Перо, закон и стеклянный шар

Глава 1

В редакции «Листка Роксбиля» чувствовалось уныние. До сдачи номера оставалось всего два дня, а полторы полосы еще требовалось чем-то заполнить. Сидящий за конторкой юноша отбросил перо и сложил руки на груди.
– Ограбление портного? Нельзя сделать кражу четырех рулонов сукна увлекательной! С этим никто не справится!
– Не жалуйся, молодой человек. Ты же хотел попасть штат? Вот и покажи себя... Считай это шансом, который не каждому выпадает.
Тайрик с обидой покосился на коллегу, но тому не было дела до чужих страданий. Ракслеф Гросвер даже внешне походил на равнодушную рыбину, в чем стоило винить пару огромных стекол, державшихся на лысой голове с помощью кожаных ремней. Пожилой писака был одет в белоснежную рубашку с жилетом и любимыми нарукавниками, хотя сам теперь редко брался за перо. Обложившись свежими газетами, Ракслеф выискивал у конкурентов интересные новости, которые мог использовать «Листок». Тайрик вздохнул. Перед грустным юношей лежала исписанная бумажка с кучей помарок.
– Я бы показал, но это же просто ткань? Вот если бы портного убили...
– Любой может написать про убийство так, что это будут читать, – ответил Ракслеф, не поднимая головы. – А ты напиши про кражу ткани.
Тайрик собирался ответить, но тут на лестнице раздались шаги.
Редакция «Листка» занимала три комнаты цокольного этажа. Во время сильных дождей полуподвал подтапливало, а счета за освещение и вовсе выходили грабительскими – маленьких окошек для работы не хватало даже летом. Располагалась редакция в центре Роксбиля, одного из городских округов Бальтауфа, хоть и не на самой центральной улице. Чтобы попасть в место, где смаковали сплетни, а слухи превращали в истину, приходилось долго пробираться грязными дворами. При первом посещении далеко не все сразу находили низкую дверь с уходящими под землю ступеньками.
Спустившийся к газетчикам человек дорогу не искал. Хальрун Осгерт вошел уверенно, кивнул в знак приветствия, а затем ловко выпутался из пижонского плаща канареечного цвета.
– Что у тебя? – поторопил его Ракслеф. – Получилось?
– Даже не спрашивай!
По кислому лицу Хальруна становилось понятно, что своей цели – какой бы она ни была – он не добился. Умелым броском известнейший автор «Листка» закинул плащ и шляпу на вешалку, а затем уселся прямо на стол Тайрика.
Рост Хальруна достигал метра восьмидесяти. Руки и ноги у него были длинными, а грудная клетка – впалой, как и выбритые до синевы щеки. Еще более запоминающейся внешность газетчика делала своеобразная манера одеваться. Сегодня на журналисте был его любимый костюм, очень тесный, серый в безобразную желтую полоску. Образ дополнялся красно-белым галстуком.
– Так что с пожаром? – не выдержал Ракслеф. – Не молчи, не мучай старика.
Обычно мощные линзы делали прямой взгляд Гросвера неуютным для собеседников. Сидящий на столе человек непринужденно закинул ногу на ногу и развел руками.
– Не было пожара – костерок! Ни погибших, ни просто обгоревших.
– Жалость-то какая! – произнес Ракслеф с искренним сожалением.
Он покачал головой, но потом в голову старика пришла новая идея.
– А имущество? Скажи, что у них сгорело что-нибудь ценное? Порадуй меня, мой друг!
– Коврик да штора, – отмахнулся Хальрун, покачивая в воздухе ногой. – Там оказался каменный пол... Только зря потерял время.
Газетчики «Листка» окончательно приуныли. Больше всех сокрушался именно Ракслеф.
– Как нехорошо! Ай, нехорошо... Придется нам вернуться к портному. Делать нечего. Постарайся, юноша!
Тайрик состроил кислую гримасу, но послушно взялся за перо.
– А что тут у тебя? – заинтересовался Хальрун. – Дай-ка сюда!
Он выхватил будущую заметку прямо из под носа Тайрика и быстро пробежал глазами.
– «Досадное происшествие»? – спросил Хальрун, в упор разглядывая молодого коллегу. – Ты серьезно? Никогда не используй это выражение! Никогда! Замени на «ужасное преступление» хотя бы!
Тайрик покраснел. Помощь пришла, откуда ее не ждали.
– А почему всего лишь «ужасное»? – ворчливо спросил Ракслеф. – Не будет «ужасающего» или «леденящего кровь»? Ты же предпочитаешь превосходные степени?
Хальрун пожал плечами.
– Даже мне хватает совести не называть кражу тряпья леденящим кровь событием... Хотя...
Он задумался почесал щеку.
– Все зависит от целей похитителя. Кому может понадобиться четыре рулона черного сукна, а? Другому портному? А вдруг это заговор? Если призвать людей присмотреться к своим портным? Призовем читателей быть бдительными и осторожными... Хм...
Из крохотной каморки, служившей редакторским кабинетом, выглянул толстяк неопрятного вида. Вместе с ним на свободу вырвалось облако табачного дыма.
– Ты что выдумал? Хочешь, чтобы нас снова завалили письмами твои «бдительные читатели»? Мало было прошлого раза?
Пелруд Эймарк много курил, поэтому голос у него звучал хрипло, особенно когда редактор «Листка» начинал «беспокоиться», что происходило регулярно. Это был крупный человек, нервный и рано полысевший, с руками мощными, как у грузчика в порту.
– Лучше письма, чем пустой номер, – парировал Хальрун.
Пелруд стал выглядеть так, словно только что получил удар в живот. Лицо редактора стремительно наливалось кровью.
– Новости! Дайте мне новости, бездельники! Что-нибудь! Два дня на верстку! Что мы будем печатать? Советы домохозяйкам по использованию щелочи? Объявления?
– Может, съездить в другой округ? – предложил Ракслеф. – В Дольминте, кажется, вчера прирезали кого-то.
– «Кого-то», – передразнил его Хальрун. – Хочешь потратить два часа на пустышку – трать? Только сам, а меня уволь! Я набегался.
– Думаешь пустышка? – спросил редактор.
– Полиция вряд ли узнала что-нибудь новое за эти сутки. А если и узнала, какой резон им делиться с нами? У меня округе Дольминт нет знакомых полицейских, а у вас?
Возразить было нечего, и вей Эймарк задумчиво пожевал губами.
– Тайрик! – позвал он.
Молодой человек вытянулся в струнку.
– Да, дядя?
– Поедешь ты. Узнай, что сможешь. Многого я не прошу, но постарайся, мой мальчик.
– Да! Спасибо! Я не подведу!
Окрыленный перспективой не мучиться из-за сукна, Тайрик подорвался со стула, а его место тут же занял Хальрун. Журналист принялся что-то строчить, иногда поднимая голову к потолку и беззвучно шевеля губами. Увлеченный своим занятием, он не обратил внимания на скрученного Ракслефа, прошедшего мимо, шаркая ногами. Пока газетчик сидел, сутулая спина почти бросалась в глаза. Проверив редакционный ящик, Ракслеф вернулся.
– Это тебе, – сообщил он и бросил коричневый конверт на стол перед Хальруном. – Любопытное, должно быть, послание... И можешь не благодарить.
– Как будто я собирался...
Обратный адрес отсутствовал – письмо доставил не почтальон. Корявые большие буквы, выведенные неуверенной рукой в центре самодельного конверта, гласили: «Хальруну Осгерту. Лично. Поклонник».
– Похоже, писали левой рукой, – пробормотал Хальрун. – Кто-то играет в загадочность?
– Почему ты это решил? – удивился старший газетчик. – Я про левую руку?
– Потому что мои читатели обычно более или менее умеют читать. Вряд ли кто-то почти неграмотный сподобился бы написать письмо.
Хальрун хмыкнул, повертел послание в руках, но не обнаружив более ничего интересного, разорвал бумагу. На стол выпал белый лист с ровными, красивыми строчками с изящными завитушками. Ракслеф вытянул шею, но записка уже находилась в руках Хальруна. Ее содержимое – каким бы оно ни было – поразило журналиста. Его глаза сначала удивленно распахнулись, а затем подозрительно сощурились.
– Хм... – протянул Хальрун. – Вей Эймарк! Подойдите-ка к нам! Тут кое-что любопытное.
Несколько минут спустя трое газетчиков собрались вокруг потертой конторки Тайрика. Перед ними лежало послание, которое каждый успел прочесть не менее трех раз.
«Ваша репутация честного человека и неподкупного глашатая правды убеждает меня, что вы именно тот, кто способен помочь мне, несчастной, без вины попавшей в беду. Положение мое непростое и опасное, но – вы станете мне свидетелем, вей Осгерт, – я не боюсь. Я не позволю преследующему меня человеку распоряжаться моей жизнью. Он думает, что я должна опасаться скандала, но к этому исходу я стремлюсь, ибо стыдиться мне нечего.
Прошу вас, отложите ваши дела, какими бы важными они ни были, и явитесь ко мне. Надеюсь, что история, которую я собираюсь рассказать, найдет отклик в вашем сердце. М. Кросгейс».
Записка вызывала много вопросов.
– Сама Мализа Кросгейс? – предположил редактор «Листка» после долгого молчания. – Других вариантов быть не может, но...
– Она ведь из семье промышленников? – засомневался Хальрун. – Такая девушка должна жить в роскоши и вряд ли когда-нибудь слышала про «Листок Роксбиля».
– В нашем округе находится их семейная фабрика, – напомнил Ракслеф. – Рабочие нас читают. Могла и слышать, и даже видеть.
– Находится, да, но одно дело рабочие, а другое – их хозяйка.
Роксбиль был дальней окраиной Бальтауфа. Публика тут проживала простая, а на востоке округа располагались многочисленные предприятия, где трудилось большинство читателей «Листка».
Фабрика, основанная Роугстоном Кросгейсом почти четыре десятка лет назад, занималась производством лаков, красок и других подобных составов. Предприятие не было большим или известным, но приносило доход достаточный, чтобы наследница основателя безбедно прожигала жизнь. Большего о семье Кросгейс, Хальрун так сразу припомнить не сумел – светская хроника была не его стезей.
– И все же я думаю, что это глупый розыгрыш, – сказал он.
– Действительно, – сварливо проскрипел Ракслеф. – Разве кто-то образованный мог всерьез назвать тебя «глашатаем правды»? Это даже не смешно.
– А ну хватит! – рыкнул Пелруд.
Редактор уже потирал ладони, как всегда делал, когда начинал волноваться. Ракслеф молча направился к стеллажу, где хранились полезные для работы материалы.
– Розыгрыш или нет, ты это выяснишь, – велел редактор. – Отправляйся к девушке и узнай, приглашала ли она тебя.
– Понятно, что ехать нужно, – согласился Хальрун. – Только откуда богатая наследница могла узнать мое имя?
– Напрашиваешься на похвалу? – спросил Пелруд скрипучим недовольным тоном. – После той статьи о тебе говорил весь Бальтауф.
– Ты про вейю Маргиту? – удивился Хальрун. – Уже год как прошел.
– Скажи еще, что тебе до сих пор не поступают предложения сменить работу! – заметил Ракслеф, выглянув из-под раскрытого справочника с адресами.
Старый газетчик только делал вид, что увлечен чтением, а сам внимательно прислушивался к разговору.
– Уже два месяца, как не получал! – отозвался Хальрун. – Всякая слава проходит.
– Так верни ее! – потребовал Пелруд, стукнув кулаком по столу. – Принеси мне скандал, не хуже истории с Маргитой!
В глазах редактора горел пожар.
– Как прикажите, вей Эймарк! – Хальрун вытянулся, изобразив солдата перед лицом генерала.
– Не паясничай.
– И без скандала не возвращайся, – напутствовал молодого коллегу Ракслеф.
– Верно! – согласился Пелруд. – Хоть какой-никакой, а скандал нам нужен... Ну, не мне тебя учить.
Шеф редакции ушел к себе в каморку, на ходу потирая руки, а Хальрун напоследок вручил Ракслефу черновик заметки, над которым работал. Взамен он получил бумажку с адресом дома Кросгейс – недавно Мализа перебралась из Роксбиля в Центр.
– Разорительная кража? – прочитал вей Гросфер. – Округ может остаться без теплых пальто? Лишился месячного заработка?
Хальрун без тени смущения пожал плечами.
– Измени-ка, друг, для убедительности на двухмесячного... И это лучшее что я смог сочинить, не слишком идя против истины.
– Что есть истина, решать должно людям. А мы люди, – философски заметил Ракслеф.
Он сделал нужную пометку, пока Хальрун надевал плащ.
– Постарайся, чтобы нам не пришлось публиковать это позорище, – заметил пожилой газетчик в спину молодому.
Хальрун обернулся.
– Сделаю, что смогу. Ты же меня знаешь! – он усмехнулся. – Если это все-таки окажется розыгрышем, я добьюсь того, чтобы меня спустили с лестницы. Я не вернусь с пустыми руками.
– Самоотверженно, – буркнул Ракслеф, но в его голосе проскользнула нежность. – Тогда я спокоен за номер.
Зашуршали странички, спрятав морщинистое лицо Гросвера. Хальрун выбежал на улицу. Стояла поздняя осень, промозглая и ветреная, но погода никогда не влияла на настроение вея Осгерта. Шаг его оставался пружинистым, а длина ног позволяла легко перешагивать любые лужи. Несмотря на худобу, Хальрун никогда не мерз, и до зимних холодов носил тонкие плащи.
На главной улице он поймал наемный экипаж, расплатился за поездку заранее, а затем непринужденно втянул шофера в разговор ни о чем и обо все на свете. Они проезжали мимо кирпичных домов Роксбиля, выглядевших особенно уныло под серым пасмурным небом. Редкие деревья (для округа любая зелень действительно была редкостью) желобно тянули к небу голые ветки, а прохожие казались безликими тенями. Люди снаружи кутались в шарфы и пальто, но внутри экипажа было тепло. Хальрун с удовольствием подвинул ноги поближе к двигателю, от которого шел приятный жар. Сидения – большое новшество! – в экипаже подогревались.
– Это обошлось мне в сотню крушей, но седалище в тепле стоит каждого из них, – хвастался шофер.
– Не могу не согласиться... Хм... Экипаж очень чистый. Большая редкость в это время года.
– Мою каждый день! Времени уходит много, но разве чистая публика поедет в грязной машине?
– Грязь к грязи, чистота – к чистоте, – рассмеялся Хальрун.
– Да уж... Во всем нужен порядок, – невпопад согласился шофер.
За приятной беседой время летело незаметно. Виды рабочей окраины сменились пристойными кварталами для людей среднего достатка, а потом и роскошными проспектами центра Бальтауфа. Улицы стали широкими, но экипажи на них гораздо чаще мешали друг другу. Когда такое случалось, шофер начинал ругаться себе под нос. Хальрун сидел рядом с самым благодушным видом.
– Приехали, – объявил владелец экипажа. – Ждать вас, вей?
– Не стоит. Но спасибо.
Газетчик даже не обернулся к машине. Его взгляд был устремлен на дом впереди.
Семейное гнездышко Кросгейсов располагалось не в самой роскошной части Центрального округа, но в целом выглядело неплохо. Это был трехэтажный особняк с двумя башенками и узким фасадом, построенный людьми, нелишенными вкуса. Пропорции казались гармоничными, и фигурные окна украшали здание, а не уродовали его, что нередко случалось у модных архитекторов.
Хальрун сверился с табличкой, оповещающей, кому принадлежит дом, и поднялся по лестнице из семи ступенек. Затем газетчик нажал на кнопку звонка в виде совы с расправленными крыльями, после чего (как будто кто-то специально ждал прямо за порогом) дверь сразу открылась. За ней стояла миловидная девушка в аккуратном платье и с кружевом в волосах. Вот только ее взгляд был испуганным, а красивые глазки явно бегали.
– Кто? – спросила она. – Вы к кому, вей?
– Я к вейе Кросгейс. По ее личному приглашению.
– Да? – почему-то еще больше удивилась девушка. – Проходите... Прошу вас...
Она посторонилась. Сообразив, что в доме определенно произошло нечто особенное, Хальрун поспешил воспользоваться приглашением и оказался в обставленном по последней моде небольшом холле. Стены покрывали синие обои с бронзовым тиснением в виде ромбов, пол был из натурального дерева, а из причудливых горшков выглядывали экзотические растения. Листва их была, правда, несколько заморена густым бальтауфским воздухом.
– У вашей хозяйки хороший вкус, – заметил Хальрун.
Он никогда не скупился на похвалу, но девушка его стараний не оценила.
– Я вас провожу, – предложила она. – Идемте, только прошу ваше пальто...
– Не нужно! Пусть останется при мне, – отмахнулся Хальрун. – Так мне наверх? Туда?
– Да, вей, – растерянно пробормотала она, стоя с протянутыми руками. – Полиция там...
– Полиция?
Хальрун удивился, но только на миг. Затем рн широко улыбнулся, чувствуя себя охотником, вставшим на след зверя.
– Очень хорошо! Просто прекрасно! – обрадовался газетчик. – Скорее веди меня к полиции!
Девушка моргнула, а потом заметно приободрилась.
– Вы что-то знаете о хозяйке?
– Может быть... Может быть, – уклончиво ответил Хальрун. – Мне обязательно нужно поговорить с полицейскими.
– Тогда как же хорошо, что вы пришли! Прошу вас! Я отведу!
Как ни спешила эта глупышка, не спросившая даже имени гостя, рослому Хальруну было тяжело держаться с ней наравне. Впереди ждала тайна, возможно, даже скандальная, а вместе с ней известность... и тиражи. Хальрун старался запомнить все, что видел в доме, что позже рассказать читателям «Листка», как живут те, кто дает им работу. Газетчика вели по широкому коридору, застеленному ковровой дорожкой, где газовые рожки встречались через каждые несколько шагов. Вейя Кройгейс обитала в роскоши и комфорте.
– Прекрасное жилище! – оценил Хальрун. – Тут во всем чувствуется заботливая женская рука.
– Вы правы, – согласилась служанка. – Когда хозяйка приняла наследство, она купила этот дом. Только недавно мы закончили обустройство.
Девушка погрустнела.
– Что все-таки случилось? Объясните мне.
– Вы не знаете, вей? – встревожилась служанка.
– Я знаю не все, – уклончиво ответил Хальрун. – Вейя Кросгейс пригласила меня, но она только намекала на какую-то угрозу.
– Намекала, вей? Значит, угроза действительно была... А мы надеялись... Вы расскажите полиции?
– Конечно! Итак, что у вас стряслось? С вейей все хорошо, я надеюсь? – с напором спросил Хальрун. – Она жива?
Его цепкий взгляд успел приметить многие детали. В доме было чисто и красиво, но тревожная атмосфера наполняла особняк, как ядовитые миазмы канализацию.
– Не говорите так, вей!.. И мы пришли. Прошу вас, сюда.
Обогнув девушку, Хальрун приоткрыл дверь, а затем заглянул внутрь. Он хотел незаметно осмотреться, но сразу привлек внимание стоящих около входа людей: сержанта в форменной, фиолетовой с серебром одежде, и человека в цивильном костюме. Красивая форма более или менее вписывалась в окружение, а вот старомодный коричневый сюртук казался неуместным в изысканной гостиной.
Обладатель костюма был довольно молод, примерно одних лет с Хальруном. Лицо у него было чистое, с правильными чертами, однако отчего-то совершенно заурядное. Незнакомец относился к тем личностям, на которых никогда не задерживается взгляд, и чьи лица мгновенное стираются из памяти, стоит ненамного отвлечься.
– Кто вы? – спросил он и как начальник кивнул сержанту. – Зайдите немедленно, вей!
Нацепив самую доброжелательную улыбку, Хальрун шагнул к полицейскому в цивильном и затряс его безучастную руку.
– Хальрун Осгерт из газеты «Листок Роскбиля». Очень рад знакомству! Очень рад!
К сожалению, приветливые манеры не растопили суровое сердце. На журналиста полицейский смотрел все так же враждебно.
– Что вы тут делаете, вей Осгерт?
– Что делаю? Это любопытная история... Мне стало известно, что с вейей Кросгейс стряслось нечто... хм... не очень хорошее, выражусь так. Надеюсь, она жива? Я собирался с ней встретиться, чтобы расспросить.
Взгляд Хальруна скользил по гнутым спинкам диванов, по пушистому ковру и безделушкам над нерастопленным камином. Это была прекрасная комната, достойная оправа для прекрасной женщины, если только слухи не врали про Мализу Кросгейс. Увлекшись изучением мебели, Хальрун не заметил, как сузились глаза детектива.
– Считайте, что вейя Кросгейс жива, – отчеканил он. – У вашего бульварного листка будут большие проблемы, если вы хотя бы слово напишите иначе. А сейчас я хочу знать, кто вам сказал прибыть в этот дом?
– Кто? – удивленно переспросил Хальрун, делая вид, что не замечает враждебного к себе отношения. – Зачем так грубо? Никому не нужны проблемы, тем более большие! Я полностью готов помочь полиции, в чем бы ни заключалась эта помощь!
– Я жду, вей Осгерт.
Хальрун прищурился, изучая молодого, но уже такого самоуверенного полицейского.
– Да сама она и позвала! Но раз ее тут, очевидно, нет... У меня появилось предложение, выгодное для всех, включая отсутствующую вейю Кросгейс. Вы готовы меня выслушать? – спросил Хальрун, хотя общее внимание и так принадлежало ему.

Глава 2

– Никто в «Листке Роскбиля» не хотел бы помешать работе доблестной полиции. Моя газета, разумеется, не станет ничего писать про вейю Кросгейс, раз вы рекомендуете этого не делать. Однако любая услуга должна быть вознаграждена, вы не находите?
– Не нахожу, – сухо ответил полицейский.
Поскольку он до сих пор не приказал сержанту вышвырнуть Хальруна за порог, журналист решил считать это добрым знаком.
– Я не прошу многого – я только хочу узнать о судьбе хозяйки этого дома и получить право первым написать о этом.
Заметив, что полицейский взглядом указал сержанту на дверь, Хальрун заговорил быстрее.
– Я знаю кое-что о Мализе Кросгейс.
– Знаете?
– Знаю! Я расскажу, но мне нужны гарантии, что меня не прогонят отсюда.
– Прогонят? – удивился полицейский. – Я прикажу отвезти вас в управление...
– Прекрасно! Я готов ехать хоть сейчас! Едем же!
Хальрун не боялся – разговорить горничную он не сумел, а новость про появление полицейских в гостиной владелицы роскбильской фабрики, сама по себе пикантная, теперь казалась незначительной. Новость никуда не годилась, поэтому Хальрун не мог просто так уйти. Поехать в управление (да хоть бы и во вшивую кутузку!) он мог, а мирно уйти – нет. Если б только удалось разузнать, что случилось...
– Я могу рассказать, почему меня сюда пригласили! Вам будет интересно, обещаю, только разрешите мне остаться!
Хальрун скрестил пальцы на удачу и случайно прикоснулся к шершавой бумаге послания вейи Кросгейс, которое лежало в кармане его плаща.
Полицейский думал недолго, но напряженно, и несколько раз прошелся неприязненным взглядом по фигуре журналиста. Хальрун почти физически ощущал, как его мысленно разделывают, взвешивают, а затем оценивают по частям.
– Дорен Лойверт, младший детектив полицейского управления Центрального округа. Я вас слушаю, вей Осгерт.
– Нужны гарантии...
– Никаких, – перебил его детектив. – Если ваши сведения достаточно важны, я, так и быть, подумаю и, может быть, разрешу вам остаться...
Стоящий рядом седой сержант бросил на молодого начальника недоуменный взгляд, но смолчал.
– ...остаться с условием. В прессе не появится ни слова о вейе Кросгейс без моего разрешения.
– Я не могу отвечать за всех! – запротестовал Хальрун. – Только за свою газету!
– Ни слова! Вам ясно?
Журналист поднял руки с открытыми ладонями в знак поражения.
– Предельно! Мне придется положиться на ваше слово, но хорошо, пусть будет так... Вот, взгляните на это, детектив.
Хальрун собирался извлечь записку как-нибудь драматично, но полицейские оказались совершенно неблагодарными зрителями. Дорен просто забрал листок у Хальруна из рук.
– Как письмо доставили? – спросил детектив.
– Бросили в наш ящик. У редакции имеется один у входа.
– Прямо так?
Дорен махнул листком.
– Нет, конечно, нет... Был еще конверт...
– Где он?
– В редакции, кажется...
Хальруна наградили красноречивым взглядом, поэтому газетчик обрадовался, когда со второй попытки все-таки обнаружил коричневую бумагу у себя в другом кармане.
– Письмо пришло сегодня утром, – заговорил Хальрун по собственной инициативе. – И я сразу отправился сюда.
– Кто-нибудь видел, как его доставили?
– Нет. Я, конечно, могу поспрашивать, – с готовностью предложил он свою помощь. – Но двор у нас проходной и...
– Точное время доставки, очевидно, вам тоже неизвестно?
– Нет.
– Досадно... Но это уже что-то...
Письмо Дорен не вернул.
– Так что с случилось с хозяйкой? Вейя Кросгейс была права в своих опасениях?
– Разве я обещал отвечать на ваши вопросы? – спросил полицейский к огромному разочарованию Хальруна.
– Но я хотя бы могу остаться?
– Да, – разрешил Дорен. – Вы мне еще понадобитесь... Только не прямо здесь. Подождите в соседней комнате. Ройсон, проводите вея Осгерта!
Пораженный беспринципность и бессовестностью детектива Хальрун опомнился только у двери. Седой сержант так ловко подхватил газетчика под руку, что журналисту показалось будто он идет добровольно.
– Я никуда не уйду! – закричал Хальрун, отчаянно упираясь. – Мы договорились не об этом!
Применять силу полицейский не стал. С оскорбленным видом Хальрун выпрямился и поправил одежду.
– Мы ни о чем еще с вами не договаривались, – очень спокойно произнес Дорен. – Но еще можем договориться. Подождите немного, мне нужно кое-что выяснить, а потом я займусь вами.
Это «займусь» ощущалось словом, насыщенным грозным смыслом, но Хальруна было не так уж легко запугать. Сцепив зубы, он позволил увести себя, совсем не потому что испугался полицейского «займусь». Хальрун боялся остаться ни с чем.
По соседству с гостиной находилось что-то вроде небольшой библиотеки. Попав туда, Хальрун с досады попытался найти хоть какие-то плюсы в своем положении. Пружинистый диван, например, был удивительно мягким и оказался самым удобным диваном, из всех на которых Хальруну доводилось сидеть. Журналист подавил тяжелый вздох.
– Как великодушно, – процедил он сквозь зубы. – А ведь я сглупил, отдав письмо... Сглупил, да... Нужно было промолчать...
Тут взгляд Хальруна упал на решетку под потолком, и журналист замер, опасаясь спугнуть удачу. Он подумал, что раз в стене находится вентиляционный колодец, то и соседней комнате должна иметься такая же отдушина. Хальрун сбросил ботинки и забрался на диван, без жалости приминая белую ворсистую обивку, которой только что восхищался. Балансируя на круглом подлокотнике и цепляясь за стену пальцами, журналист обратился в слух. О том, что происходило в соседней комнате догадаться было несложно. Судя по доносившимся до Хальруна голосам, сержант привел к детективу девушку, ту самую, которая встретила журналиста у входа.
– Ты умеешь читать? – спросил Дорен гораздо мягче, чем он разговаривал с газетчиком.
– Немного, вей.
Она обратилась к детективу неправильно, но полицейский не сделал девушке замечания. Хальрун же понял, что голоса за стенкой начинали звучать отчетливо, если прижаться к решетке ухом под правильным углом. Подслушивающий рисковал навернуться с дивана, но дело того определенно стоило.
– Тогда посмотри на это. Узнаешь почерк?
– Конечно, вей. Это писала моя хозяйка... Я часто видела... и знаю почерк.
– ... уверена?
Хальрун замер, отчаянно желая оказаться сейчас в соседней комнате, потому что не разобрал, ответила ли что-нибудь девушка. В конце концов, она могла просто кивнуть или помотать головой.
– Кто преследовал твою хозяйку? – спросил Дорен.
– Не понимаю...
– Разве? Если ты мне обманываешь, получится, что ты... заботишься о своей хозяйке. Ты говорила... любишь вейю Кросгейс?
– Хозяйка... добрая, – подтвердила девица. – Я очень хочу, что бы она скорее вернулась.
Хальрун слушал и запоминал.
– Кто ее преследовал? Скажи мне правду, милая.
– ...не знаю...
– Не знаешь или не предполагаешь? ...кого-то опасалась?
Девушка молчала довольно долго, и Дорен почему-то не торопил ее.
– Если подумать, вей, хозяйке ведь... человек. Она всегда сжигала...
– Продолжай. Его имя?
– Ракард Лаксель. Он... жениться, – как по особенному доверительно сообщила полицейскому горничная. – Только он вейе Кросгейс совсем не нравился.
– ... был настойчив?
– Очень! Постоянно писал.
– Ты читала?.. Точно?
– Я не читала! Зачем бы мне? Может, вея Ларсин лучше знает?
– Ваша экономка? Позови вею, Ройсон!.. Что-то еще?
Девушка ответила что-то очень тихо, и разобрать ее слова через две стены не получилось...
Тем временем опрос слуг продолжился. Всего их было трое, включая истопника, который большую часть времени проводил в котельной, но о хозяйке отзывался исключительно восторженно. Хальрун ничего не смыслил в полицейской работе, зато он хорошо умел общаться с людьми. Журналист отчетливо понимал, что работники особняка не хотели говорить о преследователе Мализы.
Под конец Дорен вызвал всех четверых.
– Не покидайте дом, – доносился до Хальруна размеренный голос детектива. – Не говорите с посторонними и особенно с газетчиками, если только этого совсем нельзя избежать. Вам необходимо создать видимость обычной жизни.
Голос полицейского то удался, то приближался – детектив прохаживался по комнате.
– Ваша хозяйка покинула город, а куда, придумайте сами. И не создавайте слухов! Если они появятся, это будет иметь последствия не только для вас...
Какие именно последствия, он не уточнил, но прозвучало убедительно.
– И держите меня в курсе. Все ясно?
Ответом стал нестройные «да» и «ясно». Когда детектив отпустил слуг, Хальрун быстро спрыгнул на пол и сел на диван, загородив собой испорченный белый вельвет. Газетчик чувствовал себя самым хитрым и, кажется, не сумел скрыть самодовольства. Появившийся в комнате детектив с подозрением посмотрел на журналиста, и Хальрун постарался убрать с лица улыбку. Было бы обидно в последний момент выдать себя.
– Я правильно понял, что хозяйки нет дома по той или иной причине? – спросил Хальрун. – Я тут размышлял, что привело вас в этот дом, и версий у меня немного. Вейя Кросгейс пропала?
Дорен остановился на пороге.
– Допустим.
– Прекрасно! В смысле ужасно, но для меня это хорошо... Вы разрешите мне принять участие в расследовании ее исчезновения?
– Почему вы решили, что вейя именно пропала, а не уехала? – сухо спросил детектив.
– Это же очевидно!
– Совсем нет... А что касается вашего вопроса... Исключено.
Хальрун с вызовом посмотрел на детектива.
– А я настаиваю! Иначе... Иначе об исчезновении богатой наследницы завтра же будет говорить весь город! Это легко устроить!
– Речь может идти о преступлении, – ледяным тоном отчеканил Дорен.
– Докажите мне это! Докажите, что богачка не загуляла! У этой девушки репутация ветреной особы.
– Но не настолько же!
Два взгляда встретились. Хальрун рисковал, отчаянно рисковал. Если он совершит ошибку, то заплатит репутацией собственной и своей газеты. Если же Дорен заберет наглого газетчика в управление и запрет там (он это мог!), а девица благополучно вернется, уже детективу будет несдобровать. Странное поведение слуг, поднявших панику так скоро, и само письмо намекали, что прав именно полицейский – с вейей Кросгейс случилось что-то плохое. Однако Хальрун не был бы Хальруном, если бы отступил.
На его счастье, Дорен Лойверт оказался человеком, менее склонным к авантюрам.
– Если окажется, что ее отсутствие произошло по чьему-то умыслу, вы оступитесь?
– Конечно, – пообещал Хальрун. – Я же не злодей.
– Хотелось бы верить... Следуйте за мной.
Дорен вышел, и Хальрун увязался за ним, даже не спросив, куда они собираются ехать, хотя самоходная машина, устаревшей модели, зато недавно покрашенная свежей фиолетовой краской, легко могла увезти его в управление. Устраиваясь на жестком сидении (тут подогрева, конечно, не было), журналист попытался завязать разговор.
– Думаете, она не могла... скажем, просто уехать, не предупредив никого?
– Маловероятно...
Распознав тон, Хальрун прикусил язык и постарался стать как можно более незаметным. Говорить хотелось ужасно, и газетчик принялся нетерпеливо постукивать каблуком о пол. Затем Хальрун опустил руку на пляшущее колено и принялся смотреть в окно. Дорен называл сержанту адрес, но журналист понял лишь, что нужный дом находится где-то поблизости. Он плохо знал Центральный округ.
Район, куда они вскоре свернули, был проще того, где проживала наследница промышленников, но выглядел вполне респектабельным. О статусе свидетельствовало отсутствие прохожих. Вечером, должно быть, по этим широким тротуарам прогуливались дамы в модных шляпках и мужчины в цилиндрах, но в полдень улица казалась Хальруну погруженной в сон.
От скуки журналист стал разглядывать детектива Лойверта, удобно сидящего чуть наискосок. Пальто и костюм на полицейском были новыми и не самого плохого качества, но совершенно не шли владельцу. Одежда, хоть и сидела аккуратно, делала детектива еще более невыразительным, скучным и незапоминающимся. Шляпа тоже выглядела новой, с узкими полями, какие стали носить совсем недавно. Ее полагалось сдвигать на затылок: этот фасон не предназначался, чтобы прятать взгляд, как пытался делать детектив... Кстати, взгляд Дорена был сейчас направлен на Хальруна. Полицейский в ответ тоже изучал попутчика.
– Роксбиль далеко от Центра, – произнес детектив, как будто продолжая начатую ранее беседу. – Почему письмо доставили вам?
– Откуда же мне знать? Я это и собирался выяснить... Кстати, а куда мы направляемся?
– Уже не направляемся. Мы приехали, – сообщил Дорен.
И действительно машина остановилась у следующего же дома. Небольшое строение выделялось среди прочих красивыми полукруглыми окнами, в трех из которых стояли необычные цветные стекла. Оконные решетки на первом этаже и лестничные перила крыльца закручивались в сложные спирали.
– Тут должен жить кто-то с затейливым вкусом, – предположил Хальрун.
Затем он сопоставил расположение улицы с городскими сплетнями, которыми была под завязку забита голова журналиста, и Хальруна озарило. В прошлом он уже читал описание этого дома.
– Ведь это обитель госпожи Лаллы? Я прав? Какая неожиданная удача...
– Вы про нее слышали?
Дорен подтвердил догадку газетчика, и Хальрун усмехнулся.
– Кто же про нее не слышал? К этой гадалке ходят самые известные дамы города... И не только дамы.
– Продолжайте, вей Осгерт.
Хальрун пожал плечами. Он знал то же, что и все, не более.
– Говорят, госпожа Лалла может видеть призраков и передавать слова мертвых. Многие в это даже верят, поэтому актриса она должна быть отменная... К тому же, дама она светская и часто бывает на приемах: устраивает представления с духами для богатых, чем и прославилась. Еще она известна как щедрая благотворительница.
Хальрун напряг память. Про гадалку он точно слышал еще что-то, что-то важное, но не мог вспомнить.
– Вы этого не знали, детектив?
– Мы с госпожой Лаллой вращаемся в разных кругах, – прямо ответил Дорен. – Это все?
Когда полицейский молчал, он сливался с окружением, но стоило детективу заговорить, в нем проявлялась особая значительность, иногда встречающаяся у наделенных властью людей. Полномочий у простого детектива округа, да еще и совсем молодого, имелось немного, но все же...
– Прошлый вечер вейя Кросгейс собиралась провести у госпожи Лаллы. Домой она не вернулась, – сказал он.
Хальрун решил, что так выглядела благодарность Дорена за сведения о гадалке. Плохое впечатление, оставшееся у журналиста после отнятого письма, немного сгладилось.
– Прошла только ночь? Не рано ли звать полицию?
Лицо детектива не отличалось эмоциональностью, но по слегка поджатым губам, стало видно, что самому Дорену все это не слишком нравится.
– Рано или нет, именно мне поручили со всем разобраться.
Хальрун кивнул. Теперь кое-что прояснилось: деликатную и потенциально скандальную историю скинули на молодого сотрудника. Картинка сложилась.
– Сочувствую. Любовные похождения незамужних девиц дурно пахнут, детектив Лойверт.
Дорен поморщился теперь уже открыто. Глаза у него были темными и надежно скрывали мысли владельца.
– Любовные похождения? Вы так считаете?
Хальрун на это надеялся.
– А разве нет? Девушка не ночует дома, а ее горничная вместо того, чтобы прикрыть хозяйку, бежит в полицию. Еще и письмо. Меня ведь пригласили ради огласки? Кто-то сильно не любит вейю Кросгейс и желает ее опорочить.
Дорен с интересом выслушал версию газетчика.
– Почему тогда письмо написано рукой самой вейи?
Хальрун на мгновение сбился с мысли.
– Подделать почерк несложно, – предположил он. – По крайней мере, мне так говорили!
– Зачем? Зачем подделывать почерк в данных обстоятельствах?
– Хм... Об этом я не подумал, – признался журналист. – Тут что-то не сходится... Действительно!
Дорен взялся за ручку на дверце машины. Когда детектив заговорил, в его голосе Хальрун определенно уловил иронию.
– Вряд ли мы имеем дело с историей о мести влюбленным. За исчезновением вейи Кросгейс может скрывать нечто большее, что, возможно, и вовсе нельзя будет опубликовать.
Газетчик усмехнулся.
– Это будет очень досадно, – сказал он, следуя за Дореном на тротуар. – Однако я не привык сдаваться раньше времени.
Детектив ничего не ответил. Он уже шел к дому гадалки...
– Внутри никого? – предположил Хальрун, когда на стук и звонки никто не вышел.
– Свет горит, – заметил полицейский.
Он стоял неподвижно, не отрывая взгляда от замочной скважины. У Хальруна даже возникла шальная мысль, будто детектив решил загипнотизировать замок. Встречались же люди, способные гнуть ложки одним прикосновение, так почему бы гадалкиной двери не отвориться под действием силы мысли? Хальрун относил себя к скептикам, но допускал существование явлений за гранью научного понимания...
Мысленно посмеявшись над нелепым предположением, журналист сделал несколько шагов спиной вперед и задрал голову. На втором этаже действительно был заметен тусклый огонек зажженной лампы.
Пока Хальрун рассматривал окна, Дорен начал похлопывать себя по карманам, словно что-то искал. Странное поведение заинтересовало газетчика, но не он один наблюдал за детективом. Громко хлопнула дверца самоходной машины, и Дорен как будто опомнился. Полицейский оставил загадочные поиски, чтобы еще раз потянуть за рычажок звонка. На этот раз ему все-таки открыли.
– Не нужно шуметь, вей. Вы давно меня разбудили, – произнес низкий женский голос.
Хальрун поспешил подняться на крыльцо, чтобы скорее рассмотреть знаменитую особу. Госпожа Лалла, слава которой охватила весь Бальтауф, выглядела достойно своего имени. Гадалка была не молода, но все еще красива и производила впечатление с первого взгляда. Особенно поражали ее собранные в толстую косу волосы. «Припорошенные пеплом? В дымке седины? Нет, нужно выражаться понятнее, но поэтичнее... Туманные пряди обрамляют бледное лицо. Да, именно так!» – Хальрун рассуждал, как если бы уже писал про гадалку. Ее мягкие черты и округлое лицо странно сочетались с орлиным носом, который должен был создавать дисгармонию, но только придавал своей обладательнице особый шарм.
Фигуру Лаллы так просто рассмотреть не удалось. Свободное домашнее платье скрывало очертания тела, а поверх него гадалка набросила цветастую шаль с длинной бахромой. Если хозяйка дома действительно спала, было неудивительно, что ей потребовалось так много времени на сборы.
– Мне жаль, что я потревожил вас в неудобный час, вейя. Позвольте представиться...
– Нет! – госпожа Лалла драматично вытянула руку, украшенную вычурным кольцом и гремящими браслетами. – Вам нужно войти. Я не желаю говорить через порог.
У необычной женщины оказалось такое же необычное жилье. Гостей встретил скелет неизвестного Хальруну зверька, а прямо напротив входа находилось небольшое деревце в кадушке. Его ветки украшали подвески из цветных бусин.
Хозяйка заметила взгляд газетчика.
– Возьмите один. Я предлагаю... Нет! Требую этого от всех своих гостей.
– Зачем? – растерялся Хальрун, что случалось с ним довольно редко.
– Для предосторожности, разумеется! В доме обитают духи, и живым не следует ходить без защиты.
Лицо полицейского оставалось бесстрастным. Оно было даже слишком бесстрастным для разговора о духах.
– Очень предусмотрительно, – протянул Хальрун. – Как я погляжу, все подвески разные?
– Верно. И ваш выбор многое скажет о вас.
Газетчик ткнул пальцем в самую яркую.
– Тогда эта, красно-белая. Что она говорит?
Лалла понимающе улыбнулась. С таким видом мать могла наблюдать за познающим мир ребенком.
– Что вы человек слова. Во всех смыслах.
– Как любопытно? А что...
Дорен кашлянул, и Хальрун с виноватой улыбкой повернулся к детективу.
– Теперь вы, – сказала Лалла. – Хотя я итак вижу, что вы принесли дурные вести.
Она выпрямилась, словно готовясь принять удар судьбы. Выражение гадалки напомнило Хальруну актрис, игравших трагические роли на подмостках окружного любительского театра.
– Почему вы так решили, госпожа Лалла? – спросил Дорен.
– У меня есть предчувствие. Случилось что-то ужасное.
– И вы знаете с кем?
Женщина прикрыла глаза.
– Я знаю... Но скажите мне вы! Не хочу произносить ее имя.
Дорен не стал настаивать, но и отвечать детектив тоже не спешил.
– Рассказать о вчерашнем вечере вы тоже не можете?
– Не могу? Отчего же? Вы уже знаете, что бедняжка Мализа приходила ко мне за советом? Ушла она поздно, когда давно миновала полночь.
– Она ушла от вас? Мне важно знать точное время.
Женщина прикрыла глаза. Они были у нее серыми, как будто затуманенными.
– Около двух, возможно, – предположила Лалла неуверенно. – Я редко слежу за временем. Но уличные фонари еще горели, это точно.
– Молодая особа не боялась задерживаться в гостях так поздно? – удивился Дорен. – И возвращалась домой одна?
На лице гадалки появилась легкая улыбка, для разнообразия показавшаяся Хальруну искренней.
– Вы не знали Мализу! Эта девушка ничего не боялась. Представьте себе, она была решительнее и смелее многих мужчин, но при этом не была безрассудной! Ее ждала машина, тут рядом... Как раз там, где сейчас стоит ваша.
– И шофер?
Гадалка покачала головой.
– Нет, Мализе он был не нужен. Я знаю, что случилось, ведь бедняжка часто приходила ко мне поговорить о своих тревогах. Выходит, он настиг ее... А ведь я предупреждала! Я говорила остерегаться злого человека!
Госпожа Лалла закатила глаза и промокнула увлажнившиеся уголки дорогой шалью. Слезы у гадалки выступили самые натуральные, а дыхание стало быстрым и рваным. Внезапно она схватила Дорена за рукав.
– Вы должны прийти ко мне еще раз! Мы спросим у духов, что случилось с Мализой!
Напор гадалки пронял даже невозмутимого полицейского. Предложение обратиться к духам, казалось, застало его врасплох.
– Великолепная идея, госпожа Лалла! – воскликнул Хальрун. – Я тоже был бы счастлив это увидеть.
– Я приглашаю вас! Будьте обязательно, человек слова! – потребовала гадалка.
Потом добавила тоном более простым:
– Мне только нужно взглянуть на свое расписание. Его придется изменить. Мое время расписано на месяц вперед, но ради Мализы я должна провести сеанс как можно скорее...
Дорен снова кашлянул.
– Это прекрасно, госпожа Лалла, но мне еще нужно спросить вас о делах более приземленных, – сказал он.
Гадалка моргнула, а затем огляделась с видом только что очнувшегося ото сна человека.
– Почему мы стоим тут? В прихожей разговаривать невозможно! Прошу прощения, иногда я забываю о манерах, ведь мои наиболее частые собеседники в них совершенно не нуждаются... Пойдемте наверх! И обязательно возьмите подвеску... О... Я ведь до сих пор не знаю вашего имени?
– Дорен Лойверт, полицейское управление Центрального округа.
Хальруну показалось, что представился детектив с некоторой досадой.

Глава 3

Комната, в которую госпожа Лалла привела посетителей, не походила ни на одну гостиную из когда-либо виденных Хальруном. Тут было довольно темно – единственное окно с цветными стеклами со своей главной задачей справлялось плохо, зато оно служило бесспорным украшением комнаты. В ее центре стоял большой круглый стол с дюжиной стульев и хрустальным шаром вроде тех, которыми пользовались ярмарочные провидицы. Впрочем, очертания шара на подставке скорее угадывались. Полированную поверхность стола, как и предмет на нем от пыли и случайных прикосновений защищало похожее на паутину кружевное полотно.
С полотка свисали граненые подвески и бусины на нитках. «Защита! От духов», – мысленно хмыкнул Хальрун, у которого похожая вещица лежала в кармане. Обереги даже сейчас сверкали, а в свете многочисленных свечей вся эта красота должна была играть особенно эффектно. Свечи в комнате стояли повсюду, разного цвета и разной формы, на полках, на полу и, конечно, на двух декоративных столиках. Зажигать их должно было быть очень утомительным занятием.
Один из углов комнаты был отгорожен занавесью, одернутой сейчас. За ней стоял низкий диванчик, видимо для приватных разговоров, и даже имелся настоящий светильник на газу, который искусно прятался позади причудливой формы вазы с сухоцветами. Только зоркий глаз Хальруна позволил ему обнаружить лишний в «гадательном антураже» предмет.
Дом госпожи Лаллы наполняли странные постукивания, шорохи и, главное, запахи. Пахло чем-то неуловимо знакомым, только в такой странной смеси, что распознать отдельные ароматы становилось совершенно невозможно.
– Тут я провожу сеансы, – сообщила хозяйка. – Это единственная комната, где обычным людям безопасно находиться.
– Кого вы имеете в виду под «обычными»? – спросил Дорен.
– Всех, кто не не несет в себе проклятия медиума. Стоять на границе между живыми и мертвыми – тяжкое испытание.
Госпожа Лалла покачала головой и патетически прикрыла глаза.
– Разве в доме нет слуг?
– У меня есть приходящая служанка, но живу я совершенно одна. Одиночество – обычная плата за способности. Медиум навсегда отрезан от общества нормальных людей.
Хальрун был привычен к любым человеческим чудачествам, поэтому лишь вежливо улыбался, но невозмутимость Дорена стала для журналиста неожиданной.
– Госпожа Лалла, давайте вернемся к разговору о вейе Кросгейс, – спокойно попросил детектив.
Женщина кивнула.
– Мализа приезжала вчера. Она просила у меня совета: ее преследовал человек, который не желал принимать отказ. Бедняжка совсем не знала, как отвадить его от себя.
Дорен бросил быстрый взгляд на газетчика.
– Что вы имеете в виду под «не желал принимать отказ»? – спросил детектив.
– Сначала этот ужасный человек забрасывал ее письмами, а с некоторых пор Мализа стала замечать, что за ней следят, – гадалка трагически понизила голос.
– Вы уже не раз называете Мализу Кросгейс по имени. Вы с ней близки?
– Я считаю Мализу своим хорошим другом. Мы знакомы уже шесть лет, детектив. Достаточный срок, чтобы сблизиться?
Дорен не ответил, но вместо этого задал вопрос про письма поклонника. По счастливой случайности одно из них, самое последнее, вейя Кросегейс забыла во время визита к подруге. Оно избежало судьбы предшественников и не оказалось в камине. Гадалка удалилась, чтобы принести послание.
В этом доме, казалось, все издавало звуки, создавая особенную таинственную атмосферу. Даже платье хозяйки шуршало во время каждого шага. Детектив неприязненно посмотрел вслед госпоже Лалле.
– Она сама не верит во все это, – сказал Хальрун, как только гадалка ушла. – Однако из роли не выходит.
Желание поделиться с кем-нибудь мнением о госпоже Лалле не давало ему покоя. Хальрун редко молчал так долго.
– Странная женщина, но особенно странно, что ей верят. Я понимаю, почему суеверия цветут на отчаявшемся дне общества, но среди верхов, да еще так пышно? Аренда подобного дома, эти свечи, шелковые платья и благовония должны стоить целое состояние! Неужели общение с духами – такое выгодное дело? Я выбрал не ту профессию! Да и вы тоже...
Хальрун наконец заметил, что разговаривает сам с собой и обиженно замолчал. Несколько минут детектив и газетчик провели в тишине.
– Вот оно. Прошу вас, прочтите, – сказала вернувшаяся гадалка.
Письмо сразу оказалось в руках у Дорена. Хальрун никак не мог узнать, что было в нем написано, но следить за выражением лица читавшего газетчику никто не запрещал. Дорен хмурился – содержание показалось детективу важным и интересным.
– Видите? Ей угрожали! – подлила масла в огонь любопытства журналиста гадалка.
– Вижу, – Дорен аккуратно сложил бумагу и спрятал в нагрудный карман. – Я разберусь, госпожа Лалла... Простите, я бы хотел узнать ваше настоящее имя.
Хальрун досадливо щелкнул языком, провожая послание взглядом, а гадалка загадочно улыбнулась.
– Я никому ему не сообщаю, детектив. Прошлое есть прошлое. Сейчас меня зовут именно так, как известно вам.
– А если я стану настаивать? – спросил Дорен.
Тон детектива оставался ровным, не несущим угрозы, и гадалка рассмеялась. Смех у нее оказался грудным и неожиданно низким.
– Разве для полиции сложно выяснить имя одной единственной женщины? Я уверена, если вы захотите узнать мое имя, вы без труда это сделаете, детектив.
– К нашей следующей встрече я обязательно так и поступлю.
– Только приходите не так рано, окажите мне любезность, – сказала она, словно бы наполовину в шутку. – Сеансы могут длиться до рассвета, и я привыкла просыпаться поздно.
– Я это учту, госпоже Лалла.
Оказавшись на улице, детектив обратился к Хальруну:
– Вы должны будете сообщить мне, если получите еще одну записку, подобную той, что вам прислали. Надеюсь, вы ставите жизнь человека выше продаж «Листка Роскбиля»... или как там называется ваша газета?
Хальрун хмыкнул. По здравому рассуждению (пусть и немного запоздалому), младший детектив из другого округа не мог создать «большие проблемы» ни журналисту лично, ни родному для него «Листку». Мог ли Дорен усложнить газетчикам работу, зависело от степени злопамятности детектива и наличия у него знакомых в полицейском управлении Роксбиля.
Лицо детектива оставалось непроницаемым – в отличие от вея Эймарка, Дорен хорошо скрывал мысли. Хальрун, словно наяву, представил ярость начальника, переходящую в горестные причитания, когда посланный за скандалом вернется с пустыми руками. В редакции Хальруна уже давно заждались...
– Мне будет сложно уговорить редактора не давать в номер такую горячую новость. Очень сложно, детектив.
– Но вы это сделаете, – Дорен не спрашивал, а утверждал. – Речь идет о возможном преступлении. Это уже вне вашей работы.
– Преступлении? – обрадовался журналист. – Конечно, я не стану мешать вам делать вашу работу, но я должен получить что-нибудь взамен!
Дорен поморщился.
– Обещаю, вы первым из газетчиков узнаете о судьбе вейи Кросгейс, – процедил он.
– Этого мало! – запротестовал Хальрун.
– Это все, на что вы можете рассчитывать. И не советую вам мешать расследованию.
Детектив Лойверт направился к ожидавшей его машине, и Хальрун побежал следом. Словно заведенный волчок, газетчик обходил Дорена то с одной, то с другой стороны.
– Вам же будет лучше оставить меня на виду! – говорил журналист. – Мало ли что я могу написать!
От неожиданности детектив приостановился, чем немедленно воспользовался Хальрун, преградив полицейском дорогу. Он сам не знал, почему так настойчиво напрашивался на участие в расследовании. Гораздо проще было бы без промедления вернуться в редакцию к вейю Эймарку. Недовольства детектива газетчик не боялся – Хальруна не зря звали «отчаянным пером», – но именно журналистское чутье подсказывало ему, когда выгоднее было начать игру в долгую.
– Вы не станете ставить мне условия, – предупредил Дорен, вглядываясь в возбужденное лицо человека напротив. – Поступайте, как знаете, но помните, что любые действия имеют последствия... Если ваша статейка навредит моему расследованию, вашу газету недолго и разогнать! Имя Кросгейс имеет вес.
Произнеся угрозу, детектив поморщился, словно это было совсем не то, что он собирался сказать. Глядя в его удаляющуюся спину, Хальрун разочарованно поник и даже пнул подвернувшийся под ногу камешек, который пролетел над тротуаром, а затем отскочил от угла дома. Проследив за полетом, Хальрун обнаружил, что из дома гадалки за ним самим наблюдают: стоило журналисту поднять голову, как занавеску на окне второго этажа кто-то поспешно задернул. Дорен этого не увидел – детектив как раз садился в пузатую, как бочонок, машину. Более современным экипажам придавали формы изящнее, но даже просто представить такую в руках полиции Хальрун не мог.
– Скажет тоже! Вес! – пробормотал журналист себе под нос.
Недолгое время он постоял посреди тротуара. Полицейский экипаж давно скрылся из виду, и к окну больше никто не подходил. Хальрун вдруг почувствовал себя одиноким... Одиноким и ужасно голодным. Завтрак газетчика состоял из кофе и гренок, а обед отсутствовал вовсе. Хальрун совсем заработался: сначала отправился на пожар, а потом поспешил на зов прекрасной дамы. В обоих случаях затраченные усилия обернулись ничем.
– Глупый день, – выругался Хальрун. – Еще и с редактором объясняться... Но для начала нужно где-нибудь поесть... Где-нибудь не в этом округе, иначе я разорюсь.
Разумеется поймать экипаж ему удалось далеко не сразу – как будто сегодня Хальруну могло повезти. До редакции газетчик добрался только три часа спустя, разочарованный и злой.
Под красноречивыми взглядами коллег Хальрун пробрался к своему столу, сел на жесткий стул, а затем с наслаждением вытянул гудящие ноги.
– Ты раскряхтелся, словно старик, – заметил Ракслеф, занятый перекладыванием бумажек между противоположными углами стола. – Неудачно съездил, да?
– Это временный провал, – сказал Хальрун, легкомысленно вращая в воздухе рукой.
Тайрик, который тихонько сидел в углу, расправил плечи.
– У него, – Ракслеф кивнул на юношу, – тоже неудача... А ты не радуйся, молодой человек! Не радуйся! Если кто-то еще собирается получить по шее, нужно лучше скрывать злорадство.
– Я не злорадствую, – огрызнулся Тайрик.
– А я не собираюсь получать «по шее»! – вмешался Хальрун.
– Ну-ну, – хмыкнул Ракслеф.
Хальрун потянулся. Требовалось идти, но так хотелось посидеть еще немного.
– Чем занят? – спросил он у старшего коллеги.
– Выбираю объявления, – спокойно ответил тот. – Нужно заполнить номер хоть чем-нибудь.
– Мне жаль, – сказал Хальрун.
– Я-то знаю. Его убеди.
Ракслеф кивнул на кабинет начальника.
– Попробую...
Журналист встал и еще разочек потянулся. Перед тем, как войти к редактору, он набрал в тощую грудь побольше воздуха, словно прыгун в воду... А затем обернулся и подмигнул Тайрику, который, затаив дыхание, следил за идущим на расправу коллегой. Юноша покраснел. Хальрун усмехнулся. В редакторский кабинет он заходил со словами:
– Вей Эймарк! Я вернулся! У меня две новости!
Колченогий стол занимал большую часть владений Пелруда. Древний образец мебели не был так уж велик – это сам кабинет был очень мал. Между стеной и деревянными тумбами оставалось всего-то по паре шагов, и грузному редактору, когда он садился или вставал, приходилось всякий раз вжимать живот. Пелруд нередко повторял, что ему нельзя толстеть, вздыхал и полчаса спустя делал плотный перекус.
Хальрун кашлянул, чтобы сбить першение в горле. Стойкий запах табака никогда не выветривался из редакторского кабинета. За годы работы дым, казалось, пропитал даже стены.
– Что? Говори! – потребовал Пелруд.
Его лицо было красным, словно помидор, а глаза налились кровью от усталости. Пелруд уставился на Хальруна, отстранившись от массивной печатной машинки. В редакции были две такие. Обычно набирать текст газетчики поручали Тайрику, и молодой человек считался неофициальным владельцем второй машинки. Первая принадлежала редактору.
– Проветрился бы ты, вей Эймарк, – произнес Хальрун с сочувствием, хотя редко раздавал советы.
Он предпочитая наблюдать за людьми в их естественной среде.
– Я проветрюсь, проветрюсь! – хрипло сказал Пелруд. – Ты не юли! Есть хорошая новость?
– Есть! – Хальрун расцвел в улыбке. – У нашей прелестной фабрикантши в самом деле что-то случилось. Ее прямо сейчас ищет один очень деятельный младший детектив.
– Вот как! Это же замечательно!
Редактор довольно потер руки.
– Вот именно, что только «как»! Не знаю пока, что у нее стряслось, но я чувствую, что статья получится для передовицы, а может и для разворота!
– Тогда пиши, дорогой вей Осгерт! Пиши скорее!
Видя радость начальника, Хальрун почувствовал, что приблизился к опасному повороту.
– В том-то и дело, что я пока не могу!
– Что?
Пелруд спал с лица. Толстыми сосисочными пальцами он расстегнул пуговички на тесном жилете.
– Что значит, ты не можешь?
– Такое дело... Слишком рано.
– Рано? – закричал Пелруд, даже не разобравшись. – Мы нужна была эта статья еще вчера! У нас номер не закрыт, ты понимаешь?
– Вчера девушка была еще дома, – резонно заметил Хальрун.
Обычно спокойный тон сбивал гнев редактора, как вода гасит пламя, но на этот раз Пелруд завелся не на шутку. Он пригрозил подчиненному пальцем.
– Не играй со мной в эти свои... свои...
– Игры? – подсказал Хальрун.
– Слова! – рявкнул Пелруд. – Ты у мамки титьку облизывал, когда меня уже печатали!
– Да я и не претендую, – примирительно произнес молодой газетчик. – Написать, что богатая наследница не ночевала дома, и ее ищет полиция, недолго...
– Вот и напиши, – неожиданно спокойно произнес редактор.
Для него были обычны такие переходы от внезапного гнева к рассудительности.
– А можно немного подождать? Покопаться? Я чувствую, потенциал у истории огромный! Выжать можно больше!
– Выжать? Ты уверен?
– Нет, – признался Хальрун.
– Нет?
– Сегодня-завтра девица может найтись, вполне себе живая. И пусть! Не беда! Мы тогда напишем о ее похождениях.
– Мы будем не первыми, – заметил редактор. – Промедлим, и кто-нибудь обязательно успеет до нас. Новости имеют свойство прокисать, знаешь ли.
Он окончательно успокоился, достал красивую серебряную папиросницу и щелкнул массивной зажигалкой. Эта зажигалка была подарком на пятидесятилетие от Ракслефа и Хальруна. При срабатывании она издавала хлопок, похожий на выстрел, и была нежно любима Пелрудом.
– Но я сделаю это лучше, чем любой другой! – горячо пообещал Хальрун, чувствуя, что выигрывает спор. – Раскопаю все и распишу так, что люди будут рвать наш «Листок» из рук друг у друга! Ты же знаешь, что я могу!
– Знаю. Можешь, – согласился Пелруд.
Редактор едва заметно улыбнулся, видно, вспомнив прошлые заслуги Хальруна. Когда в руки журналиста попадался материал серьезнее, чем краденое сукно или разбитые в питейной носы, Хальрун творил с ним чудеса.
– Вот видишь, вей Эймарк! А если я прав, и за исчезновением девушки кроется нечто большее, то тем более рано писать. Давай разберемся, с чем имеем дело, а?
Пелруд повздыхал, выпустил несколько клубов дыма, а затем протер взмокшие щеки платком. Хальрун понял, что победил.
– И ты справишься? – негромко спросил редактор.
– С твоей помощью! Мне нужно узнать кое о ком...
– Что узнать?
Хальрун сгримасничал.
– Если бы я знал... Самое главное, меня интересует, что собой представляет сама вейя Кросгейс.
– Светская львица, звезда последних четырех сезонов.
– Что-то, что знают не все.
Пелруд что-то чиркнул на подвернувшемся под руку клочке бумаги. Если повезет, памятка не затеряется среди безобразного завала на столе редактора «Листка». Хальрун продолжил.
– Потом я бы хотел узнать о Ракарде Лакселе.
Имя этого человека Хальрун слышал только мельком: молодой представитель семьи Лаксель владел фабрикой на противоположной от Роксбиля окраине Бальтауфа. Делали там всевозможные колеры, поэтому Лаксели выходили прямыми конкурентами Кросгейсов, но этим сходство двух семей не ограничивалось. Что Ракард, что Мализа, совсем недавно получили свои предприятия в наследство...
– Постараюсь, – пообещал Пелруд, делая новую пометку. – Но это сложнее.
– И еще я бы хотел знать о госпоже Лалле.
Редактор удивленно посмотрел на сотрудника.
– Эта которая гадалка?
– Она самая. Кстати, она пригласила меня на свой сеанс.
– Гадалка – это хорошо, – задумчиво произнес редактор. – Люди любят загадочное.
– Вот и я о том же! Про нее обязательно нужно выяснить!
– Мне не объясняй, – ворчливо сказал редактор, а затем добавил как-то совсем уж жалобно. – Убиваете вы меня! Точно убиваете!
Хальрун улыбнулся.
– Мы вас любим.
– Иди уж... Подхалим, – Педруд вздохнул. – Узнаю что-нибудь к завтрашнему дню. И согласовать еще нужно…
– Не нужно! – всполошился Хальрун. – Вей Далмель проболтается, как пить дать!
– Нельзя без его разрешения, ты же знаешь.
– Так получим! Но потом.
Запавшие глаза Пелруда уставились на подчиненного. Выглядел редактор замученным жизнью и лично Хальруном.
– У нас замешано аж двое видных фабрикантов. Обещаю, опишу все так, как скажет твой дорогой вей Далмель. Только дай мне время разобраться… Так завтра, значит? Никак не раньше?
– Смеешься ты, что ли? Завтра! Завтра! А сегодня помоги-ка вею Гросверу. Разберите почту, найдите трогательное письмо от читателя и парочку забавных объявлений. Пустим в печать вне очереди.
Редактор снова погрозил Хальруну пальцем и грустно добавил:
– Номер нужно выпустить. Сам виноват!
– Виноват. Уже иду.
Покинув начальника, Хальрун присоединился к Раслефу, который до самого вечера насмешливо поглядывал на молодого коллегу и приговаривал, что не все тому играться. Хальрун отмалчивался. Мыслями он был далеко от сюда.
Наконец, с рутинной работой было покончено.
– Желаю всем хорошо потрудившимся хорошего отдыха! – объявил Хальрун. – Кто как, а я завтра рассчитывая на интересный день. Я собираюсь выспаться.
Тайрик, которому завтра предстояло перепечатывать на бело весь выпуск, завистливо вздохнул.
– Учись, юноша, – посоветовал Ракслеф, тоже готовясь уйти. – Наберешься опыта, станешь как он.
– Конечно, – огрызнулся Тайрик, день которого совсем не задался, – а закончу, как ты.
Хальрун и Ракслеф переглянулись.
– Звереет и бросается на людей, – грустно произнес пожилой газетчик. – Может, из него и получится настоящий журналист.
Хальрун покачал головой.
– Одного раза мало.
– Мало. Но все мы с чего-то начинали.
– Ко мне ты не был таким снисходительным, – сказал Хальрун притворно обиженным тоном.
– Старость и должна быть снисходительной к молодости. Как же иначе?.. Дерзай, юноша!
Тайрик растерянно смотрел им вслед. Попрощаться он забыл.

Глава 4

Фанна Альгель, у которой журналист весь последний год снимал комнату, была сплетницей и болтушкой, но квартирант и хозяйка прекрасно уживались друг с другом. Вдове льстило, что у нее поселился человек небезызвестный, работник газеты, да еще с репутацией. Хальрун в ответ ценил Фанну за доброе отношение, за вкусную еду и за умение быстро узнавать обо всех занятных событиях округа.
– Я подготовила еще с вечера. Ваша сумка, вей Осгерт.
Заплечный мешок лег около ножки стола, за которым Хальрун готовился трудовому дню.
– Спасибо, вея Альгель. Вы чудо, – сказал он, оторвавшись от поедания от сосиски.
Полная женщина с темными короткими кудряшками села напротив. Фанна подперла щеку рукой и так выразительно вздохнула, что Хальрун тут же пообещал:
– Я обязательно все расскажу! Ваши исколотые пальчики это заслужили, но им придется немножечко подождать.
– Как бы предприятие не оказалось опасным. Я этого боюсь… Собралась на кухню? – закричала Фанна, завидев дочь. – Принеси нам вчерашнего пирога! И не смотри так! Это всего лишь просьба!.. Ох, уж мне эта девчонка. Все ей книжки!
– Не самое плохое увлечение.
– Я их даже не понимаю! Я про ее книги... Я пробовала читать, но там же полная чушь!
Хальрун с аппетитом продолжал завтракать (он не желал снова оголодать, что бы ни твердили о пользе этого занятия медицинские журналы), а вея Альгель – жаловаться, когда к ним скользнуло бледное, худосочное создание. Рядом с Фанной, жизнелюбивой и румяной женщиной, ее дочь со смешным именем Мадвинна казалась блеклой тенью. К постояльцу она относилась с неприкрытым высокомерием и никогда не здоровалась первой, но Хальрун не обижался. Он редко на кого-либо обижался.
Газетчик встал, сделал последний глоток остывшего кофе, сказал приятное Фанне (вдова захихикала) и ее дочери (сложила губы куриной гузкой). Затем Хальрун засмеялся сам и выскочил в промозглое сизое утро. Работа ждала его. Дел было много…
На западной окраине Бальтауфа Хальрун бывал редко. Ему тут не нравилось, потому что Роксбиль и Сартальф походили друг на друга, словно близнецы. Можно было нарисовать вид любой улицы одного из округов, а затем дать обитателю другого, и (Хальрун был готов спорить на свой почти новый плащ!) даже старожил ошибется и обязательно признает на картинке родные места.
Сам газетчик, знающий Роскбиль, как свои пять пальцев до последнего закоулка, выросший среди его кварталов, научившийся видеть красоту в одинаковых улицах и неугасимую волю к жизни в их обитателях, чувствовал, как кружится голова. Ему казалось, что перспектива искажается и что вокруг все тот же Роскбиль, просто немножко неправильный. Небо (на западе, а не на востоке!) протыкали такие же чадящие трубы, и такой же была запутанная сетка улиц, без единой достопримечательности, и воняло в Сартальфе совсем, как дома. Разве что по мере приближения к фабрике Лакселей запах становился более густым и резким.
Хальрун был одет как рабочий в безразмерный темный бушлат с поднятым воротником, свободные штаны и высокие сапоги. Газетчик низко натянул на лоб козырек, шел уверенно, ни быстро, ни медленно и глядел прямо перед собой. Смена на предприятиях давно началась, но одинокий работяга никому не мозолил глаза. Зная все повадки фабричных людей, Хальрун без происшествий добрался до нужного места.
Клепаные створки главного входа держались на двух конусовидных столбах, а сверху ворота украшали большие буквы, под которыми должен проходить всякий, желающий попасть внутрь. «Семейная фабрика Лакселей. Лаки, растворители, колеры», – прочел Хальрун. Газетчик немного подумал, а затем, посвистывая себе под нос, направился вдоль ограды. Чтобы выглядеть еще более беззаботным, он засунул руки в карманы брюк, но при этом не забывал внимательно изучать окружение. Стена, защищающая владения Лакселей от любопытных глаз, а также загребущих рук, охочих до чужого добра, выглядела высокой и надежной... Когда-то. Пелруд не соврал, рассказывая о непростых временах, наступивших для фабрики Лакселя.
Уже неподалеку от ворот у одной из секций ограды верхушка осыпалась. Вместо того чтобы починить стену, кто-то прикатил под ее снование камни, смастерив удобные уступы. Этим путем начали пользоваться недавно – импровизированные ступеньки не успели стереться.
Хальрун поплевал на руки, огляделся, а затем, шипя и шепотом ругаясь, перебрался через ограду на другую сторону. Газетчик оказался на утоптанной земле позади двухэтажного здания, которое должно было скрывать нарушителей от неприятностей. «Ловко устроено», – подумал Хальрун, а затем заметил чей-то силуэт в тени той самой стены. Высокая мускулистая фигура двинулась в его сторону.
– Эй ты! Вор! – закричал ее обладатель грубым низким голосом.
Газетчик осторожно ткнул себя пальцем в грудь, но надеяться, что обращались не к нему, было напрасно. Поблизости никто не появился, а высокий человек с нашивкой помощника мастера на груди смотрел прямо на Хальруна.
– А ну иди сюда! Застыл? Воровать у тебя смелости хватило!
Видимо, он специально поджидал вора, и Хальруну ничего не оставалось кроме как подчиниться. Газетчик попытался приветливо улыбнуться, хотя выглядело это скорее развязно.
– Отлучиться пришлось, – сказал Хальрун, обходя помощника мастера. – Но я уже готов приступить к работе...
– Отлучиться? – разозлился сбитый с толку его наглостью рабочий. – Да ты обурел...
– Старшой по цеху послал. К нему претензии...
– Я тебя не знаю, – вдруг подозрительно произнес помощник мастера, вглядываясь в лицо нарушителя. – Цех какой? Имя твое и твоего старшего?
Хальрун отбросил мысль слинять и указал на первое попавшееся здание. Территорию фабрики он не знал, поэтому выбор сделал, как назло, неправильно.
– Врешь! – зло обрадовался рабочий. – Там мельницы. Все в породе ходят.
У человека было темное лицо, но не от загара или ветра, а от ядовитых испарений и въевшихся в кожу пигментов. Из-за них же цвет лица и рук стал неровным, как будто пегим. Маленькие глазки помощника мастера налились злобной радостью.
– Обмануть меня пытался, гнида! – зарычал он, хватая журналиста за грудки.
– Я переодевался, – соврал Хальрун, а затем полуобнял «начальника» за плечи. – Мне неприятности не нужны. Давай разойдемся, что тебе стоит, а?
Газетчик опустил в чужой карман трубочку денежного билета. Вопреки ожиданиям, работник фабрики стряхнул с себя руку Хальруна.
– А сейчас и проверим, кто тебя куда посылал! Пойдем, пойдем! Мы тебя, негодяя, разъясним!
– Не хочешь моих денег, так и скажи! Ладно! Я же не спорю! С нашим мастером сам разъясняйся.
Несмотря на проявленную покладистость, Хальруна грубо поволокли в сторону приземистого, двухэтажного, вытянутого в длину здания. Цепочка окон, которые должны были обеспечивать работников дневным светом, так загрязнилась, что почти сливалась с фасадом. Серые оконные проемы можно было заметить, только как следует приглядевшись.
«Вот так всегда», – подумал Хальрун, стараясь подстроиться под галоп помощника матера, который очень спешил похвастаться добычей. «Жадность меня подвела. Надо было давать две бумажки», – корил себя газетчик. – «Должно быть, унесли у них что-то ценное».
Территория предприятия Лакселя, не слишком большая сама по себе, застроена была плотно. Тут имелись и производственные цехи, и склады, и здания, где что-то таинственно грохотало. Узкие рельсы, по которым возили грузы, располагались и под ногами, и над головой. Только что над Хальруном как раз проехал открытый вагончик, оглушив журналиста и обсыпав крупной пылью. Умудренный опытом помощник мастера успел вовремя прикрыть глаза, а вот газетчик не сообразил этого сделать и еще долго потом пытался проморгаться... Казалось, работа кипела, но... Так только казалось. Понимание, чем дышат производства, у Хальруна имелось, и он быстро сообразил, что для процветающего предприятия народу явно не хватало. Пелруд тоже утверждал, будто работники у Лакселя в последнее время не задерживались. По его словам, тут постоянно нанимали новых людей, причем брали неопытных и дешевых.
До цеха оставался десяток метров, когда какой-то хмурый тип с лопатой на плече окрикнул сопровождавшего Хальруна. Чего-то на фабрике снова не досчитались, и двое рабочих заговорили весьма оживленно. Решив не мешать занятым людям, Хальрун тихонько отошел в сторону.
За ближайшим углом журналист нацепил на лицо матерчатую маску (вполне обычную деталь костюма на пыльной производстве), а также длинный фартук. Бушлат у него уже загрязнился, поэтому отыскать лазутчика среди сотен рабочих стало задачей далеко не простой. Вчера Фанна провела пол вечера за созданием «маскарадного костюма», приговаривая, что Хальруна в нем обязательно снова побьют. Если бы она только знала, что он собирается возить тачку... То причитала бы вдвойне сильнее.
Тачка служила более надежной маскировкой, чем костюм. Хальрун с озабоченным видом катил ее перед собой, и никто не осмелился его отвлечь, пока газетчик сам не бросил тележку. Он заметил не занятую полезным трудом компанию: у работяг шел перекур, и они выглядели настроенными довольно благодушно. Хальруну легко удалось влиться в общий разговор.
– Уходи отсюда, – посоветовал новому знакомому старшой в бригаде, задумчиво крутя в пальцах незажженную папироску.
– Многие уходят?
– Многие.
Вокруг удрученно закивали.
– А что так?
Старшой махнул рукой, не желая отвечать. Вместо бригадира заговорил другой рабочий, злобно сплюнув на землю.
– Да как помер старый владелец, так все и покатилось, – на болтуна зашикали, но тот стоял на своем. – Все же знают! Лаксель скоро пойдет по миру.
– Так ли это? – удивился Хальрун.
– Да как бы ни хуже, – буркнул бригадир и вздохнул.
– Значит, не нужно было мне сюда устраиваться?
– Беги, парень, пока не поздно. Или они сделают так, что ты еще и должен останешься.
Хальрун осмотрелся. Предприятие Лакселя выглядело как обычная фабрика, в меру обшарпанная, в меру современная. Однако после слов бригадира Хальрун тоже почувствовал нечто безрадостное, словно ему передалось настроение рабочих.
– А я слышал, что тут неплохо платят и обращаются с людьми пристойно, – сказал он.
– Так то когда было! При старом владельце еще! Тот умел дело поставить!
– А новый? Какой он человек?
Судя по презрительным усмешкам рабочих, ни на что негодным... Однако Хальрун так и не понял, был ли Ракард только плохим хозяином, или же человеком вообще.
– Ну так что? – таинственным шепотом спросил он. – Научиться вести дела еще ведь не поздно? Разве фабрика не может встать на ноги?
– Это вряд ли, – ответил бригадир.
Вид у него стал задумчивый, и профиль работяги показался в тот момент Хальруну удивительно благородным.
– Этот подлец, наш владелец, как тля, тянет все соки. Скоро нечего не останется. Машины в третьем цеху уже заложили.
– Да ты что! – ахнул кто-то.
– Мне мешальшики говорили, – с досадой произнес старшой.
Он, видно, сразу пожалел, что распустил язык, но и отступать от своих слов не хотел.
– В закладе фабрика, – мрачно сказал он. – В долгах по самое темечко!
Следом кто-то добавил, будто точно знает, что хозяин уже даже не закладывает имущество, а распродает. Хальрун, вскрыв нарыв недовольства, сидел и тихо слушал.
Над административным зданием возвышалась многометровая мачта с часами. Три огромных циферблата смотрели в разные стороны, чтобы работники всегда знали правильный час.
– Ай-яй! – вдруг воскликнул бригадир, посмотрев наверх. – Взбаламутил ты нас, приятель, а нам работать надо. Дело не ждет.
– Вам работать, а мне – увольняться? – со смешком спросил Хальрун. – Не совсем это честно!
Старший взгрустнул.
– Я тут всю жизнь. Уже двадцать лет... Не уйти уже.
Вдруг его обветренное лицо приобрело испуганное выражение.
– Я же должен был Хаваку распоряжение отдать! А теперь на линию нужно! Заговорился совсем, старый дурень!
– Передать что-то? – спросил Хальрун.
Рабочий кивнул.
– Это я могу. Что передать? И кому?
Помощь редко предлагали так просто, и Хальрун для добавил:
– Мне-то что? Меня, может, завтра тут и не будет! А с тебя спросят.
– Ну если времени не жалко и смотровых не боишься... Передай на первый склад от нашего цехового старшого тамошнему. Ты вроде человек надежный, не подведи, а?
Бумажка была свернута как для капсулы.
– Почему по трубе не отправите? Я же видел трубы для духовой почты.
Видимо, Хальруну не стоило лезь с расспросами – у рабочего снова появились сомнения. Газетчик выразительно посмотрел на часы.
– Сломалась! Уже месяц как, – буркнул бригадир и ушел.
Как только работяги скрылись из виду, Хальрун развернул записку. Выяснив, что отгрузку полагается ускорить до «5 м. за круг» что бы это ни значило, газетчик поскучнел. Он вернул бумажке прежний вид, а затем отправился искать первый склад. Обещания полагалось держать, да и старшой выглядел неплохим человеком.
По здравому размышлению склад должен был располагаться где-то ближе к воротам, но логика далеко не всегда служила хорошим проводником на жизненном пути, и сам Хальрун не всегда руководствовался ее принципами. К работе газетчик подходил обстоятельно, но предпочитал чутье здравому смыслу. Вот и теперь, вместо того чтобы посетить фабрику в родном Роксбиле, Хальрун влез на незнакомую территорию. Логично было бы начать с Кросгейсов, а не с Лакселей, которые могли вовсе не иметь отношения к делу... Логично и неправильно.
Журналист бодро шагал вперед.
«Прикопать тут кого-то совсем несложно», – размышлял Хальрун. – «Брр! Ну и местечко. Они тут вымерли все, что ли?»
Фабрика действительно оказалась гораздо более безлюдной, чем следовало ожидать от предприятия такого размера. Наконец, после блужданий и поисков, Хальрун остановился напротив огромных ворот в два его роста, украшенных заржавевшей цифрой «1». Когда-то номер был покрыт бронзовой краской, следы которой еще можно было заметить по краям. Теперь краска сползла, оставив единицу на растерзание ветру и осадками.
«Символично», – подумал Хальрун, рассматривая ворота. Они тоже не производили впечатление чего-то, что часто использовалось. Низ створок успел зарыться в землю, а люди и грузы попадали на склад через боковую дверцу. К ней и направился Хальрун.
– Эй! – закричал он. – Это склад номер один? Пустовато у вас!
Хранилище со сводчатым потолком предназначалось для сырья и было разделено на отсеки... Пустующие ныне, хотя на земляном полу еще сохранилась крошка от лежавшей тут когда-то породы. Особенно много ее было в пространстве между рельсами для вагонеток...
– Поберегись! – закричал кто-то, а затем впереди что-то загрохотало.
Хальрун едва успел отскочить с пути груженой тележки. Под собственным весом вагонетка неслабо разогналась и выскочила в раскрывшийся с шипением проем, сделанный специально под размер вагончика. Яркий уличный свет на минуту проник внутрь, осветив несколько ящиков на противоположном конце склада, а также человеческие фигуры, которые крутились вокруг них. Газетчик направился к людям, благоразумно отойдя подальше от рельсов.
– Я к старшому! – закричал Хальрун, размахивая в воздухе запиской бригадира. – Кто старшой?
– Ну, я допустим, – ответил хмурый здоровяк.
Ростом он был с одного Хальруна, а толщиной, наверное, с трех. Пока старшой медленно, с видимым усилием читал записку, журналист осмотрелся. Еще два человека грузили в вагончик мешки, чтобы потом с помощью специальной катапульты отправить их по рельсам.
– Что так долго? – спросил старшой, выругался, а затем приказал своим. – Ну-ка! Ускоримся!
Засунув руки в карманы, Хальрун наблюдал за работой.
– А все-таки почему тут настолько пусто?
Здоровяк вперил в газетчика неприязненный взгляд.
– Новенький, что ли?
– «Что ли» да.
– Староват для новенького.
– Есть немного... Помочь?
Старший по складу засмеялся:
– Смотри, сам за мешком свалишься. Доставать мы не будем, и поедешь ты в дробилку.
Хальрун присоединился к веселью, а когда все отсмеялись, то спросил, указав на ящики:
– И надолго этого хватит?
– Дня на три. Четыре, может...
Журналист хмыкнул. Под сводом пустующего склада получилось особенно громко.
– Ненадолго. А что потом?
– Потом видно будет, – буркнул старшой.
Хальрун еще раз хмыкнул. Спонтанные решения нередко приводили его к приятным результатам. Не то чтобы газетчик рассчитывал обнаружить где-нибудь в подсобке связанную вейю Кросгейс (это, конечно, было бы слишком хорошо), но подтверждение слуха о скором разорении Лакселя, тоже выглядело перспективно. Предвкушая, как будет сравнивать две фабрики, свою росксильскую и чужую для читателей «Листка» сартальфскую, Хальрун мысленно потирал руки. Ракслеф, Тайрик и даже Пайп, мальчик на побегушках в редакции, этим вечером не будут косо смотреть за то, что он пошел развлекаться, свалив на остальных настоящую работу... Задумавшись Хальрун не сразу заметил, что старший по складу странно смотрит в его сторону.
– Удручающее зрелище, – газетчик пнул ящик носком сапога. – Так привезут еще, я не понял?
Ничто не могло более наглядно демонстрировать бедственное положение фабрики, чем пустой склад.
– А я знаю? – внезапно озлился старший. – Бумажку принес? Иди теперь!
– Уже... И кричать было необязательно...
Хальрун вышел на улицу, снял маску и смачно откашлялся – от минеральной пыли страшно першило в горле. Затем журналист осмотрелся, решая куда бы отправиться дальше. Административное здание манило его к себе – обсуждать личность Ракарда имело смысл с теми, кто был хотя бы шапочно знаком с этим человеком, – но под каким предлогом туда проникнуть, Хальрун пока не придумал.
Он поморщился, поправил козырек картуза, чтобы меньше нависал на глаза, а затем направился в сторону центра фабрики, откуда все здесь управлялось. В непонятных обстоятельствах Хальрун предпочитал полагаться на «случай», под которым понимал собственное умение импровизировать и находчивость.
Однако случай не всегда играл в пользу газетчика.
– А ну стой! – раздался гневный голос. – Я тебя запомнил, негодяй!
Хальрун почти добрался до главного здания. Оно было прямо перед ним: пятиэтажная башня, но не ровная, а словно собранная из поставленных друг на друга кирпичных коробов. Кроме того, как будто в здании было мало граней, архитектор добавил характерные выступы вокруг окон и дверных проемов. Газетчик стоял на подъездной дорожке, предназначенной, чтобы владельцу фабрики не нужно было ходить пешком от ворот до административного корпуса. Спрятаться было негде.
– Я тебя нашел! – раздался наполненный злобной радостью голос.
– И стоило меня искать? – спросил Хальрун, поворачиваясь к преследователю.
Настырный помощник мастера, который располагал неприлично большим количеством свободного времени, стремительно приближался.
– Я не прятался, – заявил газетчик и только в последний момент заподозрил неладное.
Хальрун не успел ничего сделать. От удара по уху в голове зазвенело, и журналист опрокинулся на землю.
– Не сбежишь! Держите его! – закричал помощник мастера.
До сих пор людей поблизости Хальрун не видел, но они невесть откуда появились, едва раздался призывный крик. Человек пять уже почти окружили место драки, и еще столько же было на подходе.
– Что за беззаконие, – возмутился журналист. – На помощь!
Он попытался встать, однако преимущество редко оказывалось на стороне лежащего. И помогать незнакомцу никто не спешил – расправа над «вором» вызвала интерес бурный, но безучастный.
– Ты что, приятель? Остановись! – воззвал Хальрун, а затем задохнулся от точного удара под ребра.
Лицо помощника мастера налилось кровью. Он быстро входил в раж.
– Пробрался! Вор! Негодяй! Я! Сам! Отвечаю!
Он бессвязно кричал и наносил удары, неприцельные, к счастью. Затем кто-то догадался, что пора оттаскивать потерявшего самообладание работника от объекта его злобы. Благородный порыв одинокого миротворца безнаказанным не остался: проявивший доброту человек вскрикнул и сам схватился за подбитый глаз. После этого останавливать драку бросились остальные. Неизвестно, как так вышло, однако вскоре все месили всех.
Хальрун не в первый раз попадал в переделку с мордобоем. Он опустился на четвереньки и быстро-быстро пополз к краю. Оказавшись на «мирной земле», газетчик выдохнул, поднялся на ноги и направился прочь. Руки он спрятал в карманы, чтобы выглядеть как можно более непричастным к оставшейся за спиной человеческой свалке. Когда кто-то закричал, что предполагаемый вор пропал, Хальруну пришлось ускориться.

Глава 5

Отпускать вора никто не хотел. В спину журналиста понеслась ругань и крики, но он уже резво заворачивал за угол. Хальрун разогнался, его внимание принадлежало происходящему позади... И он на полном ходу в кого-то врезался.
– Вы? – удивленно спросил этот «кто-то». – Что за маскарад?
– Кто? – переспросил Хальрун, пытаясь восстановить равновесие.
Ему понадобилось мгновение, чтобы узнать детектива Лойверта.
– Вы! – повторил журналист. – Вот это встреча!
Лицо Дорена приняло сложное выражение, как будто полицейский колебался между досадой и изумлением.
– Детектив? – робко спросил человечек, которого Хальрун заметил только теперь.
Это был кто-то из работников фабрики, но не простой трудяга и не представитель руководства. «Клерк», – быстро определил Хальрун. Перед полицейским человек заискивал, поэтому журналист отнес его к низшему звену письмоводителей. Представители этой породы активно копошились внутри любой организации, занятые не понятно чем, но чем-то очень занятые. Кто-то считал их труд бессмысленным, а кто-то утверждал, что без этих муравьев от бланка и пера дела обязательно встанут. Правы, как считал Хальрун, были и те, и другие, просто в разных случаях.
– Минуту! – потребовал детектив.
Он ухватил журналиста под руку, отошел от навострившего уши клерка и прошипел:
– Что вы тут делаете?
– То же, что и вы, я полагаю. Вынюхиваю.
– Я не... Кхм...
Детектив уставился за спину журналиста.
– Это за вами? – спросил он.
Хальрун обернулся и почувствовал смущение, что случалось с ним не так уж часто.
– Вероятно, да.
– Тогда, вей Осгерт, вам повезло меня встретить.
– Повезло, не спорю! – ухмыльнулся журналист, пряча неловкость за смехом. – Примите мою благодарность, детектив! Самую искреннюю!
Клерк сердито замахал на помятых в драке рабочих, чтобы те уходили, и Хальрун успокоился. Он быстро вернулся в довольное расположение духа.
– И советую вам не испытывать больше судьбу, – предложил детектив, отвернувшись от радостного лица газетчика. – Не отходите от меня далеко.
У Хальруна вспыхнули глаза.
– У сейчас предлагаете составить вам компанию? Мне?
– Только из человеколюбия, вей Осгерт.
Фраза прозвучала как будто... насмешливо?
– И что это значит? – удивился газетчик.
– Что без меня вам немедленно подобьют второй глаз. К тому же, я уже ухожу и проводить вас могу только до ворот.
Хальрун потянулся к лицу и охнул, прикоснувшись к опухшему глазу. В запале сражения журналист не заметил, что драка не прошла для него бесследно. Он пробормотал под нос бранное слово, а затем побежал за ушедшим вперед Дореном.
Детектив, видимо, действительно закончил свои дела, и теперь спокойно покидал фабрику через главные ворота. Хальрун вышел с куда меньшим достоинством – катание по земле сказалось на его костюме не лучшим образом. В таком виде газетчика не пустили бы ни в один наемный экипаж, поэтому, как только опасная территория осталась позади, Хальрун начал приводить себя в порядок.
– Вам бы лед приложить, – внезапно сказал Дорен.
Фраза казалась лишенной насмешки или злорадства, и Хальрун напрягся. Участие полицейского представлялось ему дурным признаком.
– Поздно уже... Как я выгляжу, детектив?
– Как побитая собака, если говорить откровенно... Расплатились за вынюхивание, да?
– Это того стоило, – ответил Хальрун на насмешку.
– И все-таки я советую вам найти место, где могут почисть одежду и принесут лед.
– И где можно поговорить? – догадался журналист.
– И это то же, – тем же сочувствующим тоном ответил Дорен.
Небольшой, но приличный кабачок обнаружился через две улицы, причем Хальруна в «Железную кружку» пустили лишь благодаря вмешательству детектива, показавшему хозяину свое удостоверение.
– Хорошо служить в полиции, – заметил журналист, отыгрываясь за прошлое. – Везде-то вас пускают! Везде-то вам рады!
Он отдал верхнюю одежду, попросив почистить, а Дорен остался в пальто. Детектив Ловерт был человеком среднего роста, с каштановыми короткими волосами, смешной неровной челкой и тусклыми, невыразительными глазами. Дорен забарабанил пальцами по столу, и Хальрун уловил ритм популярной мелодии.
– По крайней мере, меня не бьют за «вынюхивание», – сказал полицейский, прочистив горло.
Газетчик уже передумал ссориться. Все-таки он был обязан человеку, сидящему напротив.
– Извините, детектив, что я неправильно подобрал слова. Это была шутка, а не попытка обидеть.
– Однако вы выразились совершенно правильно, вей Осгерт. Полиция ведет расследование, а вы именно вынюхиваете…
Дорен проследил, как Хальрун прикладывает к глазу завернутый в платок кусок льда, а затем добавил:
– Вей Осгерт, каждый должен делать свою работу.
– Полностью согласен. Я всегда так поступаю.
– Будь это так, то вы не сидели бы сейчас передо мной с фонарем на пол лица. За честную работу не бьют.
– И в чем тогда, по-вашему, должна заключаться моя? Что мне нужно делать?
Журналист был задет покровительственным тоном детектива. Обычно Хальруна не волновало чужое мнение, но прочную броню его самоуверенности иногда удавалось пробить. Кулак помощника мастера сработал на отлично – сложно было держаться с достоинством, как следует повалявшись в пыли.
– Я навел о вас справки, вей Осгерт. Вы очень известны в Роксбиле.
– Это так, я не стану прибедняться, – сказал Хальрун, глядя на приближающуюся официантку.
Время было необеденное, заведение пустовало, и хозяева желали услужить единственным гостям. Хальрун указал кружку пива, изображенную, на вывеске, а детектив точно так же жестом прогнал женщину. Когда она ушла, Дорен подался вперед, наклонившись над столешницей.
– Напишите про сбитого машиной куренка или про прорвавшуюся трубу. Пропавшая девушка – не ваша забота!
– Мне виднее, – холодно произнес журналист. – Я выражаю интересы моих читателей и следую их запросам.
Выражение детектива стало презрительным и капельку высокомерным.
– Вы берете чужое грязное белье и показываете его всем желающим, вей Осгерт. И я знаю, почему вы это делаете. Потому что это единственная причина, по которой ваш «Листок Роскбиля» существует. Из-за вас он популярен, и ради вас некий Деймер Далмель, недавно ставший окружным советником, содержит вашу свору. Не из благотворительности, конечно. Вы не реже раза в месяц так или иначе нахваливаете советника.
Хальрун сглотнул.
– Не замечал за собой привычки его хвалить.
– Разве? – спросил Дорен.
Он полез за пазуху и к удивлению Хальруна извлек пожелтевший газетный разворот.
– Вот. Послушайте… Каково, а?
Хальрун узнал собственную статью полугодичной давности.
– Подобием «Пьяной Берты» стал наш любимый совет округа, – с выражением прочел Дорен. – Драка, не хуже тех, что по пятницам устраивают посетили знаменитого кабака, произошла во вторник среди лучших людей Роксбиля. Азарт советников был так неукротим, что пострадала даже вожделенная ими трибуна... Так... Дальше вы смакуете подробности... Вырванные волосы... Выбитый зуб. Как этот зуб искали... Очень живо написано! Вот! Победителем в сражении стал советник Далмель, раскидавший на пути к своей цели всех соперников, завладевший рупором и угомонивший собрание. Приятно видеть, что деньги совсем не портят людей, и члены совета ничем не превосходят пьяниц из роксбильской подворотни. Не стоит сомневаться: окажись советник Дальмель вечером в «Пьяной Берте», он бы и там показал себя с лучшей стороны. Немногие способны настолько ловко размахиваться скамейкой...» И так далее...
Свернув газету, детектив уставился на удивленного напором Хальруна.
– Вы не расписываете его достоинства. Вы льстите гораздо более ловко, разве нет? Делаете его своим, простым и понятным.
– Это не ложь. Скамейкой он размахивал... То есть держал ее в руках, но...
– Я не сомневаюсь, что такое действительно было, – Дорен посмотрел в глаза журналисту, – но не говорите мне, вей Осгерт, что вы пишите эту «не ложь» в интересах читателей. Ваше перо служит человеку, а не людям.
Хальрун откинулся на спинку сидения и, сложив руки на груди, с вызовом посмотрел на детектива.
– Красиво сказано. Долго сочиняли? – спросил газетчик, но ответа ждать не стал. – Вы потратили много времени на меня, хотя могли бы искать пропавшую девушку. Бедняжка может не дождаться помощи. Займитесь ею, а не мной.
Детектив пожал плечами.
– Я считал, что вы можете оказаться причастны, так или иначе.
– А теперь не считаете? – поинтересовался Хальрун.
– Нет. Похоже, вас использовали лишь потому, что вы самый известный в округе журналист.
Хальруну принесли пиво и чистую одежду, но газетчик не прикоснулся к напитку. Он достал банкноту и бросил на стол.
– Раз у вас нет больше ко мне вопросов, я пойду, детектив.
– Стойте!
Журналист обернулся.
– Вы ведь не отступитесь?
– От девушки? Нет.
– Даже при том, что можете навредить ей?
Челюсть Хальруна напряглась, но затем он усмехнулся. Дорен, повернувшись в пол оборота, внимательно наблюдал за журналистом.
– Я, конечно, постараюсь, чтобы этого не случилось, детектив, – с вызовом ответил газетчик. – Приложу все усилия.
– Сядьте обратно, вей Осгерт.
– Зачем? Разве мы не закончили?
– Нет. Сядьте.
Хальрун задумался, но деловая хватка в нем победила гордость. Журналист вернулся за стол, схватил кружку и сделал большой глоток. Вытерев губы чистым платком, он подался к детективу, который наблюдал за Хальруном со странным выражением на лице.
– Ну так что? – спросил газетчик.
– Нельзя, чтобы вы творили, что вздумается. Что за балаган...
Едкий ответ едва не сорвался с языка Хальруна. В последний момент журналист сообразил, что Дорен к чему-то ведет и решил промолчать.
– Нельзя, чтобы вы поднимали шум.
– И? – поторопил его Хальрун.
Детектив снова забарабанил по столу. Жест выдал раздражение Дорена, хотя лицо детектива оставалось спокойным.
– Я не стану запирать вас за препятствование расследованию. Это ведь доставило бы вам радость?
Хальрун усмехнулся, предчувствуя большую удачу:
– Радость – нет. Но я бы это использовал. Вышел бы броский заголовок.
Дорен несколько раз кивнул. Слова он произносил неохотно, явно подчиняясь необходимости, а не желанию.
– Я так и понял... Я разрешу вам меня сопровождать во время расследования. Но с двумя условиями.
– Какими? – оживился Хальрун.
При виде такой неприкрытой радости детектив поморщился.
– Во-первых, вы делаете только то, что скажу я, – сухо сказал он. – Никакого своеволия быть не должно... Во-вторых, писать вы тоже будете с моего разрешения. И перед публикацией я должен буду увидеть вашу статью.
– Только не последнее!
Хальрун выдержал тяжелый взгляд полицейского и пожал плечами.
– Могу не упоминать вас вовсе. Мне не сложно. А вот вейю Кросгейс оставьте мне.
После довольно продолжительного колебания детектив кивнул, и Хальрун, который только того и ждал, вскочил со стула. Он схватил руку Дорена и энергично затряс.
– Я очень рад! Спасибо вам, детектив! Это правильное решение – за мной нужен глаз да глаз, знаете ли!
Он рассмеялся.
– Довольно! – резко произнес Дорен, выдергивая руку из хватки Хальруна. – Что вы уже знаете? Поделитесь, вей Осгерт.
– Почти совсем ничего...
Хальрун охотно рассказал о своем приключении на фабрике. Под конец, когда дошло до описания драки, ему показалось, будто бы Дорен собирался улыбнуться, но выражение на лице детектива мелькнуло и пропало. Потом он произнес:
– Бессмысленная беготня. Ничего вы не узнали.
– Я же так и сказал? Зато теперь мы знаем, что наш подозреваемый почти разорен, а его работники пребывают в тревоге и беспокойстве. Хорошая новость для фабрики Кросгейсов! Они смогут увеличить производство. Быть может, даже откроют новые цеха... Если, конечно, хозяйка отыщется.
Дорен поморщился – ему не нравилось многословие Хальруна.
– Не называйте имен, прошу вас.
– Да... Хм... Прошу прощения, увлекся. А что знаете вы? – спросил журналист. – Мы ведь договорились быть честными друг с другом?
– Договаривались? Разве?
Дорен вздохнул (что Хальрун посчитал своей победой), а затем достал из кармана старые, потертые часы на цепочке. Шел, как заметил журналист, примерно двенадцатый час.
– Я думаю, нам пора. Идемте. Время встретиться с веем Лакселем.
– Вы с ним до сих не виделись? – удивился Хальрун.
– Виделся. Но поговорить нам не довелось, – загадочно ответил детектив.
Он сразу направился к выходу, а газетчик вначале допил пиво. Кружку пришлось прикончить одним глотком, но у Хальруна имелся богатый опыт доедания и допивания всего на свете на бегу. Бушлат он тоже застегивал в спешке – Дорен успел скрыться за дверью.
– Так что с фабрикантом? – спросил Хальрун, поравнявшись с детективом. – Не заставляйте меня у вас выпытывать, прошу!
Они шли вниз по улице, но куда именно, газетчик не знал. Детектив думал о чем-то, хмуря лоб.
– Я могу быть очень настойчив! – предупредил журналист. – И я очень не люблю неразговорчивых собеседников...
– Да помолчите вы хоть немного! Дайте ответить!
Газетчик хмыкнул и произнес:
– Да, детектив Лойверт.
Для убедительности Хальрун даже поднял руки вверх, но Дорен все равно заставил себя ждать. Детектив долго собирался с мыслями, хмурил брови и что-то про себя прикидывал. Хальрун мучился ожиданием до тех пор, пока они не добрались до самоходной машины. Сержанта внутри не оказалось, и Дорен сам сел на место водителя. Газетчик устроился рядом.
– И? – спросил он.
– Вы как будто собираетесь закипеть. Спокойнее, вей Осгерт. Сейчас...
Машина дернулась, неуклюже вильнула задом и только потом набрала ход. Вчерашний сержант управлял техникой умело, а детектив был слишком напряжен для такого простого занятия.
С переднего места Хальрун отчетливо различал смешное похрюкивание двигателя. Аппарату не помешал бы механик, но состояние «без пяти минут сдохнет» являлось общепризнанной нормой для казенной техники. Зато панель с приборами кто-то надраил так, что хромированные детали блестели, и вот это было необычно.
– Я сразу отправился к вею Лакселю, но дома его не застал, – сказал детектив, не отрывая взгляда от дороги.
Улицы Сартальфа пустовали, но Дорен и не думал расслабляться.
– Очень подозрительно, – заметил Хальрун.
– На первый взгляд. Вей Лаксель проводил время в веселом доме на улице Общественного благополучия... Пьяный настолько, что не могло быть и речи о разговоре с ним.
– Он не притворялся?
На мгновение детектив отвел взгляд от дороги, но почти сразу снова уставился прямо перед собой.
– Актерство – это по вашей части, – огрызнулся он. – Опьянение вея было самым что ни на есть натуральным.
– Тогда это может быть алиби, сделанное нарочно, – выдвинул новое предложение Хальрун. – Что может быть лучше, чем куча свидетелей (свидетельниц в нашем случае), которые видели вас во время преступления? А исполнение человек с деньгами всегда может поручить кому-то еще. Было бы даже странно, если бы вей все сделал сам.
Дорен терпеливо выслушал, но ничего не ответил. Хальруна молчание собеседника не устроило.
– Что скажите, детектив?
– Что у вас богатое воображение. Хорошо для писателя, плохо для полицейского.
– Разве полиция не должна строить теории? А сами вы что думаете? Что все-таки случилось с Мализой? И где она?
– Я не знаю. Вей Осгерт, догадки без фактов заводят на ложный путь. Постарайтесь сдерживать свои... скажем так... хм... порывы.
Хальрун вздохнул. Дорен Лойверт оказался человеком удивительно скучным.
– Постараюсь, детектив. Я доверюсь вашему суждению. Всецело... Так какое оно?
– Оно? – переспросил Дорен.
– Суждение.
Детектив помрачнел.
– Мое суждение заключается в том, что молодая незамужняя особа бесследно пропала. Ни на вокзале, ни в больницах никого похожего на вейю Кросгейс не видели, а единственная моя зацепка – отправленное вам письмо, из которого следует существование опасности, нависшей над пропавшей.
– Значит, вы искали ее в больницах и на вокзале?
– Разумеется, – произнес детектив. – И в других местах тоже. Сержант Олгар и сейчас как раз продолжает это занятие.
– А как, кстати? У него есть изображение вейи? Хотелось бы знать, как она выглядит.
Дорен оторвал одну руку от штурвала и извлек сложенный вчетверо лист бумаги. Изображение было совсем новым, но края и сгибы уже успели затереться. Портрет Мализы много раз доставали и разворачивали.
Хальрун видел эту девушку на иллюстрациях к газетным статьям и пару раз в издали живую. Журналисты из более престижных изданий всегда упоминали красоту молодой наследницы, но черно-белые размытые картинки никак не подтверждали их слова.
– Ого! – восхитился газетчик. – Я назвал бы ее очаровательной, даже будь она нищей. С ее деньгами вейя Кросгейс и вовсе редкая красавица.
Портрет был сделан карандашом, а автором являлся не иначе как штатный художник полицейского управления. Именно там у рисовальщиков появлялась неискоренимая привычка изображать лица в неудачных ракурсах, но вейю Кросгейс даже это не испортило. До сих пор Хальрун знал лишь, что она была блондинкой двадцати трех лет от роду – портрет, который он держал в руках, дополнил картину. У Мализы были густые волосы, маленькое личико с заостренным подбородком, большие глаза с длинными ресницами и тонкий аристократический нос. Не удержавшись, Хальрун щелкнул языком.
– Нет, до чего хороша! Такую девушку обязательно нужно найти!
Он обернулся к недовольному чем-то детективу. Дорен хмурился с того момента, как отдал Хальруну портрет, и газетчик почувствовал необходимость тоже стать серьезным.
– Вы думаете, она жива? – спросил он.
– Я не знаю.
Неопределенный ответ прозвучал дурным предзнаменованием. Теперь, когда пропавшая обрела лицо, Хальрун при всем желании не мог относиться к ее судьбе с прежним легкомыслием. Газетчик напряг голову, желая хоть чем-нибудь помочь расследованию.
– А машина? – воскликнул он. – Машина, на которой вейя должна была ехать домой. Где она?
Дорен поморщился от громкого звука.
– Давно стоит около дома Кросгейсов. Слуга перегнал ее в то же утро.
– Вот оно как...
– Не пытайтесь, вей Осгерт. Я размышлял над этим делом, и вы не сможете предложить ничего нового, до чего я бы не додумался сам.
Хальрун отвернулся. Люди нередко его недооценивали, но именно сейчас газетчик почувствовал себя задетым. Совсем чуть-чуть, конечно.
Машина остановилась почти на границе Сартальфа и соседнего округа, проехав довольно странным петляющим маршрутом.
– Дальше пешком, – объявил Дорен.
Хальрун пожал плечами и выбрался на тротуар. Раз детектив знал дорогу, требовалось лишь держаться рядом, не отставать и все запоминать. Газетчик огляделся и хмыкнул. Случалось, что владельцы предприятий не желали селиться далеко от своих фабрик, а простым управляющим и вовсе предписывалось жить рядом с местом службы. Для этих людей посреди рабочей окраины строили красивые дома, выглядевшие тут слегка чуждо. Изящные балкончики, зачем-то нацепленные на фасады, никогда не использовались по назначению, ведь с запада несло угольный смог. На крышах и всех выступающих архитектурных элементах лежал слой копоти, которая годами оседала на Сартальф.
– Это вам не Центр, – заметил Хальрун. – Совсем другой класс.
– Очень глубокомысленно, вей Осгерт.
Газетчик улыбнулся.
– Я наблюдательный... Так мы направляемся в веселый дом? Я не против. Ведите меня туда скорее.
Невинная шутка заставила детектива прищуриться и посмотреть на Хальруна.
– Мне пообещали, что приведут вея Лакселя в чувства к полудню.
– А... Я понял. Мы не спешим.
В воображении Хальруна немедленно возникла картина первого визита Дорена в веселый дом. Детектив кашлянул, и журналист придал лицу серьезное выражение.
Состоятельным людям требовались развлечения, и улица Общественного благополучия относилась к местам, где их предлагали, причем на разный вкус. Заведение для мужчин тут тоже имелось. Публичным домам не полагалось украшать себя вывесками, но «притоны разврата», как говаривала милейшая Фанна, сложно было спутать с чем-нибудь еще. Дорен определенно направлялся одному из них, к трехэтажному зданию из серого кирпича... А может, и не из серого. В Сартальфе изначальный цвет внешних стен не всегда удавалось угадать правильно... Зато целых три этажа точно указывали на высокий класс заведения.
Хальрун сделал постное лицо и занял место чуть позади детектива, который уже тянул за рычажок звонка. Милая и подозрительно юная особа, встретившая гостей на пороге яркой улыбкой, при виде полицейского и «рабочего» сразу поскучнела.
– Это снова вы, – произнесла она как будто даже брезгливо. – Проходите.
Все в затененном зале в этот ранний час кричало о роскоши, пошлой, нарочитой, показной. Обитая красным плюшем мебель даже на вид была мягкой, стены украшала позолота, а в проеме, ведущем в соседний зал, виднелся здоровенный рояль, монументальный, словно дирижабль. Хальрун, одетый в наряд фабричного рабочего, улыбался так сильно, что сводило скулы, но даже будь на нем его обычный костюм, газетчик не потянул бы на завсегдатая этих стен. Дорен тоже вряд ли соответствовал строгому цензу публичного дома.
– Я договаривался с вашей хозяйкой, – сообщил детектив с каменным спокойствием. – Вей Лаксель сейчас тут? Если нет...
– Он только что проснулся, – сказала проститутка, тряхнув выбившимися из прически прядями. – Он вам нужен?
Она вообще была очень лохматой и ярко накрашенной – по этим двум признакам можно было почти наверняка отличать шлюху от порядочной женщины. То ли из-за пошлой улыбки, то ли из-за облика в целом, простая фраза прозвучала как приглашение к чему-то непристойному.
– Разумеется, нужен, – сказал Дорен. – Проводи нас.
– Как скажете. Вей.
Она улыбнулась, повернулась и пошла вперед, покачивая нижней половиной тела. Это была очевидная демонстрация, хотя ни детектив, ни журналист не могли считаться даже потенциальными клиентами. Соблазнять у проститутки получались так себе, решил Хальрун. Ей требовалось больше опыта, чтобы это не выглядело настолько явным... Хотя, может, именно такого эффекта шлюха и добивалась.
Она прошла под тяжелыми бархатными занавесями, украшавшими проходы между залами. Из-за плотно закрытых окон в заведении стоял тяжелый дух: въедливые цветочные ароматы, запах сигар, алкоголя и пошлости создавали особенную неповторимую смесь. Если бы Хальруну завязали глаза, по одному только запаху он понял бы, чем тут промышляют. Хотелось поделиться впечатлениями, но едва взглянув на непроницаемое лицо Дорена, журналист прикусил язык.
«Я наблюдатель, – сказал он себе. – Я наблюдаю. Мнением можно поделиться и позже. Для этого у меня есть целая газета. Она будет получше ушей шлюхи и полицейского».