Песнь Сломанного Крыла

Глава 1. Прах и Фиолетовые росчерки

«Смерть — это милость для побеждённых. Но победителям всегда мало просто победы. Им нужно владеть даже тишиной могил». —Из речей Верховного Инквизитора Аркхольма

Покой был бездонным, тёмным и бесконечно мягким. Он был отсутствием всего: боли, памяти, тяжести собственного тела. Он был забвением, в которое Ивериэль, последняя дочь Древнего Рода, наконец погрузилась, как в тёплые воды озера под луной. Её крылья, изодранные в клочья сталью и магией, больше не несли её. Её сердце, разорванное горем и яростью, больше не билось. Она была прахом, готовым стать частью земли, над которой когда-то летала.

Это был конец. Справедливый и горький.

И его у неё украли.

Сначала в абсолютную тишину её небытия ворвался звук. Глухой, настойчивый, ритмичный. Тук. Тук. Тук. Он резал слух, которого у неё не должно было быть, как ножом.

Затем пришло ощущение. Холодный, шершавый камень под спиной. Тяжесть в конечностях, которых она больше не чувствовала. Лёгкая дрожь в воздухе, сотканная из чужой, наглой и неискушённой магии. Она пахла пылью, потом и тревожным честолюбием.

Потом — боль. Она вернулась первой, как старый, верный враг. Ноющая боль в ребрах. Резкая, жгучая — в ткани крыльев, будто их рвали заново. Сотни мелких, знакомых жжений от царапин на руках, ногах, шее. Её тело, её изувеченное, мёртвое тело, было возвращено ей силой. Без спроса.

Иви не хотела открывать глаза. Она пыталась цепляться за остатки тьмы, за призрак покоя. Но магия, грубая и требовательная, тянула её к свету, как верёвкой.

Веки предательски дрогнули.

Сначала она увидела лишь размытое пятно: тусклый свет магического шара под потолком, пылящий в густом полумраке. Потом очертания полок, заваленных книгами и странными механизмами. Воздух пах озоном, сушёными травами и чем-то кислым — потом и страхом.

И вот — он.

Он стоял над ней, заслоняя свет. Парень. Совсем юный. Лицо островатое, с упрямым подбородком и смотревшими на неё с неподдельным, животным любопытством глазами цвета весенней листвы. На его виске блестела капля пота. Он тяжело дышал, будто только что пробежал дистанцию. В его пальцах дымился кусок мела, а на полу, под её спиной, она чувствовала жар нарисованного только что круга — круга воскрешения.

— Получилось… — прошептал он, и в его голосе звучал восторг, облегчение и детское торжество. — Чёрт, получилось!

Иви лежала, не двигаясь, ощущая, как в её жилах вместо крови начинает течь ледяная ярость. Она видела его взгляд. В нём не было злобы. Не было ненависти заклятого врага. Был лишь азарт удачного эксперимента. Она была для него вещью. Диковинкой. Доказательством его силы.

Он протянул руку, желая, вероятно, прикоснуться к её коже, к волосам с фиолетовыми кончиками, чтобы убедиться в реальности своего творения.

Иви отреагировала быстрее. С вековым рефлексом воина её рука рванулась вверх, чтобы схватить его за горло, вырвать ядовитые слова из глотки. Но пальцы замерли в сантиметре от его кожи, скованные невидимой, сжимающейся силой. По руке, по спине прошла судорога, острая и унизительная. Магия. Ошейник Повиновения. Он уже был на ней.

Парень отшатнулся, и в его глазах мелькнул испуг, быстро вытесненный гневом.

— Не дёргайся! — его голос сорвался на визгливую ноту, и он сдержанно кашлянул, стараясь вернуть себе важность. — Лежи смирно.

Её тело предательски опустилось обратно на холодный камень, повинуясь приказу. Но её взгляд… её фиалковые глаза, полные немой ненависти,,, казалось, выжигали в нём дыру.

— Слушай сюда, тварь, — он оправился и теперь смотрел на неё свысока, играя роль повелителя. — Война окончена. Вы проиграли. Ваши леса — наши угодья. Ваша магия — наша служанка. А твоя жизнь… — он сделал паузу, наслаждаясь моментом, — теперь принадлежит мне. По праву победителя.

Каждое слово било по ней больнее любого клинка. Она знала. Знать — не значило принять.

— Меня зовут Каэлан. Я — ученик Академии Аркхольм, и я поднял тебя. А значит, ты будешь делать то, что я скажу. Всегда. Понятно?

Он ждал ответа. Какого-то слова, мольбы, чего-то.

Но Ивериэль лишь молча смотрела на него. В её взгляде была пропасть, в которой тонули целые цивилизации. В которой, она надеялась, утонет и этот самонадеянный щенок.

Каэлан, не дождавшись, смущённо хмыкнул.

— Ладно. Первое задание. Встань.

Магия снова сжала её, заставив мышцы сократиться. Она поднялась, движения её были резкими, марионеточно-угловатыми. Порванные кончики крыльев дрожали от напряжения и боли. Длинные чёрные волосы с фиолетовым отсветом упали на израненные плечи.

Он окинул её оценивающим взглядом, в котором читалось любопытство и смутная тревога. Он увидел всё: шрамы, синяки, пыль праха на коже, почти истлевшие одежды. И всё же он смотрел на неё как на диковинную бабочку, приколотую булавкой к савану.

— Принеси мне воды, — скомандовал он, указывая на кувшин в углу комнаты. — И… умойся. С твоей пыли тут чихать невозможно.

Её ноги сами понесли её, предательски послушные. Каждый шаг отдавался эхом в пустоте её воскрешённой души. Она протянула руку к кувшину, и её пальцы сомкнулись на глиняной ручке.

В этот миг их глаза встретились снова. В его — всё та же глупая уверенность. В её — бездонная, безмолвная клятва.

Ты возродил не служанку, щенок, — пронеслось в её сознании, острое, как лезвие. — Ты разбудил бурю. И ты первый же и сгинешь в ней.

Она подняла кувшин. Вода внутри плескалась, отражая тусклый свет и фиолетовые всполохи в её глазах.

Он молча наблюдал, как она, движимая его волей, наливает воду в глиняную чашу. Его взгляд скользил по её фигуре, и внезапно его брови удивлённо поползли вверх. Он впервые разглядел её как существо, а не как результат удачного эксперимента.

Белое платье, в котором её, должно быть, хоронили, истлело от времени и влаги земли. Ткань висела на ней лохмотьями, почти не скрывая точеный стан, изгиб бедер, бледную кожу, испещренную темными царапинами и синяками. Оно прикрывало ровно настолько, чтобы сделать наготу ещё более вызывающей и уязвимой. Полупрозрачные остатки ткани подчеркивали, а не скрывали.