома, хотя мы договаривались. Дверь открыла сухонькая старушка, лет семидесяти, на плечах жилетка, косынка на голове, на ногах валенки. Она знала, кто я, и сразу пригласила в дом:

– Заходите, пожалуйста. Я Анна Павловна, мать Михаила. Он просил передать, что немного задерживается. Перевал засыпало снегом, и он поехал по объездной. Сказал, чтобы я Вас напоила чаем с вареньем, и что Вы не имеете права отказываться.

Внутри дома было уютно, но без модного лоска. Такой себе сельский стиль: деревянные стены из кругляка, печка с красными раскалёнными кольцами, от которых пышет жаром. На соседнем, таком же раскалённом сопле стоял чугунный казан, из-под крышки которого вырывался пар.

Мы понемногу разговорились. Я подливал третью чашку чая, когда решился спросить: что произошло с женой Михаила? Анна Павловна стояла возле плиты, спиной ко мне, и мешала содержимое в казане. Услышав мой вопрос, она остановилась. Накрыв казан крышкой, повернулась, взяла полотенце, висевшее рядом на стуле, подошла ко мне и, вытирая руки, присела на табурет.

– Авария. Столкнулась с грузовиком. Хоронили в закрытом гробу. – Она опять начала вытирать руки полотенцем, уставившись в окно, будто там кто-то находился.

– Олеся говорит, что отец всегда уходит от ответа на вопрос, что произошло, – сказал я, снизив тон.

Цыганская доверенность

Что может быть хуже, чем вложить в кого-то всю свою душу, а потом оказаться брошенным? Ведь вложить душу — это не просто слова. Вложить душу — это когда ты взваливаешь на себя чью-то ношу: тебе тяжело, но ты не отказываешься, несёшь её, кряхтишь, тужишься, плачешь, но тянешь.

Оказывается, есть ещё худшее, чем когда тебя оставляют ни с чем. Это когда тебе никак не компенсировали твои душевные силы, вложенные в эту ношу. Груз ведь теперь твой, а не его или её.

Я часто вспоминаю слова Джорджа: «Миллионы людей в беде не оттого, что не компенсировали дом, машину или деньги, которые остались у них после того, как они бросили кого-то. Они в беде оттого, что не знают о последствиях такого поступка. Не подозревают, что эти ценности окроплены частичками души брошенного человека».

Эту истину я уже битый час аккуратно доносил до Сэма (как мы между собой звали Семёна), казалось бы, опытного уже адвоката, владельца собственной конторы. И получалось это у меня слабо.

– Что я могу сделать? – возмущался он. – Это один из самых крутых людей в нашем городе, и имел он в виду все эти суды. Они и в лучшие-то времена не работали, а теперь так и подавно.

А ситуация такова: клиент Семёна после 15-ти лет совместной жизни объявил своей жене о разводе, оставив ей двухкомнатную квартиру и старенький Хендай. И это с двумя детьми!

Когда такое известие к тебе приходит вдруг, оно сродни сообщению о неожиданной смерти близкого. Ты ещё долго приходишь в себя, не веря в случившееся. Но когда узнаёшь, сколько на самом деле стоили все твои переживания — за его жизнь, за все его кризисы, потери, за моменты, когда его кидали и пугали, когда ты вставала ночью, чтобы открыть ему дверь и привести его в порядок — то попадаешь в самую страшную адову нору: обиду. Хочется умереть, и только дети не дают тебе это сделать. Да, по закону у неё есть право на все его бизнесы, нажитые в браке, и Сэм прав насчёт судов.

– Согласен. У неё мало шансов, – сказал я, но Семён, не унимаясь, воскликнул:

– Мало, говоришь? Да их нет вообще!

– Их нет, потому что ты обычный клерк… стряпчий, а не Кони или Плевако. Ты простая канцелярская функция в системе этого прогнившего мира. Потому так и считаешь.

Я уже давно его тренировал. Ну, знаете, когда боксёр открывает подбородок, а тренер не стесняется его ударить именно в это место, хотя и не так сильно, как противник — это учит. И он тебе благодарен. А когда это ему однажды помогает, и он может постоять за себя или за свою девушку, все эти удары становятся для него бесценным эликсиром. Мне казалось, именно таким тренером я был для Сэма. Наверное, поэтому он держал мои «удары». А они бывали болючими.

– А чтобы ты сделал? – кивнул он головой.

– Меня смущает не то, что ты спрашиваешь об этом, а то, почему ты не видишь решения.

– Что-нибудь, наверное, из твоих штучек — на грани закона?

– Не бывает на половину беременности. Решение законное или нет. А вот праведное ли оно… именно это имеет значение. Я знаю, как делать законность и праведность, а не что-то одно. Юристу конец, если он не может удерживать эти две вещи одновременно. Про адвоката дьявола слышал?

– Не тяни, говори уже.

– Я скажу. За мной не станет! Это моя обязанность. Ты же для этого ко мне ходишь? А тут дело не в юридической технике. Нужно понимать, почему жена этого местного олигарха права.

Я сделал акцент на слове «почему».

– Ясное дело, почему, – воскликнул Сэм, – по закону ей положено. Так записано в Гражданском кодексе.

– Я же говорю, что ты канцелярская функция, а не Кони. – Он зыркнул на меня, и я добавил: – Стряпчий. Это они живут только по закону. Им бы понять, что римское право — это спущенное сверху одеяло Бога, но для этого надо бы попытаться постичь его, а не зазубрить норму. Почему, скажи, правило о совместно нажитом имуществе правильное? Это надо понимать! А не просто запомнить, что такая норма есть в законе.

– И почему же?

– Это ты поймёшь, когда мы пойдём к твоему клиенту вместе. Когда у тебя встреча с ним назначена?

– Завтра, на десять, – ошарашено ответил он.

– Вот и хорошо. Представишь меня как своего помощника. Не переживай, я не надену Бриони и приду в засаленном пиджачке. Скажешь ему, что чувак съел зубы на бракоразводных процессах и утверждает, что если кое-что не учесть, могут быть проблемы, выходящие даже за рамки физической опасности.

– Ты серьезно? – спросил он меня слегка испуганно.

– Я когда-то врал тебе?

Семён ещё долго смотрел на меня, слабо понимая, что происходит, и я решил разрядить обстановку.

– Давай я тебе пока приведу самый простой пример, как можно поступить. Я однажды это провернул. Не могу сказать, что всё прошло гладко, но это был выход лучше, чем оставаться терпилой.

И я рассказал ему коротко суть ситуации, которая сводилась к тому, что я посоветовал одному человеку продать часть своих акций лицу, которому было выгодно потрепать нервы его оппоненту (они были конкурентами и, к тому же, ненавидели друг друга). Это вроде того, как дать доверенность цыганам на часть кафешки, в которой твой партнёр решил тебя кинуть.

– Но здесь нет ни доли, ни акций. Это общая, семейная собственность, – заметил Сэм.

И я объяснил. Он, правда, чуть со стула не съехал — такое сильное озарение у него случилось.

Я растолковал ему, что у жены клиента есть законные права требования. Да, не бог весть что, но это законное право. И требовать по закону — это тебе не в истерике взывать к верности на домашней кухне. Короче, право требования легко передаётся кому-то из канцелярии дьявола, а тот уже быстро находит претендента на имущество.

Сэм с интересом слушал меня.

– Можно, – продолжал я, – например, выйти с предложением к лицам, которые враждуют с мужем этой женщины, так сказать, продать доверенность на судебный спор. Адвокаты набросятся как шакалы, и тот потеряет свой покой на долгое время. Это ведь уже покушение на его бизнес, а не просто на имущество: суд постановит до окончательного разбирательства ввести жену в управление компаний, и от такой идеи у благоверного быстро спеси поубавится. И это при том, что все понимают: войдёт в управление не жена, а её «законный» представитель.