Первое лето

Пролог

29 апреля, вторник.

- Черт! Сволочь, скотина! – От ярости и бессилия я проговаривала ругательства вслух, пускай и негромко. Но как? Как?! Как можно было себя сдерживать, если ты видишь своего парня, мило целующегося с не менее милой девушкой.

Только не плакать. Нет. Этого я себе не прощу. Моя гордость не даст мне упасть духом ни при каких обстоятельствах.

Я быстро перебирала ногами по родному лесопарку на пути к дому. Мимо проносились ели без нижних веток, рябины, осины и кое-где липы. Но любимый маршрут сегодня не приносил никакого умиротворения и наслаждения. Перед глазами стояла одна картина: мой божественно красивый БЫВШИЙ парень стоит на другой стороне перекрестка. Свежий весенний ветерок мягко играет его дивными каштановыми прядями, закатное солнце подсвечивает безукоризненную высокую фигуру, а ниспадающая крона американского клена, стоявшего позади, только раскрывшего свои нежные светло-зеленые листики, образует наикрасивейший фон, создавая идеальную композицию для фотографии. На такое возможно смотреть, только задержав дыхание.

Собственно я и смотрела. Но очарование было ложечкой в бочке сердечной боли. Этот красавец обнимал хрупкую очень низенькую брюнетку, у которой волосы заканчивались на талии, прямо под Его руками. За фото их целомудренного поцелуя на стоке можно было бы выручить баксов 10 за скачивание. Но о каких деньгах можно думать в такой момент? У меня даже не хватило духу подойти и потребовать объяснений, хотя какие объяснения тут могли быть?

Нет. Нужно было закатить истерику, чтобы театрально обозвать его подлецом, влепить пощечину, открыть глаза этой красивой миниатюрной дурочке (почему-то я сразу для себя решила, что она невероятная дурочка).

Злые мысли обиженной девушки ничего уже не могли исправить. Я же тихо свалила со злополучного перекрестка, даже не повернувшись ни разу. Теперь точно буду обходить стороной это место, а там, между прочим, находилась любимая фотомастерская! Я очень быстро удирала и очень тихо ругалась.

Выхожу из зеленеющих зарослей, поднимаюсь по небольшому пригорку к дому. Первый подъезд со стороны парка скрывает меня под козырьком. Тут я решила задержаться, прийти в чувство. Мама сразу прочитает по мне, что что-то случилось. Начнутся ненавязчивые расспросы, пожелания выговориться, для обретения душевного равновесия. А я этого не хотела.

Под этим козырьком гнев уступил место дикой обиде. Сейчас уже не хотелось ругаться. В голове бесконечным потоком проносилось: «Почему? Почему он со мной не был счастлив?» Оглянувшись по сторонам, чтобы избежать абсолютно чуждого в этот момент small tolk с какой-нибудь малознакомой маминой приятельницей, я никого не увидела. Лишь дети весело визжали на площадке напротив подъезда. Я медленно подошла к лавочке, бросила не нее рюкзак, безвольно плюхнулась мешком сама. Тело вообще не хотело верить, что ему 20 лет. Каждая клеточка поддавалась меланхолии. Меня накрыла тысячелетняя усталость и апатия. Но только глаза не хотели плакать.

Полулежа, полусидя я смотрела в никуда, а в голове проносились воспоминания последних трех месяцев. Все совместные прогулки, встречи после универа. Я ведь ни разу не напрашивалась на свидание: Он всегда звонил предложить встретиться.

Вспомнила наше знакомство. Я очень удачно попала на сьемку ассистентом фотографа в конце января этого года. Небывалое везение научиться всему, что только сможешь подсмотреть, а также большая возможность проявить себя. Сама по себе сьемка была не сказать чтобы высококлассная, но Майк Петркевич (очень популярный на просторах Евросоюза польский фотограф) мог показать очень много секретов портретной сьемки. В один из перерывов я к нему подошла, с просьбой пояснить назначение необычно выставленного света. К моему удивлению, этот пятидесятилетний лысеющий мужчина с улыбающимися глазами принялся мне все показывать и рассказывать, будто вся ответственность за каждый мой будущий кадр лежит персонально на нем. Мне рассказали все особенности установки моноблоков с белыми зонтами, их влияние на конечный результат при изменении угла наклона и кардинальную разницу между двумя одинаково снятыми кадрами, где разнится только цвет фона.

Когда этот невероятно опытный человек предложил мне сделать пару снимков, которые он потом прокомментирует, а также даст пару советов, я чуть не обмерла от волнения. В этот злополучный момент Майк и подозвал организатора. Попросил подозвать следующую модель буквально на десять минут. Я с дрожью в руках выставляла настройки на своем фотоаппарате, примеряла на эту композицию, когда в кадре резко появился Он. Невероятный красавец, созданный исключительно для глянца. Ни намека на брутальность: молочная кожа, пухловатые губы, острые выдающиеся скулы делали лицо невероятно пропорциональным. Стилист по прическам подошла поправить уложенные назад волосы, которые для пущего эффекта обработали чем-то вроде бриолина. Потемневшие волосы красиво контрастировали с серым фоном студии и черной водолазкой, красиво обтягивающей худощавый стан. Девушка мягко погружала свои пальцы в копну густых волнистых локонов, а я не могла оторвать взгляд от Его безэмоциональных светло-серых глаз.

Глядя через объектив на небольшую подготовку, я ловила малейшие изменения во внешности. Вот Он опустил взгляд, чуть повернул голову влево. Скула дала тень на всю щеку, что выглядело божественно. Тут глаза взметнулись в верхний правый угол, подбородок немного вздернулся, освещение почти выбелило и без того бесцветные радужки. Этот Аполлон двадцать первого века менял положение головы, а я не могла перестать подмечать все безграничные варианты для фото. Вот тут выделится скульптурный нос, здесь сыграет намек на улыбку, а вот сейчас можно подчеркнуть изгиб подбородка.

Глава 1

Дом встретил меня темной прихожей и тихим бубнежом телевизора из гостиной.

Над небольшим белым комодом справа от меня весит ключница, куда я вешаю и свои ключи. Слева шкаф-купе принимает в себя мою ветровку, а кроссовки не долетают до подставки для обуви. Прямо напротив двери весит зеркало, почти во всю стену. Я замечаю, что глаза блестят даже в полутьме, а лицо выглядит как-то нездорово: бледное, без тени улыбки. Аккуратно пощипываю щеки, чтобы придать им хоть какой-нибудь румянец. Навожу легкую улыбку – главное не переборщить, а то мама обо всем догадается вмиг. Тут приоткрывается дверь из гостиной, и оттуда выходит мама.

По нам сразу видно, что мы родня. Обе почти метр восемьдесят ростом, фигура у каждой худощавая, формами мы похвастаться не можем. Но все как-то ладно и красиво. Всего в меру. Это и очаровывает. Лицо вообще под копирку будто сделали: светло-голубые глаза выглядят намного ярче на фоне густых бровей и ресниц, небольшие губы всегда розового цвета (даже красить не нужно), мягкий овал лица, где скулы почти не выдаются. Только у меня еще держаться детские щечки, а мамино лицо начало потихоньку вытягиваться с годами.

Еще одно явное отличие – это волосы. Мама вообще не пользуется заколками, потому что ее шевелюру обуздать невозможно. Если ей нужно работать, то единственным способом собрать все вместе становится коса. А получается она с кулак толщиной. Поэтому мама всегда волосы распускает, и они красиво лежат на спине и плечах каштановыми прядями, чуть не доходя до талии. У меня же папины гены почему-то тут пересилили. Я обладательница белокурых не очень густых волнистых волос. А ниже лопаток они у меня никогда и не отрастали.

Мама сложила руки на груди и пронзила меня недовольным взглядом.

- Ты чего так поздно? Я тебя не дождалась и поужинала одна, - выговаривают мне.

- Прости. Я опять из-за съемки счет времени потеряла. Такая красота на улице. И темнеет уже не как зимой, разве можно насильно себя домой гнать? – говорю я очень убедительно. Может мне и удастся скрыть свои переживания.

- Ничего. Иди поешь, а то от тебя совсем ничего не останется скоро.

- Хорошо, мам.

Из прихожей выхожу в коридор, который становится центром дома. Отсюда можно попасть в любую комнату. Справа гостиная, которая по совместительству и мамина комната. Прямо кухня, чуть левее жутко неудобный сдвоенный санузел, а слева уже моя небольшая, но очень родная комнатушка. Направляюсь на кухню, но сзади раздается недовольный голос.

- Руки кто мыть будет?

- Иду, иду, - сквозь улыбку отвечаю я.

Поворачиваю к ванной, где тихо работает стиральная машинка. Включаю свет, и захожу в душноватое, вечно влажное помещение. Вытяжку бы тут хорошую поставить, но мужчин дома у нас нет, а вызывать кого-то очень дорого.

Да, мы мамой вдвоем решаем все проблемы, которые периодически появляются. Родители развелись, когда мне было пять. Но вскоре папа обзавелся другой семьей, где и обрел свое счастье. Так уж получилось, что их с мамой брак стал ошибкой молодости, где я выступаю в роли главного напоминания об этой ошибке.

Пока я мою руки, вспоминаю жизнь после развода родителей. Переезд к дедушке в эту квартиру, счастливое детство у него на даче, где я и мои тамошние друзья выматывали последние нервы у всего поселка каждое лето. Маму, которая постоянно на работе в поликлинике, чтобы я вообще ни в чем не нуждалась. Спасибо папе, потому что он и не думал от меня отказываться. Все алименты выплачивал вовремя, даже сейчас мне учебу оплачивает. Он всегда был на моих днях рождения. А по детству частенько брал меня на выходных в парки на аттракционах покататься, в цирк, в кино. Но всегда я чувствовала, что ему стыдно. Что он не хотел такого для каждого из нас. Поэтому я потом сама свела все наши встречи до минимума, только созваниваемся мы относительно регулярно.

Убираю руки из-под приятной теплой воды, начинаю их вытирать. Невольно осматриваю старенький ремонт: бело-аквамариновая плитка выглядит очень красиво, пускай ей и лет больше, чем мне. А вот старая раковина, ванная и туалет требуют срочной замены, это да. Новая стиральная машинка выглядит очень комично в такой компании.

Иду на кухню, где мама накладывает мою любимую курицу с грибами со сметаной. Вот и день не такой плохой, как могло показаться! А потом вспоминаю, как меня кинули, и что-то настроение улетучивается.

- Ева, положи, пожалуйста, хлеб, - просит мама и передает мне плетеную корзиночку с порезанным черным хлебом, которую я кладу на обеденный стол. Затем беру свой ужин.

- Чай будешь? – спрашиваю я.

- Да, давай. Хоть посижу с тобой чай попью, а то вижу тебя только, когда ты собираешь либо в университет, либо спать, - немного озабоченно говорит мне мама, и сама принимается делать чай.

Сначала я немного расстроилась, потому что хотела побыть одна. Мама обычно в это время смотрит телевизор или читает что-то, а потом и спать ложится – мама у меня ранняя пташка. А тут что-то она захотела со мной поболтать.

Закончив хлопоты, мама ставит кружки на стол, крутит головой по сторонам, будто что-то забыла, и, проведя взглядом по стене, включает свет. Кухню заливает золотистый свет, а кружевные занавески, скатерть и множество салфеточек стали еще уютнее. Только тогда мама села за стол.

- Как день прошел? – спрашивает она.