Песнь Ночных Теней: Часть 1

Глава 1: Дым над Затишьем

Декабрь 2012 года.

Высоко в горах, в чаше, вылепленной ладонями древних, седых вершин, приютилась деревушка. Словно забытая богами и временем, она носила свое имя с тихой гордостью — Затишье. Зимой ее почти невозможно было отыскать. Снег, густой и чистый, укрывал ее пуховым одеялом, скрадывая очертания крыш, превращая острые углы заборов в мягкие сугробы. Он поглощал звуки, и оттого тишина здесь была почти осязаемой, нарушаемой лишь скрипом вековых сосен под ветром да редким, глухим стуком топора дровосека.

Но эта тишина не была мертвой. Она была живой. В ней, как в колыбели, качалась жизнь — простая, спокойная, полная того неприметного счастья, о котором не пишут в книгах. Воздух здесь пах морозом, сосновой хвоей и дымом, что лениво поднимался из десятка труб, рисуя на пронзительно-синем небе причудливые узоры. Это был запах дома. Запах безопасности.

В самом сердце этой сонной идиллии, в доме, что стоял чуть на отшибе, у самого края леса, просыпался двенадцатилетний мальчик.

Коул почувствовал холод раньше, чем открыл глаза. Морозный узор на стекле дышал стужей, а дощатый пол был ледяным, как поверхность замерзшего ручья. Он поежился, натягивая одеяло до самого подбородка, и на мгновение снова провалился в дрему. Но из кухни уже доносился знакомый, самый лучший в мире запах — запах пекущегося хлеба и жарящегося на сковороде мяса. Этот аромат был сильнее любого холода.

Сбросив одеяло, он наспех натянул шерстяные штаны и старый, но любимый свитер, который пах так же, как и весь дом — дымом и его мамой.

На кухне, в столпе утреннего света, что пробивался сквозь замерзшее окно, стояла она. Лина. Ее силуэт казался почти нереальным в этом солнечном мареве. Длинные каштановые волосы были собраны в небрежный пучок, а на щеке, как всегда, прилипла мука. Она обернулась на скрип половиц, и ее лицо озарила та самая теплая, спокойная улыбка, от которой в груди у Коула разливалось тепло.

«Проснулся, мой волчонок? А я уж думала, ты решил проспать всю зиму, — ее голос был тихим, с легкой хрипотцой, но для Коула он звучал как самая красивая музыка. — Садись, пока не остыло».

Она поставила перед ним тарелку. Дымящаяся яичница, поджаристый кусок оленины и толстый ломоть свежего хлеба, от которого еще шел пар. Они ели в уютной тишине, нарушаемой лишь треском дров в печи. Это было их утро. Их ритуал.

«Опять собираешься гулять вне деревни? — спросила Лина, внимательно глядя на него. — Будь осторожен, Коул.».

«Я не боюсь, — буркнул Коул, стараясь говорить как можно более по-взрослому. — Я скоро сам стану охотником. Буду приносить тебе самую большую добычу».

Лина снова улыбнулась, но на этот раз в ее глазах промелькнула тень грусти. Она протянула руку и убрала с его лба непослушную прядь волос.

«Я знаю, что станешь. Ты у меня сильный, — сказала она мягко. — Но помни, что я тебе говорила. Главное — будь добрым, Коул. Сила без доброты — это просто жестокость. Она опустошает, а не наполняет. Обещаешь, что не забудешь?»

«Обещаю», — кивнул он, хотя и не до конца понимал глубину ее слов.

После завтрака, накинув плотную куртку, Коул вышел на улицу. Морозный воздух обжег щеки, заставив глубоко и жадно вдохнуть. Деревня уже проснулась. Слышался далекий визг пилы, методичный стук молотка, лай собаки, которую отчитывал хозяин. И над всем этим — звонкие, переливающиеся голоса детей.

Неподалеку, на расчищенной площадке, его ровесники играли в свою любимую игру. Двое, закутанные в тряпье, изображали рычащих "монстров". Остальные, вооружившись палками-мечами, были "магами" и с криками "Защитим деревню!" бросались в бой.

Коул смотрел на них с легкой улыбкой. Какая глупая игра. Монстры... Здесь, в Затишье, самым страшным монстром был старый медведь-шатун, которого охотники выследили прошлой осенью.

Он снова глубоко вдохнул кристально чистый воздух, чувствуя, как по телу разливается спокойствие. Чувство дома. Чувство, что так будет всегда. Он сделал шаг вперед, собираясь пойти к лесу, на свое любимое место у замерзшего водопада.

И в этот самый момент идеальной тишины и покоя по его спине пробежал холодок, не имеющий ничего общего с морозом. Ветер, до этого лениво качавший верхушки сосен, на секунду стих. И вместе с ним замолчали и птицы. Вся деревня, казалось, затаила дыхание на одно жуткое, неестественное мгновение.

Коул поежился, оглянулся по сторонам, но не увидел ничего необычного. Птицы снова защебетали, ветер продолжил свой танец. Наверное, просто показалось. Он отбросил странное чувство и уверенно пошел вперед, навстречу своему обычному, простому дню.

Глава 2: Игра в Храбрость

Тот странный, ледяной миг прошел так же быстро, как и начался. Коул моргнул, и мир снова стал прежним: шумным, живым, обыденным. Он решил, что ему просто показалось, и, отбросив неприятное ощущение, направился туда, где звенели голоса его друзей.

Он нашел их за домом старосты, на небольшой полянке, которую они считали своей территорией. Их было трое. Лео — заводила и хвастун, сын лучшего охотника в деревне, который всегда старался казаться старше и опытнее, чем был на самом деле. Тимур — его верная, но осторожная тень, всегда сомневающийся, но боящийся отстать от своего лидера. И Аня — девочка с озорными косичками и глазами, в которых плясали любопытные искорки, не уступавшая мальчишкам ни в смелости, ни в желании приключений.

Они снова играли в "Магов и Монстров".

«Я —Маг Пламени! — вопил Лео, размахивая кривой палкой. — Трепещи, ледяной голем!»

Тимур, изображавший голема, неуклюже топтался на месте, пока Аня, "маг ветра", сбивала его с ног умелым толчком. Коул усмехнулся и присоединился к ним. Какое-то время они весело возились в снегу, но вскоре Лео с театральным вздохом бросил свою "волшебную палочку" на землю.

«Ахх, скукота! — протянул он. — Мы играли в это уже тысячу раз. Палки и выдуманные монстры. Это для малышни».

«А что ты предлагаешь, Лео? — с вызовом спросила Аня. — Идти на медведя с голыми руками?»

Лео хитро прищурился. Он обвел друзей заговорщицким взглядом и понизил голос.

«Я знаю кое-что получше. Я слышал, как отец говорил с другими охотниками. Они говорили про пещеру у подножия Черной скалы... — он сделал драматическую паузу. — Говорят, там прячется настоящий монстр! Огромный, тень, которую никто не может поймать!»

Тимур и Аня невольно содрогнулись. Коул почувствовал, как по спине пробежал знакомый холодок страха, но к нему примешалось и другое, новое чувство — жгучее любопытство.

«И... и как мы его убьем? Палками?» — с сомнением спросил Тимур, теребя край своей куртки.

«Конечно, нет, — фыркнул Лео. — Нам нужно настоящее оружие. Охотничий нож. У дяди Хаму в кузнице есть один, самый лучший. Он его для моего отца точил».

«Дядя Хаму нам его не даст, — резонно заметила Аня. — Он скажет, что мы еще сопляки».

Взгляд Лео медленно переместился на Коула.

«Дядя Хаму и не узнает. Коул, — вкрадчиво начал он, — ты же у нас самый тихий. И самый быстрый. Мы с Тимуром отвлечем его, спросим про заточку топоров. А ты... ты просто проскользнешь внутрь и возьмешь его. Он даже не заметит. А когда мы вернемся с волчьей шкурой, все в деревне признают, что мы — настоящие герои!»

Коул замер. Украсть? У дяди Хаму, добродушного гиганта, который всегда угощал его леденцами? Внутри все сжалось. Он вспомнил утренние слова матери о доброте. Но потом он посмотрел на выжидающие лица друзей. На насмешливый прищур Лео. На робкую надежду в глазах Тимура. На азартный блеск в глазах Ани. Отказаться — значило стать трусом в их глазах. Он нехотя, почти незаметно, кивнул.

Кузница встретила их жаром и запахом раскаленного металла. Дядя Хаму, могучий мужчина с бородой, перепачканной сажей, с оглушительным грохотом бил молотом по наковальне. Лео и Тимур, как и договаривались, подошли к нему и начали наперебой задавать глупые вопросы, заставляя кузнеца отвлечься. Аня "случайно" споткнулась у ведра с водой, создав еще больше суматохи.

Сердце Коула колотилось где-то в горле. Чувствуя себя самым последним негодяем, он тенью скользнул внутрь. Нож лежал на деревянном верстаке. Большой, охотничий, с рукоятью из оленьего рога. Лезвие тускло блестело в свете горна. Он казался тяжелым, холодным, неправильным в его детских руках. На секунду Коул замер, но громкий смех Лео заставил его очнуться. Он сунул нож за пояс, под куртку, и так же тихо выскользнул наружу.

Покинув деревню, они чувствовали себя настоящими героями. Но чем дальше они спускались с горы, тем тише становились их разговоры. Лес вокруг становился гуще, тени — длиннее. Веселая бравада уступала место растущей тревоге.

И вот они увидели ее. Черную пасть в скале, из которой тянуло могильным холодом и запахом сырой земли и гниющей плоти. Все четверо замерли, глядя на вход.

«Ну же, Лео, входи, — шепотом сказал Тимур, дрожа от холода и страха. — Ты же нас сюда привел».

Лицо Лео побледнело. Вся его напускная храбрость испарилась.

«Я... я должен стоять на страже, — пробормотал он. — Вдруг он попытается выбежать... Вот Коул... он у нас самый смелый, да, Коул? Пусть он войдет первым».

Коул мысленно выругался. Он хотел отказаться, развернуться и убежать обратно, в теплую безопасность своего дома. Но он посмотрел на дрожащую Аню, на испуганное лицо Тимура, на жалкий вид Лео. И что-то внутри него — упрямство, гордость или тот самый геройский инстинкт, который он видел в играх — заставило его сделать шаг вперед. Он вытащил тяжелый нож, сглотнул вставший в горле ком и, не говоря ни слова, шагнул во тьму.

Внутри пещеры было тихо. Слишком тихо. С потолка капала вода, и этот звук лишь подчеркивал гнетущую тишину. Коул сделал несколько шагов, его глаза привыкали к полумраку.

И тут из бокового прохода, без рычания, без предупреждения, выскочила огромная черная тень. Волк. Он был больше, чем описывали охотники. С горящими желтыми глазами. Он не обратил внимания на Коула. Одним прыжком он оказался у входа, схватил замершую от ужаса Аню за плечо и так же беззвучно утащил ее вглубь пещеры.

Раздался пронзительный визг. Но не Ани. Это закричали Лео и Тимур. И, не думая ни секунды, они развернулись и бросились бежать прочь, обратно к деревне, оставляя за собой лишь эхо своего панического крика.

Коул остался один. В руке — тяжелый нож. В ушах — затихающий плач Ани где-то во тьме. Страх ледяными тисками сжимал его сердце. Он хотел бежать. Он должен был бежать. Но образ испуганных глаз девочки и ее тихий плач не давали ему сдвинуться с места. Слова матери о силе и доброте эхом прозвучали в голове.